- Лёш, не бросай нас! - взмолилась Анна.
      Алексей предостерегающе указал глазами на зеркальце, где отражался светлый мальчишеский затылок, и с досадой бросил:
      - Куда я денусь?..
      Голова парня просунулась вдруг между передних сидений. Он переводил свои огромные, всё понимающие на свете глаза с матери на дядю.
      - Вы ругаетесь - точно, как мама с папой.
      Ане будто сердце прищемили, похолодели ноги, она беспомощно взглянула на Алексея.
      - Всё, всё, Юрка! - опекун быстро пришел ей на помощь, снова взяв грубовато-шутливый тон: - Что с бабами поделаешь - прекрасный пол! Слабый к тому же... Давай, забирай мать на свою половину, а то она боится, небось, что я её сейчас укушу! - Он плотоядно щелкнул зубами, сверкнул глазом на Анну и сосредоточил всё своё внимание на дороге.
      Анна перелезла на заднее сиденье, попросила сына в очередной раз намазать ей спину чудодейственной мазью, расспрашивала Юрку о том, как ему всё-таки удалось добраться до бабушкиного дома...
      Но не раз на протяжении всего пути она чувствовала на себе его недетский взгляд...
      * * *
      Саша Трегубов оказался милейшим интеллигентным парнем. Собственно, не парнем уже - молодым мужчиной. Невысокий, с гусарской выправкой и безукоризненной вежливостью по отношению к даме, словно выходец из оттуда, где "Средь шумного бала...", он носил длинные русые волосы, перехваченные резинкой, и залихватски подкрученные кверху усы.
      Его светская внешность не вязалась с деревянными простыми стенами светлой избы Дома-музея графика Пожалостина. Но в спокойных внимательных серых глазах его прочитывалось что-то удивительное и одухотворенное. Они словно говорили: "Смотрите, я - провинциал! Я живу на родине Есенина. Мне хорошо работается, здесь нет столичной суеты, кругом всё просто и понятно, тут легко думать о вечном и творить...".
      Саша провел их по таинственным сумеркам музея. Со знанием дела и с явным удовольствием коротко рассказал о виртуозном художнике-графике, который выбился в Петербургскую Академию художеств вот из этого самого села.
      Юрка слушал и смотрел, буквально рот раскрыв!
      Алексей тоже был внимателен, но, скорее, присматривался к собеседнику, чем слушал его рассказ.
      Анне не терпелось перейти к главному, но её постоянно контролировал взгляд опекуна детей. Ей ничего не оставалось, как только выжидать удобного момента.
      Почувствовав, что гостью что-то тревожит, и что она слушает невнимательно - явно думая о чем-то своём, Трегубов сразу перестал быть искусствоведом и радушно пригласил их к себе, заручившись обещанием, что днём они придут на полноценную экскурсию.
      "В начале двенадцатых чисел девятой луны я отправилась в храмы Хаса, и мне случилось заночевать в каком-то убогом домике."
      Подворье Саши оказалось небольшим. Приуныл без движения мотоцикл у сарая. Домишко был стар, мал, зато живописен: толстые стены вросли в землю, потому выглядел он полутораэтажным. Брёвна обшиты досками, покрашенными в традиционный ярко-зеленый цвет, наличники ослепительно белы. До окон первого этажа легко дотягивались желтые глазки "куриной слепоты".
      Домик стоял строго вертикально, однако, Ане показалось, что он вот-вот весело съедет со склона, на котором вырос.
      "Если бы я где и жила, так это здесь. Хотя нет, у бабы Веры - не хуже! - агрессивно воспротивилась она очарованию места. - Подумать только: где-то среди такой красоты притаилась мразь, сволочь!"
      "То, что вызывает нетерпение... Женщина должна разрешиться от бремени. Уже прошли все положенные сроки, а нет ещё и признака приближения родов."
      У Анны возникло неистовое желание начать крушить всё кругом. Алексей вернулся за ней из домика, куда уже прошел вслед за хозяином и Юркой, взял её руку железной ладонью и сказал:
      - Идем в дом. Неудобно. Саша уже чайник ставит...
      Беседа за столом текла чинно, неторопливо: как сама жизнь в провинции.
      Поговорили о росписях Алексея (он от них отмахнулся), о его работах в театрах (художник тоже по-настоящему был доволен лишь двумя, да и то заграницей). Саша спросил, пишет ли он маслом, но Алексей снова ушел от ответа, сказал, что времени нет.
      "Наверное, переживает из-за погибших на даче картин, - Анне казалось, что она понимает его состояние: - столько лет сгорело одним махом! Как и у меня. Только у меня - жизни, а у него - работы! Наверное, для него - это и есть жизнь...".
      Алексей стал расспрашивать друга, над чем сейчас работает он сам.
      Трегубов оживился, рассказал, что помогает восстанавливать лепнину в женском монастыре. Как платят? За что? Ведь он сам предложил! Отметая вопросы о заработке, пригласил в свою студию. Оказалось, это - тот самый сараюшко, возле которого скучал двухколесный конь. Анна с ними не пошла. Ей невмоготу было вести светскую беседу, когда в голове свербело: "Катя... Катя... Катя...". А Павел с Петей? Что с ними, где они? Знает что-нибудь о них Алексей? О маленькой Марусе она и вспомнить боялась...
      Юрка прибежал со двора и радостно завопил:
      - Мам! Там так здорово! Иди посмотри!
      Она лишь с улыбкой покачала головой.
      - Тогда я пойду посижу на мотоцикле, мне дядя Саша разрешил! Он такой добрый! - кричал мальчишка, уже выбегая. - Он завтра даст мне краски и кисти!..
      - Юрка, солнце моё! - прошептала Анна. - Спасибо, хоть ты - со мной!
      Художники вскоре вернулись в дом, бурно обсуждая творческие замыслы каждого. Алексей стал заметно менее напряжен. Он ободряюще кивнул свояченице и стал интересоваться, как же так - вдруг - Сашка отказался от столичной жизни, от общения с высоким искусством, от предложений поучаствовать в украшении Москвы, от элементарных городских удобств, наконец!
      Трегубов много чего порассказал. Задумчиво подкручивая ус, он поведал о том, как долго вычеркивали его из списков участников коллективных выставок, как часто закрывали его выставки персональные...
      "Во время второй луны в Государственном совете вершат дела, именуемые "инспекцией". Что бы это могло быть? Не знаю."
      После окончания Суриковского института Саша жил оформлением детских площадок во дворах и скверах, от которых через год-полтора оставались лишь изрезанные надписями спинки на скамейках.
      А когда он случайно где-то проскочил и ему устроили просмотр в полуподвальном ДК (мир-то не без добрых людей!), на его работы набросилась свора купленных критиканов и культуро-"ведов", реагируя совершенно неадекватно масштабам выставки. Причем, все эти статейки - все до одной! в виде вырезок попали к нему вместе с почтой (мир - не без добрых людей!).
      - А что живу без удобств, так здоровее буду! - скульптор подлил Ане в чашку кипятка из самовара. - Тем более, что городские условия при наличии денег - не проблема. Вот, например, здесь неподалёку выстроили себе почти на берегу реки такие хоромы - что царский терем в допетровской Руси!
      - Да там, наверняка, отдыхает летом какой-нибудь кинорежиссер или профессор! - равнодушно сказала Анна, бросив горячий взгляд на Алексея и тут же погасив огонь.
      - А вот и не угадали, Анечка, - возразил ей Саша, - не профессор! Интеллигенция как раз любит пожить летом на даче или в обычном сельском доме, что называется "сблизиться с народом", подышать с ним одним воздухом, о навозе да о теплицах поговорить. А в этом новомодном коттедже - и с канализацией, и с водопроводом, и с телефоном, - круглый год, заметьте, проживает простая сельская жительница. Живёт-поживает, да добра наживает! Самая что ни на есть "новая русская"! Так что сюда цивилизация тоже докатилась.
      - Дом-то хоть действительно красивый? - "взял быка за рога" Алексей.
      - О-бал-ден-ная безвкусица!
      Далее посыпались архитектурные термины, в которых Анна ровным счетом ничего не понимала. Она прервала поток художественного красноречия и встряла в разговор, стараясь ничем не выдать своего нетерпения (ноги уже были готовы бежать к машине):
      - Откуда же денег взять, чтобы отгрохать такой домину?
      - Если бы я знал, то в моей хате тоже кое-что улучшил бы! Утеплил бы, например, мансарду, первый этаж превратил в настоящую студию, а в сарае только материал хранил... Да мало ли что! - он смущенно подкрутил ус и пятернёй пригладил светло-русые волосы, забранные в хвост. - Когда удобства на улице - зимой это иногда огорчает.
      - А что за профессия у вашей миллионерши? - вновь "загнула" свою линию Анна. - Она что - богатая наследница, или, может, открытие какое сделала? Вы ведь можете просто не знать.
      Скульптор рассмеялся:
      - Что вы, какое открытие! Она и двух слов-то правильно связать не сможет: кастеляншей сто лет здесь работает. Ну не сто, так десять-то уж точно... А вдруг и вправду оставил ей какой-нибудь бездетный дядюшка кучу деньжищ? Могла же мне вот эти хоромы, - он царственным жестом обвел рукой вокруг себя, - тетка в наследство отказать! Не знаю, не моё это дело считать чужие деньги!
      Алексей хмыкнул:
      - Так это ж просто местная достопримечательность! А ты говоришь, где деньги взять! Да тебе экскурсии к этому дому водить надо! Вот прямо с нас завтра и начнешь.
      - Нет, я завтра, к сожалению, на работе, - отказался Саша. - А из достопримечательностей у нас кроме музея Пожалостина и женского монастыря больше ничего и нет. Главная и основная красота - вокруг. Ходите, дышите, любуйтесь!
      - Сашка, где бы нам на ночлег пристроиться? До завтра оставишь? Алексей уже наметил план действий.
      Трегубов почти обиделся:
      - Ты что, всерьез думал, что я вас куда-нибудь отпущу? Нет уж, дудки! Мальчику вашему, - он поклонился Ане, - я обещал рыбалку, мотоцикл, краски. У меня даже видик есть! Вам, как объяснил вот этот господин, - он положил руку Алексею на плечо, - требуется отдых. Так что оставайтесь у меня места хватит. - Подбоченясь, он снова подкрутил ус. - Если вы, конечно не боитесь испортить себе репутацию пребыванием в доме молодого холостяка.
      - Нет, что вы, зачем же я буду вас стеснять! - завозражала Аня. - Вот мы пойдем завтра с Алексеем и внаглую попросимся пожить к вашей богатейке. Или, может, семья у неё большая?
      - Семьи, насколько я знаю, у неё отродясь не было. Однако, я сомневаюсь, что вы сможете близко подойти к дому. Она настолько дорожит своим детищем, что даже охрану наняла. Крутая бабёнка - не при дамах будь сказано! - Скульптор поднялся из-за стола. - Так что я пойду постелю вам с сыном в горнице (как согрело Аню это бабы Верино слово!), а мы с Лёшкой заберемся на чердак, гордо именуемый мансардой...
      Как только Трегубов вышел, Алексей подсел к Анне поближе и они стали шептаться, бурно обсуждая услышанное.
      Анне скульптор показался человеком хорошим, но она просила Алексея не открываться ему:
      - Неизвестно, как он отреагирует. А вдруг скажет: "Выметайтесь-ка со своими проблемами! Я из столицы уехал, чтобы шею свою не подставлять!"
      - Ты, конечно, права. Но мне кажется, что, несмотря на молодость, он прошел неплохую школу. К тому же подставлять шею человека втёмную - тоже нельзя. Если он будет кое-что (не всё!) знать, он и за Юркой получше присмотрит...
      С этим Анна согласилась, но настаивала на версии, что она скрывает сына от бандитов, которые хотят заполучить его, чтобы выманить у мужа большую сумму денег.
      - Надеюсь, Борис простит мне эту ложь, - суеверным шепотом воскликнула она. - Ведь он должен знать, что мы тут терпим из-за его шашней.
      Алексей посмотрел на неё странным взглядом, словно собираясь что-то сказать, но в последний момент передумал.
      Когда были оговорены подробности, Анна направилась во двор, чтобы позвать Юрку:
      - Сынок, пора умываться и - баиньки!
      - Что значит "баиньки"? - возмутился мальчишка. - Во-первых, я не маленький, чтобы так со мной разговаривать! Во-вторых, - продолжал он качать права...
      - Во-вторых, - перебила его мать, - если ты действительно уже взрослый, присоединяйся к нам: мы, например, спать отправляемся!
      Юрка сполз с мотоцикла и понуро поплёлся к колонке заниматься водными процедурами, ворча по дороге: "Спать, спать... Даже не стемнело еще!"
      Анна отыскала на террасе среди пакетов с покупками новое полотенце, вытерла сына, проводила его в горницу, уложила на огромную железную кровать с круглыми шишечками на спинках. Сын обрадовался панцирной сетке и сразу запрыгал на ней, как на батуте. Мать немедленно остановила его, убедилась, что Юрка, наконец, утихомирился, нерешительно постояла на пороге, потом вернулась на террасу.
      Мужчины тоже быстро умылись, поднялись наверх и долго ещё не могли угомониться, громко разговаривая, смеясь, вспоминая студенческие годы. Учились-то они на разных факультетах и курсах: когда Трегубов только поступил, Алексей уже заканчивал, но в одном институте, среди одних и тех же педагогов, - поэтому общих тем и знакомых была масса!
      "Чем попусту языком чесать, лучше бы Алексей поговорил с ним по поводу нас!" - хмуро подумала Анна.
      Она посидела немного без дела, нашла таз, перемыла посуду, вытерла её, аккуратно по росту расставила на полке. К тому времени в мансарде всё уже затихло: видимо, уснули.
      Анна вытащила со дна своей спортивной сумки "Записки у изголовья". Книга эта таинственным образом несколько раз возникала в её жизни...
      - Погадать на вас, Арбузова?
      Однажды в больнице лечащий врач вызвал её к себе в кабинет. Она заранее настроилась на очередную "задушевную" беседу с круглым доктором. А он померцал глазами (всё самое главное в них - не снаружи, а где-то глубоко за лунообразной лицевой стороной), вынул из пачки историй болезней заложенную между ними чистенькую книжку в переплете.
      - Называйте номер страницы и строчку!
      "Пусть обвалится ограда. Пусть водяные травы заглушат пруд, сад зарастёт полынью, а сквозь песок на дорожках пробьются зеленые стебли..."
      - Ну и настроение у вас, Арбузова! - сказал доктор. - Мрак!
      Тогда Анне была уже знакома Сэй-Сёнагон! Она просила одолжить книгу он даже подержать в руках не дал, даже дотронуться.
      Теперь её собственная Сэй-Сёнагон лежала на коленях.
      - Поразительно! - сказала Анна.
      "Даже самые обычные люди радуются, если счастье улыбнётся их детям."
      Япония конца первого тысячелетия и - о том же...
      Анна встала, прошлась по хорошо пригнанным доскам пола, обнаружила одну скрипучую, "поиграла" на ней, спохватилась, что разбудит кого-нибудь из мирно спящей троицы, вышла на воздух...
      Темный провал неба был изранен сверкающими звёздами.
      В детстве они научились одной игре: на какое-нибудь слово, ситуацию или впечатление находили строчки из стихов, песен...
      Теперь вдруг сам собой - впервые за последние годы - зазвучал в ушах старинный романс:
      "Сияла ночь, луной был полон сад,
      Сидели мы с тобой в гостиной у огня...
      Рояль был весь раскрыт и струны в нем дрожали..."
      - Не раскрыт, а разбит, - произнесла Анна. - Так будет вернее.
      - Кто "разбит"? - спросил совсем рядом негромкий голос.
      Анна чуть ли не с криком шарахнулась в сторону. Увидела Алексея.
      - Зачем ты?.. Проверяешь скорость реакции?
      - Нет - остроту твоего хваленого слуха.
      - Хватит издеваться. Просто я задумалась.
      - А я просто вспомнил, - уже в ином тоне продолжил Алексей, - что не спросил на сон грядущий свою нервную родственницу, как её спина поживает. Болит?.. Чего не спишь?
      Он приземлился на ступеньку крыльца, потянул Анну вниз, заставил сесть рядом.
      - Болит, - посетовала она. - Вот здесь... Всё время... - её рука, прижатая к груди, сжалась в кулак. - Мне кажется, это никогда не пройдёт, никогда не кончится.
      - Пойди, поспи, - попросил Алексей. - Надо отдохнуть. Всё равно до утра сделать ничего не сможем.
      - Я понимаю, - кивнула Анна, - но уснуть боюсь. Юрку могу разбудить. Он ведь не Жена Рустама - испугается, чего доброго... Все-таки, Лёш, зря мы не уговорили его остаться у Евгении Осиповны.
      - Там ведь было тоже небезопасно: создаётся ощущение, что они слишком хорошо информированы о нашем окружении.
      Как будто кто-то разлил на них вишневый кисель - такой спокойный поздний вечер стоял кругом. Казалось невероятным, что где-то рядом...
      - Лёш, как ты думаешь, - тихо заговорила Анна вновь, - почему я там ничего не вспоминала? Спала - как убитая. Да, по сути, я и была убита вместе с Борисом. Даже детей во сне почти не видела. Редко-редко...
      Алексей по-одному отжал её стиснутые пальцы:
      - Надежда умирает последней, "голубчик"! - Он мягко разгладил ей ладонь, словно гадал или водил по ней "Сороку-Воровку". - Вспомни, как мы сиживали с тобой на кухне. Ты убеждала, что всё наладится в моей с Любкой жизни... бестолковой жизни... Утешала меня, подставляя своё тогда ещё костлявое плечо. Помнишь, когда я её угробил, сколько вытер об него "скупых мужских" соплей?.. А ты, дождавшись, пока я усну, терпеливо отстирывала их и назавтра всё повторялось. Теперь я понимаю, что ты чувствовала: ведь это была не просто моя жена - она была твоя сестра... Где силы-то находила ещё и со мной возиться?
      Он приобнял нервно вытянутую Анну, которая несколько раз порывалась что-то сказать, но лишь по-рыбьи открывала и закрывала рот. Слова не шли.
      - Так вот, к чему это я всё? Анечка, я целый день затыкал тебе рот, командовал, измывался над тобой... "Боевые условия" требовали. Но теперь можно... Расслабься, поплачь, если хочешь...
      Анна медленно сняла его руку с плеча, встала, сказала вызывающе, грубо, резко:
      - Ненавижу!.. Ненавижу Бориса за то, что... Ненавижу себя за свою мягкотелость... Вынуждена сидеть тут и смотреть в этот черный потолок, она ткнула пальцем в небо, - дожидаясь, пока зажжется люстра. Ненавижу тебя - такого рассудительного, предусмотрительного! Где ж раньше были твои ум и наблюдательность?.. - она, задыхаясь, хлестала его словами по щекам. - Куда ты смотрел, когда меня осудили? Ах, да! Ты совершил благородный поступок взял опеку над детьми-сиротками, у которых мать - убийца! Так где они теперь, в то время, когда ты рассуждаешь со своим корешем об искусстве или вспоминаешь свою несчастную личную жизнь?! Где моя Катя, где Пашка с Петрухой? Где Маруся?...
      Алексей ожидал подобного взрыва с тех самых пор, как рассказал Анне о Пышке и не дал ей тогда всё выплеснуть. Он даже удивился, что ей удавалось так долго сдерживаться: с момента их встречи в саду-Эрмитаже Анна ни разу не упрекнула его ни в чем. Хотя - и он это прекрасно понимал - имела основания...
      - "Осторожно, высокое напряжение!" Ань, ну и темперамент!..
      - Да, - вызывающе подтвердила Аня, - в наследство от бросившего нас папочки мне досталась четверть лица кавказской национальности! Это даже фигурировало, как аргумент в суде!..
      Алексей помолчал, потом заговорил глухо, трудно, подбирая слова:
      - Я не знаю, что натворил Борис. Мне глубоко безразлично, каким образом он оказался связан с этой сворой. Потом, когда всё закончится, мы вместе выясним, если захочешь... Я знаю, что предал тебя в тот момент, когда смог даже допустить мысль о том, что ты виновна! Но детей я не предавал... Старался, чтобы они чувствовали себя семьей...
      Электропровод от Ани отключили: она снова тихо присела на ступеньку. Они обнялись и Алексей стал укачивать её, как маленькую, пока она торопливо жаловалась ему в шею:
      - Не ведают люди, что творят... Вот я всё сетую: "За что, за что?.." А помнишь портрет моего деда Николая? Тот молодой командир, с шашкой наголо?.. Наделал, видать, делов, порушил дворов крестьянских, пораскулачил семьи - вот теперь род наш и гаснет. Никого почти не осталось... Мамы давно нет, я уж лицо её родное забывать стала. Тетки мои алтайские - кто болеет, кто спился. Детей удачных - ни у кого. Мы-то с Любой - как раз и есть это самое пресловутое "третье колено"... - Анна всхлипнула украдкой. Лешенька, неужели не удастся мне уберечь их?.. Вдруг я не смогу?.. Ведь это - всё, что у меня есть, я должна собрать их вместе! "Зеленые стебли пробьются сквозь песок"... Неужели они не имеют права?.. Они же не травка подзаборная... Неужели мы с Любой не искупили дедушкины грехи?.. Сколько еще?..
      Алексей ещё бережнее обнял свояченицу:
      - Я так хотел, чтобы дети не забыли тебя... Даже Маня... Ты сама увидишь, насколько мне это удалось. Обязательно увидишь, когда мы вернем их. Всех!..
      - Я без них - как пустой стручок, из которого высыпали горошек... как рука беспалая... Я не переживу...
      На веранде скрипнула музыкальная половица.
      - Господь никогда не пошлет испытаний больше тех, что вы сможете пережить... Не хотите прогуляться? На местные достопримечательности можно смотреть и ночью, если не спится. А по дороге расскажете мне всё, что сочтёте нужным, кроме неправды...
      * * *
      - Лёш, рассказывай ты, я не смогу! - Анна поняла: доверие к Саше Трегубову не будет ошибкой.
      Они шли втроём по спящему посёлку, почти не разбирая дороги, ведомые скульптором, не раз ходившим здесь в любое время суток. Освещен был только пятачок конечной остановки рейсового автобуса Рязань-Солотча, да и то лишь благодаря включенным фарам сельских рокеров, тусующихся у открытого в поздний час ларька. Эта весёлая кампания довольно лихо смотрелась под древними стенами...
      - Что здесь? - Ане показалось, знакомым это место.
      - Тот самый монастырь, о котором я вам говорил, - Саша вновь стал экскурсоводом, немного придержав их возле сводчатой арки тяжелых кованых закрытых ворот.
      - А как же вы туда проходите? - удивилась Анна, - Ведь вы говорили, что монастырь женский?
      - Женский монастырь, но не застенок. Внутри его стен шестнадцатого-восемнадцатого веков стоит церковь Святого Духа, которой в 1989 году исполнилось триста лет. Туда ходят все прихожане. Для экскурсантов небезынтересно посмотреть на её архитектуру. Экскурсии, правда не допускаются в трапезные палаты монастыря, которые выполнены в нарышкинском стиле, - это уже обращено к Алексею, - обширное двухсветное бесстолпное помещение, перекрытое коробовым сводом с пролётом...
      Анна не дослушала, бесцеремонно перебила:
      - Лёш, мне почему-то кажется, что я уже видела эту стену.
      Алексей кивнул, зачем-то похлопав по пустому карману ветровки, которую успел набросить перед уходом:
      - Фотография! Ты, в основном, смотрела на детей, а теперь попытайся вспомнить фон.
      - Да, конечно, как я могла раньше не заметить! - Анна оживилась. - Что это значит?
      - Только одно, - уверенно сказал опекун детей, - мы на верном пути!
      - Думаю, что вы правы, - поддержал догадку Трегубов. - Левая стена монастыря граничит с домом отдыха, где работает достославная современная героиня Мопассана! А резиденция её находится по ту сторону: за старой советской турбазой, ближе к реке Солотче. В принципе, здесь всё очень близко. Вот только не уверен, сможем ли мы пройти, - сказал Саша.
      А ноги уже несли всех троих к пансионату.
      На их счастье, какой-то задрипанный "москвич" долго и настойчиво бибикал у ворот. Когда в старом клубе закончились танцы и поселковая молодежь потекла по аллее к выходу, над бродяжкой сжалились и впустили его.
      "Экскурсанты" воспользовались этим. Под шумок они беспрепятственно проникли на территорию.
      Ровная асфальтовая дорога провела их мимо семиэтажного "застойных времён" корпуса, где москвичонок пристроился рядом с роскошным BMV. Затем они миновали современное здание с номерами "люкс" и, пробившись сквозь встречный поток толпы, обогнули клубный дворец с белыми колоннами. За ним, на самых задворках, к реке спускалась широкая гнилая деревянная лестница в несколько пролётов.
      - Здесь работают милые гостеприимные люди, - по дороге рассуждал Саша, - просто в голове не укладывается всё то, что вы мне рассказали.
      - В семье - не без урода! - отрезала Анна. - А как ваши "милые и гостеприимные" смотрят на внезапное обогащение своей товарки?
      Скульптор предупредил, что перила могут обломиться, подал ей руку и пожал плечами:
      - Как всегда: кто-то, должно быть, завидует черной завистью, кто-то, наверное, пытается подружиться, но, скорее всего, - и те, и другие, как могут, хотят попользоваться этим. И, представьте, не знают отказа!
      - Ну, например, про дом мы уже знаем, - сказал Алексей, поддерживая Анну под другой локоть, - товарки вряд ли имеют к этому отношение.
      - Зато она в хвост и в гриву гоняет свой BMV, вечно нагруженный "общественными поручениями".
      - Уж не тот ли, который красовался на площадке? - поинтересовался опекун.
      - Он самый! - подтвердил скульптор. - Должно быть, ваша Пышка сегодня дежурит.
      - Значит, дома её сейчас нет? - Аня заглянула зятю в лицо. - А нельзя ли...
      - Посмотрим!.. - ответил он на её недосказанный вопрос. - Ты под ноги смотри, - добавил он, когда ей подвернулся сосновый корень, выпирающий из земли.
      - Ничего, в кроссовках удобно! Совсем, как раньше. Долго еще? обратилась она к Саше.
      - Скоро дойдем.
      Спотыкаясь о сосновые щупальца, они шли высоким обрывистым берегом вдоль реки. Анне снова показался нереальным весь тот ужас, который следовал за ней по пятам. Так хорошо было вдыхать свежий влажный воздух, так незаметно-нежно касались её обнаженных рук высокие травинки, так сладко пели цикады...
      Окончательно опустилась темнота. Поднявшись по крутому песчаному пляжу, черпая обувкой песок, спутники удалились от черного пояса реки вглубь берега. Трегубов провел их ещё метров сто. Здесь, в сосновом бору они увидали несколько строящихся коттеджей.
      Самый удалённый от них и от дороги и практически скрытый деревьями был как раз коттеджем Пышки - единственным, где наблюдались признаки жизни.
      Дом был обнесен чугунной решеткой, уместной разве что в Петербурге. От его крикливой вычурности веяло южным базаром. (А может, на Анну подействовала предварительная архитектурная лекция Саши-искусствоведа.) Во всём дворце горели только два окна по левую руку от шикарного парадного подъезда.
      Анна буквально прилипла к остроконечным прутьям. Саше и Алексею с трудом удалось оторвать её. И вовремя: по двору усадьбы, освещенной светильниками-торшерами в виде мыльных пузырей, важно вышагивал "добрый молодец", периодически почесывая длиннющими руками все места. Видимо, он кругом обходил дом и до этого находился в тени. На плече его висел карабин.
      Поглядев на пики, которые украшали высоченный забор, Алексей призадумался, но ненадолго:
      - Сашка! Ты мне сейчас будешь нужен. - и Анна поняла, что затишье в бою закончилось: он по-прежнему руководит операцией. - Анна, оставайся здесь, на свет не вылезай, жди нас! - Она даже невольно вытянулась перед ним, как рядовой перед командиром. Это не прошло мимо глаз художника: Отличная выправка, боец!
      Алексей указал ей место, откуда легче всего наблюдать за воротами, оставаясь незамеченной. Через секунду мужчины нырнули в лес и пропали...
      "Ждешь в нетерпении. Вдруг на дороге показывается экипаж...
      - Вот он, наконец! - радуешься ты, но - увы! - он сворачивает в сторону. Это невыносимо!"
      Анна думала, что просидела в кустах целый час. Стало холодно. Ей даже показалось, что на нос упало несколько капель дождя. Стражник зашел в дом и через двадцать секунд вернулся уже в кожаной куртке. Только она решилась на секундочку встать из своего укрытия - хоть ноги разомнёт - как вдруг издали с противоположной стороны послышалось ровное гудение мотора. Дорога осветилась фарами автомобиля. Анна внутренне подобралась, замерла, слилась с темнотой: это был BMV Пышки, и направлялся он прямо к воротам!
      Поравнявшись с её кустом, машина вдруг притормозила... В ней приоткрылась задняя левая дверь и голос Алексея скомандовал:
      - Прыгай!
      Дважды ей повторять было не надо... Она быстро нырнула в салон и чуть не уткнулась носом в колени скульптора.
      - Лёшка, как вам удалось её увести?
      Вопрос, конечно, глупейший, на что и получила соответственную реплику Алексея:
      - Одолжил, - сказал он, указывая на пучок торчащих из панели проводов, два из которых были соединены напрямую.
      Аня шепотом стала задавать кучу новых глупых вопросов, на тему о том, что он собирается делать дальше, но в ответ раздался свистящий, как хлыст, окрик:
      - На пол! Быстро!
      Охранник, завидев BMV хозяйки, бросился отпирать ворота. Когда машина поравнялась с ним, заглянул в окно.
      Видимо, несмотря на затемненные стекла, облик человека, сидящего за рулем, не напомнил ему очертаний его пышнотелой работодательницы. Но афганец не стал дожидаться, пока цепной пес сорвет карабин с плеча: он с силой распахнул дверцу BMV, так шарахнув при этом "добра молодца", что тот грохнулся оземь. Алексей выскочил из машины и кинулся на охранника. Они слились в далеко не любовном объятии, изредка награждая друг друга глухими ударами. Преимущество оказалось на стороне стражника.
      5.
      "То, что приличествует дому...
      Галерея с крутыми поворотами. Круглая соломенная подушка для сидения. Передвижной церемониальный занавес на невысокой подставке."
      Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"
      Анна видела, что длиннорукий вот-вот одержит верх. Она хотела броситься на помощь Алексею, но не могла: Трегубов её не пускал. Наконец, ей удалось высвободиться из сильных рук скульптора, пнув его при этом. Она чуть ли не на руках выползла из автомобиля наружу и отчаянно кинулась в драку.
      Анна попыталась схватить охранника за волосы, но предусмотрительно короткая стрижка не позволяла этого сделать. Тогда, подпрыгнув и обхватив долгорукого сзади за шею, Анна повисла на нём всей тяжестью. Он попытался двинуть ей локтями по почкам, но в этот момент получил оглушительный удар афганца в челюсть. Охранник вырубился.
      В это время небо раскололось молнией и громыхнуло.
      - Что ж ты грохочешь! - поднял голову Алексей. - Еще совсем не пора!
      Трегубов хмуро покинул комфортное сиденье автомобиля и подошел.
      - Вам не очень досталось?
      Анна только махнула: не до того, мол! - и направилась ко входу во дворец. Алексей едва успел ухватить её за руку:
      - Ты куда?
      Глаза у неё горели, как у одержимой:
      - К дочери!
      - Без меня - ни шагу! - Он повернулся к Саше. - Ты с нами или в машине посидишь?