Глава 33

Некролог по делу Шорт произнес Расс Миллард.

Я вышел из этого дома смерти в диком возбуждении и сразу же поехал в городскую администрацию. Падре только что вернулся из своей поездки в Тусон, куда он ездил для того, чтобы этапировать в Лос-Анджелес одного из заключенных; когда человека, которого он привез, повели в камеру, я отвел Расса в сторонку и рассказал ему всю историю моих взаимоотношений со Спрейгами — от лесбийского следа, на который навела меня Мадлен, до убийства Джорджи Тильдена. Расс, поначалу ошарашенный, отвез меня в центральную больницу. Врач отделения неотложной помощи, вкалывая мне противостолбнячную сыворотку и накладывая швы на лицо и плечо, удивлялся:

— Боже, эти укусы выглядят так, как будто их сделал человек.

Раны от скальпеля были лишь поверхностными и требовали только промывки и наложения бинтов.

Выйдя из больницы, Расс сказал:

— Дело остается открытым. Тебя просто вышибут из управления, если ты кому-нибудь расскажешь о том, что произошло. А теперь пошли, позаботимся о Джорджи.

На часах было 3:00, когда мы добрались до Силверлейка. Падре был потрясен увиденным, однако умудрился сохранить самообладание и невозмутимое выражение на лице. Затем лучший из людей, которых я когда-либо знал, удивил меня.

Сначала он сказал:

— Выйди на улицу и жди меня возле машины; после этого он покрутил какие-то краники на газовых трубах снаружи здания и, отойдя на десять ярдов от дома, разрядил свой револьвер в трубы. Газ вспыхнул моментально; дом обуяли языки пламени. Мы дали деру, даже не включая фары. Расс бросил эффектную фразу:

— Эта мерзость не заслуживает места на Земле.

Затем пришла чудовищная усталость — и сон. Расс довез меня до «Эль Нидо», и я тут же нырнул в постель и на двадцать с лишним часов окунулся в кромешную тьму небытия. Первое, что я увидел, когда проснулся, были четыре паспорта Спрейгов на журнальном столике; и первое, что пришло мне в голову, было: они должны за все заплатить.

Если Эммета обвинят в нарушении техники безопасности и правил об охране труда при возведении зданий или в чем похуже, я хотел бы, чтобы вся семья осталась на территории страны и узнала бы, что такое страдание. Позвонив в паспортно-визовую службу США и представившись капитаном следственного отдела, я попросил наложить запрет на повторный выпуск паспортов для всех четырех Спрейгов. Это было своего рода жест отчаяния — как удар по запястью. Затем я побрился и принял душ, стараясь не намочить наложенные швы и бинты. Чтобы не думать о тех руинах, в которых лежала моя жизнь, я стал размышлять об окончании дела Шорт. Я вспомнил, что накануне Мадлен произнесла фразу, которая мне показалась странной, неправильной и не соответствующей действительности. Одеваясь, я старался вспомнить ее слова; и только когда стал выходить из номера, чтобы купить еды, до меня дошло: Мадлен говорила, что это Марта позвонила в полицию и сообщила им про бар «Ла Берна». Но я знал досье по этому делу лучше чем кто бы то ни было, и в нем точно не было никакого упоминания об этом эпизоде. Мне на ум сразу же пришло два случая: первый, когда Ли с кем-то долго разговаривал по телефону, когда мы сидели в офисе на следующее после встречи с Мадлен утро, и второй, когда сразу же после просмотра порнушки он поехал прямиком в «Ла Берну». Только «гениальная» Марта могла ответить на мучившие меня вопросы. И чтобы заполучить ее, я направился в район рекламных агентств.

Я нашел единственную дочку Эммета Спрейга на скамеечке перед зданием «Янг энд Рубикам». Она обедала. Когда я сел на скамейку напротив, она даже не взглянула; я вспомнил, что черный блокнот Бетти Шорт и те фотографии обнаружили в почтовом ящике, который находился всего в одном квартале отсюда.

Я наблюдал как пухленькая девочка-женщина уплетает салат и читает газету. За два с половиной года, которые я ее не видел, она не особо потолстела и подурнела — но все же осталась толстенькой копией Эммета.

Марта отложила в сторону газету и наконец заметила меня. Я ожидал, что в ее глазах вспыхнет ярость, но она удивила меня, просто сказав:

— Здравствуйте, мистер Блайкерт, — и при этом даже слегка улыбнулась.

Я подошел и сел рядом. Мой взгляд случайно упал на заголовок сложенной вдвое «Таймс»: «Странный пожар в предгорье Силверлейк — найдено обгоревшее до неузнаваемости тело».

Марта сказала:

— Простите меня за ваш портрет, который я нарисовала в тот вечер, когда вы приходили к нам на ужин.

Я показал на газету.

— А вы не очень то удивились, увидев меня снова.

— Бедный Джорджи... Нет. Я не удивляюсь, что снова встретила вас. Папа говорил мне, что вы все знаете. Меня недооценивали всю мою жизнь, и мне кажется, что Мэдди и папа всегда недооценивали вас.

Я не принял ее комплимент.

— Вы знали, что сделал этот «бедный Джорджи»?

— С самого начала. Я видела, как той ночью он увез эту девчонку Шорт на своем грузовичке. Мэдди и папа думали, что я этого не знаю, но они ошибались. Только мама так ничего и не узнала. Вы его убили?

Я не ответил.

— Вы собираетесь навредить нашей семье?

Меня особо задело ее гордое «нашей».

— Пока еще не знаю, что буду делать.

— Я не виню вас за то, что вы хотите им навредить. Отец и Мэдди — страшные люди. Я и сама из кожи вон лезла, чтобы им насолить.

— Когда прислала вещи Бетти?

Ее глаза вспыхнули.

— Да. Я вырвала страницу из телефонной книги с нашим домашним номером, но я думала, что есть другие телефонные номера, которые могут вывести полицию на отца и Мэдди. У меня не хватило смелости послать наш номер. Хотя надо было. Я...

Подняв руку, я остановил ее.

— Но почему, Марта? Ты знаешь, что случилось бы, если бы полиция узнала все подробности про Джорди? Дополнительные пункты обвинения, суд, тюрьма.

— Мне было все равно. Мэдди владела тобой и отцом, у нас с мамой ничего не было. Я просто хотела, чтобы этот корабль пошел ко дну. У мамы туберкулез кожи, ей осталось всего несколько лет. Она умрет, и это так несправедливо.

— Рисунки и царапины на них. Что ты этим хотела сказать?

Марта сцепила руки и сжала их с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Мне было девятнадцать, и все, что я умела, — это рисовать. Я хотела, чтобы Мэдди выглядела как лесбиянка, а на последнем рисунке был изображен мой отец — его лицо вымарано. Я надеялась, что он оставил отпечатки пальцев на обороте рисунка. Мне так хотелось ему досадить.

— Потому что он касается тебя так же, как Мадлен?

— Потому что он этого не делает.

Я поежился.

— Марта, это ты позвонила в полицию и сказала про бар «Ла Берна»?

Она опустила глаза.

— Да.

— Ты разговаривала с...

— Я рассказала человеку, взявшему трубку, о моей сестре-лесбиянке и о том, что прошлым вечером она познакомилась в «Ла Берне» с полицейским, которого зовут Баки Блайкерт, и что сегодня вечером у них свидание. Мэдди все уши про вас прожужжала, и я стала ревновать. Но я хотела оскорбить ее, а не вас.

Я вспомнил, как Ли долго отвечает на звонок, а я в это время сижу напротив; как Ли посмотрев «Рабынь из ада», после которых у него снесло крышу, едет прямиком в «Ла Берну». Я сказал:

— Марта, рассказывайте дальше.

Оглянувшись по сторонам, она вся напряглась — сомкнула колени, сжала руки в кулак и прижала их к телу.

— К нам домой пришел Ли Бланчард и сказал, что он разговаривал с женщинами в «Ла Берне» — с лесбиянками, и что они могут сообщить в полицию о связи Мадлен и Черной Орхидеи. Он также сказал, что ему надо уехать из города и что за определенную плату он готов скрыть свою информацию о Мэдди. Отец согласился и дал ему все деньги, которые были в его сейфе.

Ли, наглотавшийся амфетамина, не появляющийся ни в Отделе, ни на Университетском участке; предстоящее освобождение Бобби Де Витта как повод уехать из города. Деньги Эммета, те самые наличные, которые он транжирил в Мексике. Еле слышно я спросил:

— Что-то еще?

Ее тело сжалось словно пружина.

— На следующий день после этого Бланчард пришел снова. Он потребовал больше денег. Отец ему отказал, тогда он его избил и стал задавать все эти вопросы про Элизабет Шорт. Мы с Мэдди были в другой комнате и все слышали. Я злорадствовала, а она просто сходила с ума от ярости. Когда она уже не могла выносить тех унижений, которым подвергали ее любимого папочку, она ушла, но я продолжала слушать. Отец побоялся, что Бланчард повесит убийство на кого-нибудь из нас, и дал ему сто тысяч долларов, а также рассказал о том, что случилось с Джорджи и Элизабет Шорт.

Избитые в кровь пальцы Ли, его ложь: «Наказание за Джуниора Нэша». Звонок Мадлен в тот же день: «Не приходи. У папы деловая встреча». Наше скоротечное свидание в «Красной Стреле» час спустя. Ли кутит в Мексике. Ли позволяет Джорджи Тильдену выйти сухим из воды.

Марта приложила к глазам платок и, увидев, что он остался сухим, коснулась моей руки.

— А на следующий день пришла какая-то женщина и забрала деньги. Вот и вся история.

Я достал из бумажника фотографию Кэй и показал ей. Она произнесла:

— Да. Это она.

Я встал, оказавшись теперь в совершенном одиночестве, впервые с тех пор как образовалась наша троица. Марта сказала:

— Больше не причиняйте вреда нашей семье. Пожалуйста.

В ответ я сказал:

— Уходите, Марта. Не дайте им разрушить вашу жизнь.

Я отправился в начальную школу западного Голливуда. Сидя в машине перед стоянкой, где были припаркованы автомобили сотрудников, я не спускал глаз с Плимута Кэй. В моих мыслях за мной неотступно следовал Ли — не самая лучшая компания на протяжении двух с лишним часов. Ровно в 15:00 прозвенел звонок, точно по расписанию. Через несколько минут из здания в окружении ребятишек и своих коллег вышла Кэй. Дождавшись, пока она окажется одна возле своей машины, я подошел к ней.

Стоя ко мне спиной, она укладывала в багажник целую кипу книг и тетрадей. Я спросил:

— Сколько из тех ста штук Ли разрешил тебе оставить?

Кэй застыла на месте, ее руки на детских рисунках.

— Это он рассказал тебе тогда обо мне и Мадлен Спрейг? И поэтому ты так сильно ненавидела Бетти Шорт?

Она погладила детские художества. Затем повернулась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Некоторые вещи у тебя так хорошо получаются.

Это был еще один комплимент, который сейчас мне был ни к чему.

— Ответь на мои вопросы.

Продолжая смотреть мне в глаза, Кэй захлопнула багажник.

— Я не взяла ни цента из тех денег, и я не ничего не знала о твоей связи с Мадлен Спрейг до тех пор, пока те детективы, которых я наняла, не назвали мне ее имя. А Ли все равно бы сбежал. Я просто хотела, чтобы он чувствовал себя комфортно, если такое вообще было возможно. Он уже не рассчитывал на то, что сможет снова наехать на Эммета Спрейга, поэтому я взяла деньги. Дуйат, он знал, что я люблю тебя, и хотел, чтобы мы были вместе. Это было еще одной причиной, по которой он уехал.

Я чувствовал, что меня засасывает трясина нашей прежней лжи.

— Он не уехал, он сбежал от «Бульвар Ситизенс», от подставы Де Витта, от неприятностей в управлении.

— Он любил нас! Не отрицай хотя бы этого!

Учителя, стоя возле своих машин, наблюдали за ссорой супружеской пары. Они, правда, стояли слишком далеко от нас и ничего не могли слышать; я представил, как они думают, будто эта ссора происходит из-за детей, или денежных расходов, или из-за измены одного из супругов. Я сказал:

— Кэй, Ли знал, кто убил Элизабет Шорт. Ты знала это?

Кэй потупилась.

— Да.

— И он ничего не сказал.

— Тогда все пошло кувырком. Ли отправился в Мексику искать Бобби и сказал, что займется убийцей, когда приедет оттуда. Но он не приехал, а я не хотела, чтобы ты тоже туда поехал.

Я схватил жену за плечи и сжал их с такой силой, что она подняла голову и посмотрела мне в глаза.

— Ну, а потом, почему ты мне ничего не рассказала? Почему ты никому не рассказала?

Кэй снова опустила голову; резким движением рук я поднял ее.

— Почему ты никому не рассказала?

Своим спокойным учительским голосом Кэй Лейк Блайкерт ответила:

— Я почти рассказала тебе. Но ты опять начал изменять и собирать ее фотографии. Я просто хотела отомстить той женщине, которая отняла у меня двух мужчин моей жизни.

Я поднял руку, чтобы ее ударить, но, вспомнив о Джорджи Тильдене, остановился.

Глава 34

Я попросил больничный и провел неделю в «Эль Нидо» — читал, слушал по радио джаз и пытался не думать о своем будущем. Снова и снова просматривал досье по делу, хотя и прекрасно знал, что оно закрыто. Во сне ко мне приходили юные Марта Спрейг и Ли; иногда к ним присоединялся клоун с разрезанным ртом из гостиной Джейн Чемберс — сквозь свою прорезь на лице он осыпал меня упреками и насмешками.

Я покупал все четыре местные газеты и прочитывал их от корки до корки. Шумиха по поводу гигантской надписи на холме Ли утихла, не было также никакого упоминания ни об Эммете Спрейге, ни о судебных слушаниях по делу о дефективных зданиях, ни о сгоревшем доме и найденном там трупе. Я начал подозревать, что что-то не так.

Потребовалось какое-то время — долгие часы тупого гляденья в потолок, — но наконец я нашел недостающее в цепи звено.

Этим звеном была догадка о том, что Эммет Спрейг сделал все, для того чтобы натравить нас на Джорджи Тильдена. Со мной он был более бесцеремонен: «Сказать тебе, где можно найти Джорджи?» — как раз в его стиле. Вот если бы он сказал об этом окольными путями, я бы насторожился. А Ли он просто отправил по адресу, сразу же после того как получил от него хорошую взбучку. Надеялся ли он на то, что при виде убийцы Орхидеи Ли не сможет сдержать свой гнев? Знал ли он о той коллекции, которую Джорджи собрал на кладбище, и рассчитывал ли на то, что увидев ее, мы озвереем? Или, может быть, Спрейг думал, что Джорджи окажет нам сопротивление — и в результате погибнет сам или уничтожит этих жадных / любопытных легавых, которые уже начинали представлять для него угрозу? Но почему? Для чего? Чтобы защитить себя?

Эта версия, однако, имела один существенный изъян — в нее не укладывалось поразительное, самоубийственно наглое поведение Эммета, человека совсем не склонного к самоубийству.

И уже после устранения Джорджи Тильдена, убийцы Черной Орхидеи, — устранения раз и навсегда — не было никакого смысла разрабатывать эту версию дальше. Но все же у меня оставалась одна маленькая зацепка, для того чтобы двигаться в этом направлении: во время моих первых свиданий с Мадлен в 47-м году, она упоминала о том, что оставляла в разных барах записки, в которых просила своего двойника о встрече. Тогда я говорил, что это ей может аукнуться, на что она отвечала в смысле: «Я все устрою».

Наиболее вероятным кандидатом, которому можно было поручить «все утроить», мог стать полицейский — но я отказался. Я вспомнил, что Мадлен заговорила со мной о своем двойнике как раз в то время, когда Ли впервые потребовал деньги у ее отца.

Это была всего лишь догадка, предположение, возможно, еще одна ложь, или полуправда, или же кусочек никчемной информации. Эта зацепка исходила от изголодавшегося по работе полицейского, вся жизнь которого была построена на лжи. И это было, пожалуй, главным аргументом в пользу того, чтобы я продолжал разрабатывать эту версию. Потому что, отказавшись от нее, я терял все.

Одолжив машину у Гарри Сирза, в течение трех суток я вел наблюдение за перемещениями членов семейства Спрейгов. Марта никуда, кроме работы, не ездила; Рамона все время сидела дома; Эммет и Мадлен ходили по магазинам и по разным мелким делам. Первую и вторую ночь вся семья провела дома; а в третью Мадлен, нарядившись Орхидеей, отправилась в поход по барам.

Я двинулся следом. Я наблюдал за ней у бара на 8-й стрит, затем у «Зимба Рум», излюбленном месте летчиков и моряков, и наконец проводил ее до гостиницы на 9-й и Ироло. На этот раз я не чувствовал к ней ни ревности, ни страстного желания. Сидя под плотно занавешенными окнами двенадцатой комнаты, мне ничего не оставалось как только слушать доносившуюся оттуда негромкую музыку. В ту ночь, изменив своему обычному распорядку, Мадлен уже в 2 часа ночи рассталась со своим хахалем и поехала домой — через несколько секунд после того, как она вошла в особняк, в спальне Эммета загорелся свет.

На четвертый день я решил отдохнуть и вернулся на свой наблюдательный пост на Мурифилд-роуд вскоре после наступления темноты. Вылезая из машины, чтобы размять затекшие ноги, я вдруг услышал: