ГЛАВА XII. В венте46

В тот день, когда начинается этот рассказ, городок Пасо-дель-Норте имел необычайный вид. Колокола звонили не переставая — это праздновалась трехсотлетняя годовщина основания поселения.

Все население дель-Пасо, порядком уменьшившееся со времени провозглашения мексиканской независимости, теснилось в церквах, блиставших золотом и серебром.

Все дома были богато разукрашены, а улицы усыпаны цветами.

К вечеру жители, которых нестерпимая жара тропического солнца продержала в течение большей части дня в заключении внутри домов, вышли подышать острыми благоуханиями, приносимыми легким ветерком пустыни.

Городок, казавшийся пустынным в течение нескольких часов, вдруг как бы пробудился ото сна и снова послышались крики и смех… Места для прогулок заполнила густая толпа народа и в несколько минут таверны наполнились праздношатающимися, которые пили мескаль и пульке, покуривая свои сигаретки и бренча на харабе47 и виуэллах48.

В невзрачном доме, построенном так же как и все соседние с ним дома и расположенном на углу пласа-Майор49 и калле-де-ла-Мерсед50, кутило человек двадцать или двадцать пять; по перьям их шляп, по гордо закрученным кверху усам, а в особенности, по длинным шпагам с эфесами из вороненого железа, в них нетрудно было узнать искателей приключений. Они как воду пили агуардиенте51 и пульке и в то же время играли в карты; при этом они страшно кричали, стараясь переспорить один другого, клялись, как язычники, и то и дело грозили пустить в дело свои шпаги.

В одном углу залы, занятой пирующими искателями приключений, за столом задумавшись сидели два человека; они рассеянным взором окидывали всю залу и как будто совсем забыли о своих стаканах, до которых не дотрагивались уже более получаса.

Оба они были еще молоды.

Первый, которому было не больше двадцати пяти лет, имел одну из тех открытых, честных и энергичных физиономий, которые вызывают симпатию и уважение.

Его бледный лоб, белое лицо, окаймленное густыми локонами длинных черных волос, большие глаза под густыми бровями, его прямой нос и, наконец, его большой рот, усаженный двойным рядом ослепительной белизны зубов, под тонкими темными усами, придавали ему отпечаток благородства, выступавший наружу еще больше благодаря его слишком скромному костюму.

На нем был костюм лесных бродяг, т. е. Митассес52, стянутые у бедер и спускавшиеся до щиколоток; сапоги из ланьей кожи, подвязанные у колен, и яркий полосатый сарапе.

Шляпа из канадской соломы лежала возле него на столе рядом с американским карабином и двумя двуствольными пистолетами; на левом боку у него висел мачете, а рукоятка длинного ножа торчала из-за голенища его правого сапога.

Товарищ его был человеком маленького роста, коренастым и, судя по его развитым мускулам, он должен был обладать необыкновенной силой; его лицо, черты которого были довольно вульгарны, носило насмешливое и хвастливое выражение, внезапно исчезавшее и уступавшее место некоторому благородству, когда под впечатлением сильного волнения брови его хмурились, а взор, обыкновенно затуманенный, загорался энергией.

На нем была надета почти такая же одежда, как и на его спутнике, с той только разницей, что шляпа у него была грязной, а сарапе сильно полинявшим и выгоревшим от солнца.

Как и его товарищ, он тоже был хорошо вооружен.

С первого взгляда не трудно было угадать, что оба эти человека не принадлежали к испано-американской расе.

Впрочем, разговор их тотчас же устранил бы всякие сомнения на этот счет: они говорили между собой на французском языке, употребляемом в Канаде.

— Гм! — проговорил первый, беря свой стакан и поднося его к губам. — Знаете, что мне пришло в голову, Гарри?.. Мне кажется, нам лучше всего сесть на лошадей, а не сидеть в этой вонючей трущобе вместе с этими гачупинами53, которые квакают, как лягушки перед грозой.

— Экий вы, черт вас возьми, нетерпеливый! — отвечал второй недовольным тоном. — Неужели вы ни минуты не можете посидеть спокойно?

— Вы называете это одной минутой, Гарри! Ну, а по-моему, прошел по крайней мере час с тех пор как мы здесь.

— Pardieu! Ваша наивность мне очень нравится, Дик, — продолжал другой, смеясь. — Или вы, может быть, воображаете себе, что и в самом деле можно обделать дело в одну минуту?

— Собственно говоря, я даже не понимаю, зачем все это нужно? Пусть черт свихнет мне шею или задушит меня гризли, если я хоть что-нибудь понимаю во всем этом! Целых пять лет мы охотимся и спим бок о бок… Мы вместе шли сюда из самой Канады… Я привык за это время, сам не знаю зачем и как, полагаться на вас во всем, что касается наших общих дел, а между тем я дорого бы дал за то, чтобы узнать, за каким чертом мы покинули прерии, где нам было так хорошо, и пришли сюда, где нам так скверно?

— А разве до сих пор вам приходилось раскаиваться в том, что вы мне доверяли?

— Я этого не говорю, Гарри, сохрани меня Бог! Но мне все-таки кажется…

— Вам все это только кажется, — перебил его молодой человек, — не мешайте только мне, и меньше чем через три месяца у вас будет столько чистого золота, что вы два или три раза наполните им доверху вашу шляпу!

При этих словах глаза Дика, маленького толстяка, загорелись как две звезды: он посмотрел на своего компаньона с нескрываемым восхищением.

— Э! — сказал он шепотом. — Да не мечтает ли он опять о своих приисках?

— Pardieu! — проговорил другой, пожимая плечами. — Неужели мы иначе были бы здесь? Но, ш-ш-ш! Вот и он.

В эту минуту в залу вошел новый посетитель.

При его появлении в венте воцарилось внезапное молчание; все авантюристы встали, почтительно сняли свои украшенные перьями войлочные шляпы и, опустив глаза, выстроились в ряд.

Вновь прибывший с минуту постоял неподвижно на пороге трактира, окинул взором все общество и направился к охотникам, о которых мы говорили.

На нем была надета одежда монаха.

У него было лицо аскета, с грубыми чертами, которое составляет, так сказать, тип испанского монаха и выражение которого так хорошо схвачено в картинах.

Он прошел мимо выстроившихся в ряды авантюристов, подставляя им направо и налево свои широкие рукава, которые они целовали, низко кланяясь.

Дойдя до охотников, монах обернулся.

— Продолжайте вашу игру, дети мои, — сказал он, — мое прибытие не должно смущать ваше веселье, мне нужно только поговорить несколько минут с этими кабальеро.

Авантюристы не заставили повторять себе приглашения; они снова заняли свои места, и вскоре шум и проклятья сменили воцарившуюся было на минуту тишину.

Монах улыбнулся, взял бутаку и сел между обоими охотниками, бросив на них испытующий взор.

Последние следили насмешливым взглядом за всеми перипетиями этой сцены.

Когда монах наконец уселся, Гарри налил ему большой стакан пульке и, пододвинув к нему нарезанные кусками маисовые листья и табак, сказал:

— Пейте и курите, сеньор падре.

Монах, не возражая, скрутил сигаретку, закурил ее, взял стакан пульке и залпом осушил его, а потом, положив локти на стол и нагнув голову вперед, сказал:

— Вы аккуратны.

— Мы ждем вас уже целый час, — заметил Дик угрюмо.

— Что значит один час в сравнении с вечностью? — возразил монах, улыбаясь.

— Мы только попусту тратим время, — вмешался Гарри. — Что вы хотите нам сказать?

Монах бросил подозрительный взгляд вокруг себя и, понизив голос, отвечал:

— Я могу, если хотите, сделать вас богатыми за несколько дней.

— В чем дело? — спросил Дик.

— Ах, Господи, — продолжал монах, — я предлагаю вам богатство, которое, собственно говоря, мне вовсе не принадлежит. Если же я и хочу присвоить его себе, то, во-первых, потому, что оно никому не принадлежит, а во-вторых, и потому, что оно даст мне возможность помочь тем тысячам несчастных, заботу о которых мне вверил Всемогущий.

— Ну, это само собой разумеется, сеньор падре, — серьезным тоном заметил Гарри, — и поэтому нет надобности даже и говорить дальше об этом, а лучше потолкуем о деле… Вы, значит, открыли богатую россыпь?

— Нет, это сделал не я лично, — перебил монах.

— Это все равно, важно, чтобы россыпь существовала, — ответил Дик.

— Извините меня, а по-моему, это значит очень много. Я не могу и не хочу брать на себя греха и приписывать себе честь этого открытия. Если, как я думаю, кто-нибудь отправится на поиски его, то это может стоить жизни нескольким людям, а церковь не может допускать пролития крови.

— Отлично, вы, значит, хотите один им воспользоваться.

— Только не для себя лично.

— Значит, для ваших прихожан? Тем лучше… Но только знаете что, не пора ли нам кончить эту пустую болтовню… У нас, право, нет времени на это, и потому не будете ли вы так любезны приступить прямо к делу.

— Ну и ну! — вскричал монах. — Сразу видно, что в ваших жилах течет французская кровь!.. Потерпите немного, сейчас я вам все объясню.

— Больше мы ничего и не желаем.

— Но вы сначала должны обещать мне…

— Ничего, — перебил его Дик. — Мы свободные охотники и не имеем обыкновения связывать себя словом до тех пор, пока не узнаем наверное, чего именно от нас хотят.

Гарри подтвердил кивком головы слова своего друга.

Монах выпил еще стакан пульке и несколько раз подряд затянулся сигареткой.

— Хорошо. Пусть будет по-вашему, — сказал он затем. — Вы ужасные люди. Вот в чем дело.

— Говорите.

— Один бедный гамбусино54 открыл случайно между реками Хила и Колорадо такую богатую россыпь, какую только может представить себе самое пылкое воображение… Судя по его словам, там на пространстве двух или трех миль земля сплошь усеяна золотыми самородками, из которых каждый может сделать богачом счастливого золотоискателя.

Гамбусино, не имея возможности один завладеть всеми этими богатствами, проявил необыкновенную энергию, преодолел величайшие опасности для того, чтобы добраться до цивилизованных областей. Я не стану вам подробно рассказывать, каких трудов ему стоило благополучно добраться до Пасо и какие пришлось ему преодолеть опасности.

— Все это прекрасно, — перебил монаха Дик, — и очень может быть, что все это и верно, но только зачем вместо того, чтобы говорить нам об этом прииске, о котором вы и сами знаете не больше нашего, не привели вы с собой этого гамбусино? Он, наверное, сообщил бы все сведения, которые нам необходимо знать в том случае, если мы согласимся отправиться на розыски этого клада.

— Увы! — отвечал монах, лицемерно опуская глаза. — Несчастному не суждено было воспользоваться этим открытием, сделанным ценой стольких опасностей. Не более чем через два дня после своего прибытия в Пасо он поссорился с другим гамбусино и, получив удар навахой, через несколько часов отправился к праотцам.

— А, вот что! — заметил Гарри. — Но в таком случае, каким образом удалось вам узнать все эти подробности, сеньор падре?

— Самым простым способом, сын мой, я присутствовал при последних минутах этого несчастного… Я исповедовал его, — добавил он с прекрасно сыгранным сердечным сокрушением, — и когда он понял, что конец его близок и что ничто не в состоянии его спасти, он сообщил мне в благодарность за мои пастырские утешения то, что я вам сейчас сказал… Он открыл мне местонахождение россыпи и для большей верности дал мне грубую карту, начертанную им на месте. Вы видите, что мы можем идти туда почти наверняка.

— Да, — проговорил Гарри, задумчиво покачивая головой, — но зачем вместо того, чтобы обратиться сначала к вашим соотечественникам — мексиканцам, вы предлагаете нам принять участие в этом предприятии?

— Потому что мексиканцы такие люди, на которых нельзя серьезно рассчитывать, а нам, прежде чем достигнуть прииска, придется сражаться с апачами и с команчами, на территории которых он находится.

После этих слов наступило довольно долгое молчание и трое собеседников, не произнося ни слова, сидели задумавшись.

Монах исподтишка рассматривал охотников, стараясь по выражению их лиц определить, какое впечатление произвел на них его рассказ. Но надежды его не сбылись, — лица охотников оставались все так же невозмутимы.

Наконец Дик, предварительно обменявшись взглядом со своим товарищем, первым нарушил молчание:

— Все это прекрасно, — сказал он, — но согласитесь сами, что только сумасшедший может рассчитывать, что два человека, какими бы храбрецами они ни были, могут отправиться за золотом в неизвестную страну, населенную свирепыми племенами краснокожих. Для этого нужно по крайней мере пятьдесят человек, а иначе все равно ничего не удастся добиться.

— Да, это правда, и поэтому-то и я имел в виду не одних только вас… Под вашей командой отправится целый отряд смелых и решительных людей, и, кроме того, я сам отправлюсь вместе с вами.

— Несмотря на все это, я должен вам сказать, что на нашу помощь вы не можете рассчитывать, сеньор падре, — категорически заявил Гарри. — Мы честные охотники, и ремесло гамбусино нам не подходит… Если бы вы нам даже обещали несметное богатство, то и тогда мы не согласились бы принять участие в экспедиции золотоискателей.

— Даже если бы во главе этой экспедиции стал Красный Кедр и взял бы на себя всю ответственность за успех предприятия? — спросил монах вкрадчиво, бросая лукавый взгляд.

Охотник вздрогнул, лихорадочная краска залила его лицо, и он дрожащим от волнения голосом спросил:

— Значит, вы уже говорили с ним об этом?

— Вот он сам, спросите его, — отвечал монах.

В эту минуту в венту вошел еще человек.

Гарри смущенно опустил голову, а Дик стал отбивать по столу рукояткой кинжала какой-то марш, в то же время посвистывая сквозь зубы.

И только один монах как будто даже радовался этому — неопределенная улыбка блуждала на его губах.

ГЛАВА XIII. Красный Кедр

Прежде всего мы должны поближе познакомить читателя с личностью вновь прибывшего, которому суждено играть очень важную роль в этом рассказе.

Красный Кедр был человеком ростом выше шести английских футов; его громадная голова была прикреплена к квадратным плечам короткой и мускулистой шеей, похожей на шею быка; его костлявые руки с сильно развитыми мускулами говорили об очень большой физической силе.

Из-под шапки, целиком сшитой из меха лисицы, во все стороны выбивались жесткие полуседые волосы и почти закрывали его маленькие серые круглые глаза, сходившиеся у носа, загнутого как клюв хищной птицы; его широкий рот обнаруживал двойной ряд белых и острых зубов; его выдававшиеся скулы были фиолетового цвета, а низ лица исчезал под густой черной бородой, сквозь которую пробивались серебряные нити седых волос. Костюм его состоял из полосатой миткалевой блузы, перепоясанной ремнем из темной кожи, за который были заткнуты два пистолета, топор и длинный нож; кожаные легины ниспадали ему до колен; на ногах были надеты индейские мокасины, в изобилии украшенные фальшивым жемчугом и металлическими блестками. Туго натянутый ягдташ из ланьей кожи висел через левое плечо.

В руке он держал американский карабин, украшенный медными гвоздями.

Никто в действительности не знал, кто такой Красный Кедр и откуда он явился.

Приблизительно года за два до того времени, когда начинается этот рассказ, он внезапно появился в этой стране вместе с женщиной средних лет, — нечто вроде мегеры отвратительной наружности, — семнадцатилетней девушкой и тремя сильными малыми, которые так были на него похожи, что не было никакого сомнения в их близком родстве. Старшему из этих молодцов было года двадцать четыре, а младшему лет девятнадцать.

Что же касается самого Красного Кедра, то ему, по-видимому, было не больше пятидесяти пяти лет; имя, под которым он был известен, было дано ему индейцами. Красный Кедр открыто объявил себя непримиримым врагом индейцев и хвастался, что убил на своему веку более двухсот краснокожих.

Семья Красного Кедра выстроила себе хижину в лесу, в нескольких милях от Пасо, и жила одиноко, не завязывая близких отношений ни с горожанами, ни с трапперами и лесными бродягами, которые являлись, так сказать, их ближайшими соседями.

Таинственная жизнь этих неизвестно откуда прибывших людей не могла, конечно, не интересовать окрестных жителей, которые рассказывали о семье скваттера самые невероятные вещи; но россказни так и остались россказнями, а на самом деле и через два года, протекшие со времени появления скваттеров, никто не знал о них ничего верного.

А между тем ими все еще продолжали интересоваться и все так же из уст в уста передавались такие ужасы, которые заставляли с ненавистью относиться к ним мексиканцев… Между прочим ходили упорные слухи, что старик Красный Кедр и его три сына ни больше ни меньше как охотники за волосами, т. е. такие люди, которые в общественном мнении стоят ниже луговых пиратов55, которых все одинаково презирают, хотя и боятся.

Прибытие Красного Кедра произвело известного рода сенсацию. Несмотря на то, что в венте пировали люди, не отличающиеся особенной чистотой нравов, все они брезгливо отходили подальше при его приближении и уступали ему дорогу с поспешностью, смешанной с отвращением.

Старый разбойник прошел через залу, держа высоко голову, и улыбка высокомерного презрения искривила его тонкие губы при виде эффекта, произведенного его появлением. Подойдя к тому столу, за которым сидели монах и два охотника, он опустил ружье, стукнув прикладом в пол, и, положив скрещенные руки на дуло, посмеиваясь, окинул взглядом людей, перед которыми он находился.

— Ну, я здесь, сеньор падре! — сказал он затем хриплым голосом. — Какого черта вам от меня нужно?

Монах, вместо того, чтобы обидеться за такое грубое обращение, улыбнулся и, приветливо протягивая великану руку, ответил ему:

— Добро пожаловать, Красный Кедр, мы с нетерпением ждем вас; садитесь сюда на эту бутаку, мы с вами разопьем бутылочку пульке и, кстати, потолкуем!

— Чтоб вам черт свернул шею!.. Подавитесь вы вашим проклятым пульке!.. Вы, должно быть, считаете меня таким же никуда не годным выродком, как и вы сами, — проговорил скваттер, грузно опускаясь на предложенный ему стул. — Велите подать мне настоящей водки, да покрепче, я, кажется, не ребенок.

Монах, не возразив ни одним словом, поднялся, подошел к стоявшему за прилавком хозяину венты и вернулся с бутылкой водки и налил старому охотнику полный стакан.

Последний одним духом опорожнил свой стакан, поставил его на стол, произнеся звучное «гм!» и, обернувшись к монаху, изобразил на своем лице гримасу, долженствовавшую означать улыбку.

— А знаете, сеньор падре, на вас хоть и черная одежда, но вы не совсем еще похожи на черта, — сказал он, проводя рукавом по рту, чтобы обтереть усы, — этак мы с вами, пожалуй, и столкуемся.