- Что стряслось?
      - Мистер Пэттен нуждается в помощи. Вы должны как можно быстрее доставить его в больницу. Ближайшая находится в Бэнкрофте. Нельзя терять ни секунды. Я думаю, его отравили.
      Карты и доска тотчас полетели наземь. Спенсу понадобилось всего несколько секунд, чтобы развернуть "мерседес". До Бэнкрофта они добрались за сорок пять минут, предварительно высадив меня в Хэтчвее, чтобы я позвонил оттуда в больницу и предупредил врачей. Я рассказал старику на том конце линии о своих подозрениях и принятых мною мерах первой помощи и предупредил, чтобы он был поосторожнее с крышкой от бутылки.
      Когда доктор Джеммел повесил трубку, делать мне было больше нечего, и я почувствовал себя всеми покинутым в этом городке. Вернуться в усадьбу не было никакой возможности. Я не захватил денег и не мог доехать ни до Бэнкрофта, ни до парка. Я напомнил себе, что не надо нервничать, поскольку это только усугубит ощущение одиночества, и попытался успокоиться, чтобы быть в состоянии помочь Пэттену в случае необходимости. Господи! Я же назвал его Пэттеном. Ну, все, даже если он не помрет, моя игра окончена.
      11.
      Я знал, что по субботам Рэй Торнтон не бывает в конторе, но для верности все же позвонил туда и, выслушав пять гудков, повесил трубку. Будь Рэй на месте, я мог бы рассказать ему о приключениях, пережитых за последние шестьдесят суматошных минут. Впорчем, я мог бы поведать все автоответчику, но у Рэя не было всего этого новомодного оборудования. Наверняка он будет последним человеком на Земле, который отступит под натиском электроники. Мысль о Рэе напомнила мне о другом отсталом представителе рода людского, и я позвонил матери в Грэнтэм.
      - Алло?
      - Мам, это я, Бенни.
      - Уже вернулся? Но ведь ты только что уехал. Быть не может!
      - Нет, я ещё на севере. Похоже, проторчу здесь не менее недели.
      - Понятно. Значит, приятно проводишь время. Так, Бенни?
      - У меня нос обгорел. И по стряпне твоей я совсем истосковался.
      - Консервированный лосось продается в любом магазине. А я тут таю от жары. Бенни, помнишь свою последнюю поездку в леса? В лагерь "Северная сосна"?
      - Смутно.
      - Ты ещё притащил домой целый мешок камней.
      - Мама, мне было десять лет. Чего ты ждала от десятилетнего мальчика? Чтобы он сплел мокасины? Да и не камни это были вовсе, а кристаллы кварца. Он залегает рядом с золотом.
      - Да хоть рядом с бароном Ротшильдом. "Рядом" - не считается. Я едва не свалилась без чувств примысли о том, во что ты превратил одежду с моей вышивкой. Бенни, что...
      - Мама, с тех пор минуло четверть века. У тебя память как у слонихи. Ты здорова?
      - Здорова, и отец тоже. На этой неделе ключевое слово у нас "прекрасно". Я сделала новую прическу, и твой отец сказал: "прекрасно". Сварила борщ, остудила, подала ему со сметаной и услышала: "прекрасно". Если я заявлю, что врач нашел у меня внутри какую-нибудь гадость, твой отец наверняка опять скажет: "прекрасно". - Ты преувеличиваешь. Соскучилась по мне?
      - Нет времени скучать. К тому же, ты вот-вот вернешься. Но знаешь, что? Воспоминания о том летнем лагере весьма приятны.
      - Не надо, мне сейчас недосуг. Я позвонил, чтобы сообщить, что все в порядке..
      - Я передам отцу. Может, он и сам спросит, поди угадай, что у него на уме. Скажу ему, что у тебя все прекрасно.
      - До свидания, мама.
      Я миновал "Лук репчатый", скобяную лавку и станцию техобслуживания, где чинили едва ли не все здешние лодочные моторы, и вышел на окраину городка. Отсюда мой путь лежал к старой бревенчатой лесопильне. Цепная лебедка поднимала бревна из воды и втаскивала внутрь. Циркулярная пила визжала, как рой комаров, предупреждающий отпускников о воздушной тревоге. Сквозь проем в стене я видел человека, стоявшего у похожего на трактор станка; рабочий тасовал грубо распиленные бревна, будто игральные карты. На другом агрегате делали деревянный брус. Чуть дальше работники пропускали бревна через ряд вертикальных пил, и получались доски двухдюймовой толщины.
      На берегу озера двое подростков чинили причал, приколачивая доски к вертикальным брусьям и обрезая их торцы. Судя по доносившемуся из-за лодочного сарайчика стуку молотков, там тоже шел ремонт причала. Наблюдая эту кипучую деятельность, я испытывал странное удовлетворение.
      Спустя полчаса я вернулся в Хэтчвей и позвонил Рэю домой. Мне повезло: сегодня он снимал трубку. Я подробно рассказал Рэю, как развлекаюсь за его счет, а он отвечал мне скупыми, но регулярными "угу", призванными убедить меня в том, что трубка до сих пор прижата к его уху.
      - Рэй, я вынужден попросить тебя сразу о двух одолжениях.
      Новое "угу", на сей раз означавшее "ага", если, конечно, мол просьбы не выйдут за рамки разумного. Рэй всегда был готов отдать мне хоть правую руку своего партнера, но не преминул бы при любом удобном случае напомнить мне, чего это ему стоило. Он умел ставить меня в положение человека, клянчившего луну с неба, а себя выставлять щедрым дарителем, чтобы потом попрекать меня. Я продиктовал ему номера машины с приусадебной стоянки и попросил проверить их.
      - Это все? Ты закончил бить челом?
      - Нет, узнай все, что сможешь, о женщине по имени Алин Барбур. Она художник-декоратор. Проживает в усадьбе и наблюдает за Пэттеном все время, пока меня нет поблизости. - Я услышал, как Рэй засопел в трубку. - Или, может, ты подключил к заданию второго соглядатая?
      - Во-первых, у тебя ненормированное рабочее время, и ты всегда должен быть поблизости. Во-вторых, кабы я хотел ввести там сменный график, пошел бы к профессиональному сыщику.
      - С тебя станется. Ты, чего доброго, обратишься и в секретную службу.
      - Бенни, наш друг очень плох?
      Я ответил, что, по моему мнению, жизнь Пэттена вне опасности, не забыв рассказать об оказанной мною первой помощи и о смекалке, которую я выказал в столь сложной обстановке. Услышав, как Рэй перекладывает трубку из одной руки в другую, я попытался снова завладеть его вниманием.
      - Слушай, кто-то в парке Алгонкин настроен весьма серьезно. Независимо от решения Верховного суда, этот человек не хочет, чтобы Пэттен жил тут. Наш горе-поп дважды чудом избежал смерти. На третий раз ему не повезет. Теория вероятности работает против него. В каком положении очутится твой клиент, если Пэттена убьют? Подумай. Пэттену и так жутко везет. Слава богу, что я прочитал столько уголовных романов. Только книгочей додумается отравить колпачок от бутылки.
      - Вот что, Бенни, подожди у телефона.
      Ну ещё бы. Рэю пора поливать лужайку или подстригать живую изгородь. Но я умудрился крепко вцепиться в него и задал ему ещё один вопрос:
      - Рэй, когда я упомянул Алин Барбур, у тебя началось сердцебиение. Не надо темнить, от этого портится зрение. Что ты о ней знаешь?
      - Ну ладно, ладно. Мне известно, кто она такая. Но неведомо, чем она занимается в Петавава-Лодж. Ее не было в сценарии. Я свяжусь с тобой, когда что-нибудь разнюхаю, хорошо?
      Я кивнул в знак согласия, и Рэй со стальными нотками в голосе посоветовал мне обзавестись хорошими туристскими башмаками.
      Я отправился в забегаловку пить кофе.
      - Вы живете в какой-то из здешних усадеб? - Спросила официантка. Этот прямой вопрос так удивил меня, что я поперхнулся кофе и едва не задохнулся, но зато получил возможность поближе познакомиться с ней.
      - Угу, - ответил я, когда снова обрел голос.
      - Не надо говорить с полным ртом, земляк. Что за усадьба? Я слышала, в этом году половина комнат пустует, а Коулсон и вовсе не открывал лавочку. Слишком дорогое удовольствие при нынешних ценах на бензин. Здешний люд все время ворчит. Чтобы добраться до Нири, надо сжечь бензина на шесть долларов. А таксист Тим берет пятнадцать за ходку в оба конца. Раньше это стоило пятерку.
      - Все дорожает. Я живу в Петавава-Лодж.
      - Ага. Теперь там заправляет молодая парочка, а раньше был Уэйн Траск.
      - Да, я знаю.
      - Как-то раз его жена Флора появилась тут среди ночи, и на ней, видите ли, не было ни клочка...
      - Я слышал. Говорят, Траск был страшен в подпитии.
      - В ту ночь, когда случился пожар, он нализался вусмерть.
      - Вас послушать, так это было вчера.
      - А вчера чем лучше? Бедный Эней. Какая жалость. Прекрсный был человек, ни разу не сказал ни про кого дурного слова.
      - Он ведь жил в Хэтчвее? - спросил я, желая выяснить, существовала ли между Энеем и Пэттеном какая-то связь помимо детской дружбы.
      - Эней снимал комнату на втором этаже с видом на винную лавку. Дом принадлежит миссис Крамер. Летом Эней почти не жил там, предпочитая скитаться по лесам. Платил всего пятнадцать долларов в неделю, а комната просторная. При жизни Крамера там была хозяйская спальня. Мод говорит, что теперь она сможет выручить за эту комнату не меньше четвертака, даже если не станет делать там ремонт.
      - Вы говорите, это напротив винной лавки?
      - Дом с ванночкой для птиц и колоколами. Его строили для Ораса Уэггонера, хозяина лесопильни, но в тридцатые годы он продал все Эду Крамеру из управления мелиора...
      Я слушал эту лекцию по истории края ещё двадцать минут, потом расплатился и отправился к винной лавке. Дом напротив представлял собой бурую дощатую постройку с обвалившейся верандой по переднему и одному из боковых фасадов. В парадной двери было веерообразное окошко с матовым стеклом, сквозь которое виднелась висевшая едва ли не над порогом бордовая люстра. Колокола заржавели и давно не звонили, ванночка для птиц была суха как пустыня и тоже изъедена коррозией. Я повернул рукоятку старомодного звонка, укрепленного в самой середке двери, и вскоре увидел сквозь два завешенных тюлем овальных оконца идущую по коридору женщину.
      - Вам чего? - спросила маленькая седовласая и почти прозрачная хозяйка, открывшая мне дверь. В её наружности не было ничего примечательного, за исключением старческих веснушек на лице и запястьях, цепких глаз и сетки для волос.
      - Вы миссис Крамер?
      - Совершенно верно. Опять полицейский?
      - Надеюсь, последний.
      - Я тоже надеюсь. Вот такой вам будет мой ответ. Вам дай па - лец, вы всю руку оттяпаете. Неужели опять будете задавать вопросы?
      - Совсем чуть-чуть, обещаю вам.
      - Обещать вы все горазды. Уж я-то на своем веку наслушалась всяких посулов. Нас, женщин, до старости кормят обещаниями.
      Она провела меня через прихожую, потом вверх по лестнице с перилами, и мы очутились в комнате покойного.
      - Оставлю вас. Осмотритесь, - сказала миссис Крамер. - Почти все вещи тут мои, но фигурки и картины принадлежали Энею.
      На улицу выходили два широких окна, высокий потолок был украшен лепниной по всему периметру и в середине, откуда свисал старый перекрученный электропровод, удерживавший монументальный и безобразный осветительный прибор, гибрид морской раковины и абажура. На стенах узорчатые обои всех оттенков кофейного цвета, да ещё на полном серьезе снабженные водяными знаками. Кровать была узкая,но, судя по четким отпечаткам на потертом ковре, прежде тут стояла другая, гораздо более габаритная. Вероятно, в ней почивали Крамеры, а быть может, и Уэггонеры. Личных вещей было немного: в шкафу лежала желтая каска, стояли желтые башмаки, как у Джорджа, висели плащи, байковые рубахи, валялись капроновые галоши, резиновые сапоги, бахилы и пара снегоступов. В ящиках - белые сорочки, новые и не очень. А ещё я обнаружил доказательства тому, что Эней сам штопал свои носки.
      Слева и справа от громоздкого буфета темного дерева висела грубая любительская мазня какого-то живописца. Я не удивился, увидев в правом нижнем углу росчерк Дика Бернерса. Выразительность из Дика так и перла, но ему явно недоставало доходчивости. Впрочем, он вполне мог тягаться с грэнтэмскими оформителями ресторанов, оставлявших на своих фресках не только имена, но и номера телефонов. Никаких писем, квитанций из прачечных, букмекерских бланков или зашифрованных записей в ящиках не оказалось. Полицейское управление Онтарио выказало немалую дотошность, даже в такой дыре. Самой ценной из моих находок оказался комок жевательной резинки, немало переживший в чьей-то пасти и вновь завернутый в свой фантик с надписью "ригли-мятная". Ничего не добившись от серванта, я вернулся к живописным полотнам. На одном из них была изображена лесопильня, если смотреть на неё с озера. Я узнал в маленьком домике возле цеха наш флигель. Холмы на заднем плане были более-менее похожи на натуру, но едва ли они когда-либо имели такой розовато-лиловый цвет, как на этой картине.
      Второе полотно выглядело гораздо претенциознее. Это была культовая сценка в доме, и на картине присутствовали персонажи. Общим счетом трое: женщина и двое мужчин. Они стояли внутри вычерченного на полу оранжевого восьмиугольника, на заднем плане виднелось распятие, с которого свисала змея, похожая на пожарный шланг. Люди были облачены в черные накидки с капюшонами, причем на женщине не было никакой другой одежды. На одной из сторон восьмиугольника был построен ещё и треугольник, на вершинах которого горели свечи. От стоявшей рядом со старшим из мужчин фигурки валил пар: внутри статуи кипел то ли котелок, то ли казан. На похожем на жернов камне лежали обоюдоострый кинжал и рог для возлияний. Камень тоже украшал треугольник, а кроме того, на нем была намалевана или выерзана козлиная голова. Чертовски смелый замысел посетил старого Дика. Полотно отличали глубина и сила, не свойственные другим работам того же автора. Шабаш ведьм? Сатанинский обряд? Во всяком случае, картина впечатляла, хотя живописец почти не уделял внимания антуражу: я с трудом различил очертания столов, кресел и даже какого-то станка, но больше ничего разглядеть не сумел. За границами магической фигуры был только сумрак.
      - О! - послышалось у меня за спиной. - Я-то думал, что встречу тут какого-нибудь знакомого полицейского.
      Это был Гектор Дюфон, облаченный в линялые джинсы и майку с застежкой.
      - Погодите-ка, да я же вас знаю! Вы живете в усадьбе Харбисонов. Что тут происходит? - Он немного набычился, словно изготовился к защите. - Я Гектор Дюфон.
      - Совершенно верно, мы встречались в усадьбе. Меня зовут Купреман, Бен Куперман.
      Мы обменялись церемонным рукопожатием.
      - Миссис Крамер сказала мне, что вы здесь, но я ожидал увидеть человека, с которым уже разговаривал. Гарри Гловер разрешил мне прийти и порыться в пожитках Энея. Судебный следователь до сих пор не позволяет членам семьи забрать хоть что-нибудь. - Гектор был бледен и очень напряжен. - Вы тоже легавый?
      - В некотором роде. - Ответил я с приличествующей случаю скромностью.
      Гектор пытливо разглядывал меня, норовя угадать, что я за птица. Я сунул ему под нос раскрытый бумажник с целым набором кредитных карточек, из-под которых торчал краешек моего удостоверения частного сыщика.
      - Но вы были в усадьбе ещё до гибели Энея.
      - По чистой случайности. Не забивайте этим голову.
      Похоже, он не мог так вот сразу забыть о своем открытии. Я решил, что лучше не выказывать праздного любопытства, а скорчить из себя профессионала.
      - Эта картина, - сказал я, снова поворачиваясь к стене и уступая Гектору почти все пространство комнаты. - Что вам о ней известно?
      - Эней получил её в подарок от человека по имени Бернерс, зверолова и...
      - Я слышал о Дике. Расскажите мне про картину.
      - Уж и не знаю, что рассказывать. Наверное, это - одна из причуд Дика. Не уверен, что когда-нибудь смотрел на нее, а если и смотрел, то не видел, если вы понимаете, о чем я. Давайте-ка поглядим. Вроде, какой-то мистический обряд, да? Это - лесопилка на Биг-Краммок, я узнаю станок. Старому Уэйну так и не удалось сбагрить эту лесопильню, пришлось жить по соседству.
      - Значит, картина была написана до большого пожара?
      - Он подарил её Энею, когда уезжал в Хантсвилл, а мне преподнес "закат солнца", запечатленный с риммеровского мыса. Но как ему пришел в голову сюжет этого полотна, для меня тайна. В кино Дик не хаживал.
      - Тогда, быть может, здесь запечатлено нечто такое, что он действительно видел на лесопильне?
      - Да. Полагаю, что это возможно, - Гектор полез в задний карман, извлек раздавленную пачку сигарет и угостил меня. Когда мы оба прикурили от моей спички, я выразил Гектору соболезнования в связи с гибелью брата, который, насколько я слышал, пользовался всеобщей любовью и большим уважением. Гектор затянулся и медленно кивнул.
      - Никак не могу уразуметь, что на сей раз он и впрямь ушел навсегда. В прошлом Эней проводил в лесах почти все лето. С июня по конец сентября я его почти не видел.
      - А когда вы встечались с братом в последний раз?
      - Извечный вопрос, - он засмеялся и с приклеенной к лицу улыбкой уставился на кончик сигареты. - Я уже отвечал на него Гловеру и ещё полдюжине людей. Господи, да вы же сами там были.Эней разбил лагерь на старой делянке Пирси. Там, где много лет назад стояла их хижина. Причальные мостки ещё сохранились, но в пятьдесят четвертом году власти провинции начали выживать из парка арендаторов. Пирси держались несколько лет, но в конце концов и им пришлось убраться. Хижина была маленькая, но очень милая. Но я уклоняюсь от темы. Эней разбил палатку на взгорке среди старых свай жилища Пирси. А когда засорилась сливная труба, он испугался, что вода поднимется и зальет лагерь. Последний раз я видел Энея в начале весеннего семестра в школе.
      - Я где-то слышал, будто вы встретились у дверей гостиницы в городе и повздорили.
      - В среду вечером? Вы об этом? Да, мы малость повздорили, выражаясь вашим языком. Эней сказал, что один из постояльцев Петавава-Лодж, Ллойд Пирси, сулил ему деньги за поездку на озеро Литтл-Краммок. Мы с Энеем всегда ссорились из-за суеверий и его нежелания ездить в те края.
      - А как насчет других мест?
      - Да ради бога. Он боялся соваться на то озеро и в его окрестности, а больше никуда. Я никогда не слышал, чтобы он хоть раз ездил на Литтл-Краммок.
      - Вы знаете, в чем именно заключается это суеверие? Может, оно как-то связано с местными обычаями?
      - Ну... Эней рассказывал, что слышал гром...
      - Это мне известно. Вы знакомы хоть с одним человеком, разделявшим его страхи?
      - Нет. Да и от Энея мало что можно было услышать. Он вообще не отличался словоохотливостью.
      - И вы повздорили из-за этого суеверия?
      - Ну, можно сказать и так. Но Гарри Гловер предпочитает называть это полемикой, потому что такое слово придает значимости его особе. Он считает меня главным подозреваемым. Вот бы посмеялся мой братец, узнай он об этом. Гловер и понятия не имеет, что здесь произошло.
      - Давайте вернемся к вашему спору.
      - Что ж, давайте. Как я уже сказал, дело было в том, что Эней не хотел вести Ллойда Пирси на Литтл-Краммок. А я ему ответил, что он - просто темный человек и тупица. И что из-за него всех нас считают такими. Он не стал мне противоречить. Самым грозным оружием Энея было молчание. Никто не владел этим оружием лучше, чем он.
      - А раньше вам случалось спорить на эту тему?
      - Раз в год или каждые два года Эней под разными предлогами отказывался ехать туда, и я устраивал ему головомойку. Он был бедным человеком и не мог оставить свое поприще проводника. Тогда я попытался растолковать ему, какая связь между громом и молнией, объяснить, что гром это проиводимый молнией звук и что его вполне можно услышать, не видя самого разряда. Рассказал ему о разнице между скоростью света и скоростью звука. Но мои усилия канули втуне.
      - Как вы расстались?
      - Как обычно. Он был молчалив, задумчив, возможно, под хмельком. Немного петушился, но вполне мог владеть собой.
      - "Ну, я тебе покажу", да?
      - Может быть. Он частенько из кожи вон лез, чтобы доказать свою правоту и совал доказательства мне под нос. Помню, как-то раз я сказал, что в одной из здешних речек нет щук, а спустя неделю нашел на полу дома зеленый мешок для мусора, а в нем - щуку. Эней и словом не обмолвился. Просто пошел и поймал рыбину.
      - А вы сами когда-нибудь бывали на озере Литтл-Кураммок?
      - Мне некогда. Я чуть ли не круглый год проверяю тетрадки.
      - Я не имею в виду недавнее время. Может, в недалеком прошлом?
      - Нет. Я бы заблудился. Походы - не моя стихия.
      - Мэгги Маккорд говорит, что вы знаете здешние леса.
      - У Мэгги слишком романтический взгляд на индейцев. Она думает, что все мы сошли со страниц книжек Фенимора Купера.
      Мы обменялись улыбками, и я попытался вспомнить, что же написал Купер: "Последний из могикан" или "Песнь о Гайавате".
      - Но вы умеете плавать на каноэ?
      Гектор кивнул.
      - И в парке вряд ли можно заблудиться или сгинуть в медвежьей пасти, верно?
      - Мои восьмиклассники прекрасно ориентируются здесь.
      Похоже, разговор был окончен. Но по пути к двери мне пришло в голову задать ещё один вопрос.
      - А в четверг вечером, когда вы виделись с Энеем во флигеле или в его лагере, не упоминал ли он о чем-либо таком, что было бы как-то связано с вашим спором и его суеверием?
      - Ничего такого он не говорил. Но у него было странное выражение лица.
      - Что за выражение?
      - Эта мина появлялась всякий раз, когда он выигрывал или выпутывался из какой-нибудь передряги. Можете назвать это выражением горделивым. Или умиротворенным. Не знаю, как его описать.
      Я сказал Гектору, что он мне здорово помог. Мы снова обменялись рукопожатием. Он поведал мне о подготовке к похоронам, и я снова выразил свои соболезнования, после чего спустился по покрытым линолеумом ступеням в освещенную бордовой люстрой прихожую, где уже ждала миссис Крамер, готовая выпроводить меня из дома.
      12.
      До усадьбы я доехал в кабине какого-то лесовоза. Водитель оказался двоюродным братом приятеля сестры Бонни, официантки из "Синей луны". Первую половину пути мы молча тряслись на ухабах. Обозревая мир из кабины лесовоза, чувствуешь себя героем вестерна и королем шоссе - все разом. Но потом мы принялись сплетничать, будто кумушки в кафе. Вскоре у меня голова пошла кругом от обилия сведений о династических браках владельцев различных лесозаготовительных компаний и о местничковом кумовстве, из-за которого в провинции Онтарио вовсю творились темные дела. Полупьяный от всех этих познаний, я проскользнул в свою хижину, не встретив по пути никого, кроме одного из отпрысков Киппа, который сидел на причале, завернувшись в полотенце.
      Выудив из кармана вторых брюк ключи от машины, я вышел на пыльную автостоянку, чтобы прогреть мотор. Я сел за руль и тут вспомнил, что обещал себе искупаться в озере. В машине было жарче, чем в парной бане.
      Возвращаясь в хижину и все ещё дрожа после путешествия на лесовозе, я поравнялся с мотелем и услышал голоса. Разговор велся на повышенных тонах. Я стал как вкопанный. Хай поднялся в комнате Уэстморленда. Я не успел спрятаться. Джордж Маккорд кубарем скатился с крыльца. Дез Уэстморленд едва ли не сидел на нем верхом.
      - ... и не суйтесь сюда больше! Появитесь ещё раз, и я вывихну вам другую руку тоже. Прочь! Прочь отсюда!
      Джордж поднялся, отряхнул пыль и принялся отталкивать веревку, на которой висели купальники и полотенца и на которой повис он сам, выпав из комнаты.
      - Когда все выплывет наружу, у вас поубавится спеси. Слышите? Когда люди узнают, вы ещё пожалеете, что вытолкали меня вон. Я же просто поговорить пришел.
      - В следующий раз я выкину вас из парадной двери! - Дез вернулся в свой номер, и, пока не закрылась сетчатая дверь, я успел заметить бледное лицо Делии Александер. Джордж Маккорд сорвал с плеч купальник, швырнул его наземь и потопал восвояси. Мои раздумья о случившемся были прерваны каким-то стрекотанием, доносившимся со стороны генератора, но исходившим не от него. Как ни хотелось мне вернуться домой и допить кока-колу, любопытство опять взяло верх.
      Звук был похож на вой старого гудка пожарной машины, но потом я понял, что это - циркулярная пила. Визг изменился в тоне. Будка с генератором и дровяной сарайчик стояли на самом краю поляны. Маленькая низинка, в которой была автостоянка, по мере приближения к сараям сменялась пологим подъемом. Отсюда тоже был виден задний фасад мотеля. Правда, смотреть было не на что, за исключением выщербленных ступенек и забранных сетками дверей. Добравшись до генератора, я заметил тучу опилок, ореолом окутавшую дверь дровяного сарая. Войдя в этот гам и желтый туман, я увидел двух человек, волосы и брови которых были покрыты опилками. Оба запихивали под нож пилы бревна. Главным образом, березовые, хотя попадалась и древесина других сортов. Я крикнул, но в таком хае меня никто не услышал. Выглянувшая откуда-то Джоан Харбисон отключила рубильник. Это напугало всех, кто был в сарае. Воцарившаяся тишина была подобна загнанному в силок животному. Двое мужчин у пилы растерянно моргали. Один из них (теперь я видел, что это был Ллойд) вытащил из ушей затычки и вытер лицо холщовой кепкой, предварительно выбив её о колено. Он вопросительно посмотрел сначала на Джоан, потом на меня, но не сумел прочесть на наших лицах никаких ответов.
      - Ллойд, пусть пила малость отдохнет, иначе она перегреется, сказала Джоан.
      Второй мужчина снял прикрывавший лицо шарф и тоже вытащил затычки. Это был сосед, живший за озером. Он положил последнее распиленное бревно на уже довольно высокий штабель.
      - Пойдемте отсюда, Бенни, здесь древесная пыль, - предложил Ллойд и пододвинул два похожих на барабаны чурбака, чтобы мы могли сесть.
      - Ллойд, вы приставали к Энею с просьбой отвести вас на озеро Литтл-Краммок. Вам удалось найти дорогу туда?
      - Путь давно известен. Я лишь хотел, чтобы Эней составил мне компанию. Здесь-то мы рабачили чуть ли не на всех озерах. Да, кстати, вы ведь знакомы с Долтом Риммером? - Он указал на второго мужчину, который уже раздраженно зыркал на меня, ощерив рот. Во всех северных лесах было не найти второго человека с такой неухоженной пастью. От большинства зубов остались только корни, побуревшие от чая или табака. Я напомнил Ллойду, что мы встречались во флигеле в четверг вечером.
      - Собираетесь на Литтл-Краммок?
      - Хочу поудить озерную форель и гольца, - ответил я.
      - Путь туда нелегкий, - сообщил мне Долт Риммер. - Лучше всего идти вверх по реке Йорк, а потом на север от Четырехугольного озера. На карте оно обозначено как Оленье. Рыбалка там отменная.
      Я улыбнулся Риммеру и вновь обратился к Ллойду:
      - Джоан говорит, другие туристы ходили на Литтл-Краммок. Может, на вид я и хлипкий, но вполне способен шагать по тропе и нести поклажу, если нужно.
      На этот раз улыбнулся Ллойд.
      - Литтл-Краммок лежит на тридцать футов выше нашего озера. Река, которая их соединяет...
      - Дэрвент, - вставил Долт Риммер, сверкнув глазами.
      - Да, на старых картах это название, но здесь её именуют не иначе как река Тома, в честь Тома Моуэта, десятника из лагеря лесорубов на Оленьем озере.
      - На карте оно названо Двуглавым, - опять подал голос Риммер.
      - Далеко ли можно подняться по реке на лодке?
      - Первые излучины можно миновать на моторке, если выйти точнехонько на стрежень. На каноэ проберетесь полумилей дальше, но потом начнутся сплошные мели и донные валуны.
      - А тропа идет вдоль правого берега и тянется примерно на милю к северу от озера.
      - Что ты мелешь, Долт? Дик Бернерс говорил мне, что она огибает плотину слева. На старых картах, Бенни, озеро обозначено как Краммок, потому что очень длинное, и северный конец его искривлен, - сказал Ллойд. Наверное, у меня был растерянный вид, потому что он добавил: - "Краммок" означает "пастуший посох", понятно? В это озеро впадает река, вытекающая из Соснового.
      - Которое на картах называется озеро Перси, - внес полную ясность Долт Риммер.
      - Почему бы тебе попросту не вычертить карту, Ллойд? - спросила стоявшая в стороне Джоан. - Это упростит дело. Пока вы с Долтом придете к согласию, вся рыба уснет от старости.
      Сидевший на чурбаке Долт казался тощим и нескладным, словно суставы и сочленения достались ему от другого, гораздо более крупного мужчины.
      - Там есть место для привала, хижина, какое-нибудь укрытие?
      - Лачуга Дика. Наверное, она до сих пор стоит. Никто не заглядывал туда после того, как они вынесли останки бедняги Дика. Это сделали Гловер и его люди.
      - А если вы хотите попасть туда другим путем, отправляйтесь по бревенчатой дороге мимо Кеттл-Пойнт.
      - Это мыс за мысом Гиффорд, - добавил Ллойд для пущей ясности.
      - Можно подняться по Дэрвент, она же река Тома.
      - Но на карте это Миссисипи, верно? - Спросил я.
      13.
      Мне понадобилось сорок пять минут, чтобы сварить вкрутую груду яиц и сварганить из них что-то похожее на ужин. Я подумывал взять в дорогу и рыбу, но потом решил не связываться с ней. Заглянув в холодильник, я решил, что в мое отсутствие эти куски рыбы, должно быть, безудержно размножились. В конце концов я прихватил с собой остатки индейки.
      Прежде чем я покинул Ллойда, он вычертил для меня путеводную карту, объяснил, как добраться до Литтл-Краммок и где (по мнению двух человек как минимум) стоит хижина Дика Бернерса.
      На стоянке, между "ламбогини" и патрульной машиной, притулилась ещё какая-то тачка, доселе мною невиданная. От озера доносились голоса, скорее даже смех и визг, сопутствующие всевозможным удовольствиям. Большинство жителей усадьбы собралось на причале. Сисси и дети вновь прибывшей четы выбирались из воды. Алин продолжала трудиться над своим загаром, а Уэстморленд с Делией приближались к берегу на весельной лодке. Все эти декорации готовились, пока я занимался стряпней. Ни Джорджа, ни Дэвида Киппа поблизости не было. В шезлонге восседал незнакомец с брюшком; в кулаке у него была зажата банка пива, а на плече лежала рука Джоан Харбисон. У него была круглая физиономия довольно спортивного образца, хотя черты её оставались совершенно неподвижными. Человек был облачен в желто-бурые шорты, на голове - матросский берет, нахлобученный задом-наперед и надвинутый на глаза. Джоан льнула к мужчине и, очевидно, рассказывала ему о событиях прошедшей недели. Роджер Кипп стоял в сторонке, наблюдая за ними и не зная, как быть перед лицом женского непостоянства. Его брат, Крис, звал Роджера фотографировать. Я подошел к остальным. Джоан представила меня мужчине. Майк Харбисон снял свою матросскую шапку, обнажив седые кудри, которые выглядели скорее как произведение какого-нибудь изобретательного парикмахера из Торонто, нежели как творение матери-природы. На Харбисоне была майка фирмы "Лакост", и маленький крокодильчик тыкался носом в его левый сосок.