Леди Элизабет

– Что будем читать сегодня вечером, миледи? «Терпеливую Гризельду» или «Тесея и Минотавра»? – спросил он.

– Мы уже читали «Тесея» вчера, опять, – вздохнула Элизабет. – Почитайте «Терпеливую Гризельду».

– Слушайте внимательно. – Сэр Джон открыл книгу. – Вполне подходящая сказка для маленькой девочки вроде вас, которой вполне пригодится пример послушной жены.

– Леди Мэри читает намного лучше вас! – раздраженно заявила его слушательница, не успел он закончить первую страницу.

– Позвольте мне, – улыбнулась Мэри, забирая книгу.

Сэр Джон благодарно удалился, хотя изрядно обиделся на критику.

Позже, тем же вечером, Мэри присоединилась к нему и леди Брайан, чтобы выпить вина перед сном.

– Леди Элизабет понравилась история? – спросил сэр Джон.

– Нет, – ответила Мэри. – Она вполне определенно высказалась о том, как сама поступила бы с мужем Гризельды.

– О господи, – печально нахмурился сэр Джон, хорошо знавший свою подопечную. – Надеюсь, ее это хотя бы отвлекло.

– Думаю, да, – кивнула Мэри. – По крайней мере на какое-то время.

Элизабет больше не плакала – в столь юном возрасте горе забывается быстро. Хотя она оставалась подавленной, ее легко удавалось отвлечь и утешить. Слава богу, думала леди Брайан, худшее наверняка позади.

– Я должна тебе кое-что сказать, – призналась Мэри, обмахиваясь носовым платком.

Они сидели в тени цветочного сада, где висел в воздухе густой аромат роз и жимолости.

Элизабет подозрительно взглянула на нее.

– Ничего дурного. На самом деле – хорошая новость. У нас новая мачеха.

– Не хочу мачеху, – надулась Элизабет. – Хочу тебя!

Мэри улыбнулась, тронутая этими словами, и погладила ее по щеке:

– Радуйся, сестренка. Она хорошая женщина. Она была ко мне очень добра и готова стать матерью и для тебя.

Элизабет задумалась.

– Как ее зовут?

– Королева Джейн, – ответила Мэри. – Джейн Сеймур.

Сеймур. Где-то Элизабет уже слышала это имя.

– Королева оказала мне радушный прием при дворе и хочет, чтобы ты тоже нанесла ей визит, – продолжила Мэри и тут же замолчала. Мысль о цене, которую ей пришлось заплатить за возвращение ко двору и прежнюю благосклонность отца, казалась невыносимой.

– Подпишите! – требовал государственный секретарь Кромвель. – Подчинитесь воле отца, ибо это ваш долг. Признайте, что брак вашей матери кровосмесителен и незаконен и что вы были не правы, бросая вызов его величеству. И тогда все сложится хорошо.

Если она поставит свою подпись, к чему ее вынуждали, добра не будет, – это она знала точно. Как она могла струсить и сдаться, когда ее мать оставалась тверда в течение многих лет, перед лицом великих несчастий?

Но Мэри знала также, что, подчинившись, вернет себе любовь отца. Она написала ему, умоляя о встрече, даже обещая пасть ниц к его ногам и просить прощения за все причиненные обиды, но он не ответил. Короля интересовало одно – чтобы она подчинилась его требованиям, скрепив это подписью. Он должен был увидеть собственными глазами ее безоговорочное признание того, что он поступил правильно, отвергнув ее мать.

Она никак не могла заставить себя это сделать. Ей было плохо, ее мучили мигрени и менструальные боли, которыми она страдала много лет, и она уже не могла терпеть.

– Подпишите! – настаивал императорский посол Шапюи, выступавший по поручению своего правителя в защиту покойной королевы Екатерины и ее дочери.

Император[1] приходился племянником Екатерине и двоюродным братом Мэри, и Шапюи заверял Мэри, что руководствуется лишь лучшими побуждениями.

– Подпишите, – повторил он. – Его святейшество папа освободит вас от всякой моральной ответственности, ибо клятва, данная под принуждением, не имеет силы.

И Мэри подписала. Она не только согласилась, что брак ее матери был кровосмесителен и незаконен и, следовательно, сама она – незаконнорожденная, но также признала, что ее отец, король, является верховным главой христианской церкви Англии. Одним росчерком пера она объявила себя бастардом, отказалась признавать авторитет папы и отвергла все то, что она и ее мать считали самым дорогим. И несмотря на предстоящее освобождение от ответственности, она знала, что никогда себе этого не простит.

Элизабет смотрела на сестру, которая ушла в себя, словно позабыв о ее присутствии.

– Эта королева Джейн – она красивая?

Мэри вздрогнула.

– Не очень, – ответила она. – Хотя некоторые считают ее симпатичной. Она такая бледная, что кожа кажется почти белой.

– Моя мама была красивая, – пролепетала Элизабет.

Мэри не ответила. Сама она не считала красивой эту шлюху с жесткими черными волосами и желтоватой кожей, но сказать об этом Элизабет конечно же не могла. У нее перехватило дыхание – Элизабет впервые упомянула Анну Болейн с того страшного дня в парке.

Девочка взглянула на сестру, и ее глаза показались Мэри слишком взрослыми для этого детского лица.

– Что плохого сделала моя мама? – спросила Элизабет, задав вопрос, уже какое-то время сидевший у нее в голове. Она думала об этом каждую ночь, сгорая от желания узнать правду, и решила, что Мэри – единственная, кто мог ей хоть что-то рассказать.

– Она предала короля, – ответила Мэри, тщательно подбирая слова. – И она замышляла его убить.

Она тревожно посмотрела на Элизабет, ожидая бури. Но ничего не случилось, на сей раз девочка вполне владела собой. Горький урок научил ее, что слезы ничего не изменят; к тому же плакать – это слишком по-детски. Однако внутри ее переполняла ярость. Как могла ее любящая, добрая мать замышлять убить ее отца? Она не могла в это поверить. Конечно, раз так сказала Мэри, это наверняка правда, но услышанное было трудно переварить, и ее слегка затошнило. Элизабет судорожно сглотнула, пытаясь взять себя в руки.

– Как ее предали смерти? – спросила она, глядя на свои ноги в мягких детских туфельках с квадратными носками.

– Мечом, – твердо ответила Мэри, словно желая положить конец этой теме.

Вряд ли маленькому ребенку стоило слышать большее. Подробности были чересчур ужасны даже для девушки в возрасте Мэри, и она не могла торжествовать по поводу смерти своего врага – Анна более чем с лихвой заплатила за свои грехи. И не Мэри было отныне судить ее, ибо Анна предстала перед Высшим трибуналом.

– Мечом? – Глаза Элизабет расширились.

Мэри сглотнула комок:

– Все случилось очень быстро, и она не страдала. Говорят, она вела себя исключительно смело. – Ведьма и впрямь оказалась железной, этого не отнять. – Ты должна молиться за нее, сестренка, молиться за упокой ее души.

Мэри встала и протянула руку Элизабет. Девочка представила, как опускается меч, рассекая плоть, словно нож яблоко, и лицо ее побледнело.

– Пойдем нальем в графины водички, – сказала Мэри, увлекая сестру в сторону кухни. – Сегодня опять очень жарко.

Вскоре они уже сидели в прохладной классной комнате, наслаждаясь ветерком из открытых окон.

– Ты хочешь поехать во дворец повидаться с отцом и нашей новой мачехой? – рискнула спросить Мэри, видя, что Элизабет все время молчит, и надеясь ее отвлечь.

– Хочу мою маму, – просто ответила Элизабет, и голос ее дрогнул. – Они не должны были убивать ее мечом.

По щекам текли слезы, но она изо всех сил старалась молча переносить свалившееся на нее горе. Мэри обняла ее и привлекла к себе.

– Мне так жаль, милая, – сказала она. – Так жаль… Поверь, я все понимаю. Я тоже потеряла мать, так что нам одинаково плохо. И мы теперь обе незаконнорожденные, как считает наш отец.

Элизабет перестала плакать.

– Что значит «незаконнорожденная»? – спросила она.

Элизабет уже слышала это слово, сорвавшееся с языка сэра Джона Шелтона, когда она недавно застигла его за разговором наедине с леди Брайан. Увидев ее в дверях, оба испуганно замолчали и пробормотали приветствия. Но тогда это слово, конечно, ничего не значило для нее.

Мэри сама была на грани слез.

– Незаконнорожденный – несчастный человек, который родился не в законном браке, – объяснила она. – Когда мужчина и женщина женятся, все дети, которые у них могут быть, считаются законнорожденными. Но если они не поженились по закону, то их дети называются незаконнорожденными. Вряд ли ты это поймешь, сестренка, – ты еще слишком мала, чтобы тебя волновали подобные вопросы, но достаточно сказать, что наш отец-король счел, будто не был законно женат на обеих наших матерях, и отверг их одну за другой, объявив тебя и меня незаконнорожденными. Это означает, что мы не можем унаследовать трон или править Англией после него.

– То есть я на самом деле больше не принцесса? – убитым голосом спросила Элизабет.

– Нет, сестренка, и я тоже, – горько ответила Мэри. – Все должны почитать нас как дочерей короля, но по закону мы незаконнорожденные. А поскольку мы девочки, то никого это особо не беспокоит, так как женщины не предназначены для того, чтобы править королевствами. Наш отец крайне нуждается в сыне, который стал бы королем после него. Мы должны молиться, чтобы королева Джейн подарила ему наследника. Ты будешь молиться, Элизабет?

– Да, – неуверенно согласилась Элизабет. – Но я хотела бы и дальше быть принцессой.

– До свидания, милая сестрица, – сказала леди Мэри, наклоняясь и целуя Элизабет перед тем, как сесть на лошадь. – Я скажу нашему отцу, что ты в добром здравии и он может гордиться твоими успехами. Увидимся при дворе, когда тебя пригласят познакомиться с нашей новой мачехой.

Элизабет не пришлось долго ждать приглашения, которое прибыло в Хэтфилд неделю спустя в седельной сумке посыльного в зеленой с белым ливрее дома Тюдоров.

– Элизабет, его величество король приглашает вас в Хэмптон-корт, – радостно сообщила ей леди Брайан. – Нужно собираться.

Последовали поспешные сборы. Груда маленькой одежды из сундука и с вешалок на стене – сорочки, платья, юбки, рукава, чепчики и чулки – отправилась в большой дорожный кофр. Сверху лежали лютня Элизабет и азбука, по которой она учила буквы. Ее кукле предстояло путешествовать в экипаже вместе с ней.

Поскольку рессор у экипажа не было, путь по ухабистой Большой Северной дороге в Лондон был долог и не слишком приятен, несмотря на толстые подушки, устилавшие внутренность экипажа Элизабет и леди Брайан. Он покачивался и подпрыгивал на ухабах, отчего девочку подташнивало, но она не обращала внимания на неудобства, зарывшись в подушки, – ведь она ехала ко двору знакомиться с новой мачехой! После дворца Уайтхолл стало легче: они смогли выехать на недавно построенную личную королевскую дорогу, ведшую через Челси до самого Хэмптон-корта.

Глядя в окно, Элизабет видела ветхие жилища бедноты, теснившиеся вокруг Вестминстерского аббатства, прочные деревянные дома процветающих торговцев, церкви со звенящими колоколами и сновавших повсюду горожан. Она то и дело морщила нос от вони нечистот, гниющей еды и немытых тел или при виде нищего в лохмотьях, с покрытой язвами культей, но после снова выглядывала, ободренная широкой улыбкой розовощекой домохозяйки, смело предлагавшей ей яблоко из своей корзины. Внезапно раздался удар, и о раскрашенный борт экипажа разбилось метко брошенное яйцо. Леди Брайан с негодованием погрозила кулаком сорванцу, который нахально показал ей нос и скрылся в переулке.

По обочинам собирались люди, благоговейно взирая на прекрасный экипаж Элизабет с королевским гербом и взмахами рук приветствуя его маленькую пассажирку. Элизабет нравилось, что ее считают столь важной персоной, а при виде домотканых одеяний простонародья она радовалась, что живет не в скромных домах, подобно им, а в большом дворце и носит роскошные платья.

Если Элизабет считала Хэтфилд большим, то массивный дворец из красного кирпича на берегу Темзы в Хэмптоне ее просто сразил. Мириады его окон блистали на солнце, высокие трубы выделялись на фоне неба. Элизабет он показался волшебным дворцом из сказки. Когда йомены Королевской гвардии у ворот подняли пики, пропуская экипаж, она распахнула глаза на выстроившиеся вдоль стен жилища придворных, на озабоченный делами люд, большую часть которого составляли слуги и царедворцы. Время от времени попадались красиво одетые лорды и леди или священники в черных сутанах. Когда экипаж остановился во внутреннем дворе, ее внимание больше всего привлекло массивное здание, которое возвышалось над ней почти до небес. Если она и бывала здесь раньше, то ничего об этом не помнила, что казалось странным, учитывая захватывающее великолепие дворца. А ведь она еще даже не была внутри.

В сопровождении вышедшего им навстречу управляющего леди Брайан взяла Элизабет за руку и повела через внутренние ворота, а потом по грандиозной парадной лестнице, ведшей в большой зал. Элизабет задохнулась от восторга, пожирая глазами яркие красочные гобелены на стенах, украшенные самоцветами стекла в высоких окнах и массивную крышу на потолочных балках высоко наверху. В зале расставляли деревянные обеденные столы, и у нее захватило дух при виде сотен блюд и кубков, которые ставили на скатерть. Следом за леди Брайан она прошла по выложенному зеленой и белой плиткой полу к двери слева от помоста, где в узком коридоре слуги складывали салфетки и начищали кувшины. Управляющий проводил гостей в маленькую комнату неподалеку, где на столе ожидали закуски.

– Можете приготовиться здесь, леди Брайан, – любезно пригласил он.

Взяв со стола щетку, гувернантка принялась счищать дорожную пыль с себя и Элизабет, после чего привела в порядок волосы и головные уборы. Затем она велела Элизабет повернуться кругом. В своем оранжевом атласном платье девочка выглядела чрезвычайно нарядно; обтягивающий корсаж и длинная юбка подчеркивали ее стройную фигурку. То был один из последних нарядов, которые королева Анна купила для своей дочери.

– Давай я тебя причешу, а потом можно идти, – оживленно проговорила гувернантка.

Элизабет нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

Еще одни двери, снова поднятые пики, и вот они вошли в большой зал, где вдоль стен стояли навытяжку королевские гвардейцы, наблюдавшие за всеми входившими и выходившими. В зале было полно народу – судя по виду, в большинстве своем придворных, и все они выжидающе смотрели на массивные двери в дальнем углу, куда вели Элизабет и леди Брайан.

– Дорогу ее светлости миледи Элизабет! – крикнул управляющий, и люди расступились, сопровождая их алчными, завистливыми взглядами. Большие двери распахнулись, и управляющий громко провозгласил: – Идет ее светлость леди Элизабет!

При этих словах стоявшие в зале за дверью леди и джентльмены в роскошных одеяниях поклонились или присели в реверансе перед вошедшей Элизабет. Как же чудесно было сознавать, что все эти важные взрослые преклоняются перед ней!

– Реверанс! – прошептала леди Брайан.

Элизабет изящно присела, после чего осмелилась поднять взгляд к дальнему углу зала, где нависал балдахин с государственным гербом. Под ним, на устланном ковром помосте, величественно восседал на бархатном троне ее отец-король, а рядом с ним, в кресле поменьше, – женщина в позолоченном платье и с длинными светлыми волосами. Элизабет сразу поняла, что это и есть королева Джейн, – кожа ее была мраморно-белой, в точности как описывала Мэри.

Три шага вперед, и еще один реверанс; снова три шага, и вот они с леди Брайан опустились на колени, склонив голову. Король поднялся. Все взгляды были устремлены на него в ожидании, как он примет дочь Анны Болейн.

– Встаньте, леди Брайан, – повелел он, сходя с помоста и подхватывая Элизабет на руки. – Добро пожаловать, моя маленькая леди Бесси. – Улыбнувшись, он чмокнул девочку в щеку.

– Добрый день, сэр, – пискнула она, немного подавленная обстановкой.

Вокруг заулыбались.

– Надеюсь, дорога была не слишком тяжелой? – осведомился король.

– О нет, сэр, но она была очень долгой! – ответила Элизабет. – И мне было очень скучно.

Король не сумел сдержать улыбку:

– Познакомься со своей мачехой, Бесси. Позволь мне представить тебя королеве Джейн.

Сидевшая на помосте женщина показалась Элизабет довольно полной, с длинным носом, чуть настороженным взглядом голубых глаз и маленьким ртом с плотно сжатыми губами. Но когда она улыбалась – а сейчас так оно и было, – лицо ее менялось. Элизабет собралась снова присесть в реверансе, но, когда королева протянула к ней руки, она забыла обо всем, утонув в золотой парче и мягкой плоти – платье мачехи имело очень глубокий вырез.

– Добро пожаловать во дворец, леди Элизабет, – произнесла королева, и в голосе ее прозвучало участие.

Несколько придворных зааплодировали при виде столь трогательной сцены; другие продолжали наблюдать, с улыбкой или любопытством во взгляде. Элизабет радовалась, что она снова с отцом. Она жалела лишь, что рядом с ним нет ее матери, которая была куда красивее, чем королева Джейн. Как же Элизабет ее не хватало!

Обед задерживался, чтобы король мог принять свою дочь, но шел уже двенадцатый час, и солнце стояло высоко в небе, так что все проголодались. Генрих решил в этот день обедать на публике, чтобы все стали свидетелями счастливого воссоединения его семьи, и вскоре на помосте поставили стол, покрытый отглаженной скатертью из расшитого цветами дамаста. Элизабет немало заинтриговал ритуал накрытия королевского стола, куда более замысловатый, чем ей доводилось видеть в Хэтфилде. Обрызгав скатерть сладкими травяными благовониями, на ней разложили салфетки, затем последовали золотые блюда и приборы, бокалы из венецианского стекла, чаши для мытья рук, белые ломти пшеничного хлеба и инкрустированные драгоценными камнями кувшины с вином. Венчала все это великолепие большая золотая солонка в виде корабля, которую поставили перед королем.

Рядом с помостом установили столы, и лорды и леди один за другим начали подходить к своим местам, но продолжали стоять, пока не сядут король и королева. Элизабет и леди Брайан посадили во главе ближайшего к королю стола. Для маленькой девочки то была великая привилегия – офицально обедать вместе с лордами и леди в присутствии ее отца-короля, и она изо всех сил старалась не забыть о застольных манерах. Следовало положить салфетку на левое плечо – в чем ей помогла леди Брайан – и вымыть руки в специальной чаше. Ни в коем случае нельзя было класть на стол локти или кулаки, а нож полагалось держать в одной руке, другой поднося еду ко рту. Сидевший напротив джентльмен любезно нарезал ей мясо, поскольку своего ножа у нее не было. Подали вино – чистое, а не разбавленное, как в Хэтфилде, – и оно сразу же ударило в голову, от чего ей захотелось спать и смеяться. Когда обед завершился, по кивку короля леди Брайан отнесла Элизабет в приготовленную для нее комнату и уложила в постель.

Последующие три дня в основном были заполнены пиршествами и увеселениями. Король продолжал уделять Элизабет немалое внимание, а добрая королева Джейн изо всех сил старалась окружить любовью девочку, которой теперь заменяла мать. Потом во дворец приехала Мэри, и стало еще веселее. Элизабет казалось, что она сделалась частью единой дружной семьи. Если бы только с ней была мама…

Вскоре ее отправили обратно домой вместе с леди Брайан – король с королевой собирались отбыть с визитом в Кент. Элизабет огорчилась, что ей придется расстаться с отцом, но прощание получилось по-настоящему нежным. Когда ее привели в тронный зал, где, как обычно, толпились придворные, Генрих поднял ее на руки, пощекотал и крепко поцеловал.

– Очаровательное дитя, ваше величество, – подобострастно заметил французский посол.

Король лучезарно улыбнулся.

– Да, мне жаль с ней расставаться, – ответил он, к радости Элизабет. – Она настоящая Тюдор, вне всякого сомнения. Прекрасна, как бутон, и весьма сообразительна! – Он поставил ее на пол. – Ступай с Богом, дочь моя. Скоро увидимся снова.

Сидя в подпрыгивающем на ухабах экипаже, она жалела, что придворные развлечения вскоре вновь сменятся унылым однообразием детской в Хэтфилде, и чувствовала себя еще более одинокой без отца и любимой сестры Мэри. Ее мысли были заняты мачехой. Сколь бы ни добра была к ней Джейн, Элизабет знала, что скучать по ней особо не будет. Воспоминания о матери все еще оставались слишком живыми, и новая королева ничем не могла помочь.

Прошло несколько месяцев, и каждый раз находилась причина, почему Элизабет не может поехать во дворец, а отец – ее навестить.

– Его величество уехал на охоту, – говорил сэр Джон Шелтон.

– Его величество слишком занят подготовкой к коронации королевы.

– За границей чума. Коронацию отложили, и никому не дозволяется посещать дворец, все боятся заразы.

Потом сэр Джон принес еще более тревожные известия, хотя Элизабет так до конца и не поняла, что он имел в виду.

– На севере крупное восстание. Его называют Благодатным паломничеством. Католики решили остановить религиозные реформы короля.

Леди Брайан посерьезнела, но Элизабет куда больше интересовала лошадка на палочке, которую прислала королева на ее третий день рождения в сентябре. Девочка разъезжала по галерее, переходя с шага на рысь, а потом на галоп. Гоняя так взад и вперед, она мало что слышала из разговоров старших, а потому так и не узнала, что ее отец был опасно близок к потере трона. По сути, восстание ничего для нее не значило, пока в декабре его не подавили, и ей позволили участвовать в состоявшихся по этому поводу торжествах.

– Мы поедем в Уайтхолл, а потом в Гринвич на Рождество! – сияла леди Брайан, держа Элизабет за руку и глядя на зажженный по случаю праздника костер.

Жители Хэтфилда танцевали вокруг него, взявшись за руки, и эль лился рекой. Глаза девочки блестели, она подпрыгивала от радости. Постигшее ее горе уже почти угасло, и леди Брайан не в первый раз удивлялась тому, насколько быстро маленькие дети перестают переживать смерть близких.

И снова они отправились по Большой Северной дороге на юг, в Лондон. Стояли сильные холода, и гувернантка позаботилась, чтобы Элизабет закутали в теплые меха. Девочке снег казался настоящим чудом, и леди Брайан, дрожа на морозе, ждала, пока ее подопечная вдоволь не наиграется в снежки, вместо того чтобы воспользоваться уборной на постоялом дворе, где они ненадолго остановились по пути.

В Лондоне ее ждали новые чудеса – Темза покрылась льдом. Во дворце Уайтхолл, выходившем на реку, все только об этом и говорили, так как давно уже не видели ничего подобного. Элизабет не знала, что ее радовало больше – чудесный лед на реке или новая встреча с отцом. А потом она увидела свою сестру Мэри, стоявшую возле трона. После того как король нежно приветствовал Элизабет, она восторженно бросилась обнимать сестру.

– Сестренка, ты забываешь о своем долге перед королевой! – воскликнула Мэри, но Джейн Сеймур лишь рассмеялась.

– Добро пожаловать, миледи Элизабет! – сказала Джейн. – Мы рады, что вы снова с нами, но река замерзла, и нам, боюсь, не добраться до Гринвича.

– Не бойся, дорогая, – промолвил король. – Мы поедем верхом. Вот увидишь!

На следующее утро леди Брайан рано разбудила Элизабет и одела ее в теплое платье, подбитый соболем плащ и меховой капор-накидку.

– Быстро помолитесь и позавтракайте, – велела она, выставляя на стол теплый хлеб, несколько ломтей мяса на тарелке и стакан эля.

– Что такое? – спросила заинтригованная Элизабет.

– Приказ короля! – загадочно ответила гувернантка.

Тот день Элизабет запомнила навсегда. Король и королева в сопровождении небольшой группы придворных, которых Генрих называл верховой прислугой, повели Мэри и Элизабет к воротам королевских апартаментов Уайтхолла, где их уже ждали прекрасные лошади. Все уселись в седла, и король посадил Элизабет впереди себя. Девочке было тесновато из-за его статей и мехов, в которые были закутаны они оба, но ей нравилось ехать с ним; сидя на лошади, она могла обозревать мир с необычно высокой точки, а еще больше радовала близость к отцу, который ободряюще прижимал ее к своему объемистому животу. Когда они выехали из дворца, направляясь в сторону Чаринг-Кросса и Стрэнда, ей показалось, будто она в раю. Элизабет никогда не была раньше в Лондоне за пределами дворца, и ее приводили в восторг большие дома вдоль улиц, прекрасные церкви с мелодичными колоколами и шум толпы, выстроившейся вдоль обочин, чтобы увидеть своего монарха.

– Да хранит Господь короля Генриха! – кричали люди. – Боже, храни его величество!

Отец Элизабет снял шляпу и, широко улыбаясь, кланялся налево и направо. Как же он был прекрасен! Он весь так и лучился доброжелательностью, радуясь народной любви. Элизабет тоже ликовала и, ко всеобщему удивлению, сама начала махать собравшимся. Ей хотелось, чтобы ею восторгались, мечталось стать такой же, как отец, наслаждаться любовью и обожанием народа. Не важно, что из толпы порой раздавались несогласные голоса, осмеливавшиеся оскорблять короля; с меньшинством можно было не считаться, по крайней мере с точки зрения Элизабет. Генрих не обращал на них внимания, и так же поступала она, ибо вокруг было так много радостного и удивительного. Она никогда еще не была так счастлива!

Рядом с ними ехала королева, степенно сидя боком в седле и сухо кивая толпе. Будучи дочерью простого рыцаря, она никак не могла привыкнуть к роли королевской супруги, и на публике ее природная скромность брала верх. Но вскоре праздничное настроение охватило и ее: она принялась рассылать улыбки стоявшим на обочинах людям.

По другую сторону от короля ехала превосходная наездница леди Мэри, разделявшая радость сестренки и восхищенная ее инстинктивной реакцией на приветствия толпы. Не меньшую благодарность к собравшимся испытывала и она после долгого удаления от королевского двора. Несмотря на мучившие ее угрызения совести, повиновение королю во многом пошло ей на пользу. И тут же девушку посетила предательская мысль: если бы мать не бросила столь дерзкий вызов отцу, ее собственная жизнь могла оказаться куда счастливее. Впрочем, эту мысль она в ужасе отогнала, – вне всякого сомнения, ее достопочтенная мать была права, отстаивая свои принципы.

Элизабет изо всех сил махала толпе, чуть не подпрыгивая в королевском седле. Она лишь на миг заметила, как нахмурилась ее сестра, а потом полностью утратила к ней интерес, когда они въехали через ворота Темпл-Бар в собственно Лондон. Там их уже ждал лорд-мэр, который низко поклонился монарху и подал ему свой меч и ключи от города. Король дотронулся до них рукой в перчатке, вежливо кивнул лорд-мэру и его братии, и небольшая процессия поднялась по Флит-стрит на Ладгейт-хилл, на вершине которого прямо впереди возвышалось величественное готическое строение собора Святого Павла, чей шпиль, казалось, достигал небес. Элизабет от восхищения даже перестала подпрыгивать и вела себя вполне благопристойно, когда, держась за руку Мэри, вошла следом за королевской четой в массивные двери собора.

Внутри было темно и холодно, несмотря на множество горящих свечей. В полумраке виднелись каменные своды и грандиозные гробницы и монументы. В течение всей рождественской службы Элизабет била дрожь – отчасти от холода, но в основном оттого, что ей было не по себе в столь мрачном месте, и она только обрадовалась, когда служба закончилась и королевская процессия вновь вышла под слабый свет полуденного солнца. Поприветствовав люд, все вернулись в седла.

Потом началось самое веселое. Вместо того чтобы вернуться в Уайтхолл, король повел их мимо дворца Брайдуэлл прямо на толстый лед Темзы. Элизабет вскрикнула, поняв, что лошади идут по замерзшей реке, и ей стало страшно, что лед может треснуть, но отец, сестра и королева лишь смеялись, воодушевленные новыми впечатлениями, и девочка вскоре успокоилась.

– Я сказал, что мы отправимся вниз по реке в Гринвич, – крикнул король, – и даже погода не посмеет мне возражать!

По берегам в лучах зимнего солнца сверкал снег, морозный воздух щипал кончики пальцев и нос, но никто не жаловался. Пару раз лошади поскальзывались, но после резкого рывка за поводья удерживались на ногах. Элизабет взвизгнула, но отец еще крепче прижал девочку к себе, и ее охватил несказанный восторг.

– Выпрямись, Бесси! – приказал он. – Никогда не сутулься, сидя на лошади. Выше голову, будь умницей!

Элизабет выпрямилась, гордо задрав подбородок.

– Сэр, посмотрите на меня! – крикнула она.

Король довольно усмехнулся, видя ее воодушевление.

По пути им то и дело встречались стоявшие на льду будки, где катавшиеся на коньках могли купить горячие каштаны или грог, чтобы согреться. Король радушно махал катающимся, которые не верили глазам, когда видели его слуг в ливреях и понимали, кто он такой. Кто-то попытался поклониться, но рухнул лицом на лед. Элизабет прыснула, а король весело усмехнулся.

– Даже мой шут не сумел бы лучше! – прошептал он ей на ухо.

Вскоре волшебная поездка завершилась, и они прибыли в Гринвич, где на берегу стоял любимый дворец короля, в котором родился он сам. Повсюду царила суматоха из-за приготовлений к двенадцати дням Рождества. В большом зале уже весело трещало в очаге огромное рождественское полено, а дворец украшали ветви плюща и лавра. Элизабет смотрела по сторонам, широко раскрыв глаза, пока леди Брайан вела ее в детскую, чтобы одеть к вечерним торжествам. Гувернантка сомневалась, что ей удастся сегодня уложить девочку спать.

– Как здорово! – воскликнула Элизабет, хлопая в ладоши и скача по комнате. – Жду не дождусь пира!

Леди Брайан улыбнулась, в притворном отчаянии качая головой, и накрыла на стол: тарелка с рыбой, яблоко, хлеб.

– Что-то вы чересчур взволнованы, дитя мое. Успокойтесь и поешьте. Сегодня еда простая – в канун Рождества мы постимся, а уже завтра будем пировать.

Но празднества начались уже вечером, и вот Элизабет, тепло укутанную, вывели наконец во внутренний двор, где собрались король с королевой и придворными, а также их слуги. При свете факелов группа актеров разыграла перед ними пьесу про святого Георгия, покровителя Англии, который победил дракона. Святой Георгий, высокий и стройный, сидел на белом коне, а дракон выглядел совсем как настоящий, и в пасти у него горели угли из жаровни.