Глава 9

Громкий, все усиливающийся звук зуммера заполнил собой весь черный четырехдверный седан. Человек, сидевший на переднем пассажирском сиденье, — а именно он определял маршрут следования, — посмотрел на шкалу прибора, смонтированного под торпедо. Стрелка быстро приближалась к предельному уровню.

Сигнал поступал от передатчика, прикрепленного с помощью магнита к автомобилю, за которым они следовали с тех самых пор, как сорок пять минут назад он выехал из Льюисбурга, штат Пенсильвания. Передатчик размером с обычную колоду карт имел дальность действия в пять миль, что позволяло им выдерживать хорошую дистанцию между собой и преследуемой машиной. Усиление и учащение сигнала означало, что они быстро к ней приближаются. Через несколько минут сигнал стал непрерывным, и на жидкокристаллическом дисплее можно было определить, что машина остановилась.

— Сделай эту чертову штуку потише, — сказал водитель, когда звук зуммера стал невыносимо громким.

— Он остановился, — сказал человек, который сидел рядом, и поворотом ручки убавил громкость. — Приблизительно в миле от нас, справа от дороги.

Глаза водителя вернулись к дороге, выбирая место для остановки. Через долю секунды, когда они проезжали мимо заправочной станции, он бухнул кулаком по рулю.

— Сказал тоже, через милю, дубина. Да вот он стоит.

У багажника серого форда «таурус» стоял Майк Калли. Попивая пепси, он заправлял бак.

— На что ему бензин? Ведь он проехал только пятьдесят миль.

— У меня ушло три четверти бака, пока мы ехали от Александрии.

— Говорил тебе, чтобы заправил эту тачку, прежде чем поставить ее у тюрьмы, — сказал водитель.

— В час ночи в этом чертовом городишке, где мы остановились, не работала ни одна заправочная. Какого черта мне было делать, перелить свой, что ли?

— Господи, только бы он нас не заметил.

— Может, и заметил. Остановись где-нибудь впереди. Мы подождем, пока он проедет.

Через десять минут Калли проехал мимо них. От него не ускользнуло ни то, что, проезжая мимо заправочной, двое в черном седане быстро повернули головы в его сторону, ни то, что через полмили этот же самый седан стоял возле закусочной «Макдональдс». Он знал, что Грегус установит за ним наблюдение, по крайней мере на первое время. Так же поступил бы и он сам на его месте.

Когда седан вернулся на шоссе, зуммер стал подавать негромкий прерывистый, с промежутками в пять секунд, сигнал: Калли был где-то на две мили впереди. К югу от Харрисбурга дисплей их радиопеленгатора дал знать, что Калли проехал Пенсильванский пропускной пункт и повернул на восток, к Филадельфии.

— Если он и направляется в Шарлоттсвиль, — сказал водитель, — то не прямым путем.

— Может, надо было сообщить об этом?

— Нет. Посмотрим, как пойдет дальше.

Через девяносто минут Калли проехал следующий пропускной пункт, миновал Филадельфию и направился на юг по шоссе «Ай-95» в сторону Уилмингтона, Балтимора и Вашингтона.

Тот, что сидел в седане рядом с водителем, взял сотовый телефон со скрэмблером и набрал номер оперативного центра в Александрии.

— Если бы он ехал в Шарлоттсвиль, то отправился бы из Харрисбурга на юг по шоссе 81, — сказал он Л у Грегусу. — Это кратчайший маршрут. А он держит путь восточнее.

— Где вы сейчас?

— В штате Делавэр. Примерно в пятнадцати милях к югу от Уилмингтона. На дороге «Ай-95», ведущей на юг.

— Продолжайте следовать за ним, не приближаясь. Мне кажется, я знаю, куда он едет. Его дом находится в Клифтоне, Вирджиния, в тридцати минутах езды к западу от кольцевой дороги, примыкающей к шоссе 66. Если он поедет в другую сторону, дайте мне знать. — Хочет посмотреть в последний раз на свой дом, подумал Грегус. Сентиментальное путешествие? Остается надеяться, что да.

Через двадцать минут, переехав через границу Мэриленда, Калли остановился. Четвертая остановка за последний час. На этот раз ему повезло: на стоянке было полно автомобилей. Он зашел в ресторан и жадно съел свой первый за четырнадцать месяцев настоящий завтрак. Он заказал яичницу из четырех яиц, домашнее жаркое, почти полфунта бекона, блины с джемом и три чашки хорошего крепкого кофе, которого давно уже не пробовал. Он чувствовал себя обжорой. Но сытым обжорой.

Вернувшись на стоянку, Калли прежде всего убедился, что нигде поблизости нет черного седана. Затем начал тщательно осматривать свою машину. Заглянул под Торпедо, под капот, проверил весь моторный отсек, затем опустился на колени и осмотрел днище. Ему понадобилось меньше десяти минут, чтобы найти передатчик, укрепленный за задним бампером. Он сунул его в карман и прошелся по стоянке, подыскивая что-нибудь подходящее.

В дальнем углу стоянки стоял большой прицеп-дача. На нем были нью-хэмпширские номера, а на заднем бампере красовалась наклейка с надписью:

МЫ ПРОМАТЫВАЕМ НАСЛЕДСТВО,

ПРЕДНАЗНАЧЕННОЕ НАШИМ ДЕТЯМ.

Калли сел за столик под тенистым деревом и подождал, пока из ресторана вышла пожилая парочка и направилась к прицепу. Когда они отпирали переднюю дверь, он прошел мимо них, улыбаясь.

— Отличная дача!

— Спасибо, — сказал пожилой мужчина.

— Это «Эйрстрим»?

— Точно.

— Замечательно, — продолжал восторгаться Калли.

— У вас тоже такой?

— Пока нет. Но может, как-нибудь я...

— Прекрасная вещь, — сказала женщина.

— Куда вы направляетесь? — полюбопытствовал Калли.

— В Северную Каролину, — ответила женщина. — Нагс-Хед. Затем на зиму во Флориду.

— Звучит красиво.

— Нам нравится, — сказала женщина, мило улыбнувшись.

Калли шагнул назад и прикинулся, будто восхищается аккуратным алюминиевым домиком.

— Просто чудесный. На рессорах или амортизаторах?

— Я думаю, на амортизаторах, — сказал мужчина.

— Можно, я посмотрю?

— Пожалуйста.

Калли присел позади домика на колени и, найдя удобное место, прилепил магнитный держатель передатчика.

— На амортизаторах, — сказал Калли, вставая.

— А я что говорил, — сказал мужчина. — Хорошо держит дорогу.

— Счастливой вам поездки, — сказал Калли и, помахав рукой, направился к своей машине.

Дорога, по которой ехал черный седан, была так перегружена, что, кроме автостоянки, куда заехал Калли, остановиться было негде. Однако водитель не решился повторить ошибку, допущенную им у заправочной станции. Он остановился на обочине дороги, не доезжая милю до автостоянки, и включил аварийные огни, ожидая, пока Калли снова поедет дальше.

— Тронулся, — сказал его спутник.

Они подождали, пока прибор покажет, что преследуемый ими автомобиль находится в двух милях от них, затем выехали на шоссе, влившись в общий поток.

— Что-то он медленно тащится, — заметил спутник водителя. — Миль пятьдесят в час.

— Надеюсь, он больше не будет съезжать с дороги, — ответил водитель. — А то от такой езды обалдеешь. У него пробило топливный бак или барахлят почки.

Глава 10

Майк Калли медленно ехал по асфальтированной дороге, которая вилась по сельской местности Вирджинии. Он проезжал здесь тысячу раз и не уставал удивляться ее красоте. И особенно хороша она была сейчас: яркие осенние тона кизиловых деревьев, гикори и кленов оттеняли увядающую зелень пастбищ и живых изгородей вокруг небольших ферм и поместий.

Дом в Клифтоне был для него не просто жилищем. Он был, если можно так сказать, частью его души, далекой от мира его профессиональных занятий. Совершенно особое место, просветляющее мысли, открывающее непритязательным то, что скрыто от высокомерных и занятых только собой. Его убежище, куда он возвращался к Джэнет и Дженни и где обретал любовь, душевный мир и покой, которых нигде больше для него не существовало. Здесь он оживал душевно и физически, освежался и спокойно решал свои проблемы.

Когда он повернул на длинную, окаймленную деревьями подъездную дорожку, ведущую к двухэтажному дому в старом стиле, что-то безжалостно сдавило его грудь. Он остановился на полпути, весь во власти воспоминаний. Вот веревочный гамак, когда-то натянутый им между белым дубом и сахарным кленом, как будто так и приглашающий покачаться. Вот небольшой сарай с сеновалом, где Дженни держала своего пони, а затем лошадь; сейчас его поломанная дверь закрыта. В ограде, которую они сами построили вокруг небольшого манежа, не хватало нескольких железных брусьев. При виде старого дуба, толстый сук которого, словно бушприт, нависал над краем пруда, его губы искривила щемяще-горькая улыбка. В теплые летние дни Дженни любила сидеть на конце этого мощного сука, наблюдая за рыбой и утками, и, гримасничая, смотрела на свое отражение в пруду. Справа от дома виднелась часть огорода, который возделывала Джэнет; он весь зарос сорняками. И у него подкатил ком к горлу, когда он увидел пустую собачью конуру.

Все это время Калли старался не вспоминать о Буббе. Четырнадцать лет назад он подарил Дженни на Рождество этого черного щенка водолаза. После смерти Джэнет Дженни не смогла взять с собой пса в город, где она училась. Адвокат Калли отвез его в общество защиты животных, пообещав, что он лично проследит, чтобы пес был пристроен. Через две недели, не посоветовавшись с адвокатом, его секретарь прислала в тюрьму письмо, где сообщала, что пристроить куда-нибудь старого больного пса оказалось невозможным, поэтому его усыпили. Тринадцатилетний полуслепой, скрюченный артритом пес всю свою жизнь не знал ничего, кроме любви и ласки, и целыми днями грелся у камина, но закончил свои дни в клетке, где спал на дощатом полу, в страхе и смятении, не слыша ласкового слова. И это лишь подчеркивало то, во что была превращена жизнь Калли.

Калли сидел, с дикой силой вцепившись в рулевое колесо. Он стал вспоминать о более счастливых временах и поехал дальше. Остановив машину на кругу перед домом, долго не вылезал из машины, глядя на заколоченные, давно уже выцветшие ставни, которые он как раз собирался покрасить, прежде чем его американская мечта, если таковая действительно существовала, стала настоящим кошмаром. Наконец он вышел из машины и, ощупывая ногой каждую ступеньку, медленно поднялся на крыльцо и прочитал прибитое к передней двери объявление.

Написанное крупными буквами, оно предупреждало всех, кто мог сюда забрести, что данное недвижимое имущество арестовано, по поручению федеральной налоговой службы, налоговым отделом штата и округа и адвокатской фирмой Гудмэна, Робертса и Кинкейда. 18 октября, то есть завтра, состоится продажа с аукциона дома, обстановки, других строений и десяти акров земли.

Калли стоял неподвижно, не сводя глаз с объявления. Гнетущая печаль постепенно сменилась гневом. На этот раз он не смог себя сдержать. Даже не пытался. Сорвал и разодрал объявление на мелкие клочки. Затем достал из багажника рукоятку домкрата и без труда отодрал фанеру, которой было заколочено окно гостиной. Но само окно никак не открывалось. Тогда он разбил стекло, открыл задвижку и поднял окно, чтобы пролезть внутрь.

Медленно, комнату за комнатой, он обошел весь дом, чувствуя себя как пришелец из другого времени. Казалось, ничто не тронуто, все осталось как было. С одной только оговоркой: на каждом кресле, диване, столе, стуле, на каждой картине на стене — некоторые из них были нарисованы Дженни еще в начальной школе, — на каждой семейной фотографии, на полках и столешницах, на каждой книге, каждой безделушке, даже на коллекции чучел животных в спальне Дженни, на каждом кубке и ленте, полученными ею за успехи в плавании, была наклейка с инвентарным номером.

Все, что Джэнет выбирала так тщательно и любовно, все, что превращает обычное жилье в уютное семейное гнездышко, будет продано тому, кто предложит большую цену. Что могут знать чужие люди о той гордости, с какой Дженни показала отцу свою первую, намалеванную пальцем картину, которую он с такой же гордостью окантовал и повесил в своем логове? Что могут они знать об отметках на косяке кухонной двери, которые показывали, как маленькая девчушка превратилась в молодую женщину, о значении бесчисленных царапин, трещин и вмятин, следов прошедших двадцати лет.

Поднявшись наверх, Калли постоял в дверях их обшей с Джэнет спальни, потом вышел и сел на краешек кровати. Взял фотографию с прикроватной тумбочки и долго-долго, борясь с закипающими в глазах слезами, смотрел на нее. Это была последняя фотография Джэнет и Дженни, снятая как раз перед судом. Они обе улыбались ему, подняв большие пальцы и одну из лап Буббы в знак ободрения и поддержки. Он аккуратно отклеил инвентарный номер и пошел в туалет, где снял с полки большую дорожную кожаную сумку. Убрав фотографию в сумку, он стал запихивать туда одежду из ящиков большого шкафа, который он сделал сам во время уик-эндов; все время, пока он работал, Бубба лежал рядом, наблюдая за каждым его движением и терпеливо дожидаясь их вечерней пробежки.

Калли стащил с себя штатскую одежду, которую ему утром выдали в тюрьме, надел старую пару джинсов, свитер с высоким воротом, кроссовки «Найк» и свою любимую кожаную куртку. Затем вытащил ящик и извлек из тайника свой старый запасной полуавтоматический «вальтер» 38-го калибра, с которым объездил весь мир. Из того же тайника достал и четыре фальшивых паспорта, изготовленных Управлением. Все четыре были для разных стран и на разные фамилии, но с его фотографией. Он проверил срок истечения их действия, все будут действительны по крайней мере еще три года. Он бросил оружие и паспорта в сумку, задернул «молнию» й спустился вниз, в кухню.

Он долго смотрел на дверь, ведущую в пристроенный к дому гараж, и наконец решился открыть ее. Медленно вошел и остановился на ступеньке лестницы, ведущей вниз. В дальнем углу все еще стояла старая косилка. Посредине, на подставке, прикрытый брезентом, стоял его «харлей-дэвидсон» с низкой посадкой. Он улыбнулся, вспомнив, как нежно и радостно расцеловала его Джэнет, когда он привез домой мотоцикл. Она поняла, что, купив его, он словно хотел вернуть утраченную юность, тогда как многие, желая того же, заводят романы на стороне. На рукоятке, высовывавшейся из-под брезентового чехла, он увидел болтающийся ярлык. Судя по ярлыку, мотоцикл уже куплен. Его новый владелец Джордж Кинкейд. Его адвокат.

И тут, сам того не желая, он как бы воочию увидел перед собой Джэнет, сидящую в автомобиле, с работающим двигателем, который нагнетал в машину угарный газ. Он тяжело опустился на одну из ступенек лестницы и заметил старый потрепанный чехол с его гитарой, прислоненной к стене; и на нем тоже висел инвентарный номер. Нагнувшись, он открыл чехол и вытащил инструмент. Едва он тронул струны, как из его глаз покатились так долго сдерживаемые слезы.

— Прости, любимая, — мягко шепнул он, задыхаясь от наплыва чувств. — Я так тоскую по тебе.

И тогда он увидел перед собой лицо Джэнет: она улыбалась ему с любовью и состраданием, как в тот день, когда он покинул дом, чтобы отправиться в тюрьму.

— Я так тоскую по тебе, любимая. Один Бог знает, как я тоскую.

Он взял несколько вступительных аккордов, а затем сильным, глубоким ирландским тенором запел «Дэнни, Бой». Эту песню Джэнет всегда просила спеть первой.

— "Вернись, уж лето на луга пришло", — пропел он и зарыдал еще пуще. Он сам не знал, сколько прошло времени, пока тоска и боль не сменились закипевшей в нем яростью. Он встал и расколошматил гитару о цементный пол. И долго стоял, весь дрожа, потеряв над собой контроль, пока наконец не понял, как следует поступить.

Он отпер ворота гаража и распахнул их таким резким рывком, что едва не сорвал с петель. Затем снял чехол с мотоцикла и выкатил его наружу, заметив, к своему удивлению, что аккумулятор сохранил еще достаточно сильный заряд и можно завести двигатель. Однако наклейка о проведенном два дня назад сервисе объяснила эту тайну. Его внимательный и предусмотрительный адвокат позаботился о том, чтобы привести мотоцикл в порядок, прежде чем завтра отогнать его домой.

Калли взял деньги и пакет с информацией и фотоснимками Малика из автомобиля, присланного ему Управлением, переложил все это в сумку и привязал ее к багажнику. Надел на плечо кобуру с девятимиллиметровым полуавтоматическим пистолетом, оставленным для него Грегусом, и возвратился в гараж. Там, в углу около старой косилки, стояли пятигаллонные канистры с бензином. Калли перетащил их в дом. Разлил бензин по полу, обдал им занавески и покрытую чехлами мебель. Бросил канистры в центр гостиной, затем, стоя в дверях кухни, зажег коробку спичек и бросил ее в бензин. Видя ярко вспыхнувшее пламя, он спокойно вышел через кухню в гараж и оттуда во двор.

«Харлей» с ревом ожил и помчался по подъездной дороге. В самом ее конце Калли остановился и, обернувшись, посмотрел на пылающий дом. Дождавшись, пока пламя перекинется с первого этажа на второй, Калли тронулся с места, быстро набрал скорость и стремительно понесся по сельской дороге.

Глава 11

— Где сейчас находится группа наблюдения? — спросил заместитель директора ЦРУ по операциям, даже не пытаясь скрыть обуревающего его гнева.

— Возвращается из Нагс-Хеда, Северная Каролина, — ответил Грегус. — Будет здесь примерно через час.

— Идиоты. Поймались на такой примитивный трюк. Всякий раз, когда преследуемый автомобиль останавливается, а затем возобновляет движение, необходимо приблизиться к нему ровно настолько, чтобы убедиться, тот ли это самый, и лишь потом можно отстать.

— Они еще молоды, — заступился за них Грегус.

— Почему-то я смолоду не делал таких глупостей, — сказал ЗДО и тут же перевел разговор. — Значит, у тебя нет никаких сомнений, что Калли спалил свой дом?

— Ни малейших. Я послал двух людей в Клифтон проверить, не поехал ли он туда, после того как оторвался от группы преследования. Когда они прибыли туда, там уже стояли пожарные машины. Дом горел как факел. А на подъездной дороге стоял «форд», который мы пригнали к тюрьме.

— Чудесно. Просто чудесно. Представляю себе, что будет с директором, когда местные полицейские установят, кому принадлежит машина.

— Об этом мы подумали. Один из тех ребят, которых я туда послал, смышленый малый. Он заметил, что ключ в замке зажигания, и сказал пожарному, что уберет автомобиль. Подальше от греха. В общей суматохе никто даже не поинтересовался, кто он такой. Он спокойно уехал.

— Это не единственная проблема. Задумавшись, кто мог совершить поджог, они сразу же обратят внимание на то удивительное обстоятельство, что дом сгорел в тот самый день, когда Калли вышел из тюрьмы. И как раз через столько времени, сколько нужно, чтобы доехать туда из Льюисбурга.

— Это не выведет их на нас, — заметил Грегус. — Я могу гарантировать, что досточтимый судья Хендрикс сумеет найти убедительные причины для сокращения срока наказания Калли. Уж на нас-то он не рискнет взвалить вину.

— Но ведь полицейские все равно будут охотиться за Калли, — сказал ЗДО. — Кто знает, что он может им сказать, если они задержат его.

— Я уже предпринял кое-какие отвлекающие маневры, — заметил Грегус. — Пустил, можно сказать, небольшую дымовую завесу. Двое автомобилистов, якобы проезжавших мимо, позвонили местному шерифу и сообщили, что видели группу детей, бегущих от дома, когда начался пожар.

— Но они захотят видеть этих автомобилистов.

— На здоровье, — согласился Грегус. — Эти двое работают у меня по контракту. Они живут рядом и по множеству причин могли проезжать мимо в любое время.

— Отличная работа, — сказал ЗДО, не скрывая искреннего восхищения. — Ты просто мастер выворачиваться из трудных положений.

После долгого молчания ЗДО наконец проговорил, обращаясь скорее к себе, чем к Грегусу:

— Мне следовало бы предвидеть это. Если отобрать у человека все, что ему дорого, то ему уже нечего терять, и он становится очень опасным и непредсказуемым.

— Операцию все же можно продолжить, — предположил Грегус.

— Нет, Лу, сворачивай ее. Мы имеем дело с крепким орешком. Пора подсчитывать наши потери.

— Нет, сэр, я не согласен. Калли вынул из машины досье и фото Малика. Если не ошибаюсь, он сейчас на пути в Шарлоттсвиль. Я все еще верю, что он выполнит наш договор. Никогда прежде он не лгал, и не было случая, чтобы он не довел до конца начатую им операцию.

— Но ведь никогда прежде он не сжигал домов.

— Я не уверен, что на его месте не поступил бы точно так же.

— Ты знаешь, что в этом деле замешано слишком много народу, — сказал ЗДО. — Поэтому будем надеяться, что ты прав.

— Готов поставить на кон свою карьеру.

— Ты уже ее поставил.

— Слушаюсь, сэр, — подтвердил Грегус. — Если мыслить логически, первый шаг, который должен сделать Калли, — обыскать дом и магазин Малика, попытаться найти что-то, наводящее на его след.

— Похоже, Калли не руководствуется логикой.

— Я послал в Шарлоттсвиль человека, который должен донести, появится ли он там. Если появится и примется за порученное ему дело, я немедленно установлю за ним постоянное наблюдение.

— А если не появится?

— Установлю наблюдение за его дочерью в Нью-Йорке. Рано или поздно он отправится ее повидать. Тут-то мы на него и выйдем.

— Хорошо, Лу. Бросим кости еще раз. Но если он выкинет какой-нибудь новый фокус, я хочу, чтобы его задержали. Немедленно. Понятно?

— Да, сэр, — сказал Грегус и услышал в трубке сигнал отбоя.

Он спустился на первый этаж явочной квартиры, где были установлены компьютеры и средства связи. Занавески были плотно задернуты. И электронная панель, занимавшая большую часть стены, ярко сверкала зелеными, красными и янтарными огоньками. Примыкающую стену заполняли четыре больших компьютера, цветные экраны которых показывали различную информацию. У одного из них сидел его помощник, большой специалист по компьютерам, из Массачусетского технологического института, привлеченный для этой работы. Звали его Хэк. Имея достаточно времени, Хэк мог проникнуть в любую компьютерную систему, какой бы защитой она ни была снабжена, и обычно не оставлял никаких следов.

— Есть что-нибудь новенькое?

— Ничего сверхважного, — сказал Хэк, не отрывая глаз от экрана. — Я просмотрел все кредитные карточки Малика. Ничего необычного.

— А что ты хотел установить?

— Какие покупки он делал регулярно в окрестностях Шарлоттсвиля. Так можно было бы узнать, где он проводит большую часть своего времени. Выяснить, где его логово, которое вы ищете.

— Нет ли каких-либо квитанций о штрафах за неправильную парковку или превышение скорости?

— Нет. Он тщательно соблюдает все правила, или ему просто везет.

Хэк достал стопку отпечатанных на принтере листов и вытащил один.

— Я также проверил его кредитную карточку на покупку бензина. Тут я кое-что раскопал. Он дважды заправлялся второго сентября. Один раз в Делавэре, другой — в Нью-Йорке, если говорить точно, в Бруклине. Еще дважды четвертого сентября. Один раз в Бруклине, второй раз — в Уоррентоне, Вирджиния. Даты совпадают с временем расследования полицией похищения бумаги, предназначенной для печатания денежных знаков.

— Можно предположить, что наш приятель ездил в Бруклин, чтобы повидать своих русских дружков-мафиози, а через два дня вернулся домой?

— О да, — сказал Хэк и, снова просмотрев пачку, вытащил из нее другой лист.

— Тут у меня для вас кое-что о Джули Хаузер, репортере «Вашингтон пост».

— Я же тебя ясно предупредил, чтобы ты не пытался проникнуть в компьютерную систему «Вашингтон пост»! — взорвался Грегус.

— Я получил эти данные не оттуда, босс, — сказал Хэк. — Я узнал номер ее машины от группы наблюдения. У нее вирджинский номер. В этом штате принято ставить на автомобильных номерах номер страховой карточки. Короткие электронные переговоры с банком данных вирджинской автоинспекции установили, что у Хаузер были нью-йоркские права еще до получения вирджинских. Короче, я связался с Олбани, затем с отделом занятости нью-йоркской мэрии, пользуясь номером ее страховой карточки. Она — бывший полицейский. Нью-йоркский детектив из отдела расследования убийств. Прослужила десять лет, затем вышла в отставку. Хотите ли знать, почему?

Несколько мгновений Грегус молчал, заинтригованный. Затем сказал:

— Да. Выясни о ней все что можно.

— Ну, вы даете, босс, — сказал Хэк с широкой ухмылкой. — Ведь это охватывает всю ее жизнь, вплоть до рождения. А может быть, и историю ее родителей.

— Попытайся ограничить свой размах, — сказал Грегус. — Узнай то, что может пригодиться.

— Хорошо.

— Как насчет записи телефонных разговоров Малика?

— Я как раз хотел это сделать, когда вы вошли.

— Так сделай, прямо сейчас. Если что-нибудь раскопаешь, сообщи, я буду в кабинете.

Грегус зашел в маленький, отделанный панелями орехового дерева кабинет рядом с кухней, сел за стол и надел наушники. Затем нажал кнопку воспроизведения на катушечном магнитофоне и вновь услышал надменный, самоуверенный голос Малика. Он говорил по-американски так же хорошо, как и проверяющий его офицер-американец, может быть, даже свободнее, шире используя разговорные выражения.

Все разговоры Малика с проверяющим, длившиеся более шестисот часов, были записаны на этих катушках. Грегус не имел ни малейшего понятия, каким образом эти разговоры могут пролить свет на теперешнее поведение Малика или его планы, но это было все, чем он сейчас располагал.

Он стал выдвигать ящики стола в поисках коробочки зубочисток, с которыми редко расставался с тех пор, как бросил курить.

В нижнем ящике, на стопке регистрационных журналов, лежала пачка сигарет. Грегус долго смотрел на нее, прежде чем протянул руку. Вот уже десять месяцев, как он бросил курить. В таком напряжении долго не продержишься, подумал Грегус, сдирая прозрачную обертку. Крутанул колесико настольной зажигалки, закурил и глубоко, с наслаждением затянулся, затем удовлетворенно вздохнул, между тем как в наушниках продолжал звучать голос Малика.

Глава 12

С первым проблеском восхода с взлетной площадки около академии ФБР в Куантико, Вирджиния, в воздух поднялся вертолет «Белл Джет Рейнджер». Единственным его пассажиром был спецагент ФБР Джек Мэттьюз. Он пытался вздремнуть во время короткого перелета в Шарлоттсвиль. С того момента, как было найдено первое тело, он позабыл, что существует восьмичасовой рабочий день, а за последние два дня спал всего семь часов. Он был предельно утомлен и физически и умственно. Большую часть предыдущего дня он провел в изматывающей дискуссии с ведущими экспертами из отдела исследования прикладной психологии.

При расследовании убийств, после ареста подозреваемого, в лабораториях ФБР успешно применялись тесты на серологические реакции, анализы ДНК, микроскопическое исследование волокон, снятие отпечатков и другие чудеса криминологии. Но они практически бесполезны при определении типа личности преступника.

Эксперты, специализирующиеся по психологическому профилированию маньяков-убийц, смотрели на те же свидетельства под другим углом зрения. Они исследовали прежде всего психические извращения и выверты. Методы и стиль убийцы, незначительные, как бы не имеющие отношения к убийствам поступки, в которых проявилась его индивидуальность, результаты лабораторных исследований, цветные фотографии тела и того места, где оно было найдено, и все наличные свидетельства — все это рассматривалось не с криминологической, а скорее с психологической точки зрения, как проявления извращенной натуры преступника. Это давало возможность определить тончайшие особенности его «почерка» и подвергнуть анализу его больной ум.

В случае с «Трупосоставителем» — это словцо внушало им отвращение, но его так часто использовала пресса, что они применяли его ради удобства, — надо было ответить на специфические вопросы. Почему убийца так калечит своих жертв? Почему вырезает лишь сердце? Оставляет ли он его себе как некий сувенир? Не проявляет ли он каннибальских инстинктов? (Они полагали, что нет.)

Ритуальны ли наносимые увечья или это плод изощренных психосексуальных отклонений? Почему преступник выбрал именно это место, чтобы выставить тело напоказ? Почему убийца так тщательно скрывает улики, а вместе с тем оставляет записку и сколок краски — вещественные доказательства?

Исследования показали, что маленький комочек красной глины, найденный на сцене амфитеатра, мог быть из любого места на территории в двести квадратных миль вокруг Шарлоттсвиля, а волосы принадлежали жертве. Два вещественных доказательства, оставленные убийцей, едва ли могли принести существенную пользу. Записка была написана на самой обычной бумаге и самым обыкновенным фломастером. Лаборатории ФБР установили, что зеленая краска «металлик» произведена заводом Крайслера: под различными названиями она использовалась для окраски многих моделей лимузинов и фургонов, выпущенных в 1993 году заводами, производящими «крайслеры», «доджи», «плимуты», «иглы» и «джипы». В Шарлоттсвиле, вероятно, продали сотни машин такого цвета, и не было никакой гарантии, что Малик купил ее именно здесь.

Для профилирования личности убийцы был использован весь имеющийся материал. К десяти часам вечера, после четырнадцатичасового совещания, проходившего без перерыва в конференц-зале, куда подавали пиццу, прохладительные напитки и кофе, стал более четко вырисовываться психологический портрет убийцы.