– Здравствуйте, Джим, – встретила его улыбкой Кристина.
      Его охватило непреодолимое волнение.
      – Здравствуйте, – поперхнувшись, ответил он. Поборов искушение пощупать, не съехал ли на сторону галстук, не забились ли внутрь клапаны карманов, не расстегнуты ли где-нибудь пуговицы, он осторожно сел напротив Кристины. Сегодня на ней был жакет цвета сливы из того же материала, что юбка; и костюм, и белая блузка казались только что отглаженными. Она была так нечеловечески хороша, что Диксон стал лихорадочно придумывать, что бы ей такое сказать, совершенно обратное тому, с чем он шел сюда, и от этих усилий у него даже закружилась голова.
      – Как поживаете? – спросила Кристина.
      – Ничего, спасибо, я все время работал. Надеюсь, вам удалось уйти без всяких осложнений?
      – К сожалению, нет.
      – Как неприятно! Что же случилось?
      – Мне кажется, Бертран кое-что подозревает. Я сказала, что у меня дела в городе. Я не стала уточнять, потому что, по-моему, это выглядело бы немного…
      – Правильно. И как он к этому отнесся?
      – Наговорил кучу всяких слов о том, что я сама себе хозяйка и вольна делать, что хочу, и никоим образом не должна чувствовать себя связанной. И от этого мне стало очень не по себе.
      – Да, я понимаю.
      Кристина наклонилась вперед и положила локти на разделявший их низкий круглый столик.
      – Видите ли, Джим, по совести говоря, очень нехорошо, что я вообще согласилась прийти сюда. Но я обещала, значит, не могла не прийти. И, конечно, мне этого хотелось не меньше, чем тогда, когда вы меня пригласили. Но я все обдумала и решила… Слушайте, может, мы сначала выпьем чаю, а поговорим потом?
      – Нет, лучше скажите сразу, что бы вы там ни надумали.
      – Ну хорошо. Вот что, Джим: очевидно, когда вы пригласили меня сюда, я немножко потеряла голову. Мне кажется, имей я время подумать о том, что делаю, я не согласилась бы. Напрасно, конечно, я начинаю прямо с этого, мы ведь едва успели поздороваться, но вы понимаете, о чем я говорю, не правда ли?
      Диксону и в голову не пришло, что слова Кристины значительно облегчают его задачу.
      – Насколько я понял, вы не хотите встречаться со мной? – глухо спросил он.
      – Я, право, не представляю себе, как мы могли бы встречаться. А вы? Напрасно, конечно, я сразу начала этот разговор, но все это не выходит у меня из головы. Ведь вы, так сказать, привязаны к месту, правда? Или, может быть, вы часто ездите в Лондон?
      – Нет, я почти там не бываю.
      – Значит, мы можем видеться, только если Бертран пригласит меня погостить у его родителей, как сейчас, и я буду всегда чувствовать себя довольно скверно, когда мне придется убегать, чтобы повидаться с вами. И во всяком случае… – Кристина остановилась, и на лице ее появилось выражение, заставившее Диксона обернуться.
      Неслышно подошедший по ковру молодой официант стоял за его спиной, переминаясь с ноги на ногу и шумно дыша через рот. Диксон подумал, что никогда еще не видел человеческой фигуры, выражающей такую наглость без всякой помощи слов, жестов или гримас. Этот малый помахивал серебряным подносиком, пытаясь изобразить непринужденную грацию, и смотрел мимо Диксона на Кристину.
      – Чай для двоих, пожалуйста, – сказал Диксон. Официант слабо улыбнулся Кристине, словно выражая ей свое снисходительное, но искреннее соболезнование, затем повернулся и пошел, подбивая коленом поднос.
      – Простите, что вы хотели сказать? – спросил Диксон Кристину.
      – Да просто я… ну… связана с Бертраном, вот и все. Не то чтоб у меня были какие-нибудь обязательства по отношению к нему или что-нибудь в этом роде. Но я не хочу делать глупости. Я не считаю, конечно, что видеться с вами – глупо. Ох, кажется, я не смогу объяснить хоть сколько-нибудь толково. – Мало-помалу и тон ее и манера держаться снова становились «благочопорными». – Боюсь, мне только и остается, что просить вас понять. Я знаю, так всегда говорится в подобных случаях, и кажется, я и сама себя не вполне понимаю, поэтому не могу требовать, чтобы вы меня поняли, но что же делать?
      – Вы однажды сказали, что Бертран вызывает у вас раздражение; вы отказываетесь от этих слов?
      – Нет, это правда. Сейчас я просто стараюсь обходить острые углы. А они все такие же острые, как тогда, когда мы говорили об этом в такси. Но я должна побороть себя – нельзя же всегда делать то, что тебе хочется. Люди ведь не могут все время вести себя так, как мне нравится. В таких отношениях, какие у меня с Бертраном, обязательно бывают скачки то вверх, то вниз. И нечего рвать и метать, надо принимать все как есть, хочется мне этого или нет. Плохо то, что все это задевает и вас.
      – Обо мне не беспокойтесь, – сказал Диксон. – Поступайте, как для вас будет лучше.
      – Как бы я ни поступила, все равно будет плохо, – ответила Кристина. – Очевидно, я делаю много глупостей. – Сейчас она говорила уже совсем как гувернантка, но Диксон даже не заметил этого. – Главное, я не хочу, чтобы вы считали меня легкомысленной потому, что я целовалась с вами и согласилась прийти сегодня, ну, и прочее. Я отвечаю за все свои слова, иначе я просто не сказала бы вам ничего. И не думайте, что я так вела себя просто из озорства или что теперь вы мне перестали нравиться. Это неправда, и вы не должны так думать.
      – Ничего, Кристина. О том случае вы забудьте. О, вот и чай.
      Официант снова возник рядом с Диксоном, держа в руках нагруженный поднос. Он опустил, вернее, почти уронил поднос, но, подхватив его на расстоянии дюйма от поверхности стола, поставил с отвратительно преувеличенной осторожностью. Выпрямившись, он послал еще одну улыбку, на этот раз Диксону, затем помедлил, как бы подчеркивая свое нежелание расставлять чайные принадлежности, и удалился, притворно хромая на одну ногу.
      Кристина принялась расставлять посуду и наливать чай.
      – Простите меня, Джим, – сказала она, передавая Диксону чашку. – Мне очень жаль, что все так сложилось. Хотите сандвич?
      – Нет, спасибо, мне не хочется есть.
      Кристина кивнула и с явным аппетитом принялась за еду. Диксона заинтересовало это традиционное отсутствие не менее традиционной чувствительности, – пожалуй, первый раз в жизни он наблюдал то, что принято считать типично женским поведением.
      – В конце концов, – сказала Кристина, – у вас же есть обязательства по отношению к Маргарет, не так ли?
      Он прерывисто вздохнул; хотя самое трудное в этом разговоре теоретически осталось позади, он все же нервничал – пока его еще не охватило оцепенение, которого, впрочем, не избежать.
      – Да, – ответил он. – Это я и хотел вам сказать сегодня, только вы меня опередили. Я пришел сюда сказать, что, по-моему, мы не должны больше видеться из-за моих отношений с Маргарет.
      – Понимаю. – Она принялась за второй сандвич.
      – Дело в том, что за последние дни в наших отношениях наступил кризис. Особенно после бала.
      Кристина бросила на него быстрый взгляд.
      – У вас тогда была ссора?
      – Да, пожалуй, можно назвать и так. А в сущности, гораздо больше, чем ссора.
      – Ну вот, видите, сколько вышло неприятностей из-за того, что я потихоньку уехала с вами.
      – Не говорите глупостей, Кристина, – с досадой сказал Диксон. – Можно подумать, будто все затеяли вы. Если кто-либо должен отвечать за эти неприятности, как вы изволили выразиться, то только я. Правда, я не считаю себя виноватым – так же, как и вас. Все произошло совсем естественно. И не упрекайте себя, мне это кажется наигранным.
      – Простите, я, должно быть, не сумела найти подходящих слов. Но уверяю вас, ничего неискреннего я не сказала.
      – Да я в этом и не сомневаюсь. Не думайте, что я на вас злюсь. Просто меня очень мучает история с Маргарет.
      – Вы сильно поссорились? Что она вам сказала?
      – Она наговорила Бог знает чего. Кажется, было сказано все, что можно было сказать.
      – Ну, это звучит грозно. Что же, собственно, произошло?
      Диксон снова вздохнул и отхлебнул чаю.
      – Все это так… сложно. Боюсь, вам будет скучно слушать.
      – Нисколько. Расскажите, если у вас есть желание. В конце концов теперь ваша очередь.
      Улыбка, сопровождавшая эти слова, совсем сбила Диксона с толку. Неужели Кристине все это кажется смешным?
      – Верно, – угрюмо произнес он. – Видите ли, тут очень многое связано с одной прошлой… историей. Маргарет порядочная девушка и нравится мне – по крайней мере нравилась бы, если бы захотела. Но я оказался связанным с нею совершенно случайно, хотя это может показаться нелепым. Когда я познакомился с нею – это было в октябре прошлого года, – у нее был роман с одним типом по имени Кэчпоул… – Диксон вкратце, но почти ничего не смягчая, рассказал историю своих отношении с Маргарет, кончая вчерашним вечером в кино. Он предложил сигарету Кристине, съевшей все, что принес официант, закурил сам и сказал: – И вот теперь все более или менее началось сначала, хотя я не испытываю особого желания объяснить, что значит «все сначала». Впрочем, это и в самом деле неясно. Кстати, она, по-моему, не знает, насколько вы меня интересуете, и вряд ли поблагодарит меня, если я ей скажу всю правду.
      Кристина, избегая встречаться с ним взглядом, неумело попыхивала сигаретой.
      – Как она вела себя, когда вы вчера расставались? – равнодушным тоном спросила она.
      – Так же, как и весь вечер, спокойно и с виду вполне разумно. О, я знаю, это звучит как-то обидно для нее; я не хотел сказать, что… я хотел… ну, просто она ничуть не казалась взвинченной, в ней не чувствовалось такого нервного напряжения, как всегда.
      – По-вашему, теперь, когда она думает, что все уладилось, она и дальше будет такой?
      – Должен признаться, что я начинаю надеяться… – Эта высказанная вслух надежда внезапно показалась ему смехотворно наивной. – Впрочем, не знаю. Вообще это не так уж важно.
      – У меня такое впечатление, будто эта история доставляет вам мало радости.
      – В самом деле? Да, это, конечно, нелегко.
      – И вряд ли вам будет легче, не так ли? – Диксон, уязвленный этим вопросом, промолчал, и Кристина продолжала, стряхивая пепел на блюдце: – Наверное, вам неприятно это слышать, но ведь вы сами должны понимать, что ни вы, ни она не будете счастливы вместе.
      Диксон старался подавить раздражение.
      – Да, пожалуй, но тут уж ничего не поделаешь. Разойтись мы тоже не можем, вот и все.
      – Ну и что же вы намерены предпринять? Обручитесь с ней или как?
      С таким же любопытством несколько недель назад она расспрашивала его, много ли он пьет.
      – Не знаю, – сухо ответил Диксон, стараясь не думать о перспективе помолвки с Маргарет, – возможно, если все пойдет и дальше так.
      Кристина, казалось, не замечала враждебных ноток в его голосе. Повернувшись на стуле, она оглядела зал и сказала наставительным тоном:
      – Похоже, что мы с вами уже пристроены. В конце концов это совсем неплохо.
      Безапелляционность этого неуместного замечания окончательно взбесила Диксона, и он запальчиво сказал:
      – Да, если разобраться, то мы с вами стоим друг друга. Вы намерены продолжать ваш маленький роман с Бертраном, ибо, по-вашему, несмотря на неизбежный риск, это, в общем, гораздо надежнее, чем связывать свою судьбу со мной. Вы знаете, каких подвохов можно ждать от него, но вам неизвестно, на какие подвохи способен я. А я остаюсь с Маргарет потому, что у меня не хватает духа предоставить ей самой заботиться о себе, и я не делаю того, чего хочу, потому что боюсь… Скучная, мелочная осторожность – вот в чем грешны мы оба; это даже нельзя назвать верностью Первому номеру. – Он поглядел на Кристину с легким презрением и был неприятно поражен, увидев в ее глазах то же самое. – Вот так-то, и – что хуже всего – при этом я буду вести себя по-прежнему. Видите, как мало толку оттого, что знаешь цену своему поведению.
      Почему-то при последних словах он подумал, что мог бы в одну минуту уничтожить привязанность Кристины к Бертрану; стоит только рассказать ей то, что он услышал от Кэрол. Но Кристина, наверное, и без него все знает, быть может, она настолько увлечена Бертраном, что не порвет с ним даже из-за этого и скорее согласится делить его с другой, чем отказаться от него. Но как бы то ни было, что она подумает о нем, Диксоне, если он сейчас заговорит на эту тему? Нет, надо выкинуть это из головы. Очевидно, ему так никогда и не представится удобного случая разоблачить Бертрана перед кем бы то ни было, и это огромная несправедливость, если принять во внимание, как честно он держал язык за зубами и как долго ждал подходящего момента.
      Кристина сидела, склонив голову – как пушисты ее волосы! – над блюдцем, в котором тушила сигарету.
      – Мне кажется, вы делаете из мухи слона. Между нами не произошло ничего такого, о чем стоило бы говорить, – сказала она, не поднимая лица.
      – Согласен, но это не повод…
      Кристина взглянула ему в глаза, покраснела, и он сразу умолк.
      – По-моему, вы говорите просто глупости, – сказала она с чуть заметными интонациями кокни, которые Диксон и прежде иногда у нее улавливал. – Вы, как видно, считаете, что можете что-то этим доказать. Конечно, вы правы насчет нас с вами; но вы говорите так, будто мы только так и поступаем. А не думаете ли вы, что люди по доброй воле совершают некоторые поступки: потому что они хотят сделать так, чтобы было лучше? Не понимаю, зачем называть стремление выбрать наилучший путь осторожностью и даже трусостью? Поступать так, как требует долг, иногда ужасно тяжело, но это вовсе не значит, что это неправильно. Судя по некоторым вашим словам, вы, кажется, думаете, что я живу с Бертраном. Плохо же вы знаете женщин! И раз вы так думаете, неудивительно, что вам нелегко! Вы из той породы людей, которые никогда не бывают счастливы, как бы они ни поступали. Пожалуй, я пойду, Джим, нет никакого смысла…
      – Нет, не уходите, – вдруг взмолился Диксон. События развертывались слишком быстро для него. – Не сердитесь, посидите еще минутку.
      – Я не сержусь. Просто мне все это уже надоело.
      – Мне тоже.
      – Четыре шиллинга, – заявил официант, вырастая рядом с Диксоном. В первый раз они услышали его голос, наводивший на мысль, что у этого малого во рту недожеванная конфета.
      Порывшись в карманах, Диксон вытащил две полукроны. Он обрадовался, что их прервали, – по крайней мере он мог восстановить душевное равновесие.
      – Так как же, будем мы видеться или нет? – спросил он, когда официант удалился.
      – Один раз, во всяком случае, увидимся. Я буду на вашей лекции, а до того – на приеме у декана.
      – Господи, Кристина, не ходите! Вы умрете от скуки! И как это вы попались?
      – Декан пригласил дядю Джулиуса, а тот по своей деликатности обещал прийти и теперь непременно хочет, чтобы я пошла с ним.
      – Странно.
      – По его словам, он очень ждет встречи с вами.
      – Почему вдруг? Ведь мы с ним не сказали и двух слов.
      – Не знаю, но он мне так заявил. И не спрашивайте меня, в чем тут дело.
      – Значит, я увижу вас только издали. Что ж, это даже хорошо.
      – Нет, это совсем не хорошо, – сказала Кристина вдруг изменившимся голосом. – Что же тут хорошего? Удивительно весело стоять как примерная девочка и беседовать с Бертраном, дядей Джулиусом и остальными! О да, я буду веселиться вовсю, большое вам спасибо. Это невыносимо!
      Она встала, и Диксон, не зная, что сказать, тоже поднялся.
      – Нет, с меня довольно. На этот раз я действительно ухожу. Спасибо за чай.
      – Дайте мне ваш адрес, Кристина.
      Ее карие глаза под темными бровями вдруг расширились; она взглянула на него с презрением.
      – Это совершенно ни к чему. Зачем он вам?
      – Я буду думать, что мы видимся не в последний раз.
      – А для чего вам так думать? – Кристина быстро проскользнула мимо него и, не оглянувшись, вышла из зала.
      Диксон сел за столик и снова закурил, прихлебывая остывший чай.
      Он никогда не представлял себе, что человек, так удачно совершивший задуманное, может испытывать чувство жестокого поражения и собственной никчемности. У него мелькнула мысль, что, будь у Кристины внешность Маргарет, а у Маргарет – внешность Кристины, ему было бы сейчас куда легче. Но это совершенная бессмыслица: Маргарет с фигурой и лицом Кристины была бы уже не Маргарет. Логически рассуждая, можно сказать только одно – Кристине повезло в смысле наружности. Во всем нужно везение; если б ему повезло чуточку больше, он смог бы перевести свою жизнь на пробежавшие рядом рельсы – рельсы, которые промелькнули на развилке, но тотчас свернули в сторону. Диксон внезапно вздрогнул и вскочил – в его распоряжении оставались считанные минуты. Стараясь не думать о том, что в кабинете Уэлча он увидит и Маргарет, Диксон вышел, но тут же вернулся и подошел к официанту, который стоял, прислонясь к стене.
      – Будьте добры, могу я получить сдачу?
      – Сдачу?
      – Да, сдачу. Могу я ее получить?
      – Вы мне дали пять шиллингов.
      – Да, а счет был на четыре шиллинга. Я хочу получить шиллинг.
      – Разве вы не дали мне его на чай?
      – Может, и дал бы, но сейчас уж не дам. Отдайте шиллинг.
      – Весь шиллинг?
      – Да. Весь шиллинг целиком. Отдайте. Быстро.
      Официант и не подумал вытащить деньги.
      – Большинство клиентов дают мне на чай, – сказал он своим полузадушенным голосом.
      – Большинство клиентов давно бы уже дали вам по шее. Если вы через пять секунд не отдадите мне шиллинг, я позову управляющего.
      Через четыре секунды Диксон выходил из отеля на солнечную улицу с шиллингом в кармане.

Глава XX