Перст Божий

— Так тебе и надо, несчастный шпион, — проговорил он, — ты наказан по заслугам; упокой, Господи, его душу! — И он набожно перекрестился. Этот всадник был Лукас Мендес.

Пока бывший слуга дона Торрибио расправлялся со шпионом, Пепе Ортис во главе своего войска въезжал в город.

Ночь была темная, улицы пустынны; все жители позакрывались у себя, ежеминутно вздрагивая от выстрелов, доносившихся из центра города, где шла ожесточенная битва.

Пепе Ортис, прекрасно изучивший Урес, повел свое войско, по узкой и грязной улице, в тот квартал, где находились казармы и велел им загородить входы на улицы. Затем, взял с собой шесть человек, он направился к кабачку, в котором офицеры часто собирались поиграть, попить и повеселиться. Пепе Ортис был уверен, что и теперь многие из них не утерпят, чтобы хоть на несколько минут не забежать в кабачок с деньгами дона Мануэля, которые тот раздавал по случаю пронунсиаменто.

Он пошел в кабачок и вызвал самого хозяина, который узнав, что его спрашивает капитан в сопровождении нескольких солдат, не осмелился ослушаться и поспешил выйти к нему.

— Что вам угодно, капитан? — спросил он, искоса поглядывая на Пепе Ортиса.

— Что ты предпочитаешь, — вдруг сказал ему тот, — получить десять унций, или погибнуть? Выбирай скорей, без рассуждений!

— Caray! Конечно, лучше получить десять унций. Что нужно для этого?

— Сколько теперь офицеров в твоей конуре?

— Двадцать или двадцать пять самое большее, ваша милость!

— Ты лжешь, наверное, больше!

— Нет, ваша милость; теперь кажется дерутся, им и то очень трудно оставить свой пост. Да если вы сомневаетесь, проверьте сами!

— Ну ладно! Сделай так, чтобы через пять минут они все вышли!

— Это нетрудно: я им скажу, что их требуют во дворец.

— Это уже твое дело, но ты должен их выпроводить! Понял?

— Слушаю, ваша милость. И я получу десять унций?

— Вот они, бери; но берегись; если ты меня обманешь, тебя ждет смерть.

— Обмануть вас, ваша милость! Не беспокойтесь! Вы слишком щедры для этого! К тому же я их не знаю, этих офицеров; мне до них решительно нет дела!

— Им не сделают никакого зла. Иди же, я жду здесь! Нам неизвестно, что именно придумал трактирщик; но офицеры стали выходить по два, по три, и все попались в ловушку.

Пепе Ортис, забрав их, заставил идти впереди войска.

— Знаете, мой друг Пепе Ортис, — сказал ему дон Руис Торрильяс, — вам пришла блестящая идея: солдаты, лишенные начальников, уже наполовину побеждены. Жаль, что вы не забрали их еще больше!

— Это не моя вина, ваша милость: я и то сделал, что мог! — добродушно ответил юноша.

Дон Руис засмеялся.

— Если так будет продолжаться, я думаю, мы попируем! — сказал он.

— Я убежден в этом, — ответил Пепе Ортис. — Вот вы увидите!

Разговаривая, они незаметно доехали до трактира Домингеса; ворота мгновенно открылись, чтобы впустить их и тотчас же захлопнулись за ними: видно было, что их давно ожидали.

Дон Торрибио, стоя подле Домингеса, держащего в руке фонарь, встречал всех.

— О-о! — сказал он Пепе. — С какой ты большой компанией. Где ты навербовал столько храбрых товарищей?

— Это не я набрал, а дон Руис Торрильяс! — ответил Пепе.

— Дон Руис Торрильяс, разве он здесь?

— Здесь, сеньор, и весь к вашим услугам! — ответил молодой человек, выступая вперед вместе со своим Негро.

— Очень рад видеть вас, — искренне воскликнул дон Торрибио, — ваше присутствие сослужит нам великую службу. Я имею честь быть другом вашего отца…

— Я надеюсь, дон Торрибио, что вы не откажете и мне в вашей дружбе. Что касается меня, то мое пламенное желание — сделаться вашим другом!

— Я был уже им, еще не зная вас, дон Руис!

— А теперь?

— Вот моя рука!

— Как я рад! — весело воскликнул дон Руис. Молодые люди крепко пожали друг другу руки и поцеловались. Затем, предшествуемые Домингесом, дон Руис, дон Торрибио и Пепе Ортис вошли в довольно обширную комнату и разместились по скамейкам.

Снаружи доносился страшный шум; стрельба становилась сильнее.

— Мне думается, что нам сейчас дадут сигнал! — сказал дон Торрибио.

— Дай Бог! — ответил его новый друг.

— Так мне надо поторопиться, — сказал Пепе Ортис, — запрятать подальше дичь, которую я подобрал в пути.

— Что?! О какой дичи ты говоришь?

— О! Пустяки, двадцать солдат, да двадцать пять офицеров-мятежников.

— Молодец, тебе часто приходят прекрасные мысли!

— Я это и сам знаю, — сказал он смеясь, — но только признаюсь, эти господа очень стесняют меня. Куда я их дену?

— Есть о чем тревожиться! Домингес, не найдется ли у вас места для этих пленников?

— Сколько угодно, сеньор! — отвечал хозяин. — Задняя стена моей гостиницы выходит прямо на реку. Дайте сигнал, и сюда сейчас же подплывет лодка, в которую мы и спустим голубчиков через окошко.

— Как мешки с пшеницей! Домингес, вы неоценимы! Ты слышишь, Пепе; не теряй же времени, мой друг.

Пепе тотчас же вышел с хозяином трактира. Молодые люди остались одни.

Дон Торрибио сильно беспокоился, думая о донье Санте; одна, в маленьком домике на главной площади, она подвергалась большим опасностям; там должен быть самый разгар сражения.

Так прошло полчаса; они оба молчали, думая каждый о своем.

Пепе Ортис возвратился с Домингесом.

— Кончено, — сказал он, — мешки спущены благополучно, наконец-то я развязался с ними!

— Одно слово, Домингес! — сказал дон Торрибио.

— Рад служить вашей милости! — ответил хозяин, кланяясь.

— Сначала возьмите себе вот это, — сказал молодой человек, протягивая ему кошелек, — верный счет дружбы не портит. Ведь мы условились за пятьдесят унций, не правда ли?

— Да, ваша милость.

— В этом кошельке шестьдесят! Итак, мы теперь квиты!

— Как вы добры, сеньор дон Торрибио; служить вам доставляет удовольствие. Теперь я ваш должник, — добавил хозяин с ласковой и почтительной улыбкой.

— Нисколько, вы были верны, я остался доволен вами! Я доказываю вам это, награждая вас. Вам известен пароль?

— Да, ваша милость; он был сообщен при мне полковнику Искиердо самим губернатором.

— О-о! Какой же он?

— Santiago, ampare la Patria!15

— Гм! Это почти испанский боевой клич16. Впрочем, не все ли равно?! Благодарю вас. — И, повернувшись к Пепе прибавил: — Пойди посмотри, все ли оружие в порядке и скажи от меня Кастору, чтобы он велел своим людям садится на лошадей; торопись, нам, наверное, сейчас дадут сигнал.

Предчувствие дона Торрибио не обмануло его. Едва прошло несколько минут, как вышел Пепе Ортис, как послышались удары в ставни одного из окон той комнаты, где сидели молодые люди.

Дон Торрибио тотчас же встал и, подбежав к окну, стукнул в его ставни три раза, два раза подряд, и раз, погодя немного. Снаружи послышался едва уловимый голос.

— Santa libertad!17

— Ni oro, ni plata!18 — тотчас же ответил дон Торрибио.

— Ni engano!19 — продолжил тот же голос.

Дон Торрибио подал знак Домингесу, который пропустил человека, проскользнувшего в нее, как змея; калитку тихонько заперли на задвижку.

— Вы готовы? — спросил этот человек, войдя в залу и сбрасывая с лица покрывало.

— Мы ждали вас, Лукас Мендес, с большим нетерпением! — ответил дон Торрибио.

— Сколько у вас всего человек?

— Триста пятьдесят, и все — люди верные, вооруженные с головы до ног.

— Я не знал, что вас так много!

— Дон Руис Торрильяс привез нам пятьдесят всадников.

— Тем лучше, они пригодятся нам! Бунтовщики дерутся отчаянно, и не пропади у них часть офицеров, то неизвестно…

— Да, я то знаю, как Пепе Ортис поймал их.

— Хорошо придумано! Благодаря Пепе мы можем выиграть сражение. Мятежники дерутся не на жизнь, а на смерть; зная, что им нечего ждать пощады, они не отступают ни на шаг, дон Порфирио уже недалеко от площади. Вот куда нам надо проникнуть; разделите ваше войско на два эскадрона, вы будете командовать первым, а дон Руис — вторым.

— А вы?

— Я буду сопровождать вас! Ну, скорей! Только не забудьте внушить своим людям, чтобы они все на сегодняшнюю ночь считали бы себя настоящими солдатами.

— А дон Порфирио?

— Когда мы завладеем дворцом, я пущу ракету, после которой он, а также генерал Кабальос, нагрянут на неприятеля.

— Итак, едем с Божьей помощью!

Все всадники сидели уже в седлах, вооруженные копьями и ружьями. Образовались два эскадрона. Дон Торрибио стал во главе первого с Пепе Ортисом и Лукасом Мендесом; дон Руис и Кастор впереди второго.

— Откройте ворота! — сказал дон Торрибио Домингесу. Последний исполнил приказание, и всадники двинулись. Ночь была совсем темная; не только не было луны, но

даже ни одной звездочки не виднелось на небе. Всадники подвигались медленно, шаг за шагом, боясь обратить на себя внимание.

Но, не прошло и четверти часа, как при одном из поворотов они заметили точно в тумане красноватый свет и сыпавшиеся искры, среди которых двигались неясные тени; затем виднелась черная полоса, на которой показались другие неподвижные силуэты; всадники догадались, что это — баррикада.

— Осторожней! — сказал Лукас Мендес сдержанным голосом.

Охотники невольно вздрогнули, чувствуя предстоящую схватку, но продолжая двигаться вперед. Когда они приблизились шагов на тридцать к баррикаде, на них нацелились ружья и раздался чей-то громкий голос:

— Кто идет?

— Свои! — ответил дон Торрибио.

— Кто такие? — продолжал голос.

— Стрелки из Гвадалахары!

Произошел небольшой перерыв. За баррикадой задвигались. В это время человек тридцать солдат с лошадей, которых спрятали в арьергарде; сами же, пешие, стали за доном Торрибио.

Затем спросил офицер пароль.

— Santiago, ampare la Patria! — ответил дон Торрибио.

— Верно, — сказал офицер, — но почему вы велели некоторым солдатам сойти с лошадей?

Дон Торрибио посмотрел вокруг себя, потом, нагнувшись к офицеру, схватил его за шиворот, приставив дуло пистолета к его груди:

— Потому что я хотел прогнать вас с поста, — сказал он тихим, но угрожающим голосом, — сто унций и чин капитана, если вы будете молчать. Но за одно слово или крик я вам размозжу голову! Взгляните-ка, что делается.

Офицер обвел вокруг себя любопытным взглядом, чтобы уяснить себе настоящее положение.

Получилось нечто для него неожиданное: пока он переговаривался с доном Торрибио, как того требовала военная дисциплина, охотники, под предводительством Лукаса Мен-деса, проскользнули в темноте к баррикаде и завладели ею без выстрелов и без боя. Сторожа, конечно, заранее подкупленные, не только не оказали ни малейшего сопротивления, но, напротив, с удовольствием присоединились к ним.

— Ловко сыграно! — проговорил небрежно офицер. — Прекрасно выполнено, честное слово! Я сдаюсь, сеньор, и с этой минуты готов служить вам. Что я должен делать?

— Обещать честно исполнять свои обязанности, капитан!

— Обещаю, сеньор! Caray! Сразу два чина, какое счастье! Сегодня утром был унтер-офицером а вечером сделался — капитаном. Большего мне и желать нечего, по крайней мере, теперь! — прибавил он, смеясь.

— Ну и прекрасно, — сказал дон Торрибио, пряча пистолет. — Не беспокойтесь, благодаря вам битва теперь скоро окончится.

Это смелое нападение было произведено с такой ловкостью, что нигде не возбудило тревоги. Дон Мануэль не подозревал, что делалось в нескольких шагах от него, а потому ему не заботился о предохранении себя от страшного удара. Дон Торрибио отвел в сторону Пепе Ортиса, поручив ему принять некоторые меры относительно доньи Санты, которую он хотел избавить от ужасного зрелища битвы, происходившей пока на ее глазах, затем в сопровождении двадцати охотников направился ко дворцу.

Лукас Мендес по взятии баррикады пустил ракету, чтобы возвестить дону Порфирио и генералу Кабальосу, что решительная минута настала.

Четыре пушки, захваченные при взятии баррикады, повернули в сторону мятежников, на которых, как град, полетели выстрелы, в то же время дон Руис, Лукас Мендес и Кастор напали на них с тылу, чем привели их в большое смятение.

Бунтовщики, очутившись среди двух огней и видя, что всякое отступление отрезано, дрались отчаянно. Почти все были убиты, лишь немногим удалось спастись. Тогда дон Порфирио с генералом Кабальосом вступили на главную площадь, где их встретил дон Руис со своими охотниками.

В эту минуту дон Торрибио выходил из дворца в ярости.

— Ну, что? — спросил дон Порфирио.

— Дон Мануэль скрылся! — вскричал молодой человек.

— Скрылся?

— Да! Во дворце нет ни души; негодяй сбежал!

— Оставьте его, — вмешался в разговор Лукас Мендес. — Где бы он ни пропадал, я найду его; и на этот раз уж мы не выпустим его!

Дон Порфирио со своими друзьями тотчас же отправились во дворец. Дон Торрибио не ошибся: видно было, что дон Мануэль не успел даже захватить с собой самых секретных бумаг.

Дон Порфирио приступил к водворению в городе порядка и спокойствия; затем разослал во все концы гонцов за беглецами, из которых многих поймали.

Только дона Мануэля и его сообщников никак не могли найти: они исчезли бесследно.

Жители Уреса были счастливы, что могли наконец спокойно вздохнуть под охраной законной власти республики, и деятельно принялись за уборку трупов и уничтожение баррикад, на которых пролилось столько крови.

Через несколько часов город принял праздничный вид, во всех домах зажгли иллюминацию, улицы наполнились ликующей толпой народа; все пели и плясали, громко восхваляя новое мексиканское правительство и губернатора Соноры, так храбро отнявшего похищенный у него пост.

Только в одном доме царили мрак и уныние; в доме, в котором укрывалась донья Санта после своего бегства с асиенды.

Когда Пепе Ортис вошел туда по поручению дона Торрибио, то нашел его пустым; выломанные двери и опрокинутая мебель показывали, что девушку похитили после долгого сопротивления. В комнате ее царил невообразимый хаос.

На пороге лежали два трупа, обезображенные до неузнаваемости.

Кем они убиты? Кто такие похитители? Не было ли все это последней местью дона Мануэля?

Вот вопросы, которые задавал себе дон Торрибио, бледный как полотно, с неподвижным взглядом и разбитым сердцем. Он метался, как сумасшедший, по этим комнатам, где еще так недавно была его возлюбленная.

В первый раз в жизни в душу его закралась ненависть; он только теперь понял, что месть может доставить наслаждение.

— О! — простонал он. — Кто мне разыщет мерзавца, который так подло разрушил мое счастье?!

— Я! — сказал Лукас Мендес, тяжело кладя ему руку на плечо.

— Вы! — воскликнул он, поворачиваясь и пристально взглядывая на него. — Но кто же вы, наконец?!

— Человек, любящий вас и желающий вам счастья! — И, взяв его под руку, он увел его из этого дома с помощью Пепе Ортиса и дона Руиса.

Молодой человек, окончательно упавший духом, позволил себя увести без всякого сопротивления; он ослаб, как ребенок, склонил свою голову на плечо Пепе и горько заплакал.

ГЛАВА XIV. В которой следопыт выручает влюбленного

Прошло около двух месяцев после окончательного падения дона Мануэля и его сообщников. Все это время дон Порфирио употребил, чтобы смирить и успокоить краснокожих, недовольных мексиканским образом правления; он восстановил порядок в администрации и облегчил участь настрадавшегося народа.

Задача бала нелегкая и выше сил заурядного человека. Но, хотя дон Порфирио не хватал с неба звезд, — это был человек честный, любивший свое отечество; к тому же, он обладал железной волей и большой энергией. Принявшись деятельно за работу, он выказывал везде справедливость и награждал добрых и злых по заслугам. В силу этого ему удалось добиться хороших результатов.

У дона Порфирио имелось масса документов и писем, обличавших платеадос. Сняв с них копию, он отослал бумаги в Мексику. Тотчас же по всей территории республики начались розыски этих страшных бандитов, которые разоряли страну и наводили на всех ужас. Большинство из них были пойманы; но, к несчастью, главных вожаков не могли найти. Ходили слухи, что они убежали в Соединенные Штаты, в ожидании более благоприятных для них времен.

Однако дон Бальтасар Турпид и дон Бенито де Касональ были арестованы. Ожидались важные разоблачения, но любопытство публики было обмануто: на следующий день их обоих нашли мертвыми в тюрьме; дон Бальтасар перерезал себе горло; а дон Бенито де Касональ повесился на перекладине окна.

Итак прошло два месяца со времени событий, о которых мы рассказывали в предыдущей главе. Был четверг; луна сияла на небе, усеянном звездами, и освещала своим бледным светом величественные еще развалины вымершего ныне города Амакстлана, расположенного у разветвления Рио-Хилы и при впадении в нее Рио-Салинаса и Рио-Пуэрко. Несколько человек, казавшихся охотниками, сидели вокруг огня в большой комнате дворца Монтесумы и кончали ужинать; их оружие лежало на полу подле них, а тут же, вотдаленном углу комнаты, их лошади ели корм.

Охотники эти были хорошо известные читателю Твердая Рука, дон Торрибио де Ньеблас, Пепе Ортис, дон Руис Торрильяс, Кастор и Мариано Педросо, мажордом асиенды дель-Пальмар.

Окончивши ужинать и утолив свой аппетит, охотники начали разговаривать о своих делах.

Вдруг раздался крик лесной совы, единственной птицы, поющей по ночам, и повторился два раза.

— Тут что-то новое! — сказал Кастор, хватаясь за ружье и приподнимаясь с места вместе с товарищами.

— Нет, сидите спокойно, господа, — сказал Твердая Рука, — я знаю, что это: кто-нибудь из чужих попал в одну из наших западней.

— Бедняга! — проговорил Кастор, — не повезло же ему!

— Ба! — сказал Пепе Ортис, — что же делать! Всяк за себя; сидел бы лучше на своем месте, чем рыскать, как шакал!

Снаружи послышался шум шагов, и в залу вошли несколько индейцев, ведя связанного человека. Шапка, спустившаяся ему на глаза, мешала рассмотреть черты его лица; одет он был в мексиканский костюм.

Индейцы подошли к Твердой Руке и молча остановились перед ним, в ожидании, пока он с ними заговорит.

— Это добыча моего сына — Ястреба? — спросил Твердая Рука, обращаясь к вождю краснокожих и бросив вопросительный взгляд на пленника.

— Ястреб хотел угодить своему отцу! — ответил тот с легким поклоном.

— У моего сына глаза тигра и осторожность опоссума! Каким образом попался этот человек?

— Он ехал галопом по берегу Рио-Салинаса, держа путь к горе! Ястреб, спрятавшийся в кустах, забросил на него лассо! Бледнолицый человек упал с седла и покатился по земле, точно яблоко, сорвавшееся с дерева. Мои воины набросились на него, отняли у него оружие и связали, не дав ему времени встать на ноги. Ястреб приказал привести его к отцу! Я сказал!

— Хорошо, вождь, вы поступили как умный и ловкий воин; мое сердце радуется, слушая вас. Подвиньте этого человека, чтобы я мог рассмотреть и расспросить его. Но сначала освободите его от веревок: они теперь излишни!

Ястреб послушался, потом грубо толкнул пленника к свету.

— Чего вам было нужно в этих краях? — спросил Твердая Рука пленника.

— А вам какое дело? — ответил пленник охрипшим голосом. — По пустыне все могут ездить! С какой стати я буду давать вам отчет в своем поведении?

— Как хотите! Кто вы такой?

Всадник приподнял шляпу и, гордо выпрямившись, сказал:

— Посмотрите на меня!

— Наранха! — воскликнул Твердая Рука в изумлении.

— Проклятая душа дона Мануэля! — сказал Пепе Ортис. Все охотники встали, за исключением дона Торрибио, который, со времени исчезновения доньи Санты, больше не жил, а прозябал.

— Да, я Наранха, самбо — повторил пленник, — чего вы хотите от меня?

— Узнать сперва, зачем вы появились в этих краях!

— Я бы мог ничего не отвечать вам; но так и быть! Вот уже два месяца как из-за вас проливается невинная кровь Мексики. Все друзья моего господина и большинство его спутников пали от вашей руки. Благодаря Богу, ему самому удалось спастись, он теперь в безопасности, на той стороне индейской границы. Так как я ему больше не нужен, да он и не имеет возможности оставить меня при себе, то он мне приказал уехать от него. Мы расстались с ним два дня тому назад; теперь я брожу один по свету; мне все равно, жить или умереть. Убейте же меня, раз я попал в ваши руки!

— Так твой господин, дон Мануэль де Линарес, спасся, благодаря тебе, конечно?

— Да, благодаря мне, и теперь вам не найти его. Убивайте же меня! Чего вы ждете?

Дон Торрибио поднял голову; в его глазах сверкнула радость; он встал, медленно подошел к самбо и положа руку, на его плечо, сказал, устремив на него сверкающий взгляд, которого тот не мог вынести:

— Ты лжешь!

— Я лгу, я? — пробормотал он почти со страхом.

— Да, твой господин никуда не скрывался, ты расстался с ним до заката солнца, не отрицай, а то опять солжешь!

Наранха молча опустил голову. Наступило минутное молчание. Дон Торрибио переглянулся с Твердой Рукой.

— Слушай! — сказал молодой человек самбо.

— Что вам от меня нужно?

— Я тебе спас жизнь два раза!

— Правда! — пробормотал тот.

— Теперь ты опять в моих руках. Но я не хочу твоей смерти: львы не едят падали; ты только жалкий лакей, нам твоей смерти не нужно. Тебе сейчас возвратят твое оружие и лошадь. Убирайся и не оглядывайся назад; поезжай, куда хочешь, ты свободен!

— Вы не можете помешать мне быть преданным моему господину: моя жизнь принадлежит также и ему; и я умру за него!

— Это нас не касается, делай что хочешь. Но помни, что если ты опять проявишься в этих краях и попадешься нам, то тебя уже ничто не спасет от постыдной смерти, которую ты давно заслужил себе. Отдайте этому человеку лошадь и оружие, он свободен! — сказал Твердая Рука, обращаясь к индейцам.

Последние молча исполнили приказания, совершенно не понимая, ради чего такая милость.

— Отправляйся, и помни, что еще раз обязан мне жизнью!

— Я никогда не забываю ни добра, ни зла… Буду помнить и докажу вам это на деле.

С этими словами самбо вскочил в седло, пришпорил коня, помчался во весь дух и вскоре скрылся в темноте.

Дон Торрибио остановился на пороге, следя за быстрой ездой всадника. Когда же шум скачущей лошади исчез, он тихо вернулся в комнату, погруженный в задумчивость.

— Я исполнил ваше желание! — сказал ему Твердая Рука.

— За что я искренне благодарю вас, вы этим оказали мне огромную услугу.

— Не понимаю, что вы хотите сказать!

— Вы знаете, — начал он, — при каких обстоятельствах похитили донью Санту? Дон Мануэль открыл ее убежище. Видя свою неминуемую погибель, но все же желая отомстить мне до своего бегства, он послал бандитов с приказанием убить несчастное дитя. Наранха убил бандитов, а ее спас. Почему? ради какой цели? Я не знаю. Знаю только то, что он сам похитил ее!

— Откуда вам удалось узнать, что он — виновник и что девушка спасена?

— Не даром же я Искатель следов. Я сразу прочитал все подробности, осмотрев внутренности дома. Я разыскал его следы до границ Соноры; там он пустился в плавь с обоими девушками, доньей Сантой и ее камеристкой; они следовали за ним по доброй воле. Все трое были сначала на лошадях; затем сели в лодку, приготовленную и спрятанную заранее. Далее следить за Наранхой оказалось невозможным. Надо было надеяться только на случай, который мне и представился. Сегодня Наранха выехал из своего убежища; оно должно быть совсем близко отсюда, а теперь, зная прекрасно пустыню, он наверное уже нашел себе более безопасное место, в котором и запрятался.

— Но зачем было выезжать вечером? — возразил Кастро.

— Кто его знает?! Душа этого человека — неизмеримая пропасть, странное смешение добрых и злых инстинктов; у него какая-то безграничная привязанность к своему господину, он любит его одного во всем свете. По всей вероятности, он был не в силах долее вынести разлуку с ним и решил повидаться с ним во что бы то ни стало, рассчитывая, конечно, что в окрестностях асиенды не встретит ни души, или что он удерет от нас, если попадется.

— Все это возможно, — сказал Твердая Рука, — что же вы теперь думаете предпринять?

— Я? Сейчас же пуститься по его следам. Дон Руис, могу я надеяться на вас?

— Еще бы! — отвечал тот.

— Пепе Ортис, приготовь нам лошадей!

— Но ведь это безумие!

— Друг, — сказал дон Торрибио с сияющим лицом, — мое сердце чувствует, что раньше чем через час я найду ту, которую люблю.

— Дай вам Бог! Но посмотрите, луна быстро заходит, сейчас настанет совершенная темнота!

— Ничего не значит! Я вижу не только глазами, но и сердцем, а для него мрака не существует. Пепе, подай факел!

Они вышли. Дон Торрибио нагнулся к земле и несколько минут внимательно разглядывал следы, оставшиеся после Наранхи и его лошади.

— Прекрасно, — сказал он, поднимаясь. — Теперь, будь он хоть в самой пропасти, я найду его; я видел достаточно.

Охотники и индейцы, опытные в подобных делах, следили с трогательным восторгом за молодым человеком. Твердая Рука высказал громко то, что все думали про себя:

— Неужели Вы надеетесь, снявши эти следы, невзирая на темноту, не сбиться с пути?

— Я уверен в себе; для меня это пустая забава!

— Но это превосходит всякое вероятие, человеческие способности не могут дойти до такого совершенства!

— Для нас с Пепе это дело привычное! Не правда ли, Пепе?

— О! Это совсем не трудно!

— Ну, так отправляйтесь с Богом! — сказал Твердая Рука.

— Благодарю, скоро мы вернемся обратно!

— Одни? — спросил Кастор.

— Нет, с теми, кого едем отыскивать!

— Если вы исполните это, — воскликнул Кастор, — то я признаю, что наши искатели следов перед вами — ослы.

— И будете неправы, — рассмеялся дон Торрибио, — у нас только своя систему; и она хороша!

— Может быть! — проговорил охотник.

Дон Торрибио, дон Руис и Пепе Ортис вскочили на лошадей и скоро исчезли, предоставив охотникам комментировать на свободе их рискованное предприятие.

Всадники мчались с головокружительной быстротой, делая всевозможные зигзаги, повертывая в разные стороны; временами можно было даже подумать, что они возвращаются назад, хотя они все удалялись и удалялись от товарищей, беспрекословно подчиняясь кратким указаниям дона Торрибио, дававшего их ежеминутно, отрывистым голосом приказания:

— Направо! Налево! Здесь! Там! Прыгайте через ров! сквозь кусты! Вокруг этих деревьев!

Иногда, не замедляя езды, молодой человек нагибался со своего седла почти до самой земли, вглядываясь в нее, потом разом выпрямлялся со сжатыми губами и загадочной улыбкой.

Лошади скакали в облаке пыли. Вдруг дон Торрибио крикнул:

— Стойте!

Все остановились, как вкопанные.

— На землю; теперь мы пойдем пешком!

Их отчаянная езда длилась три четверти часа. Сойдя на землю, всадники осмотрелись, чтобы уяснить себе, куда они попали. Место это было дико и грандиозно; налево, серебряной полосой протекал Рио-Салинас, берега которой были покрыты низкими хлопчатниками и мастиковыми кустарниками; перед ними подымался хаос скал, нагроможденных одна на другую и образующих самые затейливые очертания. Направо чернел громадный девственный лес. Сзади, если бы, луна продолжала светить, можно было бы разглядел развалины вымершего города и дворец Монтесумы на расстоянии трех миль.

Но охотники проехали вдвое больше, вследствие всевозможных поворотов и бесконечных крюков, придерживаясь следов, которые самбо намеренно запутал.

— Пепе, — сказал дон Торрибио, — спрячь лошадей в кусты!

— Мы приближаемся? — полюбопытствовал дон Руис.

— Меньше чем через четверть часа дойдем! Подождите меня здесь минутку! — И молодой человек углубился в темноту, в которой вскоре скрылся.

— Где дон Торрибио? — осведомился Пепе Ортис, возвратившись.

— Он, кажется, считает, что мы у цели, он исчез в скалах, но я сильно сомневаюсь, чтобы он на этот раз нашел что-либо! — проговорил дон Руис.

— Отчего же? Хотя след и запутан, но его все время было видно!

— Я очень рад, если это так! Но, признаюсь, положительно ничего не мог различить во время этой езды, походившей скорее на вихрь, чем на правильное расследование.

— Дон Торрибио говорил вам, что у нас особенный способ искания следов.

— Caray! Я и сам вижу! Во всяком случае, что бы ни случилось, я счастлив, что был свидетелем такого своеобразного зрелища. Вы можете ошибиться, но все же вы опасные Искатели следов.

— За мной! — сказал дон Торрибио, вдруг показавшись. — Я нашел. Место замечательно хорошо выбрано; негодяй мог бы спокойно прожить там лет двадцать, если бы мы не напали на его следы.

— Это близко отсюда?

— В нескольких шагах всего! Главное, молчите! Туда должны вести две дороги, нам надо спешить, приходится взять кратчайший путь, хотя он очень опасен, предупреждаю вас. Нужны хладнокровие и твердая поступь. Идите!

Они последовали за ним гуськом. Дон Торрибио направился к скалам, карабкаясь за них и делая тысячу поворотов. Через пять минут смельчаки очутились на краю широкой расщелины, необыкновенной глубины, из которой глухо раздавался шум невидимых вод; густой мрак царил над этим своего рода колодцем, стены которого были почти отвесны.

— Здесь, — сказал дон Торрибио шепотом, — нам надо спуститься приблизительно на тридцать пять фунтов. Будьте решительны и ступайте тверже, падение повлечет за собой страшную смерть!

— Точно дорога, ведущая в рай, — пошутил дон Руис, — не сорваться бы нам! Все же попробуем!

— Постойте, дайте сюда ваши лассо; благодаря им мы легко спустимся.

Он взял лассо, крепко перекрутил их, потом зацепил за скалы, оставив концы висячими.