Глава 19. ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОГОВ АННВНА

Наиболее древние мифы и легенды о богах бриттов посвящены божествам из семейства Пвилла, ассоциируемым с юго-западным районом Уэльса, который римляне именовали Демецией, а бритты — Дифедом. Первая из «Четырех Ветвей Мабиноги» рассказывает о том, как «Пвилл, князь Дифеда», получил право именоваться Пенн Аннвн, то есть «Владыка Аида». По правде сказать, не так-то просто объяснить, почему один и тот же персонаж мог быть и смертным князем, пускай даже и легендарным, и правителем таинственного Потустороннего мира, совмещая в своем лице две противоречащие друг другу древние традиции. Однако для эпохи более архаической, чем эпоха кодификации и литературной обработки этих легенд, никакого насильственного совмещения и не требовалось, ибо обе легенды не воспринимались как нечто противоречивое. Когда Пвилл, владыка Аннвна, выступал в роли персонажа мифов, эти предания были еще живы, и неведомая и загадочная страна Дифед, населенная туземцами-иберами, которых этнографическая фантазия древних кельтов забросила в столь дальние края, представлялась племенам, жившим на восточном берегу пограничной реки Тиви, находящейся во власти Аннвна и даже пребывающей в некой теневой реальности. Но со временем здешние кельты становились все смелее и часто наведывались на другой берег Тиви; они-то и убедились, что Дифед ничем не отличается от прочих земель. Хотя тамошние жители и не принадлежали к племени кельтов, они были такими же существами из плоти и крови. И хотя эта провинция и в позднейшие времена сохранила свое название, означающее «Земля Иллюзий» и «Край Очарования», она перестала казаться средневековым авторам, в частности, валлийскому поэту XIV века Даридд аб Гвилиму, Аидом (Гадесом), то есть Потусторонним миром. Отныне призрачный Аид сложил свои шатры и навсегда ушел за море или даже под волны морские.

История о Пвилле, князе Дифеда, как переводится название «Мабиноги Пвилла, князя Дифеда», повествует о том, что некогда в Аннвне вспыхнула война между двумя его королями — или, что более вероятно, двумя наиболее влиятельными из тамошних вождей. Во время этой войны Арван Серебряный Язык и Хафган Ясный как Лето одновременно напали на владения друг друга. В долгой борьбе Арван потерпел явную неудачу и вынужден был отправиться в земной мир, чтобы заручиться поддержкой славных смертных воинов.

В те времена двор Пвилла, князя Дифеда, находился в Арбете. Однако сам князь отправился на охоту в Глин Кух — район, известный в наши дни как долина на границе двух графств — Пемброкшир и Кармартеншир. Подобно многим и многим владыкам средневековых европейских и восточных романов, в момент начала сюжетной интриги он оказался вдали от своей свиты и заблудился. Некоторое время он еще слышал вдалеке лай собак и даже узнавал их, но затем внезапно услышал голоса другой стаи, приближавшейся к нему. Не успел он толком понять, кто это, как прямо перед ним показался прекрасный благородный олень, за которым буквально по пятам гналась свора странного вида собак. Поначалу Пвилл не обратил на оленя особого внимания, поскольку во все глаза уставился на собак. Он «повидал на своем веку немало разных псов, но таких удивительных ему довелось видеть впервые. Их шерсть сверкала ослепительной белизной, уши были красными, как кровь, а глаза — огненно-красными; так что красный цвет ушей еще более подчеркивал белизну их тел». Да, это были — хотя Пвиллу и не доводилось видеть их прежде — собаки знаменитой аидской породы, с белой шерстью и красными ушами, с которыми мы не раз встречались на страницах гэльских легенд и которых, по преданию, и сегодня иногда еще можно увидеть по ночам на холмах Уэльса. Убедившись, что за сворой не видно всадника-хозяина, Пвилл отогнал псов от уже мертвого оленя и позвал свою собственную свору.

Не успел он это сделать, как прямо перед ним возник «некий муж верхом на огромном светло-сером скакуне; на шее у него висел охотничий рог, а сам он был одет в серый шерстяной наряд, покрой которого выдавал охотника» и принялся упрекать Пвилла за нечестное поведение. «Мне никогда еще не доводилось видеть большего бесчестья проговорил он. — Ты нагло отогнал моих собак, которые затравили оленя, и спустил на него своих собственных. И хотя я не вправе требовать с тебя выкуп за это, клянусь, что сам причиню тебе столько вреда, что это обойдется тебе дороже целой сотни оленей!» Пвилл назвал свои имя и титул и, узнав имя и ранг незнакомца, предложил ему выплатить виру за свою вину. Незнакомец тоже представился — это оказался Аравн, король Аннвна, — и заявил, что Пвилл может заслужить прощение одним-единственным способом: отправиться в бой вместо него, Аравна, и сразиться с самим Хафганом. Пвилл согласился на такое условие, и Аравн тотчас передал свой облик князю, и тот стал как две капли воды похож на владыку Аида, так что никто, в том числе и жена самого Apавна, не смог бы узнать, что перед ними не король, а всего лишь смертный князь. Затем он тайной тропой проводил Пвилла в Аннвн и поставил перед воротами своего собственного замка, приказав тому каждый год в один и тот же день возвращаться на то самое место, на котором они встретились. Сам же Аравн принял облик Пвилла и возвратился вместо него в Арбет.

Никто во всем Аннвне даже не заподозрил, что Пвилл поступает не совсем так, как подобает королю. Он провел целый год, управляя своим новым королевством, выезжая на охоту, устраивая пиры и праздники менестрелей. Жена Аравна, самая прекрасная женщина из всех, каких ему только доводилось видеть, ни днем, ни ночью не разлучались с ним, но он вел себя благородно и не желал обмануть доверие, оказанное ему настоящим королем. Наконец настал день, когда он смог встретиться с Хафганом в поединке на поле боя. Последовал страшный удар, и Пвилл, роковой соперник Хафгана, поразил своего противника копьем, да так, что оно прошло сквозь круп его коня, в щепы раскололо его щит и смертельно ранило одного из властелинов Аида. Умирающего Хафгана унесли с поля боя, а Пвилл, в облике Аравна, принял под свою власть прежних вассалов павшего короля и простер свой скипетр над его владениями. Затем в назначенный день он отправился в Глин Кух, чтобы встретиться с Аравном.

Они вновь поменялись обликами, и каждый возвратился в свои законные владения. Вернувшись, Пвилл обнаружил, что никто еще не правил Дифедом так хорошо и край никогда еще не знал такого процветания, как в минувшем году. Что же касается Аравна, он узнал, что его главный враг погиб, а владения значительно расширились. А когда он поцеловал свою жену, она удивленно спросила его, что с ним случилось: ведь он целый год даже не прикасался к ней. Тогда он поведал ей всю правду, и они согласились, что приобрели в лице Аравна верного и благородного друга.

После этого короли Аннвна и Дифеда еще более укрепили взаимную дружбу. Впредь Пвилл стал время от времени именоваться не князем Дифеда, а Пен Аннвном, то есть «Владыкой Аннвна».

Второй вполне мифологический эпизод из «Мабиноги Пвилла, князя Дифеда» повествует о том, как Пвиллу удалось взять в жены Рианнон, хотя та была не ровней ему, будучи богиней — то ли рассвета, то ли луны. Неподалеку от дворца Пвилла в Арбете был некий курган, обладавший магическими свойствами. С тем, кто садился на него, случалось одно из двух: либо он вскоре бывал ранен или получал удар, либо с ним случалось какое-нибудь чудо. И вот однажды Пвилл решил проверить, как подействует на него курган. И он отправился к кургану и уселся на него.

Никакого удара с ним не случилось, но вскоре, сидя у подножия кургана, Пвилл увидел направлявшуюся к нему «леди в сверкающем золотом одеянии на огромном белоснежном коне». Она медленно приближалась. Пвилл послал к ней гонца-скорохода спросить, кто она, но та, по вернувшись, двинулась прочь. И хотя казалось, что она едет совсем медленно, скороходу никак не удавалось догнать ее. В конце концов тот прекратил бесполезное преследование, и леди вскоре скрылась из виду.

На следующий день Пвилл вновь отправился к кургану. Леди вновь показалась вдали, и на этот раз Пвилл послал к ней верхового гонца. Поначалу гонец скакал такой же рысью, как и леди, но затем, поняв, что так он никогда не нагонит ее, пустил коня в галоп. Но с какой бы скоростью он ни скакал, ему так и не удалось ни на шаг приблизиться к леди, хотя она, казалось, находилась всего в нескольких шагах от Пвилла и его гонца.

На третий день Пвилл решил сам отправиться к леди. Она двигалась медленно и плавно, и поначалу Пвилл ехал не спеша, а затем пустил своего коня вскачь. Но, увы, его усилия закончились тем же результатом, вернее — оказались безрезультатными. Наконец, отчаявшись приблизиться к таинственной леди, он взмолился к ней и попросил о остановиться.

— Я с радостью сделаю это для тебя, — отвечала та, право, для твоего коня было бы куда лучше, если бы ты давно попросил меня об этом. — Затем прекрасная леди поведала Пвиллу, что ее зовут Рианнон и что она — дочь Хефейдд Хена. Знатные сановники ее страны решили выдать ее замуж против ее воли, и она прибыла сюда на поиски Пвилла, ибо он, и только он ей по сердцу. Пвилл с радостным трепетом услышал эти слова, ибо Рианнон в его глазах была самой прекрасной девой на свете. Прежде чем расстаться, они поклялись друг другу в верности, и Пвилл и обещал ей в тот же день, спустя двенадцать месяцев, прибыть во дворец ее отца. После этого леди исчезла, а Пвилл возвратился к себе Арбет.

В назначенный день Пвилл, в сопровождении сотни воинов, отправился в гости к Хейфедд Хену. Во дворце его ожидал радушный прием; в его честь был устроен торжественный пир, распоряжаться которым было предложено ему самому, что кельты предлагали только самым высоким и дорогим гостям. И когда все уселись за стол, а самого Пвилла усадили между Рианнон и ее отцом, в зал неожиданно вошел высокий, стройный юноша с золотисто-каштановыми кудрями, почтительно приветствовал Пвилла и попросил подарить ему что-нибудь.

— О, будь только моя воля, — в раздумье протянул Пвилл, — я охотно подарил бы тебе все, чего бы ты ни пожелал. Тогда незнакомец сбросил притворную личину просителя и, обратившись к гостям, призвал их быть свидетелями, что Пвилл пообещал ему дать все, что тот ни попросит, и потребовал отдать Рианнон ему в жены. Пвилл вконец растерялся.

— Помолчи и ничего не отвечай, — шепнула ему мудрая Рианнон. — Не рождался еще человек, который обращал бы шутки во зло так нагло, как этот.

— Прости, госпожа, — отвечал Пвилл, — я даже не знаю, кто это.

— Это тот самый нелюбимый жених, за которого они хотели выдать меня против моей воли, — отвечала дева. — Это Гвавл, сын Клад [85]. Тебе придется отдать меня ему, не то твое имя будет покрыто позором.

— Ни за что и никогда, — возразил Пвилл. — Отдай ему меня, — настаивала Рианнон, — а я сумею устроить так, что никогда не буду принадлежать ему.

В конце концов Пвилл обещал Гвавлу, что ровно через год устроит пир, на котором и отдаст ему прекрасную Рианнон. Пролетел год, настал назначенный день, отец устроил пир, и Рианнон покорно села рядом с нелюбимым женихом. Но под окнами дворца Пвилл поджидал свою возлюбленную с верными слугами. Когда пир был в самом разгаре, он вошел в зал, облачившись в самые грубые, рваные одежды, гремя стоптанными башмаками и перебросив через плечо старую кожаную суму. Сума эта была поистине волшебной; ее вручила своему возлюбленному сама Рианнон, научив его пользоваться ею. Волшебное свойство сумы заключалось в том, что, сколько бы всякого добра в нее ни клали, она никогда не наполнялась доверху.

— Прошу тебя, подай мне что-нибудь, — обратился Пвилл к Гвавлу.

— Чего же ты хочешь? — возразил Гвавл.

— Я человек бедный, и, если на то будет твоя милость и я хотел бы наполнить эту суму мясом.

Гвавл заявил, что «просьба вполне резонная», и приказал своим слугам наполнить суму мясом, но чем больше те кидали в нее кусков ветчины и окороков, тем больше места в ней оставалось. Гвавл был донельзя удивлен и спросил, что же это за сума такая. Пвилл отвечал, что его сума ни когда не сможет наполниться доверху до тех пор, пока кто-нибудь из лордов или владельцев земель не заберется в нее и не примется уминать добро ногами.

— Что ж, помоги нищему, — обратилась Рианнон к Гвавлу.

С большой охотой, — отвечал тот, поставил обе ноги в суму, но, как только он оказался в ней, Пвилл мигом закрыл суму над головой Гвавла и крепко затянул на ней петлю. Затем он протрубил в рог, и его слуги тотчас вбежали в зал.

— Что это там ворочается у тебя в суме? — переглядываясь, спрашивали один за другим.

— Барсук, да еще какой! — отвечал Пвилл. Услышав слова Пвилла, слуги накинулись на мешок и принялись пинать и бить его. Так, гласит история, и появилась игра «Барсук в мешке».

Однако для Гвавла все закончилось куда лучше, чем обычно это кончается для «барсука», поскольку за него заступился сам Нейфедд Хен. Пвилл охотно согласился вы пустить его при условии, что тот никогда больше не будет добиваться руки Рианнон и поклянется впредь не мстить ему. Гвавл поспешно согласился, принес все требуемые клятвы и тотчас, ворча и стеная, удалился в свои владения залечивать раны и синяки.

Владения Гвавла, вне всякого сомнения, находились на небесах, ибо он был не кто иной, как бог Солнца. Его явно выдает его имя, поскольку Гвавл означает «свет». Таким образом, здесь речь идет о победе сил тьмы, продолжавшейся всего несколько часов. В честь этой победы в календаре древних кельтов существовал особый праздник Самхейн, или Конец Лета.

После этого ничто более не препятствовало браку Пвилл и Рианнон. Она стала его женой и отправилась вместе с ним в Дифед.

После свадьбы у них целых три года не появлялось наследника, так что аристократы Дифеда были очень недовольны. Они обратились к Пвиллу с обращением, требуя, чтобы он взял себе другую жену вместо Рианнон. Он попросил знать подождать еще год. Те согласились, и к концу назначенного срока у князя наконец родился долгожданный сын. Однако в самую ночь его рождения шесть бывалых женщин-повитух, призванных следить за Рианнон, как одна уснули крепким сном, а когда проснулись, то обнаружили, что новорожденный мальчик исчез. Насмерть перепугавшись и опасаясь лишиться головы за свою нерадивость, они условились поклясться перед князем, будто Рианнон сразу же после родов… съела собственное дитя. Затем они поспешно умертвили нескольких щенков, выпачкали их кровью лицо и руки спящей Рианнон, а рядом с ней положили несколько окровавленных косточек. После этого они подняли ужасный крик, разбудили измученную госпожу и обвинили ее во всем случившемся. Она клялась, что ничего не знала о мнимой смерти сына, но коварные повитухи настаивали, будто видели, как Рианнон пожирала младенца, но не смогли ей помешать. Друиды в те дни были недостаточно искушенными знатоками анатомии и не смогли отличить кости ребенка от костей щенка и на основании клятв повитух обвинили Рианнон в убийстве сына. Но Пвилл и после этого не захотел прогнать ее, наложив на нее необычную епитимью. Целых семь лет она должна была сидеть возле конской привязи у ворот дворца и предлагать гостям отвезти их во дворец… на собственной спине. «Однако ей это редко удавалось, — говорится в „Мабиноги“, — ибо мало кто соглашался проехаться верхом на такой преступнице».

Все происшедшее потом с сыном Рианнон окутано для автора «Мабиноги» покровом глубокой тайны. И тем не менее оно явно связано со столь же таинственным исчезновением жеребят волшебной кобылицы, принадлежавшей Тернион Тврив Влианту, одному из вассалов Пвилла. Более этого, жеребята исчезали каждый раз в ночь под Первое мая — то есть на Белтейн, кельтский праздник в честь бога Солнца. По легенде, каждый год в ночь под Первое мая волшебная кобылица приносит жеребят, но никто во всем свете не знает, куда они потом исчезают. Наконец Тернион решил все разузнать. Он заманил кобылицу в свой дом и запер ее, а затем схватил оружие и принялся наблюдать за ней. Ровно в полночь у нее родился жеребенок. Едва он появился на свет, как послышался оглушительный шум сквозь окно в дом проникла громадная рука с ужасными когтями и схватила жеребенка. Тернион тотчас ударил по руке своим мечом и отрубил ее. После этого он услышал жалобный плач и, распахнув дверь, увидел ребенка в пеленках, завернутого в дорогую атласную мантию. Взяв ребенка на руки, Тернион позвал жену, и они решили усыновить малыша. Они дали новорожденному имя Гври Bаллт Эйрин, то есть Гври Золотые Кудри. Ребенок быстро подрастал, и чем старше становился, тем сильнее, как сразу же догадался Тернион, делался похож на Пвилла. И тогда Тернион вспомнил, что нашел единственного подкидыша в ту самую ночь, когда у Рианнон пропал новорожденный ребенок. Он опять посоветовался с женой, и они решили, что их приемный сын, коего они обрели столь таинственным образом, и есть тот самый загадочно исчезнувший младенец Рианнон. Супруги посчитали, что нехорошо им прятать у себя чужого ребенка, когда его настоящая мать, добрая Рианнон, вынуждена безвинно терпеть унижения.

В тот же день Тернион поспешил в Арбет, взяв с собою своего воспитанника. Прибыв ко дворцу, они увидели, что Рианнон, как обычно, сидит у ворот, и, как и прочие гости не позволили ей отвезти их на спине прямо к Пвиллу. Пвилл дружелюбно приветствовал их, и в тот же вечер Тернион за ужином рассказал князю и его жене всю эту историю с начала до конца, а затем подвел к Рианнон ее собственного сына.

Как только все присутствовавшие во дворце увидели мальчика, они сразу же признали его сыном Пвилла и радостно приветствовали его, и Пендаран Дифед, верховный друид королевства, дал ему новое имя. Он назвал его «Придери», что значит «страдания», по первому слову, произнесенному матерью мальчика, едва она увидела сына. Ибо она сказала: "Страдания мои окончены, если все это — правда".

Глава 20. СВАТОВСТВО К БРАНВЕН И ГОЛОВА БРАНА

В «Мабиноги Бранвен, дочери Ллира», второй из «Четырех Ветвей», рассказывается, что Придери, достигнув зрелости и женившись на вдове по имени Кигфа, однажды, в качестве гостя или вассала, явился ко двору верховного бога Аида — самого Брана, сына бога моря Ллира. Двор детей Ллира, Брана и его сестры Бранвен, по прозвищу «Прекрасная Грудь», его единокровного брата Манавидана, а также двоих сыновей матери Манавидана, Пенардун, от ее первого брака, находился тогда в так называемой Твр Бранвен, то есть «Башне Бранвен», сегодня именуемой Харлех. Усевшись на край скалы и устремив взоры в морскую даль, они вскоре увидели тринадцать кораблей, приближающихся под всеми парусами со стороны Ирландии. Флотилия тем временем подошла к самому берегу, и Бран послал гонца узнать, кто эти незнакомцы, откуда они прибыли и что им надо в здешних краях. В ответ гонец услышал, что это — корабли Матолвха, короля Ирландии, и что тот прибыл просить у Брана отдать ему в жены свою сестру, прекрасную Бранвен. Бран согласился, и они условились, что местом пышного свадебного пира будет Эйберфроу в Англси. Матолвх со своим флотом должен будет прибыть туда по морю, а Бран со своей свитой — сухопутным путем. Прибыв в назначенное место, они соорудили временные палаты, ибо «никакой дом не был достойным принять Брана Блаженного». Так Бранвен стала женой короля Ирландии [86].

Однако их отношениям недолго суждено было оставаться такими дружескими. Из двух сыновей жены Ллира, Пенардун, матери Манавидана, первого звали Нисен, а второго — Эфнисен. Нисен более всего на свете любил мир и покой и всегда мог «примирить между собой своих братьев, даже если между ними вспыхнула ссора». Эфнисен же, наоборот, «мог мигом поссорить между собой братьев, даже когда те мирно беседовали». И вот теперь Эфнисен был вне себя от ярости: с ним ведь не посоветовались, решив выдать Бранвен замуж. В отместку за это он коварно отрезал губы, уши, брови и хвосты всем коням Матолвха и его свиты.

Когда король Ирландии узнал о случившемся, он был буквально взбешен нанесенным ему оскорблением, но Бран дважды посылал к нему послов, объяснив, что все это было сделано без его ведома, чтобы поссорить их. Он обещал в качестве возмещения отдать Матолвху здорового скакуна за каждого коня, покалеченного Эфнисеном, а в придачу — поставец из серебра, ростом с самого Матолвха, и золотое блюдо величиной с лицо короля Ирландии. Помимо всех этих даров, он преподнес Матолвху волшебный котел, некогда украденный из Ирландии. Магическое свойство этого котла заключалось в том, что, если в него положить любого смертельно раненного воина, тот выздоравливал как ни в чем не бывало, правда при условии, что он не лишился дара речи. Король Ирландии с готовностью принял все эти дары, предал забвению нанесенное ему оскорбление, возобновил самые добрые, дружеские отношения с детьми Ллира и наконец отплыл вместе с Бранвен в Ирландию.