А пока он наслаждался настоящим.
      Таковы все влюбленные: будущее для них ничто, настоящее - все.
      Дон Пабло пустил лошадь в галоп, не чувствуя ни поливавшего его дождя, ни свистевшего ветра, распознавая дорогу при свете молнии.
      Поглощенный своей любовью, он думал только о разговоре с Эллен и с удовольствием вспоминал все слова, которыми они обменивались в течение быстро пролетевшего часа.
      Вдруг его лошадь, на которую он не обращал внимания, тихо заржала.
      Дон Пабло инстинктивно поднял голову.
      В десяти шагах впереди него поперек дороги неподвижно стоял всадник.
      - Ага! - произнес дон Пабло, выпрямляясь в седле и вынимая пистолеты. - Вы довольно поздно появляетесь, compadre. He угодно ли вам дать мне дорогу?
      - Я появляюсь на дороге не позже вас, дон Пабло, - послышалось в ответ, - так как мы с вами встретились.
      - Дон Валентин! - воскликнул молодой человек, пряча пистолеты в седельные сумки. - Какого черта вы тут делаете?
      - Вы же видите: я ожидаю.
      - Вы ожидаете?
      - Да.
      - Кого же вы можете ожидать здесь в такой поздний час.
      - Вас, дон Пабло.
      - Меня? - с удивлением произнес мексиканец. - Это довольно странно.
      - Не так странно, как вам кажется. Я хочу поговорить с вами, но так, чтобы нас никто не слышал. А так как на месте нашей стоянки это невозможно сделать, то я и выехал вам навстречу - все очень просто, кажется.
      - В самом деле просто, но только вы выбрали не совсем обычное время и место для этого, друг мой.
      - Почему?
      - Боже мой, над нами бушует буря и льет дождь, а нам даже негде укрыться.
      - Это правда, но я торопился и не мог выбирать времени.
      - Вы тревожите меня, друг мой. Не случилось ли чего-нибудь?
      - Пока, насколько я знаю, ничего еще не случилось, но вскоре мы все узнаем, будьте спокойны.
      Молодой человек молча подавил вздох.
      Разговаривая таким образом, Искатель Следов и мексиканец приблизились друг к другу.
      Валентин продолжал:
      - Следуйте за мной. Я приведу вас в такое место, где мы можем поговорить спокойно, не боясь быть потревоженными.
      - Значит, то, что вы собираетесь сказать мне, очень важно?
      - Вы это поймете сами.
      - И далеко еще нам ехать?
      - Всего несколько шагов. Тут есть пещера, которую я заметил при свете молний,
      - Едем!
      Всадники пришпорили своих лошадей и молча помчались рядом.
      Так ехали они почти четверть часа, направляясь к густому лесу, окаймлявшему реку.
      - Мы у цели, - сказал наконец Валентин, останавливая лошадь и соскакивая на землю. - Слезайте и вы, но только позвольте мне пройти вперед, так как грот, про который я говорил, может быть занят кем-нибудь другим. Надо быть осторожными.
      - Что хотите вы сказать этим и о каком обитателе пещеры вы говорите?
      - Я сам еще не знаю, - беспечно отвечал француз, - но, во всяком случае, следует всегда быть наготове.
      С этим словами Валентин вынул из-под плаща два факела и зажег их. Взяв каждый по факелу, путники стреножили лошадей, чтобы они не ушли далеко, и, раздвигая кусты, направились к пещере.
      Пройдя несколько шагов, они вдруг очутились перед входом в один их тех великолепных гротов вулканического происхождения, которые так часто встречаются в той местности.
      - Внимание! - прошептал Валентин на ухо своему спутнику.
      Внезапное появление двух людей переполошило целую стаю ночных птиц и летучих мышей, которые с громкими криками заметались в разные стороны, подальше от света.
      Не обращая на них внимания, Валентин продолжал идти вперед.
      Вдруг из отдаленного угла грота послышалось протяжное сердитое рычание.
      Оба спутника остановились.
      Оказалось, что они столкнулись нос к носу с великолепным черным медведем, для которого эта пещера, без сомнения, служила постоянным жилищем и который, став на задние лапы и разинув пасть, показывал непрошеным посетителям, нарушившим его покой, длинный, точно окровавленный язык и крупные, ослепительно белые клыки.
      Он медленно раскачивался на одном месте, а его круглые сверкающие глаза смотрели на путников крайне недружелюбно.
      К счастью, их не так легко было испугать,
      - Гм! - произнес Валентин, посмотрев на зверя. - Я был уверен в этом. Приятель, по-видимому, намерен поужинать нами.
      - Благодаря моему ружью все будет наоборот, и мы поужинаем им, сказал дон Пабло, смеясь.
      - Нет, нет, только не стреляйте в него, - с живостью воскликнул охотник, удерживая уже прицелившегося молодого человека, - ружейный выстрел произведет здесь невероятный грохот, а мы не знаем, кто те люди, которые, быть может, бродят поблизости. Надо соблюдать осторожность.
      - Это правда, - согласился дон Пабло. - Как же нам быть?
      - Это уж мое дело, - сказал Валентин. - Возьмите мой факел и будьте готовы помочь мне.
      Затем, прислонив карабин к стене пещеры, он вышел, оставив мексиканца наедине с медведем, который, ослепленный светом, стоял на месте, боясь приблизиться.
      Через несколько минут Валентин возвратился. Он принес лассо, которое было привязано к седлу его лошади.
      - Теперь воткните факелы в землю, чтобы они не мешали вам.
      Дон Пабло повиновался.
      Охотник внимательно осмотрел и приготовил лассо, а затем начал вращать его в воздухе. Послышался свист рассекаемого воздуха.
      При этом неожиданном звуке медведь сделал два-три тяжелых шага вперед.
      Это и погубило его.
      Искатель Следов вдруг метнул лассо, и его петля, пролетев по воздуху, опустилась на плечи зверя. Оба охотника схватились за другой конец крепкого ремня и, отбежав в сторону, начали тянуть из всех сил.
      Несчастное животное, высунув язык, несколько раз пошатнулось и упало, напрасно стараясь освободиться от петли, все крепче и крепче сдавливавшей ему горло. Охотники продолжали тянуть до тех пор, пока медведь не задохнулся окончательно и не перестал шевелиться.
      - Теперь, - сказал Валентин, убедившись в том, что медведь мертв, приведите сюда лошадей, дон Пабло, а я пока отрежу у нашего приятеля лапы, и пусть они зажарятся в золе, пока мы будем разговаривать.
      Когда молодой человек возвратился в пещеру, ведя обеих лошадей, он застал Валентина сдирающим при свете большого костра шкуру с медведя, передние лапы которого уже потихоньку жарились в золе.
      Дон Пабло дал лошадям корму и сел перед огнем около Валентина.
      - Ну что, - сказал тот смеясь, - разве вы не находите, что мы можем здесь отлично поговорить?
      - Да, конечно, - небрежно отвечал молодой человек, скручивая тонкую сигаретку из маиса с ловкостью, свойственной всем латиноамериканцам. - Мы здесь отлично устроились, я жду только, чтобы вы объяснились, друг мой.
      - Именно это я сейчас и сделаю, - отвечал охотник, окончив сдирать шкуру и спокойно пряча за голенище сапога нож, клинок которого он тщательно обтер о землю. - Сколько времени прошло с тех пор, как вы открыли убежище Красного Кедра?
      При этом неожиданном вопросе, заданном в упор, без всяких предисловий, молодой человек вздрогнул, лихорадочный румянец залил его лицо, он растерялся и не сразу нашел, что ответить.
      - Но... - пробормотал он.
      - Уже около месяца, не правда ли? - невозмутимо продолжал Валентин, словно не замечая смущения своего друга.
      - Да, приблизительно так, - отвечал тот, не сознавая, что говорит.
      - И вот уже целый месяц, - продолжал Валентин, - как вы каждую ночь покидаете своего отца для того, чтобы отправиться поговорить о любви с дочерью человека, убившего вашу сестру?
      - Друг мой, - дрогнувшим голосом произнес молодой человек.
      - Вы, может быть, скажете, что это ложь? - сурово возразил охотник, устремив на своего собеседника проницательный взор, заставивший того опустить глаза. - Объяснитесь в таком случае, дон Пабло, я жду ваших оправданий. Мне любопытно было бы посмотреть, как вы это сделаете, доказывая мне, что вы поступаете правильно, действуя подобным образом.
      Пока охотник говорил это, молодой человек успел прийти в себя. Его хладнокровие и присутствие духа если и не вполне, то хотя бы отчасти вернулись к нему.
      - Вы слишком строги, - сказал он. - Прежде чем обвинять меня, может быть, полезно было бы удосужиться узнать, что за причины заставляют меня поступать таким образом.
      - Полноте, - с живостью возразил Валентин, - будем говорить прямо... Не трудитесь говорить мне о вашей любви, я знаю все это не хуже вас самого. Я видел, как она зарождалась и разгоралась, но только позвольте мне сказать вам: я думал, что после убийства донны Клары любовь эта, до тех пор все превозмогавшая, угасла в вас. Нельзя любить тех, кого презираешь: дочь Красного Кедра должна представляться вам всегда только в кровавом облике.
      - Дон Валентин! - жалобно воскликнул молодой человек. - Неужели вы хотите сделать этого ангела ответственным за преступления злодея?
      - Я не стану оспаривать знаменитую теорию, которая основывается на том положении, что ошибки и преступления бывают только личные. Ошибки - еще может быть, но, живя в прерии, все семейство должно быть одинаково ответственно за преступления своего главы. Иначе для честных людей не будет никакого спасения.
      - О, неужели вы можете говорить это!
      - Хорошо, переменим тему, так как эта вам не очень нравится, как я вижу. Вы человек наиболее благородный и справедливый из всех, кого я знаю, дон Пабло. У вас никогда не возникало мысли сделать Эллен своей любовницей, не правда ли?
      - Конечно, нет! - с живостью воскликнул молодой человек.
      - Значит, вы хотите жениться на ней? - с ударением произнес Валентин, пристально глядя в лицо мексиканца.
      Дон Пабло в отчаянии опустил голову.
      - Я проклят! - воскликнул он.
      - Нет, - возразил Валентин, схватив его за руки, - вы только безрассудны! Вами овладела страсть, как может овладеть она всяким молодым человеком. Вы слушаете только ее и презираете голос рассудка. Пока что вы делаете только ошибки, но они очень скоро могут против вашей воли превратиться в преступления.
      - Не говорите этого, друг мой!
      - Пока вы делаете только ошибки, - невозмутимо повторил Валентин, - но будьте осторожны!
      - О, вы сами сошли с ума, друг мой, говоря мне такие вещи. Поверьте, как бы ни была велика моя любовь к Эллен, я никогда не забуду тех обязанностей, которые возлагает на меня странное положение, в которое мы попали по воле слепого рока.
      - Но вот уже целый месяц, как вы знаете убежище самого непримиримого врага вашей семьи, и вы сохраняете это в тайне для того, чтобы следовать прихотям страсти, которая может иметь для вас только позорные последствия! Вы видите, что мы тщетно употребляем все доступные нам средства для того, чтобы найти след нашего непримиримого врага, и вы хладнокровно изменяете нам ради возможности обменяться несколькими любовными словами с этой девушкой. Вы заставляете нас думать, что вы целиком отдались, подобно нам, поискам, столь же тщетным, как и наши. Как же назвать это поведение, если не изменой?
      - Валентин, вам точно доставляет удовольствие оскорблять меня. Дружеские чувства, которые вы ко мне питаете, не дают вам права на это. Берегитесь, всякое терпение имеет свои границы...
      Охотник прервал его насмешливым хохотом:
      - Вот видите, юноша, - заметил он, - вы уже грозите мне!
      Молодой человек в бессильном отчаянии опустился на землю.
      - О! - воскликнул он. - Как я страдаю!
      Валентин несколько мгновений смотрел на него с нежной жалостью, затем наклонился к нему и тронул за плечо:
      - Послушайте меня, дон Пабло, - сказал он мягко.
      ГЛАВА IV. Взгляд назад
      Теперь мы вернемся к той части нашего рассказа, которой мы закончили "Степных бандитов". В течение шести месяцев, прошедших после трагической смерти донны Клары, произошли некоторые события, которые читателю необходимо знать для того, чтобы уяснить последующие.
      Читатели, без сомнения, помнят, что Белая Газель в бесчувственном состоянии была поднята Сыном Крови около тела старого бандита Сандоваля.
      Сын Крови перекинул молодую девушку через седло впереди себя и во весь опор помчался к теокали, служившему для него и жилищем, и крепостью.
      Мы последуем за этими двумя лицами, играющими важную роль в нашем рассказе.
      Как было сказано выше, Сын Крови с места помчался во весь опор, но ему все казалось, что они двигаются слишком медленно, и он не переставая погонял своего скакуна ударами шпор, от которых из боков несчастного животного уже давно струилась кровь. Так неслись они с невероятной быстротой во мраке ночи, и тени скал и деревьев словно летели им навстречу по обеим сторонам дороги.
      От быстрого движения и тряски Белая Газель скоро пришла в себя. Ее длинные волосы трепались в пыли, а обращенные к небу глаза были орошены слезами отчаяния, боли и бессилия.
      Рискуя разбить себе голову о камни, покрывавшие дорогу, она предпринимала бесплодные усилия, чтобы вырваться из рук своего похитителя.
      Но тот, устремив на нее взор, выражавший какую-то свирепую радость, не замечал, по-видимому, ужаса, внушаемого им молодой девушке, а если и замечал, то это, казалось, доставляло ему только удовольствие.
      Его сжатые губы оставались неподвижны, и только изредка вылетал из них резкий свист, заставлявший лошадь мчаться быстрее.
      Молодая девушка громко вскрикнула, но только эхо ответило ей, и лошадь понеслась еще быстрее.
      Наконец Белая Газель собрала все свои силы и так стремительно рванулась вперед, что ноги ее почти тронули землю. Но Сын Крови точно ожидал этого, и раньше, чем она успела коснуться земли, он, не останавливая лошади, схватил девушку за волосы и снова перекинул через седло.
      Рыдание вырвалось из груди Газели, и она снова лишилась чувств.
      - О, ты не уйдешь от меня, - вскричал Сын Крови, - и никто в мире не вырвет тебя из моих рук.
      Между тем мрак начал рассеиваться, и вскоре во всем своем блеске появилось солнце.
      Мириады птиц радостным пением приветствовали появление дневного светила.
      Природа весело пробуждалась, и прозрачно-голубое небо обещало один из тех прекрасных дней, которые нередки в этой благословенной стране.
      Справа от дороги шли плодоносные поля, которые сливались вдали с горизонтом и радовали взор.
      Тело девушки безжизненно свешивалось с лошади.
      Лицо ее покрылось синеватой бледностью, губы побелели и приоткрылись, зубы были крепко стиснуты, и только грудь слабо трепетала под широкой рукой Сына Крови, тяжело лежавшей на ней.
      Наконец они прискакали к пещере, в которой расположились человек сорок индейцев, вооруженных и готовых к походу.
      Это были сотоварищи Сына Крови.
      Он сделал знак, и ему тотчас подвели другую лошадь. Не успел он еще пересесть на нее, как та, на которой он приехал, упала и из ее ноздрей, рта и ушей хлынула темная горячая кровь.
      Снова положив перед собой на седло молодую девушку, Сын Крови отправился дальше.
      - На сожженную асиенду! - крикнул он.
      Индейцы, которые, без сомнения, только и ожидали прибытия своего вождя, последовали за ним.
      Вскоре весь отряд быстро мчался по дороге, окутанный облаком густой пыли, подымавшейся из-под ног лошадей.
      Проскакав с невероятной быстротой около пяти часов, индейцы увидали вдали высокие колокольни и башни города, возвышавшиеся над облаком дыма и пара.
      Индейцы взяли немного влево и помчались по полям, злорадно вытаптывая обильный урожай.
      Через полчаса они достигли подошвы высокого холма, одиноко стоявшего посреди равнины.
      - Подождите меня здесь, - сказал Сын Крови, останавливая свою лошадь, - что бы ни случилось, не трогайтесь с места до моего возвращения,
      Индейцы поклонились в знак повиновения, а Сын Крови, вонзив шпоры в бока лошади, помчался дальше.
      Но он отъехал недалеко и, как только скрылся с глаз своих товарищей, тотчас же остановил лошадь и сошел на землю.
      Сняв с лошади уздечку, чтобы ей удобнее было полакомиться свежей и сочной травой, он поднял неподвижное тело девушки и медленно начал взбираться со своей ношей на холм.
      Уже наступали сумерки, и птицы провожали последним концертом заходящее солнце, лучи которого почти горизонтально ложились на землю. Небо быстро темнело.
      Между тем поднялся ветер, который с каждой минутой все усиливался, и мрачные тучи тяжело понеслись над землей, опускаясь все ниже и ниже.
      Все предвещало, что в эту ночь разразится одна из тех бурь, которые случаются только в этой стране и заставляют бледнеть от страха самых смелых людей.
      Сын Крови все поднимался, неся на руках юную девушку, голова которой бессильно склонилась к нему на плечо.
      Крупные теплые и пока еще редкие капли дождя с глухим шумом начали падать на землю, которая тотчас же впитывала их в себя.
      Атмосфера наполнялась острым, удушливым запахом, исходившим от почвы.
      Сын Крови продолжал подниматься все тем же твердым, медленным шагом, опустив голову и сурово нахмурив брови.
      Наконец он достиг вершины холма.
      В эту минуту ослепительная молния зигзагами прорезала небо, осветив синеватым светом окрестности, и раздался оглушительный удар грома.
      - Да, - мрачно прошептал Сын Крови, точно отвечая вслух на свои мысли, - природа собирается принять участие в той сцене, которая сейчас разыграется. Но небесная буря все-таки не так страшна, как та, которая клокочет в моем сердце! Хорошо, прекрасно! Мне не хватало только этой ужасной мелодии. Я - мститель и исполню то, что обещал себе в минуту отчаяния.
      Произнеся эти слова, он продолжал свой путь, направляясь к груде почерневших от дыма камней, видневшихся тут и там над высокой травой.
      Вершина холма, на которой находился теперь Сын Крови, открывала неописуемо дикий и пустынный вид.
      Сквозь высокую густую траву виднелись почерневшие от дыма развалины, остатки стен, полуразвалившиеся своды. Вокруг росли фруктовые деревья, кедры, георгины, и был виден колодец с длинным шестом, на конце которого еще висело кожаное ведро, служившее некогда для вычерпывания воды.
      Посреди развалин возвышался высокий крест из темного дерева, отмечавший могилу. У подножия этого креста симметрично было положено около двадцати голых оскаленных черепов, которым солнце и ветер придали глянец и желтизну слоновой кости. Вокруг могилы в траве беззвучно скользили змеи и ящерицы, эти постоянные гости кладбищ, круглыми удивленными глазами смотревшие на незнакомца, осмелившегося нарушить их одиночество и покой.
      Недалеко от могилы стоял полуразвалившийся сарай, сделанный из тростника, который тем не менее мог еще служить достаточно надежным убежищем для путников, захваченных грозой врасплох.
      К этому сараю и направился Мститель.
      Через несколько минут он достиг его и укрылся там от дождя, который теперь лил как из ведра.
      Буря свирепствовала с невероятной силой. Молния сверкала почти непрерывно, гром оглушительно грохотал, и сильный ветер наклонял деревья к земле.
      Это была одна их тех ужасных ночей, в которые совершаются ужасные преступления, которые солнце не хочет освещать своим веселым светом.
      Сын Крови положил девушку на кучу сухих листьев в одном из углов сарая и несколько секунд внимательно смотрел на нее. Затем он скрестил руки на груди, сдвинув брови, опустил голову и начал шагать из угла в угол, бормоча вполголоса какие-то бессвязные слова.
      Каждый раз, как он проходил мимо молодой девушки, он останавливался, смотрел на нее с непередаваемым выражением во взгляде, а затем, покачав головой, продолжал ходить.
      - Однако, - сказал он наконец глухим голосом, - пора кончать! Вот эта юная особа, такая крепкая, сильная, теперь она бледна, неподвижна, почти безжизненна! Отчего мне не попался в руки вместо нее Красный Кедр! Буду терпелив, придет и его очередь, и тогда...
      Сардоническая улыбка искривила его губы, он наклонился над своей пленницей.
      Осторожно приподняв ее голову, он собирался дать ей понюхать флакон, вынутый им из кармана, но вдруг выпустил тело Газели из рук и с громким криком отпрянул в сторону.
      - Нет, нет, - повторял он, - этого не может быть, я ошибся, мне только показалось!
      После нескольких секунд колебания он опять подошел к девушке и снова наклонился над ней.
      Но теперь его нельзя было узнать: насколько он раньше был груб и жесток с ней, настолько теперь был внимателен, осторожен и почти нежен.
      Во время борьбы и последовавшей затем бешеной скачки несколько пуговиц на ее корсаже расстегнулись и таким образом обнажилась ее шея. Сын Крови, наклонившись над молодой девушкой, увидел у нее на шее на тонкой золотой цепочке ладанку из черного бархата, на которой были вышиты серебром переплетающиеся буквы.
      Вид этих таинственных букв сильно взволновал Сына Крови.
      Дрожащей от нетерпения рукой он схватил ладанку, разорвал цепочку и с волнением стал ожидать молнии, чтобы при свете ее еще раз увидеть вышитые буквы и убедиться, что он не ошибся.
      Ждать ему пришлось недолго: через несколько секунд ослепительная молния осветила весь холм.
      Сын Крови взглянул на ладанку.
      Он не ошибся: буквы были именно те, что почудились ему при первой вспышке.
      Он опустился на землю и, закрыв лицо руками, о чем-то глубоко задумался.
      Прошло с полчаса, а этот человек с закаленной душой все еще был неподвижен как изваяние.
      Когда он наконец поднял голову, две слезы медленно скатились по его бронзовому лицу.
      - О, это сомнение ужасно! Я должен его рассеять во что бы то ни стало! - воскликнул он. - Я должен узнать наконец, на что могу надеяться.
      И гордо выпрямившись во весь свой рост, он твердым и уверенным шагом подошел к молодой девушке, все еще лежавшей без движения.
      Каких только мер он не предпринимал, чтобы привести в чувство девушку! Но бедное дитя за два последних дня перенесло столько испытаний, что, казалось, жизнь уходит из нее. Несмотря на все старания Сына Крови, Белая Газель оставалась неподвижной, словно мертвая. Все средства оказывались бесполезными.
      Сын Крови приходил в отчаяние от бесплодности стараний привести свою жертву в чувство.
      - О-о! - восклицал он ежеминутно. - Не может быть, чтобы она умерла, Бог не допустит этого!
      Вдруг он ударил себя по лбу.
      - Я сошел с ума! - воскликнул он.
      С этими словами он пошарил у себя за пазухой и вытащил из нагрудного кармана хрустальный флакон, наполненный жидкостью, красной как кровь, откупорил его и, разжав лезвием кинжала зубы молодой девушки, влил ей в рот несколько капель этой жидкости.
      Средство подействовало мгновенно.
      Черты ее лица разгладились, на щеках появился слабый румянец, Белая Газель с усилием открыла глаза и чуть слышно прошептала:
      - Боже мой, где я?
      - Она спасена! - с радостным вздохом произнес Сын Крови, вытирая пот, крупными каплями покрывавший его лоб.
      Снаружи, между тем, буря бушевала с прежней яростью.
      Ветер с силой сотрясал непрочные стены сарая, дождь лил потоками, а в небесной выси слышались оглушительные раскаты грома.
      - Какая ужасная ночь! - прошептал Сын Крови.
      ГЛАВА V. Сожженная асиенда
      Странную группу составляли это прелестное, нежное создание и суровый обитатель теокали на вершине опустошенного холма, при грохоте грома и ослепительном блеске молнии.
      Белая Газель, увидев его, побледнела и снова упала без сознания.
      Сын Крови вгляделся в окружающую его ночную мглу и, убедившись, что все кругом спокойно, опять склонился над девушкой.
      Бледная, словно белая лилия, поверженная грозой, с закрытыми глазами, она даже не дышала.
      Сын Крови поднял ее дрожащими руками, перенес на другое место и положил на расстеленном плаще у подножия развалившейся стены. Голова несчастной бессильно лежала на его плече.
      Он долго не спускал с нее глаз.
      Душевная боль и жалость отразились на суровом лице Сына Крови.
      Он, жизнь которого до сих пор была всего лишь нескончаемой беспросветной драмой, который не знал, что такое сердце, нежное чувство и любовь, он, Мститель, истребитель бандитов, - он был взволнован и ощущал, что внутри его поднимается какое-то новое, незнакомое ему чувство.
      Две слезы скатились по его загорелым щекам.
      - О, Боже мой! Неужели она умерла! - воскликнул он с тревогой. - Я подло и жестоко поступил с этим слабым созданием, и Бог карает меня за это!
      Имя Бога, упоминаемое им до сих пор только в шутку, он произнес теперь с благоговением.
      Это было чем-то вроде молитвы, крик, вышедший из самого сердца.
      Этот неукротимый человек был наконец побежден: он уверовал в Творца.
      - Как помочь ей? - спрашивал он себя.
      Дождь, ливший потоками на молодую девушку, наконец заставил ее очнуться.
      Она приоткрыла глаза и произнесла слабым голосом:
      - Где я? Что произошло со мной? О, я думала, что уже умерла.
      - Она говорит... жива... спасена! - воскликнул Сын Крови.
      - Кто здесь? - спросила она, с трудом приподнявшись.
      При виде смуглого лица охотника ею овладел ужас, и она снова упала навзничь с закрытыми глазами.
      Она начинала припоминать все то, что приключилось с ней.
      - Успокойтесь, не бойтесь, дитя мое, - произнес Сын Крови, стараясь смягчить суровый тон своего голоса. - Я ваш друг.
      - Мой друг? Вы?! - воскликнула она. - Что значит это слово в ваших устах?
      - О, простите меня, я был без ума, я не знал, что делать!
      - Простить вас! Почему? Разве я не рождена для страданий?
      - Как же она должна была страдать! - прошептал Сын Крови.
      - Да, - продолжала девушка точно в бреду, - да, я много страдала. Жизнь моя, хотя я еще очень молода, была до сих пор сплошным нескончаемым страданием. А между тем я припоминаю, что когда-то, очень, очень давно, я была счастлива. Но теперь воспоминание об этом счастье причиняет мне величайшую боль.
      Вздох вырвался их ее стесненной груди, она закрыла лицо руками и горько заплакала.
      Сын Крови слушал ее, стараясь не пропустить ни единого слова из сказанного Белой Газелью и не спуская с нее глаз.
      Этот голос, эти черты - все, что он видел и слышал, зародило в нем подозрение, которое мало-помалу превращалось в уверенность.
      - О, говорите, расскажите еще что-нибудь, - произнес он с нежностью. Не припомните ли вы чего-нибудь о вашем раннем детстве?
      Молодая девушка взглянула на него, и горькая улыбка появилась на ее губах.
      - Зачем в несчастье вспоминать былые радости? - проговорила она, грустно покачав головой. - К чему мне рассказывать об этом, в особенности вам, сделавшемуся моим палачом? Или это новый род пытки, который вы для меня придумали?
      - О, - произнес он с содроганием, - неужели у вас возникла такая мысль? Увы! Я был очень виноват перед вами, я сознаю это. Простите меня, умоляю вас! Я отдал бы жизнь, чтобы отвести от вас всякое горе и печаль.
      Белая Газель с удивлением и страхом смотрела на этого почти распростертого перед ней человека, суровое лицо которого было орошено слезами. Она не могла понять смысла этих слов, особенно после его жестокого обращения с ней.
      - Увы! - прошептала она. - Моя история так похожа на историю всех несчастных. Было время, когда у меня была сестра, делившая со мною игры, и мать, которая любила и ласкала меня. Все это исчезло навсегда,
      Сын Крови поднял два шеста, к которым была привязана бизонья шкура, чтобы защитить девушку от бури, начинавшей, впрочем, уже стихать.
      Белая Газель посмотрела на него.
      - Я не знаю почему, - проговорила она задумчиво, - но я чувствую необходимость довериться вам, который, однако, причинил мне столько зла! Откуда это чувство, которое я испытываю при виде вас? Я должна бы ненавидеть вас...
      Она не кончила и с рыданием закрыла лицо руками.
      - Так угодно Богу, бедное дитя мое, - проговорил Сын Крови, подняв глаза к небу и с чувством перекрестившись.
      - Может быть, - ответила она тихо. - Итак, слушайте. Я хочу - что бы ни случилось - облегчить свое сердце. Однажды я играла на коленях у матери, отец и сестра находились тут же. Вдруг у ворот нашей асиенды раздались дикие крики - на нас напали индейцы. Отец был человек храбрый, он схватил оружие и кинулся к выходу. Что произошло затем, я едва ли в состоянии буду верно передать вам. Мне было не более пяти лет, и та ужасная сцена, при которой я присутствовала, окутана в моем воспоминании каким-то кровавым облаком. Я помню только, что наша мать, со слезами обнимавшая нас, вдруг упала к нам на руки, обливаясь кровью. Напрасно мы старались оживить ее ласками: она была мертва!
      Воцарилось молчание. Сын Крови жадно слушал рассказ девушки. Его лоб побледнел, брови нахмурились, он судорожно сжимал рукой дуло ружья, изредка вытирая капли холодного пота, струившиеся по его лицу.
      - Продолжайте, дитя мое, - прошептал он.
      - Больше я ничего не помню. Люди, похожие на демонов, ворвались на асиенду, схватили меня с сестрой, вскочили на лошадей и умчались в карьер. Увы! С тех пор я не видела кроткого лица матери и доброй улыбки отца. Я была совершенно одна среди бандитов, похитивших меня.
      - А ваша сестра, дитя мое, что сталось с нею?
      - Не знаю. Между нашими похитителями разгорелся жестокий спор, перешедший в кровопролитную драку. В конце концов они разделились. Мою сестру увезли в одну сторону, меня в другую. Я никогда больше ее не видела.
      Сын Крови делал над собой, по-видимому, неимоверные усилия. Наконец он не выдержал и, устремив на девушку нежный взор, воскликнул:
      - Мерседес! Мерседес! Неужели это ты? Ты, которую я нашел после многих лет бесплодных поисков?
      Белая Газель порывисто подняла голову.
      - Мерседес?! - воскликнула она. - Этим именем называла меня мать!
      - Это я! Я, Стефано! Твоя дядя, брат твоего отца! - проговорил Сын Крови, почти обезумев от радости.
      - Стефано! Дядя! Да, да! Я припоминаю, я знаю...
      Молодая девушка, не договорив, без чувств упала на руки Сына Крови.
      - О, я несчастный, я убил ее! - воскликнул он. - Мерседес, дорогое дитя мое, очнись!