Каждый из них понимал затруднение Валентина. Но тяжело было найти какое-либо средство, ибо все находились под влиянием непреодолимого желания преследовать Красного Кедра до тех пор, пока он не понесет кары за все свои злодеяния.
      Как всегда, эгоизм и личный интерес боролись с чувством дружбы. Только один отец Серафим, чуждый общему желанию, смотрел на дело непредвзятым взглядом, поэтому он и заговорил первым.
      - Друг мой, - сказал он, - все сказанное вами как нельзя более верно. Я беру на себя задачу уговорить вашу мать. Она поймет, я уверен в этом, насколько необходимо для нее вернуться в населенные места, в особенности в это время года; но только надо соблюсти максимальную осторожность и отвезти ее в Мексику так, чтобы она не заметила разлуки, которая не может не пугать ее так же, как и вас. По дороге отсюда до границ цивилизованной страны мы постараемся понемногу приготовить ее, чтобы удар не был для нее так чувствителен, когда настанет время расстаться. Вот, по моему мнению, единственное, что вы можете сделать при данных обстоятельствах. Подумайте если у вас есть план лучше моего, то я первый его одобрю.
      - Это в самом деле лучший совет, какой только можно было дать, сказал Валентин, - я спешу с ним согласиться. Итак, вы будете сопровождать нас до границы, отец мой?
      - Несомненно, друг мой, и даже еще дальше, если понадобится. Пусть это вас не беспокоит. Остается только выбрать место, куда нам отправиться.
      - Это верно, - заметил Валентин, - но вот в чем затруднение. Необходимо устроить мою мать поблизости, чтобы я мог часто навещать ее, и в то же время настолько далеко от прерии, чтобы она была вне всякой опасности.
      - Но, - возразил дон Мигель, - мне кажется, что моя асиенда недалеко от Пасо-дель-Норте вполне подходит для этой цели, тем более, мой друг, что ваша мать найдет там полную безопасность и любые удобства, какие только вы можете пожелать для нее.
      - В самом деле, - воскликнул Валентин, - находиться на вашей асиенде было бы самым удобным для моей матери, и я от всего сердца благодарю вас за предложение! Но, к сожалению, я не могу его принять.
      - Почему же?
      - По той простой причине, с которой вы сами согласитесь - а именно, что ваша асиенда слишком далеко отсюда.
      - Вы думаете? - спросил дон Мигель.
      Валентин не мог удержаться от улыбки при этом вопросе асиендадо.
      - Друг мой, - сказал он. - С тех пор как вы очутились в этих прериях, различные обстоятельства заставили нас столько раз менять направление движения, что вы совершенно потеряли представление о каких бы то ни было расстояниях и, я уверен, даже не подозреваете, в скольких милях от Пасо-дель-Норте мы теперь находимся.
      - Должен признать, что это так, - сказал дон Мигель, сильно удивленный, - но тем не менее я предполагаю, что мы не очень далеко оттуда.
      - Но все же, сколько миль?
      - Ну что же, миль пятьдесят, не более.
      - Мой бедный друг, - произнес Валентин, покачав головой, - как вы ошибаетесь. Отсюда более семисот миль до Пасо-дель-Норте, который находится на границе цивилизованной страны.
      - Карай! - воскликнул дон Мигель. - Вот уж не думал, что мы так далеко забрались.
      - Затем, - продолжал Валентин, - от этого города до вашей асиенды около пятидесяти миль, не так ли?
      - Да, почти столько.
      - Итак, вы видите, мой друг, что, к моему сожалению, я не могу принять вашего любезного предложения.
      - Что же тогда делать? - сказал генерал Ибаньес.
      - Да, это затруднительно, - сказал Валентин. - А между тем время не терпит.
      - Однако ваша мать никоим образом не может оставаться здесь, - заметил дон Мигель, - это для нее совершенно невозможно.
      Курумилла до тех пор, по обыкновению, следил за ходом разговора, не принимая в нем никакого участия. Видя, что охотники не могут прийти ни к какому решению, он неожиданно обратился к Валентину и произнес:
      - Друг хочет говорить.
      Все присутствующие присмотрели на него.
      Охотники знали, что Курумилла заговаривал всегда только для того, чтобы дать какой-нибудь совет, которому обычно все следовали.
      Валентин жестом выразил свое согласие.
      - Наши уши открыты, вождь, - сказал он.
      Курумилла встал.
      - Кутонепи забывчив, - сказал он.
      - Что же я забываю? - сказал охотник.
      - Кутонепи брат Единорога, великого вождя команчей.
      Француз радостно хлопнул себя по лбу.
      - Это верно, - воскликнул он, - о чем же я думаю? Честное слово, вождь, вы - сама сообразительность, ничто от вас не ускользнет.
      - Мой брат доволен? - с радостью спросил индейский вождь.
      Валентин с жаром пожал ему руку.
      - Вождь, вы самый превосходный человек из тех, кого я знаю, воскликнул он. - Благодарю вас от всего сердца! Впрочем, нам нечего больше и говорить об этом, мы друг друга понимаем, не правда ли?
      Индеец с жаром ответил на рукопожатие своего друга и сел, прошептав всего лишь одно слово, выражавшее его чувства:
      - Хорошо.
      Остальные присутствующие ничего не могли понять. Несмотря на то, что они давно уже жили в прерии, они все еще не привыкли к индейской лаконичности. Поэтому они с нетерпением ожидали, чтобы Валентин объяснил им, о чем он говорил со своим другом.
      - Вождь, - с живостью сказал Валентин, - сразу сообразил то, над чем мы тщетно ломали головы.
      - Как так? Объясните, - сказал дон Мигель.
      - Как, вы не понимаете?
      - Честное слово, не понимаем.
      - А между тем это очень просто: я давно уже усыновлен племенем команчей, а именно родом Единорога. Этот вождь не откажет, я убежден в этом, принять мою мать в их селении. Краснокожие меня любят, Единорог мне предан, а потому о моей матери будут хорошо заботиться. С другой стороны, мне будет легко навещать ее каждую свободную минуту.
      - Canarios! - воскликнул генерал Ибаньес. - Это верно, честное слово, вождь, - добавил он, дружески похлопав индейца по плечу. - Должен сознаться, что мы ужасные простаки и что у вас в одном мизинце больше разума, чем в нас всех.
      Совещание это длилось немало времени - солнце давно уже взошло, когда оно окончилось.
      Мать Валентина, вполне отдохнувшая от волнений протекшей ночи, появилась в гроте и обняла своего сына.
      После завтрака оседлали лошадей и собрались в путь.
      - Куда же ты везешь меня, дитя мое? - спросила мадам Гилуа Валентина. - Ты знаешь, что я теперь всецело принадлежу тебе и что ты один должен обо мне заботиться.
      - Будьте спокойны, матушка, - отвечал Валентин, - хотя мы и в прерии, но отыскали для вас такое убежище, где вы будете в полной безопасности, и в то же время я буду иметь возможность навещать вас каждую неделю.
      Валентин, как и все люди с твердым и решительным характером, предпочитал, вместо того, чтобы обходить затруднение, действовать прямо, убежденный, что чем решительнее он поступит, тем быстрее и легче можно будет смягчить последствия удара.
      Инстинктивным движением старая женщина, уже сидевшая на лошади, остановила ее и взглянула на сына глазами, полными слез.
      - Что ты говоришь, Валентин? - произнесла она дрожащим голосом. - Ты собираешься меня покинуть?
      - Вы не поняли меня, матушка, -возразил он, -после столь долгой разлуки я ни за что не соглашусь жить вдали от вас.
      - Увы! - прошептала она.
      - Но только, матушка, - продолжал он твердо, - вы должны согласиться с тем, что жизнь в прериях сильно отличается от жизни цивилизованной.
      - Я уже знаю это! - со вздохом произнесла она.
      - Тем лучше, - сказал он. - Эта жизнь предъявляет требования, которые было бы слишком долго объяснять, и заставляет постоянно передвигаться с места на место, проводя целые дни в седле.
      - Хорошо, дитя мое, но не заставляй меня страдать так долго и скажи мне в двух словах, в чем дело и к чему ты ведешь этот разговор.
      - К тому, матушка, что эта жизнь, полная трудов и опасностей, может быть, даже приятна для молодого человека, подобного мне, с железным характером и давно привыкшего ко всем ее случайностям. Но она совершенно невозможна для вас, в вашем возрасте и при вашем состоянии здоровья. Вы мое единственное сокровище, матушка, которое я нашел каким-то чудом и которое я не хотел бы потерять так скоро, поэтому я не имею права из малодушия подвергать вас невзгодам и лишениям, которые за одну неделю сведут вас в могилу.
      - И поэтому?.. - боязливо спросила старушка, невольно подчиняясь тому, что говорил ее сын.
      - И поэтому, не желая, чтобы вы страдали, я решил вот как: я хочу, чтобы мы как можно чаще были вместе.
      - О, да! - прошептала она. - Мне больше ничего не надо, дитя мое, как только видеть тебя, видеть всегда.
      - Матушка, - продолжал охотник, - я думаю, что устрою все как нельзя лучше. Отец Серафим подтвердит вам, что всякое другое решение немыслимо.
      - Какое же это решение? - чуть слышно спросила она.
      - Я отвезу вас, - отвечал он, - в одно из селений команчей, которыми я усыновлен. Их вождь любит меня, как брата. Это селение находится всего в нескольких милях отсюда. Там вы окажетесь среди друзей, которые будут уважать вас и заботливо ухаживать за вами.
      - А ты сам, дитя мое?
      - Я, матушка, буду навещать вас как можно чаще, и, поверьте мне, не много будет таких дней, в которые вы меня не увидите.
      - Увы! Бедное дитя мое, почему ты так упорно желаешь вести эту трудную и опасную жизнь? Если бы ты только пожелал, мы были бы так счастливы вдвоем, живя один для другого в каком-нибудь маленьком городке на родине. Неужели ты забыл Францию, дитя мое?
      Валентин тяжело вздохнул.
      - Нет, матушка, - произнес он с усилием. - С тех пор как я снова вас увидел, все воспоминания моего детства, не знаю каким образом, оживили во мне желание увидеть Францию. Я думал, что это желание умерло, а оно только дремало во мне. Я понял это, увидев вас. Поэтому я намерен вскоре покинуть эту страну, чтобы возвратиться на родину.
      - Увы! - произнесла она с мягким упреком. - Мы были бы там так счастливы. Почему бы нам не возвратиться на родину теперь же?
      - Это невозможно, матушка, я должен исполнить свой священный долг. Но даю вам честное слово, что когда я выполню принятые на себя обязательства и буду свободен, мы не останемся здесь и одного лишнего часа. Имейте поэтому терпение, матушка. Может быть, не позже чем через два месяца мы отправимся во Францию.
      - Дай-то Бог! - грустно произнесла старушка. - Хорошо, будь по-твоему, я подожду.
      - Благодарю вас, матушка, ваша снисходительность делает меня несказанно счастливым.
      Мать охотника тяжело вздохнула вместо ответа. Затем маленький отряд молча отправился в путь по направлению к селению команчей, которого и достиг около трех часов пополудни.
      - Матушка, - сказал Валентин, - вы еще не вполне знакомы с обычаями индейцев, поэтому не поражайтесь, что бы вы ни увидели и ни услышали.
      - Разве ты не со мной? - отвечала она. - Чего же мне бояться?
      - О, - произнес он восторженно, - вы истинная мать!
      - Увы, - прошептала она, подавив вздох, - ты ошибаешься, дитя мое, я только бедная старая женщина, которая любит своего сына, вот и все...
      ГЛАВА XIX Сын Крови
      Белая Газель явилась к Сыну Крови, который расположился со своим отрядом на вершине холма, господствовавшего над окружающей местностью.
      Уже наступил вечер, были разведены костры, и мстители, собравшись вокруг них, весело ужинали. Сын Крови очень обрадовался, увидев свою племянницу. Между ними завязался продолжительный разговор, в результате которого Мститель, как Сын Крови предпочитал называть себя, приказал ранчеро подойти.
      Несмотря на всю свою наглость, достойный Андрес Гарот не без тайного страха предстал перед человеком, пытливые взоры которого, казалось, желали прочесть самые сокровенные мысли.
      Сын Крови уже давно был хорошо известен всей прерии, а потому неудивительно, что Андрес Гарот почувствовал волнение в его присутствии.
      Мститель сидел перед костром и курил маленькую индейскую трубку; возле него сидела Белая Газель.
      Одно мгновение ранчеро почти раскаивался, что рискнул явиться к этому человеку, но затем чувство ненависти взяло верх и от волнения не осталось и следа.
      - Подойди сюда, плут, - сказал Сын Крови. - Как сообщала мне сеньорита, ты воображаешь, что имеешь в руках средство погубить Красного Кедра.
      - Разве я сказал "Красного Кедра"? - возразил ранчеро.
      - О ком же, в таком случае, ты говорил?
      - О брате Амбросио.
      - Что мне за дело до этого негодного монаха, - сказал Сын Крови, пожав плечами. - Его дела меня не касаются, и я не хочу им заниматься. У меня есть другие, более важные обязанности и заботы.
      - Это вполне возможно, - с уверенностью и невозмутимостью отвечал Андрес Гарот, - да мне-то дело только до одного брата Амбросио.
      - В таком случае, ты можешь убираться к дьяволу, ибо я наверняка не стану помогать тебе в твоих планах.
      Андрес Гарот нисколько не смутился таким грубым приемом. Лукаво улыбнувшись, он спокойно возразил:
      - Как знать, сеньор.
      - Не понимаю.
      - Вам нужен Красный Кедр, не так ли?
      - А тебе какое дело, плут? - ответил вопросом на вопрос Сын Крови.
      - Что касается меня, то мне действительно нет до него никакого дела, я с ним никаких счетов не имею, а вот вы - это дело другое.
      - Откуда ты знаешь?
      - Я предполагаю это, сеньор, и вот потому-то я и намерен предложить вам одну сделку.
      - Сделку! - презрительно повторил Сын Крови.
      - Да, сеньор, - спокойно продолжал ранчеро, - и сделку очень выгодную для вас, смею уверить.
      - А для тебя?
      - И для меня тоже, конечно.
      Сын Крови расхохотался.
      - Этот человек сошел с ума, - произнес он и, обратившись племяннице, добавил:
      - О чем вы думали, ведя его ко мне?
      - Что же, - возразила Белая Газель, - все-таки выслушайте его, что вам стоит?
      - Сеньорита права, - сказал ранчеро, - выслушайте меня, сеньор, ведь это вас ни к чему не обязывает. Кроме того, вы всегда можете отказать мне, если мое предложение вам не понравится.
      - Это верно, - с презрением произнес Сын Крови. - Говори, плут, а главное - будь краток.
      - О, я не привык произносить длинных речей!
      - Хорошо, теперь к делу.
      - Дело вот в чем, - решительно произнес ранчеро. - Вы желаете - не знаю почему, и это мне совершенно безразлично - отомстить Красному Кедру. По некоторым причинам, о которых не стоит говорить, я хочу отомстить брату Амбросио. Это ясно, не так ли?
      - Вполне ясно. Продолжай.
      - Прекрасно. Теперь вот что я вам предлагаю: помогите мне отомстить монаху, а я помогу вам отомстить бандиту.
      - Твоя помощь мне для этого не нужна.
      - Напротив, сеньор! Если бы я не боялся показаться вам дерзким, то сказал бы даже...
      - Что?
      - Что я вам необходим.
      - Caspita! - воскликнул Сын Крови со смехом. - Этот плут, очевидно, смеется надо мной.
      Андрес Гарот по прежнему равнодушно стоял перед Мстителем.
      - Хорошо, - продолжал тот, - это гораздо забавнее, чем я предполагал. Как же ты можешь быть мне необходим?
      - Ах, Боже мой, сеньор, это очень просто. Вы не знаете, что случилось с Красным Кедром?
      - Верно. Я давно уже тщетно ищу его.
      - И не думаю, что вы его найдете без моей помощи.
      - Значит, ты знаешь, где он? - воскликнул Сын Крови.
      - Ага, теперь вас это заинтересовало! - насмешливо произнес ранчеро.
      - Отвечай - да или нет! - крикнул Мститель. - Знаешь ты, где он?
      - Разве я явился бы к вам, если бы не знал этого?
      Сын Крови на мгновение задумался.
      - Скажи мне, где он, - произнес он наконец.
      - А наша сделка состоится?
      - Состоится.
      - Вы клянетесь?
      - Честное слово.
      - Хорошо! - радостно воскликнул ранчеро. - Слушайте же.
      - Я слушаю.
      - Вы, без сомнения, знаете, что Красный Кедр и Искатель Следов сражались друг с другом?
      - Знаю. Продолжай.
      - После битвы каждый из них отправился в свою сторону. Красный Кедр был ранен и потому не мог уйти далеко и вскоре упал без чувств у подножия одного дерева. Француз и его друзья искали бандита по всей прерии и, я думаю, сыграли бы с ним скверную шутку, если бы он им попался. К счастью для него, лошадь занесла его в чащу девственного леса, где никто не подумал бы его искать. Случай, или счастье, как мне теперь кажется, завел меня в ту часть леса, где он находился. Его дочь, Эллен, была около него и трогательно ухаживала за ним. Как она попала туда, этого я не знаю, но она была там. При виде Красного Кедра у меня возникла мысль отыскать французского охотника и сообщить ему о моей находке.
      - Гм! Почему же, когда эта мысль пришла тебе на ум, ты не привел ее тотчас в исполнение, плут?
      - По очень простой, но уважительной, по-моему, причине.
      - Какая же это причина? - спросил Сын Крови.
      - Причина такая, - отвечал ранчеро, - что дон Валентин, как его называют, очень груб. Я чувствую себя не совсем спокойно в его присутствии. Кроме того, он был окружен толпой команчей и апачей, которые друг друга стоят. Короче говоря, я побоялся за свою голову, которой имею слабость дорожить.
      - Ты верно сообразил.
      - Не правда ли, сеньор? Между тем, пока я размышлял, как мне поступить, неизвестно откуда появился отряд человек из десяти всадников, проезжавший совсем близко от того места, где лежал полумертвым этот Красный Кедр.
      - Он, значит, действительно ранен?
      - Да, и могу сказать, что ранен очень опасно. Во главе отряда, о котором я упомянул, ехал французский миссионер, которого вы, без сомнения, знаете.
      - Отец Серафим?
      - Он самый.
      - Что же он сделал?
      - То, что я на его месте наверняка не сделал бы, - он взял Красного Кедра с собой.
      - Да, в этом я узнаю его, - воскликнул Сын Крови. - И куда же он повез раненого?
      - В одну пещеру, которую я вам укажу, если вы сами того пожелаете.
      - Ты не врешь?
      - Нет, сеньор.
      - Хорошо, иди спать. Ты можешь рассчитывать на мое обещание, если будешь мне верен.
      - Благодарю, сеньор, будьте спокойны. Если не преданность вам, то собственная выгода не позволит мне обмануть вас.
      - Это верно.
      Ранчеро удалился и уже через полчаса мирно спал, как может спать только честный человек, сознающий, что он исполнил свой долг.
      На рассвете следующего дня отряд Сына Крови выступил в путь.
      Но в прериях часто очень трудно бывает найти того, кого ищешь, по причине кочевой жизни, которую по необходимости приходится вести, чтобы поддерживать свое существование. Поэтому Сын Крови, который решил прежде всего договориться с Валентином и его друзьями, потерял много времени, прежде чем точно узнал, где они находятся.
      Наконец один из разведчиков сообщил ему, что француз удалился в зимнее селение Единорога.
      Тогда он немедленно отправился туда же, поручив, между тем, Андресу Гароту наблюдать за Красным Кедром, так как он не хотел преждевременно предпринимать какую-либо попытку схватить бандита.
      Для него не было ничего легче, чем явиться к отцу Серафиму и потребовать выдачи раненого, но он отказался от этой мысли. Сын Крови разделял общее уважение к миссионеру и поэтому никогда не решился бы предъявить ему такое требование, тем более будучи уверен, что отец Серафим ему откажет.
      Поэтому приходилось ждать, когда Красный Кедр, излечившись от ран, покинет своего покровителя.
      Наконец Андрес Гарот с радостным видом появился на бивуаке Сына Крови.
      Он привез отличные известия. Отец Серафим, вылечив Красного Кедра, поместил его вместе с дочерью в уединенном хакале, где они зажили, как два отшельника.
      Сын Крови вскрикнул от радости, услышав это известие. Он, не теряя времени на размышления, поручил племяннице временно командовать его отрядом, а сам вскочил на лошадь и во весь опор помчался в селение Единорога.
      Расстояние было не слишком велико, и он его преодолел менее чем за два часа.
      Сын Крови был любим команчами, которым часто бывал полезен, поэтому его приняли с почетом и подобающими такому случаю церемониями.
      Когда Сын Крови занял место у очага в вигваме совета и выкурил с хозяевами трубку мира, Единорог с достоинством поклонился ему и заговорил первым.
      - Мой бледнолицый брат - желанный гость у своих краснокожих друзей, сказал он. - Хорошо ли мой брат охотился?
      - Около гор много бизонов, - отвечал Сын Крови, - и мы настреляли их достаточное количество.
      - Тем лучше. Значит, мой брат не будет страдать зимой от недостатка пищи.
      Мститель поклонился.
      - Долго ли мой брат пробудет у своих краснокожих друзей? - спросил вождь. - Они были бы счастливы видеть его у себя подольше.
      - Мое время рассчитано до минуты, - отвечал Сын Крови, - я только желал навестить моих братьев, чтобы узнать, всели у них благополучно, так как случайно проезжал мимо селения.
      В это время на пороге хижины появился Валентин.
      - Вот мой брат Кутонепи, - сказал Единорог.
      - Очень рад его приходу, - произнес Сын Крови, - я желал видеть его.
      Они обменялись с Валентином приветствиями.
      - Какой случай привел вас сюда? - спросил охотник.
      - Я приехал, чтобы сообщить вам, где в настоящее время скрывается Красный Кедр, - прямо отвечал Сын Крови.
      Валентин вздрогнул и вперил в него пытливый взор.
      - О-о! - произнес он. - Вы привезли важное известие. Расскажите все по порядку.
      - Хорошо. Во всей прерии не найдется человека, у которого не было бы счетов с этим бандитом, не так ли?
      - Это правда.
      - Человек этот слишком долго обременял землю. Необходимо, чтобы он исчез.
      Сын Крови произнес эти слова с такой ненавистью в голосе, что все присутствующие, хотя и обладали стальными нервами, почувствовали, как их пробирает дрожь.
      Валентин строго и вопросительно посмотрел на своего собеседника.
      - Вы сильно его ненавидите? - спросил он.
      - Сильнее, чем могу выразить.
      - Хорошо. Продолжайте.
      В эту минуту в хижину вошел отец Серафим, но его никто не заметил, так как внимание всех было сосредоточено на Сыне Крови.
      Миссионер тихо прошел в темный угол и стал слушать.
      - Вот что я вам предлагаю, - продолжал Сын Крови, - я открою вам убежище этого негодяя. Мы рассеемся в разные стороны, чтобы окружить его кольцом, и если вы - или кто-то из присутствующих здесь вождей - окажетесь удачливее меня и схватите его, то вы передадите его в мои руки.
      - Для чего?
      - Чтобы жестоко отомстить ему.
      - Этого я не могу вам обещать, - с расстановкой отвечал Валентин.
      - По какой причине?
      - По той, которую вы сами только что объяснили: во всей прерии не найдется человека, который не желал бы свести счеты с Красным Кедром.
      - Ну так что же?
      - Человек, которому он больше всего причинил зла, по моему мнению, дон Мигель Сарате, у которого бандит подло убил дочь. Один только дон Мигель имеет право распорядиться им по своему усмотрению.
      Сын Крови сделал жест сожаления.
      - О, если бы он был здесь! - воскликнул он.
      - Я здесь, - произнес дон Мигель, выступая вперед. - Да, я хочу отомстить Красному Кедру, но отомстить открыто, благородно, при свете дня и на виду у всех. Я хочу не просто убить злодея, а судить его.
      - Отлично! - воскликнул Сын Крови, подавляя крик радости. - У нас с вами одна цель, кабальеро, ибо я как раз хочу применить к Красному Кедру закон Линча, - но закон Линча во всей его строгости, на том самом месте, где он совершил свое первое преступление, в присутствии устрашенного им населения. Вот чего я желаю, кабальеро. Здесь, в прерии, меня называют не только Сыном Крови, но и Мстителем.
      Когда он произнес эти слова, то среди присутствующих воцарилось долгое и тягостное молчание.
      - Предоставьте Богу карать виновных, - раздался вдруг голос, заставивший всех вздрогнуть.
      Все обернулись и увидели отца Серафима, который с распятием в руках обводил всех вдохновенным взором.
      - По какому праву делаете вы себя орудиями божественного правосудия? воскликнул он. - Если он и был виновен, то откуда вы знаете, что он не раскаялся в настоящее время?
      - Око за око, зуб за зуб, - мрачно произнес Сын Крови.
      Отец Серафим понял, что он не в силах уговорить этих людей, для которых жизнь человека - ничто и которые возводят месть в ранг добродетели.
      - Прощайте, - произнес он печально, - прощайте, несчастные заблудшие! Я не могу проклинать вас, могу только пожалеть. Но знайте, что я приложу все старания для того, чтобы вырвать у вас из рук эту жертву. Прощайте!
      С этими словами миссионер вышел.
      Когда первое волнение, вызванное словами священника, улеглось, дон Мигель подошел к Сыну Крови и, подавая ему правую руку, произнес:
      - Я стою за закон Линча.
      - Да, да, - воскликнули все присутствующие, - закон Линча, закон Линча!
      Через несколько часов Сын Крови возвратился к своему отряду.
      После этого-то совещания и произошел между Валентином и доном Пабло, возвращавшимся из хижины Красного Кедра, тот разговор, который мы привели в начале этого романа.
      ГЛАВА XX Красный Кедр
      Теперь, когда мы описали события, имевшие место в течении шести месяцев, отделявших смерть донны Клары от того дня, когда у дона Пабло происходил в пещере во время грозы разговор с Валентином, мы возвратимся к тому месту нашего рассказа, на котором мы его прервали в третьей главе.
      Спустя всего несколько минут после ухода молодого человека дверь хижины Красного Кедра резко отворилась, и внутрь вошли четыре человека.
      Это были Красный Кедр, брат Амбросио, Сеттер и Натан.
      Они казались печальными и озабоченными, с них катилась вода, точно они только что вышли из реки.
      - Ого! - произнес монах. - Что это значит? Ни огня, ни света, да и стол пустой. Вы, кажется, не особенно о нас заботитесь.
      Красный Кедр поцеловал дочь в лоб и, повернувшись к брату Амбросио, бросил на него свирепый взгляд.
      - Вы здесь не у себя дома, - произнес он внушительно, - не заставляйте напоминать вам об этом, а потому будьте прежде всего вежливы с моей дочерью, если не хотите, чтобы я указал вам на дверь.
      - Гм! - злобно произнес монах. - Разве эта девица священный предмет, что вы придираетесь к одному слову, сказанному ей.
      - Я не придираюсь, - гневно возразил Красный Кедр, ударив кулаком по столу, - но только мне не нравятся ваши манеры и ваш тон. Говорю вам это, и не заставляйте меня повторять.
      Брат Амбросио ничего не ответил. Он понял, что с Красным Кедром лучше не разговаривать об этом, и благоразумно поспешил пресечь готовую вспыхнуть ссору.
      Между тем Эллен зажгла при содействии братьев факел, развела в очаге огонь, в котором уже начинала чувствоваться необходимость, и поставила на стол ужин, если не изысканный, зато вполне обильный.
      - Senores caballeros, - сказала она приветливо, - садитесь, ужин готов.
      Все четверо мужчин уселись за стол с поспешностью людей, сильно проголодавшихся.
      Но прежде чем положить в рот первый кусок, Красный Кедр обратился к дочери.
      - Эллен, - сказал он нежно.
      - Что, отец? - спросила она, поспешно подходя к нему. - Что вы хотите? Вам что-нибудь не хватает?
      - Нет, не то, дитя мое, - отвечал он, - мне кажется, по крайней мере, что у нас все есть.
      - Что же, в таком случае? - спросила она с удивлением.
      - Отчего ты не хочешь сесть с нами?
      - Простите, отец, но я не голодна и совершенно не способна ничего взять в рот.
      Скваттер вздохнул и сам начал угощать гостей, а Эллен, между тем, ушла в самый темный угол хакаля.
      Ужин прошел скучно. Все казались удрученными и поспешно ели, не произнося ни слова.
      Утолив голод, все четверо закурили свои трубки.
      - Отец, - произнес вдруг Натан, обратившись к Красному Кедру, который сосредоточенно смотрел на дым, поднимавшийся кольцами от его трубки к потолку хижину, - я нашел следы.
      - И я также, - заметил монах.
      - И я тоже, - сказал скваттер, - ну и что же из этого?
      - Как что же из этого? - воскликнул монах. - Вы, кажется, не придаете этому никакого значения! Следы в прерии всегда означают близость врага.
      - Какое мне до этого дело? - сказал Красный Кедр, пожав плечами.
      - Какое вам до этого дело? - повторил монах, подпрыгнув от удивления. - Вот это мне нравится! Слушая вас, можно подумать, что вы и в самом деле тут не при чем и что вашей жизни не угрожает такая же опасность, как и нашей.
      - А кто вам сказал, что я намерен защищать свою жизнь? - произнес скваттер, бросив на монаха взгляд, от которого тот опустил глаза.
      - Гм! - произнес брат Амбросио после минутного молчания. - Вы, конечно, можете не дорожить своей жизнью, с этим я согласен - вы довольно ею попользовались. Но вы забыли кое-что, compadre.
      Скваттер беспечно выколотил из трубки золу, снова набил ее, закурил и продолжал равнодушно курить, не обратив, по-видимому, никакого внимания на слова монаха.
      Заметив это, тот нахмурил брови и сжал кулаки. Но в следующее мгновение он уже овладел собой и продолжал спокойным голосом:
      - Да, вы забыли кое-что, compadre, а между тем об этом стоит помнить.
      - Что же я забыл?
      - Вы забыли о своих детях.
      Скваттер бросил на него насмешливый взгляд.
      - О, конечно, - продолжал монах, - я не говорю о ваших сыновьях - это сильные и решительные молодые люди, которые всегда сумеют выпутаться, и я нисколько за них не беспокоюсь.
      - За кого же вы, в таком случае, беспокоитесь? - спросил скваттер, пристально смотря на него.
      - О ком я беспокоюсь? - повторил монах замявшись.
      - Да.
      - О вашей дочери Эллен. Что с нею будет, если не станет вас? произнес, наконец, монах.
      Скваттер печально опустил голову.
      - Это правда, - прошептал он и посмотрел на свою дочь.
      Монах улыбнулся. Он понял, что удар был нанесен метко.
      - Погубив себя, вы погубите и ее, - продолжал он, - примите это во внимание.