Эвкалипты под снегом (сборник)

– Вера-а-а… – неожиданно закричал пастух. Хлопая самодельным бичом по запыленным сапогам, остановился рядом с женщинами. Оглядывая их сияющими глазками и обнажая в улыбке зубы и радостно сообщил:

– Пригнал коров, Вера-а-а… Всех! Их слепни кусали, а они как побежали… – При этих словах даун обхватил круглую голову руками, демонстрируя, какое это было для него страшное событие. – Далеко побежали, побежали…

– А ты молодец! – хлопнув буренку ладонью по крутому боку, провожая ее в калитку, участливо, а не только чтобы отвязаться, ответила дауну Вера. – В такую жару слепни особенно животных донимают. Устал, наверное, Егорушка?

Тот в знак согласия, продолжая лучезарно улыбаться, быстро-быстро закивал головой.

– Приходи, я тебе пирожков напекла… Бабушке покажись, чтобы не волновалась, и приходи. Будем ждать тебя…

Егорушка, не снимая с лица улыбки, морщившей его лицо, как печеное яблоко, хлопая бичом дорогу, побежал к скособоченному на правый бок домику в облезлых зеленых наличниках.

Вера стояла и смотрела долгим взглядом ему в след.

За ее спиной женщины переглянулись.

– Мы за молоком, а его еще нет… – усаживаясь на лавочку возле ворот, прокомментировала события Лариса, хлопая наманикюренной рукой Ирине на место рядом с собой.

И добавила повернувшейся к ним Вере:

– Я тебя порекомендовала своей соседке. Что молоко у тебя жирное и сама не грязнуля. Не будешь ли ты и ей продавать?

– Молоко не у меня жирное, а у моей коровы, – рассмеялась Вера, – но и мое молоко, ты Лариса права, тоже жирное. Четырех парней вырастила на своем молоке, до девяти месяцев не подкармливала. Жирности хватало…

Улыбнулась Ирине:

– Литр найдем, но больше не могу.

Ирина, кивнув в знак согласия, присела рядом с Ларисой.

Во дворе, где Ирина была несколько часов назад, слышались звуки активной жизни: хлопали двери, лилась вода, в спортивном азарте вскрикивали юношеские голоса…

– Ты бы видела, какой мужик у Верки красивый! – отчего-то зашептала Лариса. – А сама-то без затей – как кастрюля с отварной картошкой. Баба и только. За внешность ей больше чем три с плюсом не поставишь, а в объятиях какого мужика оказалась…

Была бы помоложе – отбила бы…

– Что, и своего Степочку бы бросила? – удивилась ее откровению Ирина.

– А кто меня знает? – заулыбалась соседка и, подтолкнув Ирину мягким боком, добавила еще тише:

– Но пока бы его не попробовала, не успокоилась… Это точно.

Ирина не захотела признаваться в том, что уже видела Сергея, и разговор сам собой сошел на нет.

Посидели, слушая, не поворачивая головы, звуки во дворе, думая каждая о своем.

Обратно шли, наслаждаясь наконец-то спустившейся на землю вечерней прохладой. Не шли – брели. Неся перед собой по банке теплого парного молока, которое Ирине и не было нужно.

…Летели дни отпуска. Мобильник отключила, берегла покой. Лишь однажды съездила в город сдать пленку, что успела нащелкать. На ней – дом, вид, что со второго этажа открывается, старый колодец, Вера в огурцах да малыш с арбузом. И такие славные получились фотографии, что тут же приобрела для них рамки. Решила, что стены дома оформит своими фотографиями, и на фотографиях этих не должно быть ничего другого, а только то, что касается ее дома и села.

И еще Ирина читала. Лет пятнадцать мечтала перечитать русскую классику, и вот время пришло. Начала с Толстого. Сядет на закате в кресло, прикроет ноги пледом, возьмет книгу, нальет рюмашечку ликера – читает и пьет ароматную густоту малюсенькими глоточками, вздыхая по милой, безвозвратно ушедшей родной старине до тех пор, пока на страницы не опустится бархатная темнота…

От городского мира отделилась, а местный властно захватывал ее в свою орбиту, как ни старалась она от него отгородиться: то на шашлыки соседи зовут, то на рыбалку, то попариться… Знала уже, какой пар в роскошных соседских банях с отдельной парилкой, что сауной все стали величать, и которые топили почти каждый день – ведь в таком удовольствии трудно себе отказать. Но с Ларисой неожиданно и даже будто и против воли подружилась. Та, борясь с полнотой, парилась часто и Ирину тащила с собой. А после бани – чай на веранде. Тоже достойный внимания обряд: сидишь чистый-чистый, в сухой льняной простыне, всей кожей ощущая прикосновения самого легкого ветерка.

А кругом – простор!

И если смежить веки и смотреть на мир сквозь стоящий прямо перед тобой на столике кувшин с полевыми цветами – просто рай получается.

Лара дом вела со вкусом – всякая вещь на своем месте, и все красивое. И готовить любила. С утра начинала разговор о том, что будет у нее на обед. Детей у супругов не было, и беречь свои капиталы им было ни к чему. Вот и наслаждались жизнью, как умели.

Первый желтый лист привечает березка. Не успеешь еще забыть, как радовался набухшим почкам на деревьях – ан в густой зелени маячит, напоминая о быстротечности лета, желтизна. Да и о том, что летом в деревне хорошо, а осеннюю тоску лучше на асфальте, в густоте людской переживать. Осенью не потянет с утра в окно вглядываться, наоборот, шторками его захочешь посильнее запахнуть. И первый затяжной дождь тоже все это Ирине напомнил.

И ощущение радости сменилось скукой…

В дверь забарабанили властным, вызывающим раздражение – «кого там принесло?» – стуком. Пошла открывать в ожидании увидеть Степочку Ларисы, а на пороге под старым мужским зонтом с банкой молока стояла Вера.

Пока Ирина готовила кофе, Вера не спеша обошла дом. Оглядела лестницу, ведущую на второй этаж, и, поднявшись по ней, прокричала оттуда:

– Вот бы детям раздолье где было… И чего ты их себе не заведешь? Тут, на твоих просторах и десятерых можно бы было вырастить, а ты одна сидишь. И не страшно?

Спустилась, постояла возле портрета мальчугана с арбузом, поулыбалась. На свой смотрела долго, даже сняла со стены и придирчиво разглядывала, поднеся к окну.

– Вот Сергей говорит, что я красивая, а я не верила, – не выпуская рамку из рук, повернулась к Ирине. – А ведь, посмотри, это правда! – по-детски наивно потребовала подтверждения сказанному. – Ты на стену себе меня повесила, значит – верно. Красива! – жена красавца, дурашливо раскинув руки, потрясла плечами.

С тем же счастьем в голосе тут же добавила:

– Да не смущайся… Я про свою красоту все знаю, а то еще побоишься со мной серьезно разговаривать…

Присев к столу, долго удивлялась тонким английским кофейным чашкам, разглядывая их с тем же, что и фотографию, вниманием:

– Правда, они такие деньги стоят? И ты их отдала за них? Сумасшедшая! Да за такие деньги я бы всем своим пацанам по куртке купила… А тут какая-то чашечка… Да из нее и не напьешься даже, только и знай наливай. Не то, что наши. И на какую ерунду люди только деньги не тратят…

Ирина с любопытства наблюдала за Верой. Она ей показалась еще проще, но в то же время – интересней. Впервые не видела она в человеке и тени зависти к материальным благам другого и понимала, что это от того, что ценит Вера в жизни совсем иное, чем дорогие английские сервизы или дом в два этажа, по лестнице которого не бегают дети. Не только ценит, а и обладает. И цену этому иному, гораздо более важному, знает. Она стала испытывать странное, доселе почти неведомое ей чувство к этой неподходящей для нее ни в подруги, ни, тем более, в соперницы, располневшей, неухоженной женщине. Похожее на зависть.

Вера отказалась от второй чашки кофе, стремительно засобиралась:

– За молоком не приходишь, а я беспокоюсь – вдруг ты подумала, что я отказала тебе? Да и баню сегодня Сережа закончил липой внутри обшивать, натопим сегодня. Приходи. Но первое дело, из-за которого я пришла – фотографии. Интересно мне стало на них взглянуть. Я в студенчестве тоже фотографией занималась. Мы сейчас своим пацанам на хороший фотоаппарат собираем, вдруг кто из них всерьез увлечется. А то у нас мыльница старая… Так что все дела сделаны. Пойду… А фотографии твои мне понравились. Очень.

Ирина не удерживала.

Стоя на веранде, смотрела, как ее неожиданная гостья, прикрывшись от дождя не успевшим еще просохнуть зонтом, идя к калитке, энергично перекатывает толстыми ягодицами.

Обернулась, махнула Ирине рукой:

– Приходи!

Ирина не обещала.

Лара появилась тут же, и дождя не испугалась. Видела, что молочница была в гостях у Ирины, и пришла, как выразилась, в большом обалдении – первый раз Верка по гостям в наши дома ходит.

То, что Вера позвала Ирину в баню – ей понравилось. Тут же напомнила Ирине, что муж у Верки очень красивый и что не мешало бы им его хорошенько рассмотреть поближе. Да и к тому же мужик этот не просто лесник, а ученый. Когда при Ельцине горбачевская перестройка вошла в штопор, он вынужден был науку бросить и вернуться в село. Верке профессию не пришлось менять – так же учителем устроилась, а он в лесники пошел и докторскую свою не дописал. Так что, – хохотнула, – экологически чистый и умный. Да еще у него родословная интересная – из семьи потомственных сельских врачей. Еще дореволюционная родословная. Чуть ли не от прадеда в роду врачи. Он первый, кто династии изменил и в технари пошел…

Наверное, теперь жалеет.

Врач, он в любые времена везде и всегда при деле, не то что какой-то доктор или кандидат наук…

– Ты что, специально о нем узнавала? – удивилась Ирина, слушая Ларису с тайным удовольствием.

– Да нет, – отмахнулась Лара, – тот коттедж знаешь, там, где домработница на крыльцо с колокольчиком выходит звать к накрытому столу? Так вот, их дочка время проводила с Веркиным старшим сыном. И между собой они его называли «красивым голозадым»…

А домработница, идиотка, возьми и расскажи Верке об этом…

Как-то пришла я к ней за молоком, а она заплаканная. Переживала очень, потому что сын ее влюбился в ту дурочку. Вот и рассказала мне все о своей семье.

Старший у них теперь в военной академии где-то в Питере. От любви туда махнул. В прошлом году это было…

Дождь закончился. Напористому желанию Ларисы пойти с ней в новую Веркину баню Ирина не могла противиться. Тем более других дел, кроме как идти в баню к Ларисе, не было. Начала собираться. Захотела нанести на лицо макияж, но устыдилась – в баню все-таки позвали, не на вечеринку. Зато одежду подбирала тщательно.

И в сумку с банным халатом и шампунями положила рамку с фотографией Веры…

На середине двора стоял в окружении троих сыновей Сергей. Младшему лет десять всего, а то и меньше. Красотой в отца не пошли – больше на Веру смахивали, но все же не обратить на них внимания было нельзя: крепкие, ладные, с быстрыми умными глазами под светлыми челками. Выстроились – видно так им было привычно – и по росту, и по старшинству – в ряд, и разом замолчали, уставившись на вошедших во двор женщин.

Лариса поразила Ирину. Как только увидела Сергея, сразу преобразилась. Движения, как у кошки, которая вытягивается перед прыжком – мягкие, хищные, мощные. Смех зазывной, красивый. Блестит глазами, шутит сразу со всеми, но все внимание на Сергея, все вопросы к нему. Ирину тут же попросила найти Веру и предупредить, что они вдвоем в баню к ним пришли…

Вера домывала пол в предбаннике своей новой, по сравнению с размерами коттеджных, прямо-таки игрушечной баньки. Вспотевшая, в поддернутом стареньком платьице, она энергично шуровала тряпкой по некрашеным, распространяющим запах древесины, доскам.

Увидев Ирину, обрадовалась:

– Баня как раз поспела, хочешь, иди первая – если жар любишь, а нет – пойдем после мужичков.

Расстелила на свежевымытом полу чистые домотканые половики:

– Я люблю ходить последней – можно вволю попариться и посидеть, отдохнуть… Вернусь когда с бани – а все в доме спят. Покойно так, хорошо…

Ирина отказалась от чести мыться первой в новой бане, сославшись на нелюбовь к жаре, и прежде чем сказать про Ларису, протянула Вере фотографию. И увидела, что та и впрямь может быть красавицей – глаза ее при виде подарка вспыхнули таким неподдельным удовольствием, таким счастьем, что не только осветили все лицо, а и преобразили его. Взглянула на Ирину с такой благодарностью, что даже вызвала неловкость – такой пустяк.

Выбор, кому достанется первый пар, сделали Верины мужички. Сказали, что они, строители, хотят, чтобы первыми в бане мылись женщины – примета есть: простоит дольше.

Дух в бане стоял ароматный, настоянный на новой, еще ни разу не распаренной, липовой доске. О большой температуре, царившей в ней, Ирине подсказал ее вмиг раскалившийся золотой крестик, под который она спешно подложила полотенце. Белые липовые лавки, обшитые липовыми же, гладкоструганными досками стены издавали такое банное благоухание, что даже застывший в пренебрежении нос Ларисы размяк. Хоть и круче была ее сауна, а эта банька все же была хороша. Да и сработана она как-никак красивым мужиком, на которого она засматривалась совсем не так, как положено даме в ее летах.

Разложив на новых ароматных полках свои огромные махровые полотенца, Ирина с Ларисой принялись потеть. Говорить в таком жару было непросто – горячий воздух, стоило только открыть рот, першил горло, заставляя кашлять, хотя видно было, Ларисе не терпелось что-то обсудить, и она, прикрывшись полотенцем, что-то под ним бормотала. Ирина и не пыталась с ней говорить – лежала, разомлев от липового духа, прикрыв глаза, перед которыми, как на фотографии, в ряд стояли трое светловолосых мальчишек с голубыми, почти синими, глазами.

Вызвав у распаренных подруг оторопь, в баню с шумом ворвалась, запоздав из-за приготовлений к послебанному столу для гостей, голая Верка.

Полосатая.

Из-за ног, загоревших до колен, которые и в бани умудрились блеснуть яркой белизной нетронутой солнцем кожи. Рук – казавшихся особенно загоревшими рядом с не знавшей солнца белой кожей тела. Из-за загара в вырезе на груди и сзади, на шее, граница которого обозначена была так четко, будто солнце его провело по линейке.

Полосатая Верка, распластав, как для объятий, руки, ничуть не смущаясь направленных на нее двух пар глаз, в восторге оглядывая свою баню, ахала от восхищения.

– С новосельем тебя, Вера! – первой нашлась Ирина…

Вера разрушила однообразие полусонного потения женщин – налила им из термоса чаю, настоянного на яблоках, ошпарила березовый веник и, казалось, совсем не устав и не запыхавшись, отхлестала им Ларису с Ириной. Умаяв обоих, сама повалилась на полок. Ирина с ужасом подумала, что не только не сможет попарить ее в ответ, а и не найдет в себе сил просто сдвинуться с места. Ждать от Ларисы что-нибудь и вовсе не приходилось – та лежала, не подавая признаков жизни.

– Хоть выгоняй из бани, а тебя парить сил нет… – простонала Ирина.

– Да и не надо! – бодро, будто и не в парной она, а в бассейне, отозвалась Вера. – Меня Сережа потом напарит…

И не заметила, как на эти ее слова Ирина с Ларисой, несмотря на упадок сил, тут же переглянулись.

После бани их ждал неожиданно хорошо накрытый стол – с букетом цветов посередине, с салфетками и красивой посудой.

Сергей варил пельмени.

Ими пахло так, что Ирина даже вытянула шею, стараясь заглянуть в кастрюлю, в которой, выгибаясь горкой, кипела вода.

Второй раз она оказалась в этой деревенской летней кухне, и второй раз с ней происходили странные вещи: она начинала испытывать небывалый аппетит.

Села, запахнув поглубже толстый банный халат, на прежнее свое место на лавке и замерла в ожидании угощения. Лариса устроилась во главе стола. Она имела хороший дар: чувствовать себя везде не только на своем месте, а еще и на главном.

Сергей, усадив женщин, разлил всем черный с добавленным к нему черносмородиновом листом чай, поставил сливки, придвинул поближе красиво разложенную на плоском блюде зелень и сочный, радующий взгляд, зеленый лук, разложил по тарелкам салат из свежих помидоров с огурцами. Затем ловко вынул шумовкой пельмени в большую салатницу и водрузил ее на середину стола.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.