ИЗГИБ ПОЯСА

Семена конфликтов и противоречий взрастают в такое неожиданное время, что иногда легко позабыть, что посажены они были задолго до этого, но не сразу взошли на благодатной почве. Росвита из Норт-Марка долгие двадцать лет была клириком и советником короля при дворе. Она прекрасно знала, когда необходимо отступить в сторону и позволить событиям и делам плыть по течению, а когда нужно вмешаться и не допустить того, чтобы все вышло из-под контроля.

Несмотря на то что король Генрих стоял, все остальные присутствовавшие сидели, в изумлении наблюдая за схваткой, развернувшейся перед ними. Даже коварный Гельмут Виллам, сидящий слева от нее за королевским столом, казалось, был оглушен и замер недвижим, приоткрыв рот и крепко сжимая кубок с вином, который только что поставила на стол принцесса Теофану.

Росвита жестом обратилась к брату Фортунатусу, попросив его отодвинуть назад ее кресло, чтобы она тоже могла подняться. Он тут же поспешил к ней, хотя, подобно всем собравшимся в зале, едва ли мог отвести взгляд от отца и сына, борьба между которыми должна была развернуться на этой сцене, но он был многому обучен самой Росвитой. Она терпеливо относилась к особенностям черт характеров клириков, которые служили ей, но быть невнимательным не допускалось.

— Это та женщина, о которой мы так много слышали! — прошептал он ей на ухо, когда она поднялась, — Господи, спаси нас!

Взгляд его был прикован к женщине Аои. Брат Фортунатус был не единственным человеком в зале, неотрывно смотрящим на нее. Черты ее лица поражали воображение, но она не была красива, и несмотря на то, что волосы ее блестели подобно отполированной бронзе, она носила их заплетенными, отчего выглядела скорее странно, чем по-королевски. Взгляд ее был свирепый и властный, даже воинственный, Алия не боялась смотреть Генриху прямо в глаза, и по ее гордой осанке можно было понять, что именно себя она считает правителем, а Генриха своим подданным.

— Я вернулась, Генри, — сказала она, повторив его имя на салийский манер, с непроизносимой «г» и искажая «ри», — но мне кажется, ты не заботился о ребенке так, как обещал мне.

— Прошу вас, ваше величество, — мягко обратилась к нему Росвита, слова ее ясно прозвучали в ошеломляющей тишине, наступившей вслед за этим возмутительным обвинением, — позвольте слугам принести кресла, так чтобы наши гости могли присесть и отведать приготовленной пищи. Должно быть, они долгое время были в пути, а предложить еду и кубок доброго вина всегда считалось гостеприимным жестом по отношению к усталым путникам. Позвольте мне предложить свое кресло матери принца Сангланта, и я сама прислужу ей.

Генрих неотрывно смотрел на чужестранку, которую он когда-то называл «любимой» и на которой непременно женился бы, если бы ему позволили. Наконец поднялась королева Адельхейд и холодно указала на место Росвиты справа от Гельмута Виллама. В действительности это не было правом Адельхейд, но юная королева не была глупа или несдержанна.

— Принесите кресло для принца Сангланта, чтобы он мог сесть рядом со мной, — произнесла она своим высоким, чистым голосом. — Окажите достойный прием матери принца, это ее право и наша обязанность за ее бесценный дар — за ребенка, которого она подарила моему супругу, имеющему законное право быть правителем в Вендаре и Варре.

Санглант выступил вперед.

— У меня есть ребенок. — Голос его был хриплым, словно принц простудился, но так он звучал всегда. Несколько лет назад Санглант был тяжело ранен в битве в самое горло.

Он снял со спины перевязь, раскрыл льняную ткань и мгновение спустя уже держал на руках годовалого ребенка, настолько очаровательного, что Росвита не видела таких прежде, с пухлыми щечками, смуглой кожей и зелеными глазами.

— Па-па! — звонко сказала она властным тоном, каким обычно говорят дети. Санглант опустил ее на землю, и она сделала несколько неуверенных шагов в сторону короля, покачнулась и, потеряв равновесие, села на пол. Подняв ручку, она показала на Генриха и ликующе произнесла:

— Ба! Ба!

Санглант поднял ее, шагнул вперед и, перегнувшись через праздничный стол, передал малышку на руки Генриху.

Король не возражал. Большинство годовалых детей пронзительно закричали бы от страха, но малышка, как только оказалась на руках у короля, схватила Генриха за бороду и принялась дергать ее в разные стороны.

— Ба! — восторженно воскликнула она.

— Фокусники! — хрипло сказал Генрих. Он сел за стол и залпом осушил стоявший перед ним кубок с вином, пока малышка пыталась взобраться к нему на плечо и снять с головы блестящий венец из золота — не королевскую корону, слишком тяжелую и официальную, чтобы одевать ее на праздник, а небольшую корону, тонкую полоску из золота, больше подходящую для обычных приемов.

На губах принца Сангланта заиграла усмешка. Повернувшись, он бросил серебряный шар жонглеру, стоящему к нему ближе всех. Бедный артист резко дернулся в сторону, сильно испугавшись, но руки его двигались в тот момент независимо от разума, и он поймал мяч. Тут же ожила вся огромная зала, будто наступил рассвет, ведущий за собой новый день после непроглядного мрака ночи: люди вспомнили о вкусной еде, наполняющей их тарелки; жонглеры продолжили свое представление, поражая присутствующих своей ловкостью; солдаты, что вышли вперед и еще раз присягнули на верность принцу Сангланту, поднялись и стояли в ожидании его приказов. Санглант тихим голосом обратился к капитану Фальку, после чего добрый капитан отпустил своих людей и, умело справившись с двумя животными, вывел козу и пони из главной залы. В это время Санглант подошел к королевскому столу и занял предназначенное ему место слева от Адельхейд. Молодой клирик Хериберт, таинственным образом появившийся среди Альфарских гор, неотступно следовал за Санглантом. Именно он начал прислуживать принцу, несмотря на то что до этого помогал Теофану. Принцесса до сих пор сидела с каменным выражением лица. Она поднялась и подошла к Сангланту поцеловать его в обе щеки, принц приблизился к ней и прошептал что-то на ухо, отчего на лице у нее промелькнула улыбка, едва заметная для окружающих, словно взмах крыла бабочки.

— Иди к принцессе Теофану, — понизив голос, обратилась Росвита к Фортунатусу. Он поспешил вперед и встал позади кресла принцессы, так чтобы рядом с ней был человек соответствующего статуса, чтобы прислуживать ей, поскольку брат Хериберт, очевидно, отступил к ее сводному брату.

Санглант обратил все свое внимание на очаровательную Адельхейд, пока Генрих был полностью занят крутящимся у него на руках энергичным ребенком. Что-то коренным образом изменилось в принце за эти четырнадцать месяцев, что он провел вдали от королевского двора. Росвита знавала битвы, проходившие на полях сражений, и была свидетелем небольших стычек, разворачивающихся на невидимых фронтах при дворе, но никогда прежде она не видела, как принц Санглант маневрирует на политической арене, подобно происходящему сейчас. Конечно, раньше у него не было жены и дочери. Но где Лиат?

— Тебе я буду очень благодарна, женщина, — сказала та что была известна как Алия, подойдя к Росвите. — Ты одна из монахинь, не так ли?

Росвите понадобилось немного времени, чтобы понять эту странную фразу.

— Да, я клирик. Я служу Господу и королю Генриху. Прошу вас, садитесь здесь, госпожа. Позвольте налить вам вина.

Но чужестранка осталась стоять, глядя на Росвиту непроницаемым взглядом, отчего та почувствовала, как, должно быть, ощущает себя мелкое насекомое, прежде чем рука судьбы прихлопнет его. Алия была ниже ростом, чем Росвита, но крепкого телосложения, и от нее исходила сдержанная энергия, что характерна для воинов в моменты наибольшей концентрации и спокойствия. Алия не улыбнулась, но тон ее голоса внезапно переменился.

— Ты говорила, как старейшина, — кратко произнесла она, — когда поднялась с места и проявила радушие по отношению к гостям. На короткое время все стычки и недопонимание между Генри и его сыном прекратятся.

— Я надеюсь на это, — согласилась Росвита, хотя на самом деле то, что она имела возможность наблюдать за вечер, удивило ее. Росвита не знала, чего ожидать от женщины Аои. Она совершенно ничего не знала об Аои, кроме легенд, сохранившихся в древних манускриптах, и историй, что рассказывают простые люди, собравшись вечерами у очагов. Подобно большинству людей, Росвита уже начала верить тому, что существование Аои — это всего лишь красивая легенда, мечта, подпитываемая воспоминаниями времен древней Даррийской империи, но невозможно было отрицать то, что она видела собственными глазами.

— Садитесь, прошу вас.

В такие моменты один из собеседников начинает неотступно следовать предписанным правилам.

— Позвольте налить вам вина, госпожа, если вы желаете.

— Тебе, — сказала Алия, не двинувшись с места, — я скажу, как меня по-настоящему зовут, я вижу, что ты мудра и воспользуешься этими знаниями благоразумно. Среди моего народа меня знают как Уапеани-казан-канси-а-лари, но если трудно произнести полное имя, то Канси-а-лари будет достаточно.

Росвита вежливо улыбнулась.

— С вашего позволения, госпожа, я буду обращаться к вам Канси-а-лари. Есть ли у вас титул, которым вас следует величать? Я не знакома с обычаями вашего народа.

— Канси-а-лари и есть мой титул, как ты его называешь. — Сказав это, она села, двигаясь с грацией леопарда, скользнувшего в помещение, которое может оказаться западней.

Празднество шло своим чередом, несколько шатко, словно экипаж, подскакивающий на ухабах деревенских дорог, но продолжались развлечения, выступления фокусников, слуги принесли блюда с дымящейся на них говядиной, олениной и свининой, и вино текло рекой. Просители непрестанно подходили ближе к королю и удалялись, удовлетворенные, с монетой, справедливым решением или куском мяса с королевского блюда. Поэт, обучавшийся при королевской церкви в Салии, читал стихи из легендарной поэмы, прославляющей добродетель и подвиги великого императора Тейлефера, прошедшего путь от царствования в Салии до императорской короны в Дарре. Император Тейлефер стоял особняком в ряду великих государей, поскольку за сто лет, минувших с времени его смерти, ни один правитель не достиг такой мощи и славы, чтобы повторить его достижения. Никто, кроме Генриха, который теперь, благодаря его браку с Адельхейд, объединил свое королевство Вендар и Варру с землями Аосты, в пределах которых находился священный город Дарр. Безусловно, поэт имел в виду почившего императора Тейлефера, но вместе с тем умело льстил настоящему королю Генриху, чьи желания и стремления носить титул Святого Даррийского Императора были известны всему двору.

«Взгляните! Солнце блестит так ярко,

Как император, который одаряет землю своей бесконечной любовью и великой мудростью.

Но солнце на двенадцать часов уходит во тьму,

А наш правитель, подобно звезде, сияет вечно».

Появление принца Сангланта и его матери удачно вписалось в веселую атмосферу праздника. И в любом случае оно стало благодатной почвой для сплетен и пересудов, пока пиршество и песнь поэта шли своим чередом.

«Он первым входит в собрание,

И чист за ним путь,

Все могут следовать туда.

Тяжелыми цепями сковал он несправедливость

И крепким ярмом сдерживает гордыню».

В конце концов, шел пятый день празднества, и даже самые стойкие из веселящихся заслуживали прощения за то, что становились все шумнее и неугомоннее после бесконечных часов веселья и обжорства. Странным образом Росвите было приятнее помогать, чем сидеть за столом. Она прислуживала Алии как можно ненавязчивее, не давая ей почувствовать, будто за ней следят или чем-то угрожают.

«Он образец любезности и благородства.

Благодаря своим достижениям

Он известен на всей земле».

Женщина Аои ни с кем не вступала в разговор. Молодой лорд Фридербрат, что сидел справа от нее, был настолько напуган ее странной внешностью и свирепым взглядом, что боялся произнести хоть слово. Даже старый Виллам, который знал Алию еще во время ее недолгого пребывания при дворе много лет назад и который никогда раньше не испытывал недостатка в силах или мужестве, чтобы польстить привлекательной женщине, всего лишь несколько раз попытался завязать разговор, но, заметив, что ей это неинтересно, оставил свои бесплодные попытки. Алия внимательно изучала присутствующих гостей, наблюдала за королем и временами бросала взгляд на сына. Не торопясь, она угощалась поднесенными яствами и вином. Таком образом, праздник продолжался без внезапных столкновений и конфликтов.

Наконец поэт закончил читать хвалебные песни, и вперед вышел клирик, который исполнил «Лучшую из Песен», свадебную песню, взятую из святой книги древних эскитов.

«Моя возлюбленная со мной навсегда,

А я с ней.

Желаю быть в твоем сердце

И чувствовать тепло твоих рук».

Приближенная «орлица» короля Хатуи подошла к Росвите.

— Его величество собирается сейчас покинуть главную залу.

— Что заставило тебя предположить это? — спросила Росвита. Несмотря на то что Хатуи была женщиной низкого происхождения, она была проницательна и пользовалась безоговорочным доверием короля Генриха.

— Все так неожиданно. — Хатуи рассмеялась нелепости собственного утверждения. На коленях у Генриха сидела малышка, и сейчас он кормил ее лучшими кусочками всего, что было на столе, обмакивая их в густую сладкую массу. — Полагаю, было бы лучше, если бы король разрешил все возможные конфликты и противоречия в королевских покоях, в уединенной обстановке, а не на глазах собравшихся гостей.

Будто услышав, о чем говорит Хатуи, или прочитав сокровенные мысли «орлицы», из-за стола встал Санглант, желая поднять кубок и выпить за молодых. Несмотря на одеяния простолюдина, у него была королевская осанка и гордое выражение лица человека, который ожидает преданности и подчинения от тех, кто следует за ним. Он прекрасно знал, как необходимо говорить, чтобы заглушить шум огромной толпы присутствующих.

— Пусть только счастье и многочисленные блага сопутствуют этому союзу, — провозгласил он под одобрительные крики собравшихся. Когда смолкли последние «ура», принц продолжил: — Но позвольте мне представить вам то благословение, которое держит на руках наш священный правитель и мой любимый отец, король Генрих.

Зал затих. Караульные у дверей выступили чуть вперед и прислушались. Даже слуги замерли с подносами в руках.

Услышав своего отца, малышка поднялась на ножки на коленях у Генриха и громко крикнула: «Па! Па!» — голосом, который, возможно, когда-то будет звучать над полем битвы, заглушая звон сражения. Генрих рассмеялся, тогда как многие из присутствующих начали перешептываться друг с другом, желая знать, что принц хочет сказать своим заявлением. В то время никого нельзя было удивить внебрачным ребенком, но обратить на него внимание всего королевского двора…

Надоедливая муха кружила возле уха Росвиты, раздражая своим жужжанием. Как только ей удалось прогнать это назойливое насекомое, Санглант продолжил:

— Король Генрих держит на руках мою дочь, которую по праву отца я назвал Блессинг — «Благословение».

— Она действительно благословение, сын, — ответил Генрих. Несмотря на потрясение, которое испытал король с появлением Сангланта и Алии, он успокоился и смягчился под влиянием малышки, либо так могло показаться со стороны. Он был искусным воином и в сложившихся условиях посчитал, что проще забыть, что его гнев, когда-то разожженный, мог вновь вспыхнуть с новой силой. — На твоем месте, учитывая возложенную на тебя ответственность, мудрым шагом стало бы испросить моего прощения. Ты не сможешь прокормить и снарядить свою свиту, находясь в том состоянии, что ты выбрал для себя, одетый как простой солдат и без золотого ожерелья на шее, свидетельствующего о твоем королевском происхождении. Уверен, что твоя дочь заслуживает большего, чем жизнь под открытым небом.

Дерзкая улыбка заиграла на губах Адельхейд, когда она взглянула на Сангланта, желая увидеть его реакцию на этот выпад.

Принц одним глотком осушил кубок с вином и отвечал королю, стараясь сдерживать себя; красные пятна лихорадочного румянца едва заметно проступили на его коже бронзового цвета:

— Я ничего не прошу для себя, ваше величество. Мне кажется, я совершенно ясно поступил, когда вернул вам пояс славы, который вы сами мне вручили в день моего пятнадцатилетия. То, во что я одет сейчас, я заработал ценой моих собственных усилий. Нет, я вернулся ко двору не ради себя.

Они были похожи на двух псов, рычащих друг на друга, прежде чем броситься в драку.

— Если ты пришел не в поисках моего прощения, то что ты здесь делаешь? — требовал ответа Генрих.

— Я пришел сюда ради интересов моей дочери Блессинг. Я прошу только того, что предназначено ей по праву, как последнему законному потомку императора Тейлефера.

Тейлефер. Великий император почил сотни лет назад, и его родословная ветвь завершила свое существование вместе с его смертью, поскольку ни один из его детей не правил после него и его великая империя распалась на части вскоре после его кончины.

Теперь Росвите все стало совершенно ясно, будто разрозненные кусочки хитрой головоломки сложились в очевидную картину: множество вопросов без ответов, связанных с беременностью королевы Радегунды, которая ушла в монастырь вскоре после смерти ее супруга Тейлефера; тайна матери Облигатии и загадочные слова брата Фиделиуса; и, что самое важное, необъяснимая известность Лиат, благодаря которой она перестала быть просто королевским посланцем, как это должно было быть.

«Слишком многие проявляют неподдельный интерес к простой „орлице"», — сказал однажды король около года назад, когда она предстала перед лицом его правосудия. Но дитя, рожденное от потомков Тейлефера, безусловно обладало бы частью легендарной славы Тейлефера, короной силы и мощи, что венчала его во все времена.

Генрих внимательно смотрел на своего сына.

— Ты утверждаешь, что «орлица», с которой ты убежал из дворца, является прямым потомком великого императора Тейлефера?

Ответ Сангланта был обращен не к отцу, а скорее ко всем присутствующим в зале знатным дворянам и к простому народу.

— Кто из собравшихся здесь может подтвердить, что я сочетался законным браком с женщиной по имени Лиатано?

Солдаты, стоящие на карауле у дверей, сделали шаг вперед.

— Я могу подтвердить, ваше высочество! — громко произнес один, и вслед за ним, словно эхо, это повторили еще трое солдат.

Когда смолкли их голоса, вперед вышел капитан Фальк. Он всем хорошо был известен своей твердостью и решительностью и завоевал славу благодаря своей доблестной службе принцессе Теофану в гибельном походе на Аосту, за время которого они, несмотря ни на что, освободили Адельхейд из лап лорда Джона Айронхеда.

— Я подтверждаю, ваше высочество, — выкрикнул он, — что вы перед ликом Господа и в присутствии свободнорожденных свидетелей сочетались узами брака с женщиной по имени Лиатано.

— В таком случае не должно быть никаких недоразумений и препятствий, — торжественно заключил Санглант. — Лиатано — правнучка Тейлефера и Радегунды, рожденных в законных союзах, и сама она является законнорожденным, а не внебрачным ребенком. Вот почему у нее на шее теперь блестит золотое ожерелье, которое когда-то принадлежало мне. Таким образом я оказал почтение ее королевскому происхождению и ее праву считаться потомком великого Тейлефера.

Санглант не смотрел ни на мать, ни на отца, он взирал на застывшую от его слов толпу. Кто-то из присутствующих встал, чтобы иметь возможность лучше видеть происходящее, в связи с этим те, кто сидел в самом конце, вынуждены были взобраться на скамьи и даже на столы. Воздух в главной зале и само отношение собравшихся раскалились от сгустившейся энергии, обычно предшествующей раскатам грома.

Улыбка королевы Адельхейд сменилась пристальным взглядом, и какое-то мгновение она выглядела по-настоящему разгневанной.

— Этого не может быть, — произнес Генрих. — Тейлефер умер, не оставив после себя законнорожденного сына, который мог бы наследовать ему, как было принято в Салии в те дни. У него нет потомков.

— Королева Радегунда была беременна, когда умер Тейлефер. — Санглант махнул в сторону несчастного поэта, который читал присутствующим на празднике стихи, воспевающие подвиги и благородные качества Тейлефера. — Разве не так, поэт? — Бедный человек только и смог, что кивнуть в знак согласия, когда Санглант начал читать строчки, которые Росвита однажды уже встречала в своей бесценной книге «Житие святой Радегунды», которую она получила из рук брата Фиделиуса. — «С ребенком под сердцем, Радегунда вместе со своей служанкой Клотильдой облачились в одежды бедных женщин. Она предпочла исчезнуть, а не сносить мучения власти». И они нашли приют в монастыре в Пуатьерри. Что же случилось с ребенком, которого носила Радегунда, ваше величество?

— Никто не знает, — внезапно сказала Хатуи, отвечая за короля. — Никто не знает, что случилось с ребенком.

— Я знаю. — Росвита вышла вперед. Было ли это предательством — рассказывать то, что она собиралась поведать?

Но она не могла лгать и скрывать, когда так много было поставлено на карту. Она должна была открыть правду в память о брате Фиделиусе.

— Я знаю, что случилось с ребенком, рожденным в браке Тейлефера и Радегунды, потому что говорила с ним незадолго до его смерти, среди холмов, возвышающихся над Герфордским монастырем. Его звали брат Фиделиус, и всю свою жизнь он провел монахом в служении Господу, кроме одного-единственного года, когда он отрекся от данных им обетов ради любви юной женщины. Фиделиус написал эти слова в своей книге «Житие святой Радегунды»: «Мир разлучает тех, кого когда-то не разделяла сама Вселенная». — Она остановилась, желая удовлетвориться, что каждый из присутствующих понял скрытый смысл его слов. — Действительно, разве это не так, что до рождения ребенка он и его мать — единое целое? Господь разделяет их при рождении, но только коварные интриги в суровом мире могут по-настоящему отдалить их друг от друга. — Когда стихли последние перешептывания, Росвита продолжила: — Я также разговаривала с той женщиной, на которой он женился и которая подарила ему дитя, зачатое от его семени. Теперь она уже старая женщина, живет уединенно, опасаясь тех, кто ищет ее, желая узнать ее тайну. Я искренне верю, что ее история правдива, что она недолгое время была замужем за Фиделиусом, сыном Тейлефера и Радегунды, и что от ее союза с Фиделиусом родилась дочь. Возможно, что ее дочь осталась в живых, до сих пор жива и в свою очередь родила дитя.

— Она выжила и до сих пор жива, — непреклонно заявил Санглант. — У нее родилась дочь в законном браке с монахом, впавшим в немилость и разрешенным от обетов, поскольку он изучал искусство математики. Он назвал дитя Лиатано. Остальное вы знаете.

— Где же тогда Лиат? — Генрих махнул рукой в сторону дверей, будто ожидая, что она сейчас выступит из тени. — Почему ты вернулся с этим потрясающим заявлением, но без нее?

Все ушло на второй план: гордость, гнев, самоуверенность. Санглант начал безмолвно плакать, несколько слез скатилось по его щекам, но он даже не попытался смахнуть их. В конце концов, плакать — законное право каждого человека.

— Жива или мертва, я не могу сказать, — хрипло прошептал он. — Ее украли у меня. Я не знаю, где она сейчас.

Как только Лиат начала спускаться по лестнице, свет быстро погас, но даже в наступившем полумраке она отчетливо различала стены и ступеньки своими зоркими, как у саламандры, глазами. Старый колдун, не отставая ни на шаг, следовал за ней. Заметно похолодало. Временами шепот голосов наполнял лестницу, подобно ветрам, рвущимся из бездны.

Долгое время они спускались вниз. Внезапно Лиат остановилась, почувствовав одинаково повторяющиеся борозды обработанного камня, но рука ее коснулась лишь сплошных шероховатых стен, оставшихся после выкопанной земли. В конце концов лестница закончилась, и они сошли в короткий тоннель, настолько идеально круглый, будто неведомая огромная махина вырезала его по образцу, чтобы получился круг внутри скалы. Тоннель выходил в просторное помещение, стены которого были освещены небольшими пылающими огнями, расположенными на них. Вход слегка преграждали проросшие растения, их корни свободно раскачивались в воздухе, извиваясь вдоль потолка, каким-то образом пытаясь зацепиться за скалу. Над головой плясали и кружились пылинки и частицы земли, исчезая в тени.

Ровный пол спускался вниз двумя высокими ступенями к овальному углублению, где располагалось место встреч и заседаний членов совета. Присутствующие были одеты в самые разнообразные, несколько сбивающие с толку одеяния: на рубашках были вышиты цветные узоры, волосы украшены перьями, на предплечьях и лодыжках были повязаны нити из бусин и разноцветных камней. Многие из собравшихся были облачены в накидки, закрепленные на одном плече и ниспадающие почти до колен. У всех женщин в носу были тяжелые жадеитовые кольца — у всех, кроме одной.

У них были совершенно другие лица, широкие в скулах, красноватого или бронзового оттенка. Они не были похожи на вендийцев, но в каждом из этих лиц она видела наследственные черты, передавшиеся Сангланту. Ее ожидали не более тридцати человек в просторном зале, где могло поместиться больше сотни людей, но странным образом помещение казалось наполненным до отказа, будто тени тех, кто когда-то стоял здесь, и тех, кто будет тут в будущем, заполнили свободное пространство.

Царила полная тишина.

Лиат встала под крыльями орла, чье изображение было высечено на каменной арке, ведущей в тоннель. Все собравшиеся в комнате внимательно изучали ее. Но даже когда она сравнивала их неумолимые, даже враждебные выражения лиц с ядовитым взглядом Хью, она больше не впадала в беспомощный ужас. Она прошла через пламя и осталась жива.

Старейший выступил из-за спины Лиат, негромко покашливая.

В центре овала на каменном кресле, высеченном в форме орла, восседала беременная женщина, одетая в великолепную мантию из перьев, прикрывающую ее плечи. Волосы ее были уложены сзади плотным узлом. Единственная из всех женщин, она не носила жадеитовое кольцо. За спиной у нее возвышалось золотое колесо, замершее без движения, поскольку здесь, в каменном чреве земли, не было ветра. Изумрудные перья, украшающие колесо, мерцали исходящим от них зеленоватым светом. Женщина в мантии из перьев подняла руку и жестом поманила к себе Лиат.

— Я здесь, — произнесла Лиат в ответ на это. Она сделала большой шаг вниз, потом еще один и встала на том же уровне, что и остальные. Подняв обе руки вверх, она раскрыла их, показывая, что они пусты. — Я пришла безоружной, согласно вашему обычаю. Со мной пришел Старейший — подтвердить, что я не желаю причинить вред вашему народу. На языке моих людей меня зовут Лиатано, я пришла в поисках знаний…

Эти слова словно вселили жизнь в замершую толпу.

— Изгнать ее! — вскричала Белое Перо, женщина, которая приходила к Старейшему. — Как посмела она произнести имя нашего древнего врага в стенах этой комнаты?

Особый амулет из белых перьев, вплетенный в ее волосы, закачался из стороны в сторону, будто в ответ на разгневанные речи. Слова эти тут же подхватили остальные, так что хор из множества разных голосов заполнил комнату, все говорили быстро, и Лиат не успевала заметить, кому принадлежат те или иные слова.

— Это предательство! Убить ее немедленно!

— Нет, я желаю услышать, что она скажет.

— Мы не можем доверять ни одному представителю человечества…

— Нас не так много, а их сотни и тысячи. Если мы не найдем с ними взаимопонимания сейчас, то, несомненно, все погибнем.

— Я хочу знать мнение Старейшего, который привел ее сюда без разрешения совета. Женщина-человек — ничто для нас, каким бы злом ни было ее имя. Старейший должен предстать перед советом и его праведным решением.

Один из членов совета, воинственно настроенный, вышел вперед. Трудно было не обратить на него внимание, поскольку это был очень привлекательный мужчина, одетый лишь в замысловато закрепленную набедренную повязку и бледную накидку, ниспадающую до колен; единственным его украшением была деревянная маска, вырезанная в форме рычащего кота, сдвинутая назад. У него был могучий низкий голос.

— Обращаюсь к вам, братья и сестры: пусть она будет первым человеком, чью кровь мы прольем. Пусть это, а также память о том, кто помог уничтожить нас, вселят в нас силы, и мы будем готовы идти сражаться, чтобы вернуть то, что когда-то принадлежало нам.

— Тихо! — В то же мгновение все замолчали. Крылатая Мантия не поднялась со своего каменного кресла. Она сидела, скрестив ноги, и ее огромный живот был наполовину скрыт каменной головой орла, возвышающейся над полом. Накидка из перьев покрывала крылья птицы, что создавало впечатление, будто эта женщина отчасти неземное создание. Из-под легкой рубашки выступала грудь, полная и округлая, и внезапно Лиат пронзила такая острая зависть, что ей с трудом удалось справиться с выступившими на глаза слезами.

Где сейчас Блессинг? Кто заботится о ней? Женщина в накидке из перьев положила руку себе на живот.

— Помните, что это дитя будет первым, рожденным на Земле со времени нашего изгнания. Неужели ему суждено родиться и узнать только войну или, быть может, также и мир?

— Ты приняла совет Нетерпеливой близко к сердцу! — прорычал Кошачья Маска. — Она позабыла, что значит быть верной своему народу, ради того, чтобы быть среди людей. Ты знаешь, что она делала там!

— Ты в ярости только потому, что она выбросила твое копье из своего дома! — выкрикнул другой молодой мужчина, недобро рассмеявшись после этих слов. На нем была маска в виде головы ящерицы. — Ты очень гордишься этим копьем, и ее поступок заставил тебя задуматься, что другой мужчина — не просто другой, а человек — может принести свое копье к ней в дом!

Это оскорбление повлекло за собой недобрые насмешки стороны других собравшихся, и двое мужчин сцепились между собой, так что только крепкий старец, вставший между ними, смог прекратить эту стычку.