— Как видите, Муньос, но говорите скорее, я тороплюсь!

— Ваша милость направляется, конечно, в Охо-де-Агуа?

— Точно так, хозяин, а так как мне предстоит еще проехать четыре мили, то вы понимаете, некогда терять время…

— Сегодня ночью ваше сиятельство не поедете на асиенду! — решительно сказал трактирщик.

— Как так! кто же это может помешать мне?

— Я, ваше сиятельство! Умоляю, выслушайте меня, а там уж сами решайте, стоит ли вам так спешить.

— Значит; вы хотите сообщить мне нечто важное?

— Очень важное, ваше сиятельство! Ваша милость знает, как я предан и что на меня можно положиться.

— Конечно, Муньос, вы говорите правду, только… Трактирщик наклонился к нему и проговорил чуть слышным голосом:

— У меня к вам письмо от Твердой Руки.

— О-о! — произнес дон Порфирио, задумавшись. — Это требует размышления. Не найдется ли в вашем доме места, чтобы поместить двух дам и прислугу? — громко спросил он.

— Найдется, ваша милость! Хотя они и не найдут у меня удобств своей асиенды, но ночь скоро пройдет.

— Совершенно верно; так пойдем же все, Муньос, прошу вас!

Дон Порфирио возвратился назад медленным шагом и, обратившись к одному из всадников, сказал:

— Кастор, предупредите, пожалуйста, капитана дона Диего Леона, что мы останемся на ночь в этом пресидио. Мы расположимся на этой площади, затем ваши охотники устроят здесь бивуак.

Кастор был уже пожилой человек, но очень деятельный. Его энергичное лицо дышало прямотой и храбростью; в то же время было видно, что он очень умен. Он был канадским охотником и более тридцати лет колесил пустыню по всем направлениям; ему были известны самые тайные уголки ее.

— Слушаю, сеньор, — ответил он, — разве есть какие-нибудь новости?

— Я еще ничего положительного не знаю, но что-то боюсь. Во всяком случае, капитан, примите предосторожности, и, главное, позаботьтесь, чтобы мы были в открытом месте.

— Положитесь на меня, сеньор, и будьте спокойны!

— Благодарю вас!

Тогда дон Порфирио приблизился к дамам и, поклонившись им, сказал:

— Сеньоры, не будете ли вы столь любезны дойти до этой гостиницы, где все приготовлено, чтобы принять вас?

— Разве мы здесь ночуем? — спросила более пожилая из них.

—Да, дорогая Энкарнасьон! Я рассудил, что мы еще очень далеко от асиенды, куда не доберемся раньше полуночи, а с дамами такое путешествие ночью очень затруднительно, так лучше переночевать эту ночь в пресидио.

— Татита керида (дорогой отец), — сказала, смеясь, младшая из дам, — хотя вы очень ловкий дипломат, но нас вам не обмануть; мы видели, как вы разговаривали с незнакомцем.

— Извини, дитя мое, это был хозяин того дома, в котором вы с матерью проведете эту ночь. Он объявил мне, что ваши апартаменты готовы.

— Апартаменты?! Название несколько лестное, пожалуй! — сказала молодая девушка с лукавой усмешкой.

— Хесусита, — остановила ее мать, — к чему так приставать к отцу? Какова бы ни была причина, заставившая его попросить нас остаться здесь на ночь, им руководит желание сделать нам же лучше!

— О, мама! — возразила молодая девушка, смеясь. — Отчего же мне немножко и не подразнить дорогого папу?

— Подразнить-то ты меня можешь, — ответил он с улыбкой, — твоя мать знает, как я люблю вас обеих, она справедлива ко мне!

— Но ведь с этой остановкой не связано никакой опасности, дон Порфирио? — спросила с беспокойством его жена.

— Решительно ничего, моя милая, — весело ответил он, — это простая предосторожность, ничего больше. Признаюсь, ваше присутствие делает меня трусом, я поневоле всего остерегаюсь, а потому мне можно простить эту задержку.

— Ну, довольно об этом, мы, неблагодарные, не сумели сразу оценить всю вашу заботливость! Ведите нас в гостиницу!

Дон Порфирио повел обеих дам с их служанками в дом достойного Муньоса, который хлопотал изо всех сил, чтобы привести в порядок свое убогое жилище, что ему почти удалось благодаря гамакам и багажу, который дамы везли с собой.

В это самое время капитан дон Диего Леон вместе с Кастором исполнил данное приказание: устроили бивуак на площади — к великому изумлению местных жителей, которые давно не присутствовали на подобном празднестве. Они со всех сторон обступили всадников, предлагая им свои услуги и помогая устроиться.

Охотники, приблизительно около ста шестидесяти человек, были все из канадских, американских и мексиканских лесов. В общем, все это были люди честные, решительные и воинственные. Они сохраняли во всем строгую дисциплину и вскоре вошли в мирные переговоры с жителями, и те снабдили их за весьма умеренную плату съестными припасами и напитками.

Зажгли костры; расставили караульных, затем принялись ужинать; взялись за лошадей и их корм, также позаботились о мулах; таким образом, все устроились.

Эта остановка каравана на площади в деревне или даже в городе вещь весьма обыкновенная; на пограничных станциях она происходит всякий раз, как экспедиция собирается вступить в пустыню.

Властям пресидио не пришлось вмешиваться; только когда алькальд-майор узнал, что этот блестящий отряд состоял под командой дона Порфирио, богатого асиендадо, любимого и уважаемого всеми на пятьдесят миль в окружности, но новое назначение которого ему еще не было известно, он счел своим долгом сделать ему визит и поздравить с приездом в Тубак.

Лишь только дон Порфирио освободился, а донья Энкарнасьон с дочерью поужинали и легли спать, он позвал Муньоса, сгорая от нетерпения узнать поскорее новости, которые тот хотел сообщить ему.

Хозяин гостиницы поспешил на его зов.

— Сядьте, Муньос! — сказал ему дон Порфирио, когда тот вошел в комнату. — Теперь мы спокойны, нам нечего бояться нескромных ушей, сообщайте те важные известия, о которых вы говорили мне.

— Я готов служить вам, как всегда, ваше сиятельство, но, прежде всего, разрешите вручить вам письмо!

— Письмо! От кого? Кажется, никто не знает о моем путешествии, как же это случилось?..

— Не ломайте голову, ваша милость, я вам уже назвал автора письма, но вы забыли: это письмо от белого охотника, известного под именем Твердой Руки! — поспешно прервал трактирщик.

— Ах, да! Как это я мог забыть?! Твердая Рука, дружбой которого я дорожу, действительно знает о моем путешествии, а также и то, что я должен был проехать через Тубак. Дайте мне письмо, Муньос; вы давно получили его?

— Сегодня утром, ваша милость!

— Кто вам передал его?

— Этого я и сам не знаю!

— Как не знаете?!

— Право, не знаю!

— Однако, не само же оно попало в ваши руки?

— Не само, ваше сиятельство, хотя, судя по странности передачи, почти что так.

— Я вас совсем не понимаю.

— Сегодня утром, по обыкновению, в пресидио пришли из окрестностей пеоны продать дичь, фрукты, овощи и говядину. Вы знаете, все индейцы так схожи между собой, что их очень трудно различить одного от другого. Итак, эти люди явились сюда предлагать мне товар.

— Да что тут общего с письмом? — в нетерпении прервал дон Порфирио.

— Подождите, ваша милость, вы поймете!

— Ну, продолжайте!

—Я говорил, что эти люди пришли предложить мне товар. Я накупил несколько корзин фруктов, овощей и говядины; одним словом, пополнил свой запас, да и хорошо поступил, а то вам нечем было бы поужинать сегодня, ваша милость!..

— Это правда. Продолжайте!

— Индейцы, получив деньги ушли. Тогда я раскрыл корзины… И каково же было мое удивление, когда в одной из них увидел письмо, адресованное на мое имя?! Я не поверил своим глазам. Но мое имя было ясно написано; я раскрыл это странное послание и в нем нашел второе письмо с вашим именем; в моем же было написано всего несколько слов:

Муньос, сегодня вечером, около десяти часов, дон Порфирио, которого вы знаете, проедет через Тубак; пригласите его переночевать у вас; если он откажется, назовите ему меня и передайте прилагаемое письмо. Если он станет расспрашивать вас, сообщите ему о последних визитах в пресидио. Вы поймете, что я соблюдаю осторожность для передачи этого письма, а то оно рисковало бы быть перехваченным.

Надеюсь на вашу преданность дону Порфирио Сандосу. Дон Порфирио будет вам благодарен так же, как и я.

Твердая Рука

Вот, ваша милость; вы теперь сами видите, что я не мог знать, кто принес письмо.

— Действительно, Муньос. Где же это послание?

— Вот оно, ваша милость!

Хозяин гостиницы вытащил из-за пояса и передал его дону Порфирио; последний схватил его, распечатал и живо пробежал.

Вот содержимое письма:

Дорогой дон Порфирио,

Согласно условленному плану, вы проедете через Тубак вечером с субботы на воскресенье, и будете продолжать, не останавливаясь, свое шествие до Охо-де-Агуа, куда рассчитываете приехать к одиннадцати или двенадцати часам ночи. Я знаю из верного источника, что наши враги, предупрежденные шпионами, приняли свои меры, чтобы помешать вам достигнуть асиенды. Некоторые из них стерегут вас в самом Тубаке. Как только вы явитесь туда, они сообщат об этом своим сообщникам и все вместе будут поджидать вас в Марфильском ущелье. Их будет не менее двухсот человек; они думают напасть на вас врасплох и легко покончить с вами. Это самые отчаянные бандиты; им заплачено дорого — значит, они будут драться, как дьяволы. Их цель завладеть доньей Энкарнасьон и доньей Хесус: вы видите, дело серьезное, надо о нем подумать.

Мой совет таков:

Переночуйте в пресидио, откуда вы выедете на другой день, в воскресенье, к девяти часам утра.

Я убежден, что вы сумеете принять всевозможные предосторожности во время вашего перехода из Тубака на асиенду. Что же касается меня, я запрячусь в засаду и внезапно прижму бандитов. Пусть наши враги нападают первые, тогда победа останется за нами.

Крики ястреба, повторенные три раза, возвестят вам о моем присутствии.

Мужайтесь и надейтесь.

Твердая Рука Асиенда дель-Охо-де-Агуа, пятница

P.S. Для пополнения сведений, расспросите Муньоса.

Окончив чтение этого странного письма, дон Порфирио подумал с минуту, потом, приблизив бумагу к огню, хотел сжечь ее; тотчас же опомнившись, сложил ее и спрятал в портфель.

— У вас тут были новости, Муньос? — спросил он трактирщика.

— Да, ваша милость. Дюжина авантюристов проживали тут десять дней и сорили деньгами направо и налево; верно, им не пришлось зарабатывать их!

— Эти авантюристы уехали?

— Да, ваша милость!

— Давно уехали?

— Сегодня ночью; и я уверен, что они удрали, испугавшись вас.

— Как же это? Но ведь они не знали о моем приезде!

— Не скажите: каждый день они посылали кого-нибудь из своих на разведку. Тот, который выехал сегодня, вместо того, чтобы остаться вне пресидио, подобно своим предшественникам, до заката солнца, возвратился, сломя голову, к трем часам. Все авантюристы сейчас же соединились для тайного совещания и затем ночью исчезли, точно провалились сквозь землю. Все это очень подозрительно.

— Хм! Да, тут что-то неладно, надо бы все выяснить. Благодарю вас за добрый совет, Муньос, я хорошо сделал, что воспользовался им, и никогда не забуду вашей услуги.

Он сунул ему в руку несколько золотых монет и встал.

— Разве вы не отдохнете, ваша милость? — спросил трактирщик.

— Нет еще, я сначала посмотрю свое войско, все ли там в порядке.

— О! Здесь вам бояться нечего, ваша милость!

— Знаю, — ответил он, улыбаясь, — но мне хотелось бы знать, удобно ли устроились мои храбрые спутники! — И, завернувшись в плащ, он вышел на площадь.

В действительности дон Порфирио был гораздо более озабочен, чем хотел показать.

Намерение бандитов захватить его жену и дочь особенно тревожило его. Он большую часть своей жизни провел в охотах по лесам, так что ему хорошо было известно, что за люди эти окрестные бродяги и пираты: это — настоящие звери, сохранившие лишь подобие человека, которые за золото готовы на самое гнусное преступление; а потому он дрожал при одной мысли о том, что ему на другой день предстоял переезд через Марфильское ущелье.

Обо всем этом он размышлял, пока шел из гостиницы в лагерь и чем больше он думал, тем больше возрастали его опасения. Было около одиннадцати часов вечера; стрелки и охотники, укутанные в свои плащи, спали, растянувшись на земле; караульщики не дремали.

Капитан дон Диего Леон спал подле огня; дон Порфирио подошел к нему, но остановился и, покачивая головой, проговорил.

— Он еще слишком молод и не знает жизни. Какой помощи, кроме военной храбрости, можно ждать от него?

И он обвел глазами вокруг себя; вдруг он вздрогнул, и на лице его изобразилась радость.

Около огня сидел на корточках человек, облокотившись локтем на колено и, подперев рукой голову, курил длинную трубку, поглядывая неопределенно вокруг себя. Видно было, что он был настолько поглощен своими мыслями, что все окружающее для него точно не существовало.

Этот человек был Кастор, которому дон Порфирио поручил командование над охотниками.

— Вот! — пробормотал доен Порфирио. — Он один может дать мне нужный совет и помочь избежать опасности.

Подойдя к огню, он сел рядом с охотником и, закурив сигару, сказал ему:

— Добрый вечер, Кастор!

— Добрый вечер, сеньор! — ответил канадец, вздрогнув, как будто его внезапно пробудили ото сна.

— Вы спали?

— Нет, я думал!

— Можно узнать — о чем? — спросил улыбаясь дон Порфирио.

— К чему, сеньор? — довольно сухо ответил охотник, — разве стоит говорить вам о разных глупостях?!

— Ба! да отчего же не сказать?! Мы убьем время: мне вот не хотелось спать, я и пришел поболтать с вами! Говорить о глупостях или о чем-либо другом, не все ли равно?

— Вы станете смеяться надо мной, и будете правы, сеньор, если я вам скажу, что мне сейчас взбрело в голову.

— Почем знать? Иногда самые безумные мысли оказываются очень дельными.

— Мы, канадцы, суеверны, сеньор!

— Что вы этим хотите сказать?

— А то, что в большинстве случаев мы думаем не так, как другие.

— Чтобы я мог ответить, Кастор, мой дорогой друг, мне нужно узнать хотя бы некоторые из этих мыслей.

— Вы правы, сеньор; да собственно говоря, отчего бы мне и не сказать вам, что меня мучит? Если вы и посмеетесь надо мной, беда не велика.

— Я не имею привычки смеяться над людьми, которых уважаю, Кастор! Насмешка всегда зла, и она оставляет неизлечимые раны. Я могу иногда шутить, но и то в известной мере, не затрагивая самолюбия моих друзей.

— О! Хорошо; дело совсем простое, сеньор. Когда вы подошли сюда, я думал о нашем путешествии, совершаемом в исключительных условиях: целых две недели нам, по-видимому, не угрожало никакой опасности.

— Совершенно верно, охотник! Что же вы думали по этому поводу?

— Я думал, сеньор, что это неестественно, нелогично, чтобы в таких опасных местах дело происходило бы именно так.

— Ну и что же, по-вашему?

— Ну, я и говорил сам себе, что остающиеся четыре мили до Охо-де-Агуа нам не удастся пройти так же спокойно, что те опасности, которые мы пока миновали, обрушатся на нас разом, совсем неожиданно, и что не далее, как завтра, не дойдя до асиенды, мы попадем в какую-нибудь западню, из которой нам не легко будет выбраться невредимыми.

— Так вот какие мысли пришли вам в голову, Кастор! — вскричал дон Порфирио в волнении.

— Да, сеньор, а теперь зовите меня ясновидцем, смейтесь надо мной, сколько угодно, я не рассержусь.

— Сохрани меня Бог смеяться над вами, Кастор, тем более, что я сам разделяю ваши мысли.

— Вы думаете то же, сеньор?

— Я неверно выражаюсь; вы действительно одарены предвидением, так как почувствовали, угадали те опасности, которым мы действительно подвергаемся.

— Я вас не понимаю, сеньор.

— Я сейчас объяснюсь; вас не удивило, что я распорядился остаться здесь на ночь?

— Конечно, удивило, сеньор, тем более что еще сегодня утром вы говорили, что остановок нигде не будет до самой асиенды, мы прибудем к десяти или одиннадцати часам вечера.

— Вы не догадываетесь, отчего я изменил мнение?

— Право, нет, сеньор, я даже не пробовал понять, отчего вы так поступаете. Разве вы не хозяин и не свободны действовать, как находите нужным без того, чтобы в этом доискивались какой-либо причины?

— Меня заставило остановиться в пресидио письмо. Вот оно. Прочтите его, и вы сознаетесь, что ваше предчувствие не обмануло вас.

— Сеньор! — сказал он, отталкивая бумагу, которую ему протягивал дон Порфирио.

— Прочтите это письмо, мой друг. Я не хочу иметь от вас секретов.

— Раз вы этого хотите, пусть будет по-вашему, сеньор. — И охотник быстро пробежал записку.

— Какие ужасные новости, — сказал он, возвращая ее обратно.

— Вы видите, вы почти угадали их!

— Правда!

— Что же нам делать?

— Принять предосторожность, черт побери.

— Но каким образом?

В это мгновение поблизости послышался выстрел.

— К оружию, ребята! — закричал Кастор, вскочив одним прыжком, с ружьем в руке.

В одну минуту весь лагерь был на ногах, каждый занял свой пост, готовый к сражению.

Кастор собирался послать двух-трех охотников на разведку, узнать причину тревоги, как послышался стук копыт, скачущей галопом лошади.

— Hola, не стреляйте! Я ваш друг, Пепе Ортис, везу новости.

Это был действительно голос честного малого, который все узнали.

Кастор повернулся к дону Порфирио и, нагнувшись к его уху, тихо проговорил:

— Мне кажется, вот кто нам даст добрый совет.

— Дай Бог! — проговорил дон Порфирио так же тихо. — Он подоспел как нельзя более кстати.

Вскоре увидели молодого человека, несущегося во весь дух; в одну секунду ему освободили проход к укреплениям.

— Благодарю, кабальерос, — весело проговорил он, — еще немного места, пожалуйста!

Схватив какую-то бесформенную массу, висевшую поперек шеи его лошади, он сбросил ее на землю, где она подпрыгнула, издавши глухой шум.

— Valgame Dios! — вскричал дон Порфирио, отодвигаясь в ужасе. — Что это? Никак труп?

— Да, труп шпиона. Он изволил выстрелить в проходе, я с ним поиграл в прятки около часа, но, как видите, мне удалось очистить дорогу. Я привез его, чтобы как-нибудь узнать, откуда он взялся; может быть, его кто-нибудь и узнает.

И он спокойно соскочил на землю.