Она оделась и, захватив контрабас, выскользнула на лоджию.

Был солнечный морозный полдень. Выпавший за ночь снег искрился так, что глазам больно было на него смотреть. Таня забралась на контрабас, поудобнее перехватила смычок и, шепнув: «Торопыгус угорелус», выпустила из кольца зеленую искру.

У-у-у!

В тот же миг контрабас сорвался с места и пулей взмыл в небо. Недаром Таня использовала самое скоростное из всех существующих полетных заклинаний. Мгновение – и она уже неслась, ловко лавируя между многоэтажными домами. Когда ей нужно было сделать вираж, она наклонялась вперед, крепко обнимала локтем гриф и смычком указывала контрабасу направление.

Воображая, что за ней гонится дракон противника, Таня то круто взмывала ввысь, то камнем падала вниз, уходя от его атак. Ей давно хотелось отработать прием, который Соловей О. Разбойник, черный маг и их тренер по магическому пилотажу, называл «мгновенным перевертоном».

Суть «мгновенного перевертона» заключалась в том, чтобы, удирая от дракона, ловко перевернуться на своем инструменте и, продолжая лететь спиной вперед, забросить мяч прямо в распахнутую пасть. После этого надо было резко откинуться назад и направить летающий инструмент в отвесное пике.

Казалось бы, просто, но на словах все просто, на деле же перевернуться на стремительно несущемся инструменте, ухитрившись не потерять при этом смычок, почти нереально. А ведь сразу после броска нужно еще увернуться от драконьего пламени, которое он наверняка выдохнет, и пронестись над самой землей, не врезавшись в нее.

«Вот бы Баб-Ягун удивился, если бы у меня получилось! Особенно во время матча! Да он бы просто в осадок выпал! А Гробыня? Да она от досады поотгрызала бы все ногти вместе с пальцами!» – мечтала Таня.

Раз за разом она отрабатывала «мгновенный перевертон» и упорно сталкивалась с тем, что во время поворота невозможно удержать смычок ровно. Контрабас начинал вихлять и терял скорость, а значит, будь поблизости дракон, она бы точно уже оказалась у него в пасти.

«А если бы мне сейчас пас дали? Брякнула бы мяч на голову главному арбитру! А арбитры терпеть не могут, когда на них сверху валятся мячи, особенно перцовые…» – недовольно размышляла Таня.

После двадцатиминутной тренировки она окончательно уверилась, что нестись на контрабасе спиной вперед по силам далеко не каждому. Тут одно из двух: надо быть или прирожденным драконболистом, или полным психом! Да и неудивительно, кто еще отважится лететь вслепую, не видя, а скорее угадывая, что происходит за спиной? Поток морозного воздуха буквально сбивает с инструмента, а тем временем за спиной неизвестно откуда вырастает стрела подъемного крана или узкая башня многоэтажки.

Таня ловко проскользнула под грифом у контрабаса и села уже нормально, лицом вперед. Перед ней серело четыре одинаковых девятиэтажных дома, сомкнувшихся вокруг футбольной площадки во дворе. Девочка слегка наклонилась вперед и, вытянув руку со смычком, ушла в пике, решив проскочить между домами. Контрабас послушно нырнул вниз.

Она уже собралась вновь набирать высоту, как вдруг на одной из крыш мелькнула фигура в оранжевом плаще. Таня еще удивилась, что лопухоиды носят такие же плащи, как маги, как вдруг фигура вскинула руку, а в следующий миг смычок в руках у девочки вспыхнул.

Вначале пламя охватило лишь его кончик, но уже через секунду пылал он весь, а огонь подбирался к кисти. Таня завопила и от неожиданности едва не разжала руку. Лишь в последний момент она вспомнила, что бросать смычок нельзя. Без него контрабас станет неуправляемым и разобьется. Морщась от боли, Таня еще крепче вцепилась в пылающий смычок и, выкрикнув подстраховочное заклинание: «Ойойойс шмякис брякис», стала снижаться. Тут уже и речи не было о том, чтобы приземлиться красиво. Главное, не сломать себе шею и постараться не разбить инструмент.

Тридцать метров, двадцать… Между домами белели сугробы. Земля стремительно приближалась. Контрабас почти уже не повиновался смычку. Таня видела, что падает прямо на электропровода. Если она на такой скорости врежется в провод, он просто перерубит ее или отсечет ноги.

Мгновенный перевертон! Иного выхода нет. Таня быстро изогнулась и всей своей тяжестью откинулась назад, как в самом сложном, заключительном элементе «мгновенного перевертона». И перевертон получился! Получился в самых невероятных обстоятельствах! Прижавшись спиной к контрабасу и слившись с ним в одно целое, девочка проскользнула между проводами, ухитрившись не задеть ни один!

– Чебурыхнус парашютис! – выкрикнула она тормозящее заклинание.

Перстень дедушки Феофила поспешно выстрелил зеленую искру. Спасибо хоть обошелся на этот раз без докучливых нотаций.

И – заклинание сработало, сработало в самый последний миг!!! У земли контрабас вновь, уже в последний раз, послушался смычка, от которого оставался один оплавленный обрубок. Он снизил скорость, завис в воздухе и довольно безобидно рухнул в большой сугроб.

Скатившись с инструмента, Таня отбросила смычок и торопливо сунула обожженную ладонь в снег. Ледяные иголочки приятно закололи покрасневшую кожу. На трех пальцах правой руки уже начинали вздуваться волдыри.

Внезапно голова у Тани закружилась. Какое-то недавнее воспоминание пронзило ее, ударило оплеухой. Фигура на крыше!

Продолжая держать руку в снегу, Таня вскинула голову, оглядывая ближайшие дома. Нет, не этот, снова не этот… Вот тот четвертый серый дом! Зловещая фигура в оранжевом плаще все еще была на крыше. Держась за перила, она внимательно всматривалась вниз. Похоже было, человеку в плаще очень хотелось определить, сумела ли Таня уцелеть.

Убедившись, что девочка на ногах, силуэт в плаще раздраженно махнул рукой, раза три быстро повернулся на месте, полыхнул плащом и исчез. Таня пожалела, что не разглядела лица: расстояние было слишком большим. Она не могла даже приблизительно сказать, кто был на крыше: мужчина, женщина или подросток. Но одно точно. Там, на крыше, только что стоял сильный маг, и этот маг пытался убить ее. Убить расчетливо. Если бы она растерялась и выпустила смычок, у нее не осталось бы уже времени, чтобы произнести тормозящее заклинание.

Таня вспомнила, что за секунду до того, как смычок у нее загорелся, с пальца у неизвестного точно прыгнула пурпурная точка! Красная искра, которую может выбросить только кольцо темного мага!

Тане стало страшно. Страшно не на шутку. Неужели это все наяву? Кому нужна ее смерть, особенно теперь, когда Чумы-дель-Торт больше нет? Или опасения Медузии верны и она жива? Была ли это сама Чума или кто-то из ее помощников?

Вопросов было явно больше, чем ответов. Вспомнив, что Сарданапал разрешил писать ему, когда она только захочет, Таня подумала, что сегодня же отправит письмо. Раз здесь, в мире лопухоидов, ей грозит опасность, то, может, ей позволят досрочно вернуться в Тибидохс?

Таня взвалила контрабас на плечо и поплелась домой. Теперь, когда смычка у нее больше не было, магический инструмент стал тяжелой обузой. Через некоторое время, устав, Таня остановилась перевести дыхание и прислонила его к скамейке у какого-то подъезда.

Ладонь жутко болела, и девочка лихорадочно пыталась припомнить, нет ли у нее где-нибудь в тетрадях, тайком привезенных из Тибидохса, подходящего рецепта или заклинания. На тренировках по драконболу и особенно во время матчей ей часто случалось получать ожоги. Но тогда поблизости всегда была Ягге с отличным средством – упырьей желчью.

Это универсальное средство против ожогов, если не считать кошмарного запаха, имело только одну неприятную особенность – стоило случайно лизнуть его, даже просто прикоснуться к нему языком, как сделавший это немедленно превращался в упыря. Превращался мгновенно и бесповоротно. Именно поэтому в команде упырей никогда не было недостатка в хороших игроках. Вот только где взять упырью желчь здесь, в мире у лопухоидов? Интересно, какая физиономия была бы у дяди Германа, если бы она шутки ради попросила его сбегать за ней в аптеку?

Железная дверь подъезда лязгнула. Оттуда, решительно волоча за собой сутулого недоросля с пластырем на лбу, вышла дама в меховой шапке. Заметив Таню, дама остановилась и умиленно произнесла:

– Миша, посмотри какая хорошая девочка! Она играет на контрабасе даже на улице, на морозе! А тебя палкой не заставишь ходить в музыкальную школу!

– Да ну ее! Она просто зубрила! Ботаничка заученная! – с досадой косясь на Таню, прошипел недоросль.

И несмотря на нелепость своего положения, несмотря на то, что ее только что пытались убить, что ладонь у нее обгорела, а в ботинках хлюпала вода, – несмотря на все эти обстоятельства Таня расхохоталась.

Глава 3

Следы на потолке

Когда Таня наконец дотащила контрабас до квартиры дяди Германа и тети Нинели, колени у нее уже дрожали от усталости. Чтобы убедиться, что дома никого нет, она несколько раз энергично позвонила. Никто не отозвался, и девочка решила применить магию. Опасливо покосившись на дверь их соседа, штабного генерала Котлеткина, отвечавшего в армии за зубные щетки и обожавшего подглядывать в глазок, Таня прошептала: «Туманус прошмыгус!» – и спиной протиснулась в квартиру.

Оказавшись с той стороны, она хотела уже открыть дверь и втащить следом за собой контрабас, но тут ей на нос что-то капнуло. Таня машинально вытерла каплю, взглянула на ладонь, и внезапно горло у нее перехватило. Ее ладонь была в чем-то липком и красном. Вскинув голову, она увидела на потолке крупные красные следы, ведущие в сторону спальни тети Нинели и дяди Германа. Девочке стало жутко.

Она осторожно прокралась в спальню и… увидела поручика Ржевского, который разгуливал по потолку головой вниз. Подошвы у привидения были измазаны кетчупом, здоровенная бутылка которого каким-то чудом удерживалась у призрака в руках.

Когда Таня вбежала в комнату, он выпустил бутылку, и она с громким шлепком врезалась в ковер у самых ног девочки.

– Промахнулся! Дай мне кетчуп, я еще раз кину! А ты стой прям вон там! – велел поручик.

Таня вышла из себя. Что скажут Дурневы, когда вернутся и случайно посмотрят на потолок? Кого они посчитают виноватым? Пипу? Как бы не так! Даже взорви их Пипочка Кремль, Дурневы только умилятся!

– Ты где стоишь? – снова завопил поручик. – Я же сказал тебе там стоять, глупая девчонка! Рота, цельсь! По Танькам Гроттершам залпами – пли!

– Сейчас тебе будут залпы! Искрис фронтис! – крикнула Таня, вскидывая руку.

Из перстня вылетела зеленая боевая искра и ударила в привидение. Застонав, поручик обрушился с потолка на кровать дяди Германа и тети Нинели.

– О, нет, только не это… Что ты наделала? Я смертельно ранен! Я умираю! – всхлипнул он, зажимая ладонью рану на животе, откуда тонкой струйкой сочился синеватый дым. – Что скажет Сарданапал, что скажет Медузия? Я сейчас исчезну! Мне конец! Еще минута – и меня не станет!

Он становился все прозрачнее и прозрачнее, съеживаясь на глазах.

– Я… я не хотела… – растерялась Таня.

– А-а, ты не хотела… – простонал призрак, истаивая на глазах. – Не хотела, но убила меня, глупое, но безобидное привидение, которое никому не желало зла… Неужели я никогда больше не увижу родной Тибидохс, не услышу шум океанского прибоя?

Поручик Ржевский поднял на Таню укоризненный взгляд. Его бесплотная рука, легкая, как дуновение ветра, неосязаемо коснулась ее ладони.

На глаза у Тани навернулись слезы.

– Прости, я не хотела… Что же теперь делать? – крикнула она.

– Что теперь сделаешь? – прохрипел поручик. – Я хочу, чтобы ты знала одно: это была бесчестная дуэль!.. Но учти, я не согласен умирать один! За мной еще последний выстрел!

С этими словами поручик Ржевский извлек из воздуха здоровенный пулемет и, слегка привстав на локте, принялся поливать Таню длинными очередями. Призрачные гильзы разлетались по комнате. Больше никакого вреда этот обстрел не причинял.

– Тра-та-та-та! Последний выстрел… еще один последний… Последняя дюжина обойм! Пушкин размазывает Дантеса по стене! – вопил поручик, оживая на глазах.

Живший через стенку генерал Котлеткин проснулся от грохота, упал с дивана и забрался под стол. Спросонья ему померещилось, что началась война и неприятельские парашютисты воруют у него с лоджии коробки со щетками и зубной пастой.

Тем временем за стенкой окончательно оживший призрак отбросил пулемет и принялся прыгать по покрывалу, выпуская из подушки перья. Таня, все еще в слезах, ошеломленно смотрела на него.

– Нет, вы посмотрите на эту дурищу: она думала, что можно убить привидение! Разве можно убить привидение! А она поверила! – хохотал поручик Ржевский.

Таня с облегчением сообразила, что боевая искра не причинила призраку никакого вреда. Для отпугивания привидений существует другое надежное заклинание – «Дрыгус-брыгус».

Таня уже собралась произнести его, но вначале решила выяснить, каким образом привидениям удалось выбраться.

– Почему ты не в чемодане? – спросила Таня.

– Потому что из чемодана нас вытурили! Вытурили нагло и бесцеремонно! – пожаловался печальный голос из шкафа, и сквозь дверцу выплыла Недолеченная Дама.

На шее у нее загадочным образом удерживался сиреневый шарфик тети Нинели, а припудренный чем-то носик покраснел от слез. Похоже, страдающая дама совала нос в пакетики от моли.

– Кто вас вытурил из чемодана? – быстро спросила Таня.

Она старалась разговаривать с Недолеченной Дамой как можно меньше, потому что та кого угодно могла заболтать насмерть.

Недолеченная Дама поморщилась:

– И тебе это интересно? В самом деле? Это была неприятная девица с толстой физиономией. Не пожелала слушать про мою язву. А визжит она просто отвратительно. Будь я жива, у меня точно приключился бы разрыв сердца. Но, к счастью, я уже мертва…

– Пипа! Так вот кто вас выпустил! – воскликнула Таня.

Внезапно ей все стало ясно. По какой-то причине Пипа вернулась домой одна, без тети Нинели, и добралась-таки до ее чемодана.

– Отлично! Ну вы мне и удружили! – горько сказала Таня. – А сейчас Пипа скорее всего уже несется в боулинг, чтобы растрепать обо всем тете Нинели!

– Ничего подобного! Никуда она не несется! Она испугалась и сидит в нашем чемодане! Это единственное место, куда мы не можем проникнуть из-за кожи Минотавра! – заявила Недолеченная Дама.

– Что? Пипа в чемодане? – не поверила Таня.

Она бросилась к дивану. Сургуч с личной печатью Сарданапала болтался на одной проволочке. Однако сама печать, к счастью, была цела. В кожаном чемодане кто-то тихо сопел.

– Теперь веришь, что она там? – поинтересовался поручик Ржевский. – Спряталась туда, когда я – хи-хи – попросил ее поправить кинжальчик у меня в спине. Мы изредка подвываем, чтобы она там не скучала. Вот смотри!

Издавая леденящие кровь стоны, призрак принялся летать над чемоданом. Чемодан мелко затрясся и стал подскакивать. Дочка дяди Германа завизжала.

– Ржевский! Отстань от нее, кому говорю! – велела Таня, сообразив, что Пипа вполне может тронуться от ужаса. Лопухоиды мало приспособлены к таким встречам.

Но поручик и не думал останавливаться. Чем сильнее подскакивал чемодан, тем больше он входил в раж. Даже принялся поливать чемодан кетчупом, стеная: «Кровь! Всюду кровь!»

– А ну перестань! Дрыгус-брыгус! – рассерженно крикнула Таня.

Призрак с громким чавкающим звуком втянулся в пол, а Недолеченная Дама, превратившись в серый туман, поспешно юркнула в вазу.

– Нельзя так обращаться с привидениями. Тут ужасно пыльно! У меня пчхи… аллер… пччхи!.. гия! – немедленно застонала ваза.

Чемодан перестал вздрагивать. Тот, кто в нем сидел, явно прислушивался.

– Вылезай, Пипенция! А то еще задохнешься, – велела Таня.

– Не вылезу! Это ты во всем виновата! Ведьма проклятая! Тебя на костре надо сжечь! – отозвалась из чемодана Пипа, ухитряясь одновременно всхлипывать и шипеть.

Таня рассердилась. Доченька Дурневых, как всегда, оставалась в своем репертуаре.

– Вылезай, кому говорят! Кто тебя вообще просил туда заглядывать? Я в твоих вещах когда-нибудь рылась?

– Ну и что? Это моя квартира, моих родителей. И все вещи тут мои, твоего тут ничего нет… У-у-у! Мне страшно! Ду-у-ура! – внезапно голос у Пипы дрогнул, и она разрыдалась.

Таня едва не оглохла. Поручик Ржевский со своим устрашающим воем в сравнении с Пипой был просто любитель.

Забившаяся в вазу Недолеченная Дама как раз рассказывала про какую-то очередную свою болячку. Услышав Пипины рыдания, Дама решила, что Пипа плачет от сочувствия, и сама разрыдалась.

– Как это трогательно! Не думала, что история моей мозоли на пятке так тебя потрясет. Не то что все эти бесчувственные ослы! – всхлипывая, произнесла она.

Из коридора осторожно выплыл поручик Ржевский, оправившийся уже от действия сдерживающего заклинания. На этот раз неугомонный призрак был в синем рабочем халате, со шваброй в руках. И то и другое он явно позаимствовал из шкафа у домработницы, приходившей к Дурневым три раза в неделю.

– Дамочки, я оченно извиняюсь! Уборщицу вызывали? Я тута! – поинтересовался поручик и, не дожидаясь ответа, принялся летать по комнате, растирая по потолку красные следы.

Таня поняла, что если немедленно не выгонит Пипу из чемодана и не вернет туда привидения, это может закончиться чем угодно. Окончательно распоясавшийся призрак разгромит все в квартире и начнет летать по всему дому, пугая соседей, а Пипа будет рыдать и визжать до тех пор, пока кто-нибудь не вызовет милицию.

– Все, Пипенция, вылезай! Брысь оттуда! Мне нужен чемодан! – велела Таня.

Она попыталась откинуть крышку, но Пипа вцепилась мертвой хваткой и держала ее изнутри.

– Погоди! Сейчас я ее вытурю! – поручик Ржевский воспользовался тем, что во время борьбы крышка чемодана слегка приподнялась, и, держа швабру наперевес, просочился в щель.

– А вот и бригада уборщиц-психопаток с новыми тряпками для носа! Слезки вытереть не надо? – заворковал он.

Из чемодана послышался уже не визг, а вопль. Крышка откинулась, и Пипа как ошпаренная выскочила наружу, по пятам преследуемая спятившим призраком и Недолеченной Дамой. Причем Даме взбрело в голову поведать, как однажды во время операции хирург забыл у нее в желудке свои очки.

Пипа вопила не переставая, скачками носясь по комнате и пытаясь прорваться в коридор. Но всякий раз на пути у нее возникал поручик Ржевский, с невозмутимым видом жонглирующий собственными ушами и носом. Пипа махала на него руками и отскакивала назад.

Таня сидела на кровати и, подперев голову руками, наблюдала все это безобразие. Потом вспомнила, что забыла контрабас на лестнице, и отправилась за ним. Контрабас был на том же месте, где она его оставила. Штабной генерал Котлеткин был слишком напуган, чтобы протягивать к нему свои загребущие лапки.

«Хорошенького понемножку! Сходить с ума тоже надо постепенно!» – подумала она, возвращаясь.

– Именем повелителя духов возвращайтесь назад! – произнесла Таня и, присев, дотронулась до теплого сургуча с печатью.

Что-то ослепительно вспыхнуло. Завертевшийся смерч всколыхнул гардины. Неведомой силой привидения затянуло в чемодан. Крышка захлопнулась. Облегченно вздохнув, Таня осторожно поправила печать и задвинула чемодан под диван.

Пипа еще несколько раз по инерции пробежала по комнате, а потом выскочила в коридор и стала оттуда угрожать Тане всякими неприятностями.

– Вот погоди! Папуля увидит потолок, и тогда тебя точно отправят в колонию для несовершеннолетних! – визжала она.

– Но потолок измазала не я! – возразила Таня.

– А я скажу, что ты! Ты, ты! Все равно никто не поверит в привидения! Я скажу, что ты взяла ботинок, надела его на швабру и делала на потолке отпечатки! – противненько захихикала Пипа. Она на удивление быстро приходила в себя после потрясения.

Эта угроза была последней каплей. Таня вспылила. Она прижала Пипу в угол, прицелилась в нее средним пальцем и, для острастки выпустив пару зеленых искр, произнесла с самым серьезным видом:

– Лапундриатис пипус свинис преобратимус!

После этого Таня повернулась и спокойно пошла к себе. Как она и ожидала, встревоженная Пипа рысью кинулась следом. Она была ужасно мнительная – ну просто вылитый дядя Герман.

– Погоди! Что ты только что сказала? – забормотала она.

– Что я сказала? – не поняла Таня.

– Ну это… пипус свинис… лапун…. чего-то там…

Таня повернулась и, прищурившись, посмотрела на Пипу.

– А, вот ты о чем! Это замедленное заклинание превращения! – многозначительно пояснила она.

– В кого превращения? И почему замедленное?

– Потому что действует не сразу! Да и вообще заклинаньице пустяковое, не загружайся.

– Пустяковое? – недоверчиво переспросила Пипа.

– Угу. Просто если сегодня вечером у меня будут неприятности или вообще ты вякнешь что-нибудь лишнее, у тебя вырастут свиные уши, а на лице появится щетина! Будешь ходить в школу в противогазе… Эй, Пипенция, что с тобой?

Пипа задрожала. Она отлично помнила шерсть, которая выросла на руке у главной ее подхалимки Ленки Мумриковой, когда они пытались залить клеем самоучитель волшебства.

Недаром Пипа была дочкой депутата. Она мигом все просчитала, и в глазах у нее появился ужас.

– А если у тебя не будет неприятностей? – быстро спросила она. – Если не будет?

– Хм… Тогда, возможно, заклинание и не сработает, – сказала Таня, изучающе глядя на Пипу.

Она уже поняла, что победила. Наспех сочиненное бессмысленное заклинание оказалось как нельзя кстати. Откуда Пипе знать, что замедленное волшебство проходят только на третий или четвертый год обучения? Все-таки лопухоиды есть лопухоиды. Верят же они всяким гадалкам, печатающим свои объявления в газетах!

Таня так никогда и не узнала, что именно придумала Пипа и как она объяснила родителям разгром в квартире, но неприятностей у нее не было никаких. Скорее всего, Пипа просто оговорила кого-то из своих подруг, потому что о привидениях она тоже предусмотрительно не заикнулась. Единственное, что предприняли Дурневы – это вызвали бригаду штукатуров, чтобы срочно привести потолки в порядок.

Дядя Герман то и дело довольно хмыкал и вообще был мягче, чем обычно. Через неделю к нему должны были приехать с телевидения, чтобы снять самого доброго депутата в кругу семьи. Дурнев уже заранее готовился: отрабатывал перед зеркалом ласковую улыбку и, думая, что никто не слышит, репетировал в туалете торжественные речи. Таня отчетливо различала, как он повторяет, спуская воду: «Герман Никитич Дурнев… А это моя семья! Добро пожаловать в наш гостеприимный дом!»

Тане же Дурнев сказал:

– У нас в гостях будет сам Николай Шмыгликов, ведущий «Семейных встреч»! Учти это, потому что ты тоже будешь присутствовать на съемках! Я уже предупредил телевизионщиков, что взял на воспитание дурно воспитанную сироту. Они тобой заинтересовались. Постарайся показать себя не с самой плохой стороны. А чтобы ты не слишком много болтала, будешь держать на руках таксу.

– Да хоть кроли… крокодила, – поправилась Таня, заметив, как сразу побагровел дядя Герман.

К дурневским наставлениям Таня особенно не прислушивалась, потому что была уверена, что через неделю ее уже здесь не будет. Сегодня она отправит письмо, а завтра или послезавтра Сарданапал разрешит ей вернуться в Тибидохс. Да и как же может быть иначе?

Вечером, когда Дурневы улеглись спать, Таня осторожно зажгла лампу и села сочинять письмо академику.

«Нельзя его особенно волновать, – подумала она, с треском вырывая из тетради двойной листок. – Начну как бы между прочим…»

«Здравствуйте, дорогой Сарданапал!

Вы просили писать, как у меня дела, как я учусь и вообще про настроение. Учусь я неважно, потому что учебники у лопухоидов сами знаете какие. Тоска зеленая, а не учебники. Не летают по классу, и картинки в них не оживают…

А вот дела у меня неважные, потому что сегодня меня пытались убить. Кто-то боевой искрой поджег смычок, когда я отрабатывала «перевертон». Только вы не волнуйтесь, потому что настроение у меня нормальное. Дурневы не очень меня допекают. То есть допекают, конечно, но жить можно.

Привидения чувствуют себя хорошо. Недавно они загнали Пипу в чемодан. Пипа сама виновата, потому что никто ее не просил совать нос куда не надо. Черные Шторы тетя Нинель почистила (ну и разозлились же они!) и повесила у себя в спальне…

Конечно, вы велите мне вернуться в Тибидохс. Но для перелета мне нужен новый смычок.

С надеждой на скорую встречу

уважающая ВасТаня Гроттер».

Таня поставила точку и приложила к письму свое кольцо. Она не раз видела, как взрослые маги так подписывались. Перстень Феофила Гроттера довольно хмыкнул и с явным наслаждением сделал красивый оттиск. Ему не потребовалось для этого даже подушки с чернилами.

Вызвав особым свистом купидончика, Таня вручила ему конверт. Купидончик ссыпал в почтальонскую сумку полпачки печенья «Алфавит» и отчалил, торопливо ударяя крылышками и проваливаясь в воздушные ямы.

Таня рухнула на диван. Обожженная ладонь болела, а перед глазами прыгали искорки суетливых воспоминаний. Контрабас… смычок… фигура в оранжевом плаще… ножи в спине у поручика… фиолетовые прыщи любимой сестренки… уф… спятить можно.

«Но скоро все это кончится!» – подумала она. Быть не может, чтобы после такого письма Сарданапал не разрешил ей вернуться в Тибидохс. А раз так – прощайте, Дурневы! Здравствуй, школа волшебства!

Глава 4

Тридцать четыре пожарника

Проснуться ночью иногда приятно. Полежать, посмотреть в потолок, подумать о чем-нибудь. Или даже посидеть на кухне и выпить тайком чашку какао. Но за одним исключением… Если просыпаешься не от жуткого вопля тети Нинели, как это случилось под утро с Таней.

Таня рывком села на диване, спросонья не понимая, кто вопит и почему. Потом вскочила и кинулась в спальню к тете Нинели. Тетя Нинель, с головой накрытая Черными Шторами, в ужасе визжала и барахталась. Дядя Герман бестолковым козликом прыгал рядом, не зная, с какой стороны подступиться и вообще смутно представляя себе, что происходит. Не прошло и минуты, а тетя Нинель уже походила на кокон редкой бабочки.

– Герман! Сделай что-нибудь! Разрежь их, я задыхаюсь! Скорее! – кричала тетя Нинель.

Окончательно растерявшийся депутат стал сдирать со стены острый ятаган, который ему подарили на приеме в посольстве Турции. Руки у него даже не дрожали, а ходили ходуном. Таня поняла, что еще секунда – и вместо одной сварливой тетки у нее появится целых две. Шторы в ожидании этого язвительно похихикивали.

– ГЕРМАН!!! Разрезай! – снова завопила тетя Нинель, черным коконом катаясь по кровати. Кажется, она не представляла, что ей угрожает. Она боялась штор, а надо было опасаться дяди Германа.

Самый добрый депутат вытаращил глаза и с безумным видом занес ятаган. Нужно было срочно вмешиваться.

– Дрыгус-брыгус! – вполголоса пробормотала Таня, незаметно выпуская зеленую искру.

Это простенькое, часто применяемое заклинание отлично срабатывало как против привидений, так и против несложных биовампиров вроде штор. Недаром Медузия обучала ему на первом же занятии по нежитеведению. Шторы мгновенно обмякли, и тетя Нинель смогла выбраться.

– Уф! Я снова могу дышать! – обрадовалась она, но внезапно завизжала, увидев над собой дядю Германа с занесенным ятаганом и зажмуренными глазами.

Дурнев был бледен и решителен. Правда, его колотила такая дрожь, что блестящее лезвие прыгало у него в руках, представляя явную опасность как для самого дяди Германа, так и для окружающих.