- Итак, моя сладкая, - просюсюкала Коллин Адара из "Денвер пост", продолжая одновременно энергично жевать большой ком жвачки, - ты утверждаешь, что не знала своих родителей, не так ли?
      - Не знала, - согласилась Грейс. - Потому что, когда я была еще совсем крошечной, они оба... умерли!
      Буквально выкрикнув последнее слово, она для пущего драматического эффекта ткнула черепом чуть ли не в глаза репортерше. Выражение непередаваемого ужаса на лице мисс Адара привело к тому, что толстый слой заботливо наложенной на него косметики осыпался и растрескался, как глина под палящими лучами полуденного солнца. Пускай это была маленькая победа, но в то время Грейс ею очень гордилась. Тогда она еще официально числилась приютской воспитанницей, и визит журналистки пришелся на тот бесконечно долгий пятилетний период в ее жизни, который она мысленно окрестила игрой в "передай сиротку". Это были нелегкие годы, и любой самый незначительный эпизод, когда ей удавалось взять верх, служил для нее немалым психологическим подспорьем.
      Как и следовало ожидать, мисс Адара все безнадежно переврала в вышедшей наконец статье. Отнюдь не тени безвременно ушедших родителей побуждали Грейс двигаться вперед по выбранному пути, а напротив - кое-что очень даже живое.
      Она грызла предварительный медицинский курс в Колорадском университете с яростным самозабвением, что позволило ей выдержать конкурс в престижный медицинский колледж при университете Дюка. Загрузив нехитрые пожитки в багажник своего подержанного серого "мустанга", она сменила сухой и солнечный климат Колорадо на влажные тенистые субтропики Северной Каролины. Впервые попав на юг, Грейс, привыкшая к более суровой природной зоне на западе страны, была потрясена буйной пышностью здешней природы. Повсюду кипела жизнь. Ее проявления можно было встретить в вымахивающих до гигантских размеров рододендронах, побегах кизила и величавых соснах, покрытых ворсистыми мхами. Камни, почва, вода в ручьях и реках - все буквально кишело живностью. Даже ее убогая квартирка в старом доме георгианской эпохи с высокими потолками и рассохшимися деревянными половицами, казалось, тоже живет, растет и дышит. И не только из-за сверчков или неистребимой плесени в ванной комнате, которую Грейс тут же окрестила террариумом. Душными августовскими ночами, когда она лежала без сна обнаженной под скрипучим металлическим вентилятором, деревянные стены вместе с нею точно так же потели и вздыхали, страдая от невыносимой жары.
      За четыре года, проведенных в медицинском колледже, Грейс Беккетт проявила необыкновенное рвение и тягу к знаниям, повергавшие профессоров как в беспокойство за ее рассудок, так и в восхищение ее феноменальным трудолюбием. В то время как другие студенты на занятиях по анатомии нехотя и с подчеркнутой брезгливостью ковырялись в человеческих трупах, Грейс с интенсивностью крота вгрызалась в каждое мертвое тело, полная решимости постичь суть назначения каждой косточки, мышцы, сухожилия и соединяющей их нервной ткани. Это занятие настолько поглощало девушку, что один из преподавателей как-то в шутку назвал ее Микеланджело. Она лишь усмехнулась в ответ, не разжимая губ и не прекращая дисеекцию. Курс она, правда, окончила не первой, а только одиннадцатой в своем потоке. Чтобы подняться выше, необходимо было, помимо чисто академических успехов, проявить и другие качества: общительность, дружелюбие, актерские способности. И ни в коем случае не демонстрировать столь явно свое превосходство в интеллектуальном плане. Разумеется, далеко не все медицинские специальности требуют от врача умения произвести впечатление на пациента. Поэтому доктор Джейсон Бриггс, куратор Грейс, прочивший ей большое будущее, был неприятно разочарован, когда она объявила о своем решительном отказе от заманчивого предложения специализироваться в интернатуре по радиологии. Получить подобное приглашение было бы пределом мечтаний для любого студента-медика, рассчитывающего на успешную карьеру, общественное признание и членство в престижном загородном клубе. Когда же достопочтенный профессор узнал, что она согласилась занять пост врача в отделении экстренной помощи заурядного госпиталя, он пришел в ярость и без обиняков заявил, что она совершает глупейшую ошибку. Согласно кивая, Грейс молча выслушала все упреки куратора, но в тот же вечер снова собрала пожитки, с легкостью уместившиеся в багажник ее постаревшего "мустанга", и отбыла в Колорадо. Прощаться ей было особенно не с кем: настоящих друзей за четыре года обучения она так и не завела, а сверчки за стенкой ей уже порядком надоели.
      Шел третий год ее службы в Денверском мемориальном госпитале. Письма от доктора Бриггса становились все реже, а потом и вовсе перестали приходить. Стоит ли объяснять, что профессор Бриггс оказался столь же далек от понимания истинной сущности Грейс, как и незадачливая мисс Адара из "Денвер пост"? Впрочем, их мнение ее нисколечко не волновало. Ее место было здесь, а все остальное никого не касалось. Исцеление страждущих целиком заполняло ее жизнь и приносило щемяще-сладкое ощущение удовлетворенной мести.
      Выйдя из комнаты отдыха, Грейс прошла по коридору прямо в приемное отделение. Там почти никого не было. Несколько посетителей в ожидании новостей о состоянии поступивших в госпиталь родных и близких безуспешно пытались вздремнуть, сидя в пластиковых креслах вдоль стенки. Неспешно проплыла мимо полная медсестра, бесшумно ступая по полу ногами, обутыми в белые тапочки. Грейс проверила журнал, но не обнаружила в нем новых записей. Тогда она вышла в боковую дверь, прошла, срезав путь, через подъездную площадку для машин скорой помощи и очутилась в приемном покое. На каталке лежала неподвижная фигура. Вот и отлично: кому-то, значит, все же потребовались ее профессиональные услуги. Она шагнула вперед. Тяжелая мужская рука мягко легла на ее плечо.
      - Зря стараешься, Грейс. Этот уже мой.
      Вздрогнув от неожиданности, она резко обернулась и встретилась взглядом с худощавым темнокожим человеком с усталыми добрыми карими глазами и короткой бородкой цвета соли с перцем. Среди всего персонала Денверского мемориального Леон Арлингтон был единственным, кого Грейс имела основания считать своим другом. Он служил прозектором, и как раз на сегодня пришлось его дежурство в госпитальном морге. Он работал с мертвецами уже так давно, что за долгие годы перенял у них кое-какие манеры: в частности, хладнокровную расслабленность и слегка рассеянный взгляд. За последнее время немногие из пациентов Грейс совершали последний спуск на лифте во владения Арлингтона, и она упорно стремилась к тому, чтобы свести их количество до нуля.
      Леон кивком указал на каталку. Грейс бросила на нее взгляд через плечо, увидела медсестру, накрывающую простыней безжизненное тело, и судорожно вздохнула. Всплеск адреналина в крови, позволяющий ей без устали оказывать помощь одному пациенту за другим, пошел на убыль, и она сразу же ощутила легкую слабость и пустоту внутри.
      - Пойдем со мной, - предложил Леон сиплым голосом. - Кофейку тяпнем.
      - А ведь я ее вспомнила, - внезапно сказала Грейс несколько минут спустя, когда они уже сидели рядом в зеленых виниловых креслах. Она поднесла к губам стакан и сделала глоток. Кофе оказался горячим и довольно крепким. - Я сама производила первичный осмотр. Ее доставили к нам в числе других пострадавших от пожара. Я с первого взгляда определила, что ее легкие сожжены безвозвратно. Да и она, похоже, тоже об этом знала. - Грейс недоуменно покачала головой и покосилась на Арлингтона. - Вот скажи, откуда некоторые люди знают заранее, когда они умрут? Мы годами учимся распознавать симптомы, а они просто знают. И она знала - я прочла это у нее в глазах. Сказать, что я сделала? Я ей улыбнулась, а потом отвернулась и занялась другим пациентом, которого имела шанс вытащить. Думаю, любой врач на моем месте поступил бы так же.
      Она задумалась на мгновение, вспоминая ярко-голубые глаза умершей, сверкавшие, как два сапфира, на почерневшем от сажи и копоти лице, и решительно встряхнула головой, отгоняя видение.
      - Ты не знаешь, что случилось с нашими сердцами, Леон?
      - Ты сделала все, что положено, Грейс, - пожал плечами прозектор.
      - Знаю... - Она украдкой бросила взгляд на коричневое худощавое лицо собеседника, словно надеясь почерпнуть в его несокрушимом спокойствии малую толику для себя. - Меня другое беспокоит: сделала ли я все, что должна была сделать? - Она отхлебнула еще глоток кофе, обожгла язык, сморщилась, но все-таки проглотила горькую жидкость. - Иногда мне кажется, что все мои усилия приводят только к бессмысленному продлению страданий других. Взять хотя бы ту женщину. Я сознательно оставила ее мучиться, чтобы спасти человека, которому придется сделать минимум полдюжины ужасно болезненных операций по пересадке кожи и который все равно останется обезображенным до конца своих дней. Боль за боль. Ты считаешь, это справедливая сделка?
      Голос ее умолк. Леон долгое время сидел с бесстрастным видом, никак не реагируя на услышанное. Когда же он заговорил, слова его оказались полной неожиданностью для Грейс.
      - Не знаю, дорогуша, что и сказать, - начал он, растянув губы в белозубой усмешке, - только ты удивишься, узнав, как много людей, будь у них выбор, согласились бы сохранить жизнь любой ценой, пусть даже за счет невыносимых страданий. Сама прикинь, что выберет тот парень, которого ты отправила в ожоговое отделение: остаться живым уродом или тихо и мирно упокоиться в моем морозильнике? То-то же! - Леон коротко рассмеялся. - Я, во всяком случае, на его месте не сомневался бы ни минуты.
      Завидная уверенность коллеги отчасти успокоила Грейс, но все же далеко не рассеяла всех ее сомнений. Она бросила взгляд на настенные часы. 17:00. Ее дежурство по графику закончилось час назад, хотя в этих стенах никогда не придавали особого значения официальному расписанию. Она встала, закинула руку за голову и немного помассировала шейные позвонки у основания.
      - Двину-ка я отсюда, пока снова не запрягли, - проговорила Грейс. Спокойной ночи тебе, Леон.
      - У меня всегда все спокойно, - ухмыльнулся Арлингтон, приподнимая в прощальном жесте воображаемую шляпу.
      Перед уходом доктор Беккетт заглянула в свой кабинет, который делила с несколькими другими врачами, сняла халат, забрала чемоданчик с инструментами, пейджер и направилась через холл к служебному выходу. Раз уж решила отправиться домой, нет смысла лишний раз попадаться на глаза начальству. Открылась автоматическая дверь, и она вышла наружу, сразу очутившись в объятиях осени. Еще не смеркалось, но солнце уже навис- ло над горизонтом, едва ощутимо согревая подставленную его лучам щеку. Грейс с удовольствием вдохнула глоток холодного воздуха. Мимо нее нескончаемым потоком неслись автомобили, подобно армии воинственных муравьев, сметающих все преграды на своем пути. А она пришла на работу пешком. Грейс свернула в обсаженную деревьями боковую улочку и следующие двенадцать кварталов упорно пыталась не думать о том, лучше или хуже стал сегодня мир благодаря ее стараниям.
      9
      Двадцать минут спустя Грейс поднялась по лестнице на третий этаж и отперла облупившуюся дверь в свою квартирку-студию. Очутившись в темной прихожей, она пошарила рукой по стене, нащупала выключатель и включила свет. Яркая лампа над головой вырвала из мрака не слишком привлекательную картину. То, что казалось свежим и современным в 1923 году, когда Сан-Тропез только строился, ныне, по прошествии стольких лет, выглядело мрачным и уродливым. Белая краска, наляпанная поверх штукатурки, пожелтела от времени, как старое подвенечное платье. Зеленый ковролин на полу местами протерся до такой степени, что из-под ворса проглядывала основа, изготовленная, по всей видимости, из прессованного асбеста. Немногочисленные личные вещи Грейс лишь самую малость помогали оживить обстановку. Она обратила внимание, что последнее из ее домашних растений совсем съежилось и побурело. Что ж, тем лучше: ей больше не придется его поливать.
      Она прошла на кухню, такую же убогую, как и вся квартира, порылась в недрах покрытого ржавчиной холодильника и извлекла упаковку китайского риса быстрого приготовления. Затем уселась, скрестив ноги, на низенький пуфик единственный предмет мебели, являвшийся ее персональной собственностью, - и принялась равнодушно поглощать холодный рис, одновременно наблюдая за выпуском новостей на рябящем экране старенького телевизора, бывшего чуть ли не ее ровесником.
      Но голода она не испытывала, а последние известия в точности повторяли стандартную ежедневную смесь катастроф и насилия. Внезапно она почувствовала, что не может больше находиться в этой унылой маленькой комнатке совсем одна, потерянная и загнанная в ловушку обуревающими ее сомнениями.
      Грейс встала и удивленно осмотрелась, как если бы видела все это в первый раз. Неужели она в самом деле живет здесь? Она знала, что так оно и есть, но в то же время не могла поверить. Как она может существовать в этом месте, если ничто на свете ее к нему не привязывает? Ни сама эта квартира, ни те вещи, что находились в ней, ей не принадлежали. Это было, безусловно, иррациональное чувство, но настолько сильное и острое, что она не могла не принять его абсолютную реальность.
      Ей больше нечего было здесь делать.
      Поставив замасленную упаковку с недоеденным рисом на телевизор, она схватила жакетку и выбежала за дверь. Уже спускаясь по лестнице, Грейс сообразила, что забыла ее запереть. Она замедлила шаг и едва не повернула назад. Квартал был не из самых благополучных, и раньше она всегда тщательно проверяла, заперта ли ее квартира. Но в этот момент она ощутила вдруг сильнейшее головокружение, а вместе с ним странное чувство предвидения. Каким-то образом она твердо знала, что никогда больше сюда не вернется. А если это так, то какая ей разница, открыта дверь или закрыта?
      Всего лишь мгновение она пребывала в нерешительности, потом снова начала спускаться. Выйдя на улицу, она засунула руки в карманы и пошла куда глаза глядят.
      Миновав в сгущающихся сумерках несколько кварталов, Грейс обнаружила, что находится на границе обширного пространства, покрытого густым ковром пожухшей, но все еще зеленой травы и редкими купами деревьев. Городской парк. Она направилась в глубь парка по одной из узких асфальтированных дорожек и не сразу заметила, что машинально насвистывает какой-то мотив. Это была полузабытая песенка времен ее юности или даже детства. Мелодию она помнила отлично, хотя напрочь забыла название и почти все слова, кроме зацепившегося в памяти двустишия:
      Слова прощанья часто разлучают
      Тех, чьи сердца бледнеют и мельчают...
      В этом отрывке не было особого смысла. Грейс подозревала, что со временем стихотворная фраза претерпела в ее мозгу какие-то изменения, но подействовала она на нее исключительно благотворно. Грейс вытянула наружу серебряную цепочку, украшавшую ее шею, она так часто делала во время прогулок. Цепочку венчала клинообразная металлическая подвеска, покрытая какими-то непонятными знаками или иероглифами. Как и старая мелодия, ожерелье было одним из спутников ее детства. Хотя Грейс была тогда слишком маленькой, чтобы помнить, ожерелье было на ней, когда ее нашли бродящей по горам и привели в сиротский приют. В сущности, это ожерелье служило единственным звеном, связывающим ее с былой жизнью и родителями, которых она никогда не знала. Печальное напоминание, но все равно драгоценное для Грейс.
      Она продолжала идти вперед. Было так приятно хоть ненадолго избавиться от придавленности этими нависающими над головой громадами городских зданий. К тому же в парке было гораздо светлее, и даже сумерки казались не серыми, а жемчужно-матовыми. Угольно-черные силуэты отдаленных горных вершин вырисовывались на горизонте так отчетливо и ровно, словно вырезанные из бумаги для аппликаций и наклеенные в детский альбом. Первые звезды начали проясняться на быстро темнеющем небосводе. Грейс продвигалась все дальше в глубины парка.
      И тут они увидели глаза девочки.
      Старомодное темное платье девочки почти сливалось с сумерками, а бледный овал маленького личика обрамляла корона распущенных темных волос, поэтому Грейс не сразу ее заметила. Но глаза ребенка необычного фиолетового оттенка, казалось, светились в темноте, и Грейс застыла как вкопанная, едва почувствовав на себе их пристальный взгляд. На вид девочке было лет восемь или девять. Она молча стояла на обочине дорожки под высоким, гибким и прозрачным, как привидение, эспеном, скрестив на груди ручонки с маленькими и нежными, словно нераспустившийся розовый бутон, пальчиками. Грейс показалось даже, будто девочка прошептала одними губами: "Подойди ко мне", хотя сама мысль об этом выглядела абсурдной. Тем не менее она направилась к ребенку, бессознательно повинуясь той притягательной силе, что иногда инстинктивно влечет некоторых взрослых к маленьким детям. Через несколько секунд она уже склонилась над девочкой.
      - Я не заблудилась, - сказала та громко и внятно.
      Грейс прикусила язык, так как собиралась задать именно этот вопрос. Она удивленно посмотрела на девочку и внезапно почувствовала, как по коже у нее побежали мурашки. Было в этом ребенке что-то необыкновенное: словно в ней смешались одновременно печаль и непосредственность, мудрость и наивность, детство и... седая древность. У Грейс вдруг возникло странное ощущение, что это она сама заблудилась! Ветер, скользящий меж обнаженных ветвей эспена, выводил тоскливую, заунывную мелодию.
      - Кто ты? - прошептала Грейс, так и не придумав спросить ничего более умного.
      Малышка нахмурила лоб в прелестной гримаске.
      - Я думаю, было бы правильнее спросить, кто ты? - парировала она.
      Грейс растерянно покрутила головой, не совсем представляя, что ей ответить. Неожиданно все вокруг стихло. Она больше не слышала шума автомобилей, полицейских сирен, кружащих в ожидании посадки самолетов... Казалось, будто ночь без остатка поглотила миллионный город. Лишь бледный полумесяц луны неподвижно завис в небе над головой, хотя она могла поклясться, что еще минуту назад не видела его. Даже свистевший в ветвях ветер утих и словно затаил дыхание.
      Лунный свет отразился на миг в бездонных фиолетовых глазах девочки.
      - Тьма приближается, - прошептала она.
      Грейс непонимающе уставилась на нее, и в этот миг что-то пронзительно и громко заверещало совсем рядом. Лишь после секундного замешательства она сообразила, что это такое. Ее пейджер! Поковырявшись закоченевшими пальцами в поясном кармашке, она извлекла оттуда маленькое электронное устройство и прочла высветившееся на экранчике дисплея послание.
      - Черт! - выругалась она. - Начальство требует, чтобы я срочно явилась в госпиталь. Придется нам...
      Фраза ее оборвалась на полуслове. Девочки рядом не было. Грейс повернулась и осмотрелась вокруг, не особенно, впрочем, надеясь разглядеть в сгущающемся мраке маленькую детскую фигурку. Естественно, она так никого и не увидела.
      10
      Ровно через пятнадцать минут доктор Грейс Беккетт вихрем влетела в приемное отделение экстренной помощи Денверского мемориального госпиталя. На несколько секунд она прислонилась к стене, плотно зажмурила глаза и широко открыла рот, глубоко и часто дыша. Десять кварталов, отделявших городской парк от больницы, она преодолела бегом, лишь изредка переходя на быстрый шаг, и теперь чувствовала себя примерно так же, как наглотавшиеся дыма жертвы случившегося днем пожара. Долгие часы дежурств оставляли врачам постоянного штата госпиталя не много времени на физические упражнения, так что Грейс находилась далеко не в лучшей спортивной форме, хотя вовсе не страдала от полноты, а, на- оборот, по мнению многих, выглядела чересчур худой. Вдохнув и выдохнув в последний раз, она открыла глаза.
      Приемное отделение выглядело как палата для буйнопоме-шанных.
      Прямо перед регистрационной стойкой продолжалась перебранка супружеской пары. Муж при этом заботливо придерживал рукой черенок торчащей у него в боку большой вилки, которую вонзила туда в пылу спора его благоверная. В соседнем отсеке осыпали друг друга проклятиями и смертельными угрозами двое молодых парней из уличной шайки, в то время как дрожащий от страха юный интерн неуклюже пытался перевязать их многочисленные ножевые раны. Какой-то мужчина с землистым лицом ввалился, шатаясь, в дверь, потребовал врача и тут же начал обильно блевать прямо на пол. Все кресла для ожидающих были заняты. Кто-то баюкал сломанную конечность, кто-то обливался потом от высокой температуры, кто-то задыхался в приступе астмы. И над всем этим бедламом, словно хор больных ангелов, возносился к потолку жалобный детский плач.
      Грейс собрала волю в кулак, решительно протиснулась сквозь ряды страждущих, заскочила в ближайшую процедурную, схватила пару стерильных перчаток и четкими, отработанными движениями мгновенно натянула их на руки.
      - Грейс, где тебя черти носили?! Я три раза звонил тебе на пейджер, а ты заявляешься аж через полчаса!
      - Через пятнадцать минут, - пробормотала она сквозь зубы, повернулась и очутилась лицом к лицу с разъяренным Морти Андервудом, занимающим, несмотря на молодость, пост заведующего отделением. Грейс недолюбливала Морти, но ни разу не позволила себе открыто проявить неприязнь. Андервуд давно старался ее достать, а она вовсе не собиралась давать тому повод позлорадствовать на этот счет. - Через пятнадцать минут, Морти, - повторила она. - Я отправилась сюда сразу же после первого сообщения.
      Последнее утверждение немного отклонялось от истины. На гамом деле она еще несколько минут оставалась в парке, выглядывая в темноте странную девочку, но малышка в черном старомодном платьице пропала без следа, растаяв, словно призрак, во мраке. Быть может, она и была им в какой-то степени? Грейс припомнила, что перед появлением девочки она как раз вспоминала свою жизнь в приюте, а уж в его стенах точно хватило бы привидений на все парковые аллеи. И все же Грейс отказывалась в это поверить. Малышка выглядела вполне реальной. Возможно, даже чересчур реальной. Как будто все, что она видела и с чем столкнулась сегодня госпиталь, городские кварталы, ее собственная квартира, - было призрачным и нереальным, а видение маленькой девочки в доисторическом наряде, напротив, являлось единственным осязаемым и надежным островком реальности. Кроме того, если малышка действительно была фантазмом, навеянным детскими воспоминаниями, как могло случиться, что она не только говорила с ней, но и пыталась, кажется, о чем-то предупредить?
      Андервуд поднял руку и заученным движением пригладил напомаженные остатки шевелюры в тщетной попытке прикрыть преждевременно образовавшуюся плешь.
      - Еще раз опоздаешь по вызову, Грейс, и мне придется доложить об этом начальству, - произнес он назидательным тоном.
      Чтобы поскорее отделаться от нравоучений Морти и приступить к работе, Грейс решила изобразить покорность.
      - Кем прикажете заняться в первую очередь, шеф? - смиренно спросила она.
      Пневматические двери, ведущие на эстакаду, с шипением раздвинулись, пропуская пару подтянутых санитаров в накрахмаленных белых халатах и каталку. Один из них что-то крикнул, требуя срочного внимания. Вслед за санитарами, держа руки на кобурах, вошли двое полицейских из городской патрульной службы. На каталке корчился в агонии мужчина с залитой кровью грудью.
      - Вот, кажется, самый подходящий случай для твоих талантов, Грейс, ядовито усмехнулся Андервуд. - Очень похоже на проникающее пулевое ранение грудной клетки. Наслаждайся!
      - Спасибо, - коротко кивнула Грейс и шагнула к носилкам, мгновенно позабыв о Морти. - Что у вас? - обратилась она к санитарам.
      - Проникающее пулевое ранение в области грудной клетки, док, - доложил один из них. - Два входных отверстия и ни одного выходного.
      Грейс ухватила за руку пробегавшего мимо интерна.
      - Срочно добудь мне передвижной рентгеновский аппарат и два комплекта А-отрицателъной крови. Все это доставишь в третью травматологию и жди меня.
      Интерн умчался выполнять задание, а Грейс тем временем мобилизовала себе в ассистенты второго хирурга и пару медсестер
      - Что произошло? - спросила она на бегу, мчась за каталкой по коридору.
      Ответила старшая медсестра, женщина средних лет с блестками ранней седины в волосах:
      - Подозреваемый был застигнут во время взлома и проникновения в помещение антикварного магазина на Южном Бродвее. Когда мы прибыли на место, он жестоко избивал женщину, владелицу заведения. Он не подчинился нашему требованию прекратить и сдаться, поэтому мне пришлось произвести два выстрела на поражение.
      Грейс бросила на нее вопросительный взгляд.
      - А что с владелицей? Где она?
      - Там, - ответил второй полицейский, молодой парень с угрюмой физиономией, мотнув головой назад.
      Грейс посмотрела туда и успела заметить Леона Арлингтона, сопровождающего в лифт каталку. На каталке лежало чье-то тело, целиком закрытое простыней. Прозектор встретился с ней взглядом и приветственно кивнул. Двери лифта закрылись.
      - Когда мы подъехали, ей уже ничем нельзя было помочь, - продолжал второй патрульный. - Этот ублюдок сломал ей шею - голыми руками сломал! Здоровый, гад, ничего не скажешь. Не знаю только, на кой хрен ему понадобилось вламываться в антикварную лавчонку, где наличных было меньше, чем в газетном киоске?
      - Может, он коллекционер? - предположила Грейс, качая головой. - Ну все, мы прибыли. Вам дальше нельзя.
      Спустя несколько секунд Грейс и ее коллеги, облаченные в комбинезоны и стерильные перчатки, вкатили пациента в операционную. По ее команде они подняли тело с каталки и аккуратно перенесли на стол. Еще через несколько мгновений опытные медсестры подключили к груди раненого электроды, ввели катетер и подсоединили аппарат для внутривенных вливаний.
      Только сейчас Грейс получила возможность как следует рассмотреть пострадавшего. Это был белый мужчина, около тридцати лет, с необычной, но аккуратной прической и холеным, хорошо развитым телом, совсем не похожий на рядового грабителя мелких магазинчиков. Впрочем, личность подозреваемого мало волновала Грейс Беккетт. Он был тяжело ранен, а все прочее не имело в данный момент решительно никакого значения. Выработавшийся за годы практики опыт помог ей моментально оценить состояние пациента. От недостатка кислорода кожа его стала синюшно-бледной. По краям обоих пулевых отверстий в груди пузырилась розовая пена. Типичный пневмоторакс - проникающее ранение легких. В операционную ворвался интерн с рентгеновской аппаратурой и двумя пластиковыми контейнерами с кровью. Грейс выхватила у него контейнеры и тут же приладила их к аппарату для внутривенного вливания. Затем приказала второму хирургу:
      - Интубировать трахею!
      Тот молча кивнул и уверенно ввел в трахею пациента синюю пластиковую дыхательную трубку. Первый разрез Грейс сделала в области подмышки и ловко вставила туда другую трубку, подсоединенную к вакуум-контейнеру, который тут же начал отсасывать кровь и лимфу. Затем она вместе с остальными отошла от стола, чтобы не мешать интерну закрепить рентгеновский аппарат в нужной позиции. Сделав снимки, юноша проворно убрал аппарат, и они вернулись обратно. Через несколько минут одна из медсестер сообщила, что снимки готовы.
      Грейс выпрямилась и посмотрела на снимок, услужливо развернутый медсестрой прямо перед ее глазами. Перчатки на руках хирурга были чуть ли не до локтей покрыты кровью.
      - Это еще что такое? - внезапно нахмурилась она.
      Обе засевшие в груди раненого пули регистрировались на снимке как-белые пятна. Одна находилась в области правого легкого, а вторая похоже, слегка расплющившаяся, - в опасной близости от аорты. Но оба эти обстоятельства вызвали у нее не более чем мимолетный интерес. В недоумение доктора Беккетт привело совсем другое. В районе четвертого - шестого ребер левой половины грудной клетки фиксировалось еще одно белое пятно. Только не маленькое, а большое, даже огромное по сравнению с первыми двумя. Это могло означать только одно: прямо напротив сердца пациента находится металлический объект размером примерно с кулак с грубыми размытыми очертаниями.
      - Я удивлена не меньше вашего, доктор, - пожала плечами медсестра, но я нисколько не удивлюсь, если окажется, что у него это не первое грудное ранение.
      Грейс отложила снимок и вновь склонилась над раненым. Вторая медсестра, воспользовавшись паузой, успела очистить грудь пациента от крови. Оба пулевых отверстия казались двумя пустыми глазницами, взирающими на мир в бессильном гневе. А между ними уродливым зигзагом протянулся вдоль грудины длинный безобразный шрам. Шрам был розовым и только начал зарубцовываться, что говорило о его сравнительно недавнем происхождении. Грейс снова взяла снимок и внимательно присмотрелась к большому белому пятну в области сердца. Никаких сомнений: только металл так четко проявляется в рентгеновских лучах!
      - У меня такое впечатление, как будто у него в грудной полости застрял невероятных размеров осколок снаряда, - проговорила она в недоумении. За время практики в отделении экстренной помощи ей не раз доводилось сталкиваться с необычными случаями. Взять хотя бы самоубийцу-неудачника, непостижимым образом сумевшего самостоятельно доехать до госпиталя с засевшей в коре головного мозга пулей. Или женщину, поступившую с жалобой на сердечный приступ и благополучно родившую двойняшек. Или девочку, в глазу которой из случайно занесенного туда семени вырос стебель травы. Но этот обещал превзойти все. Прежде всего оставалось совершенно непонятным, как этот человек вообще мог жить с таким громадным куском железа в груди. Столь же загадочным был ответ на вопрос, каким образом он мог туда попасть?
      Тревожно запищал монитор.
      - Давление пятьдесят и падает, - взволнованно сообщила вторая медсестра. - Похоже, мы теряем его!
      Грейс распорядилась наполнить шприц эпинефрином и ввести его в аппарат для внутривенного вливания. Через мгновение раненый открыл глаза и дико закричал. Тело его выгнулось дугой, пальцы рук угрожающе растопырились наподобие когтей.