Литагента не терзали муки совести из-за того, что приходится обманывать. Того, что его подловят на лжи, Корн не опасался: автору не по силам проверить, как обстоят дела на самом деле. К святая святых финансовой документации - его и близко никто не подпустят, а вместо этого выдадут компьютерную распечатку, по которой из тиража продано, скажем, всего сто четыре экземпляра его книги, вот он и получит положенные два процента от этого количества, причем, по минимальной оптовой цене, а она втрое ниже той, что на прилавке магазина, - в общем, сущие копейки. А Яков Борисович со спокойной совестью продолжал привычную песню:
      - Литературы сейчас издается море, так что ничего удивительного. Но вы не отчаивайтесь, пишите еще. Тут существует своя закономерность: читатели нередко не замечают ни первой, ни второй-третьей книги начинающего автора, но когда произведений много, и они выстраиваются на полке книжного магазина как собрание сочинений, - вот тогда на них сразу обращают внимание. Купив пятую-шестую по счету книгу писателя, люди потом приобретают и предыдущие. И вот тогда приходит настоящая слава, тиражи постоянно допечатываются, а вместе с тем будут расти и ваши гонорары. Даже два процента от стоимости полумиллионного тиража - немалые деньги, причем, известные авторы получают иной процент - от пяти до семи, а звезды - десять процентов от стоимости каждого проданного экземпляра. Прикиньте, какая это сумма!
      От такой заманчивой перспективы у доверчивого автора загорались глаза - кому ж не хочется натворить аж собрание сочинений! Преисполненный радужных надежд, он уже заранее представлял, как красиво выстроятся на полке его будущие книги в одинаковых обложках, мысленно прикидывая, какого цвета прикупить престижную иномарку на баснословные гонорары, как отделать будущий загородный особняк и городскую квартиру, - и садился за очередное творение, затем за следующее, и так далее.
      Яков Борисович ничуть не переживал, что приходится вести двойную политику. Вообще-то обещать златые горы, чтобы заполучить перспективного автора, - задача издателей, они же потом выкручиваются, почему выплата гонорара задерживается или писатель получает смехотворную сумму, а не ту, на которую рассчитывал. Корн, по сути, взял на себя функции Нечаева и, разумеется, издатель оплачивал его услуги.
      Когда "Кондор" почти разорился, потерял постоянный заработок и литагент. Он постоянно захаживал в другие издательства, предлагая произведения своих подопечных, кое что ему перепадало, но этого едва хватало на весьма скромный прожиточный минимум.
      Как только любимое издательство расправило крылья, Корн вздохнул с облегчением. Теперь он отказался быть представителем провинциальных писателей, его единственной подопечной стала мадам Бобкова, и он получал у неё постоянный оклад.
      - Ну, располагайся, - сказала хозяйка дома. - Выпить хочешь?
      - Я не пью.
      - Тогда и я не буду. Сейчас принесу инструмент.
      Алла пошла в свой кабинет - именно здесь, в месте своего уединения, она хранила гитару. Достав её, положила на стол и бережно протерла - гриф и в самом деле запылился.
      "Нельзя так с любимым инструментом, - попеняла себе верная боевая подруга. Тут её взгляд упал на портрет, все ещё висевший на стене. - Так, это свидетельство прошлых ошибок нужно отсюда убрать, иначе у меня каждый раз будут нехорошие мысли".
      Сняв портрет, хозяйка огляделась - куда бы его засунуть?
      "Ладно, потом попрошу Зосю Павловну выкинуть, - решила она и поймала себя на мысли, что рада отсутствию экономки - сегодня у неё выходной. У Олега суточное дежурство, верный оруженосец отправлен домой. - Неплохо ты обставилась, старушка", - съехидничала Алла в свой адрес.
      Сэр Персиваль путался под ногами и просился на руки. Чтобы не обижать любимца, она подхватила его здоровой рукой, немного подержала и отпустила, попеняв:
      - Персюха, имей совесть, ты уже тяжелый, и тебя, и гитару мне не унести.
      Тот посмотрел на неё с немой укоризной, мол, ты мне изменила...
      - Да ладно, не жги меня осуждающим взглядом, - рассмеялась хозяйка. Иди лучше, с мышкой поиграй.
      Она зашла в спальню, нашла приткнувшуюся в углу игрушку, завела её и положила на пол. Сэр Персиваль тут же забыл о своей ревности и, задрав свой пышный серо-голубой хвост, весело помчался за ускользающей мышкой.
      Вернувшись в гостиную, Алла подала гитару Сергею. Тот взял, настроил и, глядя ей в глаза, начал петь:
      Я однажды сойду на перроне, где осенью давней
      Вы прощались со мной, равнодушно глядя мне вслед...
      Помню серый вагон, свет, за окнами гаснущий плавно,
      И старушку в купе, что сидела, закутавшись в плед.
      Вы по жизни моей, словно берег покинутый, плыли.
      Я тянулся к нему, и манило сильней и сильней...
      Я приеду зимой. Я отвык уж от зноя и пыли,
      Словно гордый корабль - в суету городских пристаней.
      Будет ветер играть отворотом распахнутой шубы.
      И на шапке моей по-хозяйски уляжется снег.
      Не забытая женщина снова подставит мне губы
      В полутемном дворе, и слезинки слизну с её век.
      Прозвучит её смех, как нездешних грехов отпущенье.
      И нелепая мысль застучит в воспаленном мозгу:
      Что приехал я зря, - к этой женщине нет возвращенья.
      Что пора бы забыть.
      Но без прошлого я не могу27.
      - Ты все такой же неисправимый романтик...
      - Никто, кроме тебя, меня так не называл.
      - "Не забытая женщина снова подставит мне губы..." - процитировала Алла строфу из его песни.
      Больше уже ни о чем не нужно было говорить.
      ...Генерального директора издательства "Кондор" Валентина Вениаминовна побаивалась. Однажды она закатила истерику, не желая следовать советам имиджмейкеров, а Нечаев сказал спокойно, серьезно и веско:
      - В таком случае я отказываюсь с вами сотрудничать. Без имиджа, созданного настоящими профессионалами своего дела, вы ничто. Забирайте свои рукописи и ищите другого издателя.
      - А мои деньги? - взвизгнула мадам Бобкова.
      - А я у вас их не просил, - с чувством собственного достоинства ответил Эдуард Леонидович. - Вы сами ко мне пришли и предложили кредит. Теперь я вижу, что зря связался с вами - вы совершенно бесперспективны, и ваши книги никто не будет покупать. Уже полгода коллектив редакторов пытается привести рукописи в приличный вид, но это невозможно: ваши опусы полная ахинея. Даже массивная рекламная кампания не спасет - купят некоторую часть первого тиража, а потом все осядет на моем складе. Я не могу подрывать реноме своего издательства. Кредит я вам верну на тех условиях, на которых мы подписали соглашение. До свидания.
      За эти полгода Нечаев уже поднабрался опыта и теперь сам проводил переговоры. У него появились средства, чтобы издавать новые книги, он привлек перспективных авторов и научился с ними разговаривать. Нужно обещать начинающему писателю сладкий медовый пряник, но если тот чересчур самоуверен, а тем более, страдает манией величия, можно показать и кнут. Точнее - указать на дверь, мол, и без вас обойдемся, таких, как вы, пруд пруди, в очереди стоят.
      В действительности именно так и обстояли дела, и когда издатель говорил эти слова несговорчивому автору, то ничуть не кривил душой. Не этот, так другой, потеря невелика. Решающее слово за тем, кто производит и продает. А если начинающий писатель капризничает - скатертью дорожка, пусть побегает по другим издательствам, по полгода ждет, когда его опус отрецензируют, а в итоге получит отказ и вновь пойдет по тому же кругу.
      Такая тактика действовала безотказно - автор тут же ломался. Правда, Эдуард Леонидович не любил унижать людей и нечасто использовал политику кнута. С некоторыми писателями после таких слов он и в самом деле расставался - впредь с ними будет одна морока, после выхода первой книги они немедленно заболевают звездной болезнью.
      Процесс книгоиздания доставлял Нечаеву огромное удовольствие, и он не собирался тратить время и нервы на общение с истеричными графоманами.
      А опусы Бобковой и в самом деле совершенно безнадежны. Команда редакторов признала собственное бессилие, когда Татьяна Нечаева, прочитав то, что получилось, покачала головой и сказала:
      - Мура, Эдик. Пусть и отредактированная, но мура. Сюжета нет, типажи плоские. Китайский театр теней, а не персонажи. Это не романы, это отстой.
      - О чем ты думал, когда писал эти стихи? - спросила Алла спустя некоторое время.
      - О тебе, конечно.
      - Их не было в альбоме, который ты мне подарил.
      - Я написал эту песню позже.
      Она промолчала. Сергей подарил ей альбом со своими стихами, а она его высмеяла, и он не захотел больше ничего ей показывать. От альбома до этой песни у нее, наверное, был не один десяток одноразовых и более-менее постоянных любовников. Куда уж ему соваться со своими ностальгирующими стихами...
      - Сереж, а ведь я тогда тебя любила...
      - Я тебя и сейчас люблю.
      Он смотрел на нее, ожидая ответа, а она отвела взгляд и попросила, чтобы заполнить паузу:
      - Дай мне гитару.
      Встав, Сергей взял сиротливо лежащую на полу гитару, и стоял возле дивана, на котором в томно-расслабленной позе лежала Алла, глядя на неё сверху вниз и не понимая, чего она хочет.
      Любимая женщина улыбнулась и подмигнула ему, потом села, закинула ногу на ногу и пояснила:
      - Попробую ответить тебе в том же ключе.
      Он все ещё не понимал - даже помыслить не мог, что она сейчас споет. Взяв гитару, Алла усмехнулась, подметив ещё большее удивление во взгляде новообретенного любовника, - тот уже понял, что она отнюдь не дилетант. Играть Алла не собиралась - одной рукой не получится, - просто хотелось прикоснуться к струнам, вспомнить, как пела для себя, и настроиться.
      - Свое умение я покажу тебе, когда будут действовать обе мои руки. Пока просто спою, а ты постарайся мне подыграть.
      Алла передала ему гитару, напела мотив без слов, Сергей тут же подобрал аккомпанемент, и она запела низким звучным голосом:
      Я уходила, не жалея
      о том, что было,
      тех, кто был.
      Как парус
      гордо реяла...
      Я от сердец спаленных
      оставляла дым.
      Когда-то осенью
      вдруг что-то дрогнуло
      внутри...
      Но взгляд чужой
      сомненья заглушил.
      И кто-то вновь
      дарил мне поцелуи...
      И думалось,
      что продолжалась
      жизнь28.
      Сказать, что Сергей был удивлен, - значит, ничего не сказать. Он был сражен наповал.
      - Это твои стихи?
      - Мои, - кивнула она.
      - Я... У меня нет слов.
      - Ничего не говори. Я и так все вижу.
      - Ты написала их тогда?..
      - Примерно спустя полгода, как мы расстались.
      - А музыка?
      - Да какая ж это музыка? - Алла рассмеялась, чтобы сбить его с волны.
      - Я не знал, что ты поешь.
      - Ты первый, кто об этом узнал.
      - Пела только для себя?
      - Ага.
      - У тебя отличный голос.
      - Да брось ты...
      Она ничуть не лукавила и не напрашивалась на комплимент. Может быть, потому и не пела для других, что не хотела снисходительных улыбок и вежливых хлопков, которыми обычно награждают доморощенных певцов. А петь в подвыпившей компании то, что написано для себя, свою душевную боль, изложенную белым стихом, - и подавно не хотела.
      - Спой еще, - попросил Сергей. - Я сориентируюсь и подберу аккомпанемент.
      Алла не стала ломаться. Для других не пела, а для него споет, потому что её стихи - о нем, о них:
      Вспоминаю жизнь на вкус,
      Мои духи - беспредельный мускус,
      И все года дымкой искусной
      Увели к свету рамп,
      но победы все тусклы.
      Возрождаю я осень
      из памяти сердца,
      Корабли, что оставили
      гавань навечно...
      И не нужно было
      возвращений и встреч...
      Океаном страстей
      пугала я вечность.
      Позабыты слова,
      но вернулись вдруг сны.
      Чувства все смятены,
      и моря, что внутри,
      в океан вновь сошлись29.
      - Ты жалела, что мы расстались?
      - Теперь, по происшествии стольких лет, уже могу в этом признаться. Конечно, жалела.
      - А тогда?..
      - А ты сам не понял?
      ...Резкая отповедь издателя произвела впечатление на необоснованно загордившуюся мадам Бобкову-Меньшикову, и она, ещё немного покапризничав, смирилась.
      А Эдуард Леонидович теперь и в самом деле не боялся с ней расстаться. "Кондор" уже встал на ноги, обойдутся и без госпожи Бобковой, рассчитаются с кредитом, и до свидания.
      Если начинающая писательница согласна играть по правилам, тогда сотрудничество возможно, а если нет, пусть ищет другого издателя, кто пожелает терпеть её истерики.
      В общем, капризную авторессу урезонили, и она стала вести себя поприличнее.
      Татьяна Нечаева на дух не переносила Валентину Вениаминовну, но была вынуждена мириться с её существованием - с появлением мадам Бобковой дела "Кондора" и в самом деле пошли значительно лучше. Весь лежалый товар удалось распродать, напечатали много новых книг и теперь реализация стала бесперебойной. За своевременной оплатой следила команда ушлых ребят, экспедиторы постоянно курсировали на издательских грузовиках - с продукцией в провинцию, с наличными деньгами - в Москву.
      Таня была вынуждена согласиться, что издательство наращивает обороты во многом благодаря госпоже Бобковой. Теперь есть возможность приглашать к сотрудничеству перспективных авторов, а Эдуард надеялся, что со временем эти писатели станут популярными.
      Верная подруга и соратница верила в мужа - он и в самом деле молодец. Не сдался, не бросил дело, когда оно погибало, а нашел способ вытащить издательство из числа кандидатов в банкроты и даже сделать его вполне успешным.
      Теперь Татьяна признавала, что её супруг был прав, - не зря связался с Бобковой. Да, она стервозная дама, но, как говорится, цель оправдывает средства.
      "Любовный роман. Дубль второй", - сказала себе Алла, глядя но вновь обретенного любовника с неожиданной для неё самой грустью. И даже мысленная ирония не помогла сгладить подавленности - отчего-то ей было очень грустно. Ведь все могло сложиться иначе...
      Сергей взял несколько аккордов и продолжил их песенный диалог:
      Ищут приюта чувства
      В моей замерзшей душе,
      Сиротливо забившись в угол,
      От холода дрожат, ни на что не надеясь уже.
      Зачем судьба готовит встречи
      С людьми, что равнодушия полны,
      Ничто боль раны не залечит,
      Да насмехаться будут сны.
      Когда проснусь, я все забуду
      И верить не смогу словам,
      Сквозь равнодушных взглядов вьюгу,
      С улыбкой грустной на устах
      Шагну к неведомым мирам. 30
      - Этих стихов тоже не было в том альбоме, - тихо произнесла Алла.
      - Я написал их восемь месяцев назад...
      - После Светкиной свадьбы? - догадалась она.
      - Да.
      Что тут скажешь?
      Не любила она возвращаться к прошлому. Расставаясь - расставалась сразу, в одночасье, цинично заявляя: "Собаке хвост по кусочкам не рубят!"
      Зачем ерничала, когда было так больно?..
      Может быть, именно потому, что было больно?..
      ...Для встреч с журналистами и прочими нужными для роста популярности людьми супруг купил Валентине Вениаминовне большую квартиру в престижном районе, тщась надеждой, что в обозримом будущем она поселится там насовсем.
      Самой писательнице, несмотря на уговоры Владимира Максимовича, категорически не нравился её псевдоним, но пиарщик упорно стоял на своем: если выбрать более звучную дворянскую фамилию, самозванку в два счета раскусят, высмеют в прессе и тогда прощай столь тщательно продуманный имидж!
      - Этих продажных писак я куплю! - самоуверенно заявляла мадам Бобкова-Меньшикова.
      - Для того, чтобы купить всех журналистов, даже у олигархов денег не хватает, - не соглашался глава рекламного агентства.
      - Да откуда они узнают мою родословную? - упиралась заказчица.
      "Тупее невежи не сыскать", - мысленно отвечал ей Владимир Максимович, а вслух, терпеливо:
      - Сейчас у многих средств массовой информации есть специальная служба, на которую расходуются немалые суммы. Называется её деятельность "журналистским расследованием", а на самом деле это самая настоящая сыскная деятельность. Там работают профессионалы, которые накопают компромат на любого, не хуже спецслужб, да они, по сути, и являются мини-спецслужбами, там работают многие выходцы из "конторы".
      Слово "спецслужбы" произвело впечатление на недалекую мадам Бобкову, и она смирилась.
      Эдуард Леонидович принимал посильное участие в "производственных" совещаниях, но дел у него было невпроворот, и он не мог подолгу сидеть с членами команды по созданию будущей знаменитости.
      Нечаев доверял рекламщикам и не вмешивался в процесс - каждый должен заниматься своим делом. Леснянский и Соколов профессионалы, зачем им мешать дилетантскими пожеланиями?! Он просил лишь держать его в курсе, какие подвижки в отношении имиджа писательницы, как она себя ведет, не собирается ли взбрыкнуть.
      Яков Борисович Корн стал своеобразным посредником между пиарщиками и издателем, навещал приятеля почти ежедневно, отчитывался, как прошел день.
      Мадам Бобкова ещё не раз взбрыкивала - она принадлежала к категории людей, которые по-хорошему не понимают, на них можно воздействовать лишь с позиции силы, и только тогда они приходят в чувство.
      Эдуарду Леонидовичу, образно говоря, приходилось использовать кнут, когда рекламщики в отчаянии взывали к нему: опять эта истеричная стерва отчудила фокус, от неё уже голова кругом, сил нет с ней бороться! Нечаев вмешивался и сурово отчитывал её, ещё раз напомнив, что в скорейшем издании книг заинтересована она, а не "Кондор".
      Издатель набрал новых редакторов, дал им задание править опусы Валентины Вениаминовны максимуму, но просвета в этом тоннеле под названием "писательница Меншикова" что-то не виделось.
      "Потерзались и будет", - сказала себе Алла и тут же продемонстрировала, что чувства - чувствами, а дело - делом:
      - С тобой хорошо, но давай все же вернемся к нашей проблеме.
      Сергей мыслями был так далек от реальности, что даже не расслышал её слов, и переспросил:
      - Извини, я задумался. Что ты сказала?
      - Что пора отвлечься от лирики и вернуться к прозе жизни.
      - Может, не надо... - неуверенно произнес он.
      - Надо, - твердо сказала она.
      - А я и в самом деле поверил, что ты стала другой...
      - Я тебя разочаровала?
      - Нет, но...
      - Я всегда старалась держать эмоции в узде.
      - И дальше так же будет?
      - Нет, Серж, не думаю. Наверное, будет по-другому.
      По его глазам Алла прочла, что он очень на это надеется. Да и сама этого хотела. А чтобы придать себе нужный деловой настрой, прибегла к привычной манере и мысленно произнесла: "Не сложно быть любимой, сложно любить". Тем самым временно поставив точку на этом этапе их отношений, она сказала уже другим, серьезным тоном:
      - Ты не против, если я тебя кое о чем спрошу?
      - Давай не сегодня. - Сергей опять попытался её обнять, но Алла ловко вывернулась. - Правда, Аленка, оставим это на потом.
      - Кроме тебя и отца, никто не называл меня Аленкой... - тихо сказала она, сразу погрустнев.
      - Почему ты опечалилась?
      - Папа умер два месяца назад.
      - Прости, я не знал.
      - Давай о чем-нибудь другом. Тяжелая тема.
      - Я больше не буду тебя так называть, чтобы не бередить душу.
      - Нет уж, и раньше я тебе это позволяла, и сейчас позволю. Хотя не так давно гневно вскинулась, когда меня так назвал человек, далеко мне не безразличный31. Но тебе можно то, чего нельзя другим.
      Он не стал ничего отвечать. Да и зачем отвечать?..
      ...Узнав, что в очередной раз придется менять фамилию авторессы на обложке, - мадам Бобкова опять капризничала, что ей не нравится псевдоним "Меншикова", - Эдуард Леонидович простонал:
      - Как же эта стерва мне надоела! Убил бы!
      - Я бы тоже, - согласно кивнул его приятель Яша Корн. - Но убивать не умею и не собираюсь этому учиться.
      - Да уж, друг мой, от последствий общения с ней только черным юмором и спасаться.
      - Вот и спасаюсь. Альтернативы-то нет.
      - Сочувствую, Яша. Я-то, к счастью, вижусь с ней редко, только для того, чтобы вправить ей мозги, а тебе приходится общаться ежедневно. Поделись секретом - как тебе удается с ладить с этой психопаткой?
      - Тренинг, Эдик. А куда деваться? Послать ее? А дальше что? Вернуться в журналистику? Мои коллеги в своем большинстве еле сводят концы с концами, а Бобкова, по крайней мере, хорошо платит, хоть мне и приходится отрабатывать зарплату до кровохарканья. Опять стать литагентом тоже вариант не из лучших. Кормился я только за счет "Кондора", но ведь у тебя пока тоже дела идут не так как хотелось бы. Большинство издателей относится к литагенту подозрительно - мол, его задача продать, вот он и всучивает всякую муру, чтобы поиметь с гонорара писателя свой процент. В моем списке было две сотни авторов, а издавались единицы. Мне полагалось двадцать процентов от их гонорара, но они получали сущие копейки, и двадцать процентов от их копеек - это совсем мизер. Сам ведь знаешь, в нашей стране писательским трудом не проживешь. Сами авторы в своем большинстве имеют другую работу, это и позволяет им существовать, а мне что прикажешь делать? В бытность литагентом я ежедневно утюжил столичные издательства, таская тяжеленный портфель с их рукописями, и нажил лишь сколиоз. А больших денег - увы, не нажил. Да и не очень больших тоже. Ходишь, уговариваешь, расхваливаешь произведения своих подопечных и все равно невостребованных авторов тьма-тьмущая. Более-менее зарабатывают лишь знаменитые, а где их взять-то? В нашей стране наберется от силы десятка три прилично оплачиваемых писателей. Многие из звезд наотрез отказываются работать с литагентом - если автор и так популярен, зачем ему делиться со мной?! Задача агента - пристроить рукопись в издательство, правильно оформить договор и отследить его исполнение. А знаменитости все эти премудрости уже освоили. Так что известных авторов в моем списке не было и не предвиделось. Ты как издатель можешь сам вырастить звезду, у тебя есть средства, которые можно вложить, а я должен кланяться издателям, чтобы они опубликовали книгу моего подопечного. Когда ещё он станет известным... Да и станет ли? Некоторые, слегка приподнявшись, сразу отказываются от услуг литагента - не хотят платить процент.
      - Ты же заключал с ними договор.
      - А что толку, Эдик? Неужели бы я подал в суд иск, что автор не платит мне и отказывается от моих услуг? Я человек мирный, судиться не хочу. Так что возвращаться в литагенты мне нет никакого резону - я зарабатывал болезни, а не деньги. Сам знаешь, Сонечка уже невеста, не сегодня-завтра замуж выйдет, а мне даже не на что справить любимой дочери свадьбу. Сейчас хоть появилась возможность откладывать, так что моя Сонечка будет не хуже других. Ради неё я готов терпеть даже десяток Бобковых.
      - Ты останешься у меня?
      - Я даже боялся спросить...
      "Как хорошо, что Олег сегодня дежурит, - подумала она. - А завтра?.."
      Но думать об этом не хотелось. Сегодня хорошо, а завтра будет завтра.
      - Мы никогда не проводили вместе ночь...
      - Надеюсь, не последнюю.
      - Я тоже на это надеюсь. Я люблю тебя, Аленка.
      Она колебалась всего секунду.
      - Я тоже тебя люблю, мой Сержик. И уже никому не отдам.
      - Разве кто-то вставал между мной и тобой?
      - Только мой дурацкий характер и мое прошлое.
      - Прошлое?
      - Да, был один неприятный момент, который во многом определил мою судьбу. Если бы не это, быть может, я бы с тобой не рассталась.
      Сергей молчал, ожидая, захочет ли она рассказать, а Алла размышляла, стоит ли.
      Эту историю она когда-то хотела забыть и уже почти вычеркнула из своей памяти, сказав себе, что нужно оставить прошлое в прошлом, случившееся не стоит того, чтобы терзаться. Сказать-то сказала, да ведь мы не властны над своими эмоциями...
      Год назад Алла рассказала о том случае своей самой близкой подруге Ларисе, да и то лишь потому, что Наталья Пантелеева, та самая одноклассница, которая соблазнила её жениха, попала в передрягу, и верная боевая подруга вместе с Ларой кинулись на выручку32. Поведала, вроде бы, индифферентным тоном и уверяла Ларису, что все давно быльем поросло. Ан нет. Не поросло - на тот момент. А потом психиатр ей все разъяснила, и Алла успокоилась.
      Стоит ли сейчас снова ворошить ту историю, которая у неё самой уже вызывает снисходительную усмешку? "Не стоит", - решила она.
      - Давай не будем о моем прошлом. Сейчас есть более актуальная тема. Сержик, а почему ты женился на Рите?
      - Мне было все равно, на ком жениться. Она была такой преданной. Не назойлива, как некоторые.
      - И на этом ваш брак продержался шестнадцать лет?
      - Получается, что так...
      - И ни разу не было желания развестись?
      - Чуть ли не с первых дней... Но у меня язык не поворачивался сказать, что хочу с ней расстаться. Рита очень впечатлительная. Была... - добавил он с грустью. - Я не мог позволить себе ранить её. Ничуть не преувеличу, сказав, что она бы этого не пережила. Без истерик, мелодрамы и предсмертных писем наложила бы на себя руки. Жена мне этого никогда не говорила, не шантажировала, как другие: "Если ты меня бросишь, я покончу с собой". Я просто это знал. Не могу объяснил - почему. Знал, и все.
      - Все наши девчонки завидовали ей - такого видного мужа оторвала...
      - Она никогда не заговаривала о свадьбе. Я сам предложил пожениться. Рита была так счастлива... А мне тогда казалось, что тем самым я как бы частично искупаю вину перед другими женщинами, которых раньше бросал...
      - И ты достойно нес свой крест...
      - Нет, жертвенности в моей семейной жизни не было. После женитьбы я жил спокойно, Рите не изменял. Все ж жена - это не только женщина, с которой делишь кров и постель... Только ты меня так понимала...
      Алла задумалась - понимала ли она его в той степени, какой ему хотелось. "Я называла его неисправимым романтиком, хотя на первый взгляд он казался банальным ловеласом. Бабы на нем висли, и Серж, казалось, не упускал свой шанс. Мог бы найти жену поинтереснее Риты - возможность имелась. А Сергей, оказывается, искал женщину-друга... Значит, и я до конца его не понимала. Почему же Сережа был со мной? Тоже искал во мне друга?.."
      Она постаралась припомнить, как завязался их роман. Кто был инициатором? У неё тоже был неограниченный выбор - любой из студенческой братии с превеликим удовольствием стал бы её любовником, несмотря на показной цинизм, прозвище "Казанова в юбке", длинный список постельных партнеров и самоуверенные заявления: "Я блядь, и этим горжусь!"
      "Почему же его не отпугнула моя репутация? Неужели он уже тогда видел больше, чем остальные?.. Сам неисправимый романтик, узрел и во мне родственную душу?"
      О погибшей жене любовника Алла знала немного - та училась на два курса младше. Рита Незнамова - одна из самых преданных поклонниц Сергея Мартова, - вот, пожалуй, и все, что было о ней известно. Она не пропускала ни одного концерта с его участием, но не лезла к нему в толпе фанаток с истеричными воплями, а скромно стояла в стороне с неизменным букетом темно-вишневых роз на очень длинных стеблях.
      Ее непохожесть на остальных развязных поклонниц не могла остаться незамеченной. Пробившись сквозь толпу восторженных обожательниц, Сергей подходил к ней, Рита вручала ему букет, тихо роняла: "Спасибо...", - и тут же уходила. Этим она тоже отличалась от остальных фанаток - те провожали барда до машины и были готовы оторвать её дверцы на память.
      И вдруг весь институт облетела весть, что всеобщий любимец Сергей Мартов женится на серой мышке Рите Незнамовой. "Измором взяла", злословили завистницы.
      Алла несколько раз видела её на студенческих вечеринках. Рита тушевалась в среде "золотой" молодежи, где каждый старался переплюнуть других по части острословия, выглядела растерянной. Впрочем, на неё почти не обращали внимания.
      Ярких личностей в их кругу было немало, а любимое занятие - шутливые пикировки. Порой дружеские подколки были весьма болезненны для самолюбия, но обижаться, само собой, не полагалось.
      Застенчивая Рита не вписывалась в их компанию. Ее попросту не замечали.
      Сергей тоже не ас по части острословия, но у него другое амплуа. Когда мастера разговорного жанра выдыхались, а вдохновение уже было подогрето соответствующей порцией спиртного, он брал гитару, и все затихали.
      Рита не лезла к мужу, когда тот пел, а тихо сидела где-то вдали, не сводя с него обожающего взгляда. Завистники, коих у Сергея, как у любого талантливого человека, было немало, ехидничали: "Он намеренно выбрал такую жену, вечную поклонницу. Когда Серж Мартов надоест всем остальным, хотя бы эта останется".
      - Наверное, истинному художнику нужна именно такая подруга...
      - Ты хочешь сказать, что на её фоне я самоутверждался?
      - Вовсе нет. Уж кому-кому, а тебе не нужно самоутверждаться за счет бесталанной личности.
      - Еще раз спасибо за комплимент, но в оценке Риты ты не права.
      - Пожалуй, для того, чтобы быть спутницей жизни творческой личности и в самом деле нужен талант... На это способна не каждая. Ты - дерево, устремленное кроной ввысь, а твоя жена - гибкая лиана, обретшая в тебе опору...
      Сергей кинул на неё быстрый взгляд и не смог скрыть удивления:
      - Не предполагал, что ты прибегнешь к метафоре.
      - Не вписывается в мой циничный имидж?
      - Нет, я имел в виду, что ты не питала к Рите симпатии.
      - Это слишком сильно сказано. Я её просто-напросто не замечала.
      Тут Алла покривила душой и сама себя на этом поймала. Так она говорила раньше: "Ритка - пустое место, я и не помню, как она выглядит. Смотрю и вижу не её, а тех, кто за ней, будто она прозрачная". Алла и в самом деле убедила себя, что Рита - никто, всего лишь тень, следующая за мужем.
      К чему теперь скрывать - притаилась в душе ревность. Раньше Алла не желала этого признавать и бравировала, что Серж Мартов ей уже безразличен. А небезразличный ей человек взял да и женился на невзрачной Рите, стал верным мужем и прожил с ней столько лет...