Макс убрал бутылочку в карман джинсов.
      - Я не хотел. Не хотел принимать таблетки. Но рука... ничего не помогало. Доктор прописывал самые разные лекарства - и все бесполезно. А они... снимают боль. По крайней мере на некоторое время. - Он опустил голову и прошептал: - Прости меня, Тревис.
      Тревис попытался сморгнуть слезы, навернувшиеся на глаза. Поднял руку, но тут же вспомнил и убрал ее за спину.
      - Все в порядке, Макс. Все будет хорошо. Боль кого угодно лишит сил. Это же всего лишь таблетки. Мы тебя вылечим.
      Макс поднял голову.
      - Нет, Тревис. Речь не об "электрии". Я не за это прошу у тебя прощения.
      - Тогда за что, Макс?
      - За то, что собираюсь сделать.
      Пронзительный вой разорвал тишину салуна, и Тревис замер на месте. Он уже слышал этот звук в тот раз, когда разговаривал с Максом по телефону.
      Макс отстегнул небольшой предмет со своего ремня. Пейджер. Посмотрев на загоревшийся экран, он кивнул, положил пейджер на стол и встретился глазами с Тревисом.
      - Они едут.
      Из полумрака салуна возникли невидимые руки и сжали горло Тревиса, он начал задыхаться. Сделав шаг назад, он наткнулся на стулья, которые разлетелись в разные стороны. Макс не шевелился, на его лице застыло выражение спокойной покорности. Тревис изо всех сил старался сделать вдох и не мог. Как же тяжело дышать! Какая невыносимая жара, она его убьет. Ловушка. Он угодил в хитроумно подстроенную ловушку.
      - Сколько? - едва слышно спросил он. - Сколько у меня осталось?
      Макс прижал к груди больную руку. Спутанные волосы скрывали его лицо.
      - Три минуты. Самое большее - четыре. Они должны были приехать до тебя и ждать здесь, но ты пришел слишком рано. Они просчитались. Думаю, они решили, что ты будешь прятаться до наступления темноты.
      Тревис сердито ухмыльнулся, вспомнив про сетчатое ограждение у старого железнодорожного полотна.
      - Даже они совершают ошибки.
      - Но не часто, - кивнув, подтвердил Макс.
      Тревис перестал улыбаться и сжал кулаки, но не от ярости - на лице у него застыла маска ужаса. Сначала Джек. Потом Дейдра. Теперь Макс его предал - добродушный, мягкий весельчак Макс. Что происходит? Неужели все на свете скрывают правду, которая, словно отравленный меч, покинувший ножны, причиняет боль?
      Но ведь и у тебя есть тайны, Тревис Уайлдер, разве не так?
      Он заставил себя расслабиться и взглянуть Максу в глаза.
      - Прости меня, Тревис. - Потрескавшиеся губы Макса едва шевелились. Мне ужасно жаль, что так все вышло. Я тебе не говорил, как... какой ужас я пережил. Мне казалось, что я не выдержу. Когда они пришли, когда дали мне таблетки, я решил, что это подарок судьбы. "Электрия"... знаешь... - Он потряс головой. - Тебе не понять. Я словно ожил и вновь обрел надежду. А потом они сказали, что больше не собираются бесплатно снабжать меня наркотиком, что я должен кое-что для них сделать. - Макса отчаянно трясло. - Они приказали мне написать ту записку.
      Тревис знал, что должен бежать, что нужно как можно скорее выбираться из салуна, и не мог сдвинуться с места. Макс с мольбой протянул к нему тонкие, дрожащие руки. Затем быстро убрал их и обхватил свое сгорбившееся тело, словно они представляли собой невероятную ценность или страшную опасность.
      Неожиданно Тревис понял, что гнев ушел, его сменило - что? Не страх, не жалость. И не просто печаль. Значит, понимание. Макс снова вздрогнул, и Тревис почувствовал, как от его тела исходят волны жара.
      Макс облизнул потрескавшиеся губы распухшим языком.
      - Меня пожирает огонь, правда, Тревис? Совсем как тех людей, что я видел на фотографиях в утренних газетах. Как человека в черном плаще. Того, что сгорел в нашем салуне.
      Тревис собрался запротестовать и не смог.
      - Мы что-нибудь придумаем, Макс. Мы обязательно тебя вылечим. Снаружи стоит мой пикап. Я отвезу тебя в Денвер. Мы пойдем в больницу, там о тебе позаботятся. Хорошо? Пошли отсюда, и...
      В окно ворвались кровавые лучи закатного солнца и визг тормозов. На короткое мгновение в глазах Макса зажегся огонек надежды - ему так хотелось верить Тревису, но потом он покачал головой, поник и прошептал:
      - Ты опоздал, Тревис.
      - Нет, не верю.
      Еще одна машина остановилась около салуна. Значит, тот человек не один. Тревис быстро огляделся по сторонам в поисках пути к спасению.
      - Макс, откуда они придут?
      Его верный друг и партнер молчал, словно окаменел.
      - Откуда, Макс?
      Тот вздрогнул, очнулся, прошептал:
      - С улицы. Они приказали мне закрыть заднюю дверь.
      - Но ты ее не закрыл. Хорошо. Значит, у нас есть шанс спастись. Идем.
      Он направился к кладовой и с радостью потащил бы Макса за собой, но не решился. Кто знает, как передается неведомая болезнь. Впрочем, через несколько секунд Макс бросился вслед за ним.
      С улицы послышался топот ног. Тревис влетел в темную кладовку, пошарил вслепую, нашел лопату и, закрепив ее концы за трубы по обе стороны, заблокировал дверь.
      - Бесполезно, Тревис, - сказал Макс. - Тебе их не остановить.
      - Я и не собираюсь, - ответил Тревис, поворачиваясь, - нам только нужно... - Он не договорил, тихонько вскрикнув.
      - Что такое, Тревис?
      - Я... тебя вижу, Макс.
      Макс поднял руку и принялся ее разглядывать. В темном помещении стало видно, что тело Макса окружено алым сиянием. Он светился.
      Макс удивленно покачал головой.
      - Что со мной происходит?
      Тревис собрался ему ответить, но понял, что и сам не знает. В этот момент с другой стороны двери раздался грохот. Затем наступила тишина, послышались приглушенные голоса. Три человека. Тревис снова посмотрел на Макса. Страх наконец победил все остальные эмоции.
      - Они здесь.
      Макс опустил руку и едва заметно кивнул.
      - Да, конечно... я все понял. Теперь я знаю, что происходит. И что должен сделать.
      - Ты это о чем?
      Макс сдвинулся с места, но в темноте Тревис не видел, что он делает, лишь различал очертания его тела. Макс наклонился, поискал что-то в углу, затем снова выпрямился, в руке он держал какой-то предмет. Блеснул заблудившийся луч света, и Тревис понял, что это топор.
      - Нет!
      Он опоздал. Макс поднял топор и замахнулся. Тревис отскочил в сторону, но лезвие прошло в нескольких футах от его головы. Раздался звон металла, затем послышалось шипение, словно последний вдох умирающей змеи. Топор упал на пол, а Макс без сил прислонился к стене. Тревис почувствовал сладковатый запах.
      Макс разбил трубу старого бойлера. Комната быстро заполнялась газом.
      Около двери в кладовку послышались шаги. Люди за дверью услышали грохот, попытались открыть дверь. Она чуть поддалась, но лопата держала достаточно надежно.
      - Макс?
      - Уходи, Тревис.
      - Макс, что ты задумал?
      В дверь принялись колотить, лопата немного сдвинулась с места, но еще держалась.
      - Уходи, ты должен. - Голос Макса звучал спокойно и уверенно, словно ему наконец удалось обрести мир. - Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал, Тревис.
      - Макс!
      Тревис был в отчаянии. Все повторялось. Однажды друг уже приказал ему бежать. Он не мог бросить Макса. Не мог - и все.
      Новый удар сотряс дверь в кладовку. Ручка лопаты сломалась.
      - Давай, Тревис. У тебя еще есть время. Открой дверь и уходи.
      Запах газа стал сильнее, Тревис задыхался. Пройдет совсем немного времени, и они умрут от удушья. Они должны отсюда выбраться - оба. Он сделал шаг вперед, нащупал ручку двери. По другую сторону, всего в нескольких дюймах его ждал свежий воздух. Но Макс не сдвинулся с места, и Тревис оглянулся через плечо.
      Еще один удар. Лопата разлетелась на кусочки, и дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий человек со светлой бородкой, в очках, как у Тревиса. Он отряхнул руки и улыбнулся. У него за спиной маячили две тени.
      - Давай, Тревис!
      Макс вытянул левую руку ладонью вверх в сторону разбитой трубы. Агент "Дюратека" отвел от Тревиса глаза, чтобы посмотреть, что делает Макс, и нахмурился. Макс закрыл глаза, затем открыл их, и на лице у него появилось выражение, схожее с экстазом. И тут Тревис увидел, что у него на ладони расцвел пурпурный цветок.
      Человек на пороге побледнел. Тревис быстро повернулся, распахнул дверь и выскочил на улицу. У него за спиной хохотал Макс.
      А в следующее мгновение мир взорвался огненным каскадом.
      ГЛАВА 17
      Небо затянули темно-красные тучи, когда Тревис выбрался на последний участок дороги, вьющейся по склону холма, к югу от города. Он знал, что это невозможно. Чтобы попасть сюда от дымящихся развалин "Шахтного ствола", нужен по меньшей мере час, а ему казалось, что прошло всего несколько минут - солнце так и не скрылось за горизонтом. Впрочем, может быть, теперь всегда будет закат, и день будет вечно умирать в огненных сполохах.
      Он шагал, засунув руки под мышки. Так они меньше саднили, да и кровь почти остановилась. Когда Тревис вывалился из задней двери салуна, он пролетел по ступенькам и свалился на землю, выставив вперед руки. Мелкий гравий и осколки стекла располосовали ладони, несколько штук даже засели под кожей. Было больно, но вполне терпимо, а безумный полет спас его.
      Он несколько секунд лежал, а на него сыпался дождь из горящих обломков и раскаленного металла. И хотя Тревис не помнил взрыва - казалось, будто все произошло в гробовой тишине, - у него до сих пор в ушах стоял легкий звон. Потом жар стал невыносимым, и Тревис вскочил на ноги, сделал несколько шагов и повернулся, чтобы взглянуть на пылающую преисподнюю, которая всего минуту назад была его жизнью, его существованием, его домом.
      Прошло несколько секунд, прежде чем он сумел осознать, что же произошло. Большая часть задней половины салуна превратилась в руины. Сохранились лишь цементные ступени, ведущие к двери, именно они и прикрыли Тревиса от взрывной волны.
      И тут раздался второй взрыв. Посыпались стекла, расцвели языки пламени, отчаянно стремящиеся воссоединиться с пылающим небом. Огонь принялся лизать дома, стоящие рядом с "Шахтным стволом", и Тревис понял, что они тоже обречены. Однако каким-то непостижимым образом сила второго взрыва победила огонь - по крайней мере частично.
      И тут Тревис услышал вой сирен.
      Он знал, что должен остаться, рассказать, что Макс Бейфилд погиб, а с ним еще три человека, чьих имен он не знает.
      Но разве теперь это имело значение? Все равно уже ничего не изменишь. Максу он помочь не сможет. А "Дюратек" сам позаботится о своих служащих.
      Вой сирен нарастал, и Тревис похолодел от страха. А что, если сюда мчатся новые представители "Дюратека"? Он останется поговорить с командиром бригады пожарных и с шерифом, а они возьмут и объявятся? Макс пожертвовал собой, спасая другу жизнь, а он преспокойненько отдастся им в руки?
      Спасибо за все, что ты для меня сделал, Тревис.
      Все, что Тревис для него сделал. Ведь именно из-за него погиб этот милый, добрый человек. А тот страшный незнакомец в черном явился к нему, и ни к кому другому. И еще "Дюратек". Что ж, по крайней мере Макс больше не страдает от боли.
      С печальным предсмертным стоном обрушилась крыша "Шахтного ствола", и в воздух, словно прощальный фейерверк, поднялся ослепительный столб искр. Глаза у Тревиса болели от дыма и непролитых слез, но плакать он не мог.
      - Прости меня, Макс, - прошептал он.
      Затем во второй - и последний - раз в жизни Тревис повернулся и побежал прочь с места, где погиб его друг.
      Алый полог продолжал укутывать небо, когда Тревис взобрался на вершину холма и посмотрел назад, туда, откуда пришел. Внизу, будто причудливая карта, раскинулась долина. В самом ее центре поднимался черный столб дыма: "Шахтный ствол", точнее, то, что от него осталось. Тревис перевел взгляд чуть южнее, на горстку коричневых домов: там жил Макс. Потом на северо-запад, где тонкой карандашной линией пролегла старая железная дорога, посмотрел на разбросанные прямоугольники никому не нужных вагонов. И, наконец, мимо черной ленты шоссе, на окраину городка. Останки "Обители Мага". Дом Джека Грейстоуна. Именно там все началось.
      Только неправда все это. Тревис взглянул на восток, но картина, которую он надеялся увидеть - поля, раскинувшиеся до укутанного дымкой горизонта, старая ферма, обесцвеченная годами печали и дождем, - скрывалась от его взора. Но они там были, где-то далеко, за рыжими склонами Сигнального хребта и долиной. Вот где началось его путешествие.
      Его взгляд снова вернулся назад: лавка древностей, железная дорога, дом Макса, "Шахтный ствол". На мгновение Тревис пытался сообразить, что он делает, а потом понял - прощается.
      И куда же мне идти?
      Этот же вопрос он задал малышке Саманте, когда разговаривал с ней и сестрой Миррим. И вот сейчас он вспомнил ее ответ.
      Ты должен умереть, чтобы стать другим.
      И тогда он понял, куда должен идти.
      Тревис открыл старые ржавые ворота, вошел внутрь и аккуратно прикрыл их за собой. И зашагал по усыпанной гравием дорожке в глубь кладбища Касл-Хайтс. Ветер напевал жалобную песнь, обнимая старые, побитые непогодой надгробия, а Тревис осторожно пробирался между древними безымянными могилами. Он довольно быстро нашел то, что искал.
      В самом центре кладбища на небольшом возвышении из земли и сухой травы стоял мужчина. Казалось, он взобрался туда, чтобы лучше видеть окрестности. Высокий, с прямой спиной, будто телеграфный столб, в черном костюме. Тонкой рукой мужчина придерживал широкополую шляпу, которую упорно пытался сорвать ветер, и смотрел вдаль - не на залитый огненным сиянием горизонт на западе, а на восток, откуда наступала ночь.
      Тревис шел, не останавливаясь, мужчина не шевелился, словно не замечал его или ему было все равно. А может быть, он знал о его приближении и терпеливо ждал.
      - Кто вы? - спросил Тревис.
      Брат Сай продолжал изучать небо на востоке, однако на бледном, изрезанном морщинами лице появилось подобие улыбки.
      - Я тоже рад снова тебя видеть, сынок.
      Тревис сжался. Поразительно, как тихий, ласковый голос может так больно жалить. Он обошел холмик и оказался перед проповедником.
      - Скажите мне.
      Молчание. А потом:
      - Мы те, кого забыли, сынок. Но мы-то себя помним. Разве этого недостаточно?
      Тревис задумался. Ему хотелось сказать: нет, недостаточно, но он промолчал. Может быть, старик прав. Он знал про Джека, про Дейдру, про "Дюратек". Однако знание ничего ему не дало. Возможно, пришло время тайн, которым следует остаться тайнами.
      - Зачем вы здесь? - спросил он, потому что ничего другого придумать не смог.
      Полы широкого черного плаща брата Сая трепал ветер. День умирал, и с неба сыпались мерцающие искры сумерек.
      - Два мира сближаются. Когда горит один, горит и другой.
      - Я не понимаю, - сказал Тревис с сомнением. "Новая Черная смерть" так, кажется, написано в газете.
      Но ведь в наше время не бывает новых болезней. Они всегда приходят откуда-то.
      - Зея нуждается в тебе, сынок. Они даже сейчас призывают тебя. Неужели ты не слышишь?
      Тревис сжал окровавленные руки в кулаки, но у него уже не осталось сил на гнев, так страшно он устал.
      - Мне все равно. Сейчас я мечтаю только об одном: позаботиться о самом себе - для разнообразия. Не хочу я спасать мир.
      Брат Сай впервые за все время пошевелился: откинул голову назад, расставил худые руки в стороны и расхохотался. Его лицо превратилось в добродушную комическую маску, а адамово яблоко так натянуло кожу на шее, что, казалось, вот-вот выскочит наружу. Тревис уставился на него, не в силах оторвать глаз от завораживающего зрелища. Наконец проповедник успокоился, плечи старика печально поникли, словно смех отнял у него слишком много сил.
      - Я сказал что-то смешное? - прищурившись, поинтересовался Тревис.
      Брат Сай вытер слезы.
      - Ты здорово пошутил, сынок.
      Тревис только покачал головой.
      - Неужели не понимаешь? - Брат Сай хлопнул в ладоши. - Спасешь мир, спасешь и себя. Никакой разницы, сынок, никакой.
      Но Тревис все равно ничего не понял. Он жалел, что не может рассмеяться, как проповедник, ему казалось, будто его сердце сгорело, превратилось в серый пепел.
      - Здесь у меня больше ничего не осталось, - сказал он. Брат Сай кивнул, снова став серьезным, он понял, что хотел сказать ему Тревис.
      - Тогда тебе пора.
      Он показал на две могилы неподалеку от холмика, на котором стоял. Первая казалась совсем свежей. На ней было установлено гранитное надгробие с одним-единственным словом:
      МАЙНОРОТ
      Интересно, это имя? - подумал Тревис и посмотрел на другую могилу.
      Пустой прямоугольник шести футов глубиной, рядом в землю воткнута лопата, словно ждет своего часа. Сначала Тревис не заметил никакого надгробия, но в следующее мгновение удивленно зажмурился, когда понял, что ошибся. На камне были вырезаны следующие слова:
      ТРЕВИС РАЛЬФ УАЙЛДЕР
      "В смерти наше начало"
      Тревис хотел было расхохотаться, но смех застрял в горле и не желал выбираться наружу. Да, разумеется. Умереть, чтобы стать другим. Каким? Он посмотрел на проповедника и кивнул. Скоро он узнает.
      - Сними сапоги, сынок.
      Тревис колебался. Разве гангстеры не мечтают умереть в сапогах?
      - Давай, сынок. У нас мало времени.
      Тревис поднял голову. Пурпурное, быстро темнеющее небо лишь в нескольких местах прорезали алые нити. Тревис наклонился и снял сапоги.
      - И остальное, сынок. Все. Нагими мы появляемся на свет и нагими должны его покинуть.
      Тревис расстегнул рубашку, скинул ее прямо на землю. Затем стянул футболку, грязные, в пятнах сажи, джинсы, носки, трусы - все, кроме талисмана из кости, висевшего на шее.
      И вот он стоит, совершенно обнаженный, перед проповедником, а горячий ветер швыряет в него пригоршни пыли, словно совершает варварский ритуал крещения.
      Брат Сай наклонился, взял сапоги и швырнул их в вырытую могилу. В следующее мгновение, будто по мановению волшебной палочки, в руках у него появилась одежда Тревиса, которую он отправил вслед за сапогами. Лишь в последний момент проповедник засунул руку в карман Тревисовых джинсов и вложил Тревису в ладонь маленький, жесткий предмет: половинку серебряной монеты.
      - Она тебе пригодится, - сказал проповедник. Несмотря на жару, Тревиса трясло.
      - Я боюсь.
      Брат Сай понимающе кивнул:
      - Как и все мы, сынок. Как и все мы.
      Спустилась ночь, и черную вуаль неба украсили крошечные алмазы звезд.
      - Ну, сынок, давай, пока у нас еще есть время.
      Тревис повернулся и посмотрел на разверстую пасть могилы, с нетерпением ждущую, чтобы сожрать его. Он осторожно опустился на край и начал сползать вниз. Яма оказалась глубже, чем ему показалось вначале. Здесь было страшно темно и душно. Тревис лег на дно и свернулся в клубочек, точно маленький ребенок. Пора спать.
      Где-то у него над головой, над краем могилы, прошелестел тихий голос:
      - Прах к праху, пыль к пыли...
      И тут Тревис почувствовал, как на него падают комья земли. Нет, не земли...
      Дождь. Долгожданный, прохладный, такой восхитительный.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      АЛАЯ ЗВЕЗДА
      ГЛАВА 18
      Грейс изо всех сил старалась удержаться в седле своей лошади, в то время как замок у нее за спиной постепенно исчезал в дымке.
      Утренний воздух был напоен влагой и ароматом юной жизни, теплое солнце тонкими ласковыми пальцами гладило лицо. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, тянулись изумрудные поля, расцвеченные золотистыми искорками, и так до самого сердца Кейлавана. Великолепный день для прогулки верхом - наконец-то лето пришло в эти края, и представить себе, что оно когда-нибудь кончится, было невозможно.
      Грейс еще не забыла злющего, безжалостного холода, который на правах полноправного хозяина разгуливал по Кейлаверу всего несколько месяцев назад. И отлично помнила, как стучали ее зубы по утрам и вечерами, когда она забиралась в холодную постель. Но однажды, в самом начале месяца эрендат - по ее подсчетам получалось, что он соответствует земному марту она выглянула в окно и увидела темные проплешины на уже ставшем таким привычным белом покрывале, укутавшем землю. К концу следующего дня снег растаял, и весь мир превратился в одну громадную лужу.
      К Празднику Начала так сильно потеплело, что торжества перенесли в верхний двор, куда легкий теплый ветерок доносил сладковатый аромат распускающихся в саду цветов. Однако весна быстро закончилась, уступив место венценосному золотому лету, уверенно воцарившемуся в доминионах.
      Впрочем, король Бореас не собирался никому уступать своей власти.
      Грейс наклонилась в своем отделанном серебром седле и едва заметно отпустила поводья. Ее лошадке - стройной, длинноногой, цвета юного меда этой весной исполнилось два года, и уговаривать ее не пришлось. Лошадь сорвалась с места и помчалась вперед, в каскаде брызг перелетела через мелкий ручей и начала резво взбираться по склону холма. Грейс закрыла глаза и отпустила свое сознание на свободу. Если хорошенько настроиться, можно почувствовать, как мимо проносится земля, яркие цветы, мелкие животные разбегаются кто куда - совсем как в разноцветном калейдоскопе, где одна картинка мгновенно сменяет другую.
      Она вздохнула, затем открыла глаза и натянула поводья. Лошадь замедлила свой бег, а потом остановилась и повернула голову. Грейс рассмеялась - теперь она много смеялась, словно так было всегда, впрочем, наверное, так и есть, подумала она. Лорд Харфен, королевский обер-церемониймейстер, предупредил ее, что молодая кобылка любит побегать.
      - Ладно, Шандис, пока хватит, - прошептала Грейс и погладила лошадь по выгнутой шее.
      Король Бореас подарил ее Грейс по случаю наступления весны, и она сама выбрала имя - "Солнечная Ягода".
      Шандис тихонько фыркнула, словно хотела сказать, что совсем не устала, но если ее хозяйке нужен повод, чтобы отдохнуть, что же, она не возражает. По крайней мере так показалось Грейс. Впрочем, будучи человеком образованным, она понимала, что глупо, а иногда даже опасно персонифицировать существа, которым природа не дала души. Двухлетняя кобыла наделена таким же чувством юмора, как и способностью играть в бейсбол.
      Впрочем, наука и образование не имели никакого отношения к тому, как отчаянно забилось сердце Грейс, когда лорд Харфен вывел к ней подарок короля, а Шандис робко подошла к ней и ткнулась носом в протянутую руку.
      Раздались раскаты грома, но не с безоблачного неба, а из-за спины Грейс, со стороны холма. Обернувшись, она увидела четверых всадников - двух женщин и двух мужчин. Они галопом промчались по заросшему травой склону и резко остановили своих лошадей рядом с ней.
      Эйрин отбросила волосы с раскрасневшегося лица, голубое платье неровными складками окутывало седло.
      - Грейс, ради всех святых, с чего это ты устроила такую гонку? спросила юная баронесса. - Ты же знаешь, пастушьи узелки трудно рассмотреть, пока они не расцветут. А уж если мчишься, точно ветер, то вообще ничего не увидишь.
      Вторая женщина подъехала почти вплотную к Грейс. Ее длинные, угольно-черные волосы тугими локонами обрамляли лицо, кожа цвета мэддока поражала восхитительным мягким сиянием. На красивых чувственных губах играла загадочная улыбка - впрочем, леди Лирит всегда выглядела загадочной и таинственной.
      - Может быть, леди Грейс искала вовсе не пастушьи узелки.
      Грейс улыбнулась стройной кареглазой колдунье.
      - Может быть, - ответила она, стараясь напустить на себя немного таинственности.
      Дарж так шумно вздохнул, что его поникшие усы сердито встопорщились. Рыцарь из Эмбара, чье лицо избороздили морщины - знак прожитых лет и приключений, - возвышался над всеми остальными, сидя на своем скакуне по имени Черногривый. Несмотря на теплый день, он надел на прогулку тяжелый серый плащ.
      - Миледи, - заявил он, обращаясь к Грейс, - во время прогулок нам следует держаться вместе. Одинокому путнику может угрожать опасность.
      - Прошу меня простить, милорд, но я осмелюсь вам возразить - ее светлость способна сама о себе позаботиться, - добродушно произнес последний член маленького отряда, рыцарь по имени сэр Гарфетель, сильный, широкоплечий молодой человек - впрочем, не слишком высокого роста.
      Хотя вместо бороды его щеки украшала едва заметная поросль, Гарфетель сидел на своем коне уверенно и держал поводья твердой рукой. И тем не менее Грейс по-прежнему про себя - да и не только - продолжала называть его Гарфом. Как-то раз, несколько месяцев назад он догнал ее, когда она гуляла в верхнем дворе замка, и принялся смиренно умолять, чтобы Грейс произвела его в рыцари.
      Грейс его просьба привела в ужас. Ведь что бы ни говорили Эйрин и Бореас, она никакая не герцогиня и с ее стороны будет чистейшим обманом произвести несчастного в рыцари. Как и многие представители дворянства, Гарф являлся вторым или третьим сыном в семье и не имел никакого права на титул и земли, а потому искал лорда или леди, которые наградили бы его званием рыцаря в обмен на верную службу. Однако Грейс нечего было ему дать, что она и сообщила весьма твердым голосом, попросив оставить ее в покое.
      Гарф, разумеется, не послушался. И в последующие две недели Грейс постоянно на него натыкалась, поскольку он с упорством, достойным лучшего применения, преследовал ее, уговаривая взять к себе на службу. В конце концов она сама подошла к нему и прямо спросила:
      - Почему я, Гарф?
      Вопрос вызвал у него самое искреннее изумление.
      - Какой же рыцарь не мечтает служить самой благородной и самой красивой даме в доминионах?
      Грейс испустила тяжкий стон.
      - Будь твои слова правдой, я бы не знала, куда деваться от рыцарей, желающих посвятить свою жизнь исполнению моих самых дурацких желаний.
      - Вроде сэра Даржа, миледи? - с таким невинным видом спросил Гарф, что сыграть такое было невозможно.
      Грейс не нашлась, что ответить.
      На следующий день она поговорила с королем Бореасом, и они пришли к соглашению. Гарф служил сэру Беливару, одному из придворных короля, и тот с неописуемым энтузиазмом порекомендовал произвести Гарфа в рыцари. Грейс даже решила, что стареющий Беливар счастлив отделаться от обузы под именем Гарф.
      Бореас, как и всякий король, имел в своем распоряжении некоторое количество свободных земель - оставшихся без наследников или принадлежавших когда-то лордам, бесследно исчезнувшим из королевства, - и он пожаловал Грейс небольшое поместье в западном Кейлаване, которое она, в свою очередь, передала Гарфу.
      Церемония посвящения в рыцари состоялась в первый день месяца вардата.
      На рассвете они собрались в верхнем дворе замка. Гарф, босиком, в белой рубахе, преклонил колени перед Грейс, а король Бореас, Эйрин, Дарж и Беливар стояли у нее за спиной. В эту минуту он был так похож на юного неопытного мальчишку, что Грейс заколебалась, но Дарж спокойно кивнул ей, и она быстро взяла себя в руки. Грейс вцепилась в тяжелый меч, взятый в оружейной палате Бореаса, и, опасаясь неловким движением отрубить несчастному претенденту на звание рыцаря голову, сумела тем не менее уверенным движением хирурга коснуться сначала одного его плеча, а потом и другого.
      - Встаньте, сэр Гарфетель, - сказала она, прекрасно осознавая абсурдность происходящего и с трудом сдерживая смех.
      Но в этот момент солнце поднялось над стенами замка и залило золотым сиянием Гарфа, который выглядел таким гордым и благородным, что в горле у нее застрял комок, и на глаза навернулись слезы.
      - Не плачьте, миледи, - попросил он. Грейс расхохоталась и вытерла глаза.
      И почему все рыцари говорят ей одно и то же?
      Дарж вывел во двор серого в яблоках скакуна, который тихонько фыркал, и Гарф тут же забыл о своей новой госпоже, потому что с первого взгляда влюбился в этого статного красавца. Грейс бросила на Даржа благодарный взгляд. Она помнила про меч, но напрочь забыла о том, что у рыцаря должен быть еще и боевой конь.
      - Спасибо, - одними губами сказала она.
      Он кивнул, и хотя Грейс не смогла разобрать его слов, поскольку губы Даржа скрывали роскошные усы, ей показалось, что он ответил: Всегда к вашим услугам, миледи.
      Сейчас Дарж повернулся в своем седле и наградил Гарфа мрачным взглядом.
      - Вы слишком легкомысленно относитесь к опасности, сэр Гарфетель. А что, если наша госпожа окажется слишком далеко от нас, и на нее нападут разбойники?
      - Леди Грейс их околдует, - ответил Гарф. - А догнав ее, мы увидим, как она грозит им пальчиком, а разбойники с веночками на головах водят вокруг нее хороводы.
      Лирит прижала обе руки к лицу, и даже Эйрин - которая так редко теперь смеялась - улыбнулась словам Гарфа. Однако Дарж казался еще мрачнее обычного. Грейс понимала, что должна что-нибудь сказать. Она знала, что главной обязанностью благородной дамы является предотвращение ссор и конфликтов.
      - Я благодарю вас за веру в мои силы, сэр Гарфетель, - проговорила она, - но сэр Дарж, разумеется, совершенно прав. Я проявила легкомыслие, когда позволила себе забыться и оставить вас далеко позади.
      - А я бы с удовольствием полюбовалась на танцующих в веночках разбойников, - заметила Лирит.
      Грейс бросила на нее удивленный взгляд. Иногда она не понимала, когда Лирит шутит, а когда говорит серьезно. Может быть, для нее это одно и то же?
      Лирит прибыла в Кейлавер почти сразу после отъезда королевы Иволейны. Заканчивался месяц дурдат и, хотя зима еще не собиралась отступать и вовсю буйствовала в доминионах, многие правители, приехавшие в Кейлавер на Совет Королей и оставшиеся после того, как его переименовали в Военный Совет, решили вернуться в свои доминионы. Иволейна покинула замок короля Бореаса последней, и Грейс с Эйрин, закутавшись в теплые плащи, отороченные мехом, вышли в нижний двор, чтобы попрощаться с ней.
      Королева сидела на своем белом скакуне такая же царственная и ослепительная, как и в день, когда Грейс впервые увидела ее у ворот Кейлавера - как же это было давно! Сначала они попрощались с советницей королевы Трессой. Дородная рыжеволосая колдунья на удивление легко спрыгнула со своей лошади, чтобы заключить обеих в теплые материнские объятия. Грейс почувствовала, что сейчас расплачется, и быстро повернулась к королеве, чтобы пожелать ей счастливого пути. После всего, что с ними произошло, она так и не сумела поближе узнать Иволейну, холодную и неприступную, словно звезды на небосклоне.