Глава 16

Об убийстве Бобби Де Витта написала лишь «Лос-Анджелес Миррор», да и то несколько строк. Я получил выходной день от ставшего необычайно заботливым Эллиса Лоу, на поиски Ли был выделен целый отряд из Отдела внутренней безопасности.

Большую половину своего выходного я провел в кабинете капитана Джека, где меня допрашивали детективы из этого Отдела. Их интересовало буквально все, что связано с Ли. Они хотели знать, почему он вышел из себя после просмотра порнушки и во время нашего визита в «Ла Верну», почему с такой одержимостью расследовал дело Шорт, почему написал докладную про Нэша и даже почему он жил с Кэй. Я отвечал быстро и четко, кое-где подтасовывая факты, а где-то замалчивая правду — не упоминая вовсе о его пристрастии к амфетамину, его комнате в «Эль Нидо» и о том, что его сожительство с Кэй было исключительно целомудренным. Быки из Отдела безопасности постоянно пытались узнать мое мнение по поводу того, кто убил Бобби Де Витта и Феликса Часко и не был ли это Ли; и я постоянно отвечал им, что он не был способен на такое. А когда меня спросили про мотивы побега моего напарника, я рассказал о том, как побил его за Нэша, добавив, что Ли — бывший боксер и, возможно, вскоре станет бывшим полицейским, слишком старым, чтобы возвратиться на ринг, и в то же время слишком горячим, чтобы жить жизнью обывателей, и что Мексика, пожалуй, не самое плохое место для такого человека. К концу допроса я понял, что эти ребята хотят не обеспечить безопасность Ли — наоборот, они собирают информацию, которая поможет уволить его из управления. Мне неоднократно говорили, чтобы я не лез в их расследование и всякий раз, соглашаясь, я впивался ногтями себе в ладони, чтобы не ответить им ругательствами или еще чем похуже.

Из муниципалитета я поехал к Кэй. Оказалось, что ее уже навестили двое громил из Отдела безопасности и буквально затерзали вопросами про их с Ли совместную жизнь, а также, поворошив прошлое, интересовались ее отношениями с Бобби Де Виттом. Холодный взгляд, которым она меня встретила, говорил о том, что я имею несчастье принадлежать к той же конторе, а когда я попытался успокоить ее — мол, Ли скоро вернется, она сказала: «И все остальное» — и оттолкнула меня.

Тогда я поехал в номер 204 гостиницы «Эль Нидо», надеясь найти записку или сообщение типа, «Я вернусь, и наша троица снова будет вместе». Но, войдя туда, я попал в храм Элизабет Шорт.

Комната представляла собой типичное жилище голливудского холостяка: кровать, раковина, крошечный шкаф. Зато все стены были увешаны фотографиями Бетти Шорт из журналов и газет, а также сделанных на месте убийства, с десяток из них были увеличены, чтобы можно было рассмотреть все жуткие подробности. Кровать была заставлена картонными коробками — полноценное досье с копиями докладных записок, перечней улик, допросов на месте преступления и отчетами о допросах — все строго в алфавитном порядке.

Заняться было нечем, да и не с кем, поэтому я начал листать картотеку. Количество содержащейся в ней информации меня поразило, время и усилия, затраченные на ее сбор, поразили еще больше, но тот факт, что все это из-за какой-то глупой девчонки, меня просто убил. Я не знал, приветствовать Бетти Шорт или содрать ее со стен, поэтому на обратном пути показал клерку свой полицейский жетон, внес оплату за месяц вперед и сохранил комнату, как обещал Милларду и Сирзу, — хотя на самом деле я сохранил ее для сержанта Леланда К. Бланчарда.

Который был где-то там, в Городе с Тысячей Лиц.

Обзвонив местные газеты, я разместил в них объявление такого характера: «Огонь, комната Ночного цветка нетронута. Дай о себе знать. Лед». Сделав это, я поехал в единственное место, откуда я мог воззвать к нему.

Между 39-й и Нортон располагались сплошные пустыри. Ни искусственного освещения, ни полицейских машин, ни ночных зевак. Я стоял там, обдуваемый ветрами, и чем яростнее умолял Ли вернуться, тем яснее понимал, что моя карьера судебного пристава кончена, как жизнь всеобщей мертвой кумирши.

Глава 17

Утром я отправил начальству цидулю. Скрывшись в архиве, что находился этажом ниже прямо под моей комнатушкой, я напечатал письмо с просьбой о переводе обратно в мой отдел и сделал копии для Лоу, Расса Милларда и капитана Джека. Вот текст письма:

"Прошу вывести меня из группы, расследующей дело Элизабет Шорт, и вернуть к выполнению моих прежних обязанностей в Отдел судебных приставов. Дело Шорт расследует достаточное число куда более опытных полицейских, и я считаю, что смогу принести управлению значительно больше пользы, если буду работать в Отделе служебных приставов. Кроме того, ввиду отсутствия моего напарника Леланда К. Бланчарда, я стану старшим и мне придется вводить в курс дела своего нового напарника как раз в самый напряженный момент. Для оптимального выполнения обязанностей служащего Отдела судебных приставов, я начал подготовку к экзамену на звание сержанта, который надеюсь сдать весной этого года, во время очередной аттестации. Эта подготовка, по моему мнению, позволит мне получить необходимые лидерские качества и компенсирует отсутствие опыта работы в должности судебного пристава.

С уважением,

Дуайт В. Блайкерт, жетон 1611,

Детективный Отдел"

Закончив писать, я перечитал письмо и пришел к выводу, что уважительный тон и решительный настрой, а также полуправда о сержантском экзамене в качестве заключительного аргумента — это как раз то, что нужно. Я уже начал было ставить свою подпись, когда услышал невообразимый шум, доносившийся из соседней комнаты.

Свернув написанное и засунув его в карман, я пошел узнать, в чем дело. Вокруг стола скопилась толпа детективов и экспертов-криминалистов в белых халатах. Рассматривая какой-то предмет, они оживленно спорили и жестикулировали. Я присоединился к этому гудящему улью. Когда я увидел то, что их так взволновало, то произнес всего три слова:

— Ни хрена себе!

На металлическом подносе для улик лежал почтовый конверт. Со штампом, штемпелем, слегка пахнущий бензином. Вырезанные из газет и журналов буквы были наклеены прямо на конверт:

В ГЕРАЛЬД И ДРУГИЕ ГАЗЕТЫ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА

ЗДЕСЬ ВЕЩИ ОРХИДЕИ

ЖДИТЕ ПИСЬМА

Криминалист в резиновых перчатках вскрыл конверт и вынул содержимое: маленький черный блокнот, пластиковую карточку социального страхования и тонкую пачку фотографий. Бросив взгляд, я прочитал имя на карточке — «Элизабет Энн Шорт» — и понял, что дело Орхидеи только начинается. Как раз рядом со мной полицейский разговаривал с почтальоном — тот обнаружил конверт в почтовом ящике у городской библиотеки, и его чуть не хватил удар, но, придя в себя, он сообщил о находке патрульным, а они уже доставили находку сюда.

Сквозь толпу криминалистов пробирался Эллис Лоу, за которым следовал Фрици Фогель. Главный эксперт недовольно замахал руками; в комнате снова поднялась шумиха. Затем раздался свист и крик Расса Милларда:

— Черт вас дери! Разойдитесь и дайте им работать. В тишине.

Мы повиновались.

Криминалисты, словно вороны, налетели на конверт, посыпая его порошком для снятия отпечатков, листая блокнот с адресами, рассматривая снимки и громко объявляя свои выводы, словно хирурги за операционным столом:

— Два неполных отпечатка на отвороте, размазаны, не больше одного-двух совпадений, недостаточно для опознания, может быть, хватит для сравнения с отпечатками других подозреваемых.

— На карточке социального страхования отпечатков нет.

— Страницы блокнота читаются, но из-за того что они пропитаны бензином, отпечатки пальцев снять невозможно. Имена и телефоны в основном принадлежат мужчинам, указаны в алфавитном порядке, некоторые страницы вырваны.

— На фотографиях изображена Шорт вместе с военнослужащими в униформе, лица мужчин стерты.

Пораженный, я подумал: «Последует ли за этим письмо? Рассыпалась ли моя версия о непреднамеренном убийстве? Так как все эти предметы, вне сомнения, присланы убийцей, может, он изображен на одной из фотографий? Эта бандероль — игра в кошки-мышки или за ним последует приход с повинной?» Вокруг меня царило оживление, все полицейские задавали друг другу те же самые вопросы, сбившись в кучки, или стояли в раздумье, разговаривая сами с собой. Криминалисты забрали с собой новые вещдоки, бережно прижимая их руками в резиновых перчатках. После этого единственный человек, который умудрился сохранить спокойствие, вновь нас построил.

И мы снова замерли как вкопанные. С бесстрастным выражением на лице Расс Миллард пересчитал всех по головам и направил к доске объявлений. Когда мы там выстроились, он сказал:

— Я не знаю, что все это значит, но склоняюсь к тому, что это прислал убийца. Ребятам из лаборатории нужно еще время для работы с конвертом, а потом они сфотографируют страницы блокнота и дадут нам список лиц, с которыми надо будет поговорить.

Дик Кавано сказал:

— Расс, он с нами играет. Несколько страниц вырвано, и я ставлю десять к одному, что на одной из них было его имя.

Миллард улыбнулся:

— Может быть, да, а может быть, и нет. Может, он псих и хочет, чтобы его поймали, может быть, несколько мужчин, упомянутых в блокноте, знают его. Может быть, криминалистам удастся снять отпечатки с фотографий или опознать некоторых мужчин по нашивкам на военной форме. Может быть, ублюдок пришлет нам письмо. Здесь слишком много «может быть», но вот что я скажу вам наверняка: все вы, все одиннадцать человек, отставите в сторону ваши теперешние дела и займетесь обследованием района вокруг почтового ящика, из которого извлекли письмо. Мы с Гарри просмотрим подшивку досье. Возможно, кто-то из подозреваемых живет или работает в данном районе. Потом, когда у нас уже будет список фамилий из блокнота, мы начнем прорабатывать его по-тихому. Перед Бетти было трудно устоять, а разбивать семьи — не в моем стиле. Гарри!

Сирз стоял возле карты Лос-Анджелеса, держа в руках ручку и кнопку. Заикаясь он проговорил:

— М-м-мы об-б-бойдем район пешком. — Я увидел свое письмо, на котором стояла печать «Отказать». Затем я услышал, как в противоположном конце комнаты кто-то оживленно начал спорить. Это были Эллис Лоу и Джек Тирни, старавшиеся полушепотом доказать свою точку зрения. Чтобы их никто не слышал, они спрятались за колонну. Я подошел поближе и, сев за стоявшей рядом перегородкой, стал прислушиваться — в надежде услышать что-нибудь про Ли.

Но говорили не про Ли, а про Нее.

— ...Джек, Хорралл хочет снять с этого расследования три четверти задействованных в нем людей. Проект закона или не проект закона, он считает, что уже показал нашу мощь избирателям. Мы сможем его убедить не делать этого, показав имена из найденного блокнота. Чем больше будут писать об этом деле, тем больше у нас будет шансов переубедить Хорралла.

— Черт побери, Эллис.

— Нет. Послушай меня. Раньше я хотел скрыть информацию о том, что девчонка подрабатывала проституцией, но сейчас это уже не является секретом, поэтому нет смысла что-либо скрывать. Мы знаем, кем она была, и мы получим этому подтверждение от той пары сотен мужиков, имена которых упоминаются в ее блокноте. Наши люди допросят их, я сообщу их имена своим знакомым журналистам, и мы будем поддерживать интерес к этому делу до тех пор, пока не поймаем убийцу.

— Это рассказы для дурачков, Эллис. В этом блокноте, возможно, и нет имени убийцы. Он — псих, который показывает нам свою задницу и говорит: «Делайте выводы». На девчонке можно заработать себе репутацию, Эллис. Я знал это с самого начала, как и ты. Но это дело может нам и аукнуться. Я расследую десятки других убийств, и мне не хватает людей. И если женатые мужчины, которые упоминаются в этом блокноте, увидят свои имена в газетах, их жизнь пойдет под откос только из-за того, что они однажды переспали с Бетти Шорт.

Последовало продолжительное молчание. Затем Лоу сказал:

— Джек, ты знаешь, что рано или поздно окружным прокурором стану я. Если и не в следующем году, то в пятьдесят втором. И что уже через несколько лет Грин уйдет на пенсию, и ты также знаешь, кого я прочу на его место. Мне тридцать шесть, а тебе сорок девять. У меня еще будет шанс отличиться, у тебя -нет. Ради бога, посмотри на дело с этой стороны.

Опять воцарилось молчание. Я представил, как капитан Джек Тирни взвешивает все за и против, решая, продавать ли душу Сатане с университетским значком и планами по захвату Лос-Анджелеса. Когда он наконец сказал «да», я порвал заявление с просьбой о переводе и возвратился на арену цирка.

Глава 18

В течение последующих десяти дней этот цирк стал превращаться в настоящий фарс, с некоторыми элементами трагедии.

Ничего нового из «Письма убийцы» извлечь не удалось, и 243 имени, упомянутые в блокноте, были распределены между четырьмя группами детективов. Такое небольшое число полицейских, задействованных на данном этапе расследования, только растягивали его и давали повод для статей и комментариев по радио. Расс Миллард настаивал на двадцати группах и быстрых облавах, но капитан Джек, поддержанный прокурором-сатаной, ему в этом отказал. Когда Большого Билла Кенига посчитали слишком легковозбудимым для проведения допросов и перевели на канцелярскую работу, напарником Фрици Фогеля стал я. С ним мы допросили около пятидесяти человек, в основном мужчин, пытаясь выяснить, в каких отношениях они были с Элизабет Шорт. В ответ мы слышали предсказуемые истории о том, как они знакомились с ней в баре, приглашали на обед, слушали ее фантазии о том, что она невеста или вдова героя войны, спали или не спали с ней. Несколько человек даже и не знали Орхидею — они были просто «друзьями друзей». Их имена, естественно, были вычеркнуты из списка.

Из всех парней, указанных в блокноте, шестнадцать, по словам Фрици, были «официальными трахальщиками Орхидеи». Большинство составляли мелкие сошки из киноиндустрии: агенты, сотрудники киностудий, занимающиеся поиском молодых талантов и директора кастингов, соблазняющие легковерных старлеток пустыми обещаниями и липовыми контрактами на съемки. Они завлекали наивных дурочек историями, почти такими же грустными, как сказки Бетти про ее счастье с жеребцами в военной форме. В конце концов всех мужчин из маленького черного блокнота Элизабет Шорт объединили два факта: их имена появились в газетах и они смогли доказать свое алиби, которое вычеркнуло из списка подозреваемых. А по дошедшим до нас слухам, некоторых из них позже вычеркнули и из списка мужей.

Что до женщин, это была «сборная солянка». Большинство были случайными знакомыми — просто знакомые, подружки для походов по барам и честолюбивые актрисы, идущие в никуда. Человек десять были проститутками и полупроститутками, родственные души которых Бетти встретила в барах. Они давали вроде бы ценную информацию, которая после проверки оказывалась не такой уж ценной, — в основном насчет того, что Бетти подрабатывала проституцией в дешевых гостиницах во время проведения там семинаров и съездов. Девушки утверждали, что она занималась этим очень редко, и не смогли вспомнить ни одного из ее клиентов; рейд по гостиницам, который совершил Фрици, не принес ему никакой информации, только обозлил, а то, что некоторых женщин из списка — указанных в материалах как проститутки — невозможно было найти, обозлило его еще больше.

Имя Мадлен Спрейг в блокноте не фигурировало, не упоминалось оно и во время последующих допросов. Из 243 допрошенных ни один не вывел нас на след лесбиянки или лесбийского бара. Каждый вечер я подробно изучал доску объявлений со сводками, чтобы убедиться в том, что имени Мадлен там нет. И я начинал успокаиваться относительно своего недоносительства.

Записи из найденного блокнота попали в заголовки газет, и цирк под названием «расследование» продолжился: на проверку одной, двух, трех, четырех и т. д. версий уходило громадное количество времени; десятки безумных телефонных звонков, поступавших на коммутатор, безумные письма, в которых чокнутые психи обвиняли своих врагов во всех смертных грехах.

Найденное женское белье проходило тщательную проверку в центральной криминальной лаборатории, и очередные обнаруженные на улице обрывки черной материи приводили к новому прочесыванию района, в котором была обнаружена находка.

Самым большим сюрпризом в период работы с черным блокнотом стал для меня Фриц Фогель. Оставшись без Билла Кенига, он неожиданно поумнел и проводил допросы пусть в брутальной манере, но столь же эффективно, как Расс Миллард. Он знал, когда необходимо выбить информацию, нанося быстрые и сильные удары, но, как бы ни ненавидел преступника, он всегда мог сдержать свой гнев, если видел, что допрашиваемый сообщает нечто важное. Иногда я замечал, что он сдерживается исключительно из уважения к моему мягкому стилю ведения допросов и что прагматик в нем понимает, что в каких-то случаях этот стиль действительно приводит к результатам. Мы с ним стали прекрасно друг друга дополнять, и я мог сказать, что оказывал на него определенное влияние и был своего рода ограничителем его неуемной склонности к насилию. Он относился ко мне с некоторым уважением за то, как я расправился с Бобби Де Виттом, и уже через несколько дней нашего временного партнерства мы болтали на ломаном немецком, пытаясь убить время по дороге на допрос и обратно. Со мной Фрици был уже не таким пафосным и вообще превратился в нормального парня — правда, немного обозленного. Он говорил про Орхидею и про то, что хочет стать лейтенантом, но без вызова. Он не сваливал на меня рутинную работу, был прямолинеен в своих отчетах, и я понял, что Лоу либо решил оставить все как есть, либо просто выжидает. Я также видел, что Фрици постоянно меня оценивает. Он знал, что Кениг в качестве напарника никогда не сможет работать в следственном отделе, но в отсутствии Ли это могло получиться у меня. Такое отношение с его стороны льстило мне, и во время допросов я старался быть начеку. Работая в Отделе судебных приставов, в нашей связке с Ли я был вторым номером, но, если Фрици и я собирались стать напарниками, я хотел показать ему, что не смирюсь с ролью марионетки или мальчика на побегушках — как Гарри Сирз у Расса Милларда.

Миллард, прямая противоположность Фрици, тоже оказывал на меня давление. Он теперь повадился сразу же после работы ездить в комнату 204 в «Эль Нидо», она стала его внеслужебным офисом, где он обычно читал собранную Ли внушительную коллекцию материалов. Без Ли время тянулось невыносимо медленно, поэтому по вечерам я составлял Милларду компанию. Когда он смотрел на эти чудовищные фотографии Орхидеи, то всегда осенял себя крестным знамением и с благоговением шептал: «Элизабет»; а уходя домой, всякий раз произносил: «Я поймаю его, милая». Уходил он ровно в 20:00. К жене и сыновьям. То, что он принимал все так близко к сердцу, а потом спокойно отставлял в сторону, удивляло меня. Как-то раз я спросил его об этом; он ответил: «Я не позволю мерзости влиять на мою жизнь».

После 20:00 моей собственной жизнью управляли две женщины, их странные и могучие желания.

Из «Эль Нидо» я ехал к Кэй. После исчезновения Ли оплачивать счета стало некому, поэтому ей пришлось искать работу, что она и сделала, устроившись учительницей шестого класса в школу в нескольких кварталах от Сансет-стрип. Приходя к ней, я заставал ее за проверкой тетрадей и просмотром детских рисунков, радостной, но только с виду — она решила, что маска «счастливой женщины» поможет ей побороть отчаяние из-за бегства Ли. Я пытался пробиться через эту стену лицемерия, убеждая ее, что она мне нужна и что я начну действовать лишь тогда, когда прояснится ситуация с Ли; в ответ она плела какую-то заумную психологическую чушь про третий элемент нашей триады, который ныне отсутствует, используя знания, оплаченные Ли, против него. Меня бесили ее фразы о «склонности к паранойе» и «патологическом эгоизме». Я отвечал ей, что «он тебя спас, он тебя создал». Но Кэй и тут находила, что ответить, заявляя: «Он мне только помог». Мне было трудно что-либо возразить, ибо за ее жаргоном скрывалась правда, и тот факт, что без Ли в роли катализатора наших отношений мы были как два одиноких путника, как семья без патриарха. Именно из-за этих выводов я и смывался от нее десять ночей подряд — прямиком в мотель «Красная Стрела».

Так, вместе со мной к Мадлен приходила Кэй.

Сначала мы трахались, потом разговаривали. Говорили почти всегда о семье Мадлен. Я тоже старался придумать какие-нибудь небылицы, но только не выглядеть жалко на фоне ее причудливых рассказов. У моей оторвы было столько всего: бандитский магнат папочка — тот самый Эммет Спрейг, собрат Мака Сэннета, с которым они вместе стригли купоны, когда в Голливуде все еще только начиналось; надутая мамаша, любительница «таблеточек», прямая наследница калифорнийских Каткартов; гениальная сестра Марта, высокооплачиваемая художница, восходящая звезда местного рекламного бизнеса. Актерами второго плана в ее рассказах выступали мэр Флетчер Баурон; гангстер, манипулирующий общественным сознанием, Мики Коэн; бывший помощник Эммета, сын известного шотландского патологоанатома и неудавшийся актер немого кино, «чудак» Джорджи Тилден. Семейства Дохени, Сепульведа и Малхолланд тоже были близкими друзьями, равно как и губернатор Эрл Уоррен и окружной прокурор Бьюрон Фиттс. Кроме старика Долфа Блайкерта, покойной Греты Хайлбрюннер Блайкерт, японских друзей, которых я сдал, а также приятелей по службе, рассказать мне было не о чем, поэтому я сочинял напропалую: про медали, полученные за отличную учебу, про выпускные балы; про службу в охране Франклина Делано Рузвельта. Я врал до тех пор, пока не наступало время потрахаться снова. И я был благодарен Мадлен за то, что между случками она не включала свет, в противном случае она бы поняла, что я приходил к ней утолять голод.

Голод по Орхидее.

В первый раз это произошло случайно. Мы занимались любовью и были уже близки к завершению. И тут моя рука, соскользнув по спинке кровати, попала в выключатель на стене, нечаянно включив его, после чего я увидел под собой Бетти Шорт.