Глава 1

Это было ее любимое время, когда из-за горизонта медленно появляются первые лучи утреннего солнца и в университетском кампусе тихо и пустынно. Она почти пробежала свои положенные пять миль, но испытывала лишь легкую усталость. Она бежала с какой-то особой грацией, словно едва касаясь земли своими длинными ногами. Вот уже и позади широкий пожухший газон, отливающие золотом высокие клены и стройные белые колонны, поддерживающие портик большого кирпичного здания.

Достигнув Мак-Кормик-роуд, она посмотрела на часы и сбавила скорость, переходя на обычный шаг. Внимательно оглядываясь, она глубоко вдыхала прохладный воздух, напоенный ароматами осени. Расстегнув висевшую на боку сумочку, чтобы достать бутылочку с минеральной водой «Эвиан», она притронулась к газовому баллончику, который, как и все другие студентки, всегда носила с собой.

С некоторых пор гнетущее чувство страха вошло в спокойную университетскую жизнь. За прошедший месяц, под покровом ночной тьмы, загадочно исчезли четыре студентки: одну видели в последний раз выходящей из студенческого центра Ньюком Холл, вторую по дороге на фортепианный концерт в старый Кейбелл Холл, а третью и четвертую — пересекающими поздно вечером университетский двор около библиотеки. Итак, одна — каждую неделю. И с тех пор о них ни слуху ни духу.

А ведь все четыре были достойные и вполне порядочные девушки. Никто не требовал выкупа. Никто не признавался в похищении. Полное молчание. Понятно, что это угнетало, вселяя во всех гнетущий страх перед неизвестным.

После исчезновения второй студентки ни одна из университетских дам не выходила одна, куда бы она ни направлялась. С наступлением темноты, возвращаясь в общежитие или отправляясь на автомобильную стоянку, студентка вызывала по телефону одного или двух сопровождающих, которые провожали ее. Университетская полиция утроила число ночных патрульных. И все же исчезли еще две студентки — не поддавшись общей панике, они отказались от сопровождения и дорого заплатили за упрямство и гордость.

Когда молодая бегунья спустилась по ступенькам к дорожке, ведущей в Гаррет Холл, ее пульс и частота дыхания почти пришли в норму. Здесь она повернулась и спустилась по другой лестнице к небольшому амфитеатру, где устроилась в верхнем ряду на каменной скамье, чтобы допить воду и как всегда по утрам посмотреть на восход солнца.

Амфитеатр периодически использовали для выступления заезжих ораторов, театральных трупп и студенческих собраний, но после исчезновения третьей студентки все вечерние мероприятия отложили на неопределенное время. Стены по обеим сторонам сцены были все еще увешаны экстремистскими плакатами феминисток и их противников. Однако без очков близорукая бегунья не могла прочесть, что там написано.

Но в самом центре сцены что-то, чего она так и не разглядела, привлекло ее внимание. Она медленно спустилась вниз, куда еще не проникли лучи солнца. Перед ней, в непристойной позе, лежал, как ей показалось, неодетый женский манекен. Подумав, что это какая-то очередная антифеминистская выходка студентов колледжа, она с отвращением покачала головой. Потом, повинуясь безотчетному импульсу, подошла ближе и, когда пересекла газон перед сценой, отчетливо разглядела лежавшую фигуру. По ее жилам пробежал смертельный холод, и она замерла в безумном страхе. Хотела вскрикнуть, но картина, представшая перед ней, была так чудовищна, что горло ее сжал спазм, и она не издала ни звука. Она замерла на месте, судорожно глотая воздух. Потом душераздирающий крик прорезал утреннюю тишину, заметался по университетскому двору, словно ударяясь о величественные строения, и ему ответило многоголосое эхо.

Глава 2

В шесть сорок три утра в сто десятом номере гостиницы «Кэвелье-Инн», недалеко от Вирджинского университета, на тумбочке рядом с кроватью зазвонил телефон, прервав крепкий сон специального агента ФБР — Джека Мэттьюза. Не умолк еще первый звонок, как Джек уже присел на кровати, скинув ноги на пол, и схватил трубку.

Звонил Нил Брейди, начальник полиции Шарлоттсвиля. Голос его звучал сдержанно, но взволнованно.

— Нашли тело. Изувеченное.

— Сильно?

— Хуже не бывает. Знаешь, где находится амфитеатр Макинтайр?

— Да. Сейчас выезжаю.

Вообще-то Мэттьюз был приписан к ричмондскому отделу ФБР, но сейчас работал в гораздо меньшем шарлоттсвильском отделе, где после исчезновения второй студентки создали особую группу из федеральной, окружной, городской, университетской полиции и полиции штата. Хотя убийства, за некоторыми исключениями, не подлежат юрисдикции федеральной полиции, но когда выяснилось, что вторая пропавшая студентка — двадцатилетняя дочь заместителя директора вашингтонской штаб-квартиры ФБР, это ведомство потребовало для себя необходимых полномочий, поскольку нельзя было исключить похищения.

При столь сложных обстоятельствах вмешательство ФБР было неминуемо, и начальник местной полиции Брейди, хорошо понимая, как вершатся дела в реальном мире, не имел ничего против того, чтобы ФБР возглавило руководство особой группой. Хотя в любых совместных операциях подобного рода и неизбежны разногласия, он был благодарен за оказываемую ему помощь, ибо эта серия преступлений привлекла к себе пристальное внимание средств массовой информации по всей стране.

Под нажимом Вашингтона и самого директора, проявлявшего личный интерес к расследованию, с момента своего приезда в Шарлоттсвиль Мэттьюз вкалывал по восемнадцать часов в сутки. Целых две недели не видел жену и трехлетнюю дочь и не без основания полагал, что его надежда провести со своей семьей уик-энд в Уильямсбурге рухнула, как только позвонил Брейди, а ведь он обещал им это.

Мэттьюз надел ту же рубашку и тот же костюм, что и накануне. Прицепил к поясу револьвер с кобурой и провел рукой по волосам, затем выбежал из своего гостиничного номера на прохладный утренний воздух уже вполне проснувшись. Завязывая на ходу галстук и мысленно проигрывая наихудшие сценарии, он быстро направился к машине.

Через пять минут Мэттьюз подъехал к стоянке около амфитеатра, где уже были две машины «скорой помощи» и — под разными углами — патрульные машины полиции штата и окружной, городской и университетской полиции. Из открытых дверей трех машин слышались радиопереговоры, а две другие так и не выключили своих проблесковых маяков, и они продолжали вспыхивать красными и синими огнями. Мэттьюза покоробило при виде фургона местной телевизионной станции; когда он припарковал автомобиль в узком пространстве, газетный фотограф, следовавший за ним на мотоцикле, резко затормозил, спрыгнул на землю и помчался вокруг здания. На шее у него болталось несколько камер.

Мэттьюз никогда не переставал удивляться, как быстро средства массовой информации реагируют на любое происшествие, связанное с кровопролитием. Они, как стервятники, слетаются на запах крови. На этот раз он понял причину такой оперативности: местные полицейские открыто переговариваются по рациям, и репортеры, караулившие добычу, очевидно, перехватили их сообщения.

Мэттьюз завернул за угол: на нижнем уровне амфитеатра он должен был встретиться с одним из людей Брейди: тот, прикрывая рукой объектив телевизионной камеры, как раз выпроваживал навязчивую женщину-репортера и ее оператора за территорию, окруженную ярко-желтой лентой. Та же участь постигла и газетного фотографа. Здоровенный полицейский в хорошо отглаженной серо-голубой форме преградил ему дорогу и велел вернуться на стоянку.

Около дюжины полицейских и помощников шерифа толклись на газоне перед сценой, затаптывая следы и улики, которые вполне могли там оказаться.

А ведь бывает и хуже, подумал Мэттьюз, хорошо еще, что какой-нибудь местный начальник не позирует перед камерами, поставив ногу на грудь жертвы.

Мэттьюз пробился сквозь группу полицейских, попутно заметив небольшую толпу зевак, уже собравшихся на дорожке перед Гаррет Холлом, над амфитеатром. Временами оттуда доносились крики изумления и ужаса. Опасаясь, что соберется огромная толпа, как только страшная весть облетит университетский двор, Мэттьюз отвел в сторону одного из университетских полицейских и сказал:

— Вызовите подкрепление и отгородите лентой весь амфитеатр. И автомобильную стоянку сзади, — добавил он, предположив, что убийца скорее всего именно туда и ставил машину, чтобы выгрузить жертву.

Мэттьюз хорошо понимал, что после такого нашествия вряд ли удастся найти хоть какие-нибудь улики.

Однако идентифицировать отпечатки ног все равно было бы невозможно: через газон ежедневно проходят сотни студентов.

Никто не знал, где именно совершено преступление и где похищены убитые студентки. Обычная история, характерная для многочисленных преступлений маньяков. Очень часто так и не удается установить ни где они похитили свои жертвы, ни где их убили. А там, куда перевезли тело, уже не найти веских доказательств, ибо у убийцы достаточно времени, чтобы тщательно все обдумать и взвесить. Но сейчас Мэттьюзу оставалось лишь попытаться сохранить то, что еще, возможно, уцелело.

— Не пропускайте никаких машин на автостоянку, — добавил он, когда полицейский повернулся, чтобы идти, — а те, что там стоят, задержите, пока группа осмотра не закончит свое дело. И никто не должен проникнуть за ленту, повторяю, никто, кроме членов ГО.

Мэттьюз поднялся по лестнице на сцену и подошел к Брейди и двум его детективам. Вокруг тела уже была проведена меловая черта, на руки жертвы надеты полиэтиленовые мешочки, чтобы сохранить микроскопические кусочки кожи или волосы, которые могли оказаться под ногтями. Один из детективов как раз закончил фотографировать жертву и прилегающую часть сцены, тогда как другой, предварительно сделав необходимые измерения и велев техническому работнику собрать в пакет любые волоски, волокна, соскобленные кусочки кожи, всевозможные частицы, которые могут оказаться на теле или вокруг него, начертил схему. Теперь оба они стояли, склонившись над патологоанатомом, который начал осматривать тело молодой женщины. Быстрый взгляд убедил Мэттьюза, что Брейди отнюдь не преувеличивает. Хуже, действительно, не могло быть.

Хорошенькая студентка была садистски изуродована. Голова, руки и ноги отрезаны, а затем грубо прикручены к телу тонкой проволокой. Отрезаны обе груди, а соски прикреплены ко лбу над глазами.

Убийца, очевидно, сложил ее, как тряпичную куклу, и привез сюда в большом пластиковом мешке для сбора мусора. Все убитые женщины были примерно одного типа: около пяти футов четырех дюймов роста, стройные, с длинными темными волосами, вес — сто десять фунтов. Чтобы нести их, не требовалось большой силы.

— Что вы там нашли? — спросил Мэттьюз у технического работника, который укладывал пакеты с содержимым в кожаную сумку.

— Несколько частичек красной глины, — ответил тот, — пряди волос, принадлежавших, вероятно, жертве. И это. — Он вручил Мэттьюзу один из пластиковых мешочков. — Я нашел это в разрезе на груди жертвы, сшитом проволокой. Думаю, убийца положил это нарочно на виду.

Мэттьюз посмотрел на плоский кусочек краски размером со среднюю почтовую марку.

— Краска?

— Видимо, да. Пусть ваши ребята из лаборатории поколдуют над этим.

Несколько мгновений Мэттьюз стоял спокойно. Он прошел в академии ФБР курс расследования и психологии и был опытным специалистом по раскрытию так называемых «серийных убийств» и по выслеживанию совершающих их убийц, ибо участвовал в расследовании всех таких убийств, подпадавших под юрисдикцию ричмондского отдела. Большинство местных полицейских довольно редко сталкиваются со зверскими убийствами, но Мэттьюз видел уже много изувеченных тел. И умел казаться спокойным. Но каждое убийство стоило ему частицы души, и он это понимал. На своем опыте он узнал, что сохранять полное профессиональное хладнокровие невозможно. Но он научился подавлять в себе эмоциональные вспышки, не переставая сострадать.

Он натянул хирургические перчатки, предложенные ему одним из городских детективов, и опустился на колено напротив патологоанатома.

— Джек Мэттьюз, ФБР, — представился он.

— Дейв Маурер, патологоанатом из клиники Вирджинского университета, — ответил тот, продолжая свое дело.

Мэттьюз осторожно притронулся к непрозрачной белой пленке около одного из прикрепленных ко лбу сосков.

— Эпоксидный клей? — спросил, он у патологоанатома.

— Похоже, что да.

Глаза Мэттьюза медленно осмотрели тело.

— Никаких пулевых или ножевых ран, травм от ударов?

— Никаких.

С внутренней стороны обеих ляжек были вырезаны круглые куски плоти, по два слева и справа, под самой промежностью. Диаметр аккуратно вырезанных кружков был примерно три дюйма, глубина — одна восьмая дюйма.

— Не знаю, что значат эти кружки, — сказал патологоанатом, перехватив его взгляд. — Никогда не видел ничего подобного.

— Вероятно, там были следы от укусов, — предположил Мэттьюз. — Он вырезал их, чтобы уничтожить оттиски зубов.

Маурер кивнул и продолжил обследование.

Затем Мэттьюз заметил тонкую красную полоску на шее, как раз над проволокой, которой была пришита голова.

— Ее удушили бечевкой или шнурком.

Патологоанатом ничего не ответил. Его губы были плотно сжаты, глаза смотрели мрачно. Вероятно, он впервые столкнулся со зверским убийством.

Ноги жертвы были широко, чересчур широко раздвинуты, руки отходили от плеч под прямым углом. На лодыжках и кистях рук были заметны какие-то следы, возможно, от наручников или веревок.

Пристально рассматривая тело, Мэттьюз нахмурился.

— Что-то не так, — сказал он и только тогда понял, в чем дело. — У нее две левых кисти.

— Если бы только это, агент Мэттьюз, — сказал Маурер слегка надтреснутым голосом. У нее два правых предплечья, две правых ступни. Груди — разные, но я почти уверен, что соски не от этих грудей. Это тело составлено из трех или четырех разных женских тел.

— Господи! — воскликнул молодой городской полицейский, который стоял у лестницы, ведущей на сцену.

— Да, сержант, — сказал Маурер, поднимая взгляд на полицейского. — Остается лишь надеяться, что Он был с ними, утешая их в ниспосланной им беде.

Едва ли Мэттьюз мог бы разобраться сейчас в сумятице своих мыслей и чувств. Он всей душой хотел надеяться, что жертвы были мертвы до их расчленения, но подозревал, что лабораторные тесты докажут обратное. Конечно, он попытается избавить семьи убитых от всех этих кошмарных подробностей, но часть правды неизбежно просочится.

Его мучило сомнение: принадлежит ли какая-нибудь часть тела дочери заместителя директора? Во всяком случае, не голова. По фотографиям, имеющимся у них, а также напечатанным в газетах и показанным по телевидению, он узнал лицо третьей пропавшей студентки, члена женской футбольной команды, если ему не изменяет память. В течение последующих двенадцати часов ее родители, вместе с тремя другими семьями, томящимися в неведении, узнают ужасную судьбу своих любимых дочерей. Не позавидуешь тем, кто сообщит им эту новость по телефону или лично.

Он напомнил себе, что должен сосредоточиться на работе, и отогнал гнетущие мысли. Посмотрел на разрез, сделанный от верхней части груди до лобковой кости, а затем зашитый той же проволокой. Стежки были сделаны с промежутками в три дюйма. Патологоанатом аккуратно раздвинул глубокий разрез в нескольких местах под грудиной.

— Не хватает какого-нибудь органа?

— Сердца, — сказал Маурер. — А может, и других органов, но это я узнаю лишь после вскрытия.

— Я хочу спросить, нет ли там чужого сердца.

— Я сказал, нет сердца. Точка.

Внимание Мэттьюза привлекла поблескивающая, прозрачная серо-голубая пленка, которая покрывала поверхность всего тела. Он осторожно провел указательным пальцем вдоль одного предплечья.

— Кожа холодная и влажная. Вероятно, тело замораживали?

— Если хотите знать квалифицированное заключение, — сказал Маурер, — часа полтора назад это тело находилось в морозильнике. После лабораторных тестов я смогу сказать точнее.

Мэттьюз встал и подошел к Брейди. Оба они ясно понимали значение только что сказанного патологоанатомом.

— Когда было найдено тело? — спросил Мэттьюз. Брейди посмотрел на часы.

— Тридцать пять минут назад. И как раз за десять минут перед этим здесь проходил один из университетских полицейских. Он говорит, что непременно увидел бы тело, будь оно уже на сцене. Солнце еще не успело взойти, и, проходя по газону, он высвечивал фонарем всю сцену.

— Это означает, что тело находится здесь не более сорока пяти минут. Этот монстр сделал свое черное дело меньше часа назад.

— Агент Мэттьюз, — окликнул его Маурер. Он вытащил пинцетом сложенный листок бумаги, воткнутый в вагинальную полость, и протянул его Мэттьюзу.

Мэттьюз осторожно взял небольшой листок за самые уголки и развернул его.

На листке крупным печатным шрифтом были аккуратно выведены слова:

КОГДА Я ВПЕРВЫЕ ТЕБЯ ПОВСТРЕЧАЛ...

Брейди прочитал записку, прежде чем Мэттьюз убрал ее в полиэтиленовый пакет, предложенный ему техником.

Глядя на тело, Брейди покачал головой.

— Он вырезает следы укусов, но оставляет записку и сколок краски. Что это значит? Уж не просит ли он о помощи: остановите меня, пока я еще кого-нибудь не убил?

— Пожалуй, он хочет сказать другое: а ну, попробуйте-ка меня поймать, — сказал Мэттьюз, сосредоточенно глядя куда-то вдаль. — Он играет с нами, диктуя нам условия игры и отбирая для нас вещественные доказательства.

Произнеся эти слова, Мэттьюз задумался. Он повернулся к детективу с камерой, который стоял напротив Брейди, и показал ему, что толпа непрерывно растет, затопив уже все пространство за оградительной лентой. Толпа стояла вдоль Мак-Кормик-роуд, перед Гаррет Холлом, растянувшись полукругом вплоть до Кокки Холла.

— Я хочу, чтобы вы сфотографировали толпу по частям. Сделайте побольше снимков, под разными углами.

— Думаете, он за нами наблюдает? — сказал Брейди, когда детектив покинул сцену.

— Похоже на то.

— Помоги нам Господь, Джек. Это явный маньяк.

— Классический тип садиста, сексуального психопата, — сказал Мэттьюз. — Такой психоз, такая склонность к насилию зреют годами. И он ненасытен в извращениях. К тому же у него богатая фантазия.

— И что все это значит?

— Что это не первые его жертвы. Он проделывал такое и прежде. И скоро снова возьмется за это.

На тротуаре в южном конце Мак-Кормик-роуд, над амфитеатром, в толпе студентов за оградительной лентой стоял высокий, стройный, широкоплечий мужчина с песочно-желтыми волосами, явно за сорок. Лицо — типично славянское, с выдающимися скулами и большими выразительными глазами. Одетый в темно-коричневую твидовую куртку и желтовато-коричневые брюки, он по виду ничем не выделялся среди окружавших его студентов и преподавателей.

Поглощенные тем, что происходит внизу, окружающие не заметили, как он протиснулся вперед, на свободное место, откуда можно было видеть отдаленную сцену. Когда он заметил, как детектив с фотокамерой пересек газон и стал подниматься вверх по лестнице, уголки его рта искривила легкая усмешка. В следующий миг он выбрался из толпы и медленно зашагал прочь.

Глава 3

В ста милях к северу от Шарлоттсвиля, рядом с шоссе в Рестоне, штат Вирджиния, возле капитолия штата, в утренних лучах солнца сверкали зеркальные стекла современного десятиэтажного здания. В первых девяти этажах этого темно-голубого здания помещались консалтинговые и исследовательские фирмы, конторы адвокатов и вашингтонские представительства различных корпораций, имевших дело с федеральным правительством.

Висящий в вестибюле указатель свидетельствовал о том, что весь десятый этаж отведен учреждению, которое именуется «Глобал демографикс». Основные лифты, однако, поднимаются лишь до девятого этажа. Чтобы достичь верхнего, надо воспользоваться другим лифтом, расположенным за углом. Попасть туда через пропускной пункт можно только с помощью магнитной карточки, вставляемой в специальный замок. На десятом этаже, в небольшом вестибюле, всех посетителей встречает вооруженный агент безопасности в штатском, который требует предъявить удостоверение личности. Пройдя эту проверку, посетитель набирает цифры кодового замка на запертой двери и лишь тогда входит во внутреннее святилище Центра операций по помощи перебежчикам — сокращенно ЦОПП, подразделения ЦРУ.

Этот центр составляет специфический отдел значительно большего Управления операциями, которое контролирует деятельность секретных служб ЦРУ. Единственная цель ЦОПП — обустройство четырехсот тридцати шести дезертиров-разведчиков из бывшего Советского Союза, Восточной Европы, Кубы и Китая; они бежали в Соединенные Штаты во время «холодной» войны и сразу же после распада Советского Союза.

Прибывших в Соединенные Штаты дезертиров содержат на тайных квартирах близ Вашингтона, где их подвергают тщательной проверке. Проверка в среднем занимает около восьми месяцев, но может затянуться до года. После этого дезертиры начинают новую жизнь, получают новые фамилии, поселяясь по своему выбору в любом месте, расположенном в пределах континентальных Соединенных Штатов. Большинство перебежчиков, включенных в эту программу, легко приспосабливаются к своим новым занятиям и так же легко входят в новое окружение, не требуя никакого особого надзора; единственная их обязанность — представлять полугодовые отчеты. Но те, что прибыли позже, и те, что занимались самыми тайными операциями, нуждаются в особо пристальном внимании.

Подавляющее большинство перебежчиков, находящихся под контролем ЦОПП, — из бывшего Советского Союза. Как источники информации и аналитики они не слишком ценны, поскольку в персональном составе внутренних и внешних разведывательных служб произошли большие изменения. ЦРУ, однако, обязано поддерживать всех дезертиров до конца жизни, выплачивая им свободный от налогов ежегодный доход в размере шестидесяти тысяч долларов с поправкой на рост стоимости жизни, независимо от того, сколько они зарабатывают на своей новой работе.

Некоторые из перебежчиков, однако, не вполне удовлетворены своей жизнью в Соединенных Штатах; причины — разные, одни страдают ностальгией, другие с трудом приспосабливаются к спокойной, лишенной всякого риска жизни. Попадаются и просто отщепенцы, доставляющие постоянное беспокойство прикрепленным к ним сотрудникам ЦОПП.

Совещание на высоком уровне, происходившее этим утром в конференц-зале начальника ЦОПП, было посвящено Джону Малику, одному из русских перебежчиков, как считали, хорошо адаптировавшемуся. Здесь присутствовали: один из самых могущественных людей в ЦРУ Уильям Чайлдс, заместитель директора по операциям, сокращенно ЗДО, Лу Грегус, глава отдела особых операций департамента разведывательных операций. Том Уолтерс, сотрудник, ответственный за проверку информации, полученной от Малика по его прибытии в Соединенные Штаты, и Джон Куинлан, начальник ЦОПП.

Уильям Чайлдс, коренастый, сурового вида человек, напоминающий облагороженного бульдога, терпеть не мог дураков. Сегодня утром ему позвонил начальник ЦОПП и информировал его о потенциально взрывоопасной, по его мнению, ситуации, что отнюдь не улучшило настроения Чайлдса.

— Хорошо, изложите все по порядку, — сказал Чайлдс, метнув рассерженный взгляд на начальника ЦОПП.

Тот заговорил негромким монотонным голосом, заглядывая в подготовленные им записи:

— Четыре недели назад похищен грузовик компании «Крейн пейперс» — официального производителя бумаги, идущей на изготовление денег. В грузовике было достаточно бумаги, чтобы напечатать восемьсот миллионов долларов пятидесяти— и стодолларовыми купюрами. При использовании соответствующего оборудования эти деньги будут неотличимы от настоящих.

— Какое отношение это имеет к нашему совещанию? — нетерпеливо перебил Чайлдс. Все знали, что Куинлан, если не направлять его в нужное русло, говорит долго и бессвязно.

— В этом преступлении подозреваются члены русской мафии, из Брайтон-Бич, в нью-йоркском Бруклине, — продолжал начальник ЦОПП. — Секретная служба испытывает серьезные затруднения и обратилась к нам с просьбой о помощи. Им нужны имена недавно приехавших русских эмигрантов, которые, по нашим сведениям, сохраняют связь с российской мафией и имеют опыт в печатании фальшивых денег. Их обычные источники не могут дать никакой информации, почему они и заподозрили, что тут действуют новоприбывшие эмигранты. Мы сообщили о трех бывших офицерах КГБ, которые около шести месяцев назад нелегально въехали в страну. Они растворились в землячестве, живущем в Брайтон-Бич. Мы сообщили секретной службе их имена и передали их фото, но не упомянули о Малике.

— Малик был как-то связан с ними?

— Судя по нашим данным, он мог быть связан с двумя из них. Им приходилось служить в одних и тех же отделах. Возможно, что именно от него они и рассчитывали получить необходимые им клише. Наши досье дают основания подозревать, что он участвовал в операциях КГБ по печатанию фальшивых американских долларов и западногерманских марок. Но во время проверки он категорически отрицал это, и мы не уверены, что наши подозрения оправданны.

Через несколько дней секретной службе повезло: один из детективов нью-йоркской полиции получил важную информацию от осведомителя. В одном из складов на бруклинской пристани они нашли большую часть рулонов похищенной бумаги. Однако количество бумаги, необходимое, чтобы напечатать тридцать миллионов долларов, так и не найдено. Не нашли и похитителей.

— Мне плевать на проблемы секретной службы, Джон. Продолжайте.

— Да, сэр, — спокойно продолжал начальник ЦОПП. — Но поверьте мне, важно высветить проблему изнутри. Мы провели наше собственное расследование, чтобы выяснить, знал ли Малик об ограблении и не припрятаны ли у него где-нибудь клише. Мы послали прикрепленного к нему сотрудника в Шарлоттсвиль, чтобы тот допросил Малика. Он так и не нашел его.

— Не нашел? Он уехал из города? Исчез?

— Видимо, да. У него есть небольшой магазинчик около университета, где он торгует подержанными учебниками и всякими письменными принадлежностями, нужными студентам. На двери висит объявление, что магазин временно закрыт. Мы установили, что уже две недели его там не было. Его дом находится в нескольких кварталах оттуда — там его тоже нет. Вся обстановка на месте, но из одежды мало что осталось. По компьютеру мы проверили его банковские счета и обнаружили, что он недавно закрыл их. За последние четыре месяца он снял более ста двадцати тысяч долларов.

— Наши выплаты?

— Да, сэр. Это все, что осталось после покупки лавки и дома от шестисот тысяч долларов, положенных нами на его имя за те шесть лет, которые он работал нашим агентом у себя в стране. Перебежав к нам четыре года назад, он снова смог распоряжаться деньгами.

Глаза Уильяма Чайлдса сузились.

— Ваши люди все еще его разыскивают?

— Там есть группа, наблюдающая за домом и магазином.

— Немедленно отзовите их, — приказал заместитель директора ЦРУ.

Начальник ЦОПП тотчас же встал из-за стола и подошел к телефону, стоявшему на тумбочке возле двери. Он набрал номер из трех цифр — это была внутренняя линия, — что-то тихо сказал в трубку и вернулся к столу.

ЗДО обратился к Тому Уолтерсу, четыре года назад руководившему проверкой Малика:

— Так вы уверены, что это он убил студенток?

Он вспомнил последние известия по телевидению.

— Си-эн-эн и все местные телевизионные станции все утро прерывали свои регулярные программы сообщениями об обнаружении тела.

— К сожалению, доказательства лишь косвенные, сэр, — сказал Уолтерс, нервно откашливаясь. — Но достаточно убедительные.

— Расскажите о них.

— Примерно через год после того, как Малик прошел проверку и адаптировался к нашим условиям, перед самым неудавшимся августовским переворотом в Москве, прибыл другой наш агент — Борис Новиков. Проверявшие его сотрудники, как всегда, сравнивали информацию, полученную от Малика и других, обращая особое внимание на несоответствия. Узнав, что настоящее имя Малика Николай Лубанов, Новиков сказал, что знает его по меньшей мере десять лет и что по его делу велось длительное расследование.

— По подозрению в убийстве?

— Да, сэр. В течение двух лет в Москве и Киеве было совершено восемь убийств. Малик был главным подозреваемым.

— Убийства зверские?

— Да. Все жертвы — молодые женщины, стройные, небольшого роста, с длинными темными волосами, словом, такие же, как пропавшие студентки. Тела у всех изуродованы, хотя и не до такой степени, как тело, найденное сегодня утром в Шарлоттсвиле.

— Вы располагали этой информацией еще три года назад, — сказал ЗДО, — и все же не приняли никаких мер?

— Проверявшие Новикова сотрудники сочли информацию недостоверной, просто слухом, — ответил Уолтерс. — Однако, попробовав уточнить это обстоятельство, не нашли никого, кто подтвердил бы это обвинение. Во всяком случае, мы смогли установить, что Малика никогда не арестовывали и даже не допрашивали по поводу этих преступлений.

— Но вы же знаете, что он был полковником КГБ, — сказал ЗДО. — И имел могущественных друзей. В те дни местные следователи не посмели бы даже вызвать его к себе, не рискуя тотчас же оказаться в Сибири.

— Но Новиков занимал в КГБ сравнительно невысокое положение, — сказал Уолтерс. — Он мог и солгать, чтобы возбудить к себе интерес. Не исключено также, что он сводил старые счеты с Маликом. К такому заключению пришли проверяющие.

— И вы больше не возвращались к этому?

— К сожалению, я узнал об этом только вчера, — робко произнес Уолтерс. — Когда проверяющие подали свой отчет, кто-то в моем отделе подшил его к данным первоначальной проверки Малика, в досье ЦОПП его нет. Я нашел его, когда стал просматривать всю имеющуюся о нем информацию, пытаясь обнаружить какие-нибудь сведения о том, куда он мог исчезнуть.

— И вы что-нибудь нашли?

— Нет, сэр. Если это он убил студенток, то все еще находится где-нибудь в Шарлоттсвиле или его окрестностях. Утром, по крайней мере, он был еще там.

Несколько мгновений ЗДО сидел молча, глядя в окно на поток автомашин. Его размышления прервал Джон Куинлан, начальник ЦОПП.