Валентин взвел курок, широко расставил ноги и, прицелившись, начал тихонько что-то насвистывать.
      Услышав свист, медведь остановился. Несколько секунд он стоял неподвижно, как бы соображая, откуда исходит этот странный звук.
      Охотник продолжал свистеть. Его друзья, затаив дыхание, не спускали с него глаз, готовые в любую минуту броситься на помощь.
      Валентин сохранял полное спокойствие, и медведь невольно начал поворачиваться на свист в его сторону.
      Курумилла с горящим факелом в руках внимательно следил за всеми движениями зверя.
      Наконец медведь повернулся к охотнику мордой и находился теперь так близко от него, что Валентин чувствовал его горячее дыхание.
      Человек и зверь пожирали друг друга взглядами. Прошла минута, показавшаяся зрителям вечностью.
      Вдруг медведь тряхнул головой, точно желая избавиться от чего-то назойливого, и с диким ревом бросился вперед.
      В то же мгновение раздался выстрел.
      Дон Мигель с сыном кинулись к своему другу.
      Валентин стоял, опустив ружье прикладом к земле и беспечно улыбаясь, а в двух шагах от него корчился в предсмертной агонии страшный зверь.
      Курумилла, наклонившись вперед, внимательно следил за движениями издыхающего чудовища.
      - Слава Богу! - радостно воскликнул дон Мигель. - Вы целы и невредимы!
      - А вы думали, что я подвергался большой опасности? - весело спросил охотник.
      - Еще бы! - с удивлением вскричал дон Мигель. - Я дрожал за вашу жизнь!
      - Не стоило труда, уверяю вас, - беспечно возразил Валентин, - серые медведи и я - старые знакомые. Спросите лучше Курумиллу, скольких уже мы таким образом уложили.
      - Но, - заметил дон Пабло, - гризли считается неуязвимым. Пули расплющиваются об его череп и без вреда скользят по его шкуре.
      - Это совершенно верно, но вы забываете, что есть одно место, в которое можно поразить медведя?
      - Да, я знаю, это глаз, но ведь почти невозможно попасть в глаз с первого выстрела. Для этого необходимо обладать, кроме чрезвычайной смелости и хладнокровия, удивительной меткостью.
      - Благодарю, - улыбаясь сказал Валентин, - теперь, когда наш враг уже безопасен, посмотрите, прошу вас, и скажите мне, куда я ему угодил.
      Оба мексиканца поспешили нагнуться к медведю. Он был мертв.
      Его огромная туша занимала пространство почти в десять квадратных ярдов.
      Пуля охотника попала ему в правый глаз.
      Мексиканцы вскрикнули от удивления.
      - Да, - произнес Валентин, отвечая на их мысли, - это был недурной выстрел.
      - Но посмотрите, мой друг, что за ужасные когти. Они почти в шесть дюймов длиной!
      - Да. Я припоминаю, как одного несчастного команча гризли ударил лапой по плечу и моментально раздробил его. Но не правда ли, это на редкость интересная и увлекательная охота? Для меня в ней есть что-то неотразимо притягивающее.
      - Для вас - может быть, - заметил дон Мигель, - вы так привыкли в прерии к опасностям, что не признаете их, но я должен признаться, что мы, жители городов, питаем к этим чудовищам непреодолимый страх.
      - Перестаньте, дон Мигель, ведь я сам видел, как вы не раз боролись одни на один с ягуарами.
      - Да, мой друг, и я опять готов на это, но ягуар - это вам все-таки не гризли.
      - Хорошо, хорошо, я не хочу спорить с вами. Помогите нашему другу зажарить заднюю ногу медведя, и, я уверен что когда вы ее попробуете, ваше мнение о серых медведях изменится к лучшему.
      Через некоторое время завтрак был готов. Охотники уселись вокруг костра и с удовольствием принялись за еду. Когда завтрак был окончен, все тотчас же приготовились продолжать путь.
      Валентин двинулся первым.
      Друзья последовали за ним.
      В это самое мгновение из-за гор во всем своем блеске показалось солнце.
      ГЛАВА XXIX Признательность
      Как мы уже сказали, Валентин устроил мадам Гилуа в зимнем селении команчей.
      Индейцы с радостью приютили мать приемного сына их племени.
      В ее распоряжение была отдана самая лучшая хижина, и все старались уделять ей внимание и оказывать всевозможные услуги.
      В один ясный солнечный день она сидела у порога своей хижины и, глядя на детей, резвившихся невдалеке от нее и оглашавших воздух веселыми криками и смехом, думала о своем отсутствующем сыне.
      В это время к ней подошла жена Единорога, села рядом, взяла ее за руку и внимательно посмотрела на нее.
      - Моя мать чувствует себя лучше? - спросила она ласково.
      - Благодарю, дитя мое, - отвечала старушка, - я здорова и чувствую себя хорошо.
      - Тем лучше, - сказала Солнечный Луч с улыбкой, - ибо я могу сообщить моей матери хорошую весть.
      - Говори, дитя мое, - сказала та.
      - Бледнолицые - великие волшебники, - продолжала индианка, - они сообщают свои мысли через большие расстояния при помощи фигурок, начерченных на бересте, для них нет непреодолимых расстояний. Желает ли моя мать получить ожерелье, которое ей посылает сын?
      - Да, да, дорогое дитя! - с живостью воскликнула старушка. - Все, что приходит от сына, для меня всегда крайне драгоценно!
      Молодая индианка достала из-под подола своего платья кусок коры величиною с ладонь и передала его матери охотника.
      Старушка с любопытством взяла его. Не понимая, что значит этот подарок, она вертела в руках бересту, в то время как индианка внимательно следила за ней.
      Вдруг лицо мадам Гилуа осветилось радостью, и она громко вскрикнула. На внутренней стороне бересты она заметила несколько слов, нацарапанных острием кинжала.
      Вот что писал Валентин:
      Дорогая мать, не падайте духом, я здоров и невредим. До скорого свидания.
      Любящий вас сын Валентин
      Мать Валентина была вне себя от радости. Прочитав записку несколько раз, она обратилась к индианке.
      - Солнечный Луч любит меня? - спросила она.
      - Я люблю мою мать, - отвечала индианка с чувством, - ее сын спас мне жизнь.
      - Я хочу как можно скорее увидеть своего сына и обнять его.
      - Я помогу моей матери.
      - Как же мы устроим это?
      - Пусть моя мать будет спокойна. Я поговорю с Пауком, и через три дня мы отправимся в путь.
      Сказав это, индианка нежно обняла старушку и, ободрив ее еще раз, удалилась.
      Мать Валентина вернулась в свою хижину значительно повеселевшей. Уже давно не чувствовала она себя такой счастливой. Она забыла все свои страдания и думала только о предстоящей встрече с сыном.
      К вечеру второго дня индианка, до тех пор точно избегавшая встреч со старушкой, решительно подошла в ней.
      - Ну что? - спросила та.
      - Мы отправимся.
      - Когда?
      - Завтра с рассветом.
      - Паук обещал моей дочери?
      - Да, он обещал. Пусть моя мать будет готова.
      - Я готова хоть сейчас.
      На рассвете следующего дня, как было условленно накануне, мать Валентина и Солнечный Луч вместе с Пауком и двадцатью воинами отправились в путь, чтобы присоединиться к Единорогу.
      ГЛАВА XXX Натан в роли шамана
      Паук был настоящим команчским воином, в полном смысле слова, то есть смелым, коварным, грубым и жестоким, но ему не были чужды известная вежливость и любезность, а потому он охотно согласился на просьбу Солнечного Луча отвезти ее с матерью Валентина к Единорогу.
      Кроме того, он, как и большинство его соплеменников, был многим обязан охотнику и рад был воспользоваться случаем сделать ему приятное.
      Если бы Паук отправился в дорогу только со своими двадцатью воинами, то он проехал бы весь путь за два дня. Но так как с ними были две женщины, из которых одна была уже пожилая, да еще и европейка, а следовательно, вовсе не привыкшая к жизни в прерии, то он понял, что ему надо путешествовать несколько медленнее обычного. Так он и поступил.
      Обе женщины сели на лошадей, причем для матери Валентина было устроено мягкое сиденье из нескольких звериных шкур. Воины на всякий случай окружили их, и отряд тронулся в путь.
      Они ехали так целый день. Вечером Паук отдал приказ остановиться на ночлег.
      Он первым слез с лошади и в несколько минут устроил для двух женщин шалаш из ветвей.
      Затем были разведены костры, воины приготовили ужин, а после ужина все, кроме караульных, улеглись спать.
      Но мать Валентина от нетерпения не могла заснуть всю ночь и просидела до утра, погруженная в размышления.
      С восходом солнца все снова отправились в путь.
      Этот день также прошел без всяких приключений, только Паук, ехавший несколько впереди других, заметил человеческие следы. Следы эти были свежими, глубокими, и по всем признакам принадлежали человеку молодому, сильному и привыкшему к длительной ходьбе.
      Паук присоединился к отряду, никому, впрочем, не сказав о сделанном им открытии.
      Вдруг Солнечный Луч, рядом с которой ехал Паук, дотронулась до его плеча, чтобы привлечь его внимание.
      - Посмотрите, воин, - сказала она, указывая рукой вперед и немного влево, - не видите ли вы там идущего человека?
      Паук рукой прикрыл глаза от солнца и внимательно посмотрел в ту сторону, куда указывала ему жена вождя.
      - Ну, что думает об этом мой брат? - спросила индианка.
      - Это мужчина, - отвечал он. - Отсюда кажется, что это индеец, но или я плохо вижу, или сильно ошибаюсь.
      - Почему?
      - Слушайте. Вы жена главного вождя нашего племени, и поэтому я могу сказать вам это. Тут что-то странное. Несколько минут тому назад я открыл следы. Судя по их направлению, они принадлежат этому человеку, тем более что они совсем свежие.
      - Что же дальше?
      - Между тем это следы вовсе не краснокожего, а бледнолицего.
      - Это странно, - прошептала молодая женщина, ставшая серьезной. - Но уверены ли вы в этом?
      Паук презрительно усмехнулся.
      - Паук - воин, - произнес он. - То, что я увидел, обнаружил бы и восьмилетний ребенок. Следы вывернуты наружу и большой палец отделен от других, а между тем у нас, индейцев, все наоборот. Теперь я спрашиваю мою сестру, мог ли я ошибиться?
      - Это верно, - прошептала она.
      - Обратите на него внимание, - продолжал Паук, - теперь он виден лучше. Он старается спрятаться, предполагая, что мы его еще не заметили. Вот он остановился, задумался, боится, чтобы его движения не показались нам подозрительными. Смотрите, теперь он тел на землю и ожидает нас.
      - Будем осторожны, - сказала Солнечный Луч.
      - Я и так осторожен, - возразил Паук и довольно мрачно улыбнулся.
      Чем ближе команчи подъезжали к одинокому путнику, тем сильнее убеждались в том, что это индеец.
      Наконец они были уже в нескольких шагах от него, и тогда все сомнения рассеялись. Это был, по-видимому, один из тех многочисленных шаманов, которые бродят по прериям, переходя от одного племени у другому, и занимаются врачеванием и заклинаниями.
      На самом деле этот шаман был не кто иной, как Натан, которого читатели, конечно, давно узнали.
      Предательски умертвив повстречавшегося ему индейского шамана и нарядившись в его одеянье, Натан торопился пройти через неприятельскую линию, почти уверенный, что его не узнают.
      Поняв, что всадники его заметили, он решил подождать их, и когда они приблизились, он заговорил первым.
      - Приветствую моих братьев, - сказал он тем гортанным голосом, которым говорят индейцы. - Сам Владыка Жизни привел их сюда, и я постараюсь сделать для них все, что могу.
      - Благодарю, - отвечал Паук, бросив на него пытливый взгляд. - Мы принимаем предложение моего брата и остановимся здесь на ночлег.
      Затем он отдал своим воинам приказание остановиться, а сам, как и накануне, построил для женщин шалаш, в который они тотчас же удалились. Когда они проходили мимо шамана, то он бросил на них такой взгляд, что они обе невольно вздрогнули.
      После ужина Паук закурил трубку и сел около шамана. Ему хотелось рассеять свои сомнения, так как он продолжал испытывать к этому человеку невольное подозрение, в происхождении которого не мог дать себе отчета.
      Натан также закурил трубку и, пуская густые клубы дыма, внимательно следил за всеми движениями индейца.
      - Мой отец путешествует? - спросил Паук.
      - Да, - коротко отвечал мнимый шаман. - Мой сын принадлежит к могущественному племени команчей? - спросил, в свою очередь, Натан.
      - Да, я действительно команчский воин.
      - Мой сын вышел на охоту?
      - Нет, - возразил индеец, - я иду к великому вождю нашего племени, который теперь вышел на тропу войны.
      - К чьему же роду принадлежит мой сын?
      - К роду Единорога.
      Натан в глубине души содрогнулся, хотя лицо оставалось вполне равнодушным.
      - О-о-а! - произнес он. - Единорог - великий вождь, его слава гремит по всей земле. Ни один воин не посмеет бороться против него!
      - Мой отец знает его?
      - До сих пор я еще не имел этой чести, хотя много раз желал с ним познакомиться. Я еще ни разу не встречался с этим знаменитым воином.
      - В таком случае, - сказал Паук, - я уверен, что мой отец не откажется посетить с нами лагерь Единорога.
      Натан сделал гримасу, но, поняв, что если он откажется, то возбудит к себе подозрение, поспешил согласиться.
      - Я отправлюсь с вами в лагерь Единорога, - сказал он.
      Они проговорили еще несколько минут. Затем Паук распростился с мнимым шаманом и, как и в предшествующую ночь, улегся перед входом в шалаш, в котором ночевали женщины.
      Оставшись один у костра, Натан внимательно осмотрелся.
      Караульные, опершись на свои ружья, стояли неподвижно, подобно бронзовым статуям.
      Бежать было невозможно.
      Американец с сожалением вздохнул, завернулся в шкуру бизона и улегся на земле, прошептав вполголоса:
      - Завтра будет видно. Раз мне удалось обмануть этого краснокожего, то почему же мне не удастся обмануть и других?
      С этой надеждой он заснул.
      ГЛАВА XXXI Белая Газель
      Ночь прошла спокойно. На рассвете все проснулись почти одновременно и приготовились немедленно продолжать путь.
      До лагеря Единорога оставалось всего несколько миль, и путники без всяких приключений скоро его достигли.
      Караульные, разбросанные вокруг лагеря, успели уже сообщить вождю о прибытии подкрепления, и он ожидал вновь прибывших, стоя со скрещенными руками перед своим вигвамом.
      Единорог быстрым взором окинул отряд и тотчас же заметил в числе прибывших двух женщин и незнакомого ему шамана. Но он ничем не выдал своего удивления и стал дожидаться, чтобы Паук сам объяснил ему все.
      Паук, между тем, соскочил с коня, бросил поводья стоявшему рядом воину и, скрестив руки на груди, низко поклонился вождю.
      Затем он произнес:
      - Паук исполнил данное ему поручение и постарался возвратиться как можно скорее.
      - Паук - опытный воин, - отвечал Единорог, - я вполне доверяю ему. Привел ли он мне столько воинов, сколько я просил?
      - Вожди собирались у огня совета и выслушали слова Паука. Вот двадцать молодых воинов, горящих желанием последовать на войну за таким славным вождем, как мой отец.
      Единорог с гордостью улыбнулся, но сейчас же продолжал с обычной суровостью:
      - Я только что слышал сладкое пение соловья. Ошибся я или он действительно устроил себе гнездо среди этих деревьев?
      - Мой отец ошибся. Он слышал не пение соловья, но до него долетел голос подруги его сердца, - нежно прошептала Солнечный Луч, робко выступив вперед.
      Вождь посмотрел на свою жену нежным, но строгим взглядом.
      - Душа моей жизни, - сказал он, - зачем ты покинула селенье? Разве твое место среди воинов? Разве жена вождя имеет право без его разрешения отправляться в поход?
      Молодая женщина опустила ресницы, на которых засверкали слезы.
      - Единорог суров со своей женой, - печально отвечала она. - Зима быстро надвигается, высокие деревья уже обнажились, снег падает хлопьями, и Солнечный Луч беспокоится, оставаясь одна в хижине. Уже много месяцев прошло с тех пор, как вождь покинул свою жену, и она захотела увидеть того, кого любит.
      - Солнечный Луч - жена вождя, ее сердце твердо. Много раз была она в разлуке с Единорогом и всегда безропотно ожидала его возвращения. Почему же теперь она поступила иначе?
      Молодая женщина взяла за руку мать Валентина.
      - Мать Кутонепи хотела увидеть своего сына, - ответила она просто.
      Лицо Единорога просветлело, и его голос смягчился.
      - Единорог рад прибытию матери своего брата в лагерь, - сказал он, склоняясь перед старушкой.
      - Разве мой сын не с вами? - спросила та тревожно.
      - Нет, но пусть моя мать будет спокойна. Если она желает, то увидит его через два дня.
      - Благодарю вас, вождь.
      - Я отправлю воина известить Кутонепи о прибытии к нам его матери.
      - Я могу отправиться, - сказал Паук.
      - Хорошо, я согласен. Пусть теперь моя мать войдет в мою хижину, ей необходимо отдохнуть.
      Обе женщины удалились.
      Единорог остался вдвоем с мнимым шаманом.
      Оба внимательно смотрели друг на друга.
      - О-о-а! - произнес наконец вождь. - Какой счастливый случай привел моего отца в наш лагерь?
      - Посланники Владыки Жизни идут туда, куда он их посылает, - уклончиво отвечал Натан.
      - Это верно, - произнес вождь. - Чего же желает мой отец?
      - Гостеприимства на эту ночь.
      - Гостеприимство оказывается в прерии даже врагу. Неужели мой отец так мало знаком с обычаями прерий? - возразил вождь, бросив на собеседника подозрительный взгляд.
      Натан прикусил губу.
      - Мой брат неправильно понял мои слова, - сказал он.
      - Хорошо, - произнес Единорог внушительно, - мой отец может провести у нас ночь. Гость - лицо священное для команчей, но предатели бывают строго наказаны, если их обнаруживают. Мой отец может удалиться.
      Натан в душе содрогнулся от этих слов, но постарался сохранить спокойный вид.
      - Благодарю, - произнес он, кланяясь.
      Единорог возвратил ему поклон и повернулся к нему спиной.
      - Гм! - пробормотал американец. - Я, кажется, напрасно рискнул явиться к этим дьяволам. Змеиные глаза этого проклятого вождя точно читают мои мысли. Надо быть осторожнее.
      Размышляя таким образом, Натан медленно удалился, высоко подняв голову и делая вид, что очень доволен встречей с Единорогом.
      В эту минуту в лагерь во весь опор примчался всадник. Он проскакал всего в каких-то двух шагах от Натана, и взгляды их встретились.
      Натан вздрогнул.
      "Если она меня узнала, то я погиб", - подумал он.
      Всадником этим оказалась не кто иная, как Белая Газель. Отвечая на приветствия встречных команчей, она направилась к вигваму Единорога.
      "Я попал в пасть к волку, - продолжал про себя Натан. - Белая Газель слишком хорошо меня знает. Постараюсь выбраться отсюда, если только еще не поздно".
      Размышляя таким образом, он, не останавливаясь, продолжал идти вперед, отвечая на поклоны встречных воинов.
      Так он беспрепятственно дошел до конца лагеря. Он не решился ни разу оглянуться, но его тонкий слух не уловил ни одного подозрительного звука.
      - Я ошибся, - прошептал он, - она не узнала меня. Я хорошо замаскировался, и лучше, пожалуй, остаться... Нет, все-таки здесь оставаться небезопасно.
      Решив таким образом, он сделал шаг, чтобы выйти за пределы лагеря. В ту же минуту чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо.
      Он поспешно обернулся и увидел перед собой Паука.
      - Куда идет мой отец? - спросил индейский воин. - Мой отец, вероятно, ошибся.
      - Почему? - удивился Натан, стараясь сохранить хладнокровие.
      - Лагерь кончается здесь.
      - Ну и что же из этого?
      - Разве мой отец не просил у вождя гостеприимства?
      - Да, конечно, просил.
      - Куда же он идет?
      - Я иду в лес собирать некоторые растения, которые мне нужны для приготовления лекарств.
      - О-о-а! - возразил индеец. - Если вы скажете это вождю, то он, несомненно, позволит вам идти.
      - Разве я пленник?
      - Нет. Но вождь отдал приказ, чтобы никто без разрешения не выходил из лагеря, а так как для моего отца не было сделано исключения, то и он должен подчиниться этому приказу.
      - Хорошо. Я останусь, но буду помнить, каково гостеприимство у команчей.
      - Мой отец неправ, и честь племени требует, чтобы это дело разрешилось немедленно. Пусть мой отец следует за мной к нашему вождю.
      Натан почувствовал ловушку. Предложение Паука было ему очень не по вкусу, но делать было нечего, и он вынужден был согласиться.
      - Пойдем, - сказал он индейцу, и они вместе направились обратно к вигваму вождя.
      Единорог сидел перед своим вигвамом, окруженный старейшинами племени. Около него, опираясь на ружье, стояла Белая Газель.
      Когда мнимый шаман появился перед этим собранием, то никто из индейцев и виду не подал, что им известно, кто он такой.
      Американец окинул их пытливым взором.
      - Я попался, - пробормотал он, - они что-то слишком уж спокойны.
      Тем не менее он уверенно остановился перед ними, скрестил руки на груди и ждал.
      Тогда Белая Газель подняла голову, в упор посмотрела на него и сказала:
      - Натан, вожди просят, чтобы вы продемонстрировали одно из тех чудес, которые умеют совершать их шаманы.
      Взоры всех с любопытством обратились на американца. Все ждали его ответа, чтобы судить, трус он или нет. Натан это понял, пренебрежительно пожал плечами и сказал с презрением:
      - Команчи - собаки и старые бабы, а охотники нашего племени гонят их ударами бичей. Они считают себя такими хитрыми, а между тем белый обманул их, и если бы не вы, то они ни за что не узнали бы меня.
      - Итак, вы сознаетесь, что вы не индейский шаман?
      - Конечно нет, карай! Эта индейская шкура, которую я на себя напялил, слишком воняет и давит мне на плечи. Я с наслаждением скину ее.
      Белая Газель с улыбкой обернулась к Единорогу.
      - Вы видите, вождь? - сказала она.
      - Да, вижу, - отвечал он и, обращаясь к американцу, продолжал. - Мой брат воин в своем племени?
      Натан усмехнулся.
      - Я сын Красного Кедра, непримиримого врага вашего племени, и мое имя Натан, - отвечал он бесстрашно. - Делайте со мной что хотите, собаки, но вы не вырвете у меня ни одного стона, ни одной слезы, ни одного вздоха, ни единой жалобы!
      При этих словах по рядам присутствующих пробежал одобрительный ропот.
      - Ага, - сказал Единорог, которому Белая Газель, прошептала что-то на ухо. - Зачем же сын Красного Кедра явился в лагерь команчей.
      - На этот вопрос мне очень трудно ответить вам, вождь, - откровенно заявил Натан. - Я не искал вас, а только хотел проскользнуть мимо ваших заслонов и уйти.
      Недоверчивая улыбка заиграла на губах Белой Газели. Она покачала головой.
      - Натан принимает нас, вероятно, за детей, если думает, что мы поверим такому вздору, - сказала она.
      - Вы можете думать что вам угодно. Мне все равно, я сказал правду.
      - Это маловероятно. Ваш отец и брат, без сомнения, также находятся недалеко отсюда? - спросила девушка.
      - Что касается их, то пусть черт свернет мне шею, если я знаю, где они находятся в настоящее время.
      - Я ожидала от вас подобного ответа. К несчастью для вас, воины уже разосланы по всем направлениям и скоро обнаружат их.
      - Не думаю. Впрочем, мне до них нет дела. Тем лучше для них, если они спасутся, и тем хуже для них, если их поймают!
      - Мне, очевидно, нет надобности говорить вам о том, какая участь вас ожидает.
      - Я уже знаю. Достойные краснокожие, вероятно, позабавятся тем, что изрежут меня живьем на куски или сожгут на медленном огне, или сделают со мной еще что-нибудь подобное.
      - А если вам даруют жизнь, то вы согласитесь открыть, где находятся ваши отец и брат, а также ваш достойный друг брат Амбросио?
      - Клянусь, что нет. Я бандит, с этим я согласен, но я никогда не был ни изменником, ни доносчиком. Запомните это и, если вы желаете видеть, как умирает настоящий мужчина, то приходите посмотреть на мою казнь.
      - Ну что? - спросил Единорог у Белой Газели.
      - Он не хочет сказать, - отвечала она. - Но, несмотря на его решимость, мучения, может быть, заставят его проговориться.
      - Итак, - продолжал вождь, - ваше мнение, что...
      - Мое мнение таково, - перебила она с живостью, - что следует быть с ним таким же безжалостным, каким был он по отношению к своим жертвам.
      - Хорошо.
      Единорог указал на американца.
      - Уведите пленника, - сказал он, - и пусть приготовят все необходимое для казни.
      - Благодарю, - произнес Натан. - По крайней мере, мне не придется долго ждать. Это будет мне большим утешением.
      - Подождите радоваться. Посмотрим, что вы скажете завтра, - насмешливо сказала ему Белая Газель.
      Натан ничего не ответил и удалился под конвоем двух воинов, насвистывая сквозь зубы.
      Воины крепко привязали его к стволу дерева. Убедившись, что он не сможет убежать, оба они ушли.
      Оставшись один, Натан беспечно произнес:
      - А все-таки я сумел сыграть свою роль недурно. Если бы не этот дьявол в образе женщины, то я был бы теперь спасен, я уверен в этом!
      ГЛАВА XXXII Натан
      Скрываясь в ветвях высокого платана, Красный Кедр заметил своего сына, привязанного к стволу дерева.
      Скваттер не любил сыновей. Все его чувства были сосредоточены на Эллен. Как отца его мало интересовало, жив ли Натан или умер, но, увидев сына поставленным жестокой судьбой в такое тяжелое положение, он жалел его, как храброго товарища и ловкого стрелка, на которого можно смело положиться в любой схватке.
      Красный Кедр решил освободить своего сына - не из любви к нему, а для того, чтобы иметь лишнее меткое ружье на случай атаки.
      Ночь сгущалась, огромные грозовые тучи с глухим громом заволакивали небо и заслоняли звезды. Ночной ветер усилился и жалобно завыл на ветвях столетних деревьев девственного леса.
      Крепко связанный, Натан спал или притворялся спящим. Два воина, улегшиеся неподалеку, чтобы сторожить его, видя, что их пленник, по-видимому, спокойно покорился свой участи, задремали.
      Вдруг с вершины дерева, под которым лежал Натан, донесся слабый звук, похожий на свист ужа.
      Натан поспешно открыл глаза и быстро огляделся, стараясь не производить при этом ни малейшего шума, чтобы не потревожить караульных.
      В это время последовал второй, более продолжительный свист, а за ним и третий.
      Натан осторожно поднял голову и посмотрел вверх, но темнота ночи мешала ему увидеть что-либо. В следующую минуту какой-то предмет неопределенной формы коснулся его лба и, несколько раз задев его по лицу, упал, наконец, к нему на колени. Пленник, наклонив голову, стал его разглядывать.
      Это был нож!
      Натан едва не вскрикнул от радости. Значит, не все его покинули! Значит, его друзья интересуются еще его судьбой и ищут средство для спасения.
      Поразительное зрелище являл теперь собой этот человек - с широко открытыми глазами, сдвинутыми бровями, с лицом, искаженным борьбой страха и надежды, - с трудом освобождающий свои руки от веревок, крепко прижимающих его локти к стволу дерева, и храпящий при этом, подобно человеку, спящему глубоким, спокойным сном.
      С невероятными усилиями Натан перерезал наконец веревку, стягивавшую кисти его рук, и занялся той, которая связывала его локти.
      Наконец и она поддалась. Теперь, когда руки его были свободны, остальное не представляло труда. В несколько мгновений он окончательно освободился от пут и засунул нож за пояс.
      Веревка, на которой был спущен нож, поднялась.
      В невыразимом напряжении Натан ждал, что будет, а пока принял прежнее лежачее положение и продолжал храпеть.
      Вдруг один из стороживших его воинов встрепенулся, расправил свои онемевшие от холода члены, подошел, зевая, к пленнику и наклонился над ним.
      Натан из-под полуопущенных век внимательно следил за его движениями. Увидя лицо краснокожего в двух дюймах от себя, он так стремительно обхватил шею команча обеими руками, что последний, захваченный врасплох, не успел даже вскрикнуть.
      Натан и вообще-то обладал силой Геркулеса, теперь же надежда на освобождение удвоила его силы. Как в тисках сжимал он шею индейца, отчаянно боровшегося, чтобы освободиться от смертельных объятий, но железные пальцы бандита все крепче и крепче сжимали его горло.
      Глаза индейца налились кровью, черты лица исказились, он машинально взмахнул два раза руками, вытянулся в предсмертной агонии и испустил дух.
      Чтобы окончательно удостовериться в его смерти, Натан не выпускал его еще две - три минуты. Затем он положил труп на землю, придав ему положение человека, спящего спокойным сном.
      Вытерев холодный пот, выступивший на лбу, он поднял глаза к вершине дерева, но ничего не увидел.
      Внезапно молодым человеком овладела ужасная мысль, что друзья, отчаявшись в его спасении, покинули его. Смертельный страх стеснил его грудь.
      Но ведь он узнал сигнал своего отца! Свист ужа с давних пор был у них условным знаком для переговоров во время опасности.
      Его отец не таков, чтобы оставить дело неоконченным из боязни нежелательных последствий!
      Между тем минуты шли, а кругом все было тихо.
      Прошло около получаса. Натан невыразимо страдал от нетерпения и неизвестности. Решив наконец, что друзья его оставили, он собрался действовать самостоятельно.
      Прежде всего надо было освободиться от второго караульного. Продолжая храпеть и не поднимаясь с земли, Натан тихо пополз к спящему воину.
      Наконец он очутился в каких-нибудь двух шагах от часового. Спокойное дыхание команча убедило его, что можно действовать наверняка.
      Натан глубоко вздохнул, собрался с силами и, прыгнув подобно ягуару, надавил коленом на грудь индейца, стиснув в то же время его горло левой рукой.
      Команч, внезапно проснувшись, рванулся, тщетно пытаясь высвободиться из ужасных объятий и дико вращая широко открытыми глазами.
      Натан молча вытащил из-за пояса нож и, продолжая держать врага, вонзил его индейцу в сердце.
      Воин рухнул на землю как подкошенный, не успев ни крикнуть, ни вздохнуть.
      - Отлично, - пробормотал бандит, вытирая нож. - Вот превосходное оружие! Теперь, чтобы ни случилось, я спокоен, так как не умру неотомщенным.