Но среди камней не осталось и следа присутствия Священной. Ее сова тоже бесследно исчезла.

— Пойдем, — сказала Адика, протягивая ему обе раскрытые руки с обращенными вверх ладонями в знак мира. — Никто не причинит тебе здесь вреда.

Собаки даже не шевельнулись, а он продолжал сидеть на земле, скрестив ноги и скромно положив руки на колени. Желая показать ему, что она человеческая женщина, Адика сняла свои золотые рога, развязала бронзовый пояс и отложила их в сторону. Он смотрел на нее настороженно-почтительно, но в глазах его не было того страха, с которым посматривали на нее деревенские жители, среди которых она выросла и провела большую часть своей жизни. Либо он до сих пор был смущен, либо не испытывал перед ней страха. Если он шел по тропе, ведущей в земли мертвых, быть может, он больше не боялся никакой злой судьбы, которая могла нависнуть над ним в стране живых.

В воздухе повис тяжелый запах крови. Ярко-алые пятна, которые покрывали одежду незнакомца, брошенную кучей на траве, только сейчас начали высыхать и темнеть. Несмотря на то что под ребрами у него краснел свежий шрам, рана была ужасной, но искусно залеченной и не кровоточила. Собаки были совершенно целы и невредимы.

Откуда же появилась кровь?

— Это принадлежит тебе? — спросила Адика, осторожно касаясь ближней к ней вещи. Шерсть засверкала мареновым золотом, и когда она встряхнула его тунику, то под расплывшимся кровавым пятном узнала изображение духа, запечатленного на золотом одеянии: грациозный и могущественный лев, вытканный черными нитями по золотой поверхности туники.

Он отпрянул назад, разглядев изображение на одежде. Лицо его было настолько выразительным, будто душа наполнила собой все его физическое тело от самого сердца до поверхности кожи, а не была сокрыта где-то в потайных глубинах, что было характерно для большинства людей. Быть может, он никогда и не был человеком, но дух его, принявший сейчас человеческое обличье, был духом воина, который когда-то носил эти одежды и погиб в них. Возможно, он убил того человека, который был облачен в них, а теперь испытывал ужас от нахлынувших воспоминаний о своей жестокости.

Адика осмотрела вторую вещь из окрашенной шерсти, еще больше пропитанную кровью, чем одежда с изображением льва, что, скомканная, лежала в стороне. Под ней Адика увидела кожаный пояс с выгравированными на нем маленькими львами, украшенный бронзовой пряжкой в виде оскаленной львиной морды. Его обувь, искусно сделанная из мягкой кожи, лежала в стороне вместе с двумя длинными кусками ткани с кожаными нашивками, что, как она догадалась, было хорошо сшитыми штанами.

Откуда его люди знали и умели так искусно шить? Почему они не объединились с человечеством в борьбе против Проклятых?

Под одеждой из тонкой шерсти лежало одеяние, сплетенное из маленьких металлических колечек, они были бледного цвета, но не из серебра, олова, бронзы или меди. Одеяние было тяжелое, колечки звенели множеством голосов, когда Адика подняла его с земли. У него был тяжелый, необычный запах. Подобно накидке с изображением льва, в этом одеянии тоже были отверстия для головы и рук, и оно ниспадало практически до колен взрослого человека. Быть может, это был и не металл, а магическое заклинание, облеченное в физическую форму с тем чтобы защищать тело воина. У Адики заболели плечи от усилий и напряжения, прилагаемых ею, чтобы удержать его на весу, она опустила одеяние на землю и взяла в руки нож, скрытый под кучей одежды.

Не камень, не медь, не бронза: в металлической сущности этого ножа не было того непримиримого огня, таившегося в бронзовом мече, который она подобрала у тела мертвого Проклятого. Он был слеп, с бессердечной душой, холодный, словно зимние снега, безжалостный, подобно огромным змеям, которые извиваются в морских глубинах и целиком заглатывают суденышки рыбаков: испытывая голод, они устраивают себе кровавое пиршество, после чего замирают на некоторое время в безмолвном ожидании, пока жажда крови вновь не охватит их.

Но каким же образом появилась кровь на одежде? Удивительно, но каждая из вещей была покрыта засохшими бурыми пятнами.

Адика оглянулась назад, надеясь, но все же страшась найти ответ в выражении его лица. Но как любая молодая женщина, которая на протяжении долгого времени не испытывала наслаждения, обратила внимание на его тело.

Он давно уже был не ребенок, чтобы спокойно бегать обнаженным под теплыми лучами летнего солнца.

— Подожди здесь, — сказала Адика, жестами показывая, что она собирается уйти и тут же вернуться.

Когда она поднялась, шнурки, из которых была сделана ее юбка, скользнули в сторону от дуновения ветерка, открывая стройные красивые ноги. Он покраснел, что легко было заметить на его бледной коже. Она быстро отвела глаза в сторону, пытаясь скрыть вспыхнувшую в них надежду. Считает ли он ее привлекательной? Действительно ли Священная привела ее будущего супруга? Адика поспешно собрала священные атрибуты и скрылась в своем шалаше, где сложила в кедровый сундук золотые рога и бронзовый пояс, после чего вернулась к нему, держа в руках льняную тунику.

Он все так же сидел на земле со скрещенными ногами, склоненной головой опираясь на руки, и отдыхал. Услышав звуки ее шагов, он поднял голову, по щекам у него струились слезы. Он не был мертв, потому что умершие не могут плакать.

Адика положила тунику перед ним на землю и отошла немного в сторону, повернувшись к нему спиной, так как, если у него были какие-то особые тайные ритуалы, которые он должен был исполнить, переступая черту между обнаженностью и необходимостью быть одетым, она не хотела ему мешать и смущать его. Наступила тишина, прерываемая завываниями ветра, шорохом листьев и звуками его движений. После чего он негромко закашлял, желая прочистить горло, и она обернулась.

Туника свободно ниспадала у него с плеч, заканчиваясь как раз на уровне коленей. Удивительно, но он был такой же высокий, как Беор. Люди южных племен и Проклятые обычно были ниже ростом, чем народы Оленя. Только люди народа Лошади, чьи тела были наполовину человеческие, а наполовину конские, всегда были выше.

С помощью сложного, несколько неуклюжего набора жестов он указал на себя и произнес какое-то слово. Она попыталась повторить его сначала на своем языке, затем на Другом, как вдруг он рассмеялся, звонко и добродушно, так что она посмотрела ему в глаза и улыбнулась, но вынуждена была первой отвести взгляд. Щеки ее вспыхнули огнем; сердце радостно зажглось в груди. Он был привлекателен, но совершенно не похож на тех мужчин, которых она знала. Черты его лица были несколько изящнее, лоб более плоский, на щеке краснело маленькое пятнышко, а волосы были иссиня-черные, как у Проклятых, но мягкие и блестящие, словно спряденный лен.

Он вновь повторил свое имя, на этот раз медленно, и одна из больших собак громко залаяла, будто отвечая ему.

— Халан, — сказала она.

— Алан, — добродушно согласился он.

— Меня зовут Адика, — произнесла она. — А-ди-ка.

Ему было гораздо проще повторить ее имя, чем ей. Когда Адика улыбнулась ему, он покраснел и отвел глаза.

— Что мы должны сделать с этим богатством, которое ты принес с собой? — Она указала в сторону наваленных кучей одежд. Маленький кожаный мешочек валялся в стороне с порванными тесемками, из-под него выглядывал не большой колышек длиной с палец, он был очень похож на деревянные иглы, которыми скрепляют вместе стыки в углах домов. Этот колышек был сделан из того же бессердечного металла, что и колечки в тунике.

Ржавые пятна старой засохшей крови покрывали этот маленький гвоздь, подобно ножу, у него тоже была душа, ворчливая и неискренняя, даже немного плаксивая, словно капризный ребенок.

У него из груди вырвался сдавленный крик, он отшатнулся назад и упал на колени. Испытал ли он страх перед духом гвоздя, или его сбило с ног невидимое, притаившееся в нем зло? Адика быстро убрала гвоздь в кожаный мешочек. Мужчина с трудом поднялся на ноги, но смог лишь отступить к краю каменного круга, как тут же привалился к одному из возвышающихся валунов, склонив плечи, будто под тяжестью обуревавших его эмоций.

Адика собрала все окровавленные одежды и спрятала их в углубление в земле рядом с бронзовым мечом и броней, которые она забрала у Проклятого. Наконец она вернулась к нему.

— Пойдем.

Незнакомец покорно последовал за ней, время от времени обращаясь к своим верным псам, которые шли за ним по пятам, не отставая, но и не обгоняя их. Рядом с ее шалашом он остановился в нерешительности, осматривая сложную конструкцию из палок и веток, стены из шкур животных, соединительные колышки и кожаные ремни, удерживающие все на своих местах.

— Здесь я сплю, — сказала она.

Он так обезоруживающе улыбнулся, что она невольно отвела глаза в сторону.

Неужели Священная заглянула в самые потаенные уголки ее сердца? Движимая охватившими ее чувствами, Адика прильнула к нему и коснулась щекой его нежной щеки. От него едва уловимо пахло кровью, но этот неприятный запах перекрывал аромат свежих, едва распустившихся роз, а его редкая бородка была мягкой, словно лепестки.

Изумленный, он отпрянул назад, щеки его пылали огнем от смущения. Адика, сама ошеломленная своим напором и скоростью, с которой она чуть не потеряла голову при виде этого привлекательного человека, поспешно взобралась на ближайший к ней земляной укрепительный вал, с которого открывался прекрасный вид на деревню и поля, раскинувшиеся далеко внизу, реку и лесок, за которым чернел древний лес, обитель зверей и духов, диких волков и пугливых животных.

Раздался громкий собачий лай. Адика обернулась посмотреть, что случилось, и увидела, что собаки лают за спиной Алана, подталкивая его к ней. Он добродушно потрепал их по мордам, совершенно не испытывая страха перед их огромными челюстями, и последовал за ней; остановившись на полпути, он внимательно осмотрел склон укрепленного вала и насыпанную землю, расположение холма и простирающиеся вокруг него земляные насыпи. После чего неуверенно шагнул к ней и окинул долгим взглядом расположенную внизу деревню, окруженную низким забором, работающих на полях людей, лениво текущую реку и виднеющееся вдалеке, на краю леса, небольшое стадо пасущихся животных. Это была либо юная Урта со стадом коз, либо Деила с отарой овец.

Алан что-то поспешно произнес, но Адика не поняла ни слова, кроме того, что он был взволнован, указывая в сторону деревни, настолько, что начал спускаться вниз, скользя по влажной земле. Сначала она просто не могла оторвать взгляд, наблюдая за тем, как он двигается, уверенно и грациозно, пытаясь спуститься с вала. Он не был могучим, как Беор — одна лишь сила и никакого изящества в движениях, словно бык, неистовствующий в своем загоне; но не было у него и сдержанных, неуверенных движений, присущих Доррену, который был скромен и робок, поскольку из-за болезни не мог трудиться наравне с другими жителями деревни. Алан был молод и здоров, и она всем сердцем желала его, потому что он не боялся ее, потому что он был прекрасно сложен, потому что она была так одинока и что-то большее привлекало ее в нем, чем аромат роз, то, чего она не могла объяснить даже самой себе.

Адика поспешно последовала за ним, а он был настолько внимателен, что подождал ее, а может быть, понял по ее священным атрибутам, что она Почитаемая этого племени, и тем самым выразил свое уважение. Ни один человек не мог даже нечаянно обидеть Почитаемого любого племени.

Все жители деревни сбежались посмотреть на него. Алан удивленно глядел на них, на их лица, их одежду, прислушивался к их вопросам, которые, словно вода, скатывались с него, оставаясь без ответа. Взрослые люди забросили работу на полях, желая увидеть его, а дети столпились вокруг в таком изумлении, что даже невзначай толкали Адику локтями, чтобы лучше рассмотреть нового мужчину. После того как прошел первоначальный страх перед огромными собаками, они тоже окружили их, и, что удивительно, псы внушительных размеров уселись на землю, спокойные, словно волы, с выражением достоинства на умных мордах.

В это хаос, словно разбушевавшийся ветерок, ворвалась раздетая девчушка, Джетси, одна из внучек Орлы.

— Почитаемая! Скорее идите сюда. Матушка Орла зовет вас в дом для родов.

Леденящий душу страх сковал сердце Адики: только одна женщина в деревне должна была в скором времени рожать — ее подруга Вейвара. Она быстро отыскала в толпе своего кузена Уртана.

— Этот человек — друг нашего племени. Окажите ему гостеприимство, достойное чужестранца.

— Конечно, Почитаемая.

Адика бросилась бежать за Джетси. Крученые шнуры, из которых была сделана ее юбка, оплетали ей ноги, отскакивая на каждом шагу, бронзовые пластинки, прикрепленные на концах рукавов, тревожно позвякивали нестройными голосами, возвещая о нависшей опасности. Все время, пока она бежала к дому, Адика непрерывно молилась Толстушке, порой задыхаясь от нехватки воздуха:

— Прошу тебя, Толстушка, пусть она останется жива.

Не допусти того, чтобы моя судьба притянула несчастье на деревню.

Дом, в котором проходили роды, находился в стороне от деревни, на возвышении, вблизи протекающей реки. Он был окружен забором, за который не могли проникнуть рыщущие в поисках пищи свиньи и кабаны, упрямые козы и маленькие дети, мужчины тоже старались обходить его стороной. За воротами возвышалась куча неколотых бревен. Оглянувшись назад на деревню, Адика увидела, что сюда приближается супруг Вейвары в сопровождении своих братьев.

Она закрыла за собой ворота и трижды топнула каждой ногой на пороге дома, где принимали роды, после чего потрясла трещоткой, привязанной к двери, и переступила через порог дома, перешагивая точно над деревянным выступом, чтобы не коснуться его ногой. Свет в комнату поступал только через распахнутую дверь и небольшое окошко для дыма. Вейвара сидела на специальном стуле для родов, погруженная в глубокий родовой транс, глаза ее были полузакрыты, она тяжело дышала и отдувалась, казалось, она находится на грани и сейчас истерически разрыдается, несмотря на успокаивающее, монотонное пение матушки Орлы. Своему первому ребенку Вейвара подарила жизнь три года назад, а всем хорошо известно, что первые и вторые роды самые опасные: если женщина оставалась жива после них, это было словно благословение богов, наложенное на ее и ее силу.

Адика присела на колени около чаши, поставленной сразу у порога дома, и омыла лицо и руки лавандовой водой. Поднявшись на ноги, она по очереди обошла все углы дома для родов, произнося в каждом углу благословения и обмахивая их веточкой можжевельника, тогда как Вейвара продолжала часто и тяжело дышать, а матушка Орла монотонно напевать своим пронзительным голосом. Старшая дочь Орлы Агда покрывала руки растопленным жиром, от которого тоже пахло лавандой, чтобы отогнать прочь злых духов. Агда поприветствовала Адику с должным уважением, и Адика присела на колени рядом с другой женщиной. Джетси присоединилась к ритуалу, с тем чтобы научиться принимать роды, когда ее одногодки станут взрослыми женщинами.

Агда заговорила приглушенным голосом. Немного крови и пены смешались на ее руках с растопленным жиром.

— Благодарю вас, Почитаемая, за то, что вы пришли. — Она не смотрела прямо на Адику, но взглянула на Вейвару, желая удостовериться, что роженица ее не слышит. — Два дня назад, когда я осматривала ее, ребенок располагался головкой вниз. Но сейчас я проверила родовые пути и почувствовала, что ребенок идет ножками вперед. Ей еще рано рожать, но мне кажется, с ребенком что-то не так. — Она склонила голову, осматривая свои руки, после чего смело взглянула Адике в лицо. Из-за тусклого света, едва попадавшего в комнату через дымовое окно, казалось, на лице у нее застыла какая-то маска. — Думаю, ребенок уже мертв, — отрывисто произнесла Агда, будто слова могли застрять у нее в горле. — Надеюсь, вы сумеете сдержать его дух, так чтобы вместе с ним и Вейвара не ушла на Другую Сторону. Вейвара была скрыта от них тенью, ее распущенные волосы, словно накидка, ниспадали с плеч. Пение Орлы стало громче.

— Время пришло, — прошептала Вейвара. Агда встала между коленей Вейвары и жестом обратилась к своей матери, которая держала Вейвару за плечи — она изменила мелодию песнопения, чтобы роженица могла усиленно дышать, выталкивать ребенка и вновь дышать.

Агда осторожно осмотрела родовые пути, в то время как Джетси выглядывала у нее из-за спины, замерев на одной ноге, словно аист; с правого плеча у нее свисала ткань, в которую заворачивали детей.

Адика поднялась на ноги и отошла к порогу, стараясь не поворачиваться к роженице спиной. Прикрепленная к брусу, удерживающему крышу, сверху свисала плетеная корзина из ивовых прутьев, наполненная всевозможными амулетами. Поскольку дом, где принимали роды, был в определенном смысле порталом, соединяющим этот мир с другими мирами, он должен был быть всегда защищен амулетами и ритуалами. И теперь, сняв корзину с крючка, Адика нашла в ней то, что ей было нужно.

С улицы доносились ритмичные удары топора. Адика поняла, что это муж Вейвары обращается к мужской магии, на которую он способен, — он точно и ровно раскалывает бревна в надежде, что ребенок также проложит себе путь из утробы матери.

Вейвара начала неистово фыркать и хрипеть, но Агда сурово сказала:

— Ты должна дышать, тужиться и снова глубоко дышать. Орла помогает тебе, следуй ее ритму.

Адика нашла небольшой горшочек с краской цвета охры и кисточкой из свиной щетины начала рисовать спирали на своих ладонях, после чего тихо подошла к Агде.

— Дай мне свои руки.

Агда засомневалась, но Орла кивнула ей в знак согласия. Глаза Вейвары закатились, и она лишь негромко стонала между вздохами. Адика быстро нарисовала на ладонях Агды знак Толстушки — молодой месяц, символизирующий рождение, и лук Королевы Диких, отпускающий все в свободный полет. Себе на лбу она начертила веточку Старого Хага, желая тем самым привлечь к себе смерть, забрав ее от тех, кому суждено жить.

Веткой рябины Адика нарисовала знаки силы в каждом углу дома; остановившись у порога, она отдернула покрывало, которым была занавешена потайная дверь, и выглянула на улицу. За воротами супруг Вейвары упорно колол дрова, его широкие плечи блестели на солнце, струи пота скатывались по спине, руки уверенно взмахивали топором, все тело его было напряжено.

У него за спиной, несколько смущенный и озадаченный, стоял Алан.

Адика словно стряхнула с себя то состояние оцепенения, в котором находилась, как только увидела его, заметила, насколько он бледный и стройный по сравнению с мужчинами из ее деревни, у которых были округлые лица, мощные плечи и темная кожа, почерневшая от работы под ярким летним солнцем. Ее кузен Уртан положил Алану руку на локоть, будто хотел удержать его, но Алан двинулся вперед, сопровождаемый верными псами, от одного вида которых Уртан был вынужден отойти в сторону. Они были настолько огромные, что не было необходимости рычать или показывать зубы.

— А-а-а! — закричала Вейвара так громко, что ее муж замер с топором в руках и все мужчины, окружавшие его, повернули головы в сторону запретного дома, но тут же отвернулись.

Адика в ужасе отпрянула назад, когда Алан решительно прошел через ворота. Как только покрывало вновь опустилось на потайной проход, в толпе собравшихся за забором раздались громкие крики.

— Родила! — возвестила Орла.

— Еще один! — выкрикнула Вейвара, в ее словах слышались боль и мука, а не радость и облегчение.

Агда взмолилась:

— Толстушка, помоги нам! Еще один вот-вот появится на свет! Почитаемая! Прошу вас, возьмите этого ребенка.

Жизнь оставила его тело.

Адика взяла ребенка на руки и прижала его холодные губы к своим губам; в нем не было жизни, сердце не билось в этом маленьком посиневшем тельце. Едва Адика успела подумать о том, что необходимо найти дух умершего младенца и показать ему тропу, ведущую на Другую Сторону, как между ног Вейвары показалась блестящая головка второго ребенка. Это настолько поразило ее, что Адика отпрянула назад и столкнулась с Аланом, который только что вошел в дом, где проходили роды. Он удачно поддержал ее рукой под спину, чтобы она не упала. Только Джетси видела, как он вошел, но девочка замерла, широко распахнув от удивления глаза, не в силах вымолвить ни слова.

Какое же несчастье принесла Адика в деревню, когда решила привести его сюда? В руках она держала беспомощное тельце ребенка, посиневшее, словно цветок василька, и слабое. Мертвое и потерянное.

Его близнец так легко прошел по родовым путям, словно рыбка, выскользнувшая из мокрых рук. Агда подхватила его, и он тут же громко закричал, показывая всю силу своих легких. Вейвара начала плакать от изнеможения и всех перенесенных мук и болей.

Орла убрала руки с плеч Вейвары и в этот самый момент заметила фигуру человека, стоящего за спиной Адики. Сквозь зубы она прошептала:

— Что это за существо, появившееся здесь среди нас?

Вейвара пронзительно закричала, дрожа всем телом, будто ее сводили судороги.

Агда круто развернулась на пятках и завизжала еще громче, заглушая хныканье младенца:

— Какое проклятие принес он на наши головы?

Не обращая внимания на их слова, Алан нежно взял мертвого ребенка из рук Адики, поднял его повыше и приложил голову к его груди. Некоторое время он внимательно прислушивался, после чего что-то произнес, понизив голос, либо ей, либо мертвому младенцу, либо самому себе, Адика не знала наверняка. Все женщины в ужасе смотрели на него, и близняшка отчаянно кричал, будто протестуя против его действий, тогда как Алан присел на утрамбованный земляной пол и начал растирать маленькое тельце руками.

— Что это за существо? — еще раз настойчиво спросила матушка Орла. Но Адика, охваченная страхом, не решилась ей ответить, она так желала, чтобы в ее последние дни с ней был кто-то рядом, и вот теперь его появление принесло беды и несчастья в ее деревню.

— Смотрите! — прошептала Вейвара.

Мертвый ребенок зашевелился и заплакал. Цвет его тела стал постепенно меняться, исчезал синюшный оттенок, жизнь возвращалась в маленькое тельце, которое становилось розовым и даже красноватым. Алан задумчиво осмотрел новорожденную девочку, после чего поднял ее и передал на руки Вейваре, которая ошеломленно смотрела на него, будто овца, приведенная на место бойни. Живые близнецы были знаком свыше, свидетельствующим о благодати, ниспосланной Толстушкой.

— Ааа! — закричала Вейвара от накатившего приступа невыносимой боли. Не думая, что делает, она передала ребенка обратно на руки Алану, прежде чем с силой вцепиться в родильный стул. Джетси умело завернула второго младенца в кусок ткани.

После того как вышел послед и Агда отрезала от него небольшой кусочек, который Вейвара должна была проглотить, все женщины обернулись в сторону Алана. Он спокойно стоял рядом с Адикой. Та пыталась взять себя в руки, замерев в ожидании первенца.

Но ни слова обвинения не услышала она от матушки Орлы. Агда молча стояла в стороне, у ее ног на большом плоском блюде лежал послед.

Никто не начал ругать незнакомца, никто не поднял руку в ритуальном жесте, чтобы защитить себя от зла, которое он принес с собой, войдя в дом, куда запрещалось заходить мужчинам. Несмотря на то что позволить ему остаться здесь было бы неправильно, у Адики не было сил или желания прогнать его прочь. Он принес с собой свет, даже если просто поднял развевающуюся на ветру шкуру животного, которой был занавешен выход из дома, поскольку сейчас она была закреплена за крюк под потолком над дверным проемом и висела неровно. Розовое пятнышко у него на щеке в этот момент казалось особенно живым, почти сверкающим.

— Что это за существо? — пробормотала матушка Орла еще раз.

— Ребенок был мертв, — произнесла Агда. — Я знаю, что именно так и было, когда я держала его на руках. — Она тоже не могла отвести глаз от Алана, будто он был ядовитой змеей или существом, обладающим невообразимой силой. — Кто же он, если смог вселить жизнь в уже посиневшее тельце ребенка?

Конечно, все стало совершенно очевидно, как только Адика заявила об этом.

— Он мужчина, — объяснила она, глядя на него, тогда как он тоже смотрел на нее. Казалось, Алан был немного смущен и растерян, когда он отвернулся от Вейвары, которую Джетси омывала чистой водой и губкой из связанного тростника. — Он шел в земли мертвых, когда Священная забрала его оттуда и привела ко мне, чтобы он стал моим спутником и верным другом.

Вейвара еще не отошла от долгих родов, поэтому ничего не ответила, если и услышала ее слова. Агда и Орла только слегка покачали головами, тут же приложив руки к ушам, чтобы удостовериться, что ни один злой дух не проник в них вместе с этим дерзким заявлением.

— Да будет так, — сказала Орла. — Если Священная привела его к тебе, значит, она, должно быть, уверена, что он не причинит никакого зла нашей деревне.

— Если он шел в земли мертвых, — произнесла Агда, — тогда он мог встретить душу ребенка, заблудившуюся на этой длинной тропе, и привести ее назад к нам.

Орла закивала головой в знак согласия.

— Только благодаря всемогущей магии можно увести человека с тропы, по которой идут в земли мертвых. Быть может, он уже побывал на Другой Стороне. Он не говорил об этом?

— Он не говорит ни на одном известном мне языке, матушка, — призналась Адика.

— Нет, нет, — возразила Агда. — Никто, побывавший на Другой Стороне, больше не сможет говорить на языке живых людей. Все это знают! Он должен быть твоим супругом, Адика? — Она запнулась, прежде чем продолжить. — Последует ли он туда, куда ведет твоя судьба?

— Да, Священная обещала мне.

— Возможно, — задумчиво произнесла Орла, погрузившись в размышления, — человек, который видит и может поймать заблудшие души, как было с этим ребенком, должен остаться в деревне, когда впереди нас ждет такое сложное время. Тогда он сможет заметить всех злых духов, прилетевших к нам, и прогнать их прочь, чтобы они больше не досаждали деревенским жителям.

— Что ты такое говоришь, матушка? — Агда подозрительно посмотрела на Алана.

— Я поговорю со старейшинами.

— Позвольте, я выведу его на улицу, — быстро произнесла Адика. — После этого я приведу в порядок дом для родов, чтобы Вейвара могла спокойно находиться здесь в течение месяца.

Кровать молодой матери уже была подготовлена и располагалась вдоль одной из стен: деревянный настил был покрыт соломой и тростником, сверху лежали овечьи шкуры и особое шерстяное покрывало с закрепленными на нем веточками рябины, обеспечивающими молодой матери облегчение от болей и защиту. Адика осторожно взяла Алана под руку; все это время он не сводил глаз с младенца в руках Вейвары, но тут посмотрел на нее.

— Пойдем. — Адика указала на дверь.

Алан послушно последовал за ней. Казалось, за этот короткий промежуток времени уже вся деревня узнала о мужчине, который посмел войти в дом, где принимают роды. Теперь все жители деревни столпились за забором, желая увидеть, что же произойдет.

Беор растолкал всех своими мощными плечами и пробрался вперед. Он забрал топор из рук мужа Вейвары и угрожающе поднял и сжал его, заметив, что они вышли из дома.

Подобно быкам и баранам, мужчины всегда узнают своего соперника непонятным для женщин образом.

— Я позабочусь об этом незваном госте, — сказал Беор грубо, когда Адика приблизилась к воротам.

— Он под моей защитой.

Собаки бросились сквозь толпу собравшихся навстречу своему хозяину. Их угрожающие размеры и внешний вид заставили людей в страхе расступиться.

— И, как мне кажется, под защитой духовных проводников.

Один из огромных псов легко толкнул Беора в ногу и негромко зарычал — угроза, но еще не атака. Алан что-то резко сказал собаке, и она села на землю, недвижимая, дожидаясь его, пока Алан стоял с другой стороны забора, оценивающе глядя на Беора, на его широкие плечи и поднятый топор. Под солнечным светом розовое пятнышко, что пылало у него на щеке, когда они стояли на вершине кургана и сейчас, внутри дома для родов, поблекло и превратилось в едва заметную, ничем не примечательную метку на коже.

Уртан спешно выступил вперед и обратился к Беору, понизив голос, увещевая его отойти в сторону. Беор стоял в нерешительности. Адика видела, какая борьба развернулась внутри его и разрывала его на части: его ревность, резкий нрав, гордость и самодовольство вступили в схватку с порядочностью и приличиями, которые отличали людей народа Белого Оленя; они знали — для того чтобы выжить, нужно держаться всем вместе.

— Нет необходимости учинять неприятности, — громко сказал Уртан.

— Я не тот человек, что причиняет беспокойство, — произнес Беор, с горечью глядя на Адику. — Кто этот чужестранец, одетый как Проклятый? Он уже доставил неприятности деревне!

— Отойди в сторону, Беор! — Матушка Орла появилась из дома, где проходили роды. — Пусть не будет никаких столкновений и драк в такой день, как этот, когда в нашей деревне появились живые близнецы, словно щедрый подарок от Толстушки.

Даже Беор не осмелился пойти против слова матушки Орлы и пролить кровь в день, благословенный Толстушкой. Все еще сжимая в руках топор, будто хотел раскроить Алану голову, вместе со своим братом и кузенами он удалился прочь, тогда как толпа собравшихся продолжала разглядывать чужестранца, появившегося среди них.

Алан перебросил ногу через забор и таким образом покинул этот островок запретной земли, показывая своим небрежным отношением, что для него не существует никаких преград. Он не знал, как знала Адика, благословенна ли эта пядь земли, священна или запретна, или это самое обыкновенное место, где расцветает жизнь и наступает смерть. Толпа взволнованно расступилась, давая ему возможность пройти.

— Ты должна подождать здесь, Почитаемая, — обратилась к Адике Орла, как только они подошли к деревенским воротам. — Прошу тебя, не входи в деревню, пока старейшины не вынесут свое решение.

Она созвала старейшин в дом совета, над которым был установлен столб с изображениями предков.

Адика научилась быть терпеливой и ждать спокойно, когда проходила обучение, но она очень удивилась, как терпелив Алан, сидящий рядом с ней. Его собаки улеглись на траву позади него, развалились, высунув языки. Внешне они отдыхали, но всегда были настороже, сам Алан неторопливо изучал раскинувшуюся деревню. Взрослые жители вернулись к своей работе, а дети замешкались, желая получше рассмотреть нового человека, старшие ребята удерживали малышей от необдуманного приближения к чужестранцу.