Леди Элизабет

– Зачем звонят в колокола?

Мэри потрясенно взглянула на нее и нахмурилась:

– Тебе не объяснили? Колокола возвещают величие Господа.

– Отец Паркер говорит, что звонить в колокола во время мессы неправильно, – невинно заметила Элизабет.

Мэри встревожилась. Она кое-что слышала об отце Паркере, бывшем духовнике Анны Болейн, и она подозревала его в принадлежности к ужасным реформистам.

– То, что он так говорит, – большой грех, – твердо ответила она. – Колокола означают самый священный момент мессы. Идем со мной.

Взяв девочку за руку, она повела ее назад, в пустую часовню, к ограждению алтаря.

– Когда священник стоит перед народом с хлебом и вином, – объяснила она, – он показывает, что случилось чудо, ибо во время мессы, как обещал наш Господь на Тайной вечере, дары хлеба и вина превращаются сами в Его тело и кровь, данные нам во искупление наших грехов.

Элизабет с сомнением взглянула на алтарь, который теперь был пуст, не считая покрова из белого дамаста, роскошного фронтала и золотого распятия.

– Но как это может быть? – спросила она. – Все равно это хлеб и вино. Я пробовала.

Мэри пришла в ужас. Чему только учат ребенка?

– Но это же чудо! – воскликнула она. – Когда их освящают, они по-прежнему кажутся хлебом и вином, но становятся настоящими плотью и кровью Иисуса Христа. Удивительно, что отец Паркер тебе этого не объяснил. Это наша вера.

Решив, что Мэри рассердится, Элизабет предпочла промолчать о том, что отец Паркер говорил ей совсем другое. Ее больше интересовало, как можно пить вино, которое на самом деле кровь, и есть хлеб, который на самом деле плоть. Не слишком приятно и вообще непонятно. С другой стороны, непонятным казалось многое: истории про злобных ведьм, которые творили волшебные заклинания, про короля Персефореста, который превратился в медведя, и про его принцессу Зелландину, проспавшую сто лет. Элизабет начинала подозревать, что все эти предания – выдумка. Но насчет мессы было иначе – раз Мэри и почти все другие взрослые, кого она знала, утверждали, что во время нее происходит чудо, значит так оно и есть, и она, Элизабет, должна в это верить.

Мэри немедленно отправилась к Кэт Чампернаун.

– Я в ужасе от столь вопиющего невежества девочки, – заявила она. – Вы не догадывались? Похоже, отец Паркер не справляется со своими обязанностями. Прошу вас, скажите, что Элизабет хотя бы знает катехизис и «Отче наш».

– Знает, госпожа, – ответила Кэт. – Прошу меня извинить, если я что-то недосмотрела. Я искренне полагала, что священник обучил ее в полной мере.

– Боюсь, не в полной, – возразила Мэри. – Вам следует срочно переговорить с ним до вашего отъезда. Пока же всему необходимому ее будет учить мой духовник. У девочки нет матери, и я за нее отвечаю, а потому намерена проследить, чтобы ее наставили на путь истинный. Советую вам на какое-то время занять ее молитвами ради блага ее души.

– Да, госпожа, – смиренно ответила Кэт, приседая в реверансе.

Но Кэт считала, что к Богу ведет далеко не единственный путь. Едва Мэри вышла за дверь, она не стала заставлять свою беспокойную подопечную томиться на коленях у молитвенной скамьи и четверть часа спустя позвала к себе.

– Давайте послушаем историю, – сказала она. – Сегодня воскресенье, и это будет история про святую. Я расскажу вам про святую Урсулу, поскольку для вас она особенная. Ведь вы родились в Покоях девственниц в Гринвиче, где висят гобелены, повествующие о святой Урсуле и ее одиннадцати тысячах девственниц.

Элизабет устроилась на коленях Кэт. Ей нравилось слушать истории.

Кэт не случайно выбрала именно эту.

– Святая Урсула была британской принцессой, и ее отец нашел ей жениха, – начала она, – но она пожелала остаться девственницей, и потому отец и жених дали ей три года отсрочки.

– Что такое девственница? – спросила Элизабет.

– Незамужняя женщина, чистая и добродетельная, – объяснила Кэт. – И все эти три года святая Урсула плавала по семи морям с другими десятью знатными девственницами, и с каждой было по тысяче девушек.

– На корабле, наверное, было очень тесно! – заметила Элизабет.

– Наверняка, – улыбнулась Кэт. – Но после паломничества в Рим и множества приключений сильный ветер занес их корабль по реке Рейн в германский город Кельн, где жили нечестивые язычники, не верившие в Бога. Увидев, что святая Урсула и одиннадцать тысяч девственниц с ней – христианки, они попытались заставить их отказаться от своей веры, а когда это не удалось, предали всех смерти.

Элизабет помолчала, вспомнив, что уже слышала раньше эти слова.

– Всех? – спросила она.

– Всех, – подтвердила Кэт. – Столетия спустя нашли их кости, и Церковь объявила их всех святыми.

– Как… – запинаясь, проговорила Элизабет. – Как их предали смерти?

К такому вопросу Кэт была готова. Лучше, подумала она, если Элизабет узнает об этом от нее, чем от кого-то, верившего в вину Анны Болейн.

– Их одну за другой ставили на колени и отрубали им мечом голову.

– Ужасно, – прошептала девочка.

– Да, но, полагаю, они ничего не почувствовали. Все случилось очень быстро, – заверила ее Кэт.

Элизабет подняла голову, с трагическим выражением лица глядя на гувернантку. Кэт погладила девочку по волосам и посмотрела в ее темные глаза.

– Как… как с моей мамой? – спросила Элизабет.

– Да, дитя мое, – ответила Кэт, продолжая гладить ее по волосам. – Бедная душа, она умерла отважно. И ей не было больно, все кончилось в одно мгновение.

Элизабет снова помолчала.

– Она сделала что-то плохое, – прошептала она.

– Вовсе нет! – твердо ответила Кэт. – Говорили, будто она была неверна королю и замышляла его убить. Но я уверена, все это придумали ее враги, чтобы от нее избавиться, и они сочинили историю, в которую поверил король, ваш отец.

– Кто – они? – спросила Элизабет.

Она умна не по годам, подумала Кэт.

– Некоторые из тех, кто тогда окружал короля.

Кэт не собиралась упоминать имя государственного секретаря Кромвеля, поскольку тот оставался главным королевским советником. Она опасалась, что и без того уже сказала чересчур много.

– И они говорили правду?

Элизабет уже научили – главным образом леди Брайан и леди Мэри, – насколько важно говорить правду. Кэт знала, что ей надлежало быть осторожнее. Последующие ее слова должны были сыграть ключевую роль для будущего благополучия и душевного спокойствия Элизабет, но сказать их следовало так, чтобы они не повредили девочке, если та их где-нибудь повторит.

– Присяжные решили, что да, – молвила она, – и власти королевства сочли королеву Анну виновной. Но многие считали все это лишь поводом от нее избавиться.

По крайней мере, никто не мог этого оспорить. Элизабет, однако, не удовлетворилась ответом Кэт.

– Значит, вы не думаете, что мама делала что-то плохое? – настаивала она.

– Нет, да поможет мне Бог, – прошептала Кэт. – Но если я так скажу, у меня будут большие неприятности, а потому никогда не повторяйте моих слов. Миледи, я убеждена, что ваша мать невиновна. Никогда об этом не забывайте.

– Никогда не забуду, – торжественно заявила Элизабет. – Но ведь это неправильно, что ее предали смерти, если она была невиновна?

– Иногда, дитя мое, невинным приходится умереть. И королям, которым принадлежит власть над жизнью и смертью, приходится делать тяжкий выбор. Уверена, его светлость, ваш отец, считал тогда, что поступает правильно. Вы не должны его винить.

– Вот если бы сказать ему, что он ошибся! – пылко воскликнула Элизабет, но, увидев страх на лице Кэт, поспешила заверить ее: – Обещаю, ничего не скажу, честно.

– Благослови вас Господь, дитя мое, – прошептала Кэт. – Идемте поиграем в мяч. Нужно же иногда отдохнуть от молитв!

– Ваше величество, – заявил императорский посол Шапюи, учтивый чернобровый господин с заостренной бородкой, – леди Элизабет прекрасна, и в том заслуга вашего величества.

– Угу, – буркнул король, которого отвлекала боль в ноге.

Гнойник становился все хуже, и король знал, что скоро его придется вскрыть. Генриха бесила мысль, что он, блиставший среди мужчин и выходивший победителем во всех поединках, теперь был вынужден сидеть взаперти, сражаясь с наступавшей немощью. К тому же он быстро полнел, становясь все неповоротливее; с тех пор как та ведьма изменила ему, поставив под сомнение его мужскую силу, он ни в чем не отказывал себе за столом – и так же поступал бы в спальне, будь у него такая возможность. Вдобавок он переживал из-за того, что его ухаживания отвергла юная герцогиня Миланская, чей соблазнительный портрет побудил его сбросить траурные одежды и попросить ее руки.

– Скажите его величеству, – заявила дерзкая девка, – что, будь у меня две головы, одну я предоставила бы в его полное распоряжение.

Как она посмела! Разве он не стал бы для нее лучшей парой во всей Европе? Впрочем, не важно. Найдутся и другие принцессы. Возможно, стоило подумать о той из герцогства Клевского – как там ее?..

– Никогда не видел столь развитого ребенка, – говорил Шапюи.

Генрих взглянул через зал для приемов туда, где изящно кружилась и приседала его дочь, и понял, что посол прав. Элизабет действительно росла очень красивой и живой девочкой – дочь, достойная отца, да и матери тоже, нехотя признал он. Ей были свойственны тщеславие и кокетство Анны, и даже в столь юном возрасте она могла очаровать любого. И эти черные глаза… Он никогда не смог бы забыть эти манящие черные глаза, ставшие его проклятием…

Когда-нибудь, решил он, он найдет для Элизабет мужа. Несмотря на ее незаконнорожденность, наверняка найдется немало женихов, готовых заключить союз с ее отцом. А пока что она может повисеть приманкой-морковкой – очень красивой морковкой, которая со временем сумеет доставить хлопот любому мужчине.

Вопрос этот, впрочем, отложили в долгий ящик – Генрих был слишком занят переговорами насчет собственного брака и поисками очередного гнезда изменников. По завершении пасхальных празднеств Элизабет снова вернулась в Хансдон вместе с Мэри, где сестра вновь понуждала ее к благочестию и бесконечным молитвам. Девочке казалось, будто она только и делает, что стоит на коленях или сидит за шитьем. Как же она ненавидела это нудное занятие!

Кэт обуздывала мятежный дух Элизабет, но и баловала ее, тайком принося в классную комнату сласти, читая ей захватывающие истории и хохоча вместе с ней над глупыми шутками и напыщенными чиновниками, но в то же время деликатно приучая девочку к порядку.

Уроки Кэт приводили Элизабет в восторг. Вскоре девочка обнаружила, что ей нравится учиться, и оказалась способной ученицей. Каждый день, встав спозаранку, она быстро молилась и завтракала, после чего спешила в классную комнату, чтобы узнать что-то новое об открывавшемся перед ней заманчивом мире.

Кэт учила ее цифрам при помощи счетов и предлагала простенькие задачи:

– Если у меня было пять вишен и две я съела, сколько осталось?

Элизабет считала на пальцах.

– Три! – быстро отвечала она.

– Верно, – улыбалась Кэт, впечатленная способностями девочки.

Кэт учила ее выводить буквы, заставляя писать в тетради строчку за строчкой. Вскоре Элизабет уже умела написать свое имя и очень скоро научилась составлять простые фразы.

Кэт рассказывала о ее монарших предках; Элизабет особенно нравилось слушать про Вильгельма Завоевателя, выигравшего битву при Гастингсе, и королеву Филиппу, успешно выступившую в защиту граждан Кале, но лучше всего была история о том, как дед Элизабет, Генрих Седьмой, победил злого Ричарда Горбуна в битве при Босворте, став таким образом первым королем в династии Тюдоров. Элизабет вздрогнула от ужаса, услышав, как Ричард убил в Тауэре своих племянников-принцев, и решила, что он вполне заслужил свою судьбу. Как же она восхищалась своим победоносным дедом!

Однажды Кэт развернула перед ней карту.

– Это Британские острова, – сказала она. – Вот эта часть – Англия, это Уэльс, а это Ирландия. Ваш отец-король правит всеми тремя.

– А эта часть? – спросила Элизабет, показывая на верх карты и, как всегда, забегая вперед.

– Это Шотландия, и ею правит ваш родственник, король Яков Пятый. А за морем – вот здесь, через Английский канал, – лежит Франция, и ваш отец еще и ее король по праву крови.

– Мой отец – могущественный принц! – восхитилась Элизабет.

Кэт достала другу карту, изображавшую небо с вращающимися вокруг Земли планетами. За ней последовала еще одна, с ярко раскрашенными знаками зодиака.

– Смотрите, это ваш знак, миледи Элизабет, – сказала Кэт. – Вы Дева. Умная, но скромная и, конечно, добродетельная.

– Дева, – повторила Элизабет. – Это значит, я девственница, как святая Урсула?

– Да благословит вас Бог, дитя мое, – именно так, пока вы не выйдете замуж, – улыбнулась Кэт.

– Значит, когда я выйду замуж, я уже не смогу быть Девой? – озадаченно спросило дитя.

– Вы всегда будете Девой, поскольку родились под этим знаком. Но девушка, выйдя замуж, перестает быть девственницей.

– Почему? – не унималась Элизабет.

– Потому что она должна отказаться от своей девственности ради мужа, – ответила Кэт, не желая вдаваться в подробности.

Элизабет вспомнила страшную сказку про терпеливую Гризельду, и мысль, что ей придется от чего-то отказаться ради мужа, девочке не понравилась. Она уже решила, что, когда вырастет, будет делать все, что захочет, и никому не позволит собой командовать.

Больше всего Элизабет нравились уроки танцев. Она с легкостью училась утонченным па рондо, сальтарелло, аллеманды и басса, медленным и величественным движениям паваны, энергичным подскокам и поворотам бурной джиги.

– Браво! – восклицал учитель танцев, и Кэт хлопала в ладоши, восхищаясь изяществом Элизабет, но помня, что девочку не следует баловать, – Элизабет спала и видела, как бы выставить напоказ свои умения.

Кэт, впрочем, не особо удавалось ее обуздать, ибо и ее саму покоряло живое очарование малышки. Когда Элизабет в очередной раз пропускала мимо ушей слабый упрек в постоянном верчении перед зеркалом, Кэт убеждала себя, что королевская дочь должна чувствовать себя уверенно, тем более если ее объявили незаконнорожденной.

В верховой езде Элизабет тоже не было равных. Она быстро объездила своего первого пони, которого вскоре сменила послушная лошадка. Вместе со следовавшими за ней конюхами и ехавшей рядом Кэт она ежедневно каталась по паркам Хансдона, Хэтфилда, Хертфорда, Энфилда, Элсинджа и Эшриджа, по очереди останавливаясь во дворцах, где провела детство, и освобождая дом, когда тот нуждался в уборке. Ей также нравилось сопровождать Кэт в долгих утренних прогулках на свежем воздухе в любую погоду; она пыталась угнаться за гувернанткой, когда было холодно и приходилось ускорять шаг, чтобы согреться.

Дневные часы они обычно посвящали изучению языков.

– Для королевской дочери важно знать разные языки, чтобы общаться с иностранными принцами и послами, – объясняла Кэт, мысленно благодаря своего прогрессивно настроенного отца за то, что тот учил ее французскому, итальянскому, испанскому и голландскому, так что она могла поделиться своими знаниями со своей весьма способной ученицей.

Элизабет училась быстро, и вскоре они уже могли вести несложные беседы на этих языках.

Однажды Элизабет наткнулась на служанку, которая, убирая классную комнату, напевала песню на странном переливчатом наречии.

– О чем ты поешь? – спросила она эту женщину с васильковыми глазами и соломенными волосами, и та поспешно присела в реверансе.

– Это старая валлийская баллада, миледи, – мелодичным голосом ответила служанка. – Она называется «Ллигоден ин и Фелин» – «Мышь на мельнице».

– Красивая песня, – похвалила Элизабет. – Научишь меня?

– О, не знаю, миледи, – смущенно ответила женщина. – У меня много дел.

– Ты должна меня слушаться, – властно заявила Элизабет. – Я дочь короля.

– Да, миледи, конечно, миледи, – пробормотала служанка. – Полагаю, должна.

– Конечно должна! – подтвердила Элизабет. – Ты ведь Бланш, да?

– Бланш Перри, миледи.

– Давай сядем. – Элизабет подвела Бланш к креслу у окна.

Сперва неохотно, а потом все увереннее Бланш принялась учить Элизабет своей песне, строчка за строчкой, пока девочка не запомнила.

– Пойду спою ее Кэт! – воскликнула Элизабет и поспешила продемонстрировать гувернантке свое совершенное владение валлийским.

– Я выучила новую песню! – объявила она. – Сейчас спою.

Кэт присела на скамью, отложив шитье.

– Слушай, – сказала девочка и без запинки пропела валлийскую песню чистым ясным голосом.

Когда она закончила, Кэт восхищенно захлопала в ладоши.

– Где вы этому научились? – удивленно спросила она.

– От Бланш Перри, – ответила Элизабет. – Пусть еще научит меня валлийскому.

– В самый раз для вас, – заметила Кэт. – Ваш дед, король Генрих Седьмой, был наполовину валлийцем, и его предки – древние принцы Уэльса. Он родился в Уэльсе, в Пембрукшире, и фамилия Тюдор, которую носит ваша династия, – валлийская. Я прослежу, чтобы Бланш уделяла вам час-другой в неделю на изучение валлийского языка.

Так оно и случилось. Бланш оказалась не лучшим педагогом, но сумела научить Элизабет песням и стихам, объяснив, что они значат. За проведенные вместе часы Бланш успела привязаться к юной госпоже, столь живо интересовавшейся историей и традициями покоренного народа и оказавшейся такой дружелюбной и покладистой.

Однажды Элизабет подарила ей алую ленту, которая, по ее мнению, красиво бы смотрелась в волосах Бланш. Женщина от избытка чувств лишилась дара речи, а когда к ней вернулась способность говорить, упала на колени.

– Готова служить вам всегда, миледи, да хранит меня Бог! – пылко пообещала она.

Элизабет улыбнулась, ответ Бланш доставил ей немалое удовольствие.

– Так тому и быть! – сказала девочка. – Ты должна остаться при мне.

– Я останусь, даю вам слово! – воскликнула валлийка.

Глава 4

¹⁵³⁹

Когда шестилетняя Элизабет со своей свитой прибыла во дворец Уайтхолл на Рождество, там уже столпился люд. Повсюду царила атмосфера радостного ожидания, и не только из-за предстоящих празднеств.

– Когда же я увижусь с моей новой мачехой? – заявила Элизабет, следуя за главным управляющим в приготовленные для нее апартаменты, окна которых выходили на широкое русло Темзы.

– Придется вам потерпеть, миледи, – как я слышала, она еще в Кале, дожидается попутного ветра, – ответила Кэт, открывая дорожный сундук.

– Сколько тут придворных дам! – Элизабет приводили в восхищение их утонченность, роскошные платья и украшенные драгоценностями головные уборы.

– Ваш царственный отец пригласил их в честь новой королевы, – объяснила Кэт, доставая из сундука рубашки и ночные сорочки. – Я уверена, что он уже назначил некоторых ее фрейлинами.

– Говорят, она очень красивая, – сказала Элизабет. – Надеюсь, и добрая тоже.

– Наверняка, – улыбнулась Кэт.

Король пребывал в приподнятом настроении, когда встретил свою младшую дочь в приемном зале:

– Приветствую тебя, миледи Бесси! Твоя сестра Мэри уже здесь, а твой брат-принц прибудет завтра.

– Приятно слышать, сэр, – ответила Элизабет, радуясь новой встрече с отцом. – Не могу дождаться, когда он приедет. Я редко его вижу, но много о нем думаю. И я сшила ему новую рубашку. – Она уморительно сморщила лицо.

Король Генрих улыбнулся:

– Не сомневаюсь, в ней он будет выглядеть великолепно, пусть даже ты и не очень старалась!

– Но, сэр… – возразила Элизабет.

– Не важно. Помню, мальчишкой я ненавидел сидеть над уроками, вместо того чтобы упражняться на турнирной арене или стрелять по мишеням. А когда стал королем и на меня свалилось бремя государственных дел, больше всего мне хотелось отправиться на охоту…

Он замолчал, вспоминая молодость, когда был юным богом как в седле, так и в спальне, а мир казался бескрайним и полным надежд, и они с Кейт любили друг друга. Это было еще до того, как Великое дело[4] легло тяжким грузом на всю его жизнь. Кейт не было в живых уже четыре года, и Анны тоже, будь она проклята, и Джейн… а он превратился в обрюзгшего старика, который подумывал жениться в четвертый раз, чтобы обеспечить королевству новых наследников, и надеялся еще хоть однажды обрести любовь, прежде чем вечность заявит на него свои права.

– Мы с тобой очень похожи, Бесси, – уныло проговорил король. – Мы исполняем свой долг вопреки нашим самым сокровенным желаниям.

– Постараюсь быть похожей на вас, сэр! – пылко ответила Элизабет.

Генрих взглянул на рыжеволосую малышку, ставшую плодом его отчаянной страсти к ее матери и зачатую еще до их свадьбы.

– Ты уже на меня похожа, – сказал он.

Это и впрямь было так – никто не смог бы усомниться в том, что она его дочь, хотя в свете выяснившихся позднее фактов у некоторых все же имелись сомнения. Но Элизабет многое унаследовала от него, как и от матери, – даже лучшее от нее, в чем он все больше убеждался при встречах с дочерью. Она обладала умом Анны, ее чувством юмора, ее характером, ее притягательным взглядом… Как же обворожили его в свое время глаза Анны! Неужели она действительно изменяла ему со всеми теми мужчинами? Ему пришлось в это поверить, но сомнения мучили его до сих пор. Неужели он никогда не освободится от Анны Болейн?

Но Анны больше не было. Перед ним стояла ее дочь, которую он лишил матери. Естественно, тому имелись оправдания, и у него было полное право так поступить. И теперь эту потерю следовало возместить.

– Ты рада, что встретишься с новой мачехой? – спросил он.

– О да, сэр. Я слышала, она очень красивая.

– Да, я тоже слышал. Мастер Кромвель говорит, что она превосходит красотой солнце и луну, а мастер Гольбейн написал для меня ее портрет.

Он достал из-за пазухи маленькую круглую коробочку из слоновой кости в форме расцветающей розы и, открыв крышку, показал девочке изображение женщины с нежным взглядом, легким румянцем на щеках и алыми губами, чуть тронутыми улыбкой.

– Какая красивая! – восхищенно воскликнула Элизабет. И наверняка очень добрая, подумала она.

Генрих не сводил взгляда с миниатюры.

– Анна, – прошептал он. – Анна Клевская. Да поможет ей Бог в пути.

На следующий день леди Мэри повела Элизабет к ее брату, принцу Эдварду, серьезному двухлетнему малышу, который сидел на полу роскошной детской в окружении кубиков, миниатюрных деревянных меча и щита, золотой погремушки, волчка, игрушечной лошадки и симпатичного белого пуделя, который, как помнила Элизабет, раньше принадлежал его матери, королеве Джейн. Его няня госпожа Пенн, скромная женщина в белом переднике поверх серого платья, при виде королевских дочерей встала и поклонилась.

Элизабет присела в реверансе перед принцем, который поднял взгляд, уставившись на нее льдисто-голубыми глазами. Из-под широкополой шляпы с пером выбивались светлые прямые волосы, вишнево-красные губы выделялись на фоне розовых щек, острый подбородок выдавался вперед. Госпожа Пенн посадила его к себе на колени.

– Поздоровайтесь со своими сестрами, миледи Мэри и миледи Элизабет, – велела она.

– Здластвуйте, леди Мэли, леди Лизбет, – прошепелявил малыш.

Он не улыбнулся.

– Брат, у меня для тебя подарок. – Элизабет протянула прекрасно сшитую батистовую рубашку.

Эдвард принял ее пухлой ручонкой, несколько мгновений разглядывал, а затем, утратив всякий интерес, отдал рубашку няне.

– Она будет ему очень к лицу, миледи, – просияла госпожа Пенн.

– Можно его подержать? – спросила Элизабет, присаживаясь рядом с няней.

Та осторожно подняла малыша, и тот с удовольствием устроился на руках у сестры.

– Ну и тяжелый же милорд принц, – заметила девочка, наслаждаясь теплом прижавшегося к ней маленького тельца. – Да, братик?

Он поднял на нее голубые глаза. Взгляд был как у отца.

– Может, улыбнешься мне? – предложила Элизабет, состроив гримасу.

Никакой реакции не последовало.

– Он к вам еще не привык, миледи, – объяснила няня.

Элизабет слегка пощекотала принца, тот дернулся и хихикнул.

– У вас неплохо получается, миледи, – заметила миссис Пенн. – Он серьезный мальчик и редко смеется.

Эдвард широко улыбался Элизабет. Та просияла в ответ и потерлась с ним носами.

– Можно я его тоже подержу? – попросила Мэри.

Няня передала ей Эдварда, и Мэри посадила его на колено, ласково напевая и крепко прижимая малыша к себе. К ее явному недовольству, мальчик вытерпел лишь несколько мгновений, после чего высвободился из ее объятий и поковылял к своим игрушкам. Вскоре он уже оседлал лошадку на палочке и скакал, преследуя воображаемую добычу.

– Мы сможем жить вместе при дворе, когда прибудет королева? – спросила Элизабет.

Мэри усомнилась в этом.

– Придется подождать, что скажут ваш отец и новая мачеха, – ответила она.

В тот же миг перед ними затормозил Эдвард.

– Кланяйтесь! – повелительно пропищал он.

Сестры удивленно взглянули на малыша.

– Кланяйтесь! – повторил он. – Я буду королем, как мой отец!

Мэри и Элизабет встали, с трудом сдерживая улыбки, и низко присели перед ним в реверансе.

– Встаньте! – приказал мальчик, безупречно подражая королю Генриху.

Сестры подчинились.

– Можете идти, – сказал Эдвард.

Госпожа Пенн покачала головой, не зная, как отнестись к его скороспелости.

Когда они уходили, Элизабет достала из кармана липкий кусок марципана и сунула его в руку няни.

– Отдайте принцу, – прошептала она.

Рождество прошло в праздничном вихре, пока все с нетерпением ждали прибытия новой королевы. Уже полным ходом шли предновогодние торжества – большой зал Уайтхолла был полон людей, мерцали свечи, в большом камине гудел огонь, собаки выпрашивали объедки, слуги с кувшинами наполняли бокалы. Элизабет развлекалась от всей души. Князь Беспорядков потребовал от нее платы, и ей приказали поцеловать десять самых красивых джентльменов в зале. Все, в том числе ее отец, хохотали до упаду, глядя, как она выбирает сперва одного, потом другого и, зажмурившись, касается щеки каждого губами. В конце концов она настолько обессилела от смеха, что ей пришлось оставить игру, держась за бока и пытаясь перевести дух.

– А я? – с притворным негодованием воскликнул король. – Разве я не самый красивый мужчина в этом зале?

Элизабет, все еще тяжело дыша, подбежала к нему и крепко поцеловала в губы. Придворные радостно закричали и зааплодировали.

– Конечно вы, сэр! – выдохнула девочка.

В это мгновение вошел курьер в королевской ливрее и что-то прошептал ее отцу на ухо. Генрих широко улыбнулся, выпрямился во весь свой величественный рост и поднял руку, требуя тишины:

– Великая новость, милорды и миледи! Принцесса Анна Клевская благополучно прибыла в наше королевство и уже находится в Рочестере. Ваше слово? Должны ли мы ждать формального приема, прежде чем увидим нашу невесту, или же страстным поклонником поедем в Рочестер прямо сейчас, чтобы отдаться любви?

Раскрасневшееся от вина общество одобрительными выкриками поддержало последний план, и вскоре Элизабет уже стояла перед толпой, которая собралась во дворе, чтобы попрощаться с королем и сопровождавшими его восемью камердинерами.

– Меха, сэр Энтони! Мой подарок принцессе! Не забыли? – крикнул закутанный в соболиную шубу Генрих, взбираясь в седло.

– Они здесь, сир, – улыбнулся сэр Энтони Браун.

Король осклабился, плотнее надвинул боннет[5] и помахал ожидавшим его придворным:

– Скоро увидимся, а после отправимся в Гринвич на свадьбу. В добрый час!

– Доброго вам пути, ваша светлость! – загалдели джентльмены и леди.

– Езжай, старый козел! – услышала Элизабет чье-то бормотание.

– Можно с вами? – крикнула она, пока король разворачивал лошадь.

– Не сегодня, Бесси! Я еду отдаться любви, и маленьким девочкам там делать нечего! – весело ответил отец и скрылся за воротами дворца во главе своей свиты.

Глава 5

^1540–1541

Никто не знал, когда вернется король, и управляющий объявил, что новогодние празднества продолжатся без него. Большую часть дня Элизабет провела в своей комнате вместе с Кэт, сидя у огня и подписывая подарки, которые им предстояло раздать ночью.

Вечером, когда на улице уже стемнело, Элизабет хлопнула ладонью по лбу:

– Совсем забыла! Я обещала леди Мэри, что пойду с ней в часовню на вечернюю молитву! – воскликнула она.

– Не беспокойтесь, – ответила Кэт, взглянув на песочные часы. – Если поторопимся, вполне успеем.

Взяв плащ и перчатки Элизабет, она помогла девочке одеться и повела ее по винтовой лестнице во внутренний двор. Часовня находилась напротив, и в ее витражных окнах дрожало пламя свечей. Мэри наверняка уже молилась.

Элизабет услышала приближающийся стук копыт, и они с Кэт отошли назад, уступая дорогу всадникам. Те въехали в ворота, и Элизабет, к своей радости, увидела короля, который все-таки успел к вечерним развлечениям. Радость ее, однако, тут же сменилась беспокойством – король вовсе не выглядел счастливым женихом. Лицо его застыло от гнева, и он даже не обратил никакого внимания на дочь. Мрачнее тучи, Генрих неуклюже спешился и тяжелой походкой направился в свои покои. За ним в безопасном отдалении следовали его угрюмые камердинеры. Конюхи поспешили забрать лошадей.

Элизабет и Кэт ошеломленно переглянулись.

– Почему отец такой сердитый? – спросила Элизабет.

– Понятия не имею, – ответила Кэт. – Поторопитесь, миледи, иначе опоздаем в часовню.

Коленопреклоненная Мэри бросила на них укоризненный взгляд, после чего молча вернулась к молитвам. Элизабет было трудно сосредоточиться, и она думала лишь об одном: из-за чего так разозлился отец?

По спине у нее пробежал тревожный холодок. Она уже знала, что, когда отец сердился, случалось что-то плохое. Его гнев был куда страшнее, чем у обычных людей, поскольку он имел власть над жизнью и смертью. Из-за его гнева даже умирали люди… Девочка придвинулась ближе к Кэт и сжала ее руку.