ГЛАВА III. Как несчастье входит в дом

Грозы в горах редко бывают продолжительны. Разбушевавшаяся стихия за несколько часов истощает свою неистовую ярость, и все вокруг быстро приходит в обычное, так внезапно нарушенное равновесие. На другое утро светило яркое солнце; в воздухе стояла тишина, небо было голубое, утренний ветерок слегка шелестел ветвями, усыпанными росинками, и распространял острый, но благовонный запах, который издает земля после бури.

На рассвете лесник давно уже был на ногах. Он вышел на порог своего дома и с удовольствием огляделся вокруг, потом направился к конуре, вероятно с намерением дать свободу своим собакам, которые, почуяв приближение хозяина, наперебой приветствовали его громким лаем.

В ту же минуту отворилось окно. Лесник обернулся и увидел незнакомца, который дружески кланялся ему.

— Уже встали? — весело осведомился ньо Сантьяго.

— Как видите, любезный хозяин, — ответил тем же тоном гость. — И как видите, совсем уже одет.

— Уж не плохо ли вы спали, чего доброго?

— Я-то? До утра не просыпался.

— Это хорошо! И как вы себя чувствуете?

— Никогда не бывал бодрее.

— Тем лучше.

— Вы идете куда-нибудь?

— Да, собираюсь… а что?

— Я желал бы поговорить с вами.

— Кто же вам мешает? Хотите, я зайду к вам?

— Нет, лучше я выйду, если вам все равно.

— Как знаете. Я вас жду.

Пока незнакомец затворял окно, лесник отпер конуру и не знал, как отделаться от чересчур горячих ласк собак, которые от радости, что видят его, прыгали ему чуть не на плечи.

— Славные животные, — заметил незнакомец.

— По крайней мере, они искренни; их привязанность вознаграждает меня за лицемерие и людскую злобу, — заметил лесник с насмешливой улыбкой.

— Все те же странные речи!

— Почему же мне так не говорить, если это мои мысли, мой любезный гость?

— Так я повторю вам, что вы, должно быть, много страдали, если дошли до такого состояния духа.

— А я отвечу вам, как вчера: кто знает?.. Но оставим этот разговор, который завел бы нас далеко. Вы желали переговорить со мной?

— Действительно.

— Ничего легче быть не может. Я беру ружье и дают вам другое; в ожидании завтрака мы настреляем рябчиков и на охоте потолкуем, согласны?

— Очень хотел бы, но, к несчастью, это невозможно, — с подавленным вздохом сказал незнакомец.

— Как невозможно? Почему же? Разве вы еще чувствуете утомление? В таком случае я, разумеется, настаивать не стану.

— Нет, — покачав головой, возразил незнакомец, — нет, дело вовсе не в этом.

— В чем же тогда?

— Я должен покинуть вас.

— Уже? Полноте! Вы, должно быть, шутите.

— Нет, любезный хозяин, к несчастью, не шучу. Я уже говорил вам, что принадлежу ко двору; мои обязанности требует моего немедленного возвращения в Толедо к королю.

— Правда, я и забыл про это, не стану настаивать более, мой любезный гость. Войдем в дом, я велю подать вам чашку горячего молока и кусок хлеба, а там — с Богом, и в путь.

В ту минуту, когда они вошли, Христиана с сестрой, как бы угадав, зачем мужчины вернулись в дом, ставили на стол чашки с горячим молоком, от которых поднимался густой пар.

— Эти прелестные дети — две очаровательные волшебницы, — сказал, улыбаясь, незнакомец.

— Это просто добрые девушки, — резко заметил лесник.

И он прошел в другую комнату. — Позвольте мне, сеньориты, — обратился тогда незнакомец к молодым девушкам, но более к Христиане, — поблагодарить вас еще раз за все внимание ко мне, пока я имел счастье находиться под вашим кровом; я ухожу.

— Уходите? — вскричала Христиана, но вдруг остановилась, покраснела и в смущении опустила голову.

— Увы! Это необходимо, — ответил он с чувством, — и быть может, навсегда.

— Навсегда! — прошептала молодая девушка почти невольно.

— Но, — продолжал незнакомец, — я сохраню в сердце дорогую память о вашем… — и, тотчас спохватившись, договорил, — о жителях этого дома.

— Аминь! — заключил лесник, который в эту минуту показался в дверях.

Девушки убежали, точно испуганные голубки.

— Теперь пора и в путь, — сказал лесник, когда выпил чашку молока, приготовленную для него, и увидел, что незнакомец также кончил свою порцию.

Ньо Сантьяго взял ружье, и они вышли в сопровождении собак, прыгавших вокруг них.

У калитки сада стоял Педро, держа оседланную лошадь под уздцы.

— Садитесь на лошадь, любезный гость, — весело сказал лесник.

— Как?

— Да ведь вы в шести милях от Толедо! Такой ходок, как вы, пешком не доберется за целые сутки, а верхом вы будете на месте как раз к выходу короля, если его величество — да хранит его Господь! — имеет привычку вставать рано.

— Да, это правда.

— Ну, теперь еще нет и шести. В восемь вы будете в Толедо, не особенно спеша. Полноте, не стесняйтесь со мной, мой любезный гость, и примите мое предложение.

— Принимаю, но с условием.

— Каким?

— Что вы позволите мне самому привести к вам назад вашу лошадь.

— Я не вижу к тому никаких препятствий.

— Так решено, благодарю вас… Но где же донья Мария?

— Торопитесь с отъездом; она спит, вы увидите ее, когда вернетесь.

Они отправились вместе, потому что лесник непременно хотел проводить своего гостя до входа в долину, чтоб указать ему дорогу, и тот принял эту услугу с признательностью.

Если бы незнакомец оглянулся в минуту отъезда, быть может, он увидел бы приподнятую занавеску в окне второго этажа и очаровательную белокурую головку, немного бледную, но с мечтательной улыбкой на алых губках.

Это Христиана, невидимая и задумчивая, присутствовала при отъезде незнакомца.

Во время пути мужчины разговаривали между собой о посторонних вещах. Когда они достигли того места, где надлежало расстаться, лесник указал незнакомцу направление, которого тот должен был держаться; впрочем, в нем трудно было ошибиться, необходимо было только все время ехать под гору.

— Теперь прощайте, мой любезный гость. Доброго пути!

— Прощайте и еще раз благодарю.

— Полноте!

— Одно слово!

— Что такое?

— Я один из первых сановников при короле.

— Очень рад за вас, если это вам приятно.

— Если бы, несмотря на свое желание, я был вынужден долго оставаться в отсутствии и… ведь неизвестно, что может случиться, не так ли?

— Так, но что же из этого?

— На случай, если бы вам понадобилась моя поддержка в чем бы то ни было, обращайтесь прямо в королевский дворец, назовите себя и спросите дона Фелипе.

— Кто этот дон Фелипе?

— Я, — улыбаясь, ответил незнакомец.

— Гм! Вы, должно быть, очень известны, если достаточно назвать вас по имени при большом дворе, который кишмя кишит звонкими титулами.

— Я действительно очень известен, — ответил незнакомец, слегка покраснев, — вы удостоверитесь в этом сами, если навестите меня. Сегодня же будет отдано приказание, чтобы вас тотчас провели ко мне, в какое бы время вам ни заблагорассудилось приехать. Вы не забудете?

— Как можно? Но маловероятно, чтобы я стал отыскивать вас при дворе; если вы желаете видеться со мной, вернее будет вам приехать сюда.

— И я, в свою очередь, запомню это. До свидания, любезный хозяин.

— До свидания, сеньор дон Фелипе; поручаю вам мою лошадь.

— Будьте спокойны, я поберегу ее.

Они еще раз махнули друг другу рукой на прощание, и дон Фелипе, так как это было имя незнакомца, ускакал прочь.

С минуту лесник следил за ним взглядом, после чего вернулся в долину. Стая куропаток поднялась перед ним, и он весело занялся охотой.

Прошло несколько дней. Ничто, по-видимому, не изменилось в мирной и тихой жизни обитателей лесного домика, однако теперь уже было не то, что прежде: донья Мария имела вид озабоченный, Христиана задумчивый, Лусия больше не смеялась, что же касается ньо Сантьяго, то он напрасно ломал себе голову, отыскивая причину всему этому, и страшно сердился, что не находит ее.

По прошествии десяти дней однажды за завтраком лесник вдруг спросил Педро, который стоял за его стулом:

— Давно ты имел известие о сыновьях?

— Довольно давно, сеньор.

— Где они?

— Старший, Мигель, пошел в моряки, как я вам докладывал, сеньор; он отправился из Байоны по морям-океанам.

— А другой?

— Перико?

— Ну да.

— Он на родине, как вам известно, сеньор, у наших родителей.

— Видно, не хочет быть моряком?

— О! Это истый горец! Я ждал от него письма и удивляюсь, что до сих пор не получил.

— Постой, завтра я поеду в Толедо и справлюсь; можешь быть спокоен.

— Благодарю, сеньор.

— Кстати, мне хочется узнать, что сталось с моей лошадью — кажется, этот дон Фелипе не церемонится со мной.

— Разве с друзьями церемонятся? — раздался тихий голос в дверях.

Все с изумлением обернулись. Женщины едва удержались, чтобы не вскрикнуть от испуга.

Дон Фелипе стоял на пороге, спокойный, улыбающийся, со шляпой в руке.

Он низко поклонился.

— Привет и доброго здоровья всем! — сказал он.

— Ей-Богу! Вы не могли явиться более кстати, дон Фелипе! — вскричал лесник. — Я как раз поминал вас.

— Слышал, — с улыбкой ответил тот.

— Мы только что сели за стол; милости просим позавтракать с нами. Педро, прибор.

— С удовольствием принимаю приглашение.

И гость сел между двумя девушками, которые, как бы по безмолвному соглашению, раздвинули свои стулья, чтобы дать ему место.

— Я привел назад вашу лошадь, любезный хозяин, — сказал дон Фелипе, как только сел, — не беспокойтесь о ней; я попросил бы моего друга Педро отвести ее на конюшню вместе с моей.

— А где же лошади, сеньор? — спросил ньо Сантьяго.

— Мой слуга держит их у калитки сада.

— Педро, — приказал лесник, — позаботься о слуге этого сеньора.

Педро поклонился и немедленно вышел.

Веселость и оживление, так давно исчезнувшие из дома, точно вернулись вместе с гостем.

Губы улыбались, глаза блистали, разговор был оживлен. Дон Фелипе очаровывал остроумием и веселостью. Он говорил про Толедо, про двор и вельмож, окружавших короля, как человек посвященный во все тайны придворного быта; он ловко передавал забавные анекдоты; словом, добродушно-свободным обращением, которое никогда не переступало границ приличия и хорошего вкуса, и слегка насмешливым, но всегда утонченным умом приводил в восторг своих слушателей, которые все время находились под обаянием его живой, меткой и увлекательной речи.

Часы летели, словно минуты.

Но в конце концов пришла пора расставаться, хотя дону Фелипе, по-видимому, так нравилось это милое семейство, что он всячески отдалял минуту отъезда.

В три часа, однако, ему необходимо было уехать; его звание обязывало его прибыть ко двору не позднее шести часов.

Итак, он отправился в путь, дав слово опять приехать, и хозяева усердно просили его не забывать своего обещания.

Дон Фелипе вернулся опять. Сперва он приезжал раз в неделю, потом по два раза и, наконец, ежедневно.

С каждым разом его посещения становились продолжительнее; казалось, ему стоило большого труда отрываться даже на несколько часов от своих новых друзей.

Они же, со своей стороны, питали к нему искреннюю и глубокую привязанность.

Надо отдать дону Фелипе справедливость, что он делал все на свете, дабы угождать всем и каждому.

Он охотился с лесником, беседовал о духовных предметах с доньей Марией, которая была чрезвычайно набожна, смеялся, пел, играл и бегал с молодыми девушками, был щедр и обходителен со слугами и даже искал дружбы собак, кормя их пряниками.

Чего же больше?

Однажды дон Фелипе объявил, что не появится целых три дня по непредвиденному случаю. Его величество король Филипп IV должен был принять посланника французского короля, прибывшего в Толедо накануне. Хотя двор изначально переехал в город всего на несколько дней, он словно окончательно основал тут свое пребывание; по крайней мере, уже целых пять месяцев король испанский жил в Алькасаре — дворце мавританских владык.

Не знали, чему приписать это внезапное расположение короля к Толедо, но жители провинции, равно как и города, оставались очень довольны продолжительным пребыванием двора, так как оно оживляло торговлю и вдобавок ко всему принесло ту выгоду, что Толедские горы избавились от разбойников, до тех пор процветавших там в полной безнаказанности, нанося большой ущерб мирным городским и окрестным жителям.

На другой же день после охоты, о которой мы упоминали, несколько отрядов войска обложили гору, а другие в то же время изъездили весь лес вдоль и поперек. Разбойники были захвачены все до одного и вздернуты на виселицу без дальних околичностей.

Итак, дон Фелипе уехал, объявив, к огорчению всего семейства лесника, что визит французского посланника задержит его на целых три дня, но на четвертый день он прискачет во весь дух к своим добрым друзьям.

Прошло двое суток. Утром на третий день отец Санчес, достойный наставник молодых девушек и преданный друг семейства, сходил со своего мула у садовой калитки. Все кинулись к нему навстречу, однако добрый пастырь казался печален и озабочен.

В то время это был человек лет тридцати пяти, со строгим лицом и величавой речью, преждевременно состарившийся от перенесенных мук и страданий — как душевных, так и телесных.

Посещение священника в этот день вовсе не входило в его привычки — уже с год он не проводил занятий с молоденькими девушками, образование которых было закончено; раза два-три в месяц, никак не более, он приезжал, чтобы провести несколько часов в семействе лесника, а между тем не прошло и пяти дней со времени последнего посещения достойного пастыря. Дамы очень обрадовались ему, однако не знали, чему приписать посещение отца Санчеса, образ жизни которого был по преимуществу точный и определенный.

Пожимая руку хозяина, священник шепнул ему:

— Найдите предлог, чтобы нам остаться наедине, мне нужно переговорить с вами о важном деле.

— Знаете что, отец Санчес, — громко ответил ему ньо Сантьяго, — ведь еще рано, чтобы запираться с дамами, не лучше ли вам пройтись со мной по долине? Дичи теперь бездна; быть может, мы и подстрелим кое-что к обеду.

— Вы — пожалуй, любезный сеньор, только не я! Ведь я никогда не охочусь, как вам известно, — возразил пастырь с кроткой улыбкой, — однако, если вы желаете, я охотно пойду с вами; мне будет полезно размяться после долгой дороги верхом.

— Идите, сеньор падре, — сказала донья Мария, — но не задерживайтесь надолго! В особенности не давайте мужу завлечь вас далеко; помните, что мы ждем вас с нетерпением.

— Мы вернемся не позднее чем через час, не так ли, ньо Сантьяго?

— Когда вам будет угодно, сеньор падре.

— Вот это умно сказано, — похвалила донья Мария, — желаю удовольствия, господа.

Мужчины ушли. Пока их можно было видеть из дома, они говорили исключительно о посторонних предметах, но после нескольких поворотов они достигли густого леса, под сенью которых, внимательно наблюдая, что происходит вокруг, могли беседовать, не боясь, чтобы их подслушали или застигли врасплох.

Лесник растянулся на траве и знаком предложил священнику располагаться возле него; собакам он велел сторожить.

— Ну, отец Санчес, теперь я готов слушать, — сказал он, — что вы хотите мне сообщить, мой добрый старый друг?

— Я только хочу рассказать вам одну историю, — ответил священник своим приятным голосом.

— Историю?

— Да, друг мой, — с тонкой улыбкой подтвердил отец Санчес, — разумеется, вы вольны извлечь из нее заключение, какое найдете нужным.

— Ага! Очень хорошо понимаю, сеньор падре! Говорите же, я вас слушаю.

— Итак, друг мой, — начал пастырь, — жил-был некогда великий испанский король по имени Филипп, не помню — первый ли, второй, третий или четвертый по порядку престолонаследия.

— Не суть важно, сеньор падре, продолжайте. Итак, вы говорите?..

— Я говорю, что король этот Филипп — который именно, ровно ничего не значит в этом деле — был охотник путешествовать, и разъезжал он, если верить хронике…

— Не «Современной хронике» Тюриена7, надеюсь?

— Я боюсь, что именно ей; итак, разъезжал король единственно для того, чтобы избавиться от докучливости своего первого министра, которого он ненавидел, однако последний был настолько всемогущ, что иначе его величество не мог спасаться от него. Вышеупомянутый король прибыл однажды в добрый свой город Кордову.

— Или Толедо, — посмеиваясь, подсказал лесник.