ГЛАВА LVIII

На гробнице Гомера

Князь Кориат уклонился от полдника, но его отсутствия никто не заметил. Так как последней дамой, прибывшей на остров, была Серафима, то, поднеся ей розу, секретарь Елагина освободился от своих обязанностей. Хотя появление графини потрясло молодого храмовника, он не входил в число окруживших ее поклонников. Целомудрие глубокого чувства помешало ему следовать за ней. Волнение лишило его всякой отваги, и слова замерли на устах. Но роза, подаренная им, была сейчас приколота на груди красавицы, и он замечал, что Серафима порою с особым чувством глядела на цветок…

Юноша лишь издали следил за струящимся покрывалом графини. Но когда колокольчики стали призывать к полднику, он углубился в наиболее глухую и девственную часть острова и английского парка. Ему хотелось остаться наедине со своим сердцем, чтобы понять самого себя. Волнение не утихало, кровь кипела, чувства все больше приходили в смятение. Он не знал, что делать с собой. Наконец вышел на край острова, выдававшийся далеко в залив.

Здесь была одна из достопримечательностей острова, особая гордость его хозяина – античный мраморный саркофаг, украшенный барельефами, вывезенный с Ионических островов. Иван Перфильевич считал, что это гробница бессмертного певца Гомера. Над ней стояла статуя, которую наместный мастер именовал Мемноном.

Мощная липа и многовековой дуб осеняли памятники могучими ветвями. Место это было окружено зарослями шиповника, в которых заливались соловьи. А когда солнце торжественно опускалось в залив, гробница и статуя, озаренные его косыми лучами, казались пурпурными, барельефы оживали, мрамор просвечивался, и все фигуры одухотворялись, как будто кровь текла в прожилках древнего камня.

Князь сел на гробнице Гомера и стал смотреть, как туманный сизоватый сумрак окутывает лесистые берега соседнего острова, как меняются краски. Рой мыслей и мечтаний смущенной толпой проходил в сознании тамплиера, действительность мешалась с фантазией. Но образ Серафимы ни на мгновение не отступал и реял перед ним.

Невыразимо сладостная боль наполняла его сердце. Истома и нега молодых нерастраченных сил соединялись с восторгом от созерцания дивной гармонии и красоты летнего заката. Ему казалось, что он реет в пространстве, полном звуков, песен, красок, и в то же время будто вся гладь морская от горизонта поднимается и сухими прозрачными кристаллами поглощает и берега, и все предметы, и его самого.

Вдруг послышались легкие шаги и донеслось сладкое благоухание, не похожее на запахи цветов шиповника и моря, и листьев. «Это она!» – как будто чей-то голос прокричал над ухом влюбленного. Но он не осмелился даже повернуть голову. Легкие шаги приблизились… Это была Серафима! Не поворачивая головы, устремив взор на пурпурный закат, почувствовал, что она остановилась в нескольких шагах от него и, улыбаясь, смотрит… Затем стала осторожно подкрадываться к уединенно сидящему молодому человеку. И с каждым ее шагом безумное желание соединялось в нем с леденящим страхом. Вот она приблизилась… Желание пересилило страх. Он повернулся. Женщина стояла перед ним, залитая светом закатного солнца, закутанная покрывалом, но вся осязаемая его жадному взору.

Она искрилась безмолвным смехом, сотрясавшим ее стан и грудь, над левым возвышением которой трепетала роза, его роза. И в этом порыве она казалась вакханкой, призывающей к наслаждению.

– Мрамор Эллады, мрамор Эллады! – сказала графиня и положила руку на подножие таинственного изваяния. – Я искала вас, чтобы поблагодарить за чудную розу! – продолжала она и, склонив головку, прикоснулась губами к пышному цветку и долго впивала его аромат.

Затем Серафима взглянула на море, на пламенеющий закат, и выражение подвижного, впечатлительного лица итальянки изменилось. Вакхический смех сменило какое-то задумчивое удивление. Казалось, Серафиме было ново это гармоничное таинственное угасание северного солнца, эта смена красок, переливы теней. В том же удивленном созерцании она опиралась о мрамор, и взор ее южных очей, очарованных задумчивой грустью северной природы и северного человека, скользил бесцельно, беспредметно.

– Я искала вас! – опять повторила Серафима, и теперь ее низкий грудной голос был полон робкого, но глубокого чувства. – Я заметила ваш взгляд. Он говорил, что вы друг. А я так одинока, так несчастна, так нуждаюсь в друге!

Последние слова женщина произнесла с такой трогательной и кроткой мольбой, так чарующи были дивные звуки итальянской речи в устах красавицы, что все существо молодого тамплиера отозвалось на этот призыв к участию.

– Вы не ошиблись, графиня, – почти шепотом, не меняя позы, отвечал князь Кориат.

– О, не зовите меня графиней! Зовите Серафимой. Но повторите, что я не ошиблась, когда прочла дружбу в ваших глазах.

– Нет, вы не ошиблись. Если вы несчастны, если называющий себя графом Калиостро притесняет вас, то скажите мне, и я – ваша защита, – в благородном порыве юношеской жалости сказал Юрий.

– Ах, как я благодарна вам! Какой вы добрый и ласковый! – срывающимся от полноты чувств голосом произнесла Серафима и порывисто села на саркофаг рядом с юношей.

Волна восточных ароматов нахлынула и ударила в голову князю, зной страстного тела южанки заставил его задрожать. Но хранимая им верность обетам и непорочность сковали непреодолимым смущением. Казалось, Серафима, желавшая было дать юноше больше, чем награду за дружбу, почувствовала незримую преграду. Из сумрака покрывала она даже с какой-то робостью смотрела на молодого человека.

– Какой вы чистый! – почти с молитвенным благоговением прошептала она. – А я… – графиня глубоко вздохнула, – а я такая грешная!

Он не отвечал. Не смотрел на нее. Внешне он был холоден, как мрамор, на котором они сидели. Но тайное жгучее желание, благодаря признанию Серафимы, сделало ее еще вожделеннее.

– Если бы я нашла друга, который протянул бы мне руку и вывел из лабиринта, где блуждаю, завлеченная негодяем, я отдала бы ему всю жизнь! Как была бы ему преданна и верна! Ведь я прекрасна! – наивно говорила Серафима. – Посмотрите на меня! Ведь я прекрасна?

Тамплиер медленно повернул голову и робко взглянул на женщину. Алое пламя заката озаряло ее лицо сквозь прозрачный налет кисейного покрывала. Ее глаза встретились с его глазами. И манящая нега перелилась из них в неосторожно раскрывшуюся душу юноши. Он был мгновенно охвачен страстью, поработай и весь задрожал, как в лихорадке.

Гордое торжество улыбкой озарило лицо красавицы. Ей уже не нужен был его ответ. Она видела, что в этот миг для него нет прекраснее и желаннее женщины во Вселенной.

Но и юноша, и женщина медлили, точно скованные, перейти роковую грань. Руки красавицы не поднимались, чтобы тесным кольцом обвить шею, привлечь его голову на взволнованную грудь и к жаждущим устам. Сколько продолжалось это взаимное блаженное томление, ни юноша, ни женщина не могли бы сказать.

Странные изменения произошли вокруг. Мраморное изваяние ожило и благосклонно смотрело на их любовь. Сатиры, вакханки, сам увенчанный виноградными гроздьями Дионис на античном барельефе отделились от мраморной глыбы и веселым хороводом окружили таинство их любви. Вдруг вздрогнула, затряслась, загудела земля так, что, казалось, заколебалась мраморная глыба саркофага.

Прервался сон наяву. Они оглянулись.

В глубине аллеи появилась пурпурная мантия Калиостро. С ним было много разных людей. Все они держали друг друга за руки, составляя магическую цепь, и с топотом, запыхавшиеся, толкаясь, устремлялись за бежавшим магиком.

Мгновение – и весь хоровод выбежал на оконечность острова к могиле Гомера, мраморному Богу и все еще неподвижно сидевшей молчаливой чете.

В руке Калиостро была шпага и громадный кованый железный гвоздь с широкой шляпкой.

ГЛАВА LIX

Великий клад

После полдника и концерта все непосвященные должны были откланяться хозяину и оставить его гостеприимный остров.

Однако кружок красавиц хотя и поредел, но число их соответствовало числу братьев-каменщиков. Теперь граф Калиостро пригласил всех в избранный им для магических действий павильон, где расторопный Казимир уже приготовил все необходимое: Эммануила в золотом стихарчике, ширмы, стол с кристальной сферой, свечи, шпаги, курильницы и прочее.

– Теперь, достолюбезные братья и сестры, – сказал магик, когда все вошли за ним в павильон, – наступило время объявить вам очень важную тайну и объяснить, для чего высокие начальники послали меня в северные области. Они обозначили условными знаками то место, где зарыты важнейшие магические рукописи, с помощью которых можно отыскать утраченное слово и прочесть шесть сторон кубического камня Соломона, Тота, Пифагора, Зороастра и Орфея. На острове, где мы с вами сейчас находимся, шестьсот лет тому назад обитал великий магик. Он-то и зарыл здесь важные магические орудия, рукописи и бесценные сокровища. Да-да! Все это именно здесь, на острове, в лесу зарыто, и для поиска этого клада я к вам и прибыл.

– Клад?! Как, на этом острове зарыт клад? – послышались удивленные голоса. – Ваше превосходительство Иван Перфильевич, поздравляем! На вашем острове клад!

– Если и есть клад, – возразил Елагин, – то нужно еще точно обозначить место его нахождения, а также суметь его оттуда достать. Мы слышали, что и пропавшую серебряную посуду светлейшего все, кто был там, видели своим глазами, однако клад-то скрылся неизвестно куда.

– Совершенно верно, ваше превосходительство, – подтвердил Калиостро. – Но это значит лишь то, что я не ради этого прибыл в Россию. И то, что она вновь исчезла из-за неподчинения моим распоряжениям со стороны домашних князя, никому особого убытка не нанесло. Серебряной и золотой посуды в домах вельмож осталось достаточно. Иное дело – сокровище на вашем острове. Можно сказать, что от него зависит счастье всего человеческого рода.

Послышались возгласы удивления, недоверия.

– Да-да! Не сомневайтесь! Сокровища здесь! – энергично топая ногой, с жаром продолжал Калиостро. – Но опасность состоит в том, что их теперь ищут чернокнижники.

Тут Калиостро понизил голос, начал озираться исподлобья и вдруг стал тыкать во все стороны указательными пальцами обеих рук, на которых сверкали брильянтовые перстни, приговаривая:

– Ксилка! Ксилка! Беша! Беша! Айе-Серайе! Айе-Серайе! Мелион! Гелион! Геннахеилион!

Трепет прошел по собранию. Некоторые дамы тихонько перекрестились.

– Один из этих чернокнижников, – мрачно и торжественно продолжал граф, – с некоторого времени уже находится здесь с нами. В видимом или невидимом обличье, мужчина это или женщина, или не мужчина и не женщина – этого я вам не скажу. Но он здесь! Он здесь! – пылающим взглядом обводя собрание, закричал магик, и все стали озираться друг на друга, но увидели лишь знакомые, побледневшие от волнения лица.

Калиостро помолчал, поправляя пурпурную мантию и золотую цепь на груди.

– Этот агент злого начала, – продолжал он затем, – и служащие ему духи не могут найти точного места, где спрятан клад. Я надеюсь опередить их и данной мне властью обезвредить. Надеюсь, что Великий Архитектор мироздания благословит мои труды и поможет добыть спасительные для человечества сокровища.

– Надо признаться, – продолжал Калиостро голосом, полным таинственного опасения, – что это опаснейшее предприятие, ибо все злые духи взбунтуются и пристанут к нам, не только желая ужасами отвратить от поисков клада, но и изощренными искушениями пытаясь вырвать уже обретенное сокровище из моих рук. И если это случится, надо ожидать самых плачевных последствий для человечества. Итак, достолюбезные братья и сестры! – провозгласил граф. – Ныне мы должны соединить наши молитвы и просить у Вечного Творца и Строителя всех благ укрепить мои силы, дабы я мог устоять перед искушением и обрести сокровище на благо всего человечества! На колени, любезные братья и сестры! – вскричал магик и, преклонив одно колено, накрыл голову полой пурпурной мантии. Все послушно опустились на колени и несколько минут так простояли. Калиостро поднялся, а с ним и все остальные. Мужчины похлопывали себя по коленям, отряхивая приставшую пыль.

– Сейчас я приступлю к дознанию через этого невинного ребенка, – указывая на Эммануила, сказал Калиостро, – точного местонахождения клада на острове. Но предварительно нужно заключить условие с его владельцем. Господин наместный мастер восьмой провинции Елагин! – с особой торжественностью обратился он к Ивану Перфильевичу. – В сокровище, находящемся на вашем острове, есть золотые изделия, осыпанные перламутром, изумрудами, сапфирами, алмазами, не имеющими цены; сундуки и глиняные кувшины, полные золотой монетой. Одним словом, несметное богатство. Оно похищено еще древними скандинавскими викингами в Константинополе из сокровищницы византийских императоров. Все будет принадлежать вам, как владельцу острова, или государству. Мне не известны российские законы, которые имеются на сей случай. Сокровища огромны! Ни один из ныне властвующих венценосцев столько не имеет. Но для меня все это богатство не более ценно, чем простая глина или булыжники мостовой. Я возьму лишь наследие древнего магика, его труды и реликвии. Они должны принадлежать мне и моим высшим начальникам, а через нас – всему человечеству. Только на этих условиях я приму на себя все труды, сопряженные с поиском клада. Согласны ли вы с этим, господин Елагин?

Наместный мастер развел руками в недоумении.

– Что же можно тут решить? – сказал он. – Во всяком случае, прежде, чем делить клад, надо еще отыскать его и овладеть им.

– Такого уклончивого ответа мне недостаточно, – возразил магик. – Мною составлен акт соответствующего содержания, который должен быть нами подписан и засвидетельствован всеми присутствующими при поиске и овладении кладом. Но я понимаю, что вопрос слишком важен, и прошу вас обсудить его вместе с остальными членами капитула.

Предложение Калиостро произвело волнение. Члены капитула окружили наместного мастера и стали совещаться. Обмен мнениями затянулся.

Вскоре Калиостро попросил их поторопиться с решением, так как время идет, а между тем дорога каждая минута. Если не успеть до полуночи овладеть кладом, то придется ждать целый год, до следующего Иванова дня. К тому же и силы зла не дремлют.

– Один из нас – дьявол! – зловеще добавил магик.

Члены капитула решили собрать голоса и большинством постановили согласиться на условие графа, о чем и заявил Иван Перфильевич.

Магик выслушал, кивнул и сейчас же приступил к колдовству.

ГЛАВА LX

Магический гвоздь

Поставив Эммануила за ширмы, магик очертил шпагой круг и ввел в него всех присутствовавших. Дамы были в величайшем волнении, но Калиостро успокаивал их, говоря, что надо лишь не покидать круг, и опасности не будет, да и ужасных явлений пока не предвидится. Затем он сильно накурил ароматическим дымом и зажег вокруг кристальной сферы десять свечей. Солнце уже клонилось к заливу, и косые лучи, проникая в полукруглые окна павильона, наполняли его алым светом. Мантия и камзол магика казались кровавыми. Он громко читал заклинания, по своему обычаю притопывая ногой и размахивая шпагой. Наконец закончив, напомнил присутствовавшим о необходимости соблюдать молчание, важность, благоговение и тишину.

Затем воззвал:

– Именем моего мастера и учителя, повелеваю тебе, избранное в духовицы дитя, заставить служащих нашему великому учителю духов показать тебе лес и то место острова, где хранится сокровище!

– Лес показался. Место открылось, – послышался тоненький голосок Эммануила.

– Что же ты видишь?

– Вижу землю и воду. Земля уходит в воду.

– Что еще видишь?

– Вижу каменного человека и каменный гроб. Над ними растут большая липа и старый дуб.

– Что видишь теперь, дитя?

– Вижу прекрасную даму и прекрасного господина. Они сидят на каменном гробе.

– Как они одеты?

– В белые длинные платья.

– Что у них на груди?

– У господина – красный крест. У дамы – красное сердце.

– Что они делают?

– Не знаю, – послышался смущенный ответ.

– Смотри хорошенько. Видишь теперь?

– Вижу. Они… они целуются.

– Ты, верно, плохо смотришь! Хорошенько смотри!

Видишь теперь?

– Они… тут размазано… они обнимаются…

– Ну, дитя, духи закрывают тебе глаза. Разве ты не видишь, что дама держит щит, а господин – копье? Видишь, как они сражаются с темными духами, которые силятся согнать их с гробницы и овладеть кладом?

– Нет… Тут размазано…

– Ты хочешь сказать, что черное облако закрывает тебе зрение? Именем моего мастера и учителя! Да разверзнется земля перед тобой, дитя мое!

– Земля разверзлась.

– Что видишь?

– Здесь лежит множество золотых полос, золотых и серебряных денег, разные вещи, исписанная бумага и еще красный порошок…

– Довольно, дитя, довольно! Мы теперь знаем все, что нам нужно знать? Достолюбезнейшие братья и сестры, можете спокойно выйти из круга! Слава Великому Строителю и Создателю Вселенной! – возбужденно говорил Калиостро.

Все окружили его.

Казалось, он был в полном восторге, почти плясал на месте, и мантия его развевалась. Схватив Елагина за руку, показывал ему в окно на лес и с необычайным жаром восклицал:

– Там! Там лежат зарытые магические рукописи! – Там священные письмена и откровения! О, какой торжественный долгожданный миг наступает! О, ты, Великий Создатель! Помоги мне совершить мое намерение!

Потом, помолчав, продолжал:

– Эти магические рукописи и сокровища лежат под печатью величайших заклятий и под стражей могущественнейших духов. И, кроме духов, никто их оттуда достать не может. Но я наложу на них такое заклятие, чтобы тот, кто пойдет по моим следам, ничего не мог успеть без моего ведома и без моей помощи, хотя бы я был от него и за триста тысяч верст. Вперед! Составьте цепь! Крепче держите друг друга за руки!

Тут в руках у Калиостро оказался преогромный гвоздь. Держаться за него он предложил госпоже Ковалинской. Сам замахал шпагой и кинулся вон из павильона, увлекая за собой весь хоровод.

Едва они вышли под своды деревьев, опять послышалась нежная музыка. В эти часы летнего заката, в мистическом настроении, вызванном и действиями, и курением, и, может быть, выпитым за полдником вином, все приняло какой-то фантастический облик. Идущим вслед за пурпурной мантией Калиостро и его сверкающей шпагой, концом которой он чертил в воздухе магические знаки, казалось, что они в очарованном царстве. Сладостные звуки неслись по острову. И казалось, что с ними являются хоры крылатых эльфов. Статуи, белевшие в куртинах, казались живыми.

Но граф углублялся в английский сад, и вот воды залива мелькнули между деревьями. Хоровод выбежал на стрелку. Солнце уже опустилось в залив, и все смешалось в гармонии красок.

– Здесь! – воскликнул Калиостро, подбегая к мраморной статуе.

И вдруг остановился, вперив взгляд в сидевшую на гробнице Гомера парочку. Серафима и Кориат не успели изменить позы и сидели так же близко, глядя друг другу в лицо и, видимо, забыв обо всем остальном во Вселенной. Они обернулись на шум, и лица их выразили не то смущение, не то растерянность, пробужденные от сладких мечтаний и видений. Казалось, Калиостро, вместо невидимых духов с крестом и красным сердцем, стерегущих клад, найдя совершенно осязаемых и видимых – супругу свою и секретаря Елагина – на мгновение растерялся… Но только на мгновение. Тут же он топнул, вновь восклицая:

– Здесь или нигде то, что мы ищем!

И принялся, нараспев произнося заклинания, чертить по земле шпагой знаки. Потом с размаха загнал в землю железный гвоздь и провозгласил:

– Силой троякого! Заклинаю тебя, Гаханниил! Войди в этот гвоздь и охраняй скрытые сокровища! Да будет так!

Все толпились вокруг магика и воткнутого им в землю гвоздя.

Он же весь просиял радостным торжеством и вдруг, шагнув к парочке, все еще сидевшей на гробнице, протянул одну руку Кориату, а другую – Серафиме.

– Друзья мои! – говорил он восторженно, очевидно, решив принять видимое за невидимое, между тем как те смущенно жали ему руки. – Благодарю вас! Вы спасли сокровище! Вы сохраняли его на благо человечества!

– И вас всех благодарю, дорогие братья и сестры! – продолжал Калиостро, пожимая руки всем. – Благодарю за помощь! Теперь открою вам, что все мы могли погибнуть. Но высшие силы оградили меня. Ах, друзья мои, не осудите! Я счастлив, как ребенок! Великая минута! Сокровище наше! И будут утерты слезы несчастных, больных, одиноких! Не будет больше ни болезней, ни страданий! Не будет ни богачей, ни бедняков! Все будут осыпаны дарами счастья! Откроются кладези мудрости! Вечная молодость, вечный праздник ожидают человечество! Вас, господин Елагин, благодарю особенно. И не угодно ли будет, – доставая бумагу и раскладывая ее на гробнице Гомера, продолжал Калиостро, – подписать условие, о котором я вам говорил.

– Тут же появились пузырек с чернилами и гусиное перо.

– Только и всего? – послышался недоумевающий голос.

– В самом деле, господин Калиостро, – сказал князь Куракин. – Где же, однако, обещанный клад?

– Сокровище здесь, здесь! – топнул ногой, повторял Калиостро.

– Очень может быть. Не смеем сомневаться. Но мы полагали, что вы покажете все эти камни, золото, свитки и прочее.

– Сейчас сокровище достать нельзя, – отвечал магик. – Если бы кто-то осмелился тотчас взрыть эту священную землю, был бы немедленно задушен демонами.

– Но к чему же послужит недостижимое, невидимое и неосязаемое сокровище? И зачем, в таком случае, подписывать условие?

– Невозможно! В высшей степени странно! Бог знает, что такое! Нас принимают за детей! – послышались восклицания.

– Верьте, сокровище здесь! – воскликнула Ковалинская. – Сокровище здесь! Я знаю! Я ощущаю! Я вижу!

– Здесь! – сказал и магик. – О, несмышленые и медлительные сердцем слепцы! О, маловерные! Что ж, искушения уже начинаются. Я это знал. Ваше неверие, ваши сомнения – результат влияния черных магиков. Берегитесь! Теперь-то и начнутся происки врагов. Крепитесь! Сокровище может быть вынуто только через три дня в полночь. Не ранее. Тогда все убедятся в правоте моих слов. Все увидят и золото, и брильянты, если только имеют глаза, чтобы видеть. Но эти три дня – время ужасных испытаний. Духи зла будут подстерегать вас на каждом шагу, расставлять ловушки, капканы, петли. Берегитесь! Крепитесь! Если враги нас одолеют, мы не увидим сокровища. Теперь же идемте отсюда. Вас, почтеннейший хозяин, прошу поставить сторожей на всех дорогах и аллеях, ведущих к этой точке. Пусть они стерегут и день и ночь, никого сюда не подпуская. Если кто-нибудь осмелится пробраться в священное место, то ему грозит величайшая опасность. Что до подписания условия, то его можно и отложить.

Тут магик спрятал бумагу и письменные принадлежности, подал руку супруге и пошел со стрелки. Все двинулись за ним. Ему никто не возразил и даже ничего не сказал, но возвращались совсем в ином настроении.

ГЛАВА LXI

Явление Великого Кофта

Солнце закатилось; наступили лиловые летние сумерки, опустилась роса, в воздухе разлились пряные запахи ночных цветов; неутомимо щелкали соловьи. Все общество собралось в ложе капитула – длинном и высоком зале. Мастера облачились в фартуки и мантии, возложили на себя ленты и знаки, взяли молотки, и Иван Перфильевич Елагин открыл торжественное Иоанновское заседание. Прекрасные мастерицы, по настоянию графа Калиостро, присутствовали также.

Иван Перфильевич произнес речь, рассказав о важных трудах на пользу человечества, в которых участвовали петербургские ложи в течение года с прошлого Иванова дня. Затем особо сказал он о счастье видеть среди петербургских братьев лицо, столь высокое и облеченное доверием высших особ ордена в Европе, как граф Калиостро.

– Будучи уведомлен, – заключил свою речь великий наместный мастер восьмой провинции, – что граф на этом заседании сообщит нам намерения, с которыми пожаловал в Россию, предоставляю ему слово.

Все взоры устремились на сидевшего по правую руку Елагина некроманта. Граф Калиостро торжественно поднялся.

– Достопочтенные братья и дражайшие сестры! – сказал он на южном французском наречии. – Вам известно, что истинное масонство еще в раю открылось под священным древом разума и сообщилось жене и мужу. Итак, не только мастера, но и мастерицы таинства наши призваны хранить и приумножать. Вспомните, что сивиллы и пифии в древности председательствовали в святилищах. Вспомните великую Ипатию, матерь Александрийской академии, убитую изуверами и профанами. С ней погасло сияние мудрости. И вам ли о том говорить, россияне? Не жена ли облечена порфирой власти и восседает на престоле ваших царей? Так, премудрая Екатерина сделала счастливыми миллионы подданных. Она сеятель-ница нивы северных народов, гипербореев, скифов и сарматов. Но лишь тогда в этих необозримых, окруженных семью морями странах разольется яркий свет истины, когда премудрая Астрея примет в свои руки мастерский молоток и с царственным сыном своим станет гроссмейстериной и Великой матерью египетского масонства, которое я вам открою, как некогда блаженный Дионис виноградную лозу! Радуйтесь, сестры и братья! Наступил великий день. Сам Великий Кофт явится сейчас для открытия и закладки краеугольных камней храма истины. С этими словами Калиостро сошел с помоста и дал знак своей супруге следовать за ним. С высокой четой удалились из ложи также госпожа Ковалинская и еще три дамы.