Рев тысяч голосов был ему ответом. Он подождал, пока снова не наступила тишина. Постоянное присутствие Староматери тяжелым грузом лежало на его плечах.

— Возвращайтесь домой в ваши долины. За долгие осенние и зимние месяцы подготовьте ваши корабли и оружие. Когда угаснет ярость зимних штормов, мы выступим на остров Альбу. Следующим летом, я прошу вас, сражайтесь упорно и часто. Наносите удары там, где можете. Берите что хотите. Шестую часть вашей добычи приносите мне и сообщите, если встретите альбанских колдунов. Я найду их и уничтожу, и, когда наступят эти времена, остров Альба и его богатства будут принадлежать нашему народу. Вот с чего мы начнем.

Они отвечали ему громкими восторженными криками. Более того, они тут же стремительно рассеялись, что было вызвано ожиданием и предусмотрительностью. Все меньше походили они на стадо животных, жаждущих удовлетворить свои минутные потребности, но больше начинали напоминать думающих созданий, умеющих планировать, действовать и побеждать.

Сильная Рука повернулся, чтобы подойти к Старомате-ри, но она уже вернулась в свой зал. Двери были закрыты. В конце концов, ей не было необходимости вмешиваться. Она уже сделала свое заявление, в этот день она разрешила ему выбрать имя: «Сильная Рука возвысится или потерпит поражение, полагаясь только на свою силу».

Он махнул рукой, и Десятый Сын вышел вперед.

— Когда все наши союзники покинут фиорд, пусть те, кому это поручено, идут и опустошают моэринские земли. Пусть они удостоверятся, что в живых больше не осталось ни одного, кто присягал на верность Нокви. Назначьте нескольких скифов охранять побережье и отправьте кого-то из наших братьев, тихих и коварных, путешествовать. Где бы они ни находились, они должны слушать и запоминать. Быть может, даже те, кто присоединились к нам, будут вести какие-то разговоры против нас. Я должен знать, кто эти предатели.

— Все будет сделано. — Десятый Сын кивнул своим верным солатам, и они тут же поспешили унести кресло Сильной Руки. — Есть ли кто-то, кому вы доверяете меньше других?

Сильная Рука задумался.

— Иса. Вождь Арданека, потому что он прибыл, только когда увидел, что все остальные присоединились ко мне. Необходимо отправиться в Моэрин и подготовиться к управлению тем, что останется от этого племени. Но отправь в это путешествие очень внимательных и хитрых эйка. — Одна мысль пришла ему в голову, но, прежде чем озвучить ее, Сильная Рука тщательно продумал все возможные варианты. — Пусть они возьмут с собой слуг, сильных и умных. Может быть, рабы других племен будут более откровенны, чем их хозяева.

Из всех эйка только Десятый Сын не был удивлен, когда Сильная Рука предложил использовать рабов таким странным способом. Десятый Сын склонил голову набок, словно преданный пес, и смотрел на него, будто над чем-то раздумывая.

— Будет сделано, — согласился он. — Но есть еще один способ найти альбанских колдунов. Последние новости об их местонахождении должны быть известны торговцам, плавающим от порта к порту. Несмотря на то что Кровавое Сердце потерял город Хундзе — люди называют его Гент, — все-таки большая часть сокровищ благодаря ему перешла нашему племени. Что-то мы могли бы продать, а те, кто будут этим заниматься, узнают много нового таким способом.

Слова причинили ему такие страдания, словно мрачные тучи заслонили собой солнечный свет. Он не ожидал, что его брат может говорить такие умные вещи.

— Я должен обдумать то, что ты предложил.

Быстрые Дочери отложили в сторону свои собственные дела, то, что так много значило: продолжительность жизни племени. Неудивительно, что они оставили его работать в одиночестве, без внимания. Для них такие дела, как набег и грабеж, борьба и завоевание, были слишком незначащими и обыденными. За тысячу зим скала осталась бы нетронутой, какой была всегда, а вместе с тем его кости и его усилия давно превратились бы в прах.

Сжимая в руке копье, он направился во фьолл. По сторонам виднелись лачуги рабов, сейчас они были пусты, лишь в нескольких из них он заметил оборванных рабов, настолько глупых, что они не покинули своих мест. Так было всегда, когда он направлялся туда: сначала он почувствует запах, а затем увидит их, полдюжины или даже больше, бессмысленно копошащихся в грязи или раскачивающихся из стороны в сторону среди руин, в которые превратились

их старые жилища. Ветхие бараки с пристройками, где рабы провели одну зиму, были разрушены, а древесина и камни использовались для постройки хороших залов. Дьяконисса Урсулина и ее люди работали трудолюбиво в течение тех нескольких недель, что он правил в Рикине.

Повсюду простирались поля, обнесенные невысокими насыпями. Людям-рабам, которые когда-то принадлежали его поверженным братьям, дали немного свободы, но они продолжали находиться под неусыпным надзором его собственных воинов и рабов, которым он доверял. Теперь они трудились на полях, выращивая зерновые культуры там, где это позволяла почва и дренажная система. Выше, на склонах, подросшие дети пасли отары овец и коз, стада крупного рогатого скота, от которых Дети Скал во многом зависели. Рабы на полях и пастбищах заметили, как он прошел, но никто не посмел прекратить работу.

Поля перешли в луговины, за которыми возвышался редкий лес, где преобладали ели, сосны и березы. Дорожка поднималась вверх по склону, там все чаще встречались лишь березки да небольшие кусты вереска, обтрепанные сильными ветрами. Чахлое последнее дерево свалилось, когда он появился на высоком фьолле, на земле скал, мха и ветра. Дул сильный ветер, так что кости и железные прутья, привязанные к копью, начали тревожно биться друг о друга, издавая нервные звуки. Его завязанные волосы растрепались и раскинулись по плечам, будто напоминая о живых волосах, отращенных мерфолком.

Тонкая корка инея покрывала землю. Самая молодая Мудроматерь добилась кое-каких успехов по сравнению с прошлым разом, когда он приходил. Как всегда, он принес ей пожертвование: сегодня это была высушенная часть последа от раба. Пусть это будет символом быстротечности жизни и его нетерпения. Он не остановился, чтобы поговорить с нею, теперь даже краткий обмен репликами мог затянуться надолго. Вместо этого он продолжил свой путь к кольцу Мудроматерей. Издалека они напоминали крепкие столбы, но когда он приблизился, осторожно двигаясь, боясь наступить на витые линии серебристого песка, которыми были отмечены следы ледяных вирмов, он смог точнее различать Мудроматерей. Хотя они сидели недвижимы, словно каменные, изгибы рук, ног и головы оставались видимыми, следы их времени среди изменчивости.

Мудроматери находились в круге. Он приостановился проверить наличие камней в своем мешочке, тем временем вглядываясь в ровное углубление в песке, оказавшееся перед ним. Только Мудроматери знали, что они выращивали под толщей серебряного песка.

Один камешек на каждый шаг, так он осторожно добрался до холма, возвышающегося в центре этого углубления. Гладкий, округлый купол излучал тепло, немного пахло сульфуром, но, только когда он находился там, он был в безопасности от ледяных вирмов, которые населяли мерцающее углубление, вокруг которого собрались Мудроматери. Стоя так в одиночестве, опасаясь того, что находилось вокруг, он осматривал дорожку, по которой пришел, место, где стоял сейчас, и оценивал путь, который лежал впереди.

Листья кружились над углублением, медленно опускаясь на песок. Блестящая прозрачная лапа стремительно высовывалась из песка, хватала лист и вновь скрывалась в толще песка. Так повторялось снова и снова. Ветер вздыхал, обдувая его тело. Вдалеке слышны были грохочущие звуки камнепада, но такие нереальные, будто это был сон. Когда он закрыл глаза, чтобы немного отдохнуть, его встретила все та же унылая и серая пустота.

Алан все еще был далеко, их связь была нарушена.

Он был совершенно один.

Наступила ночь. Стоя неподвижно, словно древний камень, укутанный звездным покрывалом, он услышал разговор Мудроматерей.

«Движение. Юг. Давление. Восток. Сдвиг. Пламя. Течение Реки. На запад. Десять. Расстояния.

Море. Воды. Поднимется.

Слушать.

Земля. Крики. О Земле.

Что. Было. Разведено. Порознь. Возвращения.

Создать. Пространство».

Не только у него возникали новые идеи. Другие среди его людей тоже учились думать. В памяти всплыли слова Десятого Сына: «Мы могли бы торговать. Могли бы узнавать новости от людей в портах».

В давние дни, до того как вражда вождей разъединила племена, во времена правления предков Кровавого Сердца, Дети Скал вели торговлю с племенами людей и, конечно, с рыбаками. Войны за власть и превосходство на многое повлияли не лучшим образом. Богатые урожаи, собираемые рабами, легкость наживы, радость от совершения набегов изменили мироощущение. Зачем торговать, если можно прийти и взять все даром?

Все же от камня, брошенного в спокойную воду, пойдут по воде круги. Так же как племена, постоянно воюющие между собой, никогда не смогут стать сильными, так и клан, основа власти которого грабежи и набеги, не может быть уверен, что удача будет всегда ему сопутствовать. Богатства Кровавого Сердца, несомненно, пригодятся Сильной Руке, но, по сути, все эти сокровища лишь предметы. Они ценны настолько, насколько сами люди это определяют. Конечно, этим богатством он мог воспользоваться. У войны были свои преимущества, и все-таки достичь всего с ее помощью невозможно.

Он стоял в середине углубления и слушал крики проснувшихся чаек. Полоска горизонта начинала светлеть. Так мало значила одна жизнь в бесконечном течении жизни мира, чей срок был отмерен беседами Мудроматерей, а не быстротечными битвами, о которых скоро забывают, ведь они коротки, словно жизни смертных. То, что он продумал и спланировал, не придало ему большей важности, чем любому другому существу на Земле. Быть может, он почувствовал себя более свободным в том, чтобы начать действовать.

Тот, кто контролирует торговлю, следит за движением товара, налогами, которыми облагается тот или иной продукт, тот не выпускает из виду, кто что получает и что куда отправлено. Было много способов выгодно управлять торговлей.

На рассвете Мудроматери впали в состояние дневного оцепенения. Один камешек на каждый шаг, так он проложил себе обратный путь через серебряные пески. Когда он ступил на безопасную землю, день, ставший короче с наступлением осени, уже клонился к вечеру. Он достал свое копье из потайного места, находившегося в расселине высокой скалы, и ступил на тропинку, ведущую из фьоллов в долины. Проходя мимо самой молодой Мудроматери, он передал ей веточку мха и продолжил свой путь.

Над ним пролетела стая крикливых гусей. Невдалеке пустельга поднималась ввысь, медленно скользя по небесной глади. Сильная Рука, удаляясь от фьолла, подошел к березовому леску и начал спускаться вниз, туда, где росли мощные сосны и ели. Вдалеке раздавались частые удары топора. Стук прекратился, и послышался предупреждающий окрик человека. Воздух наполнился треском и грохотом падающего дерева. Ветер далеко унес этот звук, и тот же самый голос громко отдавал какие-то распоряжения.

Заинтересованный, он свернул на тропинку, убегающую в сторону верхних лугов. На расчищенном участке его рабы строили свою церковь.

Она стремительно росла в вышину. Кто-то из них придумал хитрый способ обрабатывать северные деревья, многие из которых были слишком тонкие, чтобы распилить их на доски. Выстроенная из бревен, конструкция была приземистой и выглядела немного странно. Несколько молодых рабов слонялись поблизости, то и дело посматривая на работающих и разражаясь дикими криками. Эти слабоумные животные крутились под ногами, мешали рабочим обрубать ветки с поваленных деревьев, сдирать кору и отмерять бревна с помощью каменных топоров и тесла.

Дьяконисса Урсулина увидела приближающегося Сильную Руку и поспешила ему навстречу. Ее сопровождал человек, который был главным среди рабов, хотя он называл себя просто папа Отто. Одинокая чайка парила в вышине над полем в поисках чего-нибудь съедобного. Ее громкие, резкие крики слышны были далеко в лесу, как вдруг над деревьями появилась еще одна чайка.

— Милорд. — Урсулина пользовалась словами, известными людям, и он спокойно воспринимал их от нее. Даже несмотря на то, что она была человеком, следовательно, очень напоминала зверя, в ней присутствовали сила и достоинство, дарованные Староматерью, поскольку она была единственной из всех рабов, кто не боялся его, и откровенно с ним говорила. — Мы оба знаем, милорд, что вы хорошо с нами обращаетесь. Хотя Господь говорит, что никого нельзя держать на положении раба, мы оба знаем, что рабы есть и в эйка и среди людей. Поэтому мы, ваши пленные, и продолжаем так жить по вашему желанию. Но позвольте спросить вас: это была ваша воля, то, что многих из нас взяли сегодня утром воины Рикин?

— Да, это так. — Хотя Алан больше не занимал все его мысли, он сохранил быструю речь, которой научился в своих снах. — Некоторых из вас, самых сильных и умных, мы взяли в качестве шпионов. Они будут путешествовать с моими воинами и отмечать, насколько те, кто вступили в союз, честны со мной, меняются ли их мысли и речи, когда меня нет рядом. Наши шпионы будут общаться с людьми-рабами из других племен, ведь может так случиться, что кто-нибудь из них, хитрый и умный, услышит то, что от нас постараются скрыть.

— Зачем рабам из других племен говорить правду? — спросил папа Отто.

— Безусловно, так будет распространяться информация, — ответил Сильная Рука. — Они будут надеяться получить такую же долю свободы, которой обладаете вы, пока эйка остаются под моим управлением.

— В том, что вы говорите, есть доля правды, — сказала Урсулина. Она взглянула на Отто, и, не произнося ни слова, они обменялись мыслями на этот счет, понятными лишь другому человеческому существу.

— Кто эти люди, которые здесь работают? — Сильная Рука указал на людей, которые вернулись к работе после непродолжительного отдыха.

— Вы недовольны тем, что мы делаем? — мягко спросила Урсулина. — Какое-то задание, порученное вами или вашими капитанами, осталось невыполненным? Плохо ухаживают за животными? Какие-то поля заброшены или находятся в запустении? Не хватает дров для зимы или древесного угля в кузнице?

— А вы смелы, — сказал Сильная Рука, это восхищало его в ней.

Она улыбнулась, словно прочитала его мысли.

— Вам не на что жаловаться, потому что сейчас, когда вы выполнили вашу часть договора между нами, мы работаем гораздо усерднее.

— Все же меня беспокоят те из вас, кто бесцельно слоняется вокруг, не выполняет никакой работы. Они ненужное бремя. Наступает зима, с ее тяготами и трудностями, самое время избавиться от них.

— Как же мы узнаем их, милорд? — спросил папа Отто.

— Убейте тех, которые ведут себя, словно животные. Я вижу их здесь и там в долине, они не лучше, чем свиньи, грязные, бродят по лесу. Они — паразиты. Ни вы, ни я не нуждаемся в них.

— Среди них нет животных, — парировал Отто. Он был сильным главой людей-рабов, но оказался слаб, потому что боялся убийства. — Сейчас происходит так только потому, что ваши воины обращались с ними, как с животными. Их растили и воспитывали в таких условиях. Они забыли, что значит быть людьми.

— Поэтому они бесполезны для нас, не так ли?

— Нет, милорд, — быстро ответила Урсулина. Она взяла Отто за руку, призывая его тем самым молчать. — Может быть и так, что те из нас, кто были рождены и воспитаны как рабы, в течение многих поколений не знающие, что такое церковное обучение, никогда не смогут работать и говорить, как мы. Но они могут еще пригодиться.

— Каким образом?

— У них будут дети, которых воспитают те из нас, кто не был ограничен рамками рабства. И эти люди будут служить вам так же, как мы, до тех пор, пока вы будете относиться к ним, как к нам. Возможно, те дети будут служить вам даже лучше, чем мы, ведь ничего другого они не будут знать, только преданность и служение вам. Они не будут вспоминать другую жизнь, как это делаем мы.

Она была действительно умным человеком. Он знал, что она воспользовалась словами, чтобы уговорить и обмануть. В его снах — когда у него бывали сны — он видел, что ложь и обман быстро распространяются среди людей. В конце концов, нож есть нож, предмет для укрощения и убийства. Нет никакой необходимости что-то приукрашивать и притворяться, что теперь что-то изменилось, а раньше было по-другому. Все же, возможно, они не могли справиться с собой, подобно рогатому скоту, постоянно жующему жвачку. Они играли словами, льстили и обманывали, потому что это было частью их природы.

— Быть может, вы и правы. Но мне кажется, что многие из рабов не будут размножаться, они никогда этому не научатся. Мне не нужны сломанные инструменты. Через два месяца мои люди отберут этих рабов. К ним присоединится любой, кто не сможет поговорить со мной.

— Два месяца слишком мало, — возразил Отто. — Даже воспитываясь у нас на родине, ребенок не будет говорить до двух-трех лет, а чтобы он заговорил как взрослый, должно пройти не менее пяти или шести. — Отто горел праведным гневом, как люди называют это. Вот почему Сильная Рука обратил на него внимание. — Конечно, если мы должны научить их разговаривать, а также подчиняться простым командам, которые они уже знают, нам необходимо столько же времени, сколько потребуется, что ребенок заговорил, воспитываясь там, где мы родились.

— Я устал от этих споров. Сейчас вы будете слушать то, что я вам скажу. — Он вытянул вперед свои руки, давая возможность им отдохнуть, острые когти рассекли воздух. — Племени Рикин не нужна лишняя обуза. Наш путь неблизок, и все, что мы берем с собой, должно быть полезно. Я не потерплю никаких возражений по этому поводу.

Он остановился, но никто из них не ответил. Возраст Отто всем своим грузом лег на его плечи. Глубокие морщины пересекали его лицо. Резкий зимний ветер и яркое летнее солнце высушили его кожу. Даже волосы его изменили цвет, темно-русый превратился в белый, так, словно он подражал своим эйкийским хозяевам, но Сильная Рука понял, что так с возрастом меняются люди. Дьяконисса Урсулина молча слушала, напряженно всматриваясь вдаль.

— Через два месяца мы отберем людей-рабов. Если вы не сможете сделать это, тогда сделаю я. Мой выбор будет жестким, не то что ваш, примите на себя эту ответственность или передайте мне и положитесь на мое решение.

Урсулина был столь же постоянна, как и терпелива.

— Позвольте, милорд, единственную просьбу.

Он был утомлен этой беседой. Ему было противно видеть хныкающих, грязных рабов, от которых было меньше пользы, чем от коз и рогатого скота, потому что мясо их было слишком кислое, чтобы его есть. Он предотвратил ее слова резким движением руки. Повернувшись, он занес ногу, чтобы уйти…

Заключенный в белых стенах, он беспокойно пытается вырваться из своей тюрьмы, но слишком слаб, он может лишь толкнуть локтем тюремную стену, прежде чем погрузиться в ванну, наполненную теплой жидкостью, в которой он плавает, снова успокаиваясь. Сознание окутано туманом. Голод притупляется. Формы и мысли крутятся в его голове, постепенно начиная растворяться. Он помнит дпевнее пламя и великий пожар. Это ли не дитя пламени, которого боятся все создания? Голоса шепчут, но он не может понять значения этих слов и тут же забывает, что такое голос. Память умирает. Воды забвения убаюкивают его. Он спит.

Сильная Рука с грохотом ступил на землю, отшатнувшись назад. Он заморгал, словно слабое осеннее солнце светило так ярко, что глаза никак не могли привыкнуть. На него напал леденящий ужас, словно водный поток, окативший все его тело. В нерестовых водоемах каждого племени созревали Дети Скал. Когда-то и он тоже был бессмысленным эмбрионом, купался в водах забвения, ни о чем больше не думая, кроме пищи. В гнездовых водоемах жили те, кто пожирал своих собратьев, чтобы не быть съеденным самому. Те, кто питался, превратились в людей, а те, кто просто старался выжить, вместо того чтобы быть съеденными, остались собаками.

Все же прежде, чем Алан освободил его из клетки Лавастина, он, подобно своим братьям, был рабом, одержимым жаждой убийства, войнами и грабежами, тем, что сводит с ума многих его собратьев. Насколько близко он был к тому, чтобы стать собакой, а не мыслящим существом? Насколько может приблизиться любое создание к бессмысленной дикости, забывая, кем было раньше?

Усилием воли Сильная Рука загнал свой страх обратно. Он слишком долго не купался в тех водах. Он вырвал когтями свой путь к свободе. Алан выпустил его из клетки, и он собирался продолжать жить своей прежней жизнью. Он не позволил бы памяти заснуть, а инстинкту управлять им.

Медленно мир просветлялся вокруг него, так что Сильная Рука снова видел все четко и ясно. Он крепко сжал Древко своего копья. Дьяконисса Урсулина и папа Отто отвернулись в сторону, чтобы он не увидел, что они заметили его слабость. Но даже в этом случае они были поражены, крайне удивлены.

Пусть они не думают, что он изменил свое мнение или колебался.

— Таково мое решение. Я понимаю, что эти безумные — часть вашей семьи, так же как собаки, роющиеся в грязи, мои братья. Если вы сможете позаботиться о них и они не будут мешать работать, я не трону их. Но я накладываю на вас те же самые обязательства, что и тогда, когда мы решили вопрос со строительством дома для вашего бога. До тех пор пока их присутствие не мешает вам выполнять работу, данную вашими хозяевами, пусть они остаются среди вас, если вы желаете. Если мне что-то не понравится, я буду действовать быстро и решительно.

— О большем мы и не могли просить, — произнесла Урсулина, скрепляя сделку.

— Да, — согласился он, — не могли.

Прежде чем он мог заключить еще какие-нибудь опрометчивые сделки, он быстро удалился, хотя его все еще трясло. И все-таки, благодаря своему великолепному слуху, Сильная Рука слышал, что они обсуждали друг с другом, понизив голоса.

— Эти рабы долгие годы служили эйка, выполняя такую работу, как чистка отхожих мест. Мы не должны остаться без этой рабочей силы, ведь если они выполняли бессмысленную работу, значит, смогут делать что-то другое, например строить. Несомненно, мы сможем обеспечить работой каждого человека, даже тех, кто ведет себя не лучше, чем собаки.

Дьяконисса не отвечала. Ему было слышно ее дыхание, вырывающееся из груди. Там, где тропинка уходила в лес, он остановился и прислушался. Ее слова еле-еле доносились до него, тихие, словно вздохи.

— Я служила лорду в Саоне, который был еще менее справедливым, чем этот.

Папа Отто не отвечал.

В тишине Сильная Рука шел по тропинке, ведущей в лес. В словах папы Отто заключалась немалая мудрость, ведь если снять сильных с работы, которую могут выполнять слабые, все только выиграют от этого.

Он слишком поспешно решал вопрос насчет слабоумных рабов. Мудрый лидер предоставляет немалые возможности тем, кто может использовать их во благо, так он должен дать такую возможность Десятому Сыну. Не нужно привязывать тех, кто предан тебе, слишком крепко; их повиновение основано на доверии, а не на страхе.

Его рабы не предали бы его, даже если бы время от времени думали о восстании и свободе. У него не было необходимости говорить или действовать как-то иначе, чем это было. Они знали, какие были бы последствия, если бы они подвели его, и знали, что будет с ними, если его власть над фиордом Рикин закончится.

В их интересах было помогать ему оставаться сильным.

— Что-то сверхъестественное, — сказал Инго той ночью у походного костра тоном человека, который уже говорил это вчера и собирается повторить завтра. — Дождь идет всегда сзади и никогда впереди. По крайней мере, мои ноги не промокли.

— Это та ведьма, создающая погоду, — импульсивно ответил Фолквин. — Она посылает дождь на армию куманов, а не на нас.

— Его товарищи яростно зашипели на него, оглядываясь вокруг, будто опасались, что ветер может донести эти слова до той всемогущей женщины, о которой шла речь.

Ханна обхватила кружку руками, отчаянно пытаясь согреться. Несмотря на то что было сухо, ветер на северо-западе обжигал, словно лед.

— Будь осторожен, Фолквин. Мать принца Бояна отлично разбирается в красивых молодых людях и берет их к себе на службу, возможно, ты бы ей понравился, если бы она тебя увидела.

Инго, Лео и Стефан весело посмеялись над ее шуткой, но, быть может, потому что молодые девушки не обращали на Фолквина внимания, ее слова обидели его.

— Так же как ты, «орлица», принцу Бояну?

— Тихо, парень, — отругал его Инго. — Ханна не виновата, что унгрийцы считают ее белокурые волосы символом удачи.

— Все нормально, — быстро ответила Ханна, поскольку Фолквин, казалось, будет долго извиняться за свой дерзкий язык. — Вы не правы, принц Боян хороший человек…

— И несомненно, был бы лучшим, если бы держал руки при себе, — проговорил Фолквин с усмешкой, потихоньку успокаиваясь.

— Если блуждающий взгляд — это худший из его недостатков, то, видит Бог, он лучше, чем многие из нас, — ответил Инго. — Я не могу сказать, что он плохой командир. Если бы не его стальные нервы, наши головы уже давно висели бы, привязанные за пояса куманов.

— Вот если бы принц Санглант командовал нами, — внезапно произнес молчаливый Лео, — мы даже не сомневались бы в победе или просто не стали бы ввязываться ни в какие сражения, видя, что шансы наши невелики.

— О Боже, приятель! — воскликнул Инго, презрительно усмехаясь, как солдат, повидавший раза в два больше битв, чем его самоуверенный товарищ. — Кто же мог предположить, что маркграфиня Джудит упадет замертво и все ее стойкие ряды распадутся? Под ее командованием была треть нашей тяжелой кавалерии. После ее поражения у нас не было никаких шансов. Принц Боян сделал все, что мог, в такой ужасной ситуации.

— Могло бы быть и хуже, — согласился Стивен, но, поскольку его считали новичком, пережившим лишь одно крупное сражение, его высказывание оставили без внимания.

Потрескивал костер. Они убрали почти дотлевшие головешки, внезапно вспыхивающие мелкой россыпью красных огоньков, и Лео подбросил свежих дров в огонь. Со всех сторон пылали другие костры, даже вдалеке, насколько хватало глаза, то тут, то там виднелись горящие точки; Ханна заметила, что все они располагались вдоль дороги, ведущей к Хайдельбергу. Но даже при виде такого множества огней она не чувствовала себя в безопасности. Она медленно потягивала горячий сидр, надеясь, что он растопит лед, сковывающий ее сердце.

Ивара нигде не было видно. Она долго искала его среди отступившей армии Бояна, но так и не нашла. Не было ни одного человека, кто видел его в день сражения, кроме раненого принца, Эккехарда, но тот был так расстроен и раздражен потерей своего фаворита, Болдуина, что был не в состоянии вспомнить, где и когда он видел Ивара последний раз.

— Только Господь знает исход битвы, — тяжело вздохнув, произнесла она. — Нет необходимости переживать из-за того, что уже случилось.

Инго хотел было пошутить, но, увидев ее печальное лицо, передумал.

— Вот, выпей еще немного сидра. Ты вся дрожишь. Какие новости из лагеря принца?

— Принцесса Сапиентия благосклонно приняла симпатии лорда Уичмана, сейчас он восстанавливается от ран, а вы знаете, как принц Боян потакает ей во всем. Что же до Уичмана и его друзей… — Она колебалась, пытаясь по их лицам понять, потрясет ли ее высказывание кого-нибудь. — Иногда мне кажется, что принцесса… в общем, пусть Господь пребудет с нею, больше я ничего не стану говорить на этот счет. Но лучше бы она обращала больше внимания на своего бедного брата.

— Его правая рука все еще не двигается? — спросил Инго.

— Насколько я знаю, она никогда не восстановится, рана была слишком серьезной. Лорд Уичман совершенно невыносим, но ведь это он спас принца Эккехарда от вождя куманов, когда тот уже собирался убить его.

— По правде говоря, — сказал Фолквин, понизив голос, — нехорошо плохо отзываться о принцессе, пусть Господь пребудет с нею, но интересно, знает ли она, что принц

Эккехард делает сегодня вечером в лагере?

— О чем ты говоришь? — потребовала ответа Ханна.

Фолквин колебался.

— Ты бы лучше показал ей, — сказал Инго. — Когда-то сражались по этому поводу, но сейчас наша армия в таком состоянии, что солдаты не могут бороться друг против друга.

— Да ладно тебе, — неохотно произнес Фолквин.

Ханна опустошила свою кружку и передала ее Инго.

Четверо «львов» расположились в том месте, где повозки были составлены в виде подковы, таким образом формировалась преграда, разделявшая основную часть армии и караульных, находящихся несколько в отдалении. Деревянные борта повозок создавали некоторую защиту от крылатых всадников, которые упорно их преследовали, как только они начали отступать на север, пытаясь укрыться от непогоды. Они чувствовали, что ливень следует за ними по пятам, а так как Ханна ехала за Фолквином, ей казалось, будто шторм катится на них. Ветер и дождь бушевали в лесах, оставшихся позади, но ни одна капля не коснулась армии Бояна. Сухая земля, по которой они проезжали, за ними превращалась в непролазное месиво, создавая такие трудности их преследователям, что большая часть армии куманов никогда не смогла бы их догнать и убить.

Такой силой обладала мать принца Бояна, всемогущая волшебница, принцесса кераитов.

Но при всем ее волшебстве, которое, безусловно, им помогало, они провели ужасный месяц после поражения, нанесенного армией Булкезу у древнего кургана. У унгрийцев есть такое изречение: «Побежденная армия словно умирающий цветок, чьи опадающие лепестки остаются лежать на земле». Каждое утро, прежде чем двинуться в путь, они хоронили еще нескольких своих солдат, умерших от ран после перенесенного сражения, их могилы оставались позади, отмечая путь армии. Только твердое командование принца Бояна держало их более или менее в единстве.

Но даже этого было недостаточно, чтобы спасти Ивара.

«Львы» и большая часть легкой кавалерии, оставленной Бояну, теперь находились под командованием второй дочери маркграфини Джудит и отряда ее непобедимых воинов. Леди Берта была единственной из командиров армий Австры и Ольсатии, под началом Джудит, кто не потерял свои отряды в сражении, когда маркграфиня лишилась головы на поле битвы. Тут же в войсках распространился слух, что леди Берта настолько не любила свою мать, что смерть маркграфини скорее обрадовала ее, чем расстроила. Именно к ее лагерю и направились Фолквин и Ханна.