Часам к трем пополудни Алан сжалился над уставшими слугами, и они вернулись в дом для гостей. Алан ужасно устал, не столько от физических усилий, сколько от душевных переживаний. Что проглотила вчера Вспышка? Почему она так стремительно после этого убежала? Почему не вернулась?

Горе и Ярость прошли за ним в покои, предназначенные для графа Лавастина и его домочадцев. Двое слуг дремали в коридоре, но, увидев Алана, тотчас вскочили на ноги. Войдя в комнату, он увидел, что Лавастин спит. Сквозь открытое окно в комнату лился солнечный свет, создавая в складках одеяла причудливый узор из света и теней. В светлых, песочного цвета волосах Лавастина проглядывала седина, он ровно и спокойно дышал, а на полу возле кровати, как верные стражи, лежали Ужас, Тоска и Страх. Ужас смачно храпел, лежа на боку, Тоска дремала, положив голову на лапы. Страх вылизывал лапу.

Алан сел на кровать. В каком-то внезапном порыве он потянулся и откинул волосы со лба спящего Отца. Годы брали свое, к тому же ветры и солнце иссушили кожу, оставив тонкие морщины вокруг глаз, но все равно лицо графа еще не утратило моложавости. Лавастин не часто хмурился или смеялся, и эмоции не оставили заметного следа на его лице.

Он не отличался мощным телосложением, как принц Санглант, и сильным его делали не рост и не мускулы, а воля и ум. Граф был практичным и осмотрительным человеком, отнюдь не склонным проявлять те чувства, которые послужили именами для его собак. Он просто выполнял ежедневную работу по поддержанию порядка в поместье и во всем графстве.

Алан улыбнулся, отгоняя муху. Его отец еще не стар. Конечно, юным его тоже не назовешь, но, в любом случае, он младше короля. И возможно, скоро он станет дедом.

Алан покраснел. Только люди, принадлежащие церкви, могут оставаться непорочными, как ангелы. Только так они могут стать вместилищем божественной благодати.

Господь вдохнул в человека желание, чтобы люди плодились и размножались. Разве Господь и Владычица не освятили союз между Аланом и Таллией? Разве Земля и вся Вселенная не были творением Господним? Разве грешно восхищаться этим миром? Грешно думать о Таллии и о том, как они воссоединятся на брачном ложе? Или мечтать о том, что Лавастин станет дедом? Для Лавастина внук станет самым желанным подарком, и Алан собирался доставить ему эту радость.

Горе заскулил, Алан потрепал пса по уху, и тот тотчас пристроил голову ему на колени. Алан вдруг живо вспомнил Агнесс — младшую дочку тетушки Бел: когда она была маленькой, то зимними вечерами частенько взбиралась к нему на колени и уютно устраивалась там, слушая разные истории. Интересно, как поживает тетушка Бел? И вспоминает ли его Генрих? Ненавидит ли его по-прежнему?

Даже сейчас воспоминания о последней встрече с приемным отцом болью отдались в сердце Алана. Генрих обвинил его в том, что ради корысти Алан стал лгать и притворяться, забыл обо всем, что сделали для него Генрих и Бел. Его слова ранили Алана сильнее, чем кинжалы!

Ужас зарычал во сне. Ярость гавкнула и положила лапы на подоконник.

В кустах что-то зашуршало.

Алан вздрогнул и подбежал к окну. Горе неторопливо пошел следом.

Остальные собаки спокойно лежали на полу. Ужас и Тоска продолжали мирно посапывать. Лавастин пошевелился, что-то пробормотал во сне и повернулся на бок.

За окном промелькнули крылья — спугнутый Аланом дрозд укоризненно посмотрел на него с ветки, клюнул ягоду и улетел. Алан никак не мог успокоиться.

Что же это за проклятие, о котором говорил Пятый Сын? Алан по-прежнему видел его в снах и знал, что происходит с эйка. Жрец племени эйка пел об этом проклятии: «Пусть оно падет на того, чья рука правит мечом, пронзившим его сердце».

Конечно, Кровавое Сердце поразила стрела Лиат, но армию, в рядах которой шла сама Лиат, вел Лавастин.

Алан встал на колени перед открытым окном и склонил голову. Ужас храпел на полу, а Лавастин — на кровати. Тоска и Страх улеглись у дверей и закрыли глаза, возле Алана остались лишь Ярость и Горе.

За окном ветер играл листвой, откуда-то слышался женский смех. Издалека доносился стук молота, который бил по наковальне в унисон с сердцем Алана.

В конце концов это всего лишь языческое проклятие. Господь сильнее проклятий эйка, и если Алан будет молиться, Бог защитит отца.

Алан проснулся, его разбудил дрозд, который вернулся склевать еще одну ягоду. Шея ныла, Алан понял, что заснул там же, где и молился, положив голову и руки на подоконник.

Он встал и потянулся, а Ярость направилась к дверям и замерла там в ожидании. Лавастин еще спал, и Алану не хотелось его будить.

Он откинул щеколду, бесшумно открыл дверь — служанки настоятельницы вовремя смазывали петли — и вышел в коридор в сопровождении Ярости и Горя. Вернувшись в свои покои, Алан обнаружил, что Таллия стоит на коленях возле кровати, положив голову на одеяло, и спит, — как и он сам, она заснула во время молитвы.

Алан осторожно уложил ее на кровать и прикрыл одеялом. Она не проснулась, лишь пробормотала что-то во сне. Алан лег рядом и, подперев голову рукой, стал смотреть на нее. Таллия была бледна как полотно, лишь губы слегка розовели. Этих губ касалась простая деревянная чаша — почему же он не заслуживает даже этого? Конечно, он могпотребовать у нее взаимности, ведь супруги дают друг другу клятвы, дабы их брак принес плоды.

Он наклонился к жене и почувствовал ее дыхание у себя на щеке. Наверняка Таллия тоже испытывает к нему влечение, она, как и любое живое существо, не из камня. В ней должен пылать огонь ответного чувства, нужно просто уговорить ее.

Алан прильнул к ее губам. Таллия шевельнулась во сне, и ее бедра прижались к нему. Прикосновение, ощущение тепла ее тела через одежду, запах ее нежной кожи ослепили его. Он ничего не видел, только чувствовал, что не в силах больше сдерживаться — желание сжигало его.

Он прижался к ней, погладил ее подбородок и наклонился, чтобы поцеловать ее снова, вновь ощутить это прикосновение, податливый изгиб ее губ.

Она открыла глаза и вскрикнула от ужаса.

Алан отшатнулся.

— Всю ночь я молилась, чтобы Господь дал мне знак, — прошептала она. — Я молилась, чтобы Господь через меня открыл настоятельнице тайну искупления. И Он ответил мне. Неужели ты хочешь осквернить божественное прикосновение?

Она разжала ладони — из ран сочилась кровь.

Алан отступил. Он сбежал из комнаты вместе с Горем и Яростью, чувствуя глубокий стыд. Продираясь сквозь заросли кустарника, он мчался куда глаза глядят, не рассуждая и не останавливаясь, чтобы отдышаться.

Он больше не мог этого выносить! Как можно вытерпеть такое? Он ли виноват в том, что происходит между ними, или Таллия — какая разница! Алан не мог думать о ней, даже о ранах на ее руках, не чувствуя при этом желания обладать ею. Ему никогда не избавиться от этого. Но разве то, что происходит между мужчиной и женщиной, не благословлено Богом?

Алан пришел в себя, но желание его не оставило. Это было невыносимо. Он вернется и заставит ее подчиниться. Видит Бог, это уничтожит все доверие, которое она испытывает к нему, но…

Он заплакал от отчаяния.

На опушке леса он увидел заросли сорных колючек.

Алан снял с себя рубашку и стал продираться сквозь крапиву и чертополох. Горе и Ярость лаяли, но не решились последовать за ним. Он упал и катался по земле до тех пор, пока все его тело не превратилось в одну кровоточащую рану. Только после этого он выполз из зарослей и зарыдал. Горе и Ярость прижались к нему и принялись вылизывать его раны, боль они унять не могли. Но теперь он мог думать о Таллии спокойно.

Через некоторое время Алан надел рубашку, что причиняло ему новую боль.

Лавастин, слава Богу, ничего не сказал, выслушав ложь Алана: дескать, он отправился в лес на поиски Вспышки и залез в заросли колючек потому, что ему показалось, что собака лежит там. Дряхлая монахиня смазала его раны целебным снадобьем, сочувственно покачала головой, но не стала спрашивать, как человек в добротной одежде ухитрился получить столько ран и царапин.

Вспышка так и не вернулась, и Лавастин наконец объявил, что они должны продолжать путь. Утром граф подарил монастырю серебряное блюдо. Алан преклонил колени и был благословлен настоятельницей, которая вела службу у деревянного алтаря. Таллия молилась возле него. Но сейчас все тело у Алана ныло, и он мог находиться рядом с ней. Боль очистила его, избавила от яда искушения.

Когда они отправились в путь, возле графа бежало лишь пять собак; Ревность и Вспышка оставили по себе лишь память.

— Почему ты называешь эти звезды неподвижными? — спросил Санглант. — Ведь они постоянно перемещаются. Они восходят и садятся, словно солнце. Зимой на небосклоне одни звезды, летом, весной и осенью — другие. Если бы они не двигались, мы бы все время видели одно и то же.

— Их называют неподвижными потому, что они не меняют положения относительно друг друга. Планеты же мызовем блуждающими звездами, так как они путешествуют среди неподвижных звезд своими тропами. Их путь называется зодиакальным кругом.

Сангланту нравилось прикасаться к Лиат, и сейчас он обнял ее за плечи, сама же Лиат с удовольствием ощущала тепло и надежность его рук. Он расседлал лошадей и, отправившись на поиски жены, обнаружил ее здесь, в укромном уголке. Лиат уединилась, чтобы попрактиковаться в чарах извлечения огня, но ночь была так хороша, что она забыла обо всем и просто любовалась звездным небом. Созвездие Королевы стояло в зените, рядом виднелись Чаша, Меч и Скипетр. Лев расположился на западе, за ним следовал Дракон. У южного горизонта извивалась Змея, возле нее стоял Лучник с луком наготове. Из планет виднелся только Мок — между Львом и Драконом. Окончательно он перейдет во второе созвездие через месяц-полтора.

Несколько часов назад им на пути повстречалось поместье, но они, как обычно, не остановились там на ночлег, а нашли более уединенное пристанище. На краю леса стоял заброшенный дом. От долгого запустения она почти разрушилась, но стены и часть крыши еще оставались на месте. Внутри горел огонь — вероятно, Анна молилась или медитировала.

Прошло уже двенадцать дней с тех пор, как они встретились, но Лиат никак не могла привыкнуть к тому, что эта полузнакомая женщина — ее мать.

— Если звезды неподвижны, как же они двигаются? — со смехом возразил Санглант.

— Как вращающееся колесо. Смотри. — Она вытянула руку. Санглант почти ничего не видел в такой темноте, зато мог находить Лиат на ощупь, что приводило ее в замешательство. Его ладонь следовала по ее руке — от шеи, по плечу и до самой ладони.

Через некоторое время он вспомнил, что они вроде бы говорили о звездах.

— Что «как вращающееся колесо»?

— Небеса. — Лиат устроилась поудобнее и продолжала: — Представь себе колесо, потом выгни его так, чтобы оно оказалось половинкой шара. А теперь соедини его с другой такой же половиной, чтобы получилась сфера. Звезды оказываются на внутренней поверхности сферы, и они остаются неподвижными, но если ты стоишь в центре вращающейся сферы, тебе будет казаться, что звезды вращаются вместе с ней.

— И на чем же ты стоишь в центре сферы? — удивился Санглант. Он тянулся к новым знаниям, но был настроен весьма скептично и быстро терял к ним интерес. Лиат это иногда раздражало.

— На Земле, разумеется! Вселенная состоит из таких сфер, вложенных друг в друга, с нашей Землей в центре. За седьмой сферой находится сфера неподвижных звезд и Покои Света, куда после смерти уходят наши души.

— А что, кто-то уже ходил туда в разведку, вернулся и рассказал обо всем?

— Богохульство! — раздался из темноты холодный и недовольный голос Анны.

Лиат отодвинулась от мужа.

Муж! Это слово все еще казалось непривычным.

И почему-то в присутствии Анны она стыдилась физического влечения к Сангланту. Молодой паре было очень неудобно да и неприятно путешествовать вместе с женщиной, которая считала, что они должны оставаться непорочными, как ангелы. Порою Лиат настолько раздражало присутствие матери, что она позволяла себе такие еретические мысли, которые в обычное время не пришли бы ей в голову. Разве в Боге не слились воедино женское и мужское? Если Господь, создавший Вселенную, един и гармоничен, то почему люди должны стыдиться своего желания слиться воедино?

С отцом она могла бы поговорить об этом. Но завести разговор на эту тему с матерью Лиат почему-то не решалась.

Санглант встал.

— Ваши знания обширны и удивительны, — спокойно произнес он. Санглант нисколько не боялся Анны. — Но для меня они не имеют никакого значения.

— И не должны. Мы занимаем разное положение в жизни, принц Санглант. Ты должен знать только одно, что вся наша Вселенная сотворена Богом. Лиатано, — она отвернулась от него, — зайди ко мне.

Лиат заколебалась.

— Иди, — тихо произнес он. — А я присмотрю за собакой.

В старой хижине сохранилась мозаика, которой когда-то был украшен весь пол. Сейчас рисунок, на котором изображались куропатки, клюющие в траве зерно, был поврежден во многих местах, а там, где над ним прохудилась крыша, и вовсе растрескался и стерся. Анна присела на покрытый тканью табурет. В очаге горел огонь, а в кастрюле кипело что-то ароматное. У Лиат немедленно подвело живот. По стене скользнула неясная тень и исчезла в ночи.

— Они меня боятся, — не подумав, сказала Лиат. Впрочем, это была правда.

Анна отреагировала на это спокойно.

— Пора ужинать, — произнесла она.

В их багаже было всего две тарелки. Лиат послушно наполнила одну для Анны, во вторую положила немного для себя и присела на кирпичи, которые вполне могли сойти за скамейку.

Анна стала произносить молитву перед трапезой, и в домике сразу же воцарилась атмосфера монастыря. Они ели молча. Поев, Лиат подошла к кастрюле, чтобы положить на тарелку порцию Сангланта.

— Нет, дитя мое, — мягко промолвила Анна. — Сначала нам надо поговорить. Ты отнесешь ему ужин позже.

Лиат с досадой поставила тарелку на камин и присела на кирпичную скамейку. Она научилась быть осторожной и не показывать своих чувств. Анна была совершенно не похожа на отца. Она казалась не человеком, а силой, рукой Господа.

— Твои знания по основным предметам неплохи. Я довольна теми ответами, что ты дала мне прошлой ночью.

— Ты обещала ответить на мои вопросы, когда мы закончим. Могу я задать их теперь?

В очаге лежало всего два полена, но огонь горел уже часа два, а дрова так и не прогорели. Лиат этот огонь казался неестественным, в нем ей виделись то глаза саламандры, то какие-то синие искры.

— Спрашивай.

— Как ты нашла меня? — начала Лиат.

— Заклинание, наложенное на тебя Бернардом, постепенно ослабло. Так разрушаются старые даррийские города и дороги, если никто не заботится о них. Со смертью Бернарда некому стало поддерживать скрывающее тебя заклинание.

— После смерти отца я иногда слышала голос, зовущий меня. Но ни разу я никого не видела. Это ты звала меня?

— Я звала тебя, когда мне было одиноко. Наверное, ты слышала меня. Связь между нами очень глубока, и никто не сможет ее полностью разрушить.

— Но если отец знал, что ты можешь искать нас, почему мы все время прятались? Он думал, что ты умерла.

— Если он считал меня мертвой, то не поверил бы, что я ищу вас.

— Ты знаешь, кто убил отца? И что за демоны преследовали меня на дороге? Откуда взялся тот дэймон?

Волшебный огонь разгорелся ярче. Через полуоткрытую дверь влетел мотылек и стал кружить возле пламени.

— Ты должна рассказать мне обо всем подробнее.

И Лиат рассказала о звоне колоколов, смерти отца и белом пере. О встрече с дэймоном в Остервальде и стеклянном пере, оставленным им на дороге, о том, что он прошел мимо, не заметив ее. О существах, появившихся на закате из теней и преследовавших ее в Бретвальдском лесу, и о том, как она спряталась в круге камней.

— Как ты спаслась от них?

Лиат заколебалась, а потом сказала:

— Я увидела сову. — Она еще не решила, стоит ли рассказывать все, поэтому не стала упоминать о золотом пере, которое ей подарил волшебник народа Аои.

Круг камней и сова. Вот и все.

Анна непроницаемо смотрела на Лиат.

— Увидеть ночью сову — обычное дело. К тому же существ, которых ты описала, вряд ли остановил бы камень.

— Они… н-не заметили меня, — запнулась Лиат. — Прошли мимо. — Внезапно она с ужасом вспомнила, что увидела на дороге на другой день. И следующие ее слова дались ей с трудом, потому что они-то были правдой от начала и до конца: — По той дороге шли другие путешественники. Эти существа обглодали их, оставив одни кости, но не взяли ничего из одежды и снаряжения. Я никогда раньше ни о чем подобном не слышала.

— По земле ходят орудия врага рода человеческого, и никто не знает всех их обличий, — отозвалась Анна. — Но существуют предзнаменования. Иногда что-то вносит дисгармонию в божественное творение, и когда это случается, словно прорехи в прохудившейся ткани, появляются ворота. Через них в наш мир могут попадать существа, ранее обитавшие в других мирах. — Она нахмурилась, на ее лице появилось непримиримое выражение. — Или же их вызывают.

— Я думала, дэймонов вызывают из надлунных сфер.

— Возможно. В каждой сфере обитает свой род дэймонов. В нижних сферах они слабее, в верхних сильнее. Чем выше сфера, тем сильнее ее обитатели. Кроме того, существуют и другие земли, где жизнь протекает по иным, совершенно непонятным для нас законам.

— Ты так много знаешь.

Легкость, с которой Анна говорила обо всем, поражала Лиат: с одной стороны, она испытывала благоговейный страх перед ее знаниями, а с другой — горела желанием познать этот мир сама: от скал и камней до высших сфер.

— Многие знания давно утеряны. Все это похоже на наши путешествия — мы ездим по дорогам, построенным давным-давно древними даррийцами, их купцы, солдаты и управляющие передвигались очень быстро. Как же низко мы пали!

— Но они ведь были язычниками!

— Поэтому они и потерпели поражение. Как бы то ни было, у всех нас есть недостатки. Иначе и быть не может, пока мы живем на земле, где так сильно влияние врага рода человеческого. Тем не менее древние обладали великими знаниями, которые навсегда потеряны для нас. Точно так же пришли в запустение их великолепные дома и дороги.

С мозаичного пола на Лиат уставился глаз куропатки — гладко отполированный агат. У птицы недоставало клюва, хотя все остальное было на месте. Рядом были искусно выложены трава и колосья. Натуральность изображения очаровала Лиат — она почти слышала писк птиц, разгребающих лапками траву в поисках упавших семян и насекомых. Над крышей чуть слышно вздыхал ветер, Лиат подняла голову, чтобы посмотреть на балки, поддерживающие кровлю.

Удивительно, что этот домик все еще стоит. Впрочем, поговаривали, что при возведении зданий древние даррийцы не пренебрегали и магией. «Повезло, что нашелся такой приют», — подумала Лиат. По своему опыту она знала, что лучшее, на что может рассчитывать путник, — это ночлег в конюшне, если ему повезет добраться до деревни, или крошечный монастырский домик для гостей. Обычно чем богаче был монастырь, тем неохотнее монахи или монахини пускали переночевать простых путешественников — иное дело знатные гости: для них всегда двери были открыты. К тому же отец не любил привлекать к себе внимание, и во время странствий они гораздо чаще ночевали в конюшнях, чем в монастырях.

— Позволь, я поведаю тебе одну историю, — сказала Анна. — Давным-давно, после того как король Тейль — тот, кому волей Господа было суждено стать императором Тейлефером, — унаследовал корону и власть, его благословенная мать Бертрада привела к нему молодую женщину и сказала, что ей было видение, согласно которому король должен на ней жениться. Женщину звали Дезидерия, она была дочерью короля и королевы Лобардии, Дезидериуса и Дезидерии, — по традиции наследникам Лобардии давали имя одного из родителей, чтобы власть не уходила из семьи. Поговаривали, что король и королева были братом и сестрой. Их дочь Дезидерия была ведьмой, чье ремесло навлекло проклятие начеловечество, — она предсказывала будущее при помощи жертвоприношений и зеркал. Так узнала Дезидерия, что король Тейль станет величайшим правителем — императором Тейлефером, и она заколдовала королеву Бертраду, та стала послушна ее воле.

В те дни в Салии были еще сильны старые традиции, и женщина не могла править страной. Но, несмотря на древние языческие обычаи, мужчины оказывали всяческое уважение своим матерям, поэтому Тейль, желая угодить Бертраде, женился на Дезидерии. Но через некоторое время король Тейль узнал, каким образом она добилась своего. Он развелся с ней и отослал обратно в Лобардию. А после этого женился на принцессе Варингии.

— Это была святая Радегунда?

— Нет, его вторую жену звали Гильтруда, и она была весьма достойной женщиной. Дезидерия же пришла в ярость и стала думать о мести. Когда у Гильтруды родился первый ребенок, он вскоре умер от лихорадки, второй младенец тоже умер в мучениях. Он покраснел и кричал целых пять дней до того, как Господь смилостивился и забрал его душу в Покои Света. У Гильтруды было всего два сына. Впоследствии, желая отомстить за смерть наследников, король Тейль вторгся в Лобардию и полностью разгромил войска короля Дезидериуса.

— Но ведь королева Гильтруда рожала ему и дочерей? — возразила Лиат. — Любая из них могла занять престол после того, как салийцы признали за женщинами такое право.

— Разве я сказала, что это были единственные наследники Тейлефера? Слушай дальше, и ты поймешь, как далеко зашла Дезидерия. Гильтруда действительно родила трех дочерей — Таллию, Гульдару и Бертильду. Таллия была настоящей жемчужиной среди них. Отец не хотел расставаться с ней и наградил ее саном епископа Отуна, города, в котором он часто бывал и где построил великолепную часовню, сохранившуюся и по сей день.

Во время осады крепости короля Дезидериуса Дезидерия избежала гибели: она переоделась в монашеское одеяние. Затем эта злобная женщина пришла ко двору, чтобы отомстить королю за позор и разорение ее страны, но Таллия узнала Дезидерию, хотя раньше и не встречалась с ней. Дезидерия скрылась в монастыре, а потом до короля дошли известия, что она заболела и умерла.

Вскоре после этого от изнурительной болезни скончалась королева Гильтруда, и король снова женился. Его третью жену звали Мадельгарда. К сожалению, она оказалась бесплодна и уговорила короля отправить ее в монастырь, так как решила, что Господь хочет видеть ее монахиней. Потом у короля Тейля появилась любовница, но ее имя не дошло до наших дней. Она родила ему незаконнорожденного наследника, который впоследствии претендовал на трон и погиб. И в конце концов король женился на свалабийской принцессе Фарраде.

Анна замолчала и отпила из чаши. Казалось, двенадцать дней пути совсем не утомили ее, она выглядела такой же свежей, как и в первый день путешествия.

— Но давай посмотрим, что случилось дальше, когда он стал императором. — Анна откашлялась и продолжила: — Император собрал при дворе мудрых священников, чтобы они обучали его и его детей. Таллия оказалась самой способной, она преуспела во всех науках и в особенности увлеклась математикой. Она достигла такого уровня знаний, что могла вычислить движение всех звезд начиная с самых древних времен и знала столько же, сколько все ее учителя. При дворе был священник, утверждавший, что владеет секретами самых тайных знаний. Принцесса с радостью начала учиться, но не прошло и года, как она тяжело заболела. В то время ей прислуживала одна крестьянка по имени Клотильда. Несмотря на низкое происхождение, умом она не уступала принцессе. Клотильда пришла к императору и упросила его прогнать этого священника, потому что чувствовала в нем злое начало. Как только он исчез, Таллия поправилась и отправилась в Отун, где должна была принять сан епископа. Там она продолжила изучать математику и постигать тайны небес. Вскоре у нее появились враги среди духовенства. В Аосту через некоторое время пришла монахиня и выдвинула против Таллии обвинение в колдовстве. Она сообщила, что была среди учителей юной Таллии, но ушла, когда узнала, что принцесса занимается чародейством. К этому времени Тейлефер женился в пятый раз — на Радегунде. Он был еще крепок, несмотря на возраст. Молодая королева просила, чтобы их брак был непорочным, как у ангелов, но через несколько месяцев она забеременела, и ее тело оказалось отмечено врагом рода человеческого.

— Но откуда мы знаем, что ангелы не испытывают желаний?

— Я еще не закончила. — Анна спокойно оборвала Лиат. Та послушно склонила голову. После смерти отца любовь к Сангланту была единственным событием, затронувшим ее сердце, остальное не волновало ее. — Ты молода, — добавила Анна. — И в тебе все еще чувствуется сильное влияние Бернарда и живы мирские соблазны. Если ты будешь слушать внимательно, то поймешь. Я почти закончила рассказ. — Она сделала паузу. — Верховные иерархи отправили к императору посольство, в котором была и та монахиня, чтобы рассказать ему об обвинениях, предъявленных его дочери Таллии. Но как только посольство прибыло, Тейлефер заболел. Все опасались за жизнь императора, даже епископ Таллия прибыла из Отуна. Она узнала в монахине, прибывшей ко двору, ту самую Дезидерию, которая столько времени интриговала против императора и его семьи. Кроме нее никто не узнал в ней первую жену короля Тейля, потому что ее лицо оставалось таким же молодым, как и в те далекие годы, — несомненно, для этого она прибегала к магии. Епископ Таллия заключила ее в темницу.

Первосвященники не испытывали особой любви к императору Тейлеферу и его семье, поэтому их отношения с епископом Таллией были напряженными. Тейлефер умер, и на его наследство тотчас нашлось множество претендентов. Королева, опасаясь за свою жизнь, бежала из дворца, взяв с собой только Клотильду, которая после отъезда Таллии осталась с Радегундой. Первосвященники выпустили из темницы Дезидерию, и спустя два года на совете в Нарвоне она давала показания против епископа Таллии. На том суде первосвященники признали незаконным изучение некоторых искусств, в том числе математики. Дезидерия после этого исчезла, и никто не знает, что с ней случилось. Говорили, что, отравив Тейлефера, она успокоилась, отомстив за то, что он предпочел ей другую женщину. Таким образом, Дезедерия положила конец правлению Тейлефера в Салии. — Анна слегка улыбнулась. — Вот почему желание — грех. Враг рода человеческого овладевает нами, и мы не можем попасть в Покои Света до тех пор, пока испытываем желание.

Лиат промолчала, хотя и не могла согласиться с последним утверждением.

Вдруг в наступившей тишине послышался голос Сангланта:

— Вы говорите, что Дезидерия положила конец правлению Тейлефера. Но вы не ответили на один вопрос…

Лиат облегченно вздохнула и села на скамье поудобнее. Она так внимательно слушала рассказ, что не заметила его прихода.

— Какой вопрос, принц Санглант? — недовольно переспросила Анна.

— Были ли это единственные наследники Тейлефера?

Санглант склонил голову и вошел в дом, но из осторожности не сел рядом с Лиат, хотя она все равно остро чувствовала его присутствие. Он огляделся и, увидев тарелку с полуостывшим мясом, взял ее и уселся на пол, скрестив ноги.

— Я слышал эту историю. И в песнях про Дезидерию и Тейлефера, что поются при дворе, поэты повествуют о несчастной судьбе двух сыновей Гильтруды. Но мне не доводилось слышать о других законных наследниках — у его третьей жены не было детей, а у четвертой — одна дочь, поэтому я не раз думал о судьбе Радегунды.

— И что же ты думал?

Он оценивающе посмотрел на кусок мяса, будто решая, стоит ли заняться едой сразу или сначала ответить. Хорошие манеры все же взяли вверх.

— Все рассказчики сходятся на том, что королева Радегунда уже носила в своем чреве младенца, когда ухаживала за умирающим императором Тейлефером. Но никто не говорит, что же стало с ее ребенком. Она уходит в монастырь, ведет праведную жизнь, но кто-то ведь должен был позаботиться о последнем ребенке Тейлефера…

Анна наградила его мрачным взглядом.

— Я не собираюсь говорить об очевидных вещах. Тем более это было бы глупо тут, на лесной дороге, где нас может подслушать кто угодно.

Санглант отрывисто рассмеялся и принялся за мясо.

— Простите. — Лиат вышла наружу. Она прошла вдоль стены с покосившимися дверями к сараю, откуда доносилось мирное похрапывание спящих лошадей и повизгивание собаки эйка. Лиат прислонилась к стене и закрыла глаза.

О Владычица! Она не жалела, что поехала с матерью. В любом случае ничего другого ей просто не оставалось. Но как же трудно ее понять! Лиат иногда казалось, что это не проще, чем взлететь в небо.

Что-то коснулось ее щеки, она вздрогнула и подняла глаза — перед ней парил один из слуг Анны, прикасаясь длинными полупрозрачными пальцами к ее лицу, словно изучая его. Поймав ее взгляд, существо вздрогнуло и унеслось прочь, опустившись рядом с деревом.

— Лиат. — Из темноты появился Санглант, и она обняла его. В нем она была полностью уверена, он был такой крепкий и надежный.

— Тебя это удивляет? — спросил он, мягко дыша ей в затылок.

— Что? — Она могла бы простоять так целую вечность. Но Санглант не умел стоять неподвижно, он, как собака, чутко прислушивался ко всему происходящему, всегда был настороже.

Он дотронулся до шеи — старая привычка. Два шрама — оставленный железным ошейником Кровавого Сердца и ножом Хью — белели на смуглой коже. Потом он неожиданно положил ладонь ей на горло.

— Почему твоя мать носит золотое ожерелье — знак королевского происхождения?