Глава 23

Донесение из Хэмпден-Сидни поступило в шарлоттсвильскую группу расследования менее чем через час после убийства Джорджа Спирко. Спецагент Джек Мэттьюз тут же отмел его как не имеющее отношения к их делу. Убит мужчина, нанесенные ему увечья не носят сексуального характера, и в предыдущих четырех убийствах преступник не пользовался пистолетом. Вскоре после одиннадцати Мэттьюз собирался уже прекратить работу, когда один из офицеров Брейди явился со списком темно-зеленых, с металлическим отливом автомобилей, произведенных Крайслером и купленных в Шарлоттсвиле и его окрестностях.

Список насчитывал триста шестьдесят восемь машин, но им посчастливилось со сто двенадцатым номером. Офицер стучался в дом Джона Малика, владельца «джипа-чероки», но никто не открыл ему дверь. Пожилой сосед, вернувшийся с поздней вечерней прогулки, сообщил ему, что вот уже целый месяц не видит Малика. Он исчез. И слава Богу, что исчез, потому что всю ночь слушал проклятую музыку в стиле кантри, включая свой маг на полную катушку, так, что мог бы разбудить и мертвых. Они могут, сказал он, проверить его магазин на Элливуд-стрит, но, кажется, и он закрыт целый месяц; шесть месяцев назад он заказал книгу о елизаветинских драматургах, но так ее и не получил.

Офицер стал расспрашивать других соседей, поднимая некоторых уже с постели, но никто не мог добавить ничего существенного. Все в один голос заявляли, что Малик держался уединенно, не проявлял особого дружелюбия и даже не отвечал на приветствия при редких встречах с ним.

Исчез месяц назад, повторил про себя Мэттьюз, выслушивая доклад офицера. Время исчезновения крайне подозрительно. Цвет машины — тот самый. И эта любовь к музыке в стиле кантри. Вскоре после того, как начальник полиции Брейди оставил стадион, он вспомнил, что видел знакомые слова в нотах: он бессознательно напевал старую песню в стиле кантри, когда вдруг понял, что это та самая песня.

Мэттьюз хорошо понимал, что располагает очень неубедительными косвенными доказательствами — разрозненными уликами, которые, возможно, никогда не объединятся в одно целое, необходимое для успешного завершения расследования.

Теперь в руках у них было водительское удостоверение трехлетней давности, с фотографией, где Малик был снят с густой бородой и усами, по всей вероятности, давно уже сбритыми, если он в самом деле убийца. Мэттьюз с интересом отметил, что, получая вирджинское водительское удостоверение, Малик наверняка не сдал прежнее удостоверение, полученное в другом штате. Трудно было представить себе, чтобы мужчина сорока трех лет не имел водительского удостоверения, — Мэттьюз сразу заподозрил, что фамилия Малик вымышленная.

Тотчас же была отправлена машина за клерком из налоговой конторы. Его доставили в муниципалитет, чтобы он проверил заявление Малика о выдаче ему лицензии на открытие дела, квитанции об уплате налога на недвижимость. Но это ничего не прояснило, только добавило загадок. Малик приехал в Шарлоттсвиль три года назад и сразу же купил себе дом и магазин, расплатившись наличными. Доход, полученный им от магазина, за три года составлял около восемнадцати тысяч долларов; значит, Малик жил не на эти деньги. Крупная сумма, четыреста тысяч долларов, затраченная на покупку дома и магазина, вероятно, нажита уголовным путем, подумал Мэттьюз, однако не исключено, что она получена вполне законно. Завтра же утром ФБР совместно с налоговой службой начнут расследовать источник доходов этого Малика.

В два часа ночи в одной из комнат полицейского участка, где разместилась группа расследования, все еще горел свет. Развалившись в кресле, Джек Мэттьюз, с осунувшимся лицом и красными от переутомления глазами, выслушивал информацию, полученную из Куантико, где находилась другая группа: в это время ночи и они не спали.

Положив трубку, Мэттьюз встал из-за большого стола, за которым обычно проводились совещания, и стал расхаживать взад и вперед, чтобы размять затекшие ноги. Он взял чашку кофе, но затем, так и не выпив его, поставил ее на место; это была уже седьмая чашка за последние три часа, и кофе казался едким, как электролит, заливаемый в аккумуляторы. Его глаза скользнули по большой доске в передней части комнаты: к ней были прикноплены фотографии изувеченных тел девушек; среди прикрепленных к доске бумаг был и отрывок из песни кантри, который он прочитал в сотый раз, пытаясь проникнуть в его тайный, еще не раскрытый ими смысл.

— Национальный криминальный информационный центр не располагает какими-либо сведениями об этом человеке, — сказал Мэттьюз Брейди, отложив присланный из Куантико документ. — И в наших уголовных досье тоже ничего нет.

— Никто не использовал это имя как вымышленное.

— Никто. Имя Малик не всплывает ни в одном досье. Полное отсутствие данных.

— Может, имеет смысл получить ордер на обыск дома и магазина? — предложил Брейди. — Мы наверняка найдем отпечатки его пальцев. Если Джон Малик — имя вымышленное, на него должно быть криминальное досье, и где-нибудь да найдутся отпечатки его пальцев.

— Для получения ордера на обыск нам нужно хоть какое-то обоснование. А у нас ничего нет.

— А как насчет банковских счетов, кредитных карт, телефонных разговоров?

— Это мы можем испробовать. Утром я испрошу ее у прокурора Соединенных Штатов, — сказал Мэттьюз. — Почему-то я уверен, шеф, что это и есть тот, кого мы ищем. Я хочу, чтобы все ваши люди сосредоточили свои усилия на поисках этого Малика. Пусть они переговорят со всеми, кто только проходил мимо него за эти истекшие три года.

— Я сделаю копии с фотографии на водительском удостоверении и раздам их всем членам группы расследования, — сказал Брейди. — Как с бородой и очками, так и без них.

— Пусть ее покажут во всех больницах, аптеках и магазинах... вы знаете, как это делается.

— Хотите, я объявлю розыск «джипа» по всему штату, — предложил Брейди.

— Да, — сказал Мэттьюз. — Но проинструктируйте ваших людей, чтобы они не пытались задержать «джип». Если они его заметят, то пусть сообщат нам и поддерживают связь, пока мы не вышлем группу слежения. Но ни при каких обстоятельствах они не должны вступать с водителем в конфронтацию.

— Мы могли бы прибегнуть к хитрости, — сказал Брейди. — Заявить, например, что у него не горят задние огни, да мало ли еще что. Подсунуть ему штрафную квитанцию, чтобы получить его отпечатки пальцев.

— Ни в коем случае. Я хочу, чтобы это было сделано по всем правилам. Если убийца он, я не хочу, чтобы он ускользнул благодаря своему профессионализму.

В комнату вошел один из людей Брейди с факсом, только что полученным от полиции Нью-Джерси. Он вручал факс Мэттьюзу с совершенно ошеломленным видом.

— Черт! — выругался Мэттьюз, прочитав факс.

— В чем дело? — спросил Брейди.

Мэттьюз подошел к доске.

— Каковы следующие слова песни?

Брейди на мгновенье задумался, перебирая в уме отрывок песни: «Когда я впервые тебя повстречал, ты мне улыбалась так мило, не знал я, что сердце твое холодно, как лед, холодно, как могила».

— "Не зря говорили подруги ее", — сказал он. — Найдено еще тело?

— В Нью-Джерси. Мэнсфилд.

— В Нью-Джерси? — сказал Брейди. — Но ведь прошло всего восемнадцать — двадцать часов с тех пор, как он выложил тела на стадионе.

— Это не может быть какой-нибудь подражатель. Только одной журналистке удалось узнать о записках, но даже если ей и известно их содержание, она ничего не опубликовала. А говорить о простом совпадении и вообще не приходится.

— Записка со словами «Не зря говорили подруги ее...» была найдена в обычном месте?

Мэттьюз кивнул.

— Увечья напоминают те, что нанесены предыдущим жертвам, только не такие изощренные. По-видимому, убийца спешил.

— Студентка колледжа?

— Они нашли тело всего полчаса назад, и ее еще не идентифицировали.

— Мэнсфилд, Нью-Джерси. Но это же в трехстах или четырехстах милях отсюда?

— В трехстах пятидесяти.

— Это опровергает вашу теорию, что он выискивает лишь местных жительниц и тщательно готовится к их похищению.

— Кто знает, что могут выкинуть эти чудовища. У нас есть лишь общие результаты психологических исследований, основанных на имеющихся у нас досье и беседах с заключенными, — сказал Мэттьюз. — И смена места не такое уж необычное дело. Убийцы-маньяки действуют на довольно обширных территориях. Тэд Банди начал в Сиэтле и закончил во Флориде. Нередко в поисках своих жертв они проделывают по двадцать пять — тридцать тысяч миль в год. Но этот убийца отличается от всех. Обычно, когда такие, как он, меняют место, в убийствах бывает перерыв. Пока они как следует не ознакомятся с новым местом.

— Может, она здешняя студентка, которая поехала домой, а он отправился за ней следом?

— Возможно, — сказал Мэттьюз. — Но скорее всего она попалась ему случайно, когда он занимался какими-то своими делами. Первые четыре убийства совершены с тщательной продуманностью, последнее носит следы спешки. Это означает, что он может действовать по-разному, в зависимости от обстоятельств.

— Вы полагаете, что он уехал навсегда?

— Нет. Судя по всем его поступкам, если бы он предполагал осесть в Нью-Джерси, то не начал бы с убийства, — сказал Мэттьюз. — Он наверняка потратил много энергии, чтобы найти здесь убежище, где может пытать и увечить своих жертв. И ведет себя так, точно не боится, что его поймают. Я чувствую, что он находится в Нью-Джерси по причинам, не связанным с предыдущими убийствами. Но что это за причины?

Мэттьюз покачал головой в полном замешательстве.

— Объявите розыск его «джипа» по всей стране. Те, кто его обнаружат, пусть известят ближайшее отделение ФБР. Я выделю специального человека, чтобы руководил этой работой.

Глава 24

Майк Калли отчаянно пробивался через пламя, чтобы спасти свою жену. Он был всего в нескольких дюймах от ее протянутых рук, но она вдруг исчезла, испепеленная пламенем, которое пожирало его дом и семью. Откуда-то, из языков огня и клубов густого дыма он слышал крики дочери, но не видел ее. Взломав дверь, он увидел в центре гостиной Малика: спокойно улыбаясь и поддразнивая его, тот стоял в кольце огня, который почему-то щадил его. Громко зазвонил телефон, и Калли снова увидел свою жену; по ее лицу катилась одна-единственная слеза. Она манила его к себе, и вдруг ее опять охватило пламя. Выкрикивая ее имя, он бросился на помощь — и тут опять зазвонил телефон.

Когда Калли наконец очнулся от кошмарного сна, он понял, что звонит телефон на тумбочке. Он сел на край кровати, свесив запутавшиеся в простыне ноги, весь в поту и тяжело дыша. Подождал, пока телефон прозвонит еще три раза. За это время его дыхание успокоилось, сердце перестало бешено биться. Ярко-зеленые цифры электронных часов на радиоприемнике показывали четыре двадцать четыре утра.

— Да, — еще сонным голосом отозвался Калли, поднимая с рычага трубку.

— Майк, это Лу, — сказал Грегус.

Калли окончательно стряхнул с себя паутину сна и прочистил горло.

— В чем дело?

— Малик путешествует.

— И куда же он направляется?

— Вчера вечером в одиннадцать тридцать он был в Нью-Джерси.

— Ты уверен? Он едва не столкнул нас с дороги здесь, около семи.

— У меня совершенно точные сведения. Очевидно, у него не было времени получить кредитные карточки на свое новое имя, и он использовал одну из старых. Мы каждый час проверяем компьютерные данные о его расходах и выяснили, что он пользовался карточкой в баре «Ханнигэна», в Мэнсфилде.

— Ты когда-нибудь спишь?

— Да, но мой компьютерный гений любит работать ранним утром. Говорят, что так легче проникнуть в компьютерные системы.

— Послушай, я должен тебе кое-что рассказать, — колеблясь, начал Калли.

— Я знаю о Спирко, — прервал его Грегус — Его жена позвонила куратору в ЦОПП, и их босс тут же информировал меня. Мне не понадобилось специалиста по ракетной технике, чтобы понять, что произошло.

— Прости, — сказал Калли. — Это я подставил его.

— Такое случается с лучшими из нас.

— Если ФБР сопоставит его смерть с убийствами, совершенными Маликом, и начнет изучать его прошлое, оно без особого труда выйдет на Управление.

— Это уже моя забота. А сейчас я хочу, чтобы ты поехал в Нью-Йорк, Бруклин.

— И что там есть, в Бруклине?

— Ресторан «Гардения» на Брайтон-Бич-авеню.

— Объясни подробнее.

— Это место, где собирается русская мафия. В прошлом месяце там появлялись некоторые старые друзья Малика по КГБ. Мы думаем, что именно они участвовали в похищении грузовика с бумагой.

— Ты полагаешь, Малик поехал туда за своей долей денег?

— Я полагаю, что он должен снабдить их необходимыми клише и выехал именно для этого.

— Мне нужно вылететь быстрее, чем обычным коммерческим рейсом!

— В аэропорт Шарлоттсвиль-Альбемарль уже вылетел «Лир» спецрейсом для тебя. Предполагаемое время прибытия — через тридцать минут.

— Мне понадобится машина для разъездов по городу.

— Машина будет ждать тебя у терминала морской пехоты в аэропорту Ла Гардия, когда ты прибудешь.

— Что ты знаешь о приятелях Малика по КГБ?

— Немногое. Но с одним из них ты знаком. Это Виктор Силкин.

Калли сразу же вспомнил Силкина.

— Да, я с ним знаком. Он был майором, участвовал в специальных операциях. Левая сторона его лица парализована, результат огнестрельного ранения. Он как будто постоянно хмурится. Мы хотели его завербовать, но Малик отговорил нас, сказал, что он не примет нашего предложения.

— Он самый. Когда Ельцин пришел к власти, он ушел в подполье, и мы потеряли его из виду. Он выступил не на той стороне во время переворота. Он участвовал в московских операциях российской мафии и, оказавшись здесь, взялся за старое.

— Кто-нибудь следит за ним сейчас?

— Нет. Я убрал людей два дня назад, как только ты включился в операцию.

— Хорошо. Я не хочу, чтобы какие-нибудь операции нью-йоркского отделения мне помешали.

— Перед тобой открытое поле деятельности, — сказал Грегус. — Ты что-нибудь узнал, обыскав дом и магазин Малика?

— Только то, что он очень аккуратно заметает свои следы.

— Если тебе понадобится что-нибудь в Нью-Йорке, только скажи.

Калли положил трубку и продолжал сидеть на краю кровати, вглядываясь в ночную тьму за окном. В его памяти воскрес только что приснившийся ему кошмар; преодолев воспоминание о нем, Калли принял душ и оделся, прежде чем позвонить Хаузер.

Он нашел ее уже на стоянке, за рулем «порша». Бросив свою сумку на заднее сиденье, сел справа от нее.

— Зачем мы едем в Нью-Йорк?

Калли сказал ей, и она криво усмехнулась.

— Отныне мы будем действовать в моих охотничьих угодьях, — заметила она.

— Не зарывайся. Помни: Малик десять лет подпольно работал в Нью-Йорке. Он знает его не хуже, если не лучше, чем ты.

— Весьма сомнительно, — возразила Хаузер. — Думаю, что, получив деньги, он опять возвратится в Шарлоттсвиль. И примется за новые убийства.

— Возможно, — согласился Калли. — Но единственная причина, по которой он оставил ФБР какое-то подобие следов, та, что, когда они наконец установят его личность, он скроется. А чтобы скрыться от Управления и жить, прячась от него, нужны деньги. Большие деньги. Ведь ему надо будет оплатить молчание, безопасность, новый банковский счет, новое лицо, документы.

— Какова сумма, о которой мы говорим?

— Тридцать миллионов.

Хаузер присвистнула.

— Если эту сумму разделить поровну на троих, ему достанется по крайней мере десять миллионов. Сколько денег он получит от того, кто займется их отмывкой? По двадцать, тридцать центов за каждый доллар?

— Ты забываешь, что эти деньги ничем не будут отличаться от настоящих. Он может спокойно ими пользоваться, никому не отдавая. Использовав свои старые связи по КГБ, он сможет отмыть эти деньги через мировую денежную систему. Никто ничего не узнает.

— Доллар за доллар? — сказала Хаузер; она завела двигатель, выехала со стоянки на Северную дорогу 29 и направилась к аэропорту.

— Доллар за доллар, — ответил Калли.

— Да, а как насчет твоего мотоцикла? Он, наверное, все еще в гараже.

— Мотоцикл не мой.

— Ты что, украл его?

— Вроде того. У одного крупного вора, так что тут все о'кей.

Глава 25

Склад помещался на Сёрф-авеню в той части Бруклина, что находится на Кони-Айленде, вблизи известного парка с аттракционами.

Внешне склад явно нуждался в покраске; вывеска — единственное, что осталось от его прежнего владельца, — выцвела, стершиеся теперь буквы некогда гордо провозглашали, что тут помещалась типография компании «Казанов и сын». Единственным выходящим на улицу окном, если можно его так назвать, было вставленное во входную дверь стекло, рядом с раздвигающимися в стороны воротами, но и это стекло закрывал кусок толя. Снаружи склад выглядел пустынным и заброшенным. Внутри же, занимая переднюю часть обширного помещения, стоял скоростной печатный станок, станок для глубокой печати, монотип, резательная и упаковочная машины; за последний месяц все это было тщательно подготовлено к работе. У одной стены виднелись три большие промышленные сушилки, а у ворот возле входной двери — длинный рабочий стол. Сидя на стуле за столом, подперев подбородок руками, крепко спал Юрий Беликов.

В это воскресное утро, в пять тридцать, Малик подъехал к складу и остановил возле него свой «джип»; на нем красовались теперь местные номера штата Нью-Джерси, украденные на стоянке возле бара «Ханнигэна».

По пути в Нью-Йорк он остановился на станции обслуживания, где снял с себя окровавленную куртку и брюки, вымылся и переоделся во все новое, рассчитывая выбросить старую одежду в первую же помойку. Когда он вылез из «джипа» в своем блейзере, серых широких брюках, накрахмаленной белой рубашке с аккуратно повязанным галстуком, он выглядел чересчур нарядно в этом грязном, замусоренном районе.

Боковая улочка, куда выходил фасад склада, была темна и как-то странно спокойна. Входная дверь оказалась заперта. Он заметил мини-вэн Беликова, стоявший там, где он оставил свой «джип», и поэтому смело постучал. Сначала внутри все было тихо. Он постучал во второй раз, сильнее, и наконец послышались шаги.

Все еще не проспавшийся, Беликов открыл дверь и отошел в сторону, пропуская Малика, затем, быстро оглядев пустынную улицу, снова запер замок.

— Я ожидал тебя раньше, — сказал Беликов, маленький, жилистый человечек с мордочкой хорька, быстрыми, подвижными глазами и легкими, вкрадчивыми движениями. Его взгляд редко останавливался на чем-нибудь более чем на одну-две секунды. Закоренелый преступник, он провел десять лет своей жизни в сибирском лагере и привык жить под вечной угрозой смерти. Доверять ему нельзя было ни в чем, если только у него не было страха. А Беликов панически боялся стоявшего перед ним человека.

— Мне пришлось задержаться, — сказал Малик, подавляя легкую усмешку: он все еще испытывал возбуждение, вызванное всей этой историей с Тамми. Он внимательно осмотрел установленное типографское оборудование и задержался на кипе бумаги, лежащей рядом со скамьей. Кипа была менее четыре фута в высоту и два на два в длину и ширину.

— И это все? — спросил Малик. — Такого количества достаточно, чтобы отпечатать тридцать миллионов долларов?

— Если говорить точно, то тридцать два миллиона. Обманчивое впечатление, да? — сказал Беликов. — В кипе десять тысяч листов. Из каждого листа получится тридцать две банкноты. По восемь в длину и по четыре в ширину. Мы будем печатать стодолларовые банкноты. Три тысячи двести долларов из одного листа; из десяти тысяч листов — соответственно тридцать два миллиона долларов.

Малик посмотрел на стоявшие у стены промышленные сушилки.

— А эти зачем?

— Чтобы придать деньгам такой вид, будто они уже были в обращении. Деньги закладываются в барабан вместе с булавками, кусками ткани и пластмассы. Выходя оттуда, они выглядят уже совсем иначе.

— И сколько времени займет их напечатание?

Беликов пожал плечами.

— Часов десять, если я начну прямо сейчас.

Малик посмотрел на часы.

— Значит, ты кончишь в три часа дня.

— Если все пойдет как надо.

— Постарайся, чтобы так и было.

Малик открыл портфель и вытащил оттуда клише, каждое в упаковке, твердой снаружи и мягкой внутри. Он вручил их Беликову, который тут же положил их на рабочий стол, включил яркую, с направленным светом лампу и вставил увеличительное стеклышко в глаз.

Беликов тщательно, во всех подробностях, осмотрел клише. Особенно внимательно изучил печать казначейства и печать федерального резервного банка. И та и другая были выгравированы ясно и отчетливо, без каких-либо погрешностей. Портрет Бенджамина Франклина на лицевой части банкноты был четким и резко отделялся от заднего плана, точно так же, как и Индепенденс Холл[2] на оборотной ее стороне. Так же искусно были сделаны линии и орнаменты по краям.

— Клише просто великолепны, — сказал он. — Лучше я и не видывал.

— Значит, изготовленные нами деньги будут неотличимы от настоящих? — спросил Малик.

— Нам не хватает лишь натуральной зеленой ичерной краски, используемой Бюро клиширования и печати.

Малик нахмурился.

— Твоя краска может быть другого оттенка?

— Нет. Краска будет совершенно идентична. Но у нее не будет магнитных свойств, которыми обладает специальная краска.

— Насколько легко это установить?

— Только в соответствующей лаборатории, — сказал Беликов. — Но никому и в голову не придет усомниться в выпущенных нами деньгах. Ведь мы будем печатать на настоящей бумаге, с помощью высококачественных клише.

— Все фальшивые деньги, печатаемые сейчас, смехотворно низкого качества, — продолжал Беликов. Последние двадцать пять лет он специализировался исключительно на подделке денег и кредитных карточек, поэтому говорил с полным убеждением и авторитетно. — Нынешние фальшивомонетчики используют обычно некачественную бумагу, которую можно отличить на ощупь, и не пользуются клише. Обычно в их распоряжении фотокопировальные машины, или в лучшем случае они применяют офсетный метод, чтобы получить клише с фотографии или с самой банкноты. Как правило, применяют копировальную технику. Сама бумага и изображение при этом такого низкого качества, что любой опытный кассир распознает их с первого взгляда. Бьюсь об заклад, что за последние двадцать пять лет секретная служба не сталкивалась ни с одним случаем употребления клише. И конечно, деньги не печатались на настоящей, предназначенной лишь для этой цели бумаге. Значит, наши деньги будут неотличимы от настоящих и не вызовут никаких подозрений.

— Главное, чтобы ни один банкир не мог их распознать. Когда деньги окажутся в международной денежной системе, их уже нельзя будет ни обнаружить, ни изъять из обращения.

— Уверяю вас, тут не будет никаких проблем.

— Я хочу, чтобы деньги были упакованы в пачки по десять тысяч долларов, — сказал Малик. — И в три часа я вернусь, чтобы забрать их.

— Забрать свою долю, — осторожно поправил Беликов.

— Да, конечно, мою долю. Десять миллионов шестьсот шестьдесят шесть тысяч долларов. Правильно?

— Правильно, — сказал Беликов, несколько успокоившись.

— И я привезу с собой Виктора Силкина, нашего партнера. Мы сможем сразу же разделить деньги.

— А кто заплатит тем, кто ограбил грузовик с бумагой? — спросил Беликов.

— Мы с Виктором рассчитаемся с ними из своих денег, — сказал Малик, прекрасно зная, что три человека, специально доставленные для этого из Москвы, уже получили свое: после того как криминальная секретная служба совершила налет на первый склад, куда была отвезена вся похищенная бумага, Силкин убил всех троих. Их тела, с привязанными к ним гирями, были сброшены в Ямайский залив, и Малик все еще не мог успокоиться, потеряв всю бумагу, кроме одной кипы. Как он считал, это дело загубили три привезенных ими болвана. Счастье еще, что Силкин переправил одну кипу бумаги к Беликову всего за несколько минут до налета секретной службы; если бы не это, они потеряли бы все без остатка.