- Если сильно захотеть, всегда найдется способ, - нравоучительно заметил чей-то старческий голос у нее за спиной. Грейс стремительно обернулась.
      - Вейла?! - удивленно воскликнула она.
      - Иногда меня называют и этим именем, - согласилась знахарка.
      По спине Грейс побежали мурашки. Было в этой странной старухе нечто загадочное, пугающее, недоступное пониманию. Как Иволейна и ее орден колдуний. Как Маленький Народец. Как вяжущий и разбивающий руны Трэвис. Она одновременно и походила на них всех, и чем-то разительно отличалась. Но любопытство пересилило страх.
      - Что вы хотите этим сказать, уважаемая Вейла? - спросила она. Ведунья насмешливо прищурила свой единственный глаз.
      - Вот уж не ожидала, что у тебя такая дырявая память, дочка. Придется напомнить. У каждого из вас есть талисман, обладающий свойством переносить владельца туда, куда тот стремится попасть. Найди магический круг, встань в центре, держа в руке талисман, и закрой глаза. Когда откроешь их снова, попадешь аккурат в то место, где тебе надлежит быть. Твой амулет сам определит, куда тебя отправить.
      Грейс переварила информацию, тщательно ее обдумала и покачала головой.
      - Мое место здесь, - твердо сказала она. Вейла одобрительно закивала:
      - Здесь, доченька, здесь, умница!
      В следующее мгновение старуха куда-то пропала, и Грейс осталась одна в огромном пустом зале.
      108
      Трэвис не согласился бы променять последние проведенные им в Кейлавере денечки за все сокровища в мире - не важно, в каком.
      Нельзя сказать, что все это время он был особенно загружен, но именно это обстоятельство и придавало скорее всего неповторимое очарование завершающему периоду его пребывания на Зее. Начиная с того момента, когда он бросился сквозь старый рекламный щит и очутился здесь, он был постоянно чем-то занят. Сначала пробирался вместе с Фолкеном в Кельсиор. По-том добирался из Кельсиора в Кейлавер - в том же обществе плюс Мелия и Бельтан. Изучал рунное мастерство. Помогал Грейс и другим членам тайного Круга Черного Ножа выслеживать и разоблачать заговорщиков. Оглядываясь назад, Трэвис не уставал поражаться тому, какое великое множество событий с его участием смогло уложиться в сравнительно короткий срок.
      Но после той памятной ночи, когда он вновь запер Врата Имбрифейла, а Грейс и Эйрин одержали победу над главой заговора Логреном Эриданским, время словно замедлило свой бег. Закончился месяц вальдат и начался следующий - гельдат, который местные крестьяне называли заледнем. Дни сменялись днями неспешно, лениво, заполненные беззаботной праздностью, что ничуть не мешало Трэвису наслаждаться каждым текущим мгновением.
      Он часами бродил по замку, забирался на смотровые площадки сторожевых башен, странствовал по закоулкам зеленого лабиринта в саду и даже отваживался потолкаться по торговым рядам рынка, ежедневно функционирующего в нижнем дворе. Теперь Трэвис уже не так дичился людей, и ему доставляло удовольствие наблюдать за торговцами, сервами, носильщиками, рыцарями, придворными и прочей разномастной публикой, с рассвета до заката снующей по обширной базарной площади и месящей чавкающую под ногами полузамерзшую черную жижу бок о бок с овцами, козами, лошадьми и другой живностью. Феодальная система, несмотря на всю ее кастовость и строгие классовые разграничения, вполне демократично позволяла всем бултыхаться в одной и той же грязной луже, не делая различий между вельможей и последним рабом. Иногда подобное зрелище вызывало у Трэвиса невольную усмешку, иногда заставляло задуматься.
      Несколько раз он делал вылазки за пределы крепостных стен, чтобы пошататься по городу, раскинувшемуся у подножия Кейлаверского холма, а однажды добрался пешком аж до старого таррасского моста через реку Димдуорн. Перегнувшись через каменные перила и вглядываясь в стремительно несущуюся далеко внизу темную воду, он размышлял о том, сколько людей прошло через этот мост за века, истекшие после его постройки? О чем они думали? Мечтали? Как сложились их судьбы? А еще о том, что среди бесчисленных ног, которые когда-то ступали по этим камням и которым еще только предстоит на них ступить в будущем, его собственные - не более чем песчинка на морском берегу. Мысль об этом почему-то подействовала на Трэвиса самым успокаивающим образом.
      По настоянию Фолкена и Мелии он возобновил занятия рунной магией, хотя поступил так больше для того, чтобы доставить им удовольствие, чем из каких-либо практических соображений. В вечерние часы он присаживался у камина и прилежно вычерчивал железным стилосом различные символы на восковой табличке, в то время как черный котенок Мелии с притворной яростью, шипя и царапаясь, штурмовал его беззащитные икры и щиколотки. Но чаще всего эти вечерние бдения заканчивались тем, что упражнения в начертании рун незаметно переходили в воспоминания и размышления. Он погружался в полудрему, неподвижно сидя в кресле, устремив остановившийся взор в пылающий очаг и время от времени машинально почесывая зудящую ладонь правой руки. А когда приходил в себя, неизменно обнаруживал одно и то же: забытая восковая табличка валяется на полу у его ног, на коленях мирно спит, свернувшись клубочком, умаявшийся котенок, а в камине догорают угли.
      Трэвис так до конца и не разобрался в том, что именно сотворил с ним Джек Грейстоун, и сильно сомневался, что когда-нибудь узнает всю правду. Однако кое-какие догадки на сей счет у него имелись. Джек погиб, и он давно смирился с гибелью друга, но чем же тогда объяснить тот факт, что временами возникавший у него в голове голос несомненно, принадлежал Джеку? Трэвис предполагал, что этот голос, и был Джеком. Или частью Джека. Можно называть ее как угодно: душой, ка, внутренней сущностью, подсознанием... Неким таинственным способом покойный сумел перелить эту бесплотную часть себя вместе со своим магическим даром в тело реципиента - оказавшегося рядом Трэвиса Уайлдера, - благодаря чему получил возможность в критические моменты оказывать тому помощь, давая руководящие указания. Вполне в духе Джека! С другой стороны, если эти умозаключения верны, приходится признать, что в огне пожара, уничтожившего в ту ночь осажденную Бледными Призраками "Обитель Мага", сгорела лишь бренная человеческая оболочка, а сам Джек Грейстоун жив и ныне составляет необременительную, но неотъемлемую частицу Трэвиса. "И обретешь возрождение в друзьях и учениках..." Да, ловко устроился, ничего не скажешь!
      - Все равно я ужасно по тебе скучаю, Джек, - с грустью шептал в такие минуты Трэвис, после чего подбирал выпавшую из рук табличку и с ожесточением принимался выцарапывать на мягкой восковой поверхности все новые и новые изображения рун.
      Другой составной частью его времяпрепровождения были ежедневные посещения раненого Бельтана. Тот по-прежнему занимал спальню леди Мелии, куда его поместили по настоянию последней в ту самую ночь накануне Дня Среднезимья, когда рыцарь чуть не погиб, отважно защищая Трэвиса от своры фейдримов. С тех пор его состояние заметно улучшилось, и каждое утро в маленькой спаленке разыгрывалась одна и та же сцена: Бельтан скандалил, требуя, чтобы ему разрешили вставать, и угрожая в противном случае сделать это самостоятельно, но все его просьбы встречали решительный отказ со стороны Мелии, утверждавшей, что он еще недостаточно окреп, а угрозы наталкивались на обещание приковать непокорного пациента к постели. Как именно она собиралась это сделать, Мелия не уточняла, но Трэвис как-то раз стал свидетелем любопытной коллизии. В один прекрасный день Бельтан совсем разбушевался и так разозлил волшебницу, что она вскочила с кресла, простерла руки и сделала несколько быстрых пассов - как будто наматывала на пальцы невидимую пряжу. Бельтан сразу притих, глаза его испуганно расширились.
      - Ты не посмеешь, Мелия! - воскликнул он дрожащим голосом.
      - Посмею, дорогой, еще как посмею! - возразила волшебница и насмешливо прищурилась. - Желаешь убедиться?
      В дальнейшем подобные столкновения происходили - в различных вариациях - неоднократно и неизменно заканчивались победой Мелии. Но время шло, раны затягивались, и каждый новый день приближал тот благословенный миг, когда рыцарю будет дозволено наконец покинуть опостылевшее ложе.
      Честно говоря, выздоравливал Бельтан долго и трудно. Первое время он практически не двигался, не разговаривал и спал дни и ночи напролет. Всякий раз, когда Трэвис бросал взгляд на осунувшееся, посеревшее лицо с бисеринками пота на лбу, закрытые глаза и неподвижную фигуру под толстым пуховым одеялом, сердце у него разрывалось от жалости и сочувствия. Грейс ежедневно навещала больного, осматривала страшные раны, делала перевязки, поила его какими-то целебными отварами, а Мелия вообще не отходила от постели и спала урывками, по два-три часа в день. И все-таки железный организм рыцаря преодолел кризис. Он начал самостоятельно садиться, у него появился аппетит, глаза обрели прежний блеск, однако, несмотря на его бурные уверения в обратном, все еще оставался слишком слабым, чтобы обходиться без посторонней помощи. Даже элементарные процедуры, вроде физиологических отправлений с использованием, за неимением "утки", массивной ночной вазы, приводили к одышке, учащенному сердцебиению, потливости и надолго оставляли его без сил.
      Нет более тяжкого бремени для настоящего рыцаря, чем выглядеть слабым в глазах окружающих.
      К этому выводу Трэвис впервые пришел в один из таких моментов, подменяя на несколько часов у постели друга смертельно уставшую Мелию. Хорошие мысли частенько приходят парами, и тогда же он открыл для себя еще одну нехитрую истину: не познав до конца пределов собственной слабости, не постигнешь пределов отпущенной тебе силы.
      Когда процесс выздоровления достиг стадии, позволявшей Бельгану бодрствовать дольше, чем спать, Трэвис стал заглядывать к нему по нескольку раз в день - рассказать новости или просто поболтать часок-другой. Друзья подолгу обсуждали перипетии совместных странствий, но чаще всего разговор затрагивал "земной" период в жизни Трэвиса. В изнывающем от безделья и неподвижности рыцаре пробудилось вдруг жадное любопытство к происходящему в другом мире. Он забрасывал собеседника бесконечными вопросами, частенько ставившими Трэвиса в затруднительное положение. Бельтана интересовало буквально все: от географии и численности населения до таких абстрактных для него понятий, как автомобили, телевидение или производство попкорна с помощью микроволновых печей. Реагировал он на ответы довольно своеобразно. Услышав, к примеру, о небоскребах, он первым делом уточнил, не мешает ли высота оборонять их в случае нападения врагов? А иногда глаза его затуманивались, он уходил в себя и замолкал, как будто пытаясь мысленно представить все эти сказочные чудеса.
      Если же ни тот, ни другой не испытывали желания поговорить, они проводили время за игрой, отдаленно напоминающей земные шашки. В качестве фишек в ней использовались полированные косточки разных цветов. Бельтан объяснил Трэвису несложные правила, которые тот быстро усвоил. Вскоре ученик превзошел учителя - к вящему удивлению рыцаря, бурно переживавшего каждый свой проигрыш. Трэвис, будучи человеком добрым и не таким азартным, как противник, столь же быстро научился незаметно поддаваться, и от души радовался, когда Бельтан, как ребенок, шумно торжествовал по случаю одержанной победы. А пресытившись игрой и разговорами, всегда можно было просто посидеть рядышком и помолчать, глядя в окошко на клочок серенького зимнего неба. Каждый думал в эти минуты о своем, но обоим было хорошо и тепло от близости друга. В конце концов веки рыцаря начинали тяжелеть, а глаза - слипаться. Трэвис терпеливо дожидался, пока тот заснет, заботливо поправлял сбившееся одеяло и неслышно выскальзывал за дверь.
      И все же большую часть времени он посвящал подробному знакомству с Кейлавером и его окрестностями. Луна и солнце поочередно сменяли друг дружку, восходя над высокими крепостными башнями, и постепенно долговязая нескладная фигура Трэвиса примелькалась настолько, что с ним начали здороваться. Кто-то из придворных запомнил его в лицо с того дня, когда он разбил руну мира в зале Совета, кто-то что-то слышал о нем и его подвигах, но все приветствия, как правило, ограничивались небрежным кивком, а прочие знатные особы, мимо которых ему случалось проходить, ничего о нем не знали, не хотели знать и вообще в упор не замечали. Трэвис не обижался: в своей потрепанной одежонке он внешне ничем не отличался от сотен лакеев и слуг, обслуживающих повседневные нужды благородных обитателей замка. Эйрин как-то предложила ему сменить этот убогий наряд на пышный придворный, куда более, по ее мнению, подобающий его заслугам, но Трэвис вежливо отказался. Да, его туника сшита из грубой ткани и сидит мешком, но она теплая и верно служила ему в стольких передрягах, что теперь он не расстанется с ней даже ради раззолоченного бархатного камзола.
      А вот с сапогами все-таки пришлось. Те совсем прохудились, и носки их при ходьбе напоминали разинутый утиный клюв. Поэтому Трэвис скрепя сердце вынужден был согласиться на предложение юной баронессы пошить новые. Придворный сапожник явился с меркой, и на следующий день поутру заказчик обнаружил под дверью пару новеньких мокасин из оленьей замши. Трэвис примерил и долго дивился искусной работе мастера - сапожки сидели как влитые, до мелочей совпадая с каждым изгибом ног. Он походил в них по комнате и пришел в полный восторг. В таких сапогах можно обойти весь мир, не беспокоясь о мозолях. Чудесный подарок. Надо будет непременно поблагодарить за него Эйрин.
      Если брать картину целиком, Трэвис не мог припомнить другого места, где ему было бы так хорошо и покойно. И все же временами, стоя на крепостной стене и вдыхая студеный ветер, он ловил себя на мысли о новых странствиях. К несчастью, туда, куда ему хотелось, невозможно было дойти пешком даже в самых лучших сапогах на свете. Тогда он вздыхал, поворачивался и возвращался обратно в дымную духоту замковых коридоров.
      Но в один прекрасный день Трэвис вернулся к себе и застал Мелию и Фолкена за разговором. Собственно говоря, ничего необычного в этом не было. Те постоянно что-то обсуждали и не изменили привычек даже после памятных событий в ночь кануна Дня Среднезимья. Да и тем для беседы хватало: Совет Королей возобновил регулярные заседания, только теперь он назывался Военным Советом. Правители доминионов занимались совместной выработкой планов по укреплению оборонительных порядков своих владений, а бард и волшебница выступали в роли консультантов. Трэвис давно перестал прислушиваться к их обмену мнениями, ведущемуся на пониженных тонах, поэтому прошел в комнату, бросил плащ на свою койку и нагнулся подбросить полешко в камин, как вдруг услышал свое имя в окончании фразы, произнесенной голосом Фолкена:
      -... что Трэвис с самого начал имел такую возможность.
      Это заставило его сразу навострить уши.
      - А где, ты думаешь, ему лучше попробовать? - спросила Мелия.
      - Есть у меня на примете одно подходящее местечко. Трэвис мысленно застонал. Есть люди, которые никогда не меняются.
      - Ну почему мне никто никогда ничего не рассказывает?! - по привычке заворчал он.
      - Я расскажу, Трэвис.
      Он растерянно заморгал, только сейчас заметив, что в комнате присутствует еще один человек. Она сидела у окна, поэтому Трэвис не смог ее разглядеть за фигурой барда.
      - Грейс!
      Она встала, шагнула к нему и улыбнулась. Пробивающийся сквозь стекло солнечный свет создавал похожий на корону золотистый ореол вокруг ее пепельных волос. В своем отделанном серебром сиреневом платье Грейс выглядела царственно прекрасной и величественной, как настоящая королева. Она уверяла, что никакая не герцогиня, но Трэвиса ее слова обмануть не могли. Благородство не дается рождением и не передается по наследству. Оно либо есть, либо его нет. Что с того, если она всего лишь рядовой врач отделения экстренной помощи? Трэвис твердо знал, что во всем Кейлавере не найти человека благородней и чище Грейс Беккетт.
      Как-то так получилось, что в последнее время они виделись очень редко. Грейс постоянно общалась с Бореасом и другими монархами. Все обитатели замка знали, а многие видели своими глазами, как она победила Логрена в ночь накануне Дня Среднезимья. О роли же самого Трэвиса в тех событиях, равно как и о том, какой подвиг он совершил в ущелье Теней, известно было очень немногим. Его это вполне устраивало - он свои заслуги афишировать не собирался.
      - Что ты хотела мне рассказать(Грейс?
      - Ты можешь вернуться домой, Трэвис, - с оттенком грусти сказала она.
      Это заявление так его ошарашило, что он еще долго пялился на нее, разинув рот от удивления.
      Ясным морозным днем где-то в середине месяца гельдата они собрались все вместе в кругу стоячих камней близ опушки Сумеречного леса. Хотя до конца зимы оставалось еще порядочно времени, таких холодов, как перед Днем Среднезимья, больше не повторялось. За пределами круга ржали, нетерпеливо танцуя в снегу и позвякивая сбруей, привязанные кони. Семеро людей вошли в середину.
      Трэвис в последний раз внимательно посмотрел на каждого из провожающих. Щеки Грейс разрумянились от морозца, но глаза по-прежнему светились ласковой зеленью лесной чащи в погожий летний денек. Рядом с ней, кутаясь в теплый дорожный плащ, стояла Эйрин. Лицо баронессы было печальным и бледным, как снег. За ними, как всегда, серьезный, невозмутимый и надежный, как гранитная скала, застыл рыцарь Дарж Эмбарский. Иней мешался с сединой в его волосах, в пышных усах поблескивали ледяные крупинки. Несмотря на холод, он был облачен в полный рыцарский доспех. Руки в кольчужных перчатках опирались на эфес огромного меча. Мелия и Фолкен стояли рядом и чуть поодаль. Бард держал вынутую из футляра лютню. Янтарные глаза Мелии казались непривычно задумчивыми. Последним из провожающих был Бельтан. Сегодня он впервые покинул свою "больничную палату", и Трэвис догадывался, каких мучений стоило ему добираться верхом в такую даль. Но если он и испытывал боль, то ничем не выказывал этого. Он стоял твердо и прямо, легкий ветерок шевелил светлые волосы на его непокрытой голове. Поймав взгляд Трэвиса, рыцарь широко улыбнулся, и улыбка сразу преобразила его, сделав похожим на прекрасного сказочного принца.
      - Ну что, готов? - обратился к Трэвису Фолкен. Тот уже хотел дать утвердительный ответ, но спохватился и вместо этого покачал головой.
      - Подождите минутку, друзья, - извинился он. - Я быстро. Надо кое-что сделать перед отправлением.
      Бард в сомнении склонил голову на плечо, потом кивнул. Трэвис вышел из круга и направился к опушке. Дойдя до границы деревьев, он остановился перед сплошными зарослями подлеска и достал из потайного кармана маленькую железную шкатулочку - прощальный дар покойного Джека Грейстоуна. Присел на корточки и сунул руку с ней в кусты.
      Сначала он слышал только посвист гуляющего меж стволами ветра, затем уловил доносящийся откуда-то издалека нежный мелодичный перезвон. Тени в кустах зашевелились, и из них вынырнула пара маленьких зеленых ручек. Трэвис вложил в них черную шкатулку. Рука его на миг соприкоснулась с ладонями лесного человечка - мягкими, теплыми, немного шершавыми. В следующий момент ручонки исчезли, унося с собой железную коробочку с Камнем. Трэвис с грустью вздохнул. Жаль было расставаться, но он понимал, что Синфатизар лучше оставить здесь, под надежной охраной Маленького Народца, исконных обитателей Сумеречного леса. Он поднялся, и пошел назад. Фолкен приветствовал его возвращение одобрительным кивком.
      - Вот теперь я готов, - сказал Трэвис. Грейс подошла и взяла его за руку.
      - Ты все запомнил, что я говорила?
      Трэвис наклонил голову и улыбнулся. Потом глубоко вдохнул и обвел взглядом обступивших его друзей.
      - Ну что ж, счастливо оставаться, - сказал он, неловко потоптавшись на месте.
      В такие минуты трудно выразить словами всю глубину чувств и переживаний, но по подозрительно заблестевшим глазам провожающих Трэвис убедился, что они его отлично поняли.
      - Ты уж береги себя там, дорогой, - напутствовала его Мелия.
      Трэвис снова засунул руку во внутренний карман и достал половинку серебряной монетки, подаренную братом Саем. Он зажал ее в кулаке и поднял руку, но остановился, заметив шагнувшего к нему Бельтана. Рыцарь тяжело опустился на колени прямо в снег у его ног.
      - Возвращайся к нам, Трэвис, - попросил он.
      Слов больше не осталось, и он смог только молча кивнуть. Потом снова зажал в кулаке талисман, зажмурил глаза и увидел не мрак, а разгорающийся впереди свет.
      Впоследствии ему не раз казалось, что на протяжении всего пути его сопровождали звуки лютни и проникновенный голос барда, напевающего под собственный аккомпанемент:
      Нам в этом мире суждено
      Всю жизнь по кругу мчать.
      Лишь одного нам не дано
      На месте постоять.
      Спешим с восхода на закат
      Настранствоваться всласть
      И возвращаемся назад
      На миг к корням припасть.
      Я шел по южным берегам
      И горько возрыдал;
      Бродя по северным снегам,
      Судьбину проклинал.
      Ходил на запад, на восток,
      Везде одна беда:
      Наступит ночь и всходит в срок
      Манящая звезда.
      Давно уж юность отцвела
      Зеленою весной,
      И зрелость летом отошла,
      Украсив сединой.
      Листвою осень шелестит
      И, взор туманя мой,
      О чем-то тихо говорит
      С грядущею зимой.
      Но в этой жизни суждено
      Нам всем по кругу мчать,
      И одного лишь не дано
      На месте постоять!
      На этом автор заканчивает роман "За гранью", первую книгу цикла "Последняя руна". Рассказ о дальнейших приключениях Трэвиса Уайдцера и Грейс Беккетт будет продолжен во второй книге, которая называется "Цитадель огня".
      ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
      Написанию моей книги способствовало много людей, и каждый из них делал это по-своему. Любой роман вырастает в конечном итоге из личности автора, а та, в свою очередь, складывается из взаимоотношений с окружающими, которые так или иначе, в большей или меньшей степени оказывают определенное влияние на его мысли, поступки и позицию. Не мне судить, хорош я или плох, но сделали меня таким те люди, с которыми я дружил, общался или просто сталкивался в жизни. Назвать поименно всех невозможно, поэтому ограничусь тем, что перечислю только внесших особый вклад в создание этой вещи, которую вы держите в руках и - хочется верить - с удовольствием прочли. Каждого из них я считаю своим соавтором и приношу искреннюю благодарность следующим лицам:
      Карле Монтгомери - за непоколебимую веру и вдохновение.
      Крису Брауну - за безоговорочную поддержку и понимание.
      Всем членам Писательского кружка Центрального Колорадо - за дружескую критику.
      Моей матери, братьям и сестрам - за их любовь и верность.
      Энн Груэлл, моему издателю, - за веру в то, что из моей работы может получиться хорошая вещь.
      Шоне Мак-Карти, моему литературному агенту, - за смелость предложить издателям книгу, которую я тогда только начал писать.
      Дэнни Барору, моему зарубежному литературному агенту, - за помощь в распространении моей работы среди иностранных читателей, до которых она дошла лишь благодаря его усилиям.
      Энии и Лорине Мак-Кеннит, чья волшебная музыка поддерживала во мне присутствие духа и заставляла пальцы быстрее порхать по клавишам.
      Но более всего хочу я поблагодарить всех тех, кто не поленился прочесть мой труд, всех тех, для кого стали близкими и знакомыми миры и герои, созданные воображением автора. Пусть все они научатся правильно произносить руну мира.
      Марк Энтони.
      Денвер, Колорадо.
      День Среднезимья, 1997 г.