- Вы что-то, это... не про то, - утихомирил её Бурханкин.
      - Короче, - продолжил завхоз, - около года назад Ростовцев наткнулся на уголовное дело времён репрессий. Кто-то отсидел, потом вышел, потом поселился в этом доме, потом писал отсюда другу. Я всего не понял - мне эти чужие биографии ни к чему. Вобщем, понравились Виталию Олеговичу эти записки. "Славно изложено, - говорит, - не письма, а живые рассказы. Я вообще мертвецов издавать люблю, - так и сказал! - прибыльное дело! А сколько там компромата на ныне здравствующих!.. Золотая жила!.."
      - Ближе к теме, будьте любезны! - попросил Франц.
      - Не перебивайте, будьте любезны! - в том же тоне ответил завхоз. - Я как раз по теме. Короче говоря, в деле было завещание. На всё. В том числе - и на так называемую "интеллектуальную собственность". Указано было - в двух экземплярах, но к Ростовцеву в руки попал только один. Виталий Олегович подумал, что второй экземпляр завещания может быть спрятан где-то тут. - Завхоз обвёл руками помещение.
      - А что, родных у, это... у того - никого не осталось? - спросил Бурханкин.
      - Нет.
      - А кому же тогда он всё, это... отписал?..
      - То-то и оно! - оживился Тарас Григорьевич. - Этот артист всё оставил какой-то седьмой воде на киселе, внебрачной дочке сына. Там, по-моему, даже фамилия её не была указана. Он лишь слышал о её рождении: сын, якобы, не успел зарегистрировать, то да сё... Ну, мы-то знаем, как эти детки рождаются. - Завхоз гордо посмотрел на сына. - У нас, Гошаня, с твоей матерью всё по закону было!..
      - Но потом ты нас не сильно баловал своим присутствием, - возразил Георгий.
      - Жизнь у людей по-разному складывается... Не тебе меня судить! Значит, мы с Натальей были не пара...
      Францу снова показалось, что между ними прошёлся призрак Селены...
      Игорь Максимильянович решил проверить:
      - А вы вообще знаете, что существует теория пар?
      - Конечно! - завхоз проглотил наживку. - Жаль, не успел хорошо изучить их соответствие. Хотя, отрицательных примеров кругом - пруд пруди. Живут люди годами и маются. Нет бы - сопоставить...
      - Позже мы и об этом с вами поговорим, - пообещал ему Франц, - пока же, как говорит мой друг Егор Сергеевич, "я спрошу, а вы ответьте"... Как вы с Ростовцевым раскопали, что Василиса - и есть та самая мифическая внучка-наследница?..
      - Да вот, когда Диана тут летом появилась, я сразу понял: неспроста! самодовольно заявил Тарас Григорьевич. - Уж очень по-хозяйски себя чувствовала. Ну, я и поспрошал. А как Виталию Олеговичу рассказал, он по своим каналам уточнил... Осталось дело за малым: выяснить, знает она что-нибудь о наследстве или пока нет.
      - Игорь Максимильянович! - обратилась возмущённо Василиса к Францу. Он же нарочно подложил мне картонный чемоданчик! Специально!.. Знаете, что там было?
      - Да, - усмехнулся тот, - я ещё осенью засунул внутрь свой греческий профиль!.. И вы, конечно, тоже.
      - Ну, а что, - не смутилась Василиса, - он сам твердил: "Всё - к вашим услугам!"
      Франц вынул из кармана металлическую женскую головку из коробки - ту самую, что они с Бурханкиным заново нашли в подклети.
      Певунья не поленилась сбегать к себе, притащила плоский чернильный прибор в виде четырёхлистника, сорвала пластмассовую затычку и приложила крышку-головку. Тонкий профиль в капоре точно лёг на своё место. Продемонстрировала. Достала из косметички крохотный батистовый платочек... Уголки всех её носовых платков были вышиты точно таким же узором, что на вензеле ладанки.
      - Мне крёстная всё это передала в тот день, когда я приехала "покорять столицу". Я спросила, откуда у него мои фамильные вещи. Он начал объяснять: его-де эти вещицы заинтересовали только как историка. Я почему-то не поверила, разозлилась, запустила чернильницу, - она повернулась к Бурханкину, - вот что за "кровь" в его апартаментах.
      - Мы это уже знаем, - приостановил её Франц. - Кстати, из-за ваших смешных угроз он и понял, что о прошлом и о завещании деда вам неизвестно.
      - А сам он его нашёл?
      Франц покачал головой:
      - Думаю, что нет. Иначе, зачем бы он... Марк Анатольевич, мне кажется - пора.
      Рубин открыл свой саквояж, достал две одинаковые колбочки, развинтил одну из них. Обошёл присутствующих, дав им полюбоваться бесцветной прозрачной жидкостью. Франц - так просто чуть не окунул туда нос. Доктор вовремя отдёрнул сосуд.
      - И не пытайся! Ничем не пахнет, - обронил он. - Я их утром нашёл, были прицеплены к батареям нижних спален в качестве увлажнителей. Так что никакой не угарный газ - вам было заготовлено отравление. Я пока не знаю, что это такое. Нужен химический анализ.
      - Вряд ли вы сможете так легко его сделать, - проговорил Франц, может, это вообще свалилось с военного вертолёта: "гуманитарная помощь" для Ростовцева.
      Игорь Максимильянович нацелил длинный указательный палец в грудь завхозу, поймал бегающий взгляд и - не отпускал.
      - Вы знали. И увели сыночка из спальни!..
      Тот затрясся, будто пробитый током.
      - Ничего я не знал. Я только пригласил их. Он говорил, хочет с девицей поладить, а про то, что отравить - речи не шло!
      - А ведь врёте, голубчик, - подал голос Марк Анатольевич. - Что же тогда, благодаря Петру, должно было выглядеть "достоверно"?.. И почему ваш Георгий был бы вынужден искать замену гитаристу?..
      Франц задал Циклопу следующий вопрос:
      - А куда он сегодня уехал на машине?..
      Тот снова начал финтить:
      - Он меня спросил... Я сказал...
      - В благодарность за то, что предупредил вас об отраве?.. А можно более внятно? - потребовал Франц.
      Тарас Григорьевич начал ещё усерднее шарить глазом по половицам...
      Догадку высказал Пётр. Пока говорил, ни разу не заикнулся!
      - Ростовцев наверняка видел: Ваську нашёл Егор Сергеевич. А этот сказал, куда ехать... - музыкант, леденея глазами, отложил гитару, сжал кулаки в кувалды.
      - Не докажете! - зашёлся в истерике завхоз. - И плёнка - не доказательство! Вы лучше у неё спросите, - он покосился на Василису очками, - почему её-то на месте не было?
      Евдокия Михайловна, что сидела всё это время, не промолвив ни словечка, вдруг издала странный звук, словно тонущий вынырнул из воды:
      - А потому, ирод, что увела я её от вас!.. В баньке мы с ней ночевали! - Она кинулась к Василисе. - Меня под утро сон сморил, потому и недоглядела. Прости, девонька!.. Чуть не заморозили тебя из-за меня!..
      Василиса речитативом пропела:
      - А в это время по комнатам траурной сарабандой в паре с чистым воздухом шествовала отрава... - Она вдруг жалобно посмотрела на Петра. Белый, я-то в баньке спала, а ты, бедный...
      - А, ф-фигли им! - успокоил певунью гитарист.
      Тут Евдокия Михайловна встала, подпёрла кулаками крутые бока и понесла... Непередаваемо!.. Всё абсолютно печатно, бесконечно образно, и неповторимо, как закат над рекой. Самым ласковым было "упыри ненасытные".
      Повариха так кричала, что голос её рванулся в закрытое окно, распахнул форточку, перелетел через двор, стукнулся о забор. Около развалин флигеля пробудилось эхо, ответило из глубины брёвен диким, жутким, глухим криком, почти рёвом... Замерло...
      Все затихли, прислушиваясь. Только метель подвывала по-волчьи, заметая снегом подоконник. Певунья свернулась калачиком, беспомощно оглянулась на повариху.
      - Метель, - успокоила та. - У ней разные голоса.
      Василиса потрогала седые пряди...
      - Значит, мне опять послышалось... - Потом она звонко, страстно расхохоталась. - Господи! Да о каком наследстве они толкуют?!.. Ну хоть вы им скажите, Игорь Максимильянович! Ну дом-то ещё ладно, можно рассматривать, как повод для беспокойства, хотя я лично сомневаюсь: не вилла и не замок! А письма дедушки... Если этот гад их спёр?.. Когда у нас защищали интеллектуальную собственность? Покажите мне это место! - Певунья вновь залилась смехом.
      - И-и, что смеёшься, глупая! - опомнилась Евдокия Михайловна и вдруг всхлипнула. - До чего довели девочку...
      Закрывшись фартуком, ушла плакать на кухню.
      - Я не п-понимаю, чему ты радуешься, - невольно улыбнулся Пётр, заразившись весельем певуньи.
      Доктор покачал оранжевой головой:
      - Игорёша, давно ли мы с тобой были такими беспечными?..
      Франц неожиданно для себя вслух процитировал дневник Дианы Яковлевны:
      - "Давно ли, долго ль... это - для поэтов. Пусть мимолётно жить на свете этом..."
      Василиса снова прыснула в кулак.
      - Ничего смешного! - строго заметил Игорь Максимильянович. - Вы думаете, он распространил отраву от расстройства, что не уговорил?..
      Она всё хихикала:
      - Не вышло сразу, зашёл по второму разу, не пережил отказа, оставил заразу...
      Услыхав, повариха влетела в столовую.
      - Этот ирод опять же за своё возьмёться! Как её уберечь?.. Он же опять, небось, под землю ушёл. Подклеть-то хорошо заперли?
      - "Не бойтеся", - поддразнил повариху её же говорком Пётр. - Он, наверно, давно у своих: вертолётчики больше не летают. А у Васьки - у неё вон сколько заступников!
      Фомка и Волчок подняли головы одновременно.
      Бурханкин, насупив брови, покосился на завхоза, шепчущегося с сыночком и решил внести свою лепту:.
      - Кто-то же, это... отвёз автомобиль в лес?!..
      Василиса исподлобья посмотрела на Георгия, искоса - на завхоза, открыто - на Франца. Перевела взгляд на Бурханкина...
      - Наплевать! Надоело бояться! - И запустила пальцы в седой "ёжик" Петра: - Предлагаю героический эксперимент! Давай, Белый, рыжими станем, как доктор!
      - А такими же мудрыми станем?..
      - А слабо - дуэтом прогуляться?..
      - А пошли! - тут же согласился Пётр. - Точно не боишься?..
      Она вдруг поёжилась, прямо в одеяле подошла к окну.
      - Нет, всё-таки, кто же там так кричал? - собрала горку снега на подоконнике, утрамбовала в комок...
      Евдокия Михайловна закрыла форточку, смахнув с подоконника остатки влаги, спокойно заметила:
      - Никто не кричал, тебе показалося. Иди, девонька, проветрися. Видишь, метель утихает - можно, значит.
      Василиса перекинула снежок из ладошки в ладошку, одеяло с неё упало.
      - А давай, Белый, мы ещё кого-нибудь слепим...
      Пётр поддержал её, приобняв за острые плечи.
      - А потом - песенку споём!.. А расскажешь о крёстной?..
      - А это, как будешь себя вести! - невинно освободилась Василиса от руки Петра, быстро запихнула ему за шиворот снежок и прихлопнула, сразу отбежав на безопасное расстояние. - Тётя Дуся, вы не знаете, где моя куртка?
      - Возьми мою, - ревниво глядя на певунью, великодушно разрешил Георгий.
      - Подождите!.. - глаза Франца были устремлены на кресло, с которого она только что встала. - Идите сюда. Оба! - приказал он Петру и Василисе.
      Ничего не понимая, оба подчинились.
      - Смотрите! - Франц указывал на шнур серебряного плетения, которым было отделано самодельное кресло - перевёрнутый деревянный осьминог.
      Василиса провела рукой по лбу, обвязанному обрывком такого же шнура.
      Игорь Максимильянович спросил Петра:
      - Что за дерево, можете определить?.. Случайно, не орех?
      Гитарист пробежался пальцами по осьминожьим ногам-подлокотникам, как по грифу, пожал плечами, недоумённо поднял к Францу голову:
      - Кажется, да, ну и что?
      Бурханкин уже был рядом.
      - Мог бы и меня, это... спросить, я бы, это... сразу бы сказал, что орех, - заметил он обиженно, - и стучать бы не стал...
      - Нет, простучать надо, - возразил Франц. - Пётр, займитесь этим. Смелее, - подогнал он, - не взорвётся.
      Через пару минут из-под обивки широкого сиденья на свет были извлечёны свёрнутые трубочкой бумаги.
      Василиса с трепетом коснулась рулона. Развернула завещание.
      Как таинственны и прекрасны эти увядшие листки, опалённые временем. Полуистлевшие буквы на них - зародыш, попавший в землю и не взошедший... Они достойны оды!.. Или - возрождения...
      Завещание сопровождалось письмом.
      "Лёленька, мы незнакомы..." - прочла она вслух первые слова.
      Над буквой "Ё" тут же поплыло рыжее облачко - точки размыла капля.
      Василиса молча сглотнула ком в горле и дальше читала про себя.
      Сквозь время, сквозь белый лист в сизую линейку, из раздвоенного пера сочилась кровавая вязь дедовского почерка. Певунья узнавала, что на синие чернила у бывшего артиста денег не было. Остатки красных учительских он выменивал в школе - за рябчиков.
      Часто писал другу, дарил ему воспоминания, наблюдения, мысли... Тот отвечал редко, но подробно, всё рассказывал Ивану Павловичу о семье. Дважды навестил его в добровольном изгнании. В первый раз - тайно поселил в старом флигеле семью врачей. Потом, когда беда их миновала, долго не писал.
      Много позже друг привёз трагическую весть: жена Ивана Павловича не перенесла гибели их сына, Артемия... Артюши. Обоих не стало... А вскоре сам навеки покинул мир.
      Череда потерь подкосила бывшего артиста. Напоследок он решил посетить места своей молодости. Остановился у дочери друга - у Дианы Яковлевны. И тут... Тут Иван Павлович узнал, что ветвь родового древа не обломилась.
      Ольга Артемьевна родилась через полгода после трагической гибели своего отца.
      "Ты меня не знаешь, но время пройдёт и всё расставит по своим местам."
      Василиса прижала руку к груди. Встала, молча поклонилась Бурханкину, Францу, Евдокии Михайловне.
      "От чего пронзительно щемит сердце... Когда видишь три жёлтых листика на новорожденном клёне", - подумал Франц.
      *** Сказочник Франц
      Вечером в усадьбе фермера - просто зимний земной рай!
      Но сахарный двор, залитый лимонным соком фонаря у ворот, снежные мотыльки, мельтешившие под ним, тропинка к крыльцу, расцарапанная лыжнёй, всё гостеприимно и встревожено торопило: "Скорее в дом!.. Здесь жутковато... На семьдесят пять вёрст вокруг - ни одного храма!"
      А ведь, судя по полузаметённым следам, кто-то не побоялся тут гулять в одиночку.
      Да и Франц - ничего: выгрузил из саней вещи, определил Василису с Петром на постой, отправил Бурханкина проводить Евдокию Михайловну и долго прохаживался с Фомкой во дворе, собирая мысли в кулак.
      Вскоре к ним присоединился доктор Рубин.
      - Ну, что, Игорёша, развлёкся? Что опять думаешь?..
      - Да вот, Марк Анатольевич, всё пытаюсь понять, куда же он делся. Видите, даже сюда добрался. Вон его следы - вокруг дома. Лазейку, видно, искал. Неужели уж так сильно ему Василиса мешала?.. Ведь он, когда понял, что она не в кровати, а в баньке спит, - пытался её в дом перетащить. Да, видимо, приход Бурханкина помешал.
      - Пётр верно сказал: его Циклоп проинструктировал, - высказал догадку Рубин.
      - Да. Он же, когда я приехал, сидел, в основном, в котельной. А этот в машину и - сюда. Закончить... Знаете, у него в редакции пожар случился. Сдаётся мне, это не простое замыкание проводки... Кому-то он насолил. Рукописи-то деда где были им найдены?.. Не зря же они попали в архивы нашей "охранки", что-то в них было...
      - Игорёша, пойдём, изобразишь теперь девушке подлинно радушного хозяина, хотя бы для разнообразия, - позвал доктор Рубин Франца в дом: - А то, знаешь, она столько за два дня перетерпела! Ещё, как говорит мой внук, "крыша съедет".
      Игорь Максимильянович не стал показывать Василисе листочек, выпавший осенью из ладанки. Не сказал, что там дедовским почерком было написано всего два слова: "Оленьке Поповой". Наоборот, чтобы отвлечь певунью от её собственных страхов и впечатлений, принялся на ночь глядя рассказывать гостям страшную сказку про других людей. Это был окончательный итог раздумий Франца о деле фермера, о его жене Шурочке, о том, что же случилось прошедшим маем в семье Виктора Зуевича Степнова.
      Не стану повторять целиком: финал вы знаете. А вот - начало:
      - ...Всем удалась жена Виктора Зуевича, только здоровья Бог не дал. Сердце пошаливало. Но Александра старалась всю жизнь не обращать на это внимания... До тех самых пор, пока райцентровскую больницу не возглавил Александр Миронович Посередник. Это его позже сменил на посту доктор Рубин. Будущий главврач, Саша Посередник, оказывается, в детстве жил по соседству с ней. Мальчишки дворами враждовали, девчонки отмывали их после боёв, чтобы те домой могли показаться. Вот он, видите?.. Подросток, будущий студент столичного мединститута.
      Бумаги, что Франц собрал в доме Степновых, он позже передал Виктору Зуевичу, но детское коллективное фото не вернул. Может, оставил, как напоминание о "деле фермера".
      - А вот это Ляля Хорошенькая, его сводная сестра. Её девичья фамилия Посередник. Здесь Ляля у отца на каникулах. (Стройная, статная, с трудом опознал, видели бы вы её сейчас!) Рядом - маленькая Шурка-соседка, которая была сиротой. Воспитывала её крёстная... (Ольга Артемьевна, это вам никого не напоминает?..) Механизатор Михеич всё твердил на поминках, что знает Шуру с детства. Это потому, что неоднократно видел такую же карточку: в доме местного капитана милиции Аркадия Петровича Хорошенького.
      Франц принёс из холодильника вчерашние котлеты. Поставил на стол рядом с хлебницей.
      Василиса вдруг обрадовалась:
      - Ой, красивая, с рыбками... Это на ней вы тогда отравленные пирожки из ресторана... - Пётр пнул её под столом коленом. Василиса запихнула в рот целиком котлету без хлеба и прошамкала:
      - Дальше рашшкаживайте! Кто вшё это подштроил?..
      Франц хотел продолжить... как вдруг вдали зарокотало. Грохот завис над домом.
      - И у вас!.. - всплеснула руками Василиса, будто глухонемой вскрикнул.
      - Ни ф-фига себе! - Пётр подошёл к окну. - Глядите, куда он п-прёт.
      Франц и Василиса тоже приникли к стёклам, пытаясь рассмотреть что-нибудь в ночном небе за морозным рисунком. Двор казался нереален - как в кино. Сама гигантская стрекоза утонула во тьме, но под перевёрнутой воронкой прожекторного света, в опасной близости от крыши, медленно кружил на тросе автомобиль Ростовцева.
      Длилось это - минуту, две, может, пять... В какой-то момент нелетающий объект вдруг резко отклонился, как маятник, и - исчез вместе с конусом луча.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Эхо
      "Напрасен ваш призыв!
      Могу ли я покинуть лотос,
      обрызганный росой?
      Могу ли возвратиться снова
      В мир дольней суеты?"
      Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья".
      Страшно лишь то, что в начале... Середина трудна... А вот финала ждёшь с нетерпением. Ну, что ж, тогда надо отбросить страх, взломать традиции и повернуться к истокам, к началу начал... К весне...
      Бурханкин что-то издали кричал.
      - Что случилось, Вилли? - крикнул Игорь Максимильянович, разбрызгивая на бегу лужи охотничьими сапогами.
      Бурханкин сделал последний стремительный рывок, подкатил, достал из-за пазухи большой конверт.
      - От кого, - протянул руку Франц, - от моих?..
      - Догадайся! - продолжал мучить Бурханкин: роль "почтового голубя" удалась, слетал не напрасно!
      Франц апеллировал к своему псу:
      - Фомушка, чего Вилли от нас хочет? Почему так издевается над старым больным пенсионером?!
      Он демонстративно повернулся к Бурханкину спиной, стараясь укоротить шаги, пошёл к дому.
      - Фима! Ты куда? - опешил егерь, едва поспевая на лыжах. - Я же... Ты же... - наконец обиделся: - Даже не знаешь, от кого, а уходишь!..
      Вот незадача! Но он надеялся, что последнее слово всё-таки находится в его руках:
      - Это же от Дианы!..
      Шаги Франца сократились до четверти метра, спина выпрямилась, как антенна. Подпустив Бурханкина ближе, он быстро повернулся и вырвал депешу у зазевавшегося друга. Тот от неожиданности едва не разбил две бутылки пива, которые прихватил по дороге.
      - И вообще, не тебе, а мне! - обиженно добавил егерь.
      Игорь Максимильянович примиряюще усмехнулся, открыл перед ним дверь.
      - Сказал бы сразу!..
      Когда пиво было налито, а Бурханкин отдышался, - Франц вежливо отдал конверт егерю и равнодушно потребовал:
      - Что там, Вилли? Не тяни за душу!..
      Послание оказалось, в основном, звуковым: лазерный диск и коротенькая - в несколько слов - записочка. От Дианы Яковлевны не было ни строчки. Вобщем, Игорь Максимильянович с трудом скрыл разочарование.
      - Зачем ты мне его притащил, раз тебе адресовано?..
      - Но а где же мне ещё, это... послушать-то больше негде.
      Франц любил классическую музыку.
      Эстрадные концерты обычно включал лишь когда убирался. Слушать безголосых, безвкусных и бездарных, считал он, - всё равно что пить из лужи, набрызганной у колодца. Да, он любил классику. В крайнем случае джаз.
      Среди пары десятков разухабистых шлягеров - на диске чуть не затерялся номер в исполнении Василисы под гитару Петра. Песня была не самая популярная, но одна из самых запоминающихся.
      - Недурно, - снизошел Франц, зато Бурханкин был в восторге.
      - Ты же, это... видел снеговиков... Или не видел?.. - припоминал он. У тебя есть фотоаппарат?.. Пошли заснимем?..
      - Опять ты путаешь кислое с пресным, Вилли! Зачем валить в одну кучу её песни и снеговиков?..
      Эх, Игорь Максимильянович! Какой же вы, право, упрямый! Знаете что прислушайтесь к Бурханкину. Прогуляйтесь-ка, окуните свой нос в прозрачный весенний день, омойте глаза солнечным светом!.. Может, тогда поймёте: талантливый человек - талантлив во всём. Это же общеизвестно!..
      Глава тринадцатая
      Похитители тел
      Два охотника - Франц с Бурханкиным - чувствовали торжество в каждом вздохе. Всё кругом демонстрировало мужчинам: Весна!.. В эту пору даже в городе слышно неповторимую песнь жизни. А в лесу?..
      Природа медленно высвобождалась из снежного кокона небытия. Со всех сторон её подбадривали перезимовавшие птицы. Они наспех создали камерный хор - не очень стройный, но зато как все были довольны!
      Им не терпелось любить... Орали самым благим на свете матом: "Живы!.. Живительный воздух!.. Жизненно важный орган!.. - Нет, это из другой оперы... А, вот: - Жизненные силы!.."
      Пусть и короток век, что-то же останется... К примеру, после Франца, прослывшего в райцентре "законником", дочь - Елизавета Игоревна. Далековато от отца, но что ему, одинокому человеку, стоит до Германии долететь?.. Или добрая слава егеря Бурханкина, которая и так уже перелетела далеко за пределы области...
      Но кое-что с уходом зимы исчезало навсегда. Ещё несколько дней - и ничто уже не спасло бы снеговые фигуры. Они простояли почти три месяца и были теперь обречены. А Бурханкин мечтал увековечить собственный портрет. К счастью, в этот раз Франц не стал много спорить. Казалось, он даже и ждал, даже и фотоаппарат оказался заряжен.
      Долго не раздумывая, охотник собрался: надел тёплую непромокаемую куртку, повесил на плечо сумку с термосом, бутербродами и пасхальными яйцами, захватил на всякий случай Фомкин поводок и закрыл дверь.
      - Зачем ты запираешь? - спросил Бурханкин.
      Он жил здесь испокон века: вряд ли кто мог навестить в отсутствие Франца его одинокое жилище.
      В пустом безлюдном дворе Большого Дома Франц и так и сяк прикладывался к объективу фотоаппарата. Долго выбирал ракурс. Хотелось ему, чтобы на рельефной как гроздь винограда физиономии друга было поменьше теней: тогда бы сходство Бурханкина со снеговиком у крыльца стало очевиднее.
      А позирующий егерь с удовольствием вспоминал вслух:
      - Она, это... Так здорово... так быстро... так ловко...
      Потом охотники согревались чаем из пластмассовых термостойких кружек. Они уже отщёлкали полплёнки и теперь, счистив снег со ступенек, мирно беседовали на крыльце Большого Дома, бросая сорокам разноцветную яичную скорлупу.
      Наслаждаться остатками зимнего покоя пришлось недолго: вдруг обратило на себя внимание странное поведение собак. И весёлый энергичный Фомка, и флегматик Волчок были страшно возбуждены. Обнаружив поодаль ещё одну заснеженную скульптуру, они принялись с двух сторон разъярённо её критиковать.
      Лай вперемешку с рычанием и завыванием настораживал.
      - Странно, - вымолвил Франц, - пойду-ка, посмотрю...
      Бурханкин первым соскочил с высокой ступеньки, засеменил через двор, ощупывая крепость наста лыжной палкой. Франц оставил фотоаппарат и термос на крыльце, поспешил за Бурханкиным, легко догнал и, разумеется, оказался среди развалин флигеля раньше.
      Сугроб на пеньке очертаниями сильно походил на медведя...
      Волчок начал яростно скрести лежалый снег. Потревоженный хозяин леса потерял голову, потом лапу... Остальные формы развалились, рухнули к подножию пня. Пенёк накренился... скатился к основанию кургана, увлекая за собой лавину снега. Мокрые, тяжёлые, будто склеенные брёвна вдруг разъехались... что-то хрипло звякнуло, угрюмо лязгнуло...
      Обнажились челюсти медвежьего капкана. Гигантская железная прищепка накрепко поймала бесследно пропавшего зимой человек, бывшего на тот момент хозяином Большого Дома...
      - Что там, Фима? - торопливо расспрашивал Бурханкин. - Фомка, Волчок, фу! - успокаивал он ощетинивших загривки собак. - Скажи, Фима, ну, чего это они... что там? Отойди, я же не вижу!
      Франц посторонился. Егерь замер...
      - Значит, Василиса не ошиблась: кто-то действительно тем вечером кричал. - Франц повернул товарища спиной к неприглядной картине. - А мишку-то ведь так и не поймали, сам ушёл.
      - Фу-у, да-а, - закряхтел Бурханкин. - Природа, она, это... не прощает... Она, это...
      Франц нахмурился.
      - Какая же природа, Вилли? Ты же капкан ставил!.. Постой, постой... Ну-ка отойди в сторону.
      Он наклонился к тому, что прежде было человеком, не слушая ворчания: "То - постой... то - отойди... Что ты ищешь?.."
      Франц разгрёб перчаткой снег вокруг головы погибшего, порылся, что-то поймал там, вынул из снега кулак, осторожно разжал, словно боясь упустить снова.
      - Интересно, - пробормотал Игорь Максимильянович, - что ж получается?.. Кто-то прервал его мучения, или же - побоялся, что он освободится?.. А может, с высоты птичьего полёта приняли за медведя...
      - Что же нам так везёт? - сокрушался егерь. - Почему мы?..
      - А ты бы хотел, чтоб Василиса его нашла? - спокойно возразил Франц. А то, давай: я верну пулю на место и - оставим всё, как есть. Пусть новая хозяйка разбирается с трупом прежнего, пусть и незаконного, но владельца...
      - Ни-ни-ни, - испугался Бурханкин. - Она как написала, ну, это... когда она собирается выехать докэмент на дом оформлять?..
      - По числам выходит - послезавтра, - подсчитал в уме Франц. - Значит, надо поторопиться до её приезда. Как думаешь, Хорошенький быстро управится?..
      - А как мы ему сообщим? Он же опять не поверит.
      Франц покатал на ладони пулю, уронил её в снег, поднял, спрятал в карман тёплой влагостойкой куртки.
      - Ну, нет. Поехали в райцентр. Теперь-то ему не отмазаться: "Нету тела - нету дела!"
      Бурханкин посуровел, поскрёб вязаную шапку.
      Он вернулся на крыльцо Большого Дома, сложил припасы в сумку Франца, свистнул собак.
      - Фима, у тебя, это... ключи от квартиры с собой?.. Или, это... в моей с Ленкой избе заночуем?..
      - У меня, - односложно решил Игорь Максимильянович и пристегнул лыжи.
      *** Нет тела - нет дела
      - Знаете, как это называется?.. - разорялся капитан Хорошенький.
      Он стоял, пристально вглядываясь в талую воду, набежавшую в глубокие следы от чьих-то сапог-вездеходов.
      Франц и Бурханкин за его крупной фигурой видели лишь мокрые брёвна, в три ряда аккуратно сложенные между забором и банькой. Центр двора был вычищен, как взлётная полоса аэродрома, несколько веток у старых яблонь сломаны, будто срезаны.
      - Что вы мне голову морочите! Вы знаете, что я могу вас привлечь?.. Умышленное введение должностного лица в заблуждение... - Хорошенький задумался, какую бы статью назвать этому законнику-всезнайке.
      Франц строго прервал капитана "при исполнении":
      - Мы вам когда доложили? Надо было немедленно приступать к делу!..
      - Не к чему приступать, - отрезал Аркадий Петрович, решительно встряхивая кудрявым чубом из-под форменного головного убора. - Нету тела нету дела! Тем более, заявлений о пропаже никто не подавал, - завершил он любимый афоризм, усмотрев в глазах Франца усмешку-напоминание об истории фермера. - Я ещё зимой в область рапортовал: уехал Ростовцев вместе со своим джипом!.. А то, что наследница на дом нашлась, что ж - флаг ей в руки: плати налоги - вступай в права!..
      Наследница Василиса в это время уже приехала в райцентр как раз за этим: оформляла владение Большим Домом.
      Встретить её Франц поручил Евдокии Михайловне. Та, конечно же, с радостью откликнулась на его просьбу: "Подумаешь, выходной! Зато с Василисушкой повидаемся!"
      Повариха взяла ключи от квартиры Франца, проводила туда певунью. По договорённости с законником, ни словом ни обмолвилась о "находке" у развалин флигеля: "И правда. Зачем пугать девоньку? Ей и так на Крещенье досталося!"
      - Ой, Игорь Максимильянович, мне велено вам передать, - зазвенела Василиса, едва Франц и Бурханкин вошли в дом. - Крёстная вас благодарит за то, что сохранили её тетрадь, и сожалеет, что не догадались вернуть через меня, - она ещё больше взлохматила свой пёстрый беспорядок на голове и с любопытством уставилась на Франца, ожидая его реакции.
      Фомка и Волчок не дали продолжить интересующую её тему: аккуратно огрызаясь друг на друга, подмели хвостами пол, но при этом наследили так, что даже равнодушная к быту душа Бурханкина не выдержала.
      - Это что же вы натворили? Кто вам, это... разрешил?..
      - Оставьте их, Егор Сергеевич! - великодушно простила им Василиса грязь в чужой квартире. - Я потом вытру. Чайпить, - предложила она мужчинам в одно слово. - Вы чего-нибудь съедобненького принесли?..
      - Мы сейчас Фомку пошлём, - распорядился Франц, - составьте список.
      Пока собаки делали закупки (Бурханкин ещё в прошлом году по примеру Франца также переложил эту обязанность на Волчка), Василиса рассказала, как она посетила издательство Ростовцева.
      Оказалось (что, впрочем, уже не являлось для них новостью): Виталий Олегович после зимних рождественских и крещенских праздников так и не появился.