Свояченица

      - Ты считаешь, что я смогу довольствоваться лишь этим?..
      Лучше бы он на неё накричал! Анна не ожидала встретить такой отпор, такой жесткий барьер. Но этот спокойно-пренебрежительный тон... "Алмазная" грань жестоко процарапала хрустальную призму, сквозь которую Анна смотрела прежде на Алексея. Образ его резко исказился, даже раздвоился.
      Если она и преподносила ему постоянно разные стороны своей натуры, которую он с интересом изучал, то как раз Алексей казался Анне единым цельным монолитом без примесей.
      Он именно это имел в виду, когда говорил, что Анна его ещё плохо знает?.. Но за что?.. А может, за то, что попала в точку?.. Он считает главным для себя "заколачивание" деньжищ или...
      Как он сказал? "Ты мне будешь мешать работать, если тебя не будет рядом... вместе справимся..."? - красиво! И она хороша, поверила...
      "А ведь мужчины не похожи на нас - женщин: нередко умудряются запамятовать даже собственные стихи... Вообще, не часто встречаются люди, щедро наделенные талантами - и в придачу ещё доброй душой. Где они? А ведь их должно быть много..."
      Она что же - под забором найденная? Значит, ни на что иное, кроме как рожать, в его понимании - не способна. Как кошка. (Далась же ей эта кошка!) Но вот Саша - мягкий, интеллигентный, даже немного женственный Саша Трегубов, который любил сказки, - он не гнушался объяснений. И не считал, что Анна не в состоянии понять...
      "Да, я кошка. Кошка с котятами. Но кошкам полагается гулять самим по себе."
      Слёзы её градом текли по козлику, прятавшему от Алексея лицо Анны.
      Хотя она ни единым всхлипом не выдала своего состояния, он заметил, прекрасно понимая, что это - не просто плач по Трегубову. Но упрямо молчал, никак не пытаясь успокоить.
      Ему уже указывали, что и как он должен делать. Он хорошо научился.
      Теперь привык жить независимо, благодаря собственному заработку. Другое дело, что холст к себе тянет со страшной силой, но когда находится время - не всегда находятся мысли, а когда появляется идея - срочно появляется новый заказ. Не всегда интересный, но, как правило, денежный. Вот и решай теперь - независимость ли это...
      Думы художника прервал мальчишеский голос, от которого оба взрослых вздрогнули: они в пылу спора забыли, что сзади сидит Юрка.
      - Мам, хочешь, иди назад, посиди со мной!
      - Иду, родной, иду к тебе! - Анна вытерла слёзы и перебралась к сыну.
      Всё сразу встало на свои места. Грёзы кончились. Рядом - её Юрка. Кем бы он ни стал: художником, плотником или кем-нибудь еще, - из него обязательно вырастет когда-нибудь самостоятельно мыслящий человек... Кто сказал, что "хороший человек - ещё не профессия"? Враньё!..
      - Какие дальнейшие действия? - спросила она Алексея ровным спокойным тоном.
      Он аж напрягся, спиной чувствуя абсолютное отчуждение в её голосе (Анна тоже умела ставить барьер, пусть прозрачный, но - непроницаемый).
      Художник потёр трёхдневную щетину на подбородке. Подумав, сказал:
      - Главное, не сбавляя темпа, найти каким-то образом Марью Павловну. У неё видеокассеты, которые могут нам пригодиться именно теперь.
      - Других предложений нет? - уточнила она. - Ведь мы не то что адреса телефона не знаем!
      Юрка, всё время стремившийся помочь, спросил:
      - Это ты о домашнем телефоне говоришь?
      - На службе её так и так нет, - вслух рассуждала мать, - значит, остаётся домашний.
      Алексей соображал, каким образом можно его узнать двум полулегальным гражданам, да ещё среди ночи...
      Мальчишка отстегнул пуговицу нагрудного кармана рубашки, порылся в нём и, ничего не найдя, вздохнул:
      - А, фиг с ней, я и так помню!
      - Что ты помнишь? - Анна уже готовила себя к очередному сюрпризу с его стороны.
      Юрка не посрамил её надежд:
      - Да ещё днём, когда мы работали в монастыре, Маринка дала мне свой телефон.
      - Ну и что? - не поняла мать. - Её же в городе нет, ты всё равно не сможешь пока с ней поговорить.
      Алексей, не подумав, брякнул:
      - Анька, ты всё-таки тупая! - и тут же тревожно заткнулся, в ожидании бурной реакции. Напрасно. Анна не удостоила его даже взглядом в зеркальце.
      - Я поняла, о чем идет речь! - Мать благодарно обняла сына. - Юрка, расскажи теперь, как ты попал в переплёт?..
      Мальчик простился с Маринкой, как взрослый, как будто знал, что его ожидает. Но он не задерживался: помня о матери и дяде Лёше, быстро переместился из объятий девочки - в уличные.
      Нигде ничего подозрительного не наблюдалось. Доносилась из пансионата танцевальная музыка, на "пятачке" перед остановкой глушили пиво юные рокеры и начинающие брокеры. Рядом стояло несколько мотоциклов и машин.
      Юрка открыл калитку и замер: ему показалось странное шевеление возле "нивы", одиноко заполонявшей полдвора. Боковым шагом, вдоль забора, прикрываясь кустами, он стал красться за сарай-мастерскую скульптора. Когда пацан проходил угловой поворот в девяносто градусов, пол-лица ему зажала бугристая жесткая ладонь, а второй обхват через живот оторвал мальчишку от земли.
      - Стас! - кликнул голос прямо возле Юркиного уха и в лицо ему понесло пивным перегаром. - Смотри, какая рыба клюнула! Да плюнь ты на тачку, они уже давно всех жучков поснимали. Идём лучше в дом, с пацаном потолкуем.
      Стас отмычкой быстро справился с нехитрым замком на веранде, а второй здоровенный мужик внёс Юрку и посадил его на стул:
      - Ну, колись, кто ты будешь?..
      Мальчик поочередно поворачивался то к матери, то к опекуну и в который раз повторял:
      - Я ничего им не сказал! Правда, дядя Лёша! Я наврал, что хотел пожрать чего-нибудь спереть! А они грозили, что сделают со мной то же, что с хозяином дома...
      Анна успокаивала его, как могла, видя, что он снова вспоминает направленное на него оружие.
      Алексей поступил проще, он просто приказал:
      - Отставить хныканье! Мы и так тебе верим: если бы они узнали, что ты сын своей матери, с вами обоими не так бы "нежно" разговаривали.
      Слово резануло Анну. Она почувствовала намёк на возжелавшего её Левшу, опять ощутила пожатие пальцев художника на своей щиколотке и грязные приставания борцовского вида громилы (только первое ощущение было сильнее и продолжительнее и вызвало сильные толчки в груди). Что ж, всё это уже в прошлом. Но и за то спасибо: теперь хоть будет о чем вспоминать, кроме крови и ужаса, царивших прежде в её душе.
      Скрыв переживания за маской деловитости, Анна обратилась к опекуну детей ровным, почти ничего не выражающим голосом:
      - Там в заветной сумке, кажется, был фонарь?
      Алексея настолько обескуражили пропавшие родные интонации, что он повернул к ней голову и чуть не вырулил в кювет. Машина крутанулась, Юрка завалился матери на колени, Аня больно стукнулась головой о край опущенного стекла.
      Алексей резко затормозил, поставил машину у обочины, включил в салоне свет и снова повернулся к Анне: что угодно, пусть взрыв негодования, истерика, - только не эта холодность!
      - Опять взялся давать уроки вождения? Не нуждаюсь. Мне теперь полученных от тебя знаний хватит на всю оставшуюся жизнь... - Она невозмутимо смотрела прямо ему в глаза.
      Не сможет же она после их близости... Сможет!.. Он дурак...
      - Ты не ответил, есть там фонарь или нет?
      Юрка спросил в рифму, стараясь разрядить напряженную атмосферу:
      - Мам, а зачем фонарь - нам?
      - Затем, что времени до Москвы ещё много, а мне любопытно, что так развеселило двоих молодцев, от которых нам - спасибо твоему опекуну удалось избавиться. У некоторых мужчин весьма своеобразное чувство юмора, она говорила сыну, но это вновь предназначалось только для Алексея, вначале пригрозят, покажут свою силу, затем ласки просят. Но иные действуют похитрее: приласкают, а когда ты расслабишься, уступишь, - получай под дых, чтоб не умничал!
      Юрка принял это на свой счет:
      - Но я же не расслаблялся, чего он меня тогда ударил?
      Он вспомнил, как обошелся с ним бандит, и как долго ему пришлось восстанавливать дыхание.
      Мать обняла его:
      - Тебе больно было? - Он кивнул. - Очень?.. Мне тоже. До сих пор больно. Хотя - сама виновата: пора бы и привыкнуть... Надеюсь, всё пройдёт! Когда-нибудь...
      Алексей бодро предложил ей:
      - Выйдем на минутку, воздухом подышим? Тогда, может, пройдёт быстрее.
      Анна отрицательно покачала головой:
      - Некогда! Ты дашь фонарь или нет? Я не могу лезть в чужую сумку без спросу! А дружок-Кофр теперь уж тем более не будет церемониться и ждать назначенного срока.
      Алексей понимал, что она права, и проклинал всё на свете за то, что нет времени на разговор. Когда он передал ей осветительный прибор, Анна снова без привычного "Лёшка!" безукоризненно вежливо попросила:
      - Будь любезен, если тебе не трудно, дай мне бумаги Бори.
      На опекуна было жалко смотреть. Ему не было так трудно даже тогда, когда она обвиняла его в сговоре с Марьей Павловной. Юрка от души сочувствовал дяде Лёше, хотя не знал, в чем тот провинился перед мамой. Зато по опыту прошлых лет (Боже мой, каким он был тогда маленьким и глупым!) он знал: если мама заговорила таким тоном, неминуемо самое худшее наказание - её нескончаемая обида, которая может тянуться даже день!
      - Поедем? - равнодушно вскинула Анна глаза на зятя, сгорая от его взгляда.
      Он отвернулся, завёл машину, она включила фонарь, поудобнее пристроила его и углубилась в изучение дневников.
      Их было немного - всего три. Остальные бумаги были написаны значительно раньше и явно не рукой мужа. Анна пока отложила их в сторону, по датам установила последовательность тетрадок и стала разбирать забытый почерк Бориса...
      * * *
      Она пролистывала иногда страницу за страницей, носясь бегом по строчкам с небрежным, разнокалиберным почерком. Через некоторое время Анна стала понимать, в каком состоянии он изливал те или иные мысли бумаге.
      Вот идет сухое перечисление фактов ровным почерком: прочел две лекции, заглянул в Академкнигу, забежал пообедать домой, ещё одна лекция. Похоже на отчет. Это значит, что у Бориса мало времени, день прошел в суете, беготне и научно-бытовых делах.
      А вот буквы начинают ползти в разные стороны, залезают на соседние строчки. Начало учебного года, появляются новые студенческие лица, некоторые запоминаются ему сразу:
      "Первый курс довольно ординарен, но зато есть на что посмотреть!" далее следует перечисление "ценностей" некоторых студенток.
      Во время экспедиций записи отрывочные, писать особенно не о чем, поэтому практически всё, что попало в дневник этого периода, - заслуживает внимания.
      Вот - об Алексее:
      "Способный художник! Многого достигнет, если не будет чистоплюем! Повезло Любе. Хотя, она, может быть, заслуживает и большего. Эх, почему я не встретил её раньше моей Анны?!.."
      Или вот ещё:
      "Вчера приезжал М. Отдал ему выкупленную у одного местного приличную доску с накладным крестом. Он обещал оценить и пристроить". - Подобные этой записи встречались всё чаще и чаще.
      Далее - опять Москва. Рутинная работа. Встреча с Алёной на вернисаже Мыльникова, который постепенно приобретает известность, а с ней - вес в обществе.
      "Потрясающая девица. Кажется, мигни она мне - побегу за ней, не оглядываясь."
      "Вчера имел беседу с зятем. Странный типаж. Таких сейчас мало. Снова укорял меня в невнимании к детям, к семье, к Анне. Что он себе позволяет? Сын его практически живет у нас, будто своего шума мало. Он вполне доволен одинокой жизнью, свободный художник! А ребёнка его кормлю я, пока он читает мне нотации. Что-то он не сильно обрадовался, когда я предложил поделиться с ним моей "половиной". А может, знает, что она не пойдёт: ведь по-прежнему смотрит мне в рот и верит каждому слову. Хоть бы поняла уж, наконец, что путает меня по рукам и ногам. Не девчонка уже!"
      В этом месте Анна откинулась на сиденье, стало тяжко дышать. Юрка давно спал, обняв гипсовую скульптуру и подложив для мягкости ладонь под щеку.
      - Ань, тебе плохо? - с тревогой спросил Алексей. Всё это время он не выпускал её из поля зрения, настроив зеркало не на задний обзор, а на женщину, сидящую сзади. - Остановить машину?
      Вместо ответа - упрямое мотание головой и снова - луч фонарика, направленный на страницы.
      А вот записки, относящиеся к последней экспедиции в его жизни.
      "Мне удалось! Едем на раскопки почти что в те места, где отец запрятал свои находки военной поры. Счастье, что старик под конец ничего не соображал, а у мамы - пусть земля ей будет пухом! - как раз соображения хватило запрятать его записи подальше. По гроб жизни буду ей благодарен за такое бесценное наследство."
      "Беру с собой Мишу Короткова. Хороший парень: не лодырь, не болтун, не из "богатеньких". Кажется, собирается строить семью. Деньгами смогу помочь, если он мне поможет и не будет ханжить, как некоторые.
      С Лёшкой почти не общаемся: он пошел в гору, плюет теперь и на меня, и на свою обожаемую Анну. Нако-ся, выкуси! А жаль. Теперь, когда у меня есть Алёна, я бы перепоручил ему жену, не задумываясь. И что он в ней находит? После Любы-то...
      Алёна, божественная Алёна! Неужели я должен оставить тебя на какое-то время?! Будешь ли приезжать ко мне, снизойдёшь ли до секса в походных условиях? Вопрос... Анька бы примчалась, только позови. Да ведь снова залетит, она у меня способная в этом плане."
      "Дай Бог здоровья тому кретину, что подписал наш "Открытый лист". Работы - навалом: "кроты" роют, как сумасшедшие, с азартом кладоискателей, перетирают в руках землю - горсть за горстью. Результат - нулевой! Это позволяет мне не тратить время на разглядывание бездарных черепков глупейшего советского периода, а углубиться в собственные поиски. Думаю, скоро удастся что-то нащупать: в батиных записках нет четких указаний места, но ориентиров - предостаточно!
      М. часто наведывается и спрашивает о результатах: ему тоже не терпится взглянуть на сокровища. Трудно без помощника: дело пошло бы скорее. Но никого посвящать в это нельзя. А жаль. Разве я не имею полное право на распоряжение найденными отцом во время войны ценностями, запрятанными беглецами первой эмиграционной волны? Если бы не дурацкие наши законы, я смог бы делать всё открыто. Только не в нашей стране. А что такое - эти несчастные двадцать пять процентов? Смешно! Слава Богу, уберёг их батя от фашистов так, что ему самому с его контузией найти место без записей-подсказок было слабо!
      Да и чем бы отблагодарил его наш "великий и могучий"? Вернул бы здоровье или дом новый построил?"
      "Именем сыт не будешь. К славе хорошо бы иметь и какую-нибудь материальную компенсацию. Как всё просто: я нахожу давно забытую бесхозную пропажу и отдаю её не в руки государству, которое всё равно и облапошит, и все заслуги припишет себе, а тем, кто будет беречь, холить и лелеять экспонаты своих коллекций, как Анька моих детей! А мне будет на что их вырастить. М. - поможет. Он умеет устраиваться. Недаром всегда при деньгах!"
      "Михаил - дельный парень. Только какой-то весь насквозь "комсомолец двадцатых годов"! В наше время встретить такой раритет... Рассказал мне, как стоял у Белого Дома. Наивный - до идиотизма. Он совершенно не видит вокруг реальной жизни, будто в вакууме рос. Ничего, просветим, обломаем, если придется."
      "Снова был М., съездили "в люди", славно провели вечерок. Надо же, он и в провинции - свой человек! Давненько я не держал картишек в руках. К сожалению, опять проигрался. Хорошо хоть - не по крупному. Только вот М. начинает действовать на нервы. Чего он-то суетится? Всё равно получит свои комиссионные. Отправил через него письма домой и Алёне. К счастью, теперь он раньше, чем через неделю не появится."
      "Свершилось! Коротков нашел!.. Везёт дураку: во время осмотра местных разрушенных достопримечательностей провалился прямо в заветный лаз. Чего мне стоило уговорить его тут же не растрепать всё по экспедиции!.. Пришлось сыграть на струнах тщеславия (и он - не без греха): открытие клада будет принадлежать только ему, имя его появится во всех справочниках и т.д. Завтра будет М. - этот обрадуется!"
      "Составил сегодня с Мишей опись: действительность превзошла все ожидания! Прав был отец, когда положил на это остаток жизни. Сам того не зная, оставил мне и внукам превосходное наследство! Знали бы "кроты", что нам удалось надыбать, - головы бы нам давно поотрезали, тихони, да растащили бы всё по норкам. Хорошо, что пока всё лежит на месте. Взял только один "опытный образец". Проверю на нём реакцию М-ва. Одна загвоздка: Коротков собирается лично отвезти опись в Москву. Дурак. Надо отговорить. Одна надежда на Гришу..."
      "М., как только увидел золотое распятие - пришел в бешеный восторг. Ещё бы! Хотел взять его с собой. Дураков нет! Не та он личность! Вот Мишке бы доверил, если бы он не был полным кретином. Но Григорий снял экспонат во всех ракурсах. Повезет фотографии какому-то эксперту.
      Рассказал о проблемах с Коротковым. М. обещал сопровождать его в столицу и "обработать" по дороге. Теперь я спокоен: у него это хорошо получается. Когда-то и меня вот так же обработал, умеет найти подход.
      Получил весточку от Алёны. Пишет, что скучает. Правда ли?.. А в принципе - не всё ли равно! Один раз живём."
      "Вызывают в Москву. Что это было: несчастный случай, или М. помог Мишке свалиться с поезда? В любом случае, жалко парня! Теперь надо держать ухо востро. Пристукнут, как пить дать. Дело-то - миллионное!"
      "Алёна настаивает, чтобы перебрался к ней. Она по-своему права: любая женщина хочет иметь семью. Загрызли сомнения: как Анька-то с детьми без меня?.. Столько лет вместе. Никто другой не чувствует меня лучше, чем она. Ведь и не знает ничего, и не спим с ней давным-давно... что изменилось-то? А чует: проходу не дает, скажи да скажи, кто у тебя есть, кроме меня! Наверняка ещё не решил, жалко её почему-то. Нет же ведь никого, кроме меня. Да и с "гонораром" пока неопределёнка: темнит что-то Григорий. Требует, чтобы показал все вещи. Эксперт, видите ли, должен самолично оценить коллекцию целиком! Хорошо, если тот в самом деле сможет легко переправить её зарубеж. Работа на таможне действительно дает неограниченные возможности в этом направлении. Главное - голова на плечах и - соответствующие полномочия. А мне спокойнее иметь башли, а не вещи. Если всё так, как говорит М-ов, пусть напрямую выводит меня на этого "золотого" эксперта. Комиссионные свои всё равно получит, я ему так и сказал. Хорошо, что я единственный, кто знает место. Надо посоветоваться с Алёной. Она - девка хваткая, не то, что моя тютя!.."
      "Хватило же ума так оговориться: Анну Алёной назвал. Другие доказательства ей, оказывается, уже предоставлялись в виде анонимных звонков. А она "всё ждала и верила". Вот и дождалась. От меня самого. И чего меня вдруг в койку к собственной жене потянуло?.. Не знаю, смогу ли без неё и детей, но без Алёны - тоже не жизнь. Спасибо Аньке - сама всё решила!.."
      "М. по-прежнему упорно не хочет соединять меня с экспертом. Начал угрожать. Теперь знаю точно: смерть Миши - на его совести. Если б не мои карточные долги, которыми он меня повязал по рукам и ногам, давно бы плюнул и сообщил всё, что знаю, куда следует... Алёна говорит, надо послушаться Григория, с такими шутки плохи. Нежна со мной необычайно, только это и утешает..."
      "Сволочь, гадина, подстилка Мыльниковская! Господи, за что мне такое?.. Вернулся сегодня раньше обычного, хотел сделать сюрприз "обожаемой" Алёне... Говорила с кем-то по телефону... "Гришенька, не волнуйся, я его дожму. Он мне сам скоро всё подарит! Дневники видела, причем, совершенно случайно. Пока прочитать не удалось: он их постоянно держит на работе. Дома я его по другому "достаю". Так достаю, что аж почернел весь, доказывая мне свои способности. Да ладно тебе, всё равно я только твоя и ничья больше!.. Да вы пошарьте у него в служебном столе, вдруг, он там их держит...".
      Попробую покаяться, пока не поздно... Да и нет за мной "криминала" никакого. Кровь Миши Короткова - на Мыльникове. А находки сдам государству. Пока придётся делать вид, что ничего не знаю, чтоб не переполошились раньше времени. А как вызовут официально - вернусь домой. Анна, конечно, будет шуметь, но простит. Она всегда привечает несчастненьких. Немедленно отвезу отцовские записи к матери. Столько лет они там лежали, пускай побудут еще. И свои схороню там же пока... Господи, помилуй! Надо было взять оттуда не крест золотой, а образ. В церковь отнести - так они бы всю мою жизнь за меня молились. Ну и влип в историю! Мать, если можешь, заступись за меня оттуда... Помоги!..".
      Это была самая последняя запись.
      Сделана скачущими кривыми буквами, будто в машине или в поезде...
      Анна выключила фонарь. Алексей долго ждал хоть какой-нибудь реплики, наконец, не выдержал:
      - Ну, что скажешь?
      Анна вышла из оцепенения:
      - Ничего. Помолчим пока. Вот найдем Марью Павловну, тогда и скажу. Зачем об одном и том же - дважды?..
      Алексей прибавил газ и сосредоточился на том, как благополучно миновать пост ГАИ при въезде в Москву.
      * * *
      Спросонок Марья Павловна Луканенкова не сообразила, кто звонит. Наконец, узнала Анин голос, поняла, что они с Алексеем - в городе и объяснила, как её найти.
      Потом она растолкала Смыслова, поджавшего длинные тощие ноги на Маринкиной постели, безжалостно выгнала: "Спать дома надо! Попутку поймаешь, а нет - на своих двоих доберешься. Недалеко!" - и поставила на электроплиту кастрюлю с водой: как раз к их приезду согреется. Жаль, что чайник остался в номере. Сопрёт ещё кто-нибудь! Убрала постель.
      Поджидая гостей, снова задремала. Звонок застал её в кресле.
      - Добро пожаловать, гости дорогие! Давненько не виделись! - громко засмеялась Луканенкова, но как только увидела заспанного Юрку и хмурые лица Арбузовой и Арина, тут же прекратила веселиться. - Что стряслось? Нашли бумаги?..
      - Нашли... - сумрачно подтвердила Анна.
      - А что ж такие лица, будто умер кто?..
      - Не умер... - Анна взяла сообщение на себя. - Убили...
      Марья Павловна побелела сквозь свои румяные щёки.
      - Анька, не томи душу! Кто-то из твоих?.. - она побелела ещё больше. Моя?!.
      Алексей взял из Юркиных рук уже виденного прошлым утром на кухне у скульптора сказочного козлика. Луканенкова поняла.
      - Трегубов... Шурик... Вот скоты... мерзавцы... Как это случилось?
      Подробностей они и сами не знали... Анна попросила Марью Павловну:
      - Маш, где можно пристроить Юрку? Я его уложу, Алексей пока расскажет тебе всё, что нам удалось выяснить.
      Через несколько минут Луканенкова позвала Анну из детской в коридор и зашептала:
      - Слушай, не знаю, что там между вами произошло, но он не хочет тебе говорить. А я считаю, что Трегубова вполне достаточно.
      Анна "завелась":
      - Во что ещё я по его мнению не должна вмешиваться? Опять - его "личное дело"?..
      Марья Павловна осадила её:
      - Да не ори ты! Я же обещала, что не скажу! Не будь дурой и сядь.
      Анна продолжала стоять, упрямо надеясь на свои силы:
      - Ну, обещала, так говори.
      - Лёшку твоего зацепило.
      У Анны похолодели руки, ноги подогнулись, она почти упала на край светлой полированной галошницы.
      - Что значит "зацепило"?
      - Пулей.
      Анна закрыла лицо и стала качаться из стороны в сторону.
      - Это я им приношу несчастья. Меня надо убить. Я - меченая! Прав был Мыльников: пусть Машку усыновят, - тут же автоматически поправилась, удочерят приличные люди. Со мной они все пропадут ни за грош...
      Марья Павловна только руками всплеснула:
      - Ах ты, умница! Да что ты несёшь! Слушать тошно! Ничего серьёзного у Алексея нет, крови только много потерял, но жить-то будет!
      - Растрепала всё-таки!.. А ещё в органах работаешь! - раздался укоризненный голос. - Давай, ковыляй за перекисью и йодом.
      Алексей присел перед свояченицей на корточки, отвёл её руки в стороны:
      - Ну, что ты причитаешь? Вот он я - живой и здоровый. Подумаешь, слегка чирикнуло по рёбрам. Не дождутся!.. - он заправил её волосы за уши. - Ну, открой глаза, Аннушка!
      Она послушно разлепила веки, взглянула на него, обидчиво поджала трясущиеся губы:
      - Почему ты мне в машине не сказал?
      - До города же надо было добраться!
      - Решил, что и это - не моё дело?.. Почему...
      Марья Павловна принесла перекись водорода, стерильные бинты и пластырь:
      - Почему да почему... По кочану! Пошли в комнату, а то Юрку разбудим. Алексей! Хватит героя из себя корчить, марш на диван! Да прямо на покрывало ложись, потом застираю!
      Анна помогла ему снять тёмно-синюю футболку, на которой расплылись мокрые пятна, совсем не похожие на кровь. Зато левая сторона его туловища была залита потёками из рваной раны на боку. Выглядело зловеще.
      - Кто из вас меня подштопает? - обратился Алексей к дамам, глядя на Анну.
      Луканенкова внимательно осмотрела поврежденное место.
      - Слава Богу, навылет, но не мешало бы врачу показать... Ты, собиратель шрамов, не дергайся!
      Он сморщился, когда раствор, вылитый на рану, неприятно зашипел.
      - Ну, убедилась сама, что ни один существенный для жизни орган не поврежден?.. Даже ребро, из которого ты была сделана... Ань, тебе меня уже совсем не жалко? - поинтересовался он, увидев, что она отошла к столу и наблюдает за процедурой издали.
      Анна отвернулась, сказала глухо:
      - Мне всех жалко. Только я на кровь больше смотреть не могу.
      Алексей продолжал, по-прежнему чувствуя её отчуждение:
      - Анька, объясни, что случилось! Это из-за дневников? Что ты там прочла?.. - потом вспомнил: - Нет, это раньше... О чем мы говорили?..
      Марья Павловна наложила стерильную салфетку, заклеила пластырем, кряхтя, поднялась с колен и довела до сведения присутствующих:
      - На диване мы втроём не поместимся. Я пошла за раскладушкой и матрасом!
      Анна поспешила впереди неё, несмотря на протестующие возгласы Алексея. В коридоре Луканенкова снова стала любопытничать, повторяя его вопрос:
      - Ты объяснишь мне, что у вас случилось?.. Что ты ему как неродная?
      Анна пожала плечами:
      - Не это сейчас главное. Лучше я действительно расскажу о связи Бориса с Мыльниковым-Кофром.
      Следователь кивнула и они пошли на кухню...
      - Я чувствую, - лихорадочно прошептала Анна в заключение рассказа, что Мыльников, не получив дневников Бориса, уже отдал приказ о переправке Манечки за границу чужим людям. И наверняка - через аэропортовского таможенника, на которого ссылался, если верить дневникам Бориса. В чем же Борька промахнулся? Почему, если он один знал место захоронения сокровищ, его всё-таки убили?
      - Верно мыслишь, подруга! - одобрила Марья Павловна. - Перепутавший тебя с Алёной муженёк (царствие небесное) был им во как необходим! И покончили они с ним - прости, Анька, сейчас не до сантиментов - вследствие экстренной ситуации... - Марья Павловна задумалась. - Постой, ты сказала, что он собирался куда-то сообщить?..
      Анна подтвердила:
      - Там написано "попробую покаяться". Но если задумал, то он мог и осуществить! Помнишь, я говорила, он ведь хотел мне что-то рассказать, когда за пару дней до... - она запнулась, - до смерти приходил домой. Я как раз именно тогда орала не своим голосом на весь подъезд, что прирежу его, если он ещё раз появится. И опять выгнала... - лицо Анны заволокло тучами воспоминаний. - А вдруг он действительно написал? Могло ли его признание попасть в руки Кофра?
      Луканенкову осенило:
      - Могло. В одном случае: если адресовал его Борис не в милицию, а, к примеру, по месту работы Кофра - в Академию Наук. Мыльников ведь раньше там тоже работал. Если предположить, что у него был свой человек, например, в секретариате, как у нас, который письмо это не стал регистрировать, а показал ему...
      Анна сказала:
      - Что бы там ни было, но это - дело пройденное. Я-то всё равно отсидела, да и Борька давно уж с бабой Верой свиделся. Теперь главный вопрос: где нам искать того самого Эксперта по связям с заграницей? - она снова ожила, глаза засверкали, всю её охватило нетерпение.
      - Ну, это как раз - не вопрос! - подчеркнула Марья Павловна. - Чем, ты думаешь, я тут занималась? Гусей пасла? Правильно. Одного пасла: Смыслова! Есть у нас и все координаты Эксперта. Барский Николай Дмитриевич действительно много лет работает на аэропортовской таможне. Он определяет стоимость изделий из драгметаллов и художественных произведений, которые пересекают границу: время их изготовления, не представляют ли они художественной или исторической ценности для государства, и даёт разрешение или запрет на их вывоз (ввозить сегодня можно почти всё, кроме наркотиков). Как эксперт, Барский вызывался и нашими органами, занимавшимися хищениями. Но никогда больше, чем на "свидетеля" не тянул. Зато теперь у нас есть кассета, спасибо старой знакомой кастелянше. - Луканенкова поморщилась, вспомнив осевшую на кушетке фигуру Пышки.
      - Маш, давай адрес, прямо сейчас к нему и пойдём!
      - "Как зе, как зе!", как говорила Маринка в детстве. Разбежалась! Марья Павловна остудила её пыл: - Во-первых, сейчас ночь.
      Анна согласилась:
      - Вот и хорошо! Возьмём его тёпленьким!
      Капитан не любила, чтобы её перебивали.
      - Помолчи, наконец! Слова не даешь сказать!
      - Да-а, уж тебе не дашь, - усмехнулась Анна (впервые с момента возвращения из дома Бабы Веры).
      - Во-вторых, прекрати глупо хихикать, - повысила голос Марья Павловна. - Смыслов сказал, что ты - в розыске, поскольку не явилась по месту прописки.
      Анна тоже была не лыком шита:
      - Я вышла на свободу, значит, имею право находиться, где хочу!
      - Это - сколько угодно, но не тогда, когда в твоей квартире обнаружили труп мужика!
      - Так он же сам!.. - возмутилась Анна её непонятливости.
      Следователь разозлилась, даже прикрикнула:
      - Арбузова, ты мне-то не доказывай! Это вот мне теперь придётся всё доказывать, кому следует. Надеюсь, успею. Чтоб не вышло, как с Колосковым...
      Анна тут же остановилась. Помолчали. Потом она взмолилась:
      - Машка! Но время же уходит! И всё равно, кроме меня - больше некому: ты - безногая. Алексей... Нет его я больше не потревожу. Он и выглядит-то, как бандит с большой дороги... Вдруг она спросила, испытующе глядя на Луканенкову: - Маш, а рана Лёшки опасна?..