ГЛАВА XCII

Мистическая роза

Унылое заседание капитула восьмой провинции окончилось. Угнетенные, угрюмые, словно только что очнувшиеся после долгого бреда и возвратившиеся к трезвой действительности, достопочтенные и вельможные братья отбыли в своих каретах из дома Ивана Перфильевича.

Добрый старик, больше всех потрясенный плачевным унижением знатных особ, так легко попавших впросак, забеспокоился о своем внезапно удалившемся секретаре. Он отлично понимал душевное состояние молодого человека пережившего первую сердечную бурю в столь необычных обстоятельствах.

Крушение надежд на постижение неких высших тайн совершенного мастерства для юного князя Кориата совпало с личным переворотом в жизни, с оскорблением первых девственных чувств его сердца. Та, что явилась ему в мистических видениях, оказалась низкой куртизанкой, и таинство перевоплощения и возрождение ветхой древности в вечную женственность оказалось самой пошлой гримировкой искательницы приключений, иностранки-интриганки, желавшей сделаться русской княгиней. Свое состояние он считал потерянным. Но меньше всего жалел о нем. Что значит оно в сравнении с тем внутренним, духовным сокровищем, которое было разбито вдребезги и низвергнуто в грязь.

Но, написав в контору банкира Сутерленда, где находлись его деньги, он, к удивлению, получил ответ, что никто никакого письма за подписью князя ему не предъявлял и вся сумма с наросшими процентами находится в целости. Тогда и выдачу письма князь Кориат причислил к своему бреду. Да и самое свидание с Серафимой на островах в тайном убежище стало казаться ему фантазией расстроенного воображения. Что было и чего не было? Теперь он не мог определить. Сидел в библиотеке, погруженный в печальные размышления. Ряды фолиантов герметической мудрости чернели в шкафах. Но один вид ослиной кожи, в которую они были обернуты, вызывал у него глубочайшее отвращение. Все в их темной символике было кощунственной ложью. Сердце его было золотой чашей. Чаша полна была чистейшим вином. Ныне она опрокинута, разлита, осквернена. Завеса разорвана! Тайна обнаружена! Она оказалась тленом и пустотой. Мудрость мастеров – тщеславной недальновидностью. Мистерии – грязными махинациями шарлатана. Любовь, первая любовь, представшая пред ним в таких мистически-таинственных и пленительно-ужасных видениях, оказалась пошлой прозой, окончившейся справкой у банкира. И эта справка, написанная на конторском, купеческом языке, одна теперь казалась не обманчивой и – в его пользу. Но юное, бескорыстное, презирающее расчеты сердце его этому не радовалось. Наоборот. Что-то циничное виделось ему в сохранении за ним выброшенного, как искупление низменного наслаждения, состояния. Свое падение он должен был оплатить не материально, но прометеевыми мучениями.

Юноша глубоко задумался и не заметил, как в библиотеку вошел Иван Перфильевич. Бесконечно добрым взглядом старый мастер какое-то время издали смотрел на печальную фигуру склоненного юноши. Потом тихо подошел и положил руку ему на плечо. Князь Кориат вздрогнул и поднял на старика глаза.

– Не печальтесь и не задумывайтесь, юный друг, – сказал Елагин ласково. – Испытание, через которое вы прошли, – только мимолетная буря юности. Вы ошиблись. Но юности свойственно ошибаться. Она неопытна. Можно ли строго взыскивать с нее? Опытная в ухищрениях и притворстве интриганка, красавица, искусная в притираньях, в возбудительных и необычайных нарядах, красота, подобная розе, достигшей высшего расцвета, лепестки ее развернулись – они вот-вот осыплются, тем пленительнее пока. Странно ли, что эта многоопытная Цирцея покорила такого юношу, как вы, князь, и вынудила его нарушить аскетические обеты? Да и во имя чего, спрашивается, их соблюдать? Ради придуманного почтенным немцем Штарком тамплиерства, усохший корень которого утвержден в его собственном воображении и теряется в табачных облаках у камина, во время метафизических рассуждений?

– Как! – вскричал пораженный князь. – Как! Разве тамплиерство, обеты которого я хранил как священные, не имеет живой связи с воителями и защитниками Гроба Господня и с древними грифонами – варяжскими рыцарями византийских императоров? И разве высочайшие степени тамплиерства не переходят в розенкрейцерские градусы, которые в XVII веке основал великий мистик Андреа?

Иван Перфильевич снисходительно улыбнулся.

– Так и это ложь! – всплеснув руками, воскликнул юноша. – И это! Во что я верил! Что так любил! Мой наставник, друг моего покойного отца обманул меня столь ужасно, столь жестоко!

– Да, но благодаря этому девственные силы ваши, милый князь, до совершеннолетия вашего целыми сохранены; а теперь мы вас женим на прекрасной и разумной каменщице. Что касается Калиостерши, то быль молодцу не укор!

– Не хочу вашей каменщицы. Мне ненавистны женщины. Мне все противно. Я поднял покрывало Изиды. Я видел тайну ее ничтожества. Но зачем, зачем… О, золотые сны мои! – восклицал юноша в отчаянии.

– Все возродится, все возвратится вновь! – ласково говорил Елагин.

– Но нет, не все мечта. Не все бред и сумасшествие, – произнес, воспрянув духом, князь Кориат. – Было видение! Было откровение иных миров! И остался залог, таинственное свидетельство! Оно здесь, – ударяя себя в грудь, говорил восторженно князь.

– Залог? Удостоверение иных миров? Что это такое? – недоверчиво сказал Иван Перфильевич. – Ой, не из Калиострова ли он реквизита? Обжегшись на молочке, станешь дуть и на воду.

– Я вам сейчас покажу, – сказал князь. Он расстегнул камзол и достал из подшитого полотняного кармана черную тафтяную розу.

– Это я получил от видения Покрытой богини, явившейся мне вот в этой самой библиотеке! – сказал он. – Когда богиня Саиса исчезла, роза осталась на полу.

Иван Перфильевич взял ее, повертел в руках и вдруг весь багрово покраснел.

– Милый юноша, – сказал он, низко склонив седую голову, – эта роза не из иного мира; принесена она была сюда не Покрытой богиней Саиса, но земной, увы, слишком земной женщиной! Эта черная тафтяная роза – одна из тех, что украшали корсаж певицы Габриэлли в то утро, когда у меня заболела нога после фокусов шарлатана! Габриэлли, будучи в сильнейшем возбуждении, проходя через библиотеку в мой кабинет, видно, обронила эту мертвую имитацию царицы цветов, и вот откуда сей таинственный залог!

– Габриэлли! Роза Габриэлли! – прошептал князь Кориат, совершенно разочарованный. Последняя его мечта погибла.

Елагин стал объяснять, что все эти блуждания, миражи и обманы произошли от фантастических, ложных систем, проникших в Россию с Запада, в которых внутренние символы нравственного храма добродетели превращены во внешние грубые обряды с мантиями, коврами, гробами и еще не знаю с чем. Они воспаляют воображение, будят тщеславие и губят все! Но эти внешние системы скрывают в себе еще и тайную политическую цель. Такова оказалась и Калиострова система египетского масонства. Присланный от Сен-Жермена, бывший иезуит, а ныне столь же ложный масон, Калиостро имел целью нравственный союз добродетельных людей превратить в заговор, направленный против священной особы монархини. Но по единому слову магика на аудиенции в китайской пагоде Нарышкинской дачи «Левенталь» премудрая царица его хитрость разгадала и поручила разведать Степану Ивановичу. Показания полковника Бауера имели особенную цену. И вот, не делая огласки, супругов Калиостро, зашив в кибитку, отправили по первопутку через Митаву из пределов российских. Но это испытание послано Великим Архитектором Вселенной лишь с тем, чтобы истинное свободное каменщичество уже не на песке тщеславных обрядов и ложной мистике основывалось, но на краеугольном камне веры, надежды и любви, благотворительности, праведности, облегчения цепей рабов, законов гражданства и общежития, просвещения…

Елагин говорил еще долго и складно. Но князь Кориат был не в силах внимать его словам. Посреди речи наместного мастера он вскочил и убежал к себе на антресоли, чтобы втайне выплакать слезы своего юного разбитого сердца.

ГЛАВА XCIII

Вместо эпилога

В Малом Эрмитаже играли в карты – государыня, «бриллиантовый» князь Куракин, великая княгиня Мария Федоровна и фаворит Зубов. Тут же наблюдал за игрой граф Воронцов, только что приехавший из Лондона. Как всегда, здесь беседа в высочайшем присутствии шла самая непринужденная. Между играми речь зашла о великих событиях, ниспровергших трон Людовика XVI и превративших Париж, когда-то убежище искусств и утонченных мод, в котел, постоянно кипящий кровавой смутой. Воронцов, однако, выражал надежду на быстрое умиротворение ввиду постигшей Робеспьера и других из «бешеных» злой участи.

– А какие надежды подавал безоблачный рассвет царствования несчастного Людовика! – сказала, вздохнув, великая княгиня Мария Федоровна.

– Не меньшие надежды подавали и первые шаги революции! – сказал Воронцов. – Лучшие люди Франции, желавшие необходимейших реформ своему отечеству, никогда не предполагали, что стоят перед бурей, которая свергнет их в бездну.

– Однако даже пятнадцать лет тому назад, когда все в Европе казалось прочным и долговечным, – возразил «бриллиантовый» князь Куракин, – были люди, которые предсказывали близкие перемены.

– Кто же это? – спросил фаворит Зубов.

– А хотя бы умерший в нынешнем году в крепости святого Ангела в Риме Калиостро. Я живо помню герметические фокусы его в 1779 году, когда он, нужно правду сказать, девять месяцев вместе с графиней Серафимой ди Санта-Кроче морочил весь Петербург.

– Бальзамо и Лоренца, прелестная Лоренца Феличиани! – улыбаясь, подхватил Воронцов. – Истинно, этот темный фокусник и шарлатан как бы многое предузнавал. В своем «Манифесте к французской нации» он предсказал разрушение Бастилии. Только действительно, ли он умер?

– Я на днях получил точнейшие известия, – заметив интерес на сияющем улыбкой лице престарелой монархини, заговорил «бриллиантовый князь». – Калиостро, высланный из Российской империи в октябре 1779 года, продолжал свою карьеру в разных странах с переменным успехом. Наконец он оказался в Риме, и здесь-то давно сторожившие его святые отцы поймали хитреца. Он был предан одним из адептов сочиненного им египетского масонства и заточен в замок Святого Ангела 27 ноября 1789 г. Его судили и приговорили за предательство и разные проделки к смерти. Но папа помиловал его 7 апреля 1791 года. Пять лет провел Калиостро в заточении и наконец умер от истощения сил.

– Это по вашим сведениям, – возразил Воронцов, – но мне передавали, что Калиостро жив и даже на свободе.

Принеся полное раскаяние и будто бы лежа уже на смертном одре, он пожелал исповедаться. Но когда пришел монах, задушил его и, нарядив в свое платье, уложил в кровать, а сам в монашеском одеянии вышел и скрылся.

– Довольно невероятное приключение, – сказала государыня. – Впрочем, сей граф Феникс действительно бессмертен, как людская глупость и желание обманываться. Он до скончания века будет возрождаться в шарлатанах, магиках, духовызывателях и прочих. Самые ненавистные для меня люди!

– Калиостро был, кажется, масон? – спросила великая княгиня Мария Федоровна.

– О, скорее тайный иезуит, посланный к масонам, чтобы шпионить, но изменявший и тем, и другим, ваше высочество! – заверил Зубов.

– У меня есть при себе насчет Калиостро любопытный документ, – сказал Куракин, доставая свернутый, пожелтевший газетный лист. – Мне передал его один российский путешественник, посетивший Лондон в 1786 г., когда Калиостро напечатал в газете шифрованное объявление. По нему можно точно определить, был ли он масон или иезуит. – И, развернув листок, подал его графу Воронцову, отчеркнув ногтем объявление.

Воронцов пробежал его про себя и затем испросил разрешения у государыни, отложившей карты и внимавшей с видимым интересом, прочесть вслух.

– Читайте, ежели коротко, граф! – разрешила государыня.

Воронцов прочел английский текст:

«Всем истинным каменщикам, во имя Иеговы! Настало время, когда надо начать созидание нового храма Иерусалимского. Это обращение имеет целью пригласить всех истинных масонов Лондона прийти завтра вечером, 3 числа настоящего месяца 1786, в 9 часов в таверну Кейли, на Большой Королевской улице, чтобы там выработать план и положить первый основной камень истинного храма духовного Иерусалима в этом реальном мире. Каменщику и члену новой церкви».

– Для всех, кто знает масонскую символику храма Соломонова, полагаю, смысл этого объявления ясен, – заключил толкование Куракин. – Объявление масонское и для масонов. А так как оно вышло за три года до французской революции, то из этого можно сделать вывод о подготовке грядущих событий, предпринятой в лондонской таверне.

Никто не стал спорить. Помолчали.

– А что стало с прелестной и несчастной Лоренцой, от которой многие в петербургскую побывку Калиостро были без ума, и между прочим, тогда юный, ныне статский советник, князь Кориат? – спросил Воронцов.

– Когда Калиостро посадили в замок Святого Ангела, то и прекрасная Лоренца была заперта в исправительный монастырь для женщин. Она там и по сей день пребывает, – отвечал «бриллиантовый князь».

…Государыня молча взяла карты, давая понять, что судьба четы Калиостро ее больше не интересует.

1

«Эти общества – порождение доктрины естественного закона» (фр)

2

Король Понятовский – Божьей милостью дурак! (полъск.)

3

Зал утерянных шагов (фр)

4

«Прочь! Прочь! Нечистый! Нечистый!» – халдейские слова для магических заклинаний

5

Леса Аорна – леса подземного царства мертвых, описанные Вергилием в «Энеиде».

6

Деньги (польск.)