Татьяна ЭЛЬДАРОВА
      ГОД ОХОТНИКА
      "Сердце радуется, когда пишешь на белой и чистой бумаге из Митиноку..."
      Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья".
      Оказалось так легко - освободиться: всё равно как одуванчик сдунуть.
      Ещё раз окинула взглядом своё бедное тело... без сожаления оставила его, полетела к манившему с вершины горы ослепительному сиянию.
      И вот - цель совсем близка. Однако, навстречу заструилась фигура.
      Мне нужно дальше, дальше... но что-то не пускало: запуталась в одеяниях светлого посланца.
      Это была седая женщина. С узкими глазами. В кимоно. Она усадила меня рядом с собой на склон Угура - горы сумерек.
      Я даже не удивилась, услышав японскую речь: последние годы столько ждала этой встречи, что и без слов научилась понимать... Взмолилась только:
      - Я больше не хочу... Пусти меня, я устала.
      - Не нам решать... - ответила она.
      - Но я уже дала жизнь пятерым прекрасным детям! Разве этого не достаточно?!
      - Рожать и кошка может... - Без белил и сурьмы, остроскулое лицо японки, познавшей множество тайн, осветилось мелкозубой улыбкой. - К самому главному ты даже не приступала.
      - Откуда ты знаешь?..
      - Поживи с моё!.. - Сэй-Сёнагон вынула из широкого рукава белый платок и приложила его к моей голове, потом к животу. - Не старайся сбиться с цели.
      Меня снова неудержимо повлекло к свету на вершине Угура.
      Но Сёнагон усмехнулась. Так смеются над бесплодными усилиями любимых людей.
      - Возвращайся! Его можно заметить отовсюду... Впредь - слушай только себя. Теперь ты свободна.
      - Я возвращаюсь, Сэй-Сёнагон... - послушно прошептала я. - Я возвращаюсь.
      Теперь мне уже хотелось вернуться! Но как это было сделать?..
      И вдруг поняла, всем существом ощутила: "Да вот же - свободна наконец..."
      - Идём со мной! - сказала я. - Я не вхожа в наши дворцы, но проведу тебя везде, где смогу... Покажу всё, что смогу... как смогу... Надеюсь немало...
      Она кивком ответила: "Если хочешь," - распустила по ветру платок, разжала пальцы - он улетел в сторону океана.
      И мы пошли...
      Часть первая
      ъ
      Прокрустово ЛОЖЕ
      Из-под каблука высунулась беспомощно разинутая роговая челюсть. Уцелевший глаз тускло и многообещающе уставился на Франца.
      Франц брезгливо вытер подмётку о персидский ковёр.
      Заметить рептилию размером с кофейное блюдце - было несложно, и боковым зрением он даже невольно наблюдал за черепашкой-подростком: своей шахматной скорлупой она достаточно ярко выделялась на паркете. Но Франца так утомил её хозяин, этот революционер-неудачник, так раздражало его подчеркнуто-равнодушное непонимание, что, ритмично вышагивая по светлой комнате, Франц не дал себе труда переступить через маленький живой двигатель. Хруст напомнил давние годы, даже рот снова наполнился слюной: так лопались улитки под детскими сандалиями, когда Игорёша, прячась от наказания взрослых, утаптывал себе лежбище на лугу.
      Небрежно бросив: "Виноват!" - он вышел в большой квадратный холл, обрезанный по углам стеллажами с книгами и нотами. Там умело орудовали оперативники.
      - Вы закончили, товарищ следователь? - обратился к Францу один из них. - Признался?
      - Нет пока, - ответил Франц, - да куда денется?! Это он у себя дома, а попадёт ко мне в кабинет - всю его фанаберию как рукой снимет. Покажи, где тут санузел?..
      Когда Франц вернулся в комнату, о последней минуте музыканта говорила лишь черепашья смятка, переложенная с пола на рабочую папку Франца... и распахнутая дверь балкона восьмого этажа... Нетрудно было догадаться зачем... Франц не стал смотреть.
      Смерть - зрелище неприглядное... Даже оставшись далеко позади, она впечатывается в память, как татуировка в кожу...
      Игорь Максимильянович Франц, юрист по образованию, немец по происхождению - не то, чтобы был заядлым охотником, но не пропускал ни одного сезона.
      Чуть более двух лет назад он переехал из огромного города в глухой райцентр. Им с дочерью беспрекословно выделили двухкомнатную квартиру, но Лизхен, Елизавета Игоревна, осколок прежней жизни - вскоре уехала в Германию и Франц остался совсем один. Но не страдал, это был сознательный выбор, его собственный выбор старения: тебя никто не знает, и сам ты волен почти ни с кем не общаться.
      Нежданно для себя Франц вступил во владение собственным домом. Жители райцентра называли его "Дом Фермера" - так все привыкли ещё когда хозяином усадьбы был Виктор Степнов. Тем более, что инициалы дома не изменились как был "Д.Ф." - так и остался.
      Именно дело фермера Степнова разрушило отшельничество Франца. Какой-нибудь архивариус, завязывая на папке тесёмки, дал бы этому делу романтическое название. Например: "Ложе смерти", а может: "Марш Мендельсона".
      Глава первая
      Исчезновение Александры
      Не очень-то прилично заглядывать в квартиру одинокого вдовца. Особенно - в его ванную. Особенно - если он там не просто бреется, а принимает душ. Но где же ещё его можно искать, если первые дни мая выдались невыносимо жаркими?..
      Игорь Максимильянович за шумом воды едва расслышал дзыньканье дверного колокольчика: туговат был на правое ухо.
      Он не торопясь вылез из душа, прикидывая, успеет открыть или нет. Стоит ли? В такое пекло даже думать лень, не то что разговаривать. А откроешь - надо и угощать чем-нибудь, хотя бы чаем. Пижаму не стал надевать. Шелковый халат набросил прямо на мокрое, не по возрасту подтянутое тело.
      Пока он размышлял, колокольчик продолжал настырно названивать.
      - Фима! - дверь содрогнулась: кто-то пытался вытащить хозяина из тихого пенсионного покоя. - Фима, открой! Я знаю, что ты дома!
      Так объединял его инициалы только один человек: Егор Сергеевич Бурханкин. Для большинства жителей - попросту Лешак, для любителей пострелять без лицензии - Егерь Сергеич. Нелюдимый Франц до этого момента контактировал с ним лишь в сезон охоты, уважал в нём меткость Вильгельма Телля, так же и звал. (Правда, сократил комплимент до "Вилли".)
      Игорь Максимильянович вздохнул: "Да уж, теперь точно придётся открывать! Этому не откажешь, себе дороже."
      Дверь была распахнута настолько радушно, что нежданный гость чуть не снёс головой большое настенное зеркало и пролетел по коридору до самой кухни. Вслед ему раздалось:
      - Вилли! Ты куда? Вот он - я!
      Хозяин педантично выровнял зеркало. Оно в благодарность живописно отразило не слишком волевой подбородок, скрытую ухмылку под грустным чутким носом, глаза - аквариумы без рыбок. Оно почти не заметило на лбу нотную линейку морщин. Даже рука, пригладившая влажные ковыльные пряди между глубоких залысин, выглядела в этот момент не такой жилистой.
      - Ты с зеркалами поаккуратнее! - на полном серьёзе предупредил Франц. - Иной раз такое увидишь!.. Заворачивай в гостиную, там вентилятор.
      Пригнув голову, он прошёл через арку в проходную комнату-распашонку, мимоходом подвязал звонкие бамбуковые шторы.
      Небритый маленький человек средних лет, весь будто сделанный из длинного надувного шарика-игрушки, наспех перекрученного в нескольких местах, послушно побрёл за ним. Но замер у раскрытой двери ванной комнаты, как примагниченный. Дождался понимающего кивка хозяина, бросился к умывальнику, начал плескать горстями воду в лицо. Потом целиком запихнул голову под кран, налил себе за шиворот, на пол... Волосы его тут же растопырились, как колючки у ежа.
      - Фима! Я так рад, что ты дома! - громко, но нерешительно бормотал Бурханкин, топоча лужу в поисках тряпки. Кроме брошенной на стиральную машину шелковой пижамы, мелко вышитой золотыми королевскими лилиями, ничего на глаза не попадалось.
      - Плюнь, высохнет! - позвал его Франц. - Вот тебе место под солнцем! он указал на круглый стол под люстрой с неслышно действующим вентилятором.
      "Диковинка, - загляделся Егор Сергеевич. - Небось, дочь из Германии прислала." - И радостно засеменил в комнату.
      - А у нас говорили, что ты от жары в неметчину укатил. Как там твои?
      Хозяин ответил уклончиво:
      - Нормально... Я, подумал: чем ездить, лучше им денег пошлю.
      - Может, пивка? - предложил егерь. - Я мигом!
      - Сиди, Вилли, отдыхай. У меня есть холодное.
      Игорь Максимильянович залез в холодильник.
      Бурханкин стал присматриваться, да оценивать, как живёт его товарищ по охоте... Согласится ли... Странно всё-таки, что ни разу не доводилось заходить.
      Нет, вообще кроме импортного холодильника, покрытого пенистыми, как пиво, резкоголубыми волнами, обстановка ничем не отличалась от обычной, свойственной большинству домов или квартир в райцентре. Стол в центре залы.
      "Фима, конечно, выпендривается, - подумал егерь, - что зовёт её гостиной! А так - зала, как у всех!"
      Вкруг стола - четыре стула. Спиной к окну - телевизор, у стены напротив - два мягких кресла "тюльпана". Потёртый гобелен свидетельствовал об их давнем происхождении. Неприбранный диван нахально намекал, что гостей не ждали.
      В углу за холодильником пустовала собачья подстилка.
      - А Фомка где? Давно мы что-то не разминались! - Бурханкин год назад лично натаскивал пса.
      - Я его пошляться отпустил, но с условием, что на обратном пути забежит в магазин: молоко и хлеб - его обязанность.
      Глаза Игоря Максимильяновича ощупывали продувную физиономию гостя: "Чего ему надо-то? Поговорить не с кем? Ну, это вряд ли! А может, выпить не на что, хочет за тот раз штраф получить? Сам дурак, про деньги сказал. Никто за язык не тянул".
      На всякий случай Франц добавил, стараясь не особенно затягивать паузу:
      - Что делать, когда дети выросли, не держать же пристёгнутыми к себе всю жизнь? Тут у нас - сам понимаешь - заработать на семью... А я - уже старик. Мне много не надо...
      Бурханкин вздохнул, надувая пузырями губы, закивал, потом спохватился:
      - Да ну, какой из тебя старик, Фима! Ты по лесу со мной вровень бегаешь!
      - Моцион! Болячки одолели. Единственное спасение - движение и свежий воздух.
      Егерь недоверчиво протянул:
      - А может, просто, это... Легко ли одному? На твоём месте, я бы запросто ещё разок женился!
      Франц усмехнулся, глотнул прямо из горлышка, запрокинув голову. Тёмно-вишнёвый халат с золотым вензелем на лацкане распахнулся, обнажив грудь с редкими седыми волосками. Вертящиеся лопасти бесшумно погнали тёплый воздух по коже. Запахиваться Франц не стал, наоборот, раскинулся поудобнее. Бурханкин, зажмурившись от удовольствия, влил в себя последнюю каплю.
      В комнате повисла раскалённая тишина. Никто не испытывал неудобства, просто не было сил говорить... Но Игорь Максимильянович убивать время таким бездарным образом не собирался. В соседней комнате на письменном столе его ждали два контракта. Один он обещал подготовить к завтрашнему дню, за другим - клиент ещё вчера должен был заехать.
      Опустошенные бутылки почти одновременно звякнули о стол.
      - Ну, Вилли, давай начистоту: дела пытаешь или от дела лытаешь?
      Бурханкин к фольклорным высказываниям Франца привык: не первый год с ним общался. Он только помигал, соображая, что означает подобное выражение, и приступил к рассказу. (Где в прежние годы служил "законник" никто не знал, но уж если тот что советовал - ни одного промаха, точно белке в глаз!)
      - У моего приятеля - да ты знаешь его: он наш райцентровский... Местные всё больше по охоте да по рыбалке. Огороды хилые: мужики-то у нас, сам знаешь, всё больше одинокие. Так они у Степновых всё больше пасутся, потому что Витёк - не хапуга. Цены божеские. И огурчики маринует сам. Я ему один рецепт подсказал - закачаешься! А какие яблоки... - Бурханкин закатил глазки: - М-м-м!.. Должно быть, он слово знает: ни у кого этот сорт не прижился, только у них.
      Франц передвинул стул, чтобы сидеть к рассказчику левым, лучше слышащим ухом:
      - Не понял, ты про что?..
      - Не слышал, Фима? Только что у нас в больнице по поводу отравления лежал фермер, - пояснил гость в полный голос. - Ребята ещё смеялись, жена, мол, чего-то подсыпала, аккурат, после годовщины свадьбы... Бурная была годовщина.
      Игорь Максимильянович сразу ожил:
      - Что, в самом деле отравила?..
      - Да нет, - замахал ручками Бурханкин, - дружней их нет никого! Почти не расстаются. Столько лет - душа в душу!.. А по поводу отравы, это всё так, болтовня шутки ради. У нас ребята вообще могут его между собой Зуевичем с буквы "Х" назвать. Но не со зла же, всё так, ради шутки... Когда волновался, Егор Сергеевич повторял одни и те же слова. - Так вот я о чём тебе толкую, - начал горячиться он, досадуя на непонятливость Франца. В среду вдруг встречаю я Витька, тут у нас, на базарном пятачке. Разоделся, будто молодой да холостой!.. Крахмальная сорочка, пиджак, галстук... Идёт, будто юноша на свидание. Только седина межами в башке, как у бурундука. И видно, что, это... слаб, очень слаб! Взмок весь... Ну я, естественно, спросил: "Как драгоценное? От Александры выходной празднуешь?" - Шурка-то его два дня, как уехала. А он мне говорит: "Ты, Сергеич, - говорит, - по себе-то не суди. Лучше допивай быстрее, пока твоя не застукала".
      Франц усмехнулся:
      - Значит, торжественная встреча произошла у пивной бочки?
      - Ну, а чего? - отозвался Бурханкин. - Моя-то на почте дежурила! А Витьку я так и сказал: "Злой ты стал после болезни! И шуток не понимаешь. Все же знают, что у тебя один свет в окне: Александра! Лучше пропусти кружечку с нами. Легче станет."
      Франц посмотрел на опустевшие бутылки и не согласился:
      - От бочкового пива лишь развезёт! В жару - только из холодильника!
      - Ну вот, - подхватил Егор Сергеевич, - он мне так же и сказал. А сам, между прочим, - тут голос Бурханкина таинственно понизился, - сам-то на почту пошел, а не к ларьку, где баночным торгуют. А пиво-то у них - дрянь, моча! И трижды дороже... Ну мне, конечно, стало интересно, что там Витьку приспичило на почте. От дома-то его - путь неблизкий: кил?метра без малого три! Пёхом по жаре да после болезни... Что ему так припекло?.. Я и пошёл следом.
      Увидев очередную усмешку Франца, егерь начал оправдываться:
      - А вдруг бы ему плохо стало? Надо ж было, это... своими глазами убедиться, что с Витьком всё в порядке... Ну, короче, я - за ним, а он уже на крыльце пыль топчет. И бумажка какая-то в руке. Говорит, извещение на бандероль, а она этим, как его, наложенным платежом. А деньги он не брал. Ну что, не обратно же ему тащиться! Представляешь, Ленка моя в долг не поверила! Я это... - тут он хихикнул, - назло ей дал, сколько надо: как раз накануне аванс, наконец, отвалили. Главное, он это... не мог разобрать, от кого посылка. Сто лет, говорит, они с Александрой никаких бандеролей не получали. Я и сказал: чего гадать попусту, пойди да выясни. Он и пошёл. Моя Ленка выдала ему, это... бандерольку... Смех один!.. Пакетик - что твой футляр от чернильной авторучки.
      *** Полёт мотылька
      Егерь прищурился. Глаза-дробинки забегали над россыпью веснушек. Бурханкин заново переживал любопытство и нетерпение. Патлы вздыбились. Ощетинились даже светлые завитушки на крепких короткопалых руках.
      Он взахлёб рассказывал:
      - Что это у тебя, - это я ему говорю, - любовная записка?
      "Сам не знаю, Сергеич!" - говорит Витёк. Может, при мне не хотел открывать... А сам, это... еле стоит: руки-то от слабости трясутся, а сам всё не открывает, бурундук, ждёт чего-то, всё рассматривает!..
      (Многие местные давали друг другу прозвища. Но Егор Сергеевич делал это так же метко, как стрелял.)
      - Чего ж не откроешь? - Это я Витьку. А он мне: "Не пойму, - говорит, - чего-то. Ведь Шура к своим уехала третьего дня, даже телеграмму ещё не дала о приезде, а тут - адрес её рукой надписан. Когда успела послать? Откуда? Да и деньги на дорогу были, не мог же я отпустить её без копейки. Почему не оплатила доставку?.."
      - От, Витька! Дурной какой! - не унимался Бурханкин. - Если бы я его не надоумил, так бы и до сегодня стоял, не раскрывши пакет!.. А как он его открывал! Мухи дохли!.. Прежде снял завязочки, отлепил сургучную печать, всё старался, это... целиком, не повредить... Три года разворачивал... И дождался!.. Пока дверь за его спиною растворилась и Витька обдало ветром... Когда такая жарища, ждёшь его ждёшь, чтобы хоть в одну ноздрю дунул - ни гу-гу. Очень занят. Ураганы где-то устраивает. А тут - на тебе! Откуда взялся?! Ветер... Смех один! От такого сквознячка и насморка не заработаешь - так, луковые слёзы против рыданий. Но пакость сделать успел!..
      (Егор Сергеевич имел право ругаться с природой: он за ней присматривал!)
      - Мы с Зуевичем и понюхать не успели, что ему прислала Шурка, а оно моментально улетело. Была морока лазить наверх! А черепица знаешь какая горючая! Все пальцы обожгли! Искали неизвестно чего... И Витёк, это... пиджак вниз упустил, прямо в почтовый палисадник. Но зато, когда мы отряхивали его от пыли, он догадался, что там могло быть...
      Бурханкин испугался, что Франца утомил его замысловатый рассказ, и поспешил окончить:
      - Видишь ли, Фима, вся другая одёжа на нем после больницы болталась. Костюм Витёк утром взял, это... из шифоньера Шурки. А костюм был свадебный. Шурка его потому хранила. Витёк сказал, когда они шли расписываться, Александра сняла с платья шарфик и это... запихнула ему в карман, на грудь, чтоб красиво. С того дня шарфик бессменно там торчал. До Витька дошло, что шарфика от свадебного платья Александры в пиджаке нет. Он, это... вылетел из бандероли.
      Франц мало что понял, потому рассердился.
      - Ты что же, думаешь, я сейчас всё брошу и пущусь на поиски этого пресловутого свадебного шарфика?..
      - Да нет!.. - замахал на него Бурханкин. - Ты только рассуди, Фима, своей умной, это... - тут Егор Сергеевич запнулся, потом сформулировал: немецкой головой! Зачем Шурке с собой понадобилось забирать тряпку, которую лет пятнадцать никто из кармана не вынимал?..
      Игорь Максимильянович пожал плечами:
      - Может, ей захотелось надеть его вдали от мужа. Может, так ей легче переносить разлуку. Сам говорил, раньше почти не расставались.
      - А если увезла, зачем тогда с дороги обратно прислала?.. - приставал гость.
      - Почему послала?.. - Франц задумался. - А там в пакете больше ничего не было?
      Бурханкин торжествующе покачал головой (заинтересовал-таки законника!). Понизив голос, он добавил ещё кое-что:
      - А тётка её по телефону сказала, что ни на какую операцию ложиться не собиралась, и понятия не имеет, зачем Шурка к ней выехала, с её-то здоровьем!..
      Игорь Максимильянович вдруг рассмеялся.
      - Сколько лет этим фермерам? "Если бабе - сорок пять, баба - ягодка опять?" Да он просто надоел своей фрау! А твой Виктор Зуевич станет всем рассказывать, какая они дружная семья. Ой, не могу!.. Я-то думал, случилось чего, а ты... мне... про бабские штучки...
      - Фима, зря ты! Она не такая. В наших краях одиноких мужиков много. Даже к моей липнут. А уж за Александрой полпосёлка ухлёстывали: она ведь много моложе Витька. Но Шурка - ни-ни-ни! Все наши удивлялись. Однажды...
      Франц оглушительно хохотал, не останавливаясь. Очень уж хотелось, чтобы гость поскорее ушёл вместе со своими глупыми подозрениями.
      Бурханкин пытался вставить слово:
      - Видел бы ты его тогда... А теперь почему-то здорово переживает!
      Он не выдержал и стал потихонечку подхихикивать. Круглый животик весело запрыгал над ремешком.
      - Как Орфей! - Франц даже икать начал от хохота. - Возьмёт в руки балалайку и пойдёт повсюду искать свою Шурочку.
      Бурханкин вмиг посерьёзнел, брови встали домиком.
      - Не пойдёт! - убеждённо сказал он. - Он, это... Опять слёг с обострением!.. В нашем отделении менты его тоже обсмеяли. Искать Шурку никто не собирается. Они, как и ты: тоже сказали, что это дело внутрисемейное дело. И дела заводить не хотят: нет трупа, сказали, нет дела.
      - Та-ак... - протянул Франц. Сравнение с местной милицией его задело (если не сказать - унизило). - Когда, говоришь, прислали бандероль?
      Егор Сергеевич задумался, вспоминая:
      - Второй день он в больнице, до этого день в милиции проторчал, а прежде, это... на переговорный, по два раза в день: надеялся, вдруг Александру что в дороге задержало. Выходит, в среду. Да, точно, в среду! Я же говорю - как раз накануне был аванс.
      - Ну да, ты же утром здоровье поправлял, когда встретил фермера Степного, - вспомнил Франц начало истории. - Значит, пока она не объявлялась?
      Бурханкин глубокомысленно изогнул губы, кивнул, затем помотал головой, молчаливо подтверждая: "Да нет! Поминай, как звали!"
      - Откуда ты знаешь? А вдруг, пока он болеет, она уже добралась?
      - Пока он в больнице, я всё время звоню её родственникам.
      Франц задумался, потом вскинул густые брови:
      - Я одного не пойму, Вилли, почему ты-то так суетишься? Зачем тебе?..
      - Объясню! - простодушно ответил егерь. - Витёк мне должен! Он у кого денег на бандероль стрельнул? И пивом я его потом поил. Кто же мне отдаст, случись с ним чего?
      Франц опять усмехнулся:
      - А я здесь причём, Вилли? - он строго посмотрел на Егора Сергеевича. - Может, ты хочешь, чтобы я за него расплатился?
      Тот засуетился:
      - Ни-ни-ни! Боже избави! Ты подскажи только, что делать-то? К кому обратиться, чтобы её найти? Я сам всё, это... всё сам: сам всех обойду, сам расспрошу. Но я же не знаю, с чего начать...
      Игорь Максимильянович будто впервые увидел Бурханкина: "Любопытный экземпляр! Фермер должен-то ему, наверняка, три ватрушки да грош с полушкой, а этот готов теперь пупок рвать, из-за... Дурак! Знал бы он, сколько сил, нервов и денег надо потратить, чтобы добиться хоть какого результата... Почти так же трудно, как по лесу бегать. Вообще-то, интересно, что же произошло с этой Степновой Александрой? Всё равно ведь завтра контракт повезу. Доделать бы, правда, ещё успеть...".
      - Вилли, давай сделаем так!
      Бурханкин пересел на краешек стула, выпрямился, пригладил патлы: весь - внимание.
      - Сейчас, пока я окончательно не расплавился от жары, мне необходимо поработать. Завтра еду в город. Транспорт достанешь?
      Бурханкин кивнул:
      - Не вопрос! У Михалыча - мотоцикл с коляской.
      Игорь Максимильянович покачал головой.
      - Мотоцикл не пойдёт! Меня меньше четырёх колёс не устроит. Ты хоть знаешь, почему я на пенсии?
      - По возрасту? - осторожно спросил Егор Сергеевич.
      Франц краем глаза глянул в зеркало и недовольно отвернулся. Теперь оно, видимо, было чем-то расстроено: отражения обоих мужчин производили удручающее впечатление. Если выставить восковые фигуры на палящее полуденное солнце - получится та самая картина. Хотя окна хозяин прикрыл самодельными отражателями из фольги, солнца как раз было не так много. Зато шпарило оно, пробиваясь в щели, с удвоенной силой.
      - Не будем о грустном! Нет, если сложно...
      Бурханкин быстро задвигал всеми своими бугорками и шишечками:
      - Почему же, я договорюсь! Можно Серёгу попросить или Палыча... Плохо, что завтра - понедельник...
      - А в выходные ехать бессмысленно. Те, к кому я собираюсь, работают именно в рабочие дни.
      Хозяин встал, намекая, что визитёру пора, запахнул халат.
      - Загляни сегодня часиков в пять, навестим твоего фермера, порасспросим его о жене. А потом поужинаем в "Охотном". Согласен?
      Ошеломлённый Бурханкин ушам своим не поверил и страшно обрадовался: в "Охотном" он был всего один раз - на открытии. Его смущало только одно цены. По слухам, в ресторане они были запредельными.
      Игорь Максимильянович догадался:
      - И не вздумай брать с собой деньги. Я приглашаю.
      Бурханкин обиженно повёл носом, но возразить ему не дали.
      - Ты сколько раз принимал меня в лесной сторожке?.. - Франц внушительно добавил, критически оглядев егеря: - То-то!.. Только захвати с собой свежую рубашку: примешь у меня с жары душ. - Подметив искру сомнения в сметливых глазах Бурханкина, предложил: - Ладно, мою возьмёшь. А рукава можно подвернуть...
      Глава вторая
      Яд
      Виктор Зуевич Степнов был очень занят: упорно выискивал в бессмысленных разводах больничного потолка сколько-нибудь конкретные очертания. (Так в облаках иногда ищешь картину своего собственного мира предметов или животных, если конечно, не отвык смотреть в небо).
      На соседней койке неумолчно философствовал одноглазый больной, подставляясь под укол молоденькой медсестры и будто нарочно нагнетая на фермера мрачные мысли:
      - Смерть - явление неизбежное, но ведь лучше поздно, чем рано... Так я говорю, Ирусик?..
      Виктор Зуевич пытался отстраниться от докучливой болтовни. Направив пустой взор в окно, медленно водил глазами слева направо - читал одному ему видимые строчки...
      Сосед мокрым взглядом облизал ножки с весёлыми розовыми пальчиками в золотых копытцах. Всё не натягивал трусы: ждал, медсестра Ирусик поможет. Долго ждал: пока фермеру ставили капельницу. Не дождался... Пришлось надевать самому: в палату постучались и почти сразу после его жизнерадостного: "Да-да, заходите!" - вошли Бурханкин и Франц.
      Сосед прищурил единственное око и поспешил в коридор за Ирусиком.
      Виктор Зуевич равнодушно отвернулся. Он хотел одного: побыть наедине со своей тревогой. И совершенно не слушал, о чём спрашивает Франц...
      Когда вдруг отдельное слово воткнулось-таки в его сознание:
      - ...Пакет.
      Фермер медленно повернул в сторону Франца лицо - наскальный рисунок.
      - Я имею в виду, бумага, в которую был завёрнут платок. - пояснил Игорь Максимильянович, чихая от невыносимых для его обоняния больничных запахов.
      - Какой платок?..
      Франц не расслышал, но Бурханкин громко перевёл:
      - Он спрашивает, что за платок.
      - Ваш. Вернее, её, - терпеливо объяснил Франц.
      Фермер так же осторожно отвернул голову к стене.
      - Это шарф...
      - Тем более! Какого он был цвета?
      - Какая разница?! - Ответ прозвучал уже раздражённо. - От свадебного платья...
      Франц нарочно провоцировал подобную реакцию: надо же ему было добиться хоть какой-то информации!
      С огромным трудом, пользуясь помощью Бурханкина, он вытянул из Виктора Зуевича, что упаковочная бумага с адресом лежит в кармане брюк, в больничной камере хранения. О самой Александре тот говорить отказался. Игорь Максимильянович вздохнул с облегчением только когда вышел из палаты.
      - Витёк странный какой-то! - суетливо развозмущался Бурханкин. - Ему же хочешь помочь, и он же ставит палки в колёса!
      - Ну, Вилли, этот ещё ничего!.. Я видел и похуже... Представь себя на его месте?
      - Что значит "ничего"?! Человек тратит своё время, с добром к нему приходит, а он...
      Темпераментную речь Бурханкина заглушил призывный клич, разнесшийся по всему коридору:
      - Тимофеевна! Чайник закипел!
      Услыхав голос, Егор Сергеевич аж присел:
      - Моя!..
      С ответным криком: "Лечу!.." - откуда-то и вправду почти вылетела поджарая, по-мальчишески стриженная баба-Яга. Только вместо тряпья - белый халат и вместо метлы - пустая капельница, раза в два выше медсестры.
      - Добрый день! - вежливо перекрыл дорогу Франц. - Я хотел бы поговорить с главврачом. Не поможете мне его найти?
      Медсестра ответила так же вежливо (Францу даже не пришлось напрягать слух).
      - Некогда мне! Вы не видите, я работаю?! Это для бездельников день закончился, - она безуспешно пыталась на лету обогнуть препятствие. - И нечего искать. Кабинет - на втором этаже. Лестница - налево за углом!
      - Будьте любезны, напомните его имя-отчество, - ещё уважительней попросил Франц и уступил дорогу.
      Медсестра собралась в полёт, но прежде милостиво сообщила, почему-то понизив голос:
      - Наш - Александр Мироныч. Только он с сегодня в отпуску, вместо него - новый завотделением, Марк Анатольевич. У себя он, ваше счастье.
      Франц переспросил названное имя, подставив левое ухо.
      - Рубин? - немедленно уточнил он.
      - А кто ж ещё?.. - удивилась баба-Яга, оседлала помело и умчалась.
      Охотник только руками развёл:
      - Мир полон неожиданностей! Мог ли я представить?.. Надо было забираться в такую глушь, чтобы встретиться... Стой здесь, я - сейчас!..
      Минут через пятнадцать Бурханкин уже семенил по коридору, едва поспевая: три его шага, один - длинного Франца. Франц выглядел подозрительно бодрым, будто душ прохладный принял. Егерь навострил нос, но запаха спиртного не почувствовал: воняло больничными специями.
      - Ты знаешь, Вилли, что мне сказал доктор Рубин?
      Нет, ну откуда Бурханкин мог это знать! Пока он ждал - в двери ни щелинки не образовалось, и рядом зорко струился по стеночке туда-сюда пациент.
      Франц интригующе продолжил:
      - Печень Степнова воспалилась именно в результате отравления! Хоть оно и стоит в медкарте, как "пищевое", на самом деле очень смахивало на отравление мышьяком. Но не мышьяк.
      - Значит, наши не зря болтали?.. - вытаращил глаза Бурханкин.
      Франц покачал головой, строго спросил:
      - А кто болтал больше всех, можешь сказать?
      Бурханкин стушевался, притих.
      - Да, так, в общем, никто... В общем, все... Но, это... не всерьёз же.
      Болотные глаза Франца уже зацвели свежей ряской. Он уже был весь в поиске, что называется, "обострил нюх". И поехало, и закрутилось то, что называется следствием и что в прежние годы составляло смысл жизни Игоря Максимильяновича.
      Он заинтересовался семейным архивом. Ему загорелось посмотреть старые письма, фотографии, документы Степновых. В общем, - всё то, что есть в доме даже самого одинокого человека.
      Бурханкин, который по собственной инициативе два раза в день поливал приусадебный участок фермера и кормил птицу, - всю ответственность взял на себя...
      - Фима, давай его возьмём! - уговаривал он Франца, с жалостью глядя на вертевшегося вокруг них лохматого пса, черного, как вороний глаз. - Там хоть будет где побегать.
      Игорь Максимильянович возразил:
      - А потом потащим за собой в Охотный?.. Нет уж, хватит с него, набегался! - непреклонно решил он, заметив, как извернулся Фомка, яростно выкусывая загривок. - Напомни мне завтра ошейник от блох купить. А то ведь изведётся, бедный: всё лето впереди.
      Бурханкин не отставал, он не мог видеть собак в квартирах городского типа.
      - Он же охотничий пёс. Для него движение - что для тебя ванна! - И тут же переспросил: - А в Охотный разве не пускают с собаками? Я бы на их месте сделал во дворе загородочку! Какой же охотник без собаки?..
      - Гениально! - одобрил Франц: - Смотрителем - могли бы тебя назначить. Кто лучше с этим справится?!. Хочешь, сегодня же и предложу твою кандидатуру на пост?
      Бурханкин кивнул, гордо выпрямился и поставил ультиматум:
      - Только не в сезон. В сезон я слишком занят. А если не согласятся не станем у них ужинать! Вот!
      И оторопело заморгал: чего это у него вдруг вырвалось?..
      Чтобы добраться до усадьбы фермера, надо было пройти сквозь садовые участки, освоенные парочками горихвосток, через поле - прибежище звонких жаворонков, получившее от жителей в этом году послеродовой отпуск, миновать ржавую полуразобранную одноколейку, где зимой пролегал санный путь.
      Игорь Максимильянович ругал жару, а Бурханкин поддразнивал свистом птиц. Да так ловко - не отличить!.. Фомка где-то носился, то исчезая, то выныривая из кустов совсем близко, чтобы хозяин не волновался.
      Егерь перестал свистать и пригнулся к земле.
      - О, Фима, гляди, оследие велосипеда.
      - Так не говорят, - поправил его Франц. - Скажи: след велосипедной шины.
      - А вот и нет! - горячо возразил тот. - Вот здесь ты, это... ошибаешься. Когда ты, к примеру, идёшь, или, это... вдруг споткнёшься, то на дороге остаётся след. А вот если бы ты, к примеру, волочил ногу, то за ней бы тянулось вот как раз ножное оследие!..
      - Ну спасибо, Вилли-следопыт! Размечтался! - заметил Франц.
      - Да нет, я не к тому! - Бурханкин смутился и снова начал объяснять: Вот если бревно протащили по земле, то будет борозда, а если по асфальту, то останется бревновое оследие - по щепкам же видно!
      - А как тогда быть с "культурным наследием"? Что волокли в этом случае?
      Егор Сергеевич озадаченно глянул на Франца и снова засвистел.
      Когда перед путниками приманчиво заблестел новенькой крышей пятистенок, Бурханкин серьёзно предупредил:
      - Фима, ты возьми собаку на сворку, у них там сторожевой пёс зверюга!
      Франц кивнул и свистнул. Его питомец заскулил, заюлил, но с места не двинулся. Путники увидели, что он сделал стойку на куст, где сидел небывало огромный мотылёк. Сквозь поникшие крылья тускло просвечивала молодая зелень.
      Мотылёк на Фомку реагировал как-то вяло, еле шевельнулся.
      Ускорив шаг, хозяин прикрикнул:
      - Фомка, рядом! Неслух... - Тот подчинился, дал себя пристегнуть, хотя по инерции продолжал рваться с поводка.
      Игорь Максимильянович, притянутый собакой к вожделенному кусту, обнаружил, что никакая это не бабочка: на кусте повис кусок тряпки, очень тонкой и очень прозрачной.
      Ткань еле открепили.
      - Вилли, погляди, не об этом ли речь? - бросил Франц через плечо.
      - Где? Что? - заволновался Бурханкин и подкатился к плечу охотника. Да-да-да! Похоже, что это, наверное, тот самый шарфик! Как он здесь оказался?..
      - "Похоже... наверное..." Ты мне точно скажи! - потребовал Франц.
      Бурханкин беспокойно возразил:
      - Откуда я могу знать наверняка? Я его и видел-то всего одну секунду!
      - А платье в доме?..
      - Скорее всего. Где ж ему ещё быть?
      - Тогда пошли быстрее!
      Дом Фермера стоял метрах в двадцати от усадебных ворот, которые миновали беспрепятственно. Калитку никто не охранял. Где-то далеко курлыкали куры.
      - Чего-то тихо у них, - недоумевал Бурханкин. - Чего-то я это... не пойму, что так тихо?..
      Он чертыхнулся себе под нос: споткнулся о цепь, лежащую на земле металлическим удавом. Не долго думая, пошёл вдоль её туловища. Добрёл до тяжёлого карабина размером с кроличью голову. Карабин был отстёгнут от проволоки, тянувшейся вдоль сетки-рабицы, и валялся между кустами красной смородины.
      Бурханкин двинулся в обратную сторону.
      - Где зверюга-то, Варвар-то где? - встревожено бормотал он.
      Франц огляделся. Сторожевого пса не было видно. Тогда он спустил Фомку с поводка и обошёл территорию усадьбы.
      На участке не было ничего сверхлюбопытного. Вторая калитка на луг оказалась заперта. Каменный сарай тоже был заперт амбарным замком... Прикрыт флигелёк летней кухни... Парусиновый навес в саду под вишней отбрасывал тень на белый пластмассовый стол и четыре таких же кресла... С парника снята плёнка. Огородное пугало завалилось на бок... Возле электронасоса, качающего в дом воду из круглого колодца, валялся ещё один цепной конец с расстёгнутым ошейником да пустая миска с кляксами отколовшейся эмали.
      - Всё, Вилли, давай ключи. Ты говорил, они у тебя, - поторопил Франц.
      Бурханкин кивнул, похлопал себя по бокам, где-то звякнула мелочь. Он усиленно развил поиск, забегал пальцами по всем бугоркам, но предупредил на всякий случай:
      - Фима, а я ведь мог их и не взять, я же не знал, что мы сюда... - Тут ключи нашлись: они выпучили задний карман егерских брюк.
      И - не понадобились. Входная дверь оказалась незаперта...
      - Ты что, заходил в дом? - громко спросил Франц, пронзительно глядя на Бурханкина:
      Тот так отчаянно затряс головой, что козырёк кепки сдвинулся набок.
      - Ни-ни-ни!.. Боже, избави! Без хозяев?!.. Да и Варвар бы не позволил... Он меня признаёт, но пустить внутрь...
      - А чего же тогда примчался утром, как угорелый?! "Шарфик-платочек"!.. Лучше сразу скажи всё, как на духу!
      - Я только на дворе, это... огород... И в сарае... - неизвестно в чём оправдывался егерь, затеребив пуговицу на рубашке Франца.
      Франц, не долго думая, отпихнул его локтем, толкнул дверь коленом и обернулся.
      Бурханкин вжал голову в плечи, словно ожидал, что сейчас на них свалится ведро с водой или зацепит шальной дробиной.
      - Фима, давай, это... не пойдём? Зачем нам на свою... Кто его знает, что там...
      - Точно не был?.. - ещё раз сурово уточнил Франц.
      От кивка егеря кепка упала на нос. Ежовые колючки волос встали дыбом.
      - Тогда пошли. Только ничего не трогай!..
      Казалось, хозяева вышли на минутку поставить чайник.
      Ничего необычного. Но - пыль на семейном фото, но - зеркало потускнело, но - на подоконнике у цветочного горшка крендельки засохших листьев...
      Незваные гости стояли посреди комнаты, ни к чему не прикасаясь.
      Фомка с первой минуты находился в крайнем возбуждении: накрепко прилип боком к левой ноге Франца, шерсть на холке вздыбилась, хвост-метёлка вытянулся прутом, верхняя губа вздёрнулась, подрагивая, обнажила далеко не безобидные клыки.
      Он скульнул разок, потом зажаловался.
      - Фомушка, тихо, успокойся!
      Фомка, ободрённый сочувствием и теплотой хозяина, вдруг - завыл в голос, кинулся к закрытой двери в соседнюю комнату, поскрёб лапами, шарахнулся, как от устья доменной печи, и пулей вылетел на двор.
      Охотник нахмурился.
      - Что там у них?.. - кивнул он на дверь.
      - Спальня, вроде, - ответил Бурханкин одними губами.
      Неизвестно, умел ли глуховатый Франц читать по губам, только переспрашивать он не стал, вынул из кармана шарфик, найденный Фомкой, осторожно обернул дверную ручку. Нажал. В нос ударил тошнотворный запах...
      Спальня-опочивальня...
      Бурханкин мало что разглядел из-за спины Франца, зато по поведению Фомки даже раньше догадался.
      Стая мух-стервятников бросилась врассыпную при их появлении. На сбитом шелковом покрывале, между вышитых гладью драконов, среди подушек с бахромой, раскиданных здесь и там, в зловонной луже извергнутых нечистот лежал верный сторожевой Варвар. Тускло проблёскивал белок из-под неприкрытого века...
      Смерть - зрелище неприглядное...
      Игорь Максимильянович резко захлопнул дверь, будто оно ему что-то напомнило.
      - Пришла беда - отворяй ворота! Посмотришь, что с ним случилось? попросил он.
      Бурханкин кивнул, глубоко вдохнул снаружи, зажал нос и рот ладонью и бросился в комнату, как в омут... Через минуту-другую вылетел пробкой. Еле отдышался! Глаза его слезились от смрада (а возможно, от жалости к псу).
      Проморгался, утёрся тыльной стороной кисти и сказал:
      - Мучился, бедный, сильно: ведь только утром бегал, огурец!
      - От чего это может быть? - нетерпеливо спросил охотник.
      - Видать, это... тоже отравление... - спрятал глаза егерь, повесил голову и начал вздыхать: - Ах, Варвар, Варвар... Кому ты так насолил?.. А может, съел чего?.. К хозяевам за помощью приполз, а хозяев-то и нет!.. Шурка исчезла... Витёк в больнице... Ему только этого...
      - Хватит причитать! - остановил его Франц. - Пойди лучше Фомку поищи, пока он тут чего-нибудь ни нализался. Уходим!
      - Да-да-да... Не дай Бог!... - Бурханкин побежал высматривать на крыльцо бывшего питомца, свистнул призывным охотничьим посвистом.
      Фомки не было ни видно, ни слышно. Только солнце било по глазам. Егерь приложил руку козырьком над выпуклыми бровями.
      - Фомка, где ж ты запропал?.. Где тебя леший носит?.. Ну, погоди, найду!.. - пообещал он. Решил про себя: "Вот только вначале курочкам чего-нибудь подброшу, с утра не клевали," - и спустился во двор.
      Франц тем временем нашел кухонное полотенце, намочил его в ведре с водой, обмотал лицо, оставив одни глаза, и опять вошёл в спальню: гардероб ведь так и не открыли. Как только убедился, что платье и найденный Фомкой на кусте прямоугольник ткани - близкие родственники, - на круглом обеденном столе упаковал злосчастный свадебный шарфик в обёртку от бандероли, взятую у фермера в больнице. При этом постарался сложить пергамент по уже заломленным складкам. Не сразу вышло, пришлось повозиться.
      Долго рассматривал пакет-головоломку. Сорвавшись с места, начал проверять, один за другим - ящики комода, серванта, секретера. Всё, что находил нужным, складывал в стопку. Особенно, если где видел мелкий кудрявый почерк (как на белом листе бумаги с наклеенным на бандероль адресом). Набралось не так уж и много, хватило бы детского ранца.
      Ну, ранец-не ранец, а черная полотняная сумка с бронзовой надписью "Black Russia" из буфета Шурочки Степновой - сгодилась в самый раз. Цветные лоскутки, обрезанные зубчатыми ножницами и таким простым способом превращённые хозяйкой в салфетки, - перекочевали в буфет, к вафельным полотенцам.
      Вернулся Бурханкин, ведя Фомку на поводке.
      - Еле нашёл! Под крыльцом хоронился.
      Франц вложил матерчатые ручки сумки в пасть дрожащему рядом Фомке, скомандовал обоим:
      - Домой!..
      Входную дверь лично запер на два оборота. И подёргал для верности... Мог ли он думать, что вскоре станет законным владельцем усадьбы!
      *** Золотоглазая Диана
      На обратном пути Бурханкин возбуждённо подпрыгивал по кочкам.
      - Ну мы и попали!..
      - Что он за человек, этот фермер? Давно ли они здесь? - расспрашивал Франц. - Я ведь кроме тебя мало кого знаю...
      - Да он вообще-то никакой и не фермер. Витёк из местных. Мы с ним одногодки. Как щас помню, его родители тут жили. Только не в этом доме, а в халупе ближе к райцентру. Сами они померли, изба сгорела. Витёк тогда в городе учился... А сколько я мимо бегаю - дом этот всегда одинокий стоял. Здесь такие запустоты были!.. Никто не брал возиться: себе дороже! Да и дом сильно болел без хозяев. Вот его, это... Витьку его и дали, когда они с Александрой решили сюда насовсем переехать. А чего?.. Сына вырастили, у него теперь в городе своя семья... - Бурханкин вдруг отвлёкся, повторил: Да. Никакой он не фермер. Просто Витёк и Шурка знают слово к земле. Он мне как-то говорил, что ему, это... и курицу резать жалко... Ты видел, в хозяйстве всё есть: птица, большой огород. Всё, кроме скотины. Он знаешь как стреляет?! Но со мной не ходит, хотя ему, ну, это... Витьку сам Бог велел. Один раз всего и был. Где же он служил?.. Нет, не вспомню.
      - Тут в сумке много интересного, уточним в "Охотном" за столом. успокоил егеря Франц. - Надеюсь, мы не отменили ужин?
      У Бурханкина судорожно дёрнулся круглый кадык.
      - Боюсь, мне кусок в горло теперь не полезет...
      Франц философски заметил, глядя сверху вниз на парусиновую макушку и торчащие по обе стороны колючие патлы егеря:
      - Полезет... Диалектика. Все там будем! У каждого свой срок. Но жизнь и пищу ещё никто не отменял.
      - Жаль, Орлика нет, верхом бы... - уныло бормотал Бурханкин себе под нос, вытирая капли пота, обильно орошавшего грядки бровей. - Ну, хотя бы, это... ну, хоть глоточек... Тогда бы я точно смог!..
      И вдруг егерь что-то надумал:
      - Фима, ты, это... ты не против, если мы крючочек сделаем?..
      - Что говоришь?.. - наклонился к нему Франц.
      - Тут же недалеко!.. - объяснил егерь.
      - Что недалеко? Куда ты собрался?..
      - Давай завернём в Большой Дом. Рядом же совсем! Там колодец есть...
      Игорь Максимильянович сам уже измаялся: мало того, что жара не утихала и что совсем не отдохнули в Доме Фермера, вдобавок - его по-прежнему преследовал и тяготил ужасный вонючий запах из спальни Степновых. Франц ежеминутно озирался, осматривая одежду, долго искал его источник, но только сейчас заметил свежее пятно на грязной ковбойке Бурханкина.
      Это решило всё:
      - Сколько ещё идти?.. - уточнил он, сворачивая вглубь леса.
      На самом деле, прекрасно знал, сколько: однажды прошлой зимой, во время охоты, Бурханкин показал ему в лесу чьё-то заброшенное жилище. Высокий этаж был явно рассчитан на жгучие морозы и большие снега, остроконечная крыша не прогибалась под сугробом, подклеть ждала воображаемую скотину. Игорь Максимильянович ощутил в Большом Доме что-то родственное. Казалось, тот чувствовал себя здесь чужаком с российского севера... И глухое место, где он находился, Франц запомнил.
      Несколько минут спустя его чуткое обоняние было успокоено ароматом цветущих яблонь. Вскоре показалась и ограда Большого Дома. Острые высоченные брёвна торчали очинёнными карандашами, защищая дом и сад от наступления леса, словно крепость от в?рога. Хотя Франц как всегда остался внешне невозмутим, точно воин у финикийской гробницы, но при взгляде на чистую седую женщину - у него где-то ёкнуло.
      Загородив очки козырьком ладони, женщина стояла возле дряхлого флигелька в ближнем углу двора и смотрела под стреху, где суетилось птичье семейство. Спиной почувствовала приход чужих, развернулась, поспешила навстречу, так и не опустив левую руку со лба. Стёкла очков, казалось, навсегда поймали солнце, не давали заглянуть вглубь.
      - Егор Сергеевич, - произнесла она тягуче-тёплым медовым голосом, вот неожиданность!
      Бурханкин нерешительно затоптался в воротах. Франц остановился позади егеря, преисполненный досады: похоже, и передышка, и полоскание рукава ковбойки срывались.
      Золотоглазая бабушка балетным взмахом руки предложила обоим охотникам:
      - Проходите, чего же вы встали?
      Фомка немедленно принял приглашение, пробежал через палисадник и, бросив полотняную сумку на крохотное крыльцо, присел рядом, постукивая хвостом.
      Бурханкин радостно шагнул на территорию.
      - Диана Яковлевна!.. На всё лето?..
      - Сколько поживётся... - ответила она.
      Франц был в недоумении: "А Вилли говорил, здесь давным-давно человечьим духом не пахнет! Что это ещё за фрау?.. Откуда взялась?.."
      Нельзя сказать, чтобы Игорь Максимильянович был нелюдим или страдал женофобией. Нет! Франц устал от общения - в принципе. Прежде, по долгу службы, да и теперь, выполняя юридические заказы, много и плодотворно общался с самыми разнообразными людьми (причём, обоего пола). Но, оставшись в тридцать семь лет вдовцом с маленькой Лизхен - огарочком жаркого молодого счастья на руках - Игорь Максимильянович поместил фото её матери в самодельную рамку, и с тех самых пор - менял только рамки...
      Франц вздохнул, стянул с головы пеньковый шлем, подставив палящим лучам призрачно защищённое сединой темя. Представился, поклонившись.
      Диана Яковлевна пригласила их во флигель.
      Большой Дом, угрюмо стоявший в дальнем углу, казалось, обиделся. К чему все его архитектурные особенности, когда основное внимание - не ему-красавцу, а жалкому собрату, вросшему в землю и покрытому седым мхом?.. Он же не знал, что флигель доживает последние месяцы!..
      Франц и Бурханкин, подобрав на крыльце сумку "Black Russia", быстро прошли за Дианой Яковлевной в прохладный уют флигелька.
      В сенях было всего три двери: одна вела на веранду, другая была затворена, третья - покосившаяся - нараспашку обнажила чулан во вкусе Франца: вся нехитрая утварь располагалась там аккуратно, как на витрине.
      Бурханкин моментально углядел красное пластмассовое ведро, подхватил его и, на ходу скидывая ковбойку, опять ринулся наружу.
      Диана Яковлевна угадала его намерение.
      - Егор Сергеевич, возьмите порошок, - крикнула она вслед, - так не отстирается!
      Но Бурханкин уже открыл деревянные створки колодца, громыхая цепью, зачерпнул воды. Обливая ноги, наполнил пластмассовое ведро и живо начал бултыхать там свою рубашку - только лопатки забегали по голой спине.
      Диана Яковлевна открыла перед Францем дверь в комнату.
      - Нет, нет, разуваться не надо! - остановила она. - Располагайтесь, отдохните!
      - Я не устал... - резковато возразил Игорь Максимильянович, отводя взгляд.
      Она, казалось, не заметила угрюмости гостя.
      - Вот и хорошо. Тогда просто посидите, пока я помогу Егору Сергеевичу управиться. - Сложила узкую маленькую ладонь челноком, насыпала туда горку стирального порошка и поспешила на выручку егерю.
      Игорь Максимильянович зашёл... Несмотря на еле заметный запах сырости, тесная комната была наполнена воздухом ДОМА. Тесьма на ситцевых шторках, бирюзовая футболка на спинке стула, обрывок синей шерстяной нитки на комоде, - каждая мелочь, каждый пустяк - несли в себе мир и покой.
      Франц присел к столу. Взгляд его невольно упал в раскрытую кожаную тетрадь.
      "Кто смерти глаза не видал, тот жизни не знает совсем..." - написала Диана Яковлевна ровными крупными буквами. Будто знала: примагнитит его взор эта фраза...
      Игорь Максимильянович перевернул предыдущую страницу.
      "От чего радостно щемит сердце... Когда видишь старую берёзу в кружеве новорожденных листьев", - было написано там. И ещё:
      "Тот жизни не понял совсем, кто Время в лицо не узнал. А часто глядит на часы..."
      "Какое это счастье - испытывать благодарность!"
      "И в крыле стрекозы - совершенство земли..."
      Прежде Францу по работе доводилось даже просматривать адресованные другим людям письма, а тут - вдруг смутился, будто ненароком заглянул в окно чужой спальни. Досадуя на себя за огонь впалых щек, он вынул из сумки бумажки, письма, фотографии из архива Степновых. Прикрыл ими тетрадь, погрузился в личную жизнь семьи фермера... Но отвлекался трижды: ухо вдруг стало чутко улавливать шорохи в сенях. На полке что-то взяли, снова положили, что-то упало...
      Одиннадцать минут спустя вернулись Диана Яковлевна и Бурханкин.
      - Игорь Максимильянович, ты бы тоже сполоснулся, - посоветовал донельзя счастливый егерь (на людях они величали друг друга по отчеству). Так свежо! А рубаха запросто по дороге высохнет!
      Он гордо передёрнул плечами в мокрой ковбойке, что сверкала теперь давно забытыми красками. Лицо Бурханкина рассталось со щетиной, патлы были расчёсаны. Он сиял, как спортивный кубок! И явно был озабочен, чем бы этот кубок наполнить.
      - Хоть мы и сэкономили время на твоём мытье, всё же нам некогда. Идти ещё далеко, - отрезвил его Франц, искоса кидая придирчивый взгляд на хозяйку флигеля.
      Она позвала их на веранду:
      - Попьёте зелёного чая. Всего пять минут, но ведь - лучшее средство от жары!
      Франц не нашёл повода отказаться.
      - Спасибо, мы сейчас, - он по-деловому протянул Бурханкину две каких-то рукописных бумаги. - Подпиши вот здесь, только просмотри вначале, - и поставил галку чернильной авторучкой под собственным росчерком внизу страницы.
      - А что это?.. Зачем?.. - отшатнулся Бурханкин от листиков.
      - Опись того, что мы временно изъяли у Степнова в интересах дела.
      Егор Сергеевич осторожно взял листы, покосился на Франца, пробурчал:
      - Чёртов законник!.. Когда он только успел?..
      - Что? - подставил ухо охотник, заметив улыбку на лице Дианы Яковлевны.
      - Я спрашиваю, Игорь Максимильянович, как ты догадался? Да ещё в двух экземплярах?!..
      - Долго ли составить перечень? - равнодушно нахмурился Франц. Пригнулся, чтобы хозяйке, вытянувшейся через него в летящей позе, было легче достать с полки чашки. - Тем более, у твоего Степнова и копирка нашлась. Да ты не бойся, тут - всё, что положено. Посмотри сам. - Он кивнул на сумку "Black Russia". - Лучше, если будут обе наши подписи, чтобы потом лишних вопросов не возникало в случае чего...
      - А чего "в случае чего"?.. - испугался Бурханкин и опять бросил бумаги.
      - Ничего! - раздражённо заметил Франц. - Мы же не в лесу, чтобы без документа... Без спросу ведь забираем!
      - А чего "в лесу"?.. У меня как раз, это... полный порядок! забеспокоился егерь.
      "Да-а, уж! Чего бы ты так волновался?.." - подумал Франц.
      - Вот и я хочу, чтобы комар носу не подточил, - сказал он вслух, поэтому как следует оформил.
      Егор Сергеевич посмотрел с уважением, молча вздохнул и взял ручку.
      - Нет, сначала сверь всё со списком! - наставительно порекомендовал Франц. - И никогда ничего не подписывай, прежде, чем лично не убедишься. А то, знаешь, такого могут подсунуть!.. Когда выведешь автограф, сложи бумаги обратно в сумку.
      Пока Бурханкин, от усердия надувая губы и взмахивая бровями, пытался разобраться в описи, Франц пошел во двор: "Освежиться, так освежиться," рассудил он, повернувшись спиной к флигелю...
      Хрустальная вода из покосившегося колодца была и в самом деле живительной. Горький чай оказался и вправду - утоляющим. Глаза - напротив Франца, за стёклами очков, - казалось, излучали свет. Покой вдруг наполнил Игоря Максимильяновича на две трети, как напиток - пиалу с восточным узором, которую он бережно держал кончиками пальцев.
      Бурханкин всё недоумевал:
      - Кто же это сделал? Ведь Варвар никого, это... ни к себе, ни на территорию... Кроме хозяев, конечно... Со мной, это... ладил. Ну да я что... Я слово знаю...
      Франц усмехнулся:
      - А разве тебе никогда не приходилось помогать кому-нибудь сей бренный мир оставить? Мы с тобой по лесу что - пропитания ищем? За что тебя, например, кое-кто Егерь Сергеевичем зовёт?..
      - Ты, Игорь Максимильянович, не путай! Лес - моя работа! - завертел головой Бурханкин, смахивая пронзительный взгляд, как назойливую муху.
      - А я?..
      - А тебе - сам говорил - для здоровья.
      - Мне - здоровье, паре-тройке куропаток - погибель! Ведь для здоровья можно и просто так по лесу пройтись, размышляя о вечном: о смысле жизни, например. Но беда в том, что мне - цель подавай! Когда гуляешь "просто так" - не нагуляешь и пятак!
      Охотник продолжал подначивать егеря. Но испытующе глядел при этом на Диану Яковлевну. Она же - внимательно разглядывала сумку "Black Russia" и, казалось, не вникала в спор.
      Бурханкин заупрямился.
      - Всё равно, дичь - это здоровая еда. Вот я спрошу, а ты ответь: лесная птица будет клевать всякую дрянь, которую ей подсовывают, как курице, чтобы потом свернуть шею?.. Ты её сначала найди, вспугни, прицелься и попади! Так же и со зверем... А здесь, это... ни фига себе "дичь" выбрали - сторожевого пса, который только тем и виноват, что сам чужака из виду не выпустит! Подлость какая! Что за манера за такая - бессловесной твари отраву сыпать! Зачем, спрашивается?..
      Франц удивился:
      - Вилли, ты же молодец! Хорошие вопросы задаёшь! Спроси что-нибудь ещё!
      - А что, Фима, спрашивается... - Бурханкин осёкся, пафосные нотки в его голосе сменила жалостливая интонация. - Он теперь так и будет там лежать и гнить?
      - Не-ет, - протянул Игорь Максимильянович, - я уже подумал, что надо сделать.
      - Сами закопаем, или Витька дождёмся?.. - встал Бурханкин.
      - А кто же нам тогда ответит на все твои вопросы?.. Нет, Варвар ещё сослужит свою последнюю службу. - Франц также поднялся: - Всё, идём, а то никуда не успеем. Вон и Фомка торопит!..
      Его питомец в это время старался половчее ухватить лежащую на земле сумку, которую уже выволок во двор. В результате - часть бумаг вывалилась и он теперь безуспешно толкал их обратно, перекрашивая розовое родимое пятно на носу в пыльный цвет.
      Игорь Максимильянович помог собаке собрать поклажу, приговаривая:
      - Это - документы! Нести надо аккуратно, почти как деньги. - Фомка виновато вильнул хвостом. - Уж постарайся для товарища. - Когда убедился, что тот всё понял, снова вручил ему в зубы сумку и повернулся к Диане Яковлевне.
      Тепло от маленькой ладони, которую пожал Игорь Максимильянович на прощанье, было таким... таким... (В протоколах и нотариальных документах, определяющих не физическое, а удивительно иное тепло человеческой руки не имело смысла.)
      Поскольку Франц пребывал в твёрдой уверенности, что никогда больше этой странной фрау не увидит!.. - по дороге ничего о ней не спрашивал.
      Он объяснял Бурханкину по поводу вскрытия Варвара:
      - Знаешь, кто нам поможет? Мой знакомый доктор из больницы, Рубин Марк Анатольевич. Мужик - мировой! Только тебе придется забежать к нему от меня с запиской. И если понадобится - покажешь дорогу к Дому фермера...
      Глава третья
      Проницательная Селена
      Бурханкин, местный житель, мало того - егерь, главный на охоте человек - попал в ресторан "Охотный" впервые (в отличие от Фомки: тот, на правах почти члена семьи Франца, был завсегдатаем. Иной раз и без хозяина наведывался).
      Так что теперь Егор Сергеевич с удовольствием пломбировал кабаньим рагу дырки в зубах и оценивал убранство полупустого зала. Он на время даже позабыл о смерти Варвара, тем более, что выполнил поручение: бедный пёс уже лежал в больничном морге, где его по просьбе Франца препарировал доктор Рубин.
      Бурханкин удивлённо зыркал из-под белёсых бровей на оленьи рога.
      - Неужто все наши?.. Я всех наших помню. Я бы столько не позволил, это... отстрелять.
      - Угомонись, Вилли, ты не на работе, - успокоил его Франц, как только прожевал. - Это привозные. Для интерьера.
      - Чего их столько понавешали?.. Хватило бы парочки.
      Игорь Максимильянович поучал:
      - Не красна изба углами, а красна пирогами! Ты ешь, ешь, не гляди по сторонам на чужие знаки благодарности. Хорошего гостя получить, что медведя приручить. Это, конечно, не храм Дианы, - пояснял он, весело поблёскивая глазами, - но каждый богатый да именитый считает своим долгом принести в Охотный подарок. И, по давней традиции, это оказываются рога...
      - Они у них у всех такие ветвистые?.. - скорчил рожу Бурханкин, боясь рассмеяться и нафыркать прямо на стол.
      - Пропорционально благосостоянию! Чем денег больше, тем больше голубей приворожит любвеобильная горлица.
      А дальше пошёл уж совсем путаный трёп.
      Чего уж: Игорь Максимильянович и Егор Сергеевич - взрослые люди. Всё равно их не переделать.
      Ухмыляясь и ёрничая, эти двое опустошили тарелки, запивая ужин красным вином и бросая Фомке объедки под стол.
      - Мы тут с тобой, Фима, как в рыцарском зале, - зевая от сытости, заметил Бурханкин, ошеломив Франца знанием романов Вальтера Скотта. Только какой-нибудь леди Ровены не хватает!
      - Но прежде, чем идти к даме сердца, - добавил тот, раскидывая на столе семейный архив Степнова, - расскажи-ка мне, будь другом, как у фермера дома, ничего не изменилось?
      Егор Сергеевич пожал плечами:
      - Когда там могло измениться? Я ведь только за доктором - и обратно!
      - Вот именно за те семьдесят пять минут, пока ты уговаривал доктора сделать вскрытие...
      - Да вроде, нет... - Бурханкин сосредоточился, вспоминая. - Вроде, всё, это... всё так же...
      Франц вдруг нахмурился. Весёлость - как рукой сняло.
      - Знаешь, что я думаю?..
      Бурханкин его почти не слушал: приподняв крахмальную скатерть, он наблюдал, как обстоятельно обгладывает Фомка большую кость, пристроив её между лапами.
      - Эх, Фима, жаль, Волчок мой сюда не вхож. Он бы тоже... А мы ему захватим. Да, Фомушка? Оставим Волчку? Не съедим всё?..
      Франц сердито повысил голос.
      - Вилли! Слушай внимательно! Я тебе говорю. Это же была твоя идея! Ты сам меня спрашивал, зачем "сняли" сторожевого пса и кому он мог помешать!
      Бурханкин встрепенулся, вытянулся пойнтером.
      Игорь Максимильянович продолжил:
      - Надо было бы за фермой приглядеть. Варвар-то теперь - больничный морг сторожит. Рубин, наверное, уже закончил вскрытие и скоро нам точно скажет, отчего он умер.
      Бурханкин смущённо потупился.
      - А я к Степновым своего Волчка запустил. Он хоть и не Варвар, но моё слово знает. И даже Витька без меня не допустит!..
      Франц как будто заново рассмотрел егеря. Тому польстил взгляд охотника.
      Но тут Франц предложил:
      - Давай-ка, помогай разобраться в документах.
      Лишь только Бурханкин увидел знакомую сумку, он зябко передёрнул плечами. Вся уверенность куда-то улетучилась. Стал отговариваться: темно, мол, плохо видно, глаза уже не те.
      Его реноме спас доктор Рубин. Рыжий, как солнце, Марк Анатольевич своим появлением принёс в небольшой зальчик полдень.
      Рубин подтвердил отравление. Химического названия ни Бурханкин, ни Франц не разобрали, поскольку все динамики в ресторане хором завели какую-то блатную песню.
      Было понятно главное: и смерть собаки, и болезнь Виктора Зуевича вызваны одним препаратом, симптомы отравления - те же. Только фермер справился с ядом...
      Потом для всех троих принесли кофе-гляссе. Мужское трио дружно обозвало десерт "Фомкиным носом" - мороженое было розовым.
      Рубин и Франц ещё о чём-то автономно пошептались. Бурханкин, к своей досаде, ничего не понял: динамики орали в оба уха, как уркаганы на разборке.
      Уставший доктор Рубин попрощался.
      *** Селена
      Только охотник и Бурханкин вновь склонились над бумагами, над егерем навис официант.
      Он произнёс голосом выпускника Парижской школы метрдотелей:
      - Прошу прощенья, вас внизу спрашивает какая-то дама! Вы спуститесь, или пригласить её сюда?
      - Какая дама? - напрягся Бурханкин.
      - Такая... вполне... - официант изобразил голливудскую улыбку, обозначил руками формы. - Интеллигентная блондинка с черным бантом.
      - А вот и долгожданная леди Ровена! - ехидно заметил Франц.
      - Ни-ни-ни! Ни в коем случае! - испугался Бурханкин. - Это моя пронюхала, что я тут. Небось, Тимофеевна ей насвистела, она и примчалась на Орлике...
      - Кто это - Тимофеевна? - не понял Франц.
      - Да подружка её, медсестра. Мы с тобой её, это... днём в больнице видели.
      Франца вдруг озарила идея:
      - А ты свою супругу не спрашивал о бандероли?..
      Бурханкин уже потерял всё набранное за день самоуважение, стал жалким старым ёжиком, вяло махнул лапкой:
      - Ни-ни-ни! Боже упаси! Да ты что, Фима! Да она и так меня со свету сживает! А если я ещё начну вопросы задавать!.. - он беспомощно вздохнул: Что сейчас будет!..
      У Игоря Максимильяновича сердце царапнуло, глядя на это превращение. Он подбодрил товарища:
      - Вилли, друг мой! Может быть вы позволите побеседовать с вашей женой на интересующую нас тему?.. Обещаю, что надолго я её не задержу!
      - Ну, это... если ненадолго... - с надеждой в голосе "позволил" Бурханкин.
      - Зовите даму, - обратился Франц к официанту, - и, если возможно, парочку свободных служащих, в качестве телохранителей - ей или нам - в зависимости от ситуации. Давайте на всякий случай уже и рассчитаемся.
      Получив счёт, он вложил купюру в ловкие пальцы официанта и в который раз убрал бумаги.
      Грозная молодящаяся дама моментально натянула строгий ошейник мужа через весь зал:
      - Чем ты здесь занима... - Вдруг глаза её заискрились дружелюбием. Как приятно! Я-то думала, мой Лешак опять напивается, а он, вроде, даже и почище стал!.. Ну, раз вы с ним - я спокойна: значит, домой на своих двоих придёт.
      Франц приподнялся в поклоне.
      - Составьте нам компанию, уважаемая леди Ровена... - Он чуть всё не испортил, оговорившись!
      По счастью, из-за динамиков мадам Бурханкина не расслышала.
      Просияла:
      - Вообще-то я Елена, но можно просто Лена. Мы же с вами соседи! раскокетничалась она, не обращая внимания на мужа, и демонстративно расправляя ситцевые оборки на высокой груди и покатых плечах.
      Франц цыкнул на глухо заворчавшего под столом Фомку, предупредительно отодвинул стул, пригласил мадам Бурханкину преувеличенно радушным жестом и вконец обескуражил:
      - Что вам заказать, фрау Елена?
      Гостья зачем-то провела руками по плюшевому сиденью, потом огладила бёдра. Прежде чем сесть, как цыганка в реверансе раскинула полосатую юбку.
      Осмотрелась.
      - Я уж и не знаю. - Усмехнулась: - Отвыкла. Меня теперь по ресторанам не часто водят.
      Взяла в руки меню, раскрыла. (Франц отметил: "Ей это привычно...") Пробежала глазами. Подумала-подумала и отказалась:
      - Нет, пожалуй, меня ничто не прельщает. Предпочту воздержаться. Да и не стоит наедаться перед сном, как вы считаете? - снова быстро поправила рюши над грудью.
      - Стряпню местной поварихи Евдокии Михайловны могу употреблять в любое время суток, - рассмеялся Франц. - Жаль, в организме ничто надолго не застревает, кроме мыслей.
      Бурханкина опустила ярко-вишнёвые глаза с воспалёнными веками.
      - Нет ничего тяжелее мыслей... Особенно, если их некому высказать...
      Францу показалось, что она сильно утомлена.
      Бурханкин обиженно засопел:
      - Сама никогда не хочешь поговорить...
      - Уж ты бы молчал, балбес, - моментально отозвалась его подруга жизни и сразу продолжила тоном, предназначенным более интересному собеседнику: Вот вы мне скажите, Игорь Максимильянович, вы умный, широко образованный, развитый человек...
      - Благодарю, - откликнулся на комплимент Франц, бросив успокоительный взгляд на егеря, - смею надеяться. Но как вы можете утверждать это наверняка? Мы ведь, по сути, едва знакомы, к моему огромному сожалению!..
      - Уверяю вас, знаю! Я такие вещи хорошо чувствую!.. - воскликнула мадам Бурханкина, устремив на Франца затуманенный взгляд. - Вы позволите мне продолжить? Я всего лишь хочу изложить пару мыслей по одному наиважнейшему в жизни поводу. Жаль, что люди прежде не задумывались над этим: избежали бы многих страданий.
      - Сделайте одолжение! - одобрил её намерение Франц.
      Она помолчала, закусила верхнюю губу, обнажив кривоватые нижние резцы. Испытующе прищурилась.
      - Игорь Максимильянович, как вы считаете, может человек трезво оценить свою способность быть счастливым?
      Франца удивился.
      - Вы имеете в виду кого?..
      - Просто человека - в широком смысле этого слова!
      - Даже не возьмусь сказать вот так сразу, - протянул Франц, не понимая, куда она клонит.
      - А вы сами хоть раз задумывались, почему у нас так много бракованных пар? Почему люди ищут, ищут, ищут свою другую половину, а в итоге находят... - она смерила Бурханкина уничижительным взглядом.
      Вот уж чего Игорь Максимильянович не допускал, - так это выяснения при нём взаимоотношений. Однако, остановить статную вздорную фрау надо было потихоньку - чтобы невзначай не навредить егерю.
      Пока он обдумывал, как бы аккуратно прервать словоизвержение мадам Бурханкиной, она тем временем продолжала:
      - И ведь на самом деле, всё не так безнадёжно! У меня уже есть последователи: я имею в виду - те, кто проникся моим учением. Их немного, но они теперь так же самоотверженно ищут и находят пары, соединённые в межгалактическом пространстве..
      - Постойте, - Франц, казалось, заинтересовался, - так вы что, знаете кто кому подходит?.. И что, ваши пары счастливы?.. Они любят?..
      Бурханкина милостиво улыбнулась: наконец-то понял! Кивнула величаво.
      - Должны полюбить!.. Разве можно в таком серьёзном деле полагаться на эмоции? Нет, никогда!.. Моя система очень стройна и поэтому вам интеллигентному человеку - несложно её постичь. Понимаете, случайностей не бывает. Чем больше совпадений между женщиной и мужчиной, тем вероятнее... Она мечтательно задумалась.
      Франц внимательно уставился на эту не лишённую привлекательности блондинку.
      - Любопытно, - отметил он вслух. В его круглых глазах заметались весёлые неоновые рыбки. - И по какому же принципу следует искать?..
      - Поверьте, всё достаточно просто, - воодушевилась мадам Бурханкина. Надо на чашках весов поровну распределить возраст, гороскопы, место рождения и особенно - имена! Например, Евгений-Евгения, Олег-Ольга, Фёдор-Феодора, Зуй-Зоя, и так далее.
      "Какой примитив! - мысленно усмехнулся Франц. Но внешне это на нём никак не отразилось, чего нельзя было сказать о жене егеря. Она напористо развивала мысль дальше: лицо её покрылось пунцовыми пятнами, кожа на носу заблестела, глаза вспыхнули красноватым огнём.
      - Лучше всего рассмотреть на примере, близком и понятном вам лично. К примеру, как звали вашу жену?.. - Неоновые рыбки в глазах Франца моментально легли на дно. - Хотя, в вашем случае - сложновато. Впрочем...
      - Ты уже всем надоела своими системами, - вспылил вдруг Егор Сергеевич. - Чтой-то не сильно-то твоя подружка Тимофеевна счастлива.
      - Лучше быть одной, чем прозябать с первым встречным! - отрезала супруга и отвернулась к Францу, подарив ему проникновенный взгляд. - Вы сколько лет бобылём маетесь?.. Если вам кажется, что лезу не в своё дело, простите. Но я хочу лишь объяснить, что вам повезло, - и она повторила свой привычно-кокетливый фокус с оборками. - Сегодня вам встретился человек наделённый особым знанием... - Последние слова она подчеркнула - будто высекла дату на могильном камне.
      - Ну и как, фрау Елена, часто срабатывало?.. Ваш собственный брак, полагаю, результат такого напряжённого поиска?..
      Она яростно прикусила растянутую в натужной улыбке губу, размазывая помаду.
      - Недостаток практики... Я была ещё не в должной форме.
      - А теперь?.. Вы, наверное, кого-то уже осчастливили в этих местах?..
      - Где, тут?!.. В этой дыре?!.. - удивилась мадам Бурханкина.
      Бурханкин задиристо поддакнул:
      - Да! Да!.. У нас же, это... полно одиноких...
      Она гневно подняла крепкие, ровные, как хвосты гончих, брови.
      - Имеешь в виду, среди твоих собутыльников?..
      Фрау злобно улыбнулась, незаметно пнула Фомку. Пёс немедленно высказал всё, что думает по её поводу. Она убрала ноги под стул и зыркнула на мужа.
      Бурханкин тут же свернулся клубком и выставил колючки: не начинай!..
      Франц решил, что с него также хватит, наслушался!
      - Фрау Елена, может, довольно разговоров о делах?.. Давайте будем отдыхать!.. Неужели в девять вечера после трудового дня вы не разделите со мной бокал шампанского или хотя бы мартини с тоником?
      Один из официантов мимоходом погладил Фомку, подобрав с пола салфетку, которую уронил Лешак. Другой - тут же принёс чистую...
      Гостья вскочила, возмущённо встряхивая крашеной челкой и пикантным бантиком над конским хвостом.
      - Не стану я пить в вашем зверушнике! И никакая я вам не фрау! Мы, слава Богу, в России живём!
      Франц охотно согласился:
      - Совершенно справедливо. Стоит оглянуться, увидишь массу дружественных лиц!
      Следуя совету, мадам Бурханкина огляделась, беспокойно ощупала глазами зал. Оленьи рога на стенах, казалось, угрожающе нацелились.
      Гостья плюхнулась обратно...
      - Ну, а если всё же говорить о деле, тогда, - предположил Франц, - вы наверняка не откажетесь помочь нам с уважаемым Егором Сергеевичем?..
      - А кто это? - не поняла она. (Забыла имя-отчество мужа, бывает.)
      - Очень известная личность, большой специалист в своём деле, глубоко почитаемый мною человек!
      - Этот, что ли?..
      Франц поспешил перейти к сути, в надежде, что мадам Бурханкина не успеет испортить им вечер. Он положил на стол злосчастную бандероль и проницательно утонул в разъяренных зрачках дамы.
      - Что вы можете сказать по этому поводу?
      - А что я должна говорить? - заёрзала вдруг Бурханкина. - Пакет как пакет... Что о нём скажешь?..
      - Ну, Елена Премудрая! Вы же не только знаток судеб, вы ещё и специалист! Вы должны нам поведать, откуда прислан, сколько находился в пути, где указано, что отправлен за счёт адресата, правильно ли оформлен вобщем, всё-всё.
      Бурханкина, вдруг побежала к выходу, сбивая юбкой стулья. Да так резво, будто вспомнила о невыключенном утюге.
      Игорь Максимильянович озадачено крикнул вдогонку:
      - Это не обязательно сегодня! Я завтра к вам зайду!..
      - Гул-ляй, С-сел-лена! - шепотом заулюлюкал Бурханкин, радуясь позорному бегству жены с поля боя.
      - Как ты сказал? - не расслышал Франц.
      - А что я сказал?.. Ничего я не говорил!
      - Ты её как назвал?
      Егор Сергеевич повторил по слогам:
      - Се-ле-на. Зовут её так.
      Игорь Максимильянович удивился:
      - Она же сказала...
      - Мало ли что она говорит! Она, это... много чего говорит! Не всему можно верить.
      - Даже так?.. - Франц снова внимательно посмотрел вслед Бурханкиной, потом повернулся к егерю: - Ну как, Вилли, ты выяснил с кем-нибудь насчёт машины назавтра?
      - Да когда бы я успел? - попытался увильнуть тот. - Мы же с тобой ходили... Я это... перевозку из больницы встречал... Потом провожал их с Варваром туда-сюда...
      - А целый день у тебя был на что? Ведь утром, кажется, договорились!.. - Франц разочарованно пожал плечами: - Ну, как хочешь, конечно. Я забыл, что обещанного три года ждут... Всё. Пора отдыхать. Завтра у меня полно своих дел.
      Он поднялся, кликнул Фомку и пошёл, не оглядываясь.
      Бурханкин схватил початый "мартини", кинулся следом.
      - Фима, ты что?.. Ты куда?.. Я сейчас! Я мигом!.. Игорь Максимильянович, погоди! Ты же это... не взял сумку с документами! Мы же это... расписались!.. - громко кричал он и быстро лавировал между столиками, боясь потерять Франца из виду.
      Тот притормозил, бросил через левое плечо:
      - Мы с тобой не в ЗАГСе были, а на ферме.
      Бурханкин с разбегу уткнулся ему в спину.
      - Уф, насилу догнал!.. Куда ты так рванул? Посиди здесь. Михеич наверняка ещё в гараже. Он мне не откажет! А после...
      - После, - подхватил Франц, со смешком отбирая у него бутылку, - тебя ждёт-не дождётся царица ночи. Уж твоя Селена как "засветит"...
      Бурханкин зашикал, оглядываясь.
      - Тихо, тихо! Зачем так громко! Она же скрывает, боится, что засмеют. У неё отец был химик, мать - училка астрономии. Вот и придумали имечко. А так, для всех - Лена. - Бурханкин вздохнул: - Вот ты про ЗАГС вспомнил, а она ведь там работала!.. Если бы ты знал, какая она тогда была!..
      За соседним столиком тоже услышали, какой нежностью задрожал вдруг голос маленького лесного человека.
      Франц сказал:
      - Неземная!
      *** Телеграмма
      Она ходит где-то рядом. Вынюхивает, выслеживает, цепляет незримой косой. Бывает, секущее остриё сорвётся, отпустит... Но рана уже нанесена. И будет кровоточить, пока...
      И всё же, самое страшное не Это. Точно знаю!.. Страх за близких - вот где настоящий ужас...
      Силы Виктора Зуевича были на исходе.
      Его даже перестал раздражать одноглазый сосед по палате. Фермер так устал волноваться о Шурочке, что больше не сопротивлялся болезни. Им овладело если не безразличие, то оцепенение...
      Как вдруг в коридоре раздался шум, донеслись восклицания:
      - Я его еле нашёл, другая же палата... Я сам вручу!..
      - Нельзя! Сейчас нельзя. Только после обхода!
      - Да ты что?!.. Я же на секунду! Пр-роп-пус-с-сти! Ты не знаешь, как он давно ждёт!.. - прорывался кто-то.
      - Ты что - почтальон?
      - Я замещаю... Мне Ленка поручила. Я, это... - заместо курьера...
      - Ну ладно. Только быстро!
      Возня стихла. В палату ворвался пронзительный женский голос:
      - Кто у нас тут самый счастливый? Кто тут у нас сейчас затанцует? К вам гость, - заглянула уже известная нам Яга Тимофеевна.
      Мимо неё протиснулся егерь Бурханкин.
      - Витёк! Вот, наконец... Телеграмма от Шурки твоей...
      Измученный фермер рванулся навстречу.
      Не пускала капельница.
      - Ну?! Дай! - нетерпеливо и жалобно попросил он, как путник - воды в пустыне.
      - Витёк, ты лежи. Я тебе прочту.
      - Нет! - потребовал фермер. - Я сам. Дай сюда!..
      Уступив дорогу выходящей медсестре Ирусику, Бурханкин плотно затворил дверь перед носом Тимофеевны, подбежал к Степнову и вложил листок в слабые пальцы. Степнов впился в телеграмму глазами.
      - Слава Богу! - сказал Виктор Зуевич и заплакал.
      Бурханкин отвернулся, заморгал быстро-быстро. Вдруг заметил с другой койки острый желтый глаз с уколом зрачка. Единственный глаз, совсем лысый, без ресниц... Как отгаданная ромашка... Давно не плакал, хоть и слезился. На втором - пиратская повязка.
      "Ну и глаз! - подумал Бурханкин. - Даже у зверей такого не бывает..."
      Егеря обуревали разные чувства: облегчения, выполненного долга и тревоги. Он побежал на перекрёсток встречать Франца из города.
      Франц, правда, этого не знал: сидел в искусственном кондиционном оазисе, запивал холодным черным кофе бутерброд с красной икрой и чувствовал себя человеком.
      Он был доволен. Контракт отвечал всем требованиям заказчика, что повлияло на гонорар: тут же списали один из трёх компьютеров и вручили его в подарок.
      Бывший обкомовский предводитель лично проводил Игоря Максимильяновича по мраморным ступеням бывшего обкома до самого "козлика", куда юный адъютант-посыльный бережно погрузил ценную технику.
      Франц забрался в душную кабину, просунул между коробками ноги, мягко хлопнул дверцей и подумал: "Вилли молодец. Без машины бы сейчас - хана! И механизатора надо будет отблагодарить. Встал ни свет-ни заря, беспрекословно на меня шоферит."
      - Ну, Дмитрий Михеич, везде побывали, всё повидали. Теперь - домой. Смотри, какой улов, когда-нибудь пробовал такое?
      Он приоткрыл портфель, откуда выглянула фигуристая бутылка. Рядом, впритирку, стояли штук восемь плоских импортных мясных упаковок.
      Михеич молча проглотил набежавшую слюну: "Чем я заслужил? Машина райцентровская, бензин казённый. Вполне хватило бы обещанной поллитры. Шикует немчура... Неспроста! Надо будет Лешака спросить... Хотя он тоже темнит что-то... Какие-такие у него могут быть дела с немцем?!.. Да и немец ли он вообще? Нос длинный, фары навыкате... Нет, фашисты такого немца быстро бы..." - Михеич недоверчиво покачал головой и рванул с места.
      Переживая на каждом ухабе за сохранность компьютера, Игорь Максимильянович и не заметил, как они подъехали к голосующему Бурханкину.
      - Витьку-то как "повезло"! В двухместной палате парится, с этим... возмущался по дороге Бурханкин, обращаясь к Михеичу. - Ну, тот... помнишь, запрошлой зимой ему шатун бока намял. Ну, ему ещё квартиру сразу дали.
      - А, этот, с одной фарой?..
      - Циклоп... - задумчиво произнёс Франц. - Он-то что там делает? Ведь только в прошлом месяце лежал.
      Михеич хмыкнул:
      - Он в больницу - как машина на заправку.
      - Не хотел бы я с ним, это... рядом оказаться, - поёжился Бурханкин.
      Франц понимающе кивнул: разговорчивый Тарас Григорьевич, которого он обозвал Циклопом*, сверкая единственным глазом, выписывался полный энергии. Но трижды за последние полгода (и это стало уже притчей во языцех) его соседи скоропостижно покидали помещение вперёд ногами, двое - в больнице, один - по лестничной клетке.
      - Зато я фермеру от жены весточку принёс! - торжествующе вспомнил Бурханкин.
      Игорь Максимильянович оживился:
      - Ну, и?..
      - Просит прощенья за задержку, говорит, скоро увидятся. А меня моя отпустила к Витькэ пожить, пока там никого нет. Игорь Максимильянович, может ты со мной?
      - Нет, у меня работы много. Да и не нужен я теперь, раз у твоего Степнова нашлась жена. Хотя, всё равно непонятно...
      Механизатор уже выставил коробки у подъезда и вытирая пот со лба грязной тряпкой, ждал обещанного магарыча.
      Прежде, чем отблагодарить Михеича, Франц легко подхватил одну из коробок и передал её Бурханкину в руки:
      - Поможешь наверх отнести? Только не стукни.
      Михеич покосился на вожделенный портфель, взвалил на плечо остальной багаж:
      - Пошли, что ли?.. Я сегодня на весь день отпросился. Пока не засекли - может, подбросить тебя, Егерь Сергеич, в Дом фермера?..
      - Да-да, - обрадовался Франц, - езжайте, а я поработаю...
      *** "Записки на рассвете"
      Клиент приехал вместо субботы в понедельник, застал Франца за холостяцким обедом и отнял массу времени.
      Мало того, что он оказался занудой и задал кучу вопросов не по существу контракта! Новорожденный бизнесмен, иронически глядя на остатки макарон, начал давать советы, как следует питаться, чтобы продлить жизнь. Но зато зануда оказался технарём, моментально подключил компьютер, дельно и быстро проконсультировал, с каких кнопок начинать работу, как распечатывать. Франц, не полагаясь на память, - пункт за пунктом записал порядок операций.
      И вот уже Игорь Максимильянович проводил клиента, собрался поработать в малюсенькой комнате-кабинете, вот и Фомка устроился под письменным столом (поближе к босым ногам хозяина)...
      Собственно, не поработать хотел Франц. Поздно вечером, уже после ресторана, обнаружил среди архива Степновых тетрадь Дианы Яковлевны. (Видимо, когда они были во флигеле Большого Дома, Бурханкин, покончив с изучением описи, не разобрался и заодно сунул её в сумку "Black Russia".) Вчера Франц так и не решился туда заглянуть.
      Он положил руку на тетрадь. Рельефно выделанная кожа походила на панцирь черепахи. Вдруг до Франца донёсся дикий визг. Он резко встал, подошёл к распахнутой двери балкона. Увидел с третьего этажа, что во дворе на детской площадке кто-то не поделил качели, и снова сел за стол.
      Наконец, Игорь Максимильянович раскрыл первую страницу.
      Дневник свой Диана Яковлевна назвала "ЗАПИСКИ НА РАССВЕТЕ".
      "Хоть день живи, хоть миллионы дней, - разумней, может, станешь. Но мудрей?..."
      "Уметь пристально наслаждаться жизнью - счастье..."
      Франц, будто занимаясь графологической экспертизой, водил взглядом по рисунку букв. Словно малограмотный - складывал эти крупные, чуть разреженные буквы в слова. Как эмигрант, много лет не употреблявший родного языка, вникал в смысл написанного...
      Но тут - снова, как накануне утром, раздался истерический звонок в дверь.
      "Будь оно трижды проклято! - подумал Франц. - Пусть обзвонятся! Не стану открывать. Я никого не жду!" - На цыпочках прокрался в прихожую.
      На лестничной клетке было тихо... Развернулся, чтобы уйти обратно в кабинет, и только сейчас - через собственную глухоту и обитую деревянную дверь - расслышал отчаянный вздох:
      - Господи, спаси и помилуй! Что же делать-то?..
      Франц вздохнул не менее тяжело, отпер замок, но цепочку не снял.
      - Фима!.. - Растерянный Бурханкин не мог поверить, что добился. - Ты дома?..
      - Что "Фима"? Что "Фима"?.. - не сдержался охотник. - Что теперь? Галстук пропал, заколка, ремень от брюк?.. Ты дашь мне работать, или так и будешь шастать возле моей квартиры, как такса у норы?
      Не осознавая, что вся площадка его слышит, Франц по привычке говорил громко, почти кричал:
      - Волка ноги кормят, но я-то не волк, меня кормит моя задница!..
      Егор Сергеевич приник к образованной щели между дверью и косяком. Дохнул перегаром:
      - Фима, мы с Михеичем... Он внизу... Он там не остался, он не смог... Господи, что делать, что происходит?.. Что я Зуевичу скажу?.. - Он чуть ли не на коленях стал умолять Фиму поехать к фермеру в усадьбу, но так и не мог объяснить, для чего...
      Игорю Максимильяновичу надоело слушать весь этот бред.
      - Опять к Степновым?! Ещё чего?! Пока не расскажешь, в чём дело, мы с Фомкой не двинемся с места!
      Франц впервые воочию увидел, как дерут на себе волосы...
      Глава четвёртая
      Возвращение Александры
      Ложе было чисто прибранным, ничто не напоминало вчерашнюю картину. Даже въедливый запах улетучился: теперь почему-то пахло зимней фиалковой свежестью.
      Хозяйка усадьбы вернулась, как и обещала в телеграмме...
      Много лет провисело в шкафу свадебное платье - полупрозрачное летнее облако на бирюзовом чехле. Теперь оно оттеняло устойчивую бронзу ног в белых лодочках, золотистую спелость рук... Лицо Александры Степновой - в ореоле разметавшихся на подушке тонких спутанных волос - было торжественно-бледным и казалось очень молодым.
      Маленький Бурханкин тихо ронял крупные слёзы.
      Михеич, сдернув шляпу, яростно жевал гильзу "беломорканала".
      Франц склонил голову.
      Смерть - явление величественное...
      Повидавший виды на своём веку Игорь Максимильянович бережно коснулся ледяных пальцев, сложенных на груди, мраморного виска.
      - Уже давно, - задумчиво проговорил он, - и явно не здесь... Пойдёмте во двор.
      Откуда-то сверху грохнул "Свадебный марш" Мендельсона.
      Охотник сорвался с места, побежал на чердак. Блуждая в душной полутьме и спотыкаясь о разный хлам, нашёл источник звука: электронный будильник на подставке в виде лиры. Где-то Франц такой уже видел...
      "Где? И ведь буквально только что!.." - ломал он голову.
      - Музыкальный привет очень точно был настроен на время нашего прихода. - рассуждал Франц, когда они с Бурханкиным уселись под тентом в глубине усадьбы. - А может, кто-то хотел доставить "особое удовольствие" самому фермеру? В любом случае, этот "кто-то" контролирует и усадьбу, и всех, кто здесь появляется. Неприятная ситуация. Давненько я в такой не находился... Что твой Волчок-то говорит? - спросил он Бурханкина.
      - А ты прав, он ведь, это... ведь бегал тут, будто никого и не было. Никак нас не предупредил! Когда мы с Михеичем приехали и собрались, это... перекусить, меня будто что потянуло в ту комнату...
      - А музыка не играла?
      - Не-а... Как думаешь, Михеич скоро милицию привезёт?
      Франц плечами пожал:
      - Если судить по тому, как они реагировали на пропажу Степновой... Могут вообще не приехать.
      Франц не угадал: Дмитрий Михеич оставил машину в гараже, но сам вернулся. Да не один, а в сопровождении дежурного капитана Хорошенького, кстати сказать - своего доброго приятеля. За ними следовала перевозка из больничного морга.
      Михеич так и не вышел из милицейской машины. Невмоготу ему было опять смотреть на мёртвую Александру. Рука сразу вспоминала плотность ягодиц, за которые он однажды невзначай ухватился, а щека загоралась пощёчиной, которую получил тогда в награду. И становилось всё горше и горше.
      Капитан наступал на юркого Бурханкина тыквой-животом, тряс кудрявым чубом и мучил вопросами. Егерю было нетрудно уворачиваться. Гораздо труднее было объяснять, когда и как он обнаружил труп, зачем оказался в доме Степновых, но главное: почему это он не обратился в райотдел, а сначала бросился к "постороннему лицу".
      Опытный блюститель порядка имел на чужака-Франца зуб:
      "Мало того, что приехал неизвестно откуда и никак (ну никак, ёж твою двадцать!) не удается навести хоть какие-нибудь справки; мало того, что нигде не работает, прикрываясь пенсией, хотя по возрасту - мог бы; так ведь им с дочерью ещё и квартиру дали! (Почему не избу? Пусть бы помыкался с наше без удобств...) Эта свистушка, не прожив и года, умотала к мужу в Германию, а этого ... - Хорошенький ругнулся от сердца, непечатно, - даже не уплотнили. А тут, пашешь, пашешь..."
      Едва удостоив вниманием "постороннего" Франца, капитан Хорошенький скоренько накарябал протокол, протянул свидетелям на подпись, кивнул Михеичу (у них по дороге было обговорено своё мероприятие - помянуть) и гордо удалился, сильно напылив при развороте газика.
      Вслед за ним уехала и бригада санитаров из морга, увозя Александру Степнову в предпоследний путь...
      Свидетели, Франц и Бурханкин, уходить не спешили.
      Игорь Максимильянович ещё раз всё внимательно осматривал в Доме фермера.
      - Я так и думал: удостоверится, что явных признаков насильственной смерти нет, и спихнёт тело медикам.
      Бурханкину не понравилось, как спокойно произнёс это Франц, - о чём он заметил вслух. Тот горько усмехнулся:
      - Живым - живое, Вилли! Давай лучше подумаем, как уберечь фермера... Похоже, на семью кто-то всерьёз охотится. Что нам известно о Степнове?
      - Да всё! - горячо забормотал егерь. Он вдруг задумался. - А правда, что же я о нём знаю?..
      - Ну вот например, ты знаешь, что он имеет два высших образования?
      - Подумаешь! У моей Ленки тоже образование. Правда, это... средне специальное!
      - Ну? - Франц озадаченно поднял брови. - А чего ж она тогда на почте прозябает?
      Бурханкин глубокомысленно изрёк:
      - Интриги!.. Она раньше в нашей школе преподавала. Характер у неё слишком тонкий. Не все могут понять!..
      Франц спрятал усмешку и поддакнул:
      - Ну, а ты, стало быть, сразу разгадал.
      Бурханкин вдруг расцвёл.
      - Да, - объяснил он. - Сразу. Может, она бы дела со мной и не стала иметь, я ведь моложе её... но я ей вначале сказал, что меня зовут... Ага, это... Селен! - Бурханкин до сих пор радовался своей тогдашней уловке. Иначе она бы меня ни за что не выбрала. У неё, знаешь, какие ухажёры до меня были!.. Ни на кого и не взглянула!.. Засиделась в девках... Хихикнул: - Меня, видать, дожидалась.
      - Она тебя не прибила, когда узнала?
      - Не-а! Потом, правда, это... всё же шумнула. Ладно, - махнул он рукой, - дело прошлое...
      - Ну и молодец! - одобрил Франц. - Ты - лишь имя сменил, да и то на время! А вот твой Степнов фамилию жены носит...
      Сказать, что Бурханкин удивился, - значит не сказать ничего.
      - А мне и невдомёк!
      Игорь Максимильянович насладился произведённым эффектом в полной мере. Он напомнил егерю "девичью" фамилию фермера: Рывный.
      Бурханкин мелко зашевелил губами.
      - Что ты говоришь? - не понял Франц.
      - Взрывный! - громко объяснил тот. - Виктор Зуевич, значит - В.З. Приставь фамилию - вот и выходит ВЗРывный.
      - Что ж, если судить по его досье, так у него во время службы и было... - усмехнувшись, качнул головой Франц. - Но если следовать твоей логике, то кто ты у нас?..
      - Ага, ага! - обрадовался Бурханкин Егор Сергеевич. - Недаром же я, это... Лешак!
      Франц не стал углубляться в тему созвучия инициалов и заговорил о другом:
      - Я вот что думаю, Вилли! Вчера своими глазами видел это платье в шкафу. Тогда вопрос: как оно оказалось на ней сегодня?.. В связи с чем тебе поручается важное дело. Слушай внимательно. - Франц, нахмурился, подчеркнул: - Это важно! Как Александра уезжала и что её муж провожал, видели многие. Ты должен выяснить на автобусной станции: видел ли кто-нибудь, когда она вернулась.
      Бурханкин часто кивал. Он понимал, чего опасается законник. Он и сам боялся произнести вслух это слово...
      Егерь раздумчиво глядел, как чётко двигаются губы Франца.
      "Убийство... Не может этого быть!.. Шурка, да она слова дурного никому не сказала пока жили тут, у нас, - не то что причинить зло или навредить как-нибудь!.. Недолго, правда, и пожили: чуть больше Фимы. Сына-то в городе растили... Да за что же её..."
      - ...Буду надеяться, Марк Анатольич поможет выяснить, от чего скончалась Александра, - различил Бурханкин последние слова, когда Франц уже поднялся. - И вот ещё что... Попробуй всё-таки выяснить у своей лунной супруги Селены, откуда пришли эти бандероль и телеграмма. - Он снова надавил голосом на егеря: - Поверь, это очень важно!
      Бурханкин виновато забурчал.
      - Что ты сказал?
      - Я говорю, что я ей уже говорил, но она не хочет... Говорит, что не имеет права, и что не моё это дело!
      Игорь Максимильянович снова озабоченно нахмурился:
      - Нет никакой другой возможности узнать?..
      Егор Сергеевич уронил голову на плечо и прищурился на Франца снизу вверх. Кажется, озарило:
      - А что, если попытаться через подружку её? Ту, что в больнице?.. Только она меня терпеть не может. У нас с ней, Фима, это... анта-го-низьм!
      Франц сочувственно кивнул:
      - Прискорбно, но бывает!.. Ладно, - решил он, - придётся мне пожертвовать одним днём. За Фомкой завтра приглядишь?
      Бурханкин с радостью кивнул:
      - Я его в лес возьму. Мне всё одно - завтра гнезда проверять. И в сторожку я хотел... Мы с ним и с Волчком, и с Орликом хорошо побегаем. А после - в сторожку собирался... Отдохнуть после всего этого... А, Фомка?!.. Пойдёшь со мной и Волчком?.. А сегодня я так и так обещался к Диане Яковлевне заглянуть: ей там помочь кой в чём надо.
      Игорь Максимильянович ни словом ему не обмолвился, что дневник Дианы Яковлевны - у него. Когда Бурханкин запирал дверь Дома фермера, Франц спросил, кто сообщит Степнову о смерти жены.
      - Хоть и увижу его завтра, да кто я Виктору Зуевичу?.. И не мастак я утешать...
      Егор Сергеевич тоже не взялся: это вам не телеграмму с приветом принести!..
      - Пусть Хорошенький хоть в этот раз поработает, а то вечно, это...
      Придержав Фомку, рвущегося вслед за Францем, Бурханкин заторопился в лес.
      *** Медицинская помощь
      Да, доктор Рубин Марк Анатольевич, оказался золотой! Так помог Францу, все подчинённые диву давались:
      "Расстарался! Дружка своего блатного по специалистам вне очереди провёл!.. Экспресс-анализы ему сделай да ещё и в отдельную палату устрой! И это при том, что работы скоро навалится невпроворот! Не будет же ни одной свободной койки!.. А почти у всех - огороды. Кто же польёт в такую жару?.."
      Райцентровская больница пользовалась громким областным успехом: порядки для ходячих - нестрогие, как в санатории, воздуха - навалом. Поэтому с начала июня всегда был "аншлаг", как в доме отдыха.
      Франц, на кушетке, напротив представительной бороды Рубина, полусидел-полулежал в своём царственном халате, скрестив ноги в шелковой пижаме. Всякий раз, когда энергичный доктор называл его "Игорёша", - он молодел лет на семь. (Можно было бы сказать "на десять", но, по-моему, семёрка - прекрасная цифра: стройная, выразительная, неподкупная. Ко всему этому - носит кокетливый бантик на пузе и округляется только в сторону увеличения!).
      - Пойми, дурья твоя башка, - втолковывал Францу Марк Анатольевич, закончив что-то писать в истории болезни, - ты должен быть живым и здоровым. И если не будешь регулярно...
      Игорёша дерзил, как подросток:
      - Опорожняться?
      Доктора не так-то просто было сбить.
      - И это, кстати, тоже. Давай серьёзно!
      Несмотря на то, что они с Францем были примерно в одних годах, солидности и опыта Рубина хватило бы на три жизни. Такому просто невозможно "тыкать". У такого не забалуешь.
      Он отложил бумаги, зная, чем приструнить:
      - А будешь ёрничать, не увидишь заключения о вскрытии Степновой.
      - Ну и не надо! - несносный пациент обидчиво поджал губы. - Я тогда вот найду здесь медсестру помоложе, познакомлюсь и без вас узнаю!
      Доктор весело подыграл:
      - Всё равно без меня не обойдёшься. Во-первых, я теперь здесь надолго: предшественник мой летуном оказался, всего одиннадцать месяцев отработал: прямо из отпуска подал заявление и удалится теперь в края неизвестные. Во-вторых, трёх молоденьких медсестёр Циклоп сторожит, а за Тимофеевну я спокоен: не любит она нашего с тобой брата! И поскольку в каждом втором видит...
      - Потенциального соблазнителя?.. - ужаснулся Франц.
      - Потенциального Рабиновича, - так же ответил доктор, - к ней так просто не подступишься!
      - Э-э, ерунда! - Франц самоуверенно махнул рукой. - Как говорит один мой знакомый леший: "надо слово знать"!
      - Всё, грамотей, не мешай работать, - рассмеялся Рубин. Он помог Францу подняться. - Сам до койки дойдёшь или провожатую приставить?
      Встав во весь рост, тот повзрослел. И спросил уже совсем другим тоном:
      - Марк Анатольевич! Следовательно, Степнов уже знает, что овдовел?
      - Да-а! Был тут с утра местный мент, - раздражённо протянул доктор, Хорошенький такой! Даже у врачей не справился, можно ли сообщить, нельзя ли... Погладил мужика новостью, как дубиной огрел...
      - Вы бы фермера от Циклопа отселили. Сожрёт ведь и не подавится, посоветовал Рубину Франц, дойдя до двери.
      - Ерунда! Что вы все так зациклились на этом Циклопе? Абсолютно нормальный мужик. Я тут его наблюдаю: с ума сойти! Как ни в чём ни бывало, будто не медведь его мял, а это он с девицами баловался! Полон жизни, несмотря на увечье: ни одной юбки спокойно не пропустит, шалун. Нам бы так в его годы.
      Спохватившись, Марк Анатольевич безжалостно выпроводил Франца.
      - Сколько можно повторять, обследование показало: твоё состояние достаточно серьёзно, не кот чихнул! Немедленно в постель!
      - Да я ведь...
      - Молчи, и не спорь! Здесь мои порядки! Разговорился!.. Я, как-никак, и.о. главврача. Когда вопрос коснётся моей лицензии, - там я буду тебя слушаться. А теперь - марш в палату!
      Доктор Рубин напомнил Францу те годы, когда тот ещё не был глухим, ни ухом, ни сердцем.
      - Слушаюсь, доктор! Но только на день! Валяться и дома можно.
      Франц и не рвался уйти сразу после обследования: в элитной палате так хорошо работал кондиционер!.. Но не ради него он тут находился. Не стоило забывать, почему Франц сдался на милость докторов именно теперь: информация - дорогого стоит.
      Завести контакт с закадычной подружкой Селены помогло нежданное явление в больницу Дамы в черном.
      Дама была высокая, почти как Франц, и такая же "вешалка". На ней висела наглухо застёгнутая широкая блуза с золотыми пуговицами-запонками ("Кошмар, - подумал Франц, - в такую жару - длинные рукава!); висело подобие юбки, постоянно залипающей между ног; одно плечо по сравнению с другим провисало под тяжестью чёрной вязаной сумки; на глаза дамы наезжала шляпа, из-под которой нелепо торчали концы черной косынки. ("Ну и мода!.. подумал Франц.)
      Конечно же, никакая это была не вешалка, а очень стильная молодая женщина. Вообще, если обрисовать весь этот тёмный силуэт - от шляпы-аэродрома, с необъятными, из швейных ниток вязаными жесткими полями, до металлических набоек на тончайших лакированных каблуках - получится...
      - Поганка!.. - процедила вслед даме Тимофеевна, невольно выпрямив сутулую спину и пятернёй поправляя куцее подобие стрижки.
      Загляделся было Игорь Максимильянович... но, поймав презрительный взгляд Тимофеевны, поспешил пристроить на лице недоумённое выражение.
      Вслух - вместо "стройная фрау" - он произнёс:
      - Странная особа, не правда ли?
      - Ишь ты, ишь ты, как вышивает! - продолжала плеваться медсестра и вдруг всполошилась: - Куда это? К кому?..
      Дама в чёрном удалялась в ту часть больничного коридора, где располагались мужские апартаменты.
      Тимофеевна догнала её в три перелёта, дёрнула, начала допрашивать. Дама, похоже, как и Лешак "знала слово". Ведьма спасовала: сама открыла перед ней дверь палаты, где лежали Степнов и Циклоп, потом вернулась на взлётную площадку возле Франца.
      Хмуро потянула его за рукав.
      - Идёмте, провожу! Тот, что заместо главврача, велел присматривать, а то удерёте. Чего-то повадились: сами приходят, а потом - бежать...
      Франц галантно улыбнулся.
      - От вас? Никогда!..
      Дешёвый комплимент, как ни странно, возымел действие: неприязнь в завидущих глазах уменьшилась. Пока Тимофеевна поправляла ему подушку, устраивая пациента поудобнее, Франц разглядел, что руки у неё - как морская губка. Вроде бы должна быть мягкой, но без влаги карябается.
      - Простите, - рискнул он начать разговор, - до сих пор не знаю вашего имени: все вас только по отчеству...
      - Ну и что? Мне и отчества хватит. Невелика птица!
      Тимофеевна лукавила: она сама долго приучала всех так её называть. Зовут же других "Михеичи" да "Сергеичи"! В отчестве чувствовалась значимость.
      Игорь Максимильянович не согласился:
      - Что значит "невелика"? Вы тут - главный человек! Врач посмотрел, дал указания и ушёл. Мы, больные, потом целиком зависим от вашего внимания, от вашей заботы. Вы нас выхаживаете, поите, кормите, ставите капельницы и, простите, клизмы. Мы вам доверяем свой организм. И, чтобы вызывать к себе полное доверие, - нужно быть не финтифлюшкой, а надёжным человеком!
      Тимофеевна знала, что она-то - не финтифлюшка. Но приятно было послушать. Вроде бы сделала всё, а уходить не хотелось.
      Она симметрично поставила стулья, безжалостно выкинула вполне свежий букет сирени, оставленный прежним пациентом (на возражение Франца глухо объяснила: "Плохая примета!"); вымыла в раковине банку из-под цветов, нашла соринки на подоконнике...
      Франц продолжал петь дифирамбы:
      - Что делают выпускницы училища, все эти секс-Томочки? У них одна цель - поскорее засандалить нам укол, уложить спать, а потом - полночи развлекаться с самыми здоровыми "больными". Разве нет?..
      - Ну, почему, - Тимофеевна решила вступиться за цех медсестёр, хотя ей явно импонировала позиция "блатного". - У нас работают добросовестные девочки... Вот Ирочка, например. По две смены вкалывает! И дальше учиться хочет...
      Франц немного отступил, но сдаваться не собирался:
      - Хорошо, допустим. Ну, а в жизни?.. Чаще всего ведь что происходит?
      - Что именно? - не догадалась Тимофеевна.
      - Когда мы не чувствуем себя беспомощными, мы... нам подавай в пбру лишь красоток - долгоногих, томноглазых, буйногривых... Почему-то в природе-то всё не так! Грива украшает льва, пёстрые перья - павлина...
      Медсестра, соглашаясь, скорбно поджала губы.
      - Да, найти пару - дело непростое!..
      Франц удвоил пыл.
      - В природе-то выбирает она его, а не он её! И только так - правильно. Но те из женщин, что возомнили себя Клеопатрами или царицами Тамарами, и занимаются охотой на мужиков посредством боевой раскраски или экипировки, давно позабыли, что такое Настоящая Женщина! Они не понимают, что сами давно превратились в объект охоты!!!
      Игорь Максимильянович мог сколь угодно долго развивать эту тему, но не потребовалось: Тимофеевна была уже полностью на его стороне.
      - Да! Попробовала бы такая поганка поперекладывать больных с каталок на койки!
      Франц тут же воспользовался моментом, чтобы перевести разговор на фермера:
      - А к кому могла направиться подобная фрау?
      Тимофеевна будто не услыхала вопроса, она просто размышляла вслух.
      - Не знаю, правильно ли я сделала, что пустила. Может, она его хоть как-нибудь отвлечёт... Как он мучается, бедный! Если б знать... Ведь говорила им, не доведут эти теории и секреты до добра...
      Франц навострил ухо. О чём она обмолвилась?.. Что за "секреты"?.. И кому это - "им"?.. Вопросов появилось множество. Теперь важно было - не спугнуть случайную откровенность медсестры.
      Он подпустил в голос ноту сочувствия:
      - Да уж. Вот ведь досталось человеку. Такая семья хорошая... Такие оба спокойные, трудолюбивые...
      Тимофеевна снова выплюнула, не сдержавшись:
      - Как же, оба!.. Мы уж насмотрелись за три года... На нём одном было всё: и дом, и семья, и хозяйство!..
      - Не может быть! Он же, глядите, из больницы не вылезает! - изумился Франц,
      - Но это только в последний месяц! И опять же, всё из-за неё!..
      Игорь Максимильянович понизил голос:
      - Неужели правду говорят...
      - Не знаю, прости Господи! - Тимофеевна перекрестилась и суеверно зашептала молитву. Казалось, она станет читать целиком, но не хватило терпения (или веры), уж больно хотелось досплетничать! - А чего же она, коли такая распрекрасная, без конца сюда моталась? Что за дела у неё, здоровой бабы, завелись тут полгода назад? Хотя, конечно, у нас тут чистый рай! На всём готовом... - Тимофеевна задумчиво поглядела на ветку шиповника за окном, поймала в кулак муху, размяла, выкинула. - Виктор Зуевич ещё и не думал болеть, зато она здесь - как часы! Прискочет - и сразу к Посереднику...
      - Кто это - Посередник?
      - Александр Мироныч, кто ж ещё! - удивилась медсестра. - Главврач наш, Ляльки Хорошенькой брат!.. Все видели, как он на Шурку смотрел, прости, Господи, мою душу грешную...
      Франц невольно вспомнил Александру на смертном одре. Несмотря на интерес, который вызвали слова Тимофеевны, не смог он обсуждать и огульно охаивать покойницу, хотя бы и так - лишь поддакивая злыдне с натруженными руками.
      Ему, как и Бурханкину накануне, помощь подоспела в лице Рубина.
      Тот заглянул в палату с самым суровым видом:
      - Надежда Тимофеевна! Вы почему разрешили передать Степнову цитрусовые?
      Тимофеевна буквально подскочила:
      - Ой! Его печень!.. Нельзя же!.. - Её как помелом из палаты смахнуло.
      Доктор сказал уже чуть тише:
      - Игорёша! По поводу смерти фермерши. Тебя, я надеюсь, это ещё интересует? - Он продолжил, когда глаза Франца изумрудно загорелись. Официальный диагноз...
      Франц нетерпеливо перебил:
      - Умоляю! Только не морочьте мне голову терминами! Расскажите, как для идиота, ей что-нибудь "помогло" уйти в мир иной?..
      - Если для идиотов, - снова повысил голос Марк Анатольевич, - то "помог" ей разрыв сердца. Со временем смерти - сложнее... Сделали поправку на жару, но мы же не криминалисты. Вроде бы, позавчера, когда я принял больницу. Примерно от двенадцати тридцати - до часу тридцати ночи. При осмотре тела на сгибе локтя был обнаружен след как от укола шприцем. При этом ничто в организме не показало наличия ядовитых или наркотических веществ, хотя в крови - калий оказался в концентрации, превышающей... Знаешь, на мой взгляд... - он ещё что-то сказал, но Франц не расслышал. Нет, не может быть. Чудовищно...
      - Что, что? - задёргал его Франц. - Говорите громче, я же глухарь!
      - Говорю, не знаю, важно ли это для тебя, но у Степновой был ещё вывих левой лодыжки. Примерно недельной давности... Я попросил найти в здешней поликлинике её историю болезни, но она куда-то задевалась.
      - При чём тут медкарта?... - Франц, отбросив церемонии, вдруг перешёл на ты: - Скажи прямо, есть ли вероятность...
      - Есть! - рявкнул Рубин. - Лично я не исключаю! Хотя в официальном заключении о смерти этого нет. Но кое-что я для Вас, уважаемый, ещё выясню. А пока не выясню, даже заикаться об этом не хочу!
      Франц понял свою оплошность.
      - Виноват, Марк Анатольевич! Увлёкся...
      Доктор с усмешкой оборвал его:
      - Не расшаркивайся. Давно пора выпить на брудершафт. Всё, я побежал! Меня пациенты ждут. - Он мечтательно уставился в отбеленный до ослепления потолок. - Давай вечерком, после обхода, у меня в кабинете... А ты молодец: завтра со спокойной душой выгоню тебя вон. Нечего попусту занимать отдельный "номер".
      - Отлично, - обрадовался охотник. - Значит, мне теперь можно и за сестричками приударить?
      - Уже охмурил ведьму?.. Силён!
      *** Последняя просьба Степнова
      Во вторник Франц узнал много полезного. Оставалось кое-что осмыслить.
      "Может, придётся для этого снова в город съездить..." - думал он.
      Сутки, проведённые в больнице, не прошли даром: даже со Степновым ему удалось переговорить.
      Что удивительно, фермер обрадовался, увидев Франца! Он как-то сразу оживился, поманил его. Покосившись на Циклопа, скатал к стенке простыню (отбросить - сил не хватило), начал шарить ногами по полу в поисках тапочек. Голые колени гулко перестукнулись, словно яблоко на землю упало.
      Франц подал Степнову больничный халат, вывел на прогулку в коридор.
      И только тогда Виктор Зуевич пронзительно - глаза в глаза - одержимо зашептал:
      - Не оставляйте так!.. Найдите, кто это сделал!.. Я бы и сам, да куда...
      Он с огромным трудом махнул рукой: чуть приподнял её и бросил. Сильный, красивый мужчина производил тягостное впечатление. Нельзя умирать раньше своей смерти.
      Когда Александру хоронили, пошёл жуткий ливень.
      Провожавшие - все в черном - быстро, по вороньи клевали её в лоб и отступали.
      Свадебное платье, в котором она уходила в последний путь, намокло, превратилось из летнего весёлого облака в осеннюю тучу. Его будто запачкали.
      На тело вдруг кинулась Тимофеевна.
      - Прости ты меня, бабу бестолковую!.. - завыла она. - Зачем я слушала речи окаянные... Зачем глядела глазами завистными...
      Медсестру потащила от гроба мадам Бурханкина, взяла её под зонт, ощетинившийся голыми спицами в разные стороны света, начала тихо успокаивать. Тимофеевна неожиданно с такой силой отпихнула Селену, что та ударилась животом об угол крышки, лежащей на ограде соседней могилы. После этого рыдания и всхлипы Тимофеевны немного утихли. Бурханкин распростёр над своей антагонисткой целлофановый пакет.
      Последним прощался Виктор Зуевич. Где силы-то нашёл?!..
      Он был в своём свадебном костюме цвета спелой черники, с воздушным шарфом в нагрудном кармане.
      Освободил локоть от дамы в черном, молча встал у гроба. Не дрогнул под порывами ветра и струями, хлеставшими по обнажённой голове. Ни слезинки. Природа взяла на себя труд поплакать вволю над его Шурочкой.
      Взглядом всё искал кого-то в толпе. Не нашёл. Жестом велел могильщикам заколачивать.
      Гулко перестукивались комья зачерствевшей земли о крышку гроба...
      *** Визит дамы в чёрном
      Игорь Максимильянович за шумом воды едва расслышал дзыньканье дверного колокольчика. (Конечно повторяюсь, но - бывает, что повторяются целые картины жизни, а тут - всего какие-то две-три фразы.)
      Франц не торопясь вылез из душа, лениво прикидывая, успеет открыть или нет. Стоит ли?.. Ему бы теперь поразмыслить, и - есть о чём... Но после дождя духота усилилась. В такое парево думать лень: мозги плавятся. А разговоры... Он специально не пошёл на кладбище, чтобы в них не участвовать. Правда, с незваными гостями можно общаться минимально. Но ведь Бурханкин сейчас наверняка на поминках. Значит, кто-то ещё. Может, не задержат надолго.
      Пока он размышлял, колокольчик продолжал названивать.
      - Фима! - дверь содрогнулась: кто-то настырно пытался вытащить хозяина из тихого пенсионного одиночества. - Фима, открой! Я знаю, что ты дома!...
      Игорь Максимильянович даже пижаму не стал одевать. Халат набросил прямо на мокрое тело, но сразу пожалел: у его порога стояла та дама в чёрном. И естественно - с Бурханкиным!
      - Простите, что побеспокоила, - произнесла она низким густым голосом, - я ведь обещала поговорить с вами, а другого времени не будет: после поминок мы с Виктором Зуевичем уедем. А тесть мне велел, то есть просил привезти вас на поминки.
      - Она - его невестка, - встрял егерь. - А я знаю твой адрес. Я, это... найти помог. Я щаже ухожу. Ленка убьёт, если задержусь!.. Мне ещё, это... хлеба подкупить...
      Франц отвёл глаза, сделал шаг назад, пригласил даму войти, оставил её на Фомку и Егора Сергеевича, понадеявшись на их гостеприимство. Сам исчез надеть брюки.
      - Как прикажете вас звать-величать? - спросил из-за двери ванной Франц.
      - Анастасия, - назвалась гостья, заглянув в зеркало.
      Зеркало, подтвердило: очень!.. Всё в ней - очень: рост, яркость, современность...
      Хозяин провёл даму в гостиную. Ей было достаточно одним взглядом оценить холодильный шкаф, чтобы уже не замечать потёртой мебели.
      - Неплохо у вас, - заметила дама в чёрном после того, как Франц щёлкнул кнопкой вентилятора, и подставила лицо под ветер. - Если вы неважно себя чувствуете, я же на машине, подвезу.
      - Не стоит беспокоиться, - возразил Игорь Максимильянович, - я в полном порядке...
      Дама в чёрном восприняла ответ, как отказ.
      - Это не займёт много времени, - уговаривала она, - посидите там немного...
      - Пока все не забудут, зачем пришли? - усмехнулся Франц.
      Дама в чёрном удивлённо изогнула брови.
      Бурханкин по-стариковски шепнул ей в ухо.
      - Именно так и бывает. Вы, верно, в силу своего молодого возраста не знаете, что такое поминки!..
      Глаза дамы в чёрном потемнели, как намокший асфальт.
      Франц решил дать ей время успокоиться.
      - Егор Сергеевич, пойдём на кухню, чай...
      Дама в чёрном достала из сумочки зеркало:
      - Нет-нет, я на минутку...
      Пока она приводила себя в порядок, Франц узнал от егеря, что никто не видел, как Шура Степнова вернулась домой...
      - Когда вы в последний раз виделись со свекровью? - спросил Франц у дамы в черном.
      - Дня за два до того, как Виктор Зуевич начал её разыскивать. В последнее время мы сблизились. Она стала чаще бывать в городе.
      - Не заметили вы тогда в ней чего-нибудь странного, необычного?
      Дама в чёрном подняла тонко нарисованные брови, задумалась.
      - Да-а... Пожалуй... Пожалуй, она вначале была какой-то... Она мне показалась какой-то более далёкой, чем всегда...
      Франц даже привстал:
      - А потом?..
      - Потом вдруг стала убеждать меня не забывать Виктора Зуевича. Будто знала!
      - Скажите, вы с мужем дарили когда-нибудь его родителям будильник с музыкой?
      По удивлённому взгляду дамы в чёрном - ясно было, что нет.
      - Можете нам ещё что-нибудь рассказать о свекрови?..
      Фомка прилёг, нетерпеливо тряхнул обоими ушами.
      - Это слишком долго. Если хотите, в другой раз... - Дама в чёрном озабоченно нахмурилась: - Но когда же? Мы ведь потом сразу уедем... Давайте по дороге?.. И Виктор Зуевич должен что-то сказать вам перед отъездом. Она требовательно посмотрела на охотника, потом на Бурханкина.
      Франц тоже взглянул на Егора Сергеевича, будто он был решающим звеном в цепи.
      - Ну, что скажешь, Вилли?..
      Бурханкин съёжил все бугорки на лице.
      Помыслил: "Кто его знает, а вдруг окажется, что там и закусить-то нечем?... Нет, это вряд ли. Бабы, вроде, чего-то готовили: родственникам же по традиции нельзя на поминках к столу прикасаться... А вдруг там кто-нибудь напьётся, начнёт вопить, как Тимофеевна на кладбище..."
      Словно распознав мысли егеря, Игорь Максимильянович вскочил:
      - Едем обязательно! Я вас покину на пару минут.
      Пёс, как обычно, бурно обрадовался, бросился за поводком, но Франц его разочаровал:
      - Фомушка, успокойся, остаёшься дома - за хозяина! Пойдём, я объясню, как ты должен себя вести...
      Он ушёл в кабинет, захватив из шкафа в прихожей черную рубашку с короткими рукавами.
      Глава пятая
      Лакомый кусок
      Поминальный стол был накрыт на воздухе под тентом.
      Повариха из ресторана "Охотный" - Евдокия Михайловна, уютная, как русская изба, успела наготовить традиционных блюд и загрузить служебный "газик" капитана Хорошенького.
      Одновременно со Степновым выписался из больницы и Тарас Григорьевич, к которому с лёгкой руки Франца уже приклеилось прозванье "Циклоп". Он - то здесь, то там - часто подрабатывал завхозом. Поэтому быстренько распорядился и - женщины притащили из сарая заляпанный краской строительный "козёл", придвинули его к пластмассовому столу под вишней, накрыли белой скатертью. Вместо сидений на чурбаки положили пару длинных досок.
      По тарелкам Франц определил, что, несмотря на будни, народу пришло девятнадцать человек, но большинство - уже разошлись. Деловитые пчёлы тактично проводили ревизию кутьи с изюмом, блинов с мёдом, компота... Где-то в сторонке хлопотала Евдокия Михайловна.
      Из оставшихся гостей фермера Степнова отвлекали от дум Селена, механизатор Михеич, чубастый капитан Хорошенький с такой же хорошенькой супругой Лялей, медсестра Тимофеевна, вездесущий Циклоп, ещё два одиноких мужика, - пожалуй, и всё.
      Тётка и какая-то дальняя родня (крёстная Александры) - прислали телеграммы.
      Их отсутствие все поняли, даже посочувствовали, что не могут приехать. (Дорога нынче в копеечку обойдётся: племянницу похоронишь, а потом - с голодухи впору вслед за ней! Да ведь и хозяйство не бросишь, у кого оно есть...)
      Зато народ возмутило, что сын не появился на похоронах. Разве это любовь к матери? Какая чёрствость! Не дал полюбоваться на его горе! Не удовлетворил любопытство: всех же, естественно, интересовало, на кого из родителей сын больше похож, чем занимается...
      Подошли Франц, Бурханкин и дама в чёрном.
      Появления новых гостей поначалу никто не заметил. Обратили на них внимание лишь после того, как молчаливый хозяин посадил возле себя невестку, указал места охотнику и егерю. Они послушно сели напротив. Повариха тут же передала им закуску. Франц улыбнулся Евдокии Михайловне, но только глазами.
      По обыкновению, витийствовал Циклоп, пристроившийся слева от Виктора Зуевича. Франц скривился: диетическим кисломолочным духом несло и от Циклопа, и от его громких рекомендаций: "держаться", "не падать духом", "мы - всегда рядом"...
      Методично выпивали двое бесхозных мужчин, за которыми никто не приглядывал и не ухаживал.
      Горевала Тимофеевна: как заведённая, подносила ко рту щепоть с кутьёй, роняла то рисинки, то изюм, а потом собирала их пальцами на тарелке...
      Придавив сутулые плечи медсестры рукой, что-то нашёптывала ей Хорошенькая.
      На всё это поминальное веселье издалека грустно взирало лежащее на боку пугало.
      Михеич, подняв рюмку, ждал всеобщей тишины.
      - Шурку... Александру, то есть, я знал вот ещё такой... - объяснил он Францу, измерив себя от земли до поясницы. - Девчонка такая была... Растопырив пальцы, поглядел на памятливую мозолистую ладонь, сжал в кулак, грохнул по столу. - Разве вы о ней знаете?!
      - Что ты врёшь, дурень! - подняла голову Селена. - Она вообще не из этих краёв!
      - А ты-то, ты-то разве можешь о ней знать?! Сама-то откуда? возмутился механизатор. - Я её лучше знал!..
      Франц даже слух не напрягал, так они раскричались.
      Фермер выделил Игоря Максимильяновича среди лиц за столом, посмотрел на него, как тогда - в больнице.
      Оба поднялись почти одновременно, пошли через заднюю калитку на луг...
      Там-то Франц и убедился, что Степнов действительно похож на бурундука: с людьми молчалив и необщителен, в делах скор и основателен.
      *** Подарок
      Разговор был лаконичным.
      Виктор Зуевич начал буднично:
      - Я уезжаю.
      - Я уже понял, - коротко ответил Франц.
      - Я насовсем уезжаю.
      Игорь Максимильянович не выказал ни удивления, ни сочувствия Степнову: он также предпочитал вместо слов - действие.
      - Что-нибудь нужно? Помочь дом продать?..
      - Переоформить.
      - Назовите полное имя сына... или невестки... Или кому?..
      Виктор Зуевич молчал, последний раз взвешивая своё решение.
      - На кого дом-то оформлять? - терпеливо переспросил Франц.
      - Невестка велела - на вас. Но не сразу, а когда вы найдёте, кто... До тех пор - просто живите тут, сколько потребуется. Дом тёплый. Вода есть, титан... Усадьба... Нам здесь было...
      Фермер, не окончив, протянул Игорю Максимильяновичу связку ключей:
      - Вот. Нужные вещи мы забрали. Остальным пользуйтесь... Приедем на девятины. Собственно, это уже скоро. Сегодня - пятые сутки... Сорок дней в городе отметим, тогда уж и сын освободится.
      - Он... где?.. - насторожился Франц, почему-то сразу подумав о тюрьме.
      - Он в командировке, пока не знает. Это - всё...
      Действительно, всё: как только Франц машинально взял связку ключей, не посчитав возможным возражать сейчас, - Степнов развернулся и ушёл.
      - Человек предполагает, а Бог располагает, - вспомнилось Францу вслух.
      Похоже, Бурханкин всё время вертелся неподалёку.
      - Фима, чего Витёк тебя звал? - егерь изнывал от еле сдерживаемого любопытства.
      - Не было ни гроша, да вдруг алтын! - объяснил Франц.
      - Фима, там уезжают. Пойдём, может, тебя захватят, чтобы тебе, это... не тащиться...
      Франц раскрутил на указательном пальце кольцо с ключами.
      - Я тут останусь.
      Бурханкин только что не запрыгал от воодушевления.
      - А я знал, а я знал!..
      Чтобы удивить Франца, надо было в принципе приложить немало усилий. Но чтобы дважды удивить его за десять минут!..
      - Вилли!.. Ты знал?.. И молчал?!..
      Бурханкин похвастал:
      - Сначала его мне сватали, но я всё равно с таким большим имуществом, это... один не управлюсь. Ленка к нашему привыкла. Да и не любит она хозяйство.
      - Значит, я тебе обязан наследием фермера?..
      Тот радостно кивнул:
      - Только не наследием, Фима, а наследством. Здесь же, это... конкретно всё. Вот, к примеру, как шла корова, остановилась, это... задрать хвост - и вот тебе - на-след-ство!..
      Франц не знал, радоваться ему или злиться.
      "К чему мне оно? Что с ним делать?.. Сроду клочка земли не имел. недоумевал он. - Предки - да! - на Волге, кроме рыбалки и работы, всегда огородами кормились... Нет, мне не справиться. Земля любит уход... Чего ж Вилли отказался? Он-то привычный."
      - Какой ты добрый! - поблагодарил Франц. - Хотя всё правильно: чтобы отдать что-нибудь ненужное, надо сначала заиметь это ненужное...
      - Просто у меня свой резон, - обиделся Бурханкин. - Скоро в сторожку насовсем переберусь. А захотел с тобой поговорить - вот мы теперь и соседи - только Орлика оседлать!..
      - Ну, во-первых, надеюсь, у нас с тобой, Вилли, есть более интересный повод для встреч: охота. Потом, тебе вот в райцентр мотаться лень, а про меня не подумал! Мне из квартиры до автобусной станции - три метра, а отсюда - три километра.
      - Тебе двигаться надо! - со знанием дела посоветовал Егор Сергеевич. Ленка говорит: "При его диагнозе поможет только здоровый образ жизни и хороший уход!"
      Бог троицу любит! Дважды изумлённый Франц плюхнулся бы от удивления в траву, если б не боялся испачкать брюки. Он присел на корточки - чтобы не испугать и поближе к лицу егеря.
      Снизу вверх полюбопытствовал:
      - Как давно она знает мой диагноз?..
      Бурханкин отвел взгляд. Марионеточно вздёрнул локоть, почесался о плечо ухом.
      - Я не... Может... Они же подружки... Может, от Тимофеевны... Она и про Шуркино сердце, оказывается, знала ещё до всего.
      - Ишь, какая всезнайка! Чего ж ты от неё, умной, в сторожку улизнуть норовишь? Там ведь и пивко далеко, и ухаживать за тобой некому!
      Егор Сергеевич отмахнулся всё тем же локтем:
      - А!.. За мной всё равно никто не ухаживает... Только кричит. Сто лет я ей не нужен. Хоть бы, это... хоть бы раз давление померила! Она не меня, а имя в мужья брала. Ты же, ну это... ты тогда, в "Охотном" слышал про её теорию... Даже в ЗАГС пошла из-за этого... Всё что-то подсчитывала.
      - Грустно! - от всего сердца посочувствовал Франц. - Не Сел?н оказался, значит, не силён...
      Бурханкина прорвало:
      - Могла же мне хоть вот таку-усенького, - он показал на пальцах, хоть малюхонького ребёночка родить! Я бы его делу лесному обучил, слово бы передал... Вон, уже поседею скоро... Так и помру...
      Увидев, как подозрительно заблестели глаза егеря, Франц поднялся с корточек, опустил руку ему на плечи.
      - Не огорчайся из-за этого. Посмотри на меня: белеют волосы, зато чернеют зубы. Пойдём, Вилли!.. Мы с тобой вроде бы за хозяев здесь теперь. Надо гостей проводить...
      *** Наследники
      Когда Бурханкин и Франц вернулись к поминальному столу, они обнаружили, что гости в отсутствие Виктора Зуевича чувствуют себя, оказывается, вполне вольготно.
      Двое мужиков дремали прямо на земле, подставляя солнцу белые грудные клетки под расстегнутыми траурными рубахами.
      Повариха Евдокия Михайловна в сторонке мыла освободившуюся посуду.
      Ляля, Селена и Тимофеевна по-прежнему сидели за столом, но уже сняли чёрные платки.
      Все четыре женщины тихонько напевали: "Не житья мне здесь без милой, с кем пойду теперь к венцу..."
      Сказал фермер, что покидает эти места навсегда, или гости сами решили, - только кое-кто примерялся к наследству.
      Хорошенький, например, уже восстанавливал пугало в должности охранника грядки с огорченно поникшей не политой морковной ботвой. Отошёл, посмотрел со стороны, снял с механизатора Михеича шляпу и водрузил на кастрюльную башку. Ляля - супруга капитана, учительница начальных классов - жадным оценивающим глазом косилась на дом.
      Селена вдруг оборвала песню и заговорщицки сказала подружкам:
      - Вот видите, была бы она умной, ничего бы не случилось, жила бы припеваючи со своей парой! Он бы присматривал за ней. А этому я тоже бы...
      Селена заметила Франца, чарующе улыбнулась, подвинулась и освободила для него место, которого поубавилось: деревянный "козёл" уже успели убрать. Игорь Максимильянович сел, но прежде поставил Бурханкину рядом с собой пластмассовое кресло.
      - Ляль, как ты думаешь, - обратилась к Хорошенькой Селена, - может, мне уложить её пока в зале на софе?
      Речь, во всей видимости, шла о Тимофеевне. Та роняла голову с рук, явно подбираясь к стадии опьянения "в наркозе". Сейчас она что-то настойчиво бубнила о церкви.
      Ляля Хорошенькая величественно кивнула и скомандовала мадам Бурханкиной, заботливо взвалившей на себя Тимофеевну:
      - Лучше не в зале. В каморке кровать мяхше. И свежо.
      Щедрая душа!
      Реплика её супруга прозвучала, как приговор:
      - Пьяная баба - это нйчто! (Женщины, голубушки, за что?!..)
      - А что, - согласился механизатор, продолжая с капитаном милиции прерванный разговор, - вон там, рядом с будкой собачьей, - самое ему место. Тебе ж "газик" нужнее всех, вот пусть во дворе и стоит.
      Бурханкин и Франц переглянулись.
      - Зачем это? Участок портить не дам!.. - возмутилась Ляля. - Есть служебный гараж!
      - Что, что... - затрепыхался егерь, - какой такой участок?
      - Да вот, фермер-то наш насовсем уехал, - дружелюбно, будто юродивому, пояснил Хорошенький. - Договорюсь в сельсовете, запишем на Лялю, чего ж дому пустовать. Теперь городские - до природы жадные, - он посмотрел опьяневшим взглядом сквозь Франца, - глядишь, и продать удастся...
      - Зачем продавать? - запротестовала Ляля. - Жить будем. Комнат много. Тебе, Аркадий Петрович, телефон протянем!.. Помощника по хозяйству наймём. Беженца. В нашей старой избе - парни останутся. Торговлю наладим. Сурен поможет!
      Бурханкин вознегодовал. Правда, аккуратно - с блюстителем сельского порядка всё-таки дело имел.
      - Но... но... Значит, пустовать?... А, это... раньше... - И поник: на дорожке от дома показалась Селена, кокетничая с Циклопом. Тарас Григорьевич галантно гарцевал рядом на кавалеристских ногах, восхищаясь усадьбой.
      Хорошенькая удивилась:
      - Что тебе непонятно? Раньше тут жить было нельзя. Невозможно. Ты же наш. Тебе ли не знать!
      - А теперь можно, на готовенькое!.. - огрызнулся Бурханкин. - Свою бы избу довели до ума...
      Ляля сморгнула и отвернулась к его жене:
      - Ты не устала? Чтой-то мне твой цвет лица не нравится... - Не дожидаясь ответа, быстро спросила, чуть понизив голос: - Уложила?
      В ответ получила такой же быстрый кивок.
      - Спит?
      - Плачет...
      Игорь Максимильянович напряг слух, стараясь понять, что они дальше говорят, и - не смог. Пришлось обратиться за помощью к Бурханкину.
      - О чём твоя антагонистка не спит-плачет?
      - Что Шурку не отпели... Проводили не по-божески. Она давно подбивает наших поставить церковь.
      - Бог у каждого свой! - отрезала Селена. - Для кого - бутылка, - тут она презрительно покосилась в сторону непутёвого мужа, - для кого хозяйство, - она кивнула Ляле и обвела глазами цветущую территорию, - а для кого - высшие цели...
      - Например, поиск преступника! - подтвердил Хорошенький.
      - Церковь - пустая затея! - вмешался Циклоп. - У людей даже на черствый батон не всегда хватает. Кто ж на строительство будет тратиться?! Добро бы - собственный дом, как этот! - Он одобрительно огляделся.
      - Велики траты! - фыркнул Бурханкин. - В моём лесном хозяйстве материала - навалом. Я бы два места на выбор указал!.. Поохотиться охотников вдоволь, а полезное сделать - все охотники по кустам...
      - А! - безразлично махнул рукой Циклоп. - Церковь - всё равно, что клуб. В чём разница, не понимаю!.. Что здесь народ собирается, что там!.. Лишь время тратят...
      Опять выступил Бурханкин:
      - А кто постарше, говорят: была у нас прежде церковь! И жили тогда!.. Батюшку, Царствие небесное, посадили, вот тогда всё и началось!
      Бедняжка Ляля так вертела головой от одного спорщика к другому, даже растрепала каштановый "бублик"! Осмыслив в меру своих педагогических возможностей тему диспута, также решила высказаться:
      - У нас и клуб был. Красивый. Добротный. Сгорел. Жалко.
      - Нас жальче! - не уступил Бурханкин. - А сгорел, потому что заместо храма...
      Циклоп потянулся, хрустнув суставами:
      - Зачем голову морочить? Сказано же: живите и ра-адуйтесь! - Он лихо ущипнул Хорошенькую за пухлую щёчку. - Жизнь даётся человеку один раз!
      - Ляль, кофейку бы... - возмущённо попросил у жены капитан.
      - Сделаю, Аркадий Петрович! - Прозвучало это, как "есть!". - Кто будет кофе, кто чай? - Так могла сказать только радушная Хозяйка! - И Надю проведаю, - тихо пообещала она Селене, отправляясь осваивать желанные хоромы.
      Михеич поднял стопку:
      - Помянем... Пусть земля Шурке - пухом...
      К столу тут же подсели двое дремавших мужчин и хором потребовали:
      - Наливай, Михеич!
      Циклоп закрыл свою рюмку ладонью: нельзя, мол, - зато придвинулся к мадам Бурханкиной. Она мило оскалилась. Украдкой перевернула на стройной шее газовую косынку углом вперёд: чтобы лучше скрывала бороздки лет.
      Механизатор вновь завёл траурную речь насчёт того, что знал Александру ещё ребёнком.
      На сей раз возмутился Бурханкин, украдкой от Селены опрокинув в рот рюмку:
      - Где ты у нас тут вообще детей видел? Живём, как гнилушки в болоте. Если кого и родим, - так и те с порчей. Ни одного здорового росточка.
      - От тебя, Лешака, конечно может гнилушка родиться! - выпалила его лучшая половина. - А нормальные пары - нормальных и р(дят.
      - Женатых-то осталось... - Он молча встал, понурившись, побрёл по участку.
      Франц не стал догонять: ему в данный момент было важнее послушать.
      Механизатор оправдывался, что, мол, дитём Шурку, конечно, не знал, но "фотки" видел. "Семёрку", мол, ихнюю чинил и - видел... Игорь Максимильянович пересел к нему ближе - поспрашивать. Больше никто не проявил интереса к жизни Александры Степновой. Им дали спокойно поговорить.
      Остальные быстро подъедали остатки салатов, маринованные грибочки, тушёную оленину с картошкой.
      Из Дома фермера вышла Хорошенькая.
      - А кто мне поможет принести чашки? - игриво, тоном пионервожатой попросила самозванная хозяйка. - Я там уже всё приготовила!
      Циклоп предупредительно вскочил.
      - Сядьте, Лялечка, отдохните, я принесу!
      - Нет уж, Тарас Григорич! Лучше я! - загородил ему телом дорогу капитан. - Неровён час, споткнёшься... Посуда-то не наша.
      - Да и дом с землёй - тоже, вроде бы пока не ваши, - тихо-тихо процедил Франц.
      - Вот именно, пока! - хохотнул блюститель закона. "Что, немчура, съел? Сиди себе в двухкомнатной клетушке из двадцати шести метров с горячей водой и помалкивай!"
      Знал бы он, где наш охотник жил в его годы!.. Из какой промозглой дыры ему удалось вытащить дочь!... Ценой каких самоотверженных усилий!.. Райцентровская квартира Франца - просто полигон против того густонаселённого барака. Перегороженный шкафом надвое "пенал" давал возможность им с Лизхен - единственной свечечкой путеводной - отдохнуть от человеческого роя, но не давал возможности даже новогоднюю ёлку поставить. Обходились веткой в настенной вазе... Это уже потом, когда она подросла и Франц получил повышение по службе...
      Игоря Максимильяновича взбесила наглая самоуверенность Хорошенького.
      Но что же оставалось думать бедному капитану милиции?
      "В этой жизни всё приходится отвоёвывать с боем, - считал он. - Разве я не заслужил?.. Сельсовет, правда, дал разрешение и материалы на расширение. Но сколько ни привлекай население помочь - всё впустую. Помашут пятнадцать суток топором, повозят рубанком по доскам - и домой. Да и сыновья... Гоняют в своих "косухах" на служебном мотоцикле, наперегонки с лешаковским Орликом: коня пасут, называется! Только кур распугивают, а пристройка так и стоит недоделанная. Зато теперь всё будет по справедливости!"
      Аркадий Петрович гордо удалился в "почти свою" резиденцию. Франц вдруг тут же вспомнил, где видел музыкальный будильник и эту надутую физиономию...
      Он из принципа решил: "Оформлю! Через себя - сохраню фермеру дом и усадьбу. Может, Виктор Зуевич ещё сто раз передумает! Сгоряча нельзя такие подарки делать. Сохранить обязательно... И выполнить просьбу вдовца."
      Что-то он хотел уточнить у Степнова...
      Но не успел сосредоточиться: из-за угла дома вынырнул Бурханкин и отчаянно замахал.
      - Фима, скорее... - Бурханкин показывал рукой на дом.
      Франц поторопился: егерь был ужасно встревожен, даже при посторонних назвал его Фимой!..
      - Тимофеевне плохо!
      Со словами: "Кому сейчас легко?.." - Франц отодвинул Бурханкина, ворвался в дом, распахнул спальню и увидел на проклятой кровати сведённое судорогой тело медсестры...
      Избавлю вас от натуралистических подробностей! (Они уместны при описании погоды или фасона нового платья.) Скажу только, что Игорь Максимильянович подоспел вовремя...
      *** Пирожки с начинкой
      Вечером, возле палаты интенсивной терапии, где только что промыли желудок Тимофеевны, доктор Рубин терпеливо объяснял Францу:
      - Явная случайность. Поела чего-то. Продукты ведь почти полдня стояли в открытую. - Он вытер испарину, крупными прозрачными каплями выступившую на массивном лбе. - Тут на такой жаре кто хочешь испортится!
      Франц смолчал, но ушёл, не убеждённый. Дома выпустил Фомку погулять и решил пообщаться с компьютером. Намучавшись с форматированием и сохранением текста, от имени Степнова составил доверенность на ведение хозяйства и пользование домом.
      Когда под дверью раздался звонкий лай, почти всё было сделано.
      - Фомка, иду-иду! Оголодал, дружочек?.. - Франц, открыл собаке. - Я тебе вкусненького припас... О-о, да ты, я вижу, тоже обо мне подумал!
      Аккуратно, чтобы не порвать ручки, он вынул из собачьих зубов пакет, отнёс его в кухню на стол.
      Фомка бросился к миске, будто неделю не был кормлен. Нос утонул в пластмассовом детском горшке, кончики ушей подметали пол, стройные сильные лапы чуть согнулись и дрожали от напряжения.
      - Это любезная Евдокия Михайловна о моём Фомушке "позаботилася". Знай, дружочек, кого благодарить!
      (Франц с удовольствием вспоминал мягкий говорок поварихи. Даже в песне на поминках прозвучало: "...с могилой обвеньчаться молодцу".)
      - А что ты мне принёс?.. - Игорь Максимильянович вдруг понял, что голоден. На поминках он и поесть-то толком не успел.
      Пока Фомка трапезничал, он открыл пакет, где оказался завязанный узлом целлофановый мешок. Сквозь него просвечивался масляный пергамент.
      Франц вынул угощенье, перевернул пакет вниз ручками. Начав с дна, стал распрямлять целлофановые швы (терпеть не мог мятые сумки). Тут на пол выскользнул прямоугольник меню из "Охотного".
      На чистой оборотной стороне было выведено фиолетовым карандашом: "Приятного аппетита!".
      - Фомушка, если бы ты так не спешил, вместе б сейчас поели! - он достал из серванта фаянсовую тарелку с выпуклыми рыбками и крабами.
      Как только раскупорил целлофан и развернул пергамент, пёс тут же забеспокоился.
      - Ага, дружочек, завидуешь! - злорадничал хозяин, живописно выкладывая произведения кулинарного искусства: кусочки мяса в тесте, украшенные крупными смородинами. - Ладно уж, так и быть, понюхай!
      Тот отвернулся.
      - Да ты что, обиделся? Или ошейник раздражает?.. На, смотри, как вкусно!
      Охотник разломил пирожок и стал тыкать в коричневый нос.
      Но Фомка уже не просто отвернулся. Он зарычал, он ушёл в угол, у него шерсть на загривке встала дыбом.
      Франц возмутился.
      - Ах, ты, волчья сыть, травяной мешок! Ешь сейчас же! Что тебе не нравится?
      Спросил - и вдруг задумался, вдруг вспомнил: так же скалился Фомка, когда они нашли издохшего сторожевого пса...
      - Я понял, дружочек, - извинился Игорь Максимильянович, покосившись на аппетитное блюдо. - Что, опять к доктору обращаться?.. - Он взял "меню" из ресторана, начал рассматривать. - Нет, прежде наведаемся в этот заповедник...
      В "Охотном" гостям были рады. Диким вепрем, смертельным подручным богини охоты, оскалилась на стене кабанья морда - новоприобретение ресторана.
      - Поужинать, Игорь Максимильянович? - осведомился метрдотель.
      Франц огляделся.
      В углу, на любимом месте Франца, ужинала обширная пара Хорошеньких. Супруги увлечённо пополняли энергию, затраченную на медсестру Тимофеевну. Между ними с трудом втиснулись Тарас Григорьевич и Селена.
      Все четверо одновременно склоняли головы над столом. Челюсти и губы шевелились в такт.
      - И давно они тут?.. - поинтересовался Франц.
      Метрдотель всей душой стремился угодить.
      - Да, ваш столик занят, уж извините. Если хотите, можем вас вон там посадить. Зато у окна - сквознячок!
      - Я, пожалуй, займу соседний кабинет.
      Он ещё не успел развернуть крахмальный конус салфетки, как повизгивающий голос Ляли, казалось, проник не только в уши, но и в ноздри...
      - Нет, за что ему?! За длинный нос?!.. Суёт его везде...
      - Мало ему что ли квартиры?! - грозно поддержал жену Хорошенький. - А откуда сведенья?
      - Лешак мой принёс, - возбуждённо тряхнула чёлкой Селена.
      Тарас Григорьевич её успокоил:
      - Ничего, надо ещё проверить, так ли это. Мало ли, что он ляпнет!..
      - А если правда? - окончательно расстроилась Ляля. - Степнов овдовел. Что делать? Кто ж виноват?.. Но зачем этому?.. За что?..
      - Не волнуйтесь, у меня в столице есть свои люди... - похвастал Тарас Григорьевич, - не позволим ему тут шахер-махеры устраивать!
      Франц завис над перегородкой.
      - Не утруждайтесь. И сведенья абсолютно точные, и документы уже подготовлены: осталось лишь подписи проставить. - Он взмахнул карточкой меню с фиолетовым пожеланием аппетита и пошёл к служебному помещению искать метрдотеля.
      Он был сыт по горло!..
      Квартет заговорщиков неприязненно смотрел ему вслед.
      - Не успеет! - прищурил единственный глаз Тарас Григорьевич. - Будет надо - подключим кого надо!.. Идёмте, Леночка! - Он красноречивым взглядом жадно прогладил оборки и рюши на высокой груди мадам Бурханкиной... - Я вас провожу...
      Глава шестая
      Свадебный марш
      Едва рассвело - Франц уже был на ногах.
      - Фомушка, потерпи ещё немного, - обещал он своему любимцу, - скоро переберёмся из этой пылюги на летнюю квартиру. Придётся поскучать, ничего страшного: еду-питьё я тебе оставил, клозет - тоже в абсолютном твоём распоряжении. Надеюсь, за пол дня я управлюсь... Ну, если очень уж затоскуешь - сгрызи что-нибудь ненужное. Только не мои туфли!
      Собираясь в город, Игорь Максимильянович ещё раз подробно вспоминал поминки... И пришёл к выводу, что всё-таки Марк Анатольевич не прав.
      Опять всё произошло, якобы, самым естественным образом. Но ведь не успела медсестра поесть ни грибов, ни мяса! А если и ела, почему всем не поплохело?.. Фомка, вон - не отказался!
      - Я сам виноват, дурак, побрезговал взять содержимое её желудка на анализ, - размышлял он вслух. - Зато Рубин обнаружил медкарту фермерши: в шкафу прежнего главврача Посередника!.. Оказывается, всё время, пока Шуру искали, она преспокойненько лечилась в больнице! А последние два дня - они с мужем находились там одновременно, только на разных этажах... Вот так вот!
      Пёс склонил голову набок, будто копировал хозяина, когда тот хотел лучше расслышать. А Франц всё рассуждал:
      - Лучше сообрази, слухач, каков молодец твой учитель Вилли! Первый обнаружил, первый сообщил... Губернский криминальный вестник!.. Ну, что ж, спасибо ему за пирожки. Отменное угощенье: опять бы Рубин констатировал пищевое отравление... И никаких следов!.. Но смысл?!.. Сам ведь ко мне с этим пришёл... Для отвода глаз, что ли?..
      Он застегнул сумку, задумался с горькой усмешкой в глазах.
      - Эх, Вилли!.. Обойдусь сегодня без машины его дружков. Пусть все думают, что я дома. Сожри мы с тобой с голодухи эти соблазнительные шарики - вот уже вроде и не одна Тимофеевна пострадала... Ведь ты, партизан, ни за что не подтвердишь, что пакет с ними всучил тебе егерь?...
      Фомка гавкнул разочек.
      - Да?!.. И что?.. Говорить не можешь - хоть бы печатать научился!
      На всякий случай хозяин ещё раз проверил, хорошо ли запер обувь. Он понял, что Фомка прекрасно справится с поручением: "Можешь повыть... Чем громче, тем лучше. Посмотрим, кто прибежит!" - Франц запирал за собой дверь под тихое поскуливание.
      Чем дальше он удалялся по лестнице от квартиры, - тем громче звучали возражения пса.
      *** Провидение
      Домой из города Франц вернулся лишь к вечеру.
      На коврике, на корточках, положив голову на скрещенные руки, неподвижно сидел Егор Сергеевич Бурханкин. Парусиновая кепка валялась рядом. Из-за двери тихо подвывал Фомка.
      Франц наклонился, пощупал у егеря на шее жилку. Подумал: "В норме..."
      Тихо вставил ключ в замок, отпер квартиру. Освобождённый из плена пёс первым делом "умыл" Бурханкина, который оказался ближе.
      Егерь подобрал кепку, вытер ею Фомкину слюну с наждачных щёк, поморгал выгоревшими ресницами и закричал:
      - Фима! Как я рад, что ты дома! Волнуемся, не случилось ли и с тобой чего!.. Чего ты осерчал? Я тебя со вчера ищу! - Франц даже на месте замер от подобного нахальства... - Ой, идём скорее в больницу! Моей совсем худо...
      Пф-ф!.. Шарик-игрушка вдруг обмяк, съёжился. Остался несчастный человек. Круглые плечи Бурханкина мелко-мелко затряслись, веснушки на щеках и носу заходили ходуном, глаза-дробинки от непролитых слёз сверкали агатами...
      Злости у Франца не осталось. Он обнял егеря.
      Бурханкин с придыханьем зашептал охотнику в рубашку:
      - Пришлось делать операцию, но надежды, говорят... Если б сразу после ушиба обратилась, а то... почти сутки... разрыв желчного...
      Франц сильнее стиснул плечи, поникшие от горя и страха за любимую жену-мегеру.
      Повёл своего Вилли на кухню, налил Егору Сергеевичу воды и под аккомпанемент громких жадных глотков вперемежку со всхлипами спросил про медсестру Тимофеевну.
      - Оклемалась... - сквозь рыдания пробулькал Бурханкин. - Идём, моя хотела знать, что с тобой! Вчера сразу после поминок для тебя специально спекла, эти... как их... нет, не вспомню... Ты попробовал?.. Я Фомке сказал, чтоб тебе нёс...
      По странному стечению обстоятельств, Селена отходила на той самой койке, где незадолго до этого лежала Александра Степнова.
      На жёлтом лице не было ни кровинки. Вместе со свистящими болезненными стонами и позывами к рвоте, изо рта вырывались отдельные слова:
      - ...Жалки... мелки!.. Копошатся... пьют без просыпа... Осознание и высшая цель... Жила себе... Посчастливилось... поняла!.. И Лешак... не случайно... в своё логово. - Селена вдруг приподнялась, заговорила лихорадочно: - Величие порученной мне задачи в том и заключалось, чтобы всё здесь привести в соответствие. Не довела до конца, успела лишь первую часть... порушила несочетаемое! Одиночки быстрее поймут, насколько я права! - Она опять без сил рухнула на постель: - А Шурка... Сама виновата. Счастье было ей послано, когда мы снова встретились... - Тут затухающий взгляд её остановился на Франце...
      Охотник бесстрастно спросил:
      - Зачем вы это сделали?..
      Селена опять забормотала всё бессвязней: - Законнику поделом... Он вообще ни с кем не сочетаемый... Можно поискать среди Ирин... Приблизительно, конечно, а всё же... - Взгляд её снова стал осмысленным, она заметила мужа: - Будильник верни Ляле, я без спросу взяла... Ёжик, не могу... больно...
      Бурханкин запрокинул голову, выстрелил в потолок криком:
      - Зачем, Фима?!. Зачем?!.. Если б ты знал, какая она была!..
      Францу вдруг вспомнилось из дневника Дианы Яковлевны: "Щедрое солнце живое! Но древо - кривое. Всех соков земли хватило, но тень - паутина."
      *** Будильник с музыкой
      А днём, в городе, Игорь Максимильянович первым делом удостоверился, что документы Рубина попали в отдел лицензий к кому надо. Освободился в полдень и, прежде чем найти адрес, написанный ему доктором Рубиным на обрывке рецепта, на минутку застрял у стенда "Передовики района".
      Он не ошибся: именно эту экспозицию видел недавно.
      Рекламный трюк магазина был неожидан и остроумен: в самом центре обильно политых осадками, выцветших, оборванных снимков "Передовиков" красовался Аркадий Петрович Хорошенький. Его за верную службу сам глава района награждал! И, как водится, часами. Да не простыми, а музыкальными. Чтоб не от петуха утром спросонок вздрагивал, а от "Свадебного марша" Мендельсона!..
      На раскалённой улице находиться было невозможно. Природа, видимо, не услышала утреннюю информацию синоптиков о понижении температуры. Жара держалась.
      Деревья стукнуло по макушке солнечным ударом, и они отбрасывали на тротуар уродливые карликовые тени. Листья, чтобы не получить ожог, стремились развернуться к светилу ребром. В полуденном мареве тонуло ленивое чириканье птиц. Даже сигналы машин трансформировались в полуобморочные стоны.
      "Пить... Воды..." - умоляло вокруг всё живое и неживое.
      Одна только пыль на асфальте сохранила живость: когда её взбивали колёса и ноги, она высоко пробивала густой воздух, забивала поры, ноздри, пока не сбивала кичливый блеск с лакированных автомобильных крыльев, начищенных ботинок или разноцветного педикюра. Прибить бы её хорошим ливнем!..
      Ну, что ж, на этом можно закончить.
      Не ожидали?.. Вы правы: это не конец. Хотя история фермера Степнова и его жены - почти вся.
      Франц с упорством Бурханкина давил на кнопку звонка, а сам размечтался о пиале с восточным узором и горячем зелёном чае Дианы Яковлевны.
      Он обессилено снял пеньковый шлем, кинул на кафель кожаную папку, уселся на неё, прислонившись мятой спиной пиджака к двери с мягким огненным дерматином. Вдруг щёлкнул замок...
      - Вам плохо? - раздался участливый голос. - Зайдите.
      Обладатель голоса был по виду моложе Франца почти вдвое (любая интеллигентная дама, застрявшая на возрасте "тридцать девять с небольшим", - могла бы обратиться к нему: "Молодой человек!..").
      Это был Александр Степанович Посередник бывший главврач больницы, и проговорили они с Францем до вечера. А о чем был разговор - потом, дальше, нескоро, в свой час...
      *** Следы
      На обратном пути Францу было чем заняться в автобусе. Он с наслаждением вдыхал вместо бензина необычайно тонкий, терпкий, изысканный аромат, пропитавший кожу, и листал страницы: по странной случайности, дневник Дианы Яковлевны оказался в его сумке.
      "От чего пронзительно щемит сердце... Когда видишь три жёлтых листика на новорожденном клёне."
      "Каплю воды - не подделать..."
      "Бьёт в глаз, не в бровь - всегда наверняка - на бедность духа Жесткая рука! Но, коль тебе протянута она, цепляйся и выныривай со дна."
      "То, что непостоянно: белизна сметаны для борща..."
      Вернув тетрадь, Франц сидел на тихой веранде флигеля напротив бабушки-подростка по имени Диана Яковлевна. Он рассказывал о покойной фермерше.
      Со всех сторон их окружали нежно-розовые глаза яблонь.
      Игорь Максимильянович вдруг ощутил себя актёром на сцене. Но роль его не была продумана. Чувствовал он себя непривычно неуверенно...
      Франц. Шура узнала Виктора Зуевича в то время, когда он уже три года вдовствовал. Причём, вначале познакомилась с его сыном. Тот часто забегал к её крёстной - поговорить о жизни. Своих детей Александре врачи запретили иметь, а у Вани мать погибла при невыясненных обстоятельствах, почти как...
      Диана (тихо). Почти как кто?.. Егор Сергеевич говорил, что с матерью вашей Лизхен тоже...
      Франц (запасмурнел). Про мою жену - это совсем другая история... Так вот, Александра - ко всему руки имела. Три года они тут прожили, а как усадьба расцвела! Вы были на поминках?..
      Диана (покачала головой в ореоле жемчужных волос). Я даже отца не провожала. Давным давно он сам меня предупреждал: "Не надо, лучше помни, какой я есть! Это гораздо важнее..." - И он был прав: о нём, таком живом, напоминают мелочи.
      Франц. Он у вас кто был?
      Диана. О, мой отец имел великий талант: он умел ценить людей. И всегда кого-нибудь спасал. Правда, в отличие от вас, не всегда пользовался законом...
      Франц (вдруг засобирался). Мне же давно пора! Ещё раз простите за тетрадь: нечаянно утащил...
      Диана. Да будет вам! Там чистых-то листов оставалось... Но спасибо, что вернули. Записи я помню, а вот тетрадь - подарок отца. И вообще, неудобно писать на клочках. Я уж было новую завела... (Франц продолжал сидеть. Помолчали.) Игорь Максимильянович, вы не знаете, сельсовет сегодня работает? Хотела к ним зайти, поговорить насчёт музея Охоты. Ему здесь самое место. (Франц машинально кивнул.) Я тогда с вами!..
      "Странная фрау, - размышлял по дороге Игорь Максимильянович. - Кто же она?.. Музейный работник?.."
      Он задумчиво и тесно прижал к себе локтем маленькую ладонь, ещё острее почувствовал ребром костяшки согнутых пальцев. Тепло, исходившее от руки было таким... таким... Обнаружил, что определённо не знает слов, характеризующих подобное прикосновение.
      "Что, старый дурак, - поражался он, - седина в бороду, а бес... Да нет, какой же это бес?" - немедленно оборвал он сам себя.
      Диана Яковлевна тем временем что-то мягко говорила.
      Диана. ...Учиться у детей...
      Франц (удивился). Учиться у детей?
      Диана (рассмеялась). Вот задачка-то!.. Почему-то считается, что родители всегда поймут, простят, утешат.
      Франц (воскликнул). Конечно, всегда! (И тут же уверенно добавил.) А разве не так?..
      Диана. А разве не дети нам великодушно всё прощают, пока они ещё не повзрослели?.. Где вы видели ребёнка, который мог бы дуться на маму или папу два-три дня?.. Представьте ситуацию: не прошло и получаса после их нотации. Маленький человек переживает. Но вот что-то поразило его воображение, и он, уже забыв обиду, слёзы - кидается со своим открытием к любимым близким. Так нет! Родители помнят о провинности!.. Они холодно отстраняются, строго спрашивают, как он днём вёл себя в садике.
      Диана Яковлевна движениями повторила сказанное: сложила руки на груди, нахмурилась, пристроив на ясном челе парочку недовольных бороздок, бросила из-под очков суровый взгляд.
      Франц был настолько потрясён охватившим его ощущением сиротства, что не уследил за собственным выражением.
      Диана Яковлевна вслух считала с его лица реакцию ребёнка:
      Диана. "Помилуйте! - говорят его беззащитно-изумлённые глаза. - При чём здесь поведение?! Успокойтесь, я зла не помню. Да и некогда злиться: ведь пузыри от дождя! Почему они?.."
      Игорь Максимильянович некоторое время молча обдумывал сказанное.
      Франц. Значит, надо учиться у детей умению прощать?
      Диана. Не только этому. Вот вам пример... Вы же - охотник, должны понять. Мы любили маленькими пройти по нетронутому снегу. Помните? У вас так было?
      Франц (воодушевлённо). И не раз!.. Особенно хорошо получалось на реке: там было такое ровное снежное покрывало - ни одной морщинки!
      Диана. Как вы думаете, зачем?
      Он опять помолчал, анализируя.
      Франц (неуверенно). Может, чтобы почувствовать себя Первым...
      Диана. Молодец! Конечно!.. А ещё?..
      Новый экзаменационный вопрос поставил Франца в тупик.
      Диана (подсказала). А потом вы издали любовались следами...
      Франц (вспоминая). Точно! И иногда возвращался протоптать ещё кружок-другой для симметрии.
      Диана. Всё правильно... А замечали, что внутри самого следа?
      Франц (пожимая плечами). Что там можно увидеть? Каблук, подошва... (Его вдруг осенило.) Иногда удавалось так впечатать, чтоб их по отдельности было видно.
      Диана. Вы специально старались? И не скучно было разглядывать?..
      Франц недоумённо вздохнул. Ей пришлось терпеливо объяснять.
      Диана. Вскоре все ваши труды шли насмарку: ведь выложенные рисунки торопливо перечёркивались и растаптывались такими же плоскими подмётками деловых взрослых...
      Франц (пока так и не понимая, куда она клонит). Ну и что из того?..
      Диана. А как быть в городе? Там вообще почти нет нехоженого снега и уж конечно шанс стать первым - равен нулю.
      Франц (горячо, будто речь шла не о детских играх, а о проекте закона). Но, тем не менее, любой ровный островок или бугорок всегда отмечен чьим-нибудь ботинком: "Здесь был Я!" А чаще - несколькими. Хотя по тротуарам ходить удобнее и спокойнее.
      Диана (обрадовалась). Слава Богу, вы начали думать! Причём, заметьте, следы эти не обязательно детские. Зато какие разные!..
      Франц. И что же?..
      Диана. Вот! (Она сделала выразительную паузу.) Теперь мы подошли к самому главному!.. Однажды посмотрел какой-то взрослый ребёнок на плоский след, расстроился и... напридумал уйму рифлёных узорчатых подошв!.. Здорово, да?.. Я обожаю все невидимые глазу секреты: все донышки, изнанки, внутренние стенки... Это же - целая жизнь!
      Игорь Максимильянович, казалось, только что вылупился из скорлупы.
      - Я всегда был слишком занят делами... И дочка из-за меня рано повзрослела.
      Диана Яковлевна очень просто, без кокетства спросила - будто под руку взяла:
      - Что значит стать взрослым? Жить с пустым сердцем?.. Нет уж, извините!..
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ шатун
      "Как это прекрасно, когда снег не ляжет за ночь высокими буграми, но лишь припорошит землю тонким слоем!
      А если повсюду вырастут горы снега, находишь особую приятность в задушевном разговоре с двумя-тремя придворными дамами, близкими тебе по духу."
      Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья".
      Январь стоял в самом разгаре (если так можно выразиться о зимнем месяце). Сезон ружейной охоты закончился, но Игорь Максимильянович с Фомкой "пропадали" без егеря.
      Франц не очень уж и соскучился. Напротив, в отсутствие Бурханкина он должен был подготовить ряд очень важных документов: разработать проект закона (который один депутат должен был представить в областные органы власти), проработать устав совместного предприятия (которое возглавила бы жена того депутата), доработать программу, выработать концепцию...
      Но вместо изготовления бумажных деликатесов "законник" Франц устроил себе настоящий праздник: Большую стирку, Большую сушку, Большую глажку вопиющую оргию чистоты. (С кем не бывает?..)
      Игорь Максимильянович вполне обжил новое жилище. Матрасы от злосчастной кровати отправились на чердак. Вместо спальни был организован кабинет: сюда из квартиры Франца перебрались письменный стол с компьютером и списанное офисное кресло на пятиногом винте. В чуланчике была устроена полноценная ванная со всеми прочими удобствами.
      Покончив со стиркой, Франц разложил на столе и долго перекладывал с места на место странную коллекцию из четырёх предметов... Но вовсе не головоломку решал (хотя "дело фермера" тоже начиналось с мелочей).
      Он опять, как было неоднократно, вспоминал женщину-подростка. Исчезла так же неожиданно, как и появилась...
      Вот уже несколько месяцев Игорь Максимильянович не знал покоя.
      "Нас бэдит полет мотылька над колыханьем свечи..."
      Он провёл над дневником не один час, не один вечер, не одну ночь... Многое перечитывал десятки раз.
      Диана Яковлевна невольно добилась того, что его интерес к законотворчеству изрядно поугас.
      Зато к Францу вернулась способность видеть сны... Юношески пылкие сны, наполненные страстью к воображаемой героине - нежной, прекрасной, недоступной, как заря.
      Франц. Свет мой! Что мне для тебя сделать?..
      Она. Зачем спрашиваешь? Раскрой глаза... Мало ли дел? Любое - для меня...
      Франц. Что мне будет в награду?
      Она. Я... В твоих мыслях, чувствах, желаниях...
      Франц. Всегда ли так будет?
      Она. До последнего мгновения...
      "И в последнем листе - совершенство земли..."
      Нет, тетрадь в кожаном переплёте была честно возвращена ещё тогда, во время "дела фермера", в огнедышащем мае...
      Но в середине сентября - поразительно! - снова попала к Францу.
      Глава седьмая
      Родовое гнездо
      Осеннее утро выдалось прозрачным - как слеза младенца.
      - Фима! - прокричал в окно Бурханкин. - Идём скорее к Диане!..
      Игорь Максимильянович и сам не понимал, почему так сопротивляется визиту. Кратковременное майское знакомство чиркнуло по нему спичкой. Лучинка прогорела, ощущение вспышки - осталось...
      - Почему я должен этим заниматься? - возмущался Франц. - Кто я вам: плотник, кровельщик?.. У любого из местных - знаний и практики на порядок больше, чем у меня. Флигель по швам расползается - пусть она мастеровых наймёт. Только рады будут заработать. А я всего-навсего юрист. У меня своей работы - конь не валялся...
      Бурханкин не отставал:
      - Во-во-во, ей нужнее всего твой опыт. Дырку-то заделать, это... проще простого. Но надо же проверить вначале, что там. У тебя столько случаев было! Твой опыт...
      - Мой опыт бережёт меня от грубых ошибок, - перебил Франц, - именно потому, что я убежден: браться нужно за дело, в котором разбираешься. Или, по крайней мере, не можешь испортить.
      - Так она и просит: чтобы ты разобрался!
      - Во-первых, не ори. Я прекрасно слышу! Во-вторых, флигель и в мае на ладан дышал, там не разбираться надо, а разобрать: аккуратно, по брёвнышку, чтоб в один прекрасный момент на её голову не свалился. Разобрать и продать, как стройматериал... А в третьих, сказал же ясно: не пойду.
      - Просто, это... душа болит, - промямлил Бурханкин. - Третий день одно и то же: как вечер, начинает из угла дуть... А потом, это... Сыплется...
      - Вот пусть тогда уезжает!.. Откуда она вообще тут взялась на нашу голову?!..
      - Ну что ты злишься, Фима!.. Не может она оставить флигель в таком состоянии! Без неё же за ним, это... никто не присмотрит! Может, сходим, просто посмотрим - и всё! А ты просто подскажешь, к кому обратиться, а?
      Франц и сам бы не сказал, почему так раздражён:
      - У тебя всё "просто"! Русским языком ему говоришь, - нет, не понимает.
      - Я тоже, между прочим, не на немецком, - обиделся егерь.
      Франц глянул на него подозрительно.
      - С какой радости ты о ней так печёшься? Кто она тебе - родственница, приёмная дочь, внучатая племянница? Что, особый интерес?.. - И тут же пожалел о сказанном.
      Но вдовец Бурханкин лишь взглянул в ответ с укоризной. Что с него взять, говорил взгляд. На охоте - нормальный человек. И вообще, за прошедшее лето я, Бурханкин, не раз уже испробовал разноцветности его настроения, - объяснял взгляд.
      - Не любишь ты жизни, Фима, вот что!.. Вон Фомка твой - собака, а и то радуется, что живёт!
      Игорь Максимильянович вскипел быстро, как тефалевый чайник:
      - Знаешь что, шёл бы... к своей племяннице.
      - А может, вместе пойдём?.. - Егор Сергеевич опустил голову. Затоптался на одном месте, начал расковыривать дырку в засаленном ватнике. Поглядел Игорь Максимильянович сверху вниз на понурую макушку егеря и понял: придётся уступить!
      По дороге к Большому Дому Бурханкин суетливо успокаивал Франца:
      - Нет, ну ты погляди, красота-то кругом!.. Ну, где ты такое увидишь?! Ну скажи, скажи, разве не стоило перебраться сюда из райцентра? Хоть воздухом дышишь, даже если сидишь за своим телевизором, кнопки печатаешь, глаза портишь...
      - Сто раз тебе говорить, не телевизор это, а монитор, - свысока заметил Франц (который быстро поднаторел в общении с компьютером). - А "кнопки" я не печатаю, как ты выразился, а нажимаю! И прок, между прочим, есть кое-какой. Удобства организовал - раз!, титан поставил - два!, договорился провести отопление - три. Не всё сразу: курочка - по зёрнышку...
      Несмотря на показное недовольство, Франц наслаждался прогулкой. Пробитая крепкими снарядами грибов, расцвеченная рябиновым салютом, разрумяненная от листвы, - земная плоть, казалось, позабыла, что весь этот хрустящий карнавал - предвестник близкой смерти...
      "Нет, - думал Игорь Максимильянович, - даже после Пушкина описывать это не бессмысленно!.." - Он был заворожён нежными тоскливыми запахами... Околдован ажурной вязью веток, пылавших всеми оттенками осеннего пожара...
      И вдруг вспомнился ему служебный кабинет, картина Левитана... Осенний пейзаж выходил за раму, продолжаясь на белой стене оранжево-розоватыми облаками. Уборщица оправдывалась: мол, обрамленная в багет репродукция мешает отмывать следы дознания. А раз (они тогда из-за ангины Лизхен прервали отпуск и вернулись из Ялты парой дней раньше) на стене, как чьё-то безмолвное восклицание, алела пятерня. И это при его-то стремлению к порядку!
      *** Трещина
      Завидев Диану Яковлевну у крыльца флигеля, Франц открыто улыбнулся через весь двор: "Чего, дурак, упирался?..."
      Она задумчивым взглядом гладила кроны деревьев над пиками ограды, словно что искала. Сквозь растворившееся в очках солнце, узнала гостей.
      - Привели?.. Наконец! Здравствуйте, Игорь Максимильянович!..
      Франц вздрогнул, застегнул кожаный пиджак, огладил волнистые пряди над залысинами, подтянулся, подошёл, поздоровался.
      - Рад вам послужить, фрау Диана Яковлевна!
      "Фрау", будто испытывая, показала правую руку:
      - Игорь Максимильянович, вот посмотрите...
      Франц внезапно ощутил дразнящий аромат. Снизу поддержал протянутую ему ладонь, легко её пожал, поклонился, одновременно рассматривая.
      Было от чего прийти в недоумение.
      "Что за глупость? - подумал он. - При чём здесь мой профессионализм-то?.."
      На глубокой подробной дельте линий жизни смиренно лежали никчёмные мелочи: деревянная прищепка, перо от чернильной авторучки, грецкий орех и ладанка на шнурке серебряного плетения. Ладанок, подобных этой, ему прежде видеть не доводилось: натуральный шелк, правда, очень ветхий, и тончайшей ручной работы именная вышивка-вензель.
      - Ну, вы теперь - просто Али Баба! - иронически воскликнул Франц.
      Бурханкин укоризненно покачал головой: не люблю, мол, эти вот намеки мужик, баба... Лучше бы уж ты выругался! (Матерные выражения он прощал, хотя сам не употреблял.)
      Франц поинтересовался с ноткой иронии в голосе:
      - В какой же пещере Сим-Сима вы нашли эти сокровища?..
      - Обнаружила в стыке брёвен, - спокойно объяснила Диана Яковлевна. Почувствовала: из угла дует... Решила подлатать, а там... Сплошные щели. Дом сильно износился, я представить не могла - до какой степени.
      Игорь Максимильянович предположил:
      - Наверное, в стародавние времена тут жил какой-нибудь Плюшкин или Коробочка, раз всё по щелям прятал...
      - Да нет, вряд ли его можно так назвать... - Диана Яковлевна отняла руку, позвала за собой в дом. - Идёмте, как раз одну коробочку вам покажу. Не коробочка - целый чемодан!
      Франц остался на крыльце. Сел на нижнюю скрипучую ступеньку, не желая покидать праздничный двор, усыпанный яблоками.
      Франц. Да-да. Как вы всё это обнаружили, можете рассказать?
      Диана. Что ж, хотите "от печки" - пожалуйста.
      Вздернув на коленях узкие брюки, Диана Яковлевна присела рядом, плотнее запахнула поверх свитера стеганую безрукавку с большими накладными карманами, откуда выглянул знакомый кожаный переплёт.
      Игорю Максимильяновичу, похоже, начинала нравиться сцена...
      Бурханкин захотел было приземлиться тут же, с ними, на крыльце, да лишней ступеньки не нашлось. А подвинуться - Францу почему-то в голову не пришло.
      Бурханкин, конечно, не обиделся, в кои-то веки смотрел на Фиму сверху вниз:
      - Ну что ты, это... в самом деле?.. Я же тебе объяснил, наши дважды пытались ремонтировать, да у них чего-то не заладилось. Зазвать сюда народ не так-то просто. У них дел, это... - он перечеркнул горло ребром ладони: во!..
      Смерив егеря взглядом, Франц не удержался от просьбы:
      - Диана Яковлевна, вы уж сами, пожалуйста, изложите суть проблемы, будьте любезны. Я всё утро потратил, пытаясь добиться от Егор Сергеича внятного объяснения.
      Бурханкин почесал нос и скоренько пошел кликать Фомку. Пёс бегал где-то вне пределов видимости...
      Диана. После смерти прежнего хозяина Большой Дом пустовал.
      Франц. А как вы здесь оказались?..
      Диана (прервала его дирижёрским жестом). Да не в том дело!.. Я знала Ивана Павловича по рассказам. Он был актёром.
      Франц. Как фамилия?..
      Диана. Вы всё равно не слышали. Он недолго блистал на столичной сцене.
      Франц. А потом куда делся, чем занимался?
      Диана. Сидел... Точно не помню, сколько...
      Франц. За случайное слово?
      Диана (кивнула). Выйдя на свободу, на сцену не вернулся. Не объявился и жене с маленьким сыном, чтобы жизнь им не усложнять. Мой отец, его верный поклонник, переписал на артиста... (она указала на Большой Дом).
      Франц. Ваш отец тоже тут жил?
      Диана. Нет. Он с родителями - горожанин. Так здесь и не прижился. Помог деду с бабушкой новый дом возвести и уехал.
      Франц. Что их погнало в эту глухомань?
      Диана. Разве мало людей кочует с места на место в поисках лучшей жизни? Особенно, если "у руля" - новая власть, а тебе "не повезло" с биографией, но оставлять родину - не в правилах твоих предков...
      Франц (задетый за живое). А вы не могли бы мне пояснить, что считается Родиной: место, где ты родился, и которое причиняет массу неудобств, или то, куда неодолимо тянет, которое может стать тебе родным и где ты будешь достойно и счастливо...
      Диана. Игорь Максимильянович! Представления о достойной и счастливой жизни - у каждого свои. Кроме того, не обязательно ставить их в один ряд. Это же совершенно разные понятия.
      Бурханкин не утерпел: прервал поиски Фомки и тут же вмешался.
      - Ну да, ну да! Надо жить, где живёшь! Где родился, там и сгодился!...
      - То-то, я смотрю, как ты процветаешь от зарплаты до аванса, - Франц демонстративно поморщился, - даже на мыло никак не наскребёшь. Только штрафами и пробавляешься!..
      - А ты мне, это... глаза не коли! Я тебя штрафовал?..
      Франц вынужден был признать, что - нет. Но успокоиться не мог.
      - Да разве только в деньгах дело?.. Я постоянно должен чувствовать себя обязанным по отношению к тебе! А почему? Это же твоя работа!
      - Что ты мне должен? - поразился Бурханкин. - Ничего ты мне не должен!..
      - Давай не будем открывать дискуссию, - предложил Франц. - Диане Яковлевне это совсем не интересно. Вот её дед с бабушкой смогли приспособиться к здешней жизни, а отец - нет. Видимо, ему не хватало людей, общения, театров, транспорта, газет... Тебе, например, всего хватает?..
      - Я, это... Там Фомка... - И Бурханкин увильнул от продолжения разговора.
      Игорь Максимильянович вновь повернулся к Диане Яковлевне.
      Диана. Вы почти правы. Я не знаю: может, останься здесь, отец был бы счастливей... Но на мой взгляд, он прожил достойно, хотя очень неспокойно... Выучился, приобрёл множество друзей. Вскоре - смерть родителей... потом развод, потом новая семья... Вобщем, неважно... Мы ведь говорим о его друге.
      Франц. Да, давайте о прежнем владельце Большого Дома.
      Диана. Иван Павлович поселился в этом Богом забытом месте один. Развёл сад, охотился, делал мебель... Переписывался с моим отцом: узнавал, как живут близкие люди. Сын Ивана Павловича погиб уже взрослым. Жена не перенесла горя... Вскоре и сам Иван Павлович скончался... (Она помолчала.) Официальных наследников нет.
      Франц. Но разве вы не можете претендовать?..
      Диана. Претендовать?..
      По взгляду Дианы Яковлевны Франц сообразил, что глупость сморозил.
      Франц. Прошу прощения, и что?...
      Диана. Больше года я тут не появлялась. Так сложились обстоятельства. И вот выяснилось, что не так давно объявился покупатель. Для ремонта - в моё отсутствие воспользовался флигелем. Собственно, флигелем-то его неправильно называют. Он же старше нового дома почти вдвое - с того века стоит.
      Франц. Они и выглядят, как дед и внук...
      Диана. Превращая эти хоромы в охотничий гостиный двор, покупатель успел многое переделать, уж с чьего разрешения - не ведаю. Но сам почти никогда не приезжает. За лето от его имени несколько раз наведывался один местный житель, Тарас Григорьевич. (Усмехнулась своим мыслям.) Любознательный такой!..
      - Егор Сергеич, ты не знаешь случайно, что он здесь делал? - обратился Франц к Бурханкину, чьё настороженное присутствие обнаруживал лишь хруст листьев.
      Из-за ближайших кустов донеслось:
      - Он заместо завхоза при новом хозяине.
      Диана Яковлевна терпеливо переждала их диалог и продолжила.
      Диана. Флигель теперь в некоторых местах больше похож на рыбацкий невод. Жить тут сложно... Но всё ещё поправимо.
      "Что, у нашей фрау постоянной крыши над головой нет?..." - подумал Игорь Максимильянович.
      Франц. Да зачем вам?.. Лишние хлопоты и одни затраты!..
      Диана. Отец любил его. Бывал здесь редко, но чего только мне о нём не рассказывал!.. Старый дом многих приютил, многим помог - достойную жизнь прожил...
      Франц (обреченно вздохнул, искоса поглядывая на хозяйку флигеля). Что ж делать, старость - не радость!
      Диана. Смотря какая... Помните, я подкинула областному краеведческому музею идею: сделать во флигеле музей Охоты?.. (Франц кивнул.) Потому и жила всё лето, чтобы его тут не растащили на "запчасти", пока не примут окончательного решения. До сих пор думают.
      Франц (уверенно). И думать будут, пока флигель окончательно не развалится. А на носу холода!.. Не боитесь одна, зимой, в глуши?
      Диана. Ничего, мне - в самый раз.
      Игорь Максимильянович опять попытался заглянуть за стёкла очков.
      "Странная фрау! Хотя, чего ж тут странного: музейный работник. Благими намереньями... Предложила на свою голову, теперь жалеет, но не признаётся."
      Диана. Бояться здесь некого, да и некогда: только-только всё успеть.
      Игорь Максимильянович не понял, что она хочет успеть. Но не подал вида, а высказал свои соображения.
      Франц. Понятно! Воды натаскать, печь затопить... обед, посуда, дрова, экспонаты... День да ночь - сутки прочь! Справитесь в одиночку? Всё ведь с лета не заготовишь...
      Диана. Человек никогда не бывает один!..
      Хозяйка задумчиво положила найденные мелочи в левый карман безрукавки. Из другого - по-прежнему вытарчивал кожаный переплёт. Она встала и, упруго оттягивая носки, не скрипнув ни одной дощечкой, спустилась на землю.
      "Что ей проку в этой развалюхе? - пронеслось в голове Франца. - Ясно же - бывшая балерина!.. Точно - жить негде!"
      Диана. Летом я была не одна, здесь находился мой большой друг. Три месяца мы провели, как в раю.
      "Ого! - подумал Франц. - Лихо! И так спокойно об этом говорит. Сколько же ей?.."
      Ощущение театральности исчезло.
      - За это время не случилось никаких происшествий, если не считать нормальных человеческих шишек и царапин у Гошки... - Глаза Дианы Яковлевны наконец-то улыбались.
      "Так это она мальчишку пасла, - Франц наконец-то понял жизненный статус дамы и успокоился: - всего-навсего няня!".
      Хозяйка, взглянув в упор, строго оборвала (себя, или его гадания?):
      - Не о том... Итак, флигель ожил, мы с ним слегка подремонтировали друг друга и до осени чувствовали себя прекрасно.
      Ну, это как раз Игорь Максимильянович легко понял: с вещами у него тоже иной раз устанавливались неподвластные разумению взаимоотношения.
      Взять, к примеру, холодильник... Наглый прибор вёл себя безобразно. Чем хозяин только его ни усмирял - неделю поёт, потом двое суток орёт, затем хрипло агонизирует и смолкает (порядок исполнения может быть и другим). Или зеркало, что осталось висеть в квартире: плохое у него настроение - такое покажет, близко не подходи! А изредка Франц себе в нём даже нравился, хоть франтом не был.
      Диана Яковлевна тем временем говорила:
      - И пока искала мастеров, ваш знакомый, Тарас Григорьевич, даже не намекнул о помощи, лишь жизнью моей интересовался. А я вот этот "урожай" собрала.
      Франц нетерпеливо перебил:
      - Скажите, что вас тогда смущает? Вы же сами объяснили: летом тут жил ребёнок. Дети - это ведь всегда маленькие плюшкины! Знаете, моя дочь прятала свои секреты в самых неожиданных местах! Один раз закатала в клубок кольцо жены. Пока самой стыдно не стало, так никто и не...
      Игорь Максимильянович прикусил язык: обычно он старался избегать семейных разговоров. Даже с Бурханкиным не делился прошлым - особенно теперь, когда егерь тоже стал одинок.
      Диана Яковлевна спокойно возразила:
      - Во-первых, я умею отличить детские секреты от взрослых, поверьте! И Франц почему-то сразу поверил. - А во-вторых, я точно знаю, что пришла пора их, эти чьи-то старые секреты, раскрыть.
      Францу показалось, она сказала гораздо меньше, чем могла бы...
      "Ну, что, Игорёша, - раздумывал Франц, - сунешь свой нос в трещины дома?.. Ринулся же в прошлый раз, очертя голову... Сдурел тогда от жары... И где гарантии, что не попадешь в очередную переделку?.."
      - Идемте, наконец, в дом. Посм?трите остальное, - настойчиво повторила приглашение Диана Яковлевна.
      Будто гриб из под земли - возник Бурханкин и бодро протянул руку к скобе.
      - Ну, всё выяснили?..
      - Нет, только начали, - хмуро ответил Франц, поднимаясь.
      По всему - его опять вовлекали в какое-то расследование.
      *** Падение флигеля
      Затеи Бурханкина были необходимы Игорю Максимильяновичу, как ветер мельнице Дон Кихота. Мысленно он уже троекратно отправил Бурханкина к бабушке нечистого.
      Егор Сергеевич почувствовал, сник, начал вилять.
      - А Фомка не появился?.. Я, это... все кусты обшарил, вкруг двора всё облазил, даже в подклеть Большого Дома заглянул! Что-то, это... нет его нигде.
      - Не надо нас с Фомкой опекать! За Волчком своим следи! - грозно прошипел охотник.
      Конечно, он сдвинул егеря на малюсеньком крыльце флигеля - с самыми лучшими намерениями: всего лишь хотел открыть дверь перед дамой. Но дама-то была на сегодняшний день хозяйкой: Диана Яковлевна тоже посторонилась, чтобы по всем канонам первыми в дом вошли гости.
      Возникла небольшая толчея. Хлипкие перила со стороны Франца выломились наружу, столбы затанцевали, крыша над козырьком стала им аплодировать. Бурханкин скатился вниз по ступеням, Франц спрыгнул вбок. На развеселившемся крыльце осталась лишь Диана Яковлевна.
      Пока Бурханкин отряхивался да озирался, Франц безуспешно пытался подняться. Приземлился он крайне неудачно: правая нога попала на обломок перил и подвернулась, Игорь Максимильянович ощутил внутри сустава сочный хруст. После этого - на ногу было невозможно ступить.
      Фомка издали почуял неладное, тут же примчался и теперь тыкался розовой кляксой на носу то в глаз, то в ухо хозяина: советовал, что лучше встать с четверенек. Столь унизительная поза не устраивала Франца. Опираясь на своевременное плечо Бурханкина, он выпрямился.
      - Оставайтесь там, - послышался встревоженный голос.
      "Решила не смущать", - с невольной благодарностью подумал Франц, увидев пустое крыльцо. Он заглянул в кухоньку-веранду. Там повсюду - на полу, столе и подоконниках - были расстелены газеты. На газетах сушились чищенные ломтиками яблоки, навевая ароматы и тайные мысли. Дианы Яковлевны видно не было. "Откуда она только что говорила?"
      Фомка забежал без приглашения, успел по-свойски обследовать углы и с тихим поскуливанием бросился вон. Франц вновь разозлился: "Начинается!"
      - Не знаю, Вилли, с какой целью ты меня сюда зазвал... - устроил он очередной выговор Бурханкину. - Я теперь же собираюсь домой. Будь любезен, обеспечь мне транспорт!..
      - Но, Фима, мы же ещё ничего не сделали!
      - Никто меня не убедит в ошибочности моей прежней версии! Разве не видишь: тут без хорошего плотника не обойтись. И хватит спорить, - оборвал он возникшее у егеря возражение. - По-моему, мы уже добились замечательных результатов. - Для убедительности Франц приподнял правую штанину.
      На голеностопном суставе - как при ускоренной съёмке, вызревал лиловый баклажан.
      - Я сейчас... Я Михалыча... - сразу заторопился Егор Сергеевич.
      Игорь Максимильянович поморщился:
      - В райцентр потащишься? Нет, я скорее сам доползу. Не загорать же мне тут до сумерек.
      - А если Орлика приведу, верхом сможешь?..
      Франц кивнул. Бурханкина как грозой смыло, даже треснуло вослед где-то изнутри флигеля.
      Диана Яковлевна, по счастью, успела выйти наружу, что и спасло её от удара рухнувшей прямо за спиной перекладины.
      Хозяйка невозмутимо стряхнула с головы щепки и крикнула Францу:
      - Не стойте здесь! Сейчас будет опасно!
      Куда уж опаснее. Ветхий дом зашатался, вздохнул и начал оседать, осыпаться - как мгновенно истлевшее полено.
      Через полчаса всадник Бурханкин издали увидел руины, увенчанные кривой крышей. Егерь охнул, всплеснул короткопалыми ручками, присел, всматриваясь в обломки, беспорядочно заметался с места на место, дёрнул Орлика за узду, пригнул голову коня почти к земле - может, надеялся - тот разглядит больше него.
      - Что же это здесь?.. Как же это?.. Это что ж такое?.. Где же все?.. Фомушка!.. Фима!.. Диана!..
      Отчаявшись докричаться сквозь обломки, повесил голову, сел прямо на землю, обнял колени, то и дело отпихивая теплую конскую морду и тихо причитая:
      - Фомушка!.. Фима!.. Диана!.. Где же все?..
      Пока Бурханкин стонал у развалин флигеля, "все" - то есть Диана Яковлевна и Франц - в эти минуты медленно, шаг за шагом, двигались по направлению к Дому Фермера. Фомка - в авангарде. Будь его воля, он, как обычно, убежал бы далеко вперёд, а потом поджидал хозяина. Но поклажа заставляла пса шествовать чинно: ему поручили нести коробку из под какого-то товара. Коробка, хотя и лёгкая и даже с пластмассовой ручкой, но для носки оказалась неудобная по габаритам: размером с "дипломат".
      Франц тоже испытывал чувство неудобства. Он совсем "забыл" сказать Диане Яковлевне, что отправил егеря за Орликом. "Недоумевая", куда же мог деться Бурханкин, он с радостью принял её предложение проводить его до дома. Но Игорь Максимильянович явно переоценил свои силы и - тащился теперь чуть ли не верхом на хозяйке аварийного флигеля.
      - Вы стали свидетелем исторического момента: погибло моё "родовое гнездо", - шутила Диана Яковлевна, удобно выбирая путь.
      - Как же вы?.. - спросил вдруг Франц. - Что теперь будете делать?
      Диана Яковлевна звонко рассмеялась, когда неожиданно для себя он предложил ей на выбор свою двухкомнатную квартиру или Дом фермера.
      - Не хотите в райцентре, - почти обиделся Игорь Максимильянович, - мы с Вилли, то есть с Егор Сергеичем, у него в сторожке поживём, а вы...
      - Что?.. Спасибо, конечно, но есть у меня кров над головой. Я вообще пока не совсем понимаю, зачем столько времени здесь находилась. Наверное, было нужно... Вот вы - истинный горожанин, да ещё с такой профессией, предполагали вы, что будете жить в собственном доме вдали от людей?
      "Ну, Вилли, язык - как вентилятор!" - подумал Франц: он-то сам не упоминал, что унаследовал Дом фермера. Игоря Максимильяновича странно взволновала невозмутимость дамы.
      - Вы зря отказываетесь. Вам же придётся теперь искать новую летнюю резиденцию...
      Диана Яковлевна обвела его мимо кучи валежника и закрыла тему:
      - Это пусть вас не волнует.
      - А где будет отдыхать ваш маленький приятель?.. А затея с музеем?.. почему-то настаивал Франц. - Канет в Лету?..
      - Сдаётся мне, в области только рады будут, что вопрос сам собой разрешился...
      Диана Яковлевна остановилась, развела маленькими руками, будто целый мир охватила.
      Франц, позабыв о лодыжке, неудачно ступил, отдёрнул от земли будто током пробитую ногу. Застыв в позе цапли, оперся на хрупкое плечо с удвоенной силой.
      Чтобы развеять неловкость, через закушенную губу пошутил:
      - Битый небитого везёт. Дом свалился на вас, а теперь вам же приходится... Тут - если моим нормальным шагом - минут двадцать, а мы почти час бредём!..
      Диана Яковлевна даже не прогнулась под нажимом жилистой руки.
      - Ничего страшного! Лучше взгляните, в городе мало где такое увидишь...
      Он поразился: свалившиеся на неё вместе с избёнкой проблемы явно не мешали непостижимой фрау общаться с осенью. Но Франц невольно опять залюбовался.
      Премьера бабьего лета, отрепетированная веками, покоряла без всяких усилий. Акварельные переливы от бледно-песочного - к свекольному, дрожащая тишина, лишь шепот шагов - шелестящее эхо умирающих листьев, оранжевая дымка на ветвях деревьев и тут - фанфары - радостные лучи сквозь облака!
      И вдруг... ему стало неспокойно... Растревожил багряный полумрак в кронах... Ослепили яростные лучи сквозь рваные раны листвы... Набатом стукнуло в глаза и виски... Алые облака поплыли над кровоточащим лесом...
      Оглушённый Франц перевёл обожжённые глаза на Диану Яковлевну, с трудом увидел её в центре пылающих кругов.
      Диана (нарушила молчание). Какая тишина... И воздух дрожит! Даже страшновато...
      Он постарался вернуться на грешную землю.
      Франц. И всё же - куда вы теперь?..
      Диана. Вот доведу вас, там посмотрим. Вон бревно. Хотите передохнуть?..
      Сели.
      Франц. Да ведь там, в завале, наверно, все ваши деньги остались?.. (Диана Яковлевна побренчала мелочью в кармане. Он покровительственно спросил) На дорогу-то хватит?..
      Они продолжили шествие и очень скоро вышли к подножию холма, где возвышался небольшой Дом Фермера с огромной усадьбой.
      Франц (по-мальчишески расхвастался). Мой гонорар!.. Надо ли говорить, как я был тогда поражён! Вам кто-нибудь из малознакомых людей хоть разочек отдавал свой дом?.. Хотя, ваш отец, вы говорили...
      Диана (оценила гонорар). Хорош!
      Франц (со скромной гордостью). За четыре месяца я благоустроил его максимально. У меня уж точно ничего из углов не выпадает.
      Скорее всего, он всё же надеялся уговорить её погостить.
      *** Незначительные мелочи
      Франц ещё раз окинул взглядом свои теперешние владения, обратил внимание, что у пугала, как обычно, покосилась эмалированная голова.
      Франц. У вас у самой - частный дом?
      Диана. Квартира. Не в этих краях.
      Франц. А чем вы вообще занимаетесь?
      Диана. Живу!
      Видно, Игорь Максимильянович перегнул со своим любопытством: голос Дианы Яковлевны - из топлёного молока превратился в черный кофе без сахара.
      Франц опять неудачно ступил, но "Ой!" - не воскликнул. Мужественно сдержался. Достойный манёвр!
      Это, естественно, не прошло незамеченным.
      Диана. Сильно болит?.. Ничего, осталась пара шагов. Сейчас бы лёд приложить.
      Франц (промычал). Не беспокойтесь.
      Он не просто переводил дух перед последним марш-броском через двор: замедляя шаги, он безотчётно отдалял момент, когда с хрупким надёжным плечом придётся расстаться.
      И вот Франц уже в кресле с уложенной на табурет больной ногой, и вот уже забрал из зубов Фомки поклажу, протёр обслюнявленную пластмассовую ручку, вытянул три хитроумных картонных язычка-запора.
      Итак, Игорь Максимильянович открыл крышку.
      В коробке лежали два неестественно больших цветка. Рядом - придушенный шнуром серебряного плетения тугой кисет в капельках тусклого бисера. Узел, что стянул горловину мешочка, никак не распутывался, крепко хранил секрет содержимого. На длинном конце шнура болтался непонятный предмет: литой чугунный женский профиль в капоре. Вещь явно не современная, как и кисет. Франц долго ломал голову, что бы это могло быть. Задумавшись, вздрогнул от тактично-холодного прикосновения - Диана Яковлевна приложила к лодыжке ледяную грелку.
      Диана. Я поначалу не сразу вспомнила: это крышка от настольной чернильницы...
      Франц. Сегодняшние мелочи, они так в завале и остались?
      Хозяйка рухнувшего флигеля сунула руку в карман куртки, пошарила, вытащила зажатые в кулак - деревянную прищепку, грецкий орех, перо от чернильной авторучки и ладанку на серебряном шнурке...
      Диана. Я как раз хотела положить их в коробку, когда дом начал падать.
      Франц. Счастье, что успели!..
      Диана. Ну, вы ведь всё равно уже их видели.
      Франц. Да нет, я не об этом мусоре, я - о вас...
      Диана. Любой мусор имеет свою цену. Вы просто не дали себе труд рассмотреть внимательнее.
      Франц (с досадой). Где, вы говорите, взяли коробку?
      Диана. Нашла у себя на чердаке. Ещё летом. Потом она куда-то делась.
      Франц (начал демонстративно сравнивать кисет и его уменьшенную копию ладанку). Можно развязать?
      Диана. Конечно. Зачем же мы их спасали?!
      Франц так и этак пытался распутать узлы - не получалось. Картонный чемодан упал с колен, содержимое вывалилось на дощатый пол. Игорь Максимильянович ошибся: то, что он при беглом взгляде принял за давным-давно высохшие цветы, были тряпки. Но тёмные, заскорузлые, ломкие...
      Эта, шелковая, похожая на хризантему, скорее всего, жабо от рубашки. Другая - гвоздика - когда-то белый кружевной воротник. Всего две, а страшненькие, в бурых пятнах... От них за версту несло давней бедой. Крыжовенные глаза Франца потемнели до изумрудного: вот что было ему интересно по-настоящему. Это не какие-то бесполезные мелочи!..
      Франц. Чьё это?
      Диана. Думаю, принадлежало покойному Ивану Павловичу.
      Франц. Вы же сказали, что коробка пропала. Как же она оказалась...
      Диана. Вчера я обнаружила её вместе с Егором Сергеевичем в Большом Доме.
      Франц. Зачем это... он что, прятался там?..
      Диана (удивилась и рассмеялась). Нет же, от кого ему прятаться!.. Мы пили чай, когда вдруг в Большом Доме наверху загорелся свет. А Тарас Григорьевич, я знаю, отсутствовал в связи с протезированием глаза. Вот и подумала, что объявился нынешний хозяин. Решила познакомиться: всё-таки соседи. А егеря попросила меня сопровождать. И что удивительно, в Большом Доме никого не было, но зато мы нашли коробку.
      Франц (почти спел). Так-та-ак...
      Своей демонстративной заинтересованностью Игорь Максимильянович пытался скрыть, что неловким движением разорвал шнур и литая женская головка упала в коробку, свободная от кисета. Он незаметно запихнул её под тряпки, а обрывок шнура спрятал в карман.
      Вскоре прискакал взволнованный Бурханкин. Диана Яковлевна ушла. Егерь проводил её до автобусной станции. Тайны остались неразгаданными.
      К моменту возвращения Бурханкина Франц уже знал, как будет действовать: никак. Единственное, что он сделал - порекомендовал Егору Сергеевичу отнести коробку обратно на чердак Большого Дома. Решение вызрело вместе с усилившейся болью в ноге и внезапной злостью на отъезд таинственной фрау.
      Бурханкин робко поинтересовался:
      - Фима, а ты разве не хочешь что-нибудь узнать?..
      Вот тут Игорь Максимильянович сорвался, устроил ему нагоняй - почти в тех же, что утром, только в ещё более крепких выражениях.
      Общий смысл таков:
      - Мало я тебе летом разузнал? Недостаточно приключений?! Я не состою в комиссии по реабилитации, не занимаюсь поисками наследников. И уж тем более - я вам не искусствовед, не историк, и не музейный работник!
      - Но, Фима, ты разве, это... не мог бы...
      - Мог бы, но не буду! - подтвердил Франц решительным кивком. - Да с какой стати я должен заниматься каким-то хламом? Сам ищи тех, кто будет счастлив получить эти "сокровища".
      Отводя душу, он по очереди ткнул длинным пальцем в кисет и ладанку...
      Узлы теперь можно было не развязывать. Через образовавшиеся дырки - из кисета осьминожьими щупальцами выглянули кривые деревянные сучочки, упакованные в золу, а из ладанки на половик выпал сложенный до размера марки листик в сизую линейку...
      - Блеск!.. - обрадовался Франц, швыряя оба мешочка в коробку. - Не хочешь вернуть клад на место - езжай в город, тащи в музей... Как я могу взять на себя ответственность? Ещё обвинят в соучастии в краже.
      Бурханкин наконец-то надулся. Он щепоткой собрал всё до золинки, как золотой песок, всыпал обратно в кисет, закрыл коробку, взял её подмышку и ушёл с видом: навсегда.
      Франц, нервно поглаживая присмиревшего Фомку, кричал вслед:
      - Не забудь по дороге навестить своего Хорошенького дружка: поведай капитану и его уважаемой супруге, как шарил в чужом доме... И больше не таскай меня по своим Дианам!.. - Разгорячился, развозмущался, разорался...
      Забыл даже, что не кинул в коробку деревянную прищепку, обрывок серебряного шнура, грецкий орех, перо от чернильной авторучки...
      Где же ваша хвалёная выдержка, Игорь Максимильянович? Где ваше воспитание, ваше любопытство, ваше чутьё, в конце концов?.. И так и не подняли с пола листочек в сизую линейку!
      Но, он вспомнил. Кряхтя и кривясь, встал на четвереньки, невзирая на вывих лодыжки. Когда поднимал листик, его ждала награда: Франц выудил из-под буфета замечательную тетрадь Дианы Яковлевны. Наверное, обронила, ухаживая за его ногой. А он нашёл, нашёл ведь: по запаху - уже знакомому, стойкому, манящему аромату её духов.
      Ухмыльнулся довольный, пролистал, натолкнулся на одну из последних фраз: "Обмотан опытом - как мумия повязками..."
      Теперь он постоянно перечитывал строчки, не предназначенные для чужих глаз... Ругал себя, на чём свет стоит, но ничего не мог поделать.
      В эти моменты Франц был похож на диковинную птицу. Взбудораженные интригующим ароматом тетради, трепетали крылья ноздрей. Жилистые руки сами собой тянулись к "Запискам на рассвете". Длинные пальцы произвольно перелистывали страницы, будто гадали. Выпуклые глаза искали там ответы на вопросы, стоявшие перед ним всю его бесконечную, до самых краёв наполненную одиночеством жизнь.
      А Бурханкин тогда надолго обиделся. Он решил наказать товарища по охоте: сразу же привёз Францу-инвалиду из больницы доктора Рубина, - нога ведь пострадала. И потом навещал всего раза по три в неделю. Выкладывал из рюкзачка продукты, брал Фомку на выгул: убегал от распиравшего его желания поговорить с Францем.
      В общем - так намучился, что к зиме помирились.
      Как раз у Франца нога прошла. Правда, ныла иногда, оповещая о непогоде.
      Игорь Максимильянович даже тросточку завёл (впрочем, больше - для вида), но зато старинную, с резным набалдашником, красивую такую: Бурханкин приволок её из "того самого дома". И охотничий сезон прошёл мимо Франца.
      Глава восьмая
      Сказка про Волка
      Студёный январь вдруг нежданно порадовал ослаблением холодов.
      О нынешнем приезде гостей в Большой Дом на воскресные дни Франц уже знал. Бурханкин вчера наконец-то примчался к нему на лыжах, прервал его занятие домашним хозяйством и взахлёб описывал свои впечатления.
      В пятницу завхоз Тарас Григорьевич не суетился, хотя с утра нужно было переделать чертову уйму дел: разгрузить завезённый уголь для мини-котельной, полностью протопить дом, расчистить от снега подъездную аллею. А Тарас Григорьевич берёг здоровье!
      Поэтому, выдернув из уха длинный волос, он воткнул наушники плеера, вальяжно раскинулся в кресле, закинул ноги крест-накрест на низкий подоконник и уставился через тёмные очки в ясное морозное утро.
      Никто не нарушал его уединения - ни беспокойный егерь, ни степенная повариха, нанятая хозяином Большого дома из ресторана "Охотный" на несколько дней.
      Солнце дотянулось лучом до левой ноздри, игриво защекотало, Тарас Григорьевич чихнул, один наушник выпал.
      - ...Теперь дуить, - оказывается монотонно выговаривал в это время голос поварихи, изрядно поднадоевший завхозу ещё за четверг.
      - Дуся, я не виноват. Что я могу один? Это же не дом, а барак! - уныло забубнил он.
      - Интересно, где вы, Тарас Григорич, видели такие бараки?! возмутилась Евдокия Михайловна. - Это же не дом - терем!
      Чем строже становился её взгляд, тем Тарас Григорьевич становился веселее (может, представил вместо неё - наэлектризованную девицу из наушника?).
      - Ну ладно, поглядим, что можно сделать, - смилостивился завхоз.
      Евдокия Михайловна терпеливо настраивала его на работу, смягчая укоризну округлостью речи:
      - Сколько, вы сказали, их приедить?
      - Четверо. Или пятеро, - уклончиво ответил завхоз. - Не помню точно. Во всяком случае, Виталий Олегович распорядился, чтобы все комнаты...
      - Хозяйскую спальню я подготовила. Нижние гостевые - убрала. Мне осталося печь на кухне протопить - стряпать пора. Дымоход в порядке, я проверяла... Она и залу как раз получше обогреить, а заодно в спальни тепло пойдёть. А то с вашими новомодными отоплениями, вон - пар изо рта.
      Тарас Григорьевич деловито распорядился:
      - Да! Дров я принесу. Займись печкой.
      - Спасибо и на этом. - Евдокия Михайловна на миг задумалась: - Раньше бы их во флигеле разместили... Сани бы надо на всякий случай. На машине не проедуть... Ладно, Егора спрошу. Он всё одно обещал днём быть, поглядеть, как тут что.
      - Зачем это? - ревниво обернулся завхоз, будто покушались на его должность.
      - А кто мне поможет продукты привезти?..
      Тарас Григорьевич сразу успокоился:
      - Ну не я же опять?.. На мне и так вся котельная!
      - Да-да, - согласилась Евдокия Михайловна, - главное - еда и тепло. Ну ладно, так пошла я...
      Бурханкин в пять часов дня встретил гостей на автобусной станции райцентра. Привёз их туда сам хозяин Большого Дома и, когда музыкальную аппаратуру перетащили из его багажника в сани, снова сел за руль, сказав, что будет позже: у него есть ещё какие-то дела.
      До Большого Дома ехали шумно, с песнями, прибаутками. Что ж, с городскими случается: в первозданную зиму попадают редко. И Орлик справился играючи, словно не поклажу тащил, а на зелёном лугу резвился. Двое музыкантов, расшалившись, спихнули третьего в отменно скрипучий снег - так сани чуть не уехали без пассажира. Бурханкин с трудом удержал коня, когда потерю втаскивали обратно.
      Вобщем, молодежь веселилась вовсю.
      Собственно, не такая уж и молодежь: старшему - Петру - было около сорока. Чуть меньше - Георгию. По-настоящему молод был третий - Васька.
      - Щас! Немного осталось, - пообещал пассажирам егерь, будто они изнывали от тоски.
      Свалившись с саней, заполонили весь двор гиканьем, визгом, уханьем.
      Зря завхоз боялся: им всё очень даже понравилось. И живописные руины флигеля почти у самых ворот, и огромная площадь двора, и сам Большой Дом о семнадцати венцах и восьми окнах, и крутое крыльцо в десять ступенек, переходящее в открытую террасу.
      Особенно понравилось, что некому ругать их за лужи от сапог, если не считать Бурханкина. (А блюститель чистоты из него, по его собственным словам, что из бобра лодка!) Тем более, что егерь пошёл устраивать Орлика. Младший гость запросился с ним, но Бурханкин засмущался: без капюшона тот оказался девушкой. А егерь-то в дороге, тоже его Васей называл.
      Уютная повариха в фартуке, приветливо встретила музыкантов, извинилась, что в огромных сумеречных сенях коптили всего три керосинки ("энергию-то вечером отключають"), показала, где раздеться, где спальни...
      Комнаты распределили по справедливости. Василисе досталась самая маленькая, и оттуда понеслось восторженное аханье: её спальня оказалась украшена руками местных умельцев.
      Евдокия Михайловна с улыбкой наблюдала реакцию гостьи:
      - Это от прежнего владельца осталося. Вы ещё залу не видели!..
      Собравшихся на ужин музыкантов действительно поразило самодельное убранство большой столовой. Корни и ветви деревьев поднимались с полу, свисали со стен, топырились в стороны, создавая иллюзию поляны в лесной чащобе. Стулья и кресла удобно и коварно подставляли свои яблонево-орехово-берёзовые изгибы под человека. Из таких сидений не хотелось вылезать. Под такими светильниками хотелось читать или думать всё тёмное, бесконечное время зимних суток.
      Евдокия Михайловна заждалась музыкантов к столу.
      Надо сказать, поварихой она была отменной. Франц, например, приходил обедать в ресторан "Охотный" не из-за красоты интерьера (чванливо и подобострастно претендующего на столичный шик), а исключительно ради её стряпни. Однажды не поленился лично заглянуть на кухню, поблагодарить за пельмени: такие аппетитные, похожие на их исполнительницу, а уж ровные да красивые - будто с конвейера сошли. (Как она была польщена, получив столько комплиментов сразу!.. Конечно же, с удовольствием помогла "законнику" отпраздновать новоселье в Доме Фермера...)
      Теперь Евдокия Михайловна лично доставила в Большой Дом кучу заморских продуктов, живописно расставила на столе закуски. ("Великое ли дело, кресла да скамейки!.. Вот - зрелище!") Она заставила гостей хотя бы понемногу отведать всего.
      Но те ели вяло. Василиса, например, оставила еду почти нетронутой: худела. Гостеприимная повариха, поджав губы, выставила последний аргумент бутылку коньяка... Не помогло.
      Девушка отставила тарелку и вскочила:
      - Спасибо, Евдокия Михайловна! Очень всё вкусно! Гонза, вы уж с Петром без меня. Я - к себе, вещи разберу.
      Прихватив коньяк, мужчины тоже уединились в своей комнате.
      Тогда Евдокия Михайловна поставила томиться на печь чугунок гречневой каши, чтоб не простыла к завтраку, и удаляясь, уже составила план мести: "Никаких деликатесов! Ни английской ветчины, ни красной икры, ни голландского сыра. Пусть едят наши охотничьи колбаски. Надо будет им готовить самое простое: на завтрак, к примеру - тыквенная каша, к обеду грибной суп, или уха. Да, не забыть позаботиться, чтобы назавтра к ужину из ресторана доставили кабаньи антрекоты и лосятину для рагу. "Птичье молоко" домой унесу - своим. Эти обойдуться! Им к чаю можно обыкновенные пирожки с вишней и черникой. Ну, может, ещё печенье спеку, подам с орехами - всё!.."
      *** Гости Большого Дома
      Васька-Василиса тихонько поднялась вверх по безмолвной лестнице.
      Тёмный пустынный дом манил неизведанностью... Но обследовать второй этаж не допустила повариха:
      - Там хозяйский кабинет, спальня... И вообще, пока не прибрано.
      - Да я не зайду в комнаты. Я просто, одним глазком...
      Евдокия Михайловна стояла, как крепость.
      - Там сыр?, холодн?.
      - Мне можно, я в куртке, - не слушала Василиса возражений.
      - Еще ногу подвернёте в темноте, - не уступала та, обиженная на аппетит девушки. - Дел у меня много - с вами тут ходить. Хозяин приедить сам и покажить! Ступайте к себе.
      Васька сделала вид, что послушалась. Спустилась, постучала к музыкантам, вошла.
      Разомлев от сытости, воздуха и спиртного, они валялись поверх одеял на кроватях с высокими изголовьями, допивали коньяк и лениво курили.
      - Белый, Гонза, вы с ума сошли?.. - воскликнула Василиса.
      Пётр, которого она назвала "Белый" - плотный, серебристый от макушки до замка бороды вокруг весёлого рта, с живым невинным взглядом юного хулигана - тут же сел.
      Георгий - гладкий длинноволосый смуглый красавец, многократно выкупанный в лучах "кварца", - даже не шелохнулся. При взгляде на его искусственный загар и повадки Героя, невольно возникало: "Гонза-бронза".
      - Форточку бы открыли, деятели! - возмутилась Василиса. Встав коленом на еле тёплую батарею, она впустила ледяной поток. - В деревянных домах даже алкаши на крыльце курят.
      Седой перегнулся через крутой живот к гитарному футляру на столе, достал золотистую тёплую шестиструнку. Молниеносно промчался по грифу короткими тугими пальцами, едва прикасаясь.
      Заметил, чуть заикаясь:
      - Не б-боишься завтра б-без "фанеры", Васька?..
      Певунья моментально парировала шутливый удар, взяла высокую звонкую ноту - будто летний день пробудила.
      Гонза-бронза положил горящую сигарету на край стола, взял другую гитару.
      Предложил:
      - Ну что, Пётр, ударим по акустике?
      - Только не здесь, - скомандовала Василиса. - Марш отсюда в чащу, Горынычи, вулканы!
      Добыв на кухне пустую консервную банку вместо пепельницы, они удобно расположились в столовой.
      Гонза повернулся к девушке.
      - Заказывайте, мадам!
      Василиса плюхнулась в широченное кресло, похожее на осьминога.
      - П-прикажете что-нибудь со свечами? Романс? - затеребил струны Пётр: - Может, распоёшься вначале?
      - Не, я так... - томно откликнулась Василиса. - Поворожу чуть-чуть...
      Она уже сидела неподвижно, прикрыв глаза. Она уже что-то строила, молча вслушивалась в гитарный перебор Петра.
      Её внутреннее напряжение не было заметным. Едва дрогнул, затрепетал тонкий указательный палец правой руки. Подняв с любопытством зверька опаловый ноготь, палец плавно качнулся из стороны в сторону, будто задавая Василисе медленный темп баллады.
      И - полился речитатив под произвольные звуки гитары...
      - Однажды царевич Иван заблудился в коварстве...
      Он плакал: "Всё - ложь и обман!
      Не бывать мне на царстве!"
      Но вдруг прозвучало из тьмы:
      "Я послушен приказу!"
      То Волк зарычал ему: "Мы
      вместе - словно два глаза!"
      Василиса запрокинула голову, на лице гримаса: то ли смех, то ли боль, - выражение плясало и менялось, как огонь в дровах. Строчки рождались на лету.
      - Из лапы он вычистил лёд
      и напомнил о главном:
      "Гляди, не забудь этот взлёт,
      когда станешь Державным..."
      Опустила лицо, снова вскинула, тряхнув тёмной гривой, секунду молчала и... внезапно оборвала свою импровизацию задиристым танцевальным:
      - That's bad! Е-ее-е!..
      Гонза отреагировал в ритм, четырежды ударив по струнам.
      Седой Пётр ответил виртуозным пассажем.
      Вторая гитара повторила с вариацией, с перебором, и - что тут началось!.. Один заводит, другой развивает, потом меняются местами, но - не отходя от главной темы.
      А Васька всё это время вопила, как сумасшедшая:
      - Он открыл мне объятья
      И разорвано платье...
      Погибай, вдохновенье!
      Как найти утешенье?
      Нету мне утешенья!
      Где моё вдохновенье?!..
      Гонза ещё громче заорал:
      - Это же - классный припев! Может выйти - потрясающий шлягер! Давай, Васька, вместо той тягомотины вжарь пару ритмичных строчек для запева и забивай припев до бесконечности!..
      "А что было с волком дальше?.."
      Певунья даже не сразу поняла, кто это спросил. В угаре сумасшедших аккордов, в полутьме зала музыканты не углядели, что к ним давно уже вернулся их возничий Бурханкин, топтался у входа и честно ждал продолжения сказки.
      Василиса не успела ему ответить. Появился завхоз Тарас Григорьевич с ведром угля: по делу пришёл!..
      "Смотритель дворца" приветствовал честную компанию. Невидимый взгляд остановился на Ваське (несмотря на минимум освещения, глаза закрывали тёмные очки).
      - А, вы уже здесь! Чудненько!.. Кто со мной пойдёт зарядить на ночь отопление? Заодно и удобства покажу. У нас - почти как у городских! Ну, кто смелый? Никто не хочет уголёк покидать?.. - Девушка неуютно поёжилась: завхоз обращался уже только к ней. - Деточка, поможете старику?..
      Оттопырив ногу в позе "вольно", Тарас Григорьевич ждал, будто она станет уговаривать его, что он ещё - ого-го!..
      "Чего привязался?.. Тоже мне, силачку нашёл, - подумала Василиса. Будто мужиков кругом нет!.." - и буркнула под нос:
      - Всё твоё утешенье - заряжай отопленье...
      Она поискала глазами помощи у музыкантов. Те, казалось, не заметили.
      Пётр, перебирая струны, о чем-то тихо говорил с Гонзой, который всем своим видом позировал для вечности или, на худой конец, для картины.
      За Ваську вступился Бурханкин:
      - Она мне уже обещала, это... Она пойдёт со мной Орлика кормить!..
      Тарас Григорьевич не отступал:
      - Что это за "она", когда у девушки есть имя? Как вас зовут, деточка? - сладенько поинтересовался он.
      Та молниеносно вскочила, укрылась за спиной Бурханкина. Спроси кто сама бы не объяснила, отчего ей столь неприятен завхоз Тарас Григорьевич.
      Василиса склонилась над оборванным шнурком высокого ботинка:
      - Да зачем, здесь топить? И так тепло, а мы с Егором Сергеевичем - к Орлику.
      - Вот и ладненько! Вместе сходим. Мне ведь тоже в подклеть... - сказал Тарас Григорьевич и добавил назидательно: - Сейчас тепло, а завтра тем более всё должно быть в ажуре.
      Он собрался поухаживать: поставил ведро, потянулся лапищами к её куртке из разноцветных меховых лоскутков.
      Василиса рванула к выходу:
      - Егор Сергеевич, я вас на крыльце жду!.. - и умчалась, хватая на ходу шарф.
      Пётр с Георгием только теперь ошеломлённо поглядел ей вслед...
      Обрамлённый лесными кудрями, покрытый нехоженым снегом, залитый восковым светом огромной луны - лик зимнего двора был непостижимо прекрасен.
      Певунья замерла на балюстраде крыльца. Не обременённая ни годами, ни знаниями, она промолчала, тихо-тихо что-то промолчала, чтобы самой себе неслышно...
      Скрип двери за спиной пробудил Василису от грёз. На крыльцо вышли музыканты.
      Она вздрогнула и проронила от неожиданности, вцепившись в Петра:
      - Белый, я хочу быть такой...
      - Да! Покой!.. Красота! - громко залюбовался, нарушил девственную тишину Гонза: - Какой воздух!.. Здоровья - на сто двадцать лет! Но я бы долго не смог: я - урбанист!
      Васька ехидно прищурилась:
      - А вы чего вышли? У меня здесь свидание.
      - С кем это?! - плечом к плечу грозно надвинулись музыканты.
      - Мало ли... Со снегом!...
      За их спинами маячил Тарас Григорьевич. Певунья отошла подальше. Пётр с Гонзой перегруппировались, загородили ей дорогу.
      - Дружка себе нашла... Теперь будет шляться, вместо того, чтобы работать... - озабоченно покачал головой Гонза.
      - Ладно, давай соорудим ей п-приятеля, чтобы не п-пришлось их вдвоём п-потом далеко искать, - предложил вариант Пётр.
      Что друзья порешили с её личной жизнью, Василиса уж и не слушала: от подножья крыльца Бурханкин делал таинственные знаки.
      - Как вы там оказались? - удивилась она.
      - Я через дом спустился.
      - Тайный ход?.. - Девушка поспешила к нему, маневрируя между музыкантами и престарелым завхозом. - Покажите!..
      - Да нет, - разрушил её романтический настрой Тарас Григорьевич. - Там удобства. Биотуалет. Я лично доставал. Никакого запаха!
      *** Белоснежный Лешак
      Наутро субботы выпал густой влажный снег. Бурханкин пришёл в Большой Дом не один. Его сопровождал солидный пёс Волчок - грязный и кудлатый, как дым от паровоза. Волчок величаво лёг под стол, оттуда вгляделся разок по-родственному в глаза Василисы - крутую заварку с чаинками зрачков - и больше ни на кого не обращал внимания.
      Седой голубоглазый Пётр тоже всё поглядывал на певунью, будто увидел на сосне незабудку. За полгода совместного творчества Василиса не раз удивляла его. Но ещё никогда не открывалась столь неожиданно, как вчера вечером.
      Гонза разглядывал блестящий медный бок самовара, и так и сяк пытаясь призвать к порядку своё отражение.
      Бурханкин сумбурно и воодушевлённо рассказывал гостям, с какими трудностями сегодня добирался. Аудитории непонятно было одно: егерь жаловался или хвастал.
      Василиса больше не соизмеряла масштабы тарелки талии: проголодалась на воздухе и как миленькая уплетала за обе щеки гречневую кашу с топлёным молоком!
      - Евдокия Михайловна! А можно ещё?..
      - Да кушайте на здоровьичко! - радостно ответила повариха из кухни. Хлебушка ещё принести?
      Васька вытянула из корзинки последний кусок и, обмакнув в молоко, "уронила" под стол. Волчок оценил - не подачку, внимание.
      - Представляешь, я хотел выспаться, а встал, как дурак, с Петькой. отчего-то рассмеялся Гонза, - Мы вчера обещали тебе дружка - иди, поздоровкайся, ждёт у крыльца.
      - Знаешь, Георгий... - она вдруг мгновенно напала на Гонзу: Во-первых, Белый - не Петька, а Пётр! И вообще не твоя забота!... Нечего брать на себя слишком много!..
      Да, было заметно, что отношения между ними не простые. По крайней мере - не только творческие.
      Пётр сделал попытку развести их по углам.
      - Б-брэк, Васька, брэк! Нашла ухажера самостоятельно, - он кивнул на Волчка, - так хоть оцени наши старания. Мы же авторы!
      Встал и взялся за корявую спинку тяжелого кресла Василисы, помогая отодвинуть. Певунья вскочила, кивнув, улыбнулась гитаристу.
      Обратилась к егерю:
      - Можно, мы Волчка возьмём?
      - Вы у него спросите. Он и сам вас теперь, это... одну не отпустит.
      Василиса замешкалась, беседуя с Волчком, и - нос к носу столкнулась у входа с завхозом, опять вошедшим незаметно.
      Тарас Григорьевич хохотнул:
      - Подпевать будет, как в Бремене. Сколько их там было - я про музыкантов - четверо?
      Василиса резко согласилась:
      - Точно-точно. Петух - Пётр, я - Кот, остаётся занять своё место только Волчку. Ты что умеешь делать, друг дорогой?..
      Бурханкин похлопал друга по лохматой спине:
      - Всё. Я учил. Главное - слово понимает.
      Пётр потянул Василису во двор.
      - А кто буду я? - подозрительно спросил Георгий, одеваясь.
      - Догадайся с трёх раз! - бросила она, выбегая.
      С чего это вдруг так? Директора коллектива, музыканта - и ослом?
      - Георгий, идём? - спросил Тарас Григорьевич. - Сергеич, а ты?..
      Бурханкин молча долил себе в стакан из самовара и стал сосредоточенно глотать кипяток.
      - Как знаешь, - бросил ему завхоз и заторопился на выход. Перебранку, наверное, захотел дослушать.
      Евдокия Михайловна повесила на плечо льняное полотенце, вынесла в столовую тазик с горячей водой для посуды. Она вообще вела себя очень деликатно: на глаза не лезла, в беседы музыкантов не встревала, выделила Ваське самую маленькую тарелку (в соответствии с аппетитом певуньи) и старалась обеспечить если не комфорт, то уют. Горожане всё-таки.
      "Надо будет ещё воды поставить, - намечала она, сливая грязную воду в ведро, - девонька, должно, захочет умыться".
      Но нельзя же всё время тактично молчать. Женская натура требует разговора, особенно при новых впечатлениях, поэтому повариха передала полотенце Бурханкину и спросила, ополаскивая тарелки:
      - Ну, Егор, как они тебе?..
      - Люди, как люди, - пустился в рассуждения Бурханкин, протирая посуду, - весёлые...
      Он не успел договорить, как вернулся Пётр и начал активно подзывать их к окну.
      - Да чего там смотреть?.. - сказала повариха. - Видела я, обычный снеговик...
      - Нет, тот б-был мой кривой уродец, - возразил Пётр, - а теперь его не узнать... П-правда, завхозу п-прежний б-больше нравился... Он сказал, что Васька всё испортила...
      Бурханкин вдруг стал горячо доказывать:
      - Пётр, коль ему нравится кривой - пусть! Кому не дано - тому, это... не дано.
      Ну и ну! Можно ли было ждать от Егора Сергеевича столь замысловатой тирады?..
      Евдокия Михайловна глянула в окно, улыбнулась.
      - Ладно тебе, что ж ты его виноватишь! Тарас же не сам таким сделался. Идите лучше наружу, полюбуйтеся.
      Василиса увлеклась.
      Традиционного шарообразного зимнего дядьку, кое-как скатанного музыкантами, она разобрала и заново подняла из липкого снега. Поставила на ноги, вручила ему в руки палку в качестве опоры, голову украсила ветками. Переключилась на лицо.
      Как попало укрепив на затылке волосы огромной зубастой прищепкой, старалась вовсю - пригоршнями черпала из сугроба послушный материал. Прилаживала, оглаживала, где добавляла, где соскребала чуткими пальцами, изредка обогрев их дыханьем... Из разноцветных рукавов куртки болтались на резинках вязаные варежки. Изредка она хватала одну из них, вытирала с кончика носа капельку влаги - таяла от снежного восторга. Всё чего-то приговаривала.
      Закончив с Лешаком, принялась ваять его собаку. Поджимая лапы, Волчок танцевал в ритме медленного сиртаки. Но не убегал - позировал с тем же увлечением, с каким она работала...
      Музыканты не вмешивались: берегли руки перед выступлением, да и от работы их отстранили "за профнепригодность". К тому же, смотреть было не менее занимательно, чем лепить.
      - Несерьёзный народ, - строго бубнила Василиса, - не понимают, одному ему тут будет скучно! Никак нельзя одному...
      Кого она при этом имела в виду - было не совсем понятно.
      Завхоз не скрывал своего мнения:
      - Зачем у него уши торчат? Так он больше не на Волчка похож, а на волка.
      - Не мешайте, - Василиса заставила левое ухо снова встать, - что бы вы понимали!.. Волк, не волк... Зато белый! Это гибрид Волчка и Петра!
      На скульптурной снежной морде и вправду вскоре проявилось человечье выражение.
      - Ему б-бы ещё теперь Премудрую на спину посадить... - Пётр был явно польщён. - Он её какому-нибудь царевичу, как в твоей б-балладе...
      - Размечтался! Автопортретов не делаем... - весело оборвала его Васька.
      Пётр поднял тёмную бровь. Он не уставал удивляться.
      - Ты что, училась этому?
      - Я только музыке училась, - пробормотала она. - Во всём остальном - я наблюдательная дочка... - И запела: - Крёстная дочка, мамочкина дочка...
      Тарас Григорьевич поинтересовался:
      - А они как вас звали, неужто тоже - Васькой?..
      Певунья, как и накануне, проигнорировала вопрос об имени.
      - Всё! Заберите меня, а то испорчу!..
      Пётр обернулся к Бурханкину.
      - Вот вы слышали вчера... Как вы считаете, - вслух задумался он, почему-то раньше она никогда ничего подобного...
      Егор Сергеевич загордился: его об искусстве спрашивают!.. Он задвигал бугорками на лице и открыл страшную тайну:
      - Должно быть, слово узнала...
      - А прежде - что, не знала?..
      - У меня есть друг Франц... - вспомнил Бурханкин, почесав пригорок макушки через вязаную шапчонку. - Всему своё время, так он говорит!..
      Клубы пара рванули из открывшейся форточки Большого Дома. Замахала по локоть голая, чем-то аппетитно вымазанная рука. Донёсся запах ванили и возглас: "Едуть!"
      Вдали показалась машина. Она двигалась медленно, глубоко приникнув брюхом к колее - точно рысь на охоте.
      Васька тремя движениями превратила дикий беспорядок на голове в декоративный куст, прикусила его челюстью заколки, надвинула на лоб капюшон и заявила:
      - Я замёрзла. Иду гулять!
      Георгий возмутился.
      - "Замёрзла" и - "гулять"... Логика железная! Застудишь горло, как будешь петь?.. - И, взяв за руку, потащил к машине почти насильно: - Иди, хоть поздоровайся, деревня!..
      Егерь свистнул. Увязая в сугробах, побежал договариваться с вновьприбывшими гостями-охотниками, когда он им понадобится. Волчок потрусил следом.
      *** Хозяин
      Машина застряла в снегу на полдороге к воротам.
      Оттуда осторожно вылез подвижный, как ртуть, невысокий мужчина в длинном меховом пальто и такой же меховой кепке с опущенным околышем.
      Он помахал издали, быстро поскакал к дому, прыгая лаской через сугробы.
      - Приветствую честное общество!
      - Виталий Олегович, что же вы... а где же все? - удивлённо спросил Бурханкин.
      - О, гостеприимство! - засмеялся приезжий. - Значит, один я больше никого тут не устраиваю? Гляди, пропишу в журнале как ты "охраняешь" охотничьи угодья и потворствуешь браконьерам... Шучу! Обрадую тебя: ружья расчехлять не будем. Никто из моих не смог, а я не любитель капканов. Поэтому охота отменяется!
      Подоспел Тарас Григорьевич в новенькой телогрейке. Щеголяя спецодеждой, угодливо возразил:
      - Помилуйте, Виталий Олегович! Это мы у вас в гостях!.. Вы же здесь хозяин! - И заметил Бурханкину: - Видишь, Сергеич, ты зря пришёл. Я же вчера ещё сказал...
      - Моё дело!.. Я когда дело делаю, сам знаю, это... зря или не зря! не слишком уважительно возразил егерь. - Ничего же не понимаешь: потеплело же, снег же липнет. Ещё застрял бы где... Вот встретишься ещё раз с шатуном... Вот будешь тогда, это... указывать... - Он повернулся к хозяину: - А я за вами ездил, думал, вы в "Охотном". Где же вы заночевали?..
      Виталий Олегович, не ответив, обрадовался:
      - Шатун, говорите? Ура! Значит, всё-таки пострелять придётся. Пойдём, Егерь Сергеевич, на мишку?..
      - Да мало нас - вдвоём-то идти.
      - Ничего, проведём сегодня разведку боем. А ты вечерком смотаешься в райцентр, позовёшь, кого сможешь. Не завалим косолапого - хотя бы от жилья отпугнём.
      Тарас Григорьевич начал нервно протирать тёмные стёкла, побледнел, стал как-то ниже ростом.
      - Что, в самом деле шатун бродит? Ты, Лешак, не шути!..
      - Лешак, Лешак, не шути так!.. Кто это Лешак, это вы - Лешак?! Василиса только что не подпрыгивала - так ей всё здесь нравилось, вплоть до прозвищ.
      К тому же, после того, как Бурханкин припугнул завхоза, тот её уже не сильно беспокоил. Хотя случайно обнажившийся желтый взгляд был ещё более неприятен, чем шпионские очки. Василиса побежала в дом.
      Виталий Олегович мельком глянул вслед, с шумом вдохнул лесной зимний воздух:
      - Тут бы жить и жить! - вдруг закашлялся, тяжело сотрясаясь, согнулся пополам.
      Меховая кепка свалилась, обнажила густо проросший на голове квадратный "газон" стального цвета и пунцовые - хоть прикуривай - уши. Завхоз с интересом лаборанта над конвульсиями кролика наблюдал, как тот полминуты судорожно шарит по карманам.
      После плевка ингалятора в горло хозяин астматически просипел:
      - Хорошо протопили?...
      Тарас Григорьевич обиженно развёл руками: мол, спрашиваете! Как заказывали!
      *** Знакомство Франца с Василисой
      Пришло воскресенье... День, который для Игоря Максимильяновича давно ничем не отличался от будней.
      Бурханкин, как уехал к музыкантам, так со вчерашнего утра пока не появлялся... Фомка слонялся по комнате, просился во двор. Когда хозяину надоедал его скулёж - бывал выпущен, носился до ворот и обратно по единственной расчищенной дорожке. Одним словом - скучал.
      Франц вдруг почувствовал: что-то случилось. Быть такого не могло, чтобы Вилли оставил его без информации.
      Он встал на лыжи и резво заскользил по снегу. Углубился в лес метров на триста всего - и тут впереди приветственно залаял Фомка. Ему ответил серьёзный, односложный, но радостный гавк. Франц узнал голос Волчка, прибавил в темпе.
      - Ох... Фима... хорошо, что ты... надо выручать!.. - задыхаясь, ещё издали закричал Бурханкин, увязая в снегу: шёл без лыж.
      Он волоком тащил за собой тулуп, на котором кто-то лежал.
      Франц заметил откинутое в сторону тонкое, бледное, запорошенное снегом девичье запястье... рассыпавшиеся по меховой изнанке тёмные волосы, приукрашенные морозным серебром.
      - Куда ты её тащишь?! - он приподнял края тулупа, подсунул лыжи в качестве полозьев. - Кто это?..
      - Не бойся, не к тебе! - пропыхтел егерь, тяжело отдуваясь. - К себе в берлогу. Надо схоронить девочку, пока... Это Василиса и есть.
      Франца напугало слово "схоронить".
      - Жива?.. - получив в ответ кивок, спокойно возразил: - Ко мне ближе. Чего же не на Орлике?..
      - Я его Михалне запряг, чтоб доктора из больницы привезла. Они там угорели... Да, к тебе, Фима, лучше, - убеждённо пропыхтел егерь, - не догадаются, что она у тебя.
      Игорь Максимильянович снял дублёнку, накрыл ею легко одетую девушку. Потащили.
      Через несколько минут занесли в дом, уложили в комнате на диван.
      Бурханкин, клацая зубами, вернулся в сени, повертел в руках мокрый тулуп, бросил его на пол. Не испросив разрешения, быстро надел дублёнку Франца и снова выбежал на улицу. Волчок, подчиняясь его приказу, остался сторожить у входной двери, прикрыв мудрые глаза оттенка сырой глины...
      Франц быстро решал, глядя на незнакомую Василису:
      "Что же делать? Спиртом растереть?"
      Пока стягивал с полуживой девушки ботинки, носки, свитер, джинсы, пока растирал вафельным, смоченным водкой полотенцем ступни, руки, плечи, Фомка предпринял свои меры: вылизал бледное лицо, как тарелку дорогого фарфора, уткнулся шоколадными ноздрями в перламутровую раковину уха, пощекотал тёплым дыханьем.
      Сработало. Ледышка оттаяла: даже смущённо улыбнулась, почесала ухо.
      - Где-нибудь больно? - спросил Франц.
      Она пошевелила пальцами рук и ног, снова улыбнулась, потянулась к свитеру.
      Франц предложил ей меховые тапки, набросил на узкие плечи свой зимний длиннополый халат.
      Василиса встала. Огляделась.
      - Спасибо.
      - Ну вот и славно! Меня зовут Игорь Максимильянович. Теперь - в ванну. Фомушка, проводи. Фройляйн, возможно, захочет запереться, так ты останься внутри на всякий случай. Только веди себя прилично и не подглядывай! Франц погладил своего любимца: - Не беспокойтесь! Он умный. И потом вы нам сильно напоминаете мою дочь.
      Василиса хотела что-то сказать, закашлялась и только кивнула. Франц понял: благодарила.
      Егерь вернулся лишь через полчаса. Франц успел протереть и без того блестящий поднос, поставить на него тонкую чашку, заварить в ней зверобой и мяту, прикрыть хрупким блюдцем, сверху напялив стёганую молодуху - "бабу на чайник".
      - Где тебя носило? - накинулся он на Бурханкина, заслышав шум в сенях.
      - Оследие заметал, - коротко ответил тот, отряхиваясь от снега, - на всякий случай. Теперь её здесь точно искать не будут. Слушай, пока, это... пока нету её...
      - Раздевайся. Пойдём в гостиную.
      В комнате егерь начал беспокойно озираться:
      - А где же?..
      Франц мотанул головой в сторону льющейся воды.
      - Отогревается. Где ты её нашёл?
      - Рядом с флигелем.
      Франц ничего не понял. Достал из буфета кружку, вазочку с малиновым вареньем, розетку. Подвинул Бурханкину.
      - Рассказывай. Как она туда попала?.. Угорела и вышла подышать?.. Когда?.. Ночью?..
      Егерь таинственно пожал круглыми плечами под собачьей шерстью свитера, налил себе чаю, отхлебнул.
      - Вот не захотел ты, когда мы тебя просили, вот теперь уже ничего и не сделать...
      Франц предполагал, что разговор начнётся именно с этого, потому попробовал не раздражаться. Только спросил:
      - Значит, теперь ты не нуждаешься в моей помощи?..
      Бурханкин сразу заюлил, как провинившийся Фомка:
      - Я-то... мне-то что... вот она вот...
      Он склонил голову в сторону чуланчика-ванной.
      Франц, изобразив, что тоже прислушивается к плеску воды, равнодушно заявил:
      - Пожалуйста, пусть поживёт у меня столько, сколько нужно. Я не буду лезть с вопросами.
      Старый манёвр, испытанный Францем многократно. Должно было помочь.
      Так и вышло. Егерь (сражённый покладистостью обычно несговорчивого друга) едва не утонул в глиняной кружке.
      Когда он прокаркался, Франц разобрал:
      - Недаром... Диана... Зря не попросит...
      - Диана? При чём здесь Диана?.. - Игорь Максимильянович напряжённо позвенел ложечкой, размешивая сахар. Ведь ещё осенью почувствовал, что история, начатая с трещин флигеля, будет иметь продолжение. - Она ей кто?..
      - Диана?.. - переспросил Бурханкин, сделал несколько мелких глотков, чтобы окончательно успокоиться, и очень доступно объяснил: - Она Василисе, это... как мать... а вообще, это... никто... так...
      - Ну, Вилли, - возмутился Франц, подливая нового чая взамен расфырканного, - можно толком и по порядку?! И - побыстрее, пока она там. Остальные где?.. Где Циклоп, музыканты, Евдокия Михайловна?.. Хозяин приехал?
      - Ага, ага, - Бурханкин зачерпнул варенье на край ложки, посмаковал, разминая во рту ягоды до зёрнышек... - Приехал и пропал... Эти угорели. Я повариху в больницу за доктором на Орлике отправил, но она велела Василису укрыть пока: все ведь на неё думают!..
      Бурханкин - мастер рассказывать! Без всяких там аллегорий, конкретно: раз - и всё Францу выложил. Очевидец!
      И, как всегда, повторялся:
      - Хозяин... он, это... исчез... Его комната... там - всё заляпано, а журналиста-то и нет! Но она не могла. - Егерь выстрелил глазами в сторону чуланчика, где плескалась и оттаивала Василиса. - Она потому меньше других угорела, что на воздухе была. Потому на неё и думают.
      Вот так. В четырёх, нет - в пяти предложениях, а всё понятно. Ну, почти всё...
      Франц оживился, подставил ухо егерю:
      - Излагай!.. Какой-такой журналист?
      - Ну как же, Фима, он же и купил Большой дом!
      - Зачем ему? За тысячи километров... при его-то публичной профессии...
      Бурханкин задумался, но всего на миг, а потом громко, убеждённо зашептал.
      - Ты зря ругаешься. Он, это... не простой он. По всему видать - шишка!
      Игорь Максимильянович вопросительно поднял бровь и егерь поторопился с объяснением:
      - О тебе, к примеру, тоже ведь мало кто что знает.
      - Шишка-то еловая, кедровая, или - на лбу? - резко отшутился Франц.
      - Да нет, Фима, если он сказал, лучше выполнить. У него, знаешь, даже рация есть. И Циклопу такую же выдал. А сам всё по ней звонит, звонит...
      - Это не рация, Вилли, это такой телефон. Я бы тоже мог себе купить, только с кем перезваниваться? Я-то ведь как раз - так, ноль без палочки... - Франц усмехнулся: - Вот, разве что, с тобой.
      Бурханкин не понял, это комплимент или очередная шутка Фимы. На всякий случай заметил:
      - Ну, у тебя, должно быть, это... Друзья-то остались...
      - А с чего ты взял, что он - журналист? - перебил Франц.
      - Да нет же, Фима, - егерь заметно обрадовался возвращению к теме разговора. - Я бы и не знал, но он, это... всё звонил-то он кому-то в свой журнал. Всё кого-то разыскивал. Да я и не слушал, мне, это... некогда мне было. И вообще, ни к чему мне, чужие разговоры слушать!
      "Ну да! - подумал Игорь Максимильянович. - А откуда бы ты черпал все свои новости?.."
      - Как его зовут, твоего журналиста? - вслух поинтересовался он.
      - Ну я же и говорю тебе: Виталий Олегович.
      Глава девятая
      Угорелая
      Рассказывая Францу, Бурханкин только руками разводил:
      - Ей Богу, Фима, поначалу ничего было не понятно! Лесной хозяин опять объявился. Давеча, пока все спали... Ночью по двору шарил. Я это... следы видел... у флигеля.
      Франц задумчиво вспомнил:
      - Яблоки доставал... Там Диана на веранде нарезанные яблоки сушила.
      - Ну уж не знаю. При чем здесь яблоки?.. Я тебе о важном толкую!..
      - А когда пропал журналист?
      Бурханкин с досадой замотал головой:
      - Нет же, Фима, ты дослушай!.. Я же этому, ну, Виталий Олеговичу сказал про шатуна! Ну, мы сразу и пошли. Он только переоделся. Часов в половине одиннадцатого...
      - "Мы" это кто? - уточнил Франц.
      - Я и он. Циклоп-то, это... побоялся. Он же это... через шатуна и пострадал...
      - А музыканты?..
      - Я ввечеру ещё спрашивал, охотились ли прежде...
      - Ну?.. - поторопил Франц.
      - Ну, этот... который Георгий, - замялся Бурханкин, - "Смотря за чем!" сказал. Пошутил, стало быть. А Пётр, это... Мы вообще здесь, говорит, не для этого...
      - А что делали музыканты без вас?
      Бурханкин пожал плечами:
      - Я почём знаю? Нас же не было!..
      - Вилли, я так и не понял, когда вы потеряли журналиста? - строго уточнил Франц. - С охоты вчера вместе пришли?..
      - Конечно вместе! Может, Виталий Олегович и поотстал на пару кустов, когда вертолёт над лесом кружил... Да ненадолго, он не новичок. Знает, что нельзя одному... Да и я, это... всё время оглядывался, всё время его карабин видел.
      - Ну вернулись, конечно же, не солоно хлебавши.
      Бурханкин воскликнул:
      - А я ему говорил!.. Я знал, что без толку. Лесной хозяин же не дурак!.. Он вглубь леса ушёл!.. Стало быть, это... к райцентру подался...
      - А дальше-то что?.. - подстегнул его Франц.
      - Темнело уже. Часов пять мы побродили. Я к Орлику заглянул, а Виталий Олегович - к себе поднялся, это... отдохнуть перед ужином. Потом поужинали все вместе, потом я в райцентр подался, предупредить мужиков о шатуне. Со мной ещё Василиса, это... просилась.
      - Где ж ты ночевал?..
      - В сторожке. Мы с Волчком и Орликом там и остались. Только упредили поварихино семейство, чтоб её не ждали: Михална баньку для гостей затеяла... А сегодня прибегли с утра пораньше - и сразу в дом. Там эти... ну, артисты там спали. Я сразу почуял, неладно спят... Сразу начал будить.
      Франц спросил по привычке громко:
      - Кто же это на Василису думает, если все угорели?..
      Фомка изнутри бабахнул лапой по двери чулана-ванной: подал знак, что они выходят.
      Чуть покачнувшись, Василиса остановилась возле буфета. Зачесала пряди пятернёй на глаза. Полюбовалась прозрачным отражением в стекле. Встряхнув головой, отбросила волосы назад.
      - Не волнуйтесь, кто думает - жив, здоров... С котелком что-то у моих угоревших сотоварищей... - Она подошла к свободному стулу, опустилась на него с видом императрицы, как мальчишка закинула ногу на ногу, по-старушечьи запахнула ворот халата. - Вы сказали, что я напоминаю вам дочь?..
      - Очень напоминаете, - подтвердил Игорь Максимильянович. - Особенно в профиль! Хотите, фотографии покажу? - предложил он горделиво.
      - Угу, - с вялым энтузиазмом кивнула Василиса.
      Он сразу отказался от намеренья. Принёс с кухни поднос, снял "бабу", подлил из термоса кипяток в ту - специальную заварку. Над столом поднялся плотный запах поля.
      Василиса, склонилась над чашкой, с опаской вдыхая волшебный настой. На узкое лицо упали мокрые волосы.
      - Я случайно от этого не усну?..
      - Думаете, я вам сонное зелье предложил? Дурман-траву? - возмутился Франц. - Пуд здоровья - вот что вы пьёте!
      - Извините. Просто, вчера я что-то в этом роде уже пробовала...
      Едва пригубила... Но не сиделось: встала, прошлась по комнате, снова подошла к буфету. Заметила на столешнице коллекцию странных предметов, кажущихся в идеально убранной комнате - до нелепости случайными и необязательными. Ненавистные прежде мелочи из флигеля превратились для Франца в любимую головоломку.
      Василиса задумчиво покатала вытянутой ладонью орех, проверила пальцем остриё пера. Серебряный шнур обвязала вокруг лба, концы вплела в косу. Свернув её в тугой узел на затылке, закрепила хвостик деревянной прищепкой. Ещё раз полюбовалась отражением, тронув пальцами виски.
      К столу обернулась гладко причёсанная строгая учительница.
      Франц попытался завязать разговор.
      - Так что же вывело вас из себя?..
      - А вашу дочь никогда не пытались ласково запихнуть в койку какому-нибудь придурку "для пользы дела"?..
      Франц изобразил недоумение и понимание одновременно.
      - Кто?..
      Василиса трудно промолчала.
      Бурханкин крякнул, схватил кружку, добавку варенья и пошёл допивать чай на кухню, в компанию к псам, которые над Фомкиной миской выясняли отношения тихим рокотом.
      Игорь Максимильянович спросил, насколько мог мягко:
      - Что случилось? Почему вы так решили?..
      - Ещё в городе предполагала... А тут услыхала лестный отзыв: "Девка класс!.. Не ожидал! Если поладим... Тогда и долг тебе спишу."
      - Хозяин говорил?..
      Она кивнула.
      - Кому?..
      - Сквозь стены не гляжу! Это было буквально сразу же, как он только до дома добрался. Ещё до охоты... Я поспешила на голос в столовую, но там уже никого не было.
      До настоящего момента Василиса думала, что все они доводились друг другу не просто коллегами - товарищами. Теперь же она не знала, что и думать...
      - Мы приехали заработать? Вот и поработай! - уговаривали днём Василису музыканты.
      - Я работать не отказываюсь, наоборот! - заявляла Василиса. - И мне наплевать, что гости не приехали. Выступать - так выступать!..
      - Может, прикажешь сцену построить? Вечером электричество отключат волей-неволей придётся коптилки зажигать... - Это были аргументы Георгия. Тут и сделаем упор на тебя: тихо, спокойненько, споёшь - как вчера. Кстати, большая удача, что он один. Учти, он многое может сделать для нашей раскрутки, надо только понравиться... У него не только свой журнал, у него связи - о-го-го!..
      - Мы говорили не о посиделках, а о концерте, - упорствовала Василиса. - А ты мне приказываешь ублажать этого - камерно, глаза в глаза?.. Нет уж, извините! На лирику не тянет... - и фыркнула: - Тоже мне, герой-любовник!..
      Пётр приводил свои доводы:
      - Георгий п-прав, это же шанс, в конце концов. Ты артистка - значит, должна настроиться. И сможешь!.. - Василиса упрямо мотала головой. Он рассердился: - П-после не жалуйся, что тебе надоела п-подростковая аудитория... Выходит, до иной - не доросла...
      Василиса начала канючить и так и сяк:
      - Ребят, ну чем плохо - сбацать наши шлягеры? А если необходимо "для души", вы возьмите и сыграйте ему что-нибудь народное, а?... Он обалдеет! Вы же корифеи! Ассы! - льстиво пела она, испытывая всевозможные средства. Потом пожаловалась: - Ну, Белый, ну, Гонза!.. Ну, нет настроения!.. Знаю же, всё равно у меня сегодня ничего не получится. Коли уж так сильно надо дядю развлечь, я могу внести жанровое разнообразие: на стульчик встать, стишки почитать...
      - Что ты дурочку из себя корчишь? Зачем мы тебя пригласили? Могли бы найти солистку без голоса, но пофигуристее. Уверяю тебя, проку было бы больше! - возмутился Георгий с многообещающим звоном в голосе.
      Пётр, нахмурившись, перебил его, в который раз предотвращая взрыв.
      - Васька, кончай дурачиться, нельзя так. Несерьёзно это! Мы-то отработаем, и тебя, конечно, п-прикрыть можем, но это неп-профессионально! Сама п-подумай, разве часто тебе п-приходилось выступать п-п-перед...
      - Передом ещё нет! - зло намекнула она, так и не успокоившись. - У Гонзы спроси... Вот кто у нас - профессионал!..
      Пётр покосился на товарища.
      - Васька, прекрати!..
      - А что он мне сделает? Выгонит?.. Так всё к тому и идёт. Наш Гонза всё больше настроен не на голосистых, а на голо-систых... - Василиса с деланным равнодушием передёрнула плечами. - Да ну вас! Вот возьму и уеду.
      Пётр рассмеялся:
      - Интересно, как?
      - На Орлике!.. Я знаешь как верховую езду люблю!..
      До самого возвращения хозяина и Бурханкина с охоты, Георгий не мог простить Василисе "её фокусов". Певунья, в свою очередь, была уверена, что Георгий уже взлелеял план, как с треском погонит солистку из группы.
      Она демонстративно не замечала его "в упор" и нарочно - вместо того, чтобы распеваться - ушла гулять.
      Василиса вконец застращала гитариста. До возвращения Бурханкина и хозяина - Пётр ходил за ней, что называется, хвостом. Она на двор - он за ней. Она какую-нибудь интересную корягу из сугроба тащит - и он здесь, помогает. Она производит раскопки на месте бывшего флигеля, он - тут как тут. (От старого дома осталась гора обломков, которые хозяин плотникам трогать не велел. Даже при строительстве баньки, что теперь притулилась рядом, разрешил взять лишь крышу и несколько верхних брёвен. Но прежде лично проверил, годятся ли.)
      А как он побежал к ней, когда Василиса, резко запрокинув голову, поскользнулась и навзничь упала в снег! Да ведь она лишь удивилась вертолёту, закружившему в этих забытых Богом небесах... Бросился - со всех ног!
      - Смотри, чего-то скинули, - разглядела Василиса. - Точно, сбросили! Вон там, за деревьями...
      - Шишку тебе на нос уронили! - Пётр поднял её, начал отряхивать.
      - Чего ржёшь, Белый, - рассердилась она. - Хватит меня за ручку водить! Боишься, в лес убегу? Иди, вон, Гонзу опекай, а то его всё из минора в мажор кидает! - и скрывая обиду, добавила: - Думаешь, пропаду без вас?..
      - Не п-пропадёшь, тебя Серый Волк от бродячего мишки защитит! ответствовал гитарист, в свою очередь пряча за шуткой настороженность.
      - Да, - вызывающе кивнула певунья, - на него - вся надёжа!.. Этот не предаст...
      - П-почему ты так говоришь, В-васька? - обиделся Пётр. - Кто же тебя п-предаёт? Мы же для п-пользы дела...
      - Хватит уговаривать, - оборвала его Василиса. - Спою я ему... Так спою - удивится, и не раз!..
      - В-вот и умница!
      Пётр выкатил небольшой толстый чурбак, поставил гладкий срез на развороченные брёвна флигеля, сел сверху, скорчил рожу: развлекал, как мог.
      Василиса тут же согнала музыканта и заявила:
      - Годится!.. Это будет у нас пьедестал... Нет, трон... Нет, кресло для главного слушателя!
      Довольно быстро слепила из мокрого снега некое подобие сидящего зверя. Отметив, что вальяжностью позы скульптура слегка напоминает медведя, постаралась увеличить сходство. Добившись результата, плюхнулась перед снеговиком на колени, воздела руки к небу, проорала на весь двор:
      "О, Хозяин Леса! Удостой недостойную, защити беззащитную..."
      Пётр Василису и в подклеть Большого Дома несколько раз провожал. Пока ждал, разглядывал, по какому принципу оттуда обогреваются этажи. Всё было просто: огромный, пожирающий уголь огненный агрегат - только подкармливай периодически. Тепло от него через трубы убегало наверх к батареям, которые по заказу хозяина сварщики протянули внутри дома по периметру стен. Воду из скважины насос гнал бесперебойно: в вечерние часы его поддерживал аккумулятор. Механизмы работали почти бесшумно. Даже слышалось фырканье Орлика, который дремал в одном из отсеков подклети. Поэтому Петру ничего не стоило уловить момент, когда хлопала дверь биотуалета. При этом, музыкант делал вид, что где-то снаружи ошивался, но обмануть Василису не смог.
      Она всё это рассказала Францу.
      Игорь Максимильянович очень внимательно выслушал.
      - От кого исходило предложение приехать сюда на выходные? От Георгия?..
      Василиса пожала плечами.
      - Мне позвонил Пётр, он как раз у Гонзы сидел, - с мэкой подумала вслух: - Кто же из них?.. Неужели оба?...
      - На ужине-то хозяин был?.. Ваше выступление состоялось?..
      Василиса кивнула.
      - Как он себя вёл?..
      Она усмехнулась:
      - Как хозяин...
      *** Концерт
      В комнату Василисы аккуратно постучали.
      - Войдите! - обрадовано вскочила она (жутко надоело спорить с музыкантами). - Сказала же ещё днём: спою. Потом не жалуйтесь!..
      Сама подумала: "Авось, пронесёт!" - и широко распахнула дверь.
      Евдокия Михайловна, обшарила комнату глазами:
      - А, так оно у вас, слава Богу! Виталий Олегович спросил, а я думаю, куда делося? Стояло же на месте вчера...
      Речь шла о кресле, которое рано утром Василиса без разрешения утащила из гостиной "чащи" к себе в комнату - так оно ей приглянулось.
      В дверном проёме показалось улыбающееся лицо хозяина. Повариха тут же исчезла.
      - Для вас - абсолютная свобода действий! - радушно сообщил он. - Хоть на улицу вынесите. Ну что, прошу к столу?..
      Чего только не было на столе!
      Хозяин не стал дожидаться, чтобы в разгар трапезы погас свет: он принёс сверху из своих апартаментов и поставил на стол деревянные подсвечники. Все три - того же происхождения, что мебель: сталактиты оплавленного воска взросли на изогнутых корягах.
      Василиса тут же начала их отковыривать.
      - Оставьте, я потом попрошу очистить, - не так понял её Виталий Олегович, - всё равно сейчас опять зальются.
      - Мне - для дела, - объяснила Василиса хозяину. - Пока Святки не кончились, надо успеть кое-что. А то завтра - Крещенье.
      - А вы умеете? - не удержалась спросить молчавшая до этого Евдокия Михайловна, накладывая в тарелку Василисы какое-то фантастически пахнущее кушанье. - Есть много способов...
      Певунья только кивнула, улыбнулась в ответ. Обе расцвели. Взгляды их встретились и разбежались с тайным удовлетворением: заговор о ночном гадании - состоялся.
      Василиса почти не пила, хотя Виталий Олегович неустанно ей подливал. Захмелела от сытости. Враждебность по отношению к хозяину растаяла... Но его заботливое соседство по левую руку по-прежнему тревожило, как больной зуб.
      Она без радости отпела намеченную программу и с наигранным равнодушием выслушала от хозяина ряд сдержанных похвал.
      "Прям, куда тебе, наш чёрный дрозд, - так описывал его Бурханкин. Можно, это... заслушаться. Ежели только ты не малая пичуга... А то, это... легко в его певчий клюв угодить."
      Виталий Олегович сказал традиционные слова, за столом вновь стали наливать и говорить, говорить, говорить... О политике, о политике, о политике.
      Василиса встала, поблуждала немного по залу между кресел, скамеек и стульев. Когда на неё перестали оглядываться, вышла в бабий кут - то бишь на кухню...
      На гладкоструганной столешнице рядом с погасшей керосинкой дрожала слабая свеча.
      - Евдокия Михална-а-а!
      Ответом ей было лишь гуденье огня в печи. Хорошая печь - как сердце...
      Откуда-то из угольной черноты возник тёплый свет, восходя всё выше... Слава Богу, что Василиса остановилась у порога и не пошла вглубь: наверняка не разглядела бы открытый подпол и угодила бы туда прямо на голову поварихе.
      Бережно прикрывая ладонью вторую свечу, Евдокия Михайловна появилась из-под земли. Её согнутые пальцы были прозрачны, как ломтики айвы в сиропе.
      - Евдокия Михална-а-а! Это вы? - испуганно проверила певунья.
      - Кому ж ещё быть? Я вот за керосином лазала, чтоб хватило. Обещалася домой сегодня...
      Повариха поставила свечу на стол, закрыла подпол, взяла с пола банку и запалила лампу.
      - Значит, вы уходите? - разочарованно протянула Василиса.
      - Да вы, если не боитесь одна, можете сами. - И извиняющимся тоном добавила: - Мне своим тоже ведь надо к празднику...
      - Да-да, конечно, - поддержала её певунья, - я понимаю. Моя мамочка всегда готовила сочиво. А как мы колядки любили! Будто в лес по грибы шли. Полные корзинки пряников и сухарей собирали. Она их так смешно называла. Зобёнки, кажется?... Ваши ходят колядовать?
      - Не принято теперь, - вздохнула Евдокия Михайловна. - Вот и разучилися.
      - Ну и что же, что разучились? - возмутилась Василиса. - Нехитрое это дело - "таусеньки" петь! - и она заголосила:
      - Уж ты, клюква красна,
      Во сыром бору росла.
      Таусень, таусень!(
      Васька вдруг поняла, что в соседней комнате затих горячий хор мужских голосов: там стали прислушиваться. Сразу прихлопнув рот ладошкой, она фыркнула и пообещала:
      - Я вам после допою. Они у нас такие современные, такие "крутые"!..
      Повариха понимающе улыбнулась, жестом подозвала девушку к печи, доверяя самое дорогое - казанок и кастрюлю:
      - Вот тут всё им назавтра оставляю. Справитеся без меня?.. Я к двум пополудни прибегу. А может, вы чего вкусненького хотите? Я успею сготовить...
      - Творожка бы...
      - Тута у меня, в кринке, я мигом. Посвитите?... - И подпол снова открылся.
      Василиса остановила кормилицу, уверив, что утром - утром сама достанет. Та показала, где можно зажечь внизу свет, "хотя днём, - сказала, - и так видно". Кринка - на второй полке: "у ней горлышко тряпицей обвязано."
      - Евдокия Михална-а-а! - жалобно протянула Васька.
      - Аю? - встревожилась та.
      - Вы меня не проводите?.. Одной чего-то идти не хочется...
      - И-и-и, в подклеть-то? А и не обязательно! Не люблю я эти новшества. Вон, ведёрко под крышкой в углу. - Она доверительно перешла на "ты": Хочешь, дощечки прил?жу, чтоб удобней?..
      - Да нет, я лучше уж...
      - Не стесняйся, пол-России испокон веку так живёть. Я посторожу, успокоила Евдокия Михайловна. - Давай скорёхонько. А завтра я баньку натоплю. Баньку-то любишь?..
      Васька опустилась на минутку до уровня четырёх скрещенных под столешницей деревянных ног, по-римски подняла большой палец вверх: жизнь!, вскочила, застёгиваясь, и - вовремя: гонцом за ней прислали завхоза...
      Мужчины, видно, уже наговорились всласть. Вновь послышались звуки гитар, стройно зазвучали традиционные "Степь" и "Мороз". Самолюбие певуньи взыграло. Случилось то, чего от неё так добивались друзья-музыканты: захотелось покорить.
      (Франц, внимательно слушая тихое повествованье девушки, вспомнил из дневника Дианы Яковлевны: "То, что всегда приносит тайные муки, незаслуженный приз...".)
      На помощь, как всегда вовремя, подоспел Бурханкин с предложением.
      - А можно про волка послушать?
      Про Волка? Нате! Василисе не жалко!
      На этот раз у баллады появилось продолжение...
      - Волк быстро добыл дураку
      И коня, и Жар-птицу,
      Похитил на волчьем бегу
      Для Ивана царицу.
      Водою живой окропил,
      когда предали братья...
      Иван обещал - не забыл
      Волка честны объятья!..
      Ни долгих раздумий, ни слёз:
      По его повеленью
      Меч Серому голову снёс...
      Погибай, вдохновенье...
      *** Чьё дитя?
      Василиса сидела, опустив гладкую голову на узел из пальцев.
      Франц не торопил. Он и сам должен был подготовиться, прежде чем услышать унизительный рассказ о проявлениях и последствиях мужского самоутверждения.
      Рыцарски настроенный Бурханкин (он давно вернулся из кухни и сидел в окружении собак), - напротив, считал, что и так уже сказано предостаточно:
      - Ну, сам видишь, пора приниматься за дело.
      - Пока не вижу, - возразил Франц. - Что же во всём этом подозрительного?.. То, что вы молоды? Что у вас хороший голос? Что притягательны? Что с вами хочется иметь дело? - он сразу уточнил: - В широком смысле, я имею в виду...
      Василиса резко отняла руки от лица и уставилась на егеря, неслышно шевеля губами.
      - Что?.. Что?.. - беспокойно заёрзал тот, порываясь встать.
      - Почему все смотались под музыкальный шумок?.. - пригвоздила она его. - И вы... А так хотели послушать!
      Егор Сергеевич удивился, как дитя, не чувствуя за собой никакой вины: сроду не бывал на концертах, понятия не имел, что посреди номера не уходят.
      - Я думал, вы видели. Меня Циклоп... этот... Тарас Григорьевич отозвал. Я опять не узнал, что в конце было...
      - В конце было всё очень интересно... Видите, как всё славно совпало? Вас отозвал Тарас Григорьевич, а меня - Виталий Олегович... - Она скривила точёные губы.
      Долго готовилась... Бурханкин заёрзал ещё беспокойнее, ободрил певунью кивком. Кивнул Францу.
      - Хозяин спросил, зачем я без спросу взяла его стихи!.. Правда, тут же сказал, что простит мне, если я...
      Собаки глухо заворчали. Всё понимают! По интонации что ли?..
      Василиса склонила к ним голову.
      - Что, ребятки?.. Жалко, вас рядом не было... Мы бы вместе его р-ра-зор-рва-ли... - Она вернулась к собеседникам. - Разве непонятно? Подробностей не будет...
      - А обычно вы чьи стихи для песен берёте?..
      Певунья изумлённо взглянула на Франца.
      - Вас интересует мой творческий процесс?.. Рожаю, извините за подробности!
      - Как Ева?
      - Как обезьяна. По ночам! Предпочитаю справляться самостоятельно.
      - Значит, ничьё дитя не усыновляли...
      Игорь Максимильянович усмехнулся: мог и не спрашивать, ответ дал Бурханкин.
      - Зачем ей кого-то усыновлять?.. Она же ещё молодая. Она, это... успеет она ещё дитём обзавестись!
      Певунья рассмеялась:
      - Э-э, нет! Я просто изменила жанр. Переодела сказочное дитя. Уж плоха одёжка, или хороша, но - сама шила! Пообносился Серый Волчок среди других беспризорников.
      Егерь почесал своего кудлатого пса.
      - Ему и так тепло! Вон, шерстищу отрастил! Блохи только загрызли вконец, даже в зиму не пропадают. Зато про него теперь песня есть. Да, Волчок?..
      Франц, возвёл очи горе:
      - Егор Сергеевич, хватит нам Лазаря петь, мы же - о другом. Лучше поставь ещё кипяточку!.. - Он спросил певунью: - Вспомните, когда видели хозяина в последний раз.
      Василиса криво усмехнулась:
      - А вы кто?.. - Отвернулась к окну. - Вы знаете разве, почему дождь слышно, а снегопад - нет?.. - Она ещё не знала, стоит ли рассказывать этому странному и совершенно чужому человеку с внимательными выпуклыми глазами всё...
      Игорь Максимильянович ответил ей фразой из кожаной тетради.
      - "В гладком зеркальном стекле можно увидеть других. Но разве узнаешь себя?.."
      Вмешался Бурханкин:
      - Ты забыл, Игорь Максимильянович! Ведь я тебе говорил, что перед баней...
      *** Банька
      "Удрать, удрать куда глаза глядят!.." - было главной мыслью Василисы.
      Только что напросилась съездить в сторожку Лешака и с нетерпеньем ждала во дворе, пока Бурханкин запряжёт Орлика.
      - Михална, может, подброшу? - спросил он повариху.
      - Не, Егор! Моих будете проезжать, скажи, навряд сегодня буду. - Она подошла к Василисе. - Побыли бы ещё... Завтра Крещенье...
      - Мне теперь не до гаданий, - упрямо стояла на своём певунья.
      Евдокия Михайловна посмотрела в небесную твердь, усыпанную звездами, схватила в горсть снег, растёрла, понюхала, легко считывая приметы, знакомые сельчанам, как собственное тело.
      - С утра мороз ударить. Егор вернёться - на Орлике в санях покатаить, окрестности покажет. Оставайтеся?.. - И добавила тихо: - Да он невредный. Не обижайся: мужик же!.. Вон, видишь, к машине пошёл, должно - уезжаить! Сам сказал: завтра должон дома быть, мол, звонил кто-то по делу. А мне велел банькой вас угостить!
      Василиса вздохнула с облегченьем и позволила проводить себя в дом. Девичник с кормилицей, после пережитого унижения - что может быть лучше!..
      Баня действительно оказалась ещё одним настоящим угощением: потрясающая русская баня, с берёзовым веником, с хвойным паром, с обжигающим купанием в снегу.
      - У нас в райцентре тоже есть, но не такая, - Евдокия Михайловна гордо радовалась ощущениям гостьи. - Городские, небось, и не ходять никогда?
      - Ходим-ходим! - заверяла Василиса. - Но там тоже всё не такое!..
      Завернувшись в простыни, они вдвоём отдыхали в крохотном предбаннике.
      - Зря уехал, он баньку любить: дышить лучше! - простодушно сочувствовала хозяину повариха, расчёсывая мокрые кудельки полукруглым гребнем.
      Она отвинтила термос, налила в крышку настой шиповника с мелиссой, протянула Василисе.
      Та пригубила... Блаженно прикрыла глаза... Тоненько затянула:
      - Василиса хороша,
      Всё у батюшки росла.
      Таусень, таусень!..
      Певунья сидела огненно-розовая, как закат - предвестник морозного дня. Серебряный крестик тускло поблёскивал под взмахом ключиц.
      - Нет, - вдруг встрепенулась она, - если про меня, не так надо петь:
      "Василису я нашла:
      Не в сыром бору нашла
      В письмах дедушки росла!..
      Таусень, таусень!.."
      Замолчала. Разморило.
      В дверь поскреблись.
      - Одевайтеся, - зашевелилась Евдокия Михайловна, - надо ведь и мужичкам попариться!
      Василиса помечтала, вяло натягивая джинсы:
      - Ох, сейчас бы кто на ручки взял, в постельку отнёс... - Она зевнула. На всякий случай добавила заплетающимся языком: - Как ма-але-енькую!.. Почему-то не хотелось, чтобы кормилица подумала про что-то другое.
      - Ну, как, есть силушка гадать? - насмешливо спросила та.
      "Не-а!" - глухо прозвучало из ангорского свитера, где застряла певунья, засыпая на ходу. Движений не координировала: даже термос с настоем случайно опрокинула.
      Поэтому ботинки ей уже зашнуровывала Евдокия Михайловна...
      - Вот тебе и "таусень", Василисушка, - ворковала она.
      - Я с детства это имя люблю, - еле ворочая языком призналась певунья: - потому так теперь и называюсь.
      *** Подозрения
      - Значит, Василиса - ваш псевдоним? - Франц до этого слушал, не перебивая.
      - Да, сценический. В паспорте меня зовут по-другому. Хорошо тут, - ни с того ни с сего заметила певунья, обводя глазищами деревянные стены, резной буфет, мягкий диван с гобеленовым покрывалом. - Вы сами этот дом строили?..
      Попытка не прошла: Игорь Максимильянович не отвлёкся.
      - А почему вы и здесь скрываете своё имя?
      - Во-первых, я тут не на отдыхе, а на работе...
      Бурханкин деловито спросил, словно перед ним лежал блокнот для допроса:
      - А во-вторых?..
      Василиса сердито покосилась на егеря.
      - Во-вторых, ничего я не скрываю!.. Наши ребята привыкли. И потом, я для них даже не Василиса, а Васька. Сами, помнится, присоединились... - Она распустила съехавший набок пучок и встряхнула волосами. - Если бы мне не нравилось, уж я бы вас поправила!.. Васькой быть проще!
      Игорь Максимильянович вновь вернул певунью к теме разговора:
      - Так как же вас по паспорту? Или это - большой сценический секрет?..
      - Ничего не секрет! - разозлилась та. - Называюсь Ольга Артемьевна.
      - Замечательно! - прищурился Франц. - Вот, значит, как...
      Бурханкин решил, что он, как обычно не расслышал:
      - Зовут Лёлей, а папа, стало быть, Артемий. Или, это... Артём?
      - Без разницы, - вызывающе ответила она. - Мой покойный батюшка даже не слышал о моём существовании. Отчество только от него и осталось на память, а фамилия мамина. Я - Попова, она - Попова, дедушка с бабушкой были Поповы... Все - поповы дети. Ну что, легче вам от этого?..
      Франц тоже рассердился:
      - Я что же, из любопытства спрашиваю?.. Да зачем мне это надо?..
      - А зачем вам это надо?!
      - А разве вас ни в чём не подозревают?.. Вы не понимаете, как всё серьёзно! Егор Сергеевич, - церемонно обратился он к Бурханкину, - скажите девушке!..
      Бурханкин значительно кивнул.
      - Да зачем?!. - воскликнула Василиса, всплеснув руками. - Зачем мне надо?!.
      - Чтобы скрыть следы, вернее, под видом несчастного случая - убрать свидетелей преступления, - объяснил Франц. - Хозяин-то пропал!
      - Ну-у при чё-ом здесь преступле-ение-е? - застонала от возмущенья певунья. - Во-первых, никто не видел, что я наткнулась на эту коробку, а во-вторых, кровь на вещах - старая. Ей, может, лет сто!.. И мешочки дырявые...
      Бурханкин и Франц переглянулись...
      - Коробка в виде чемодана? - спросил Игорь Максимильянович. Василиса удивлённо кивнула. - Нашли, значит... А точно никто не видел?
      Певунья пожала плечами.
      - Хозяин, если... мог заметить. - Пряча взгляд, и вспоминала, и оборонялась одновременно. - Он с охоты пришёл, когда я на чердаке была... Но я ведь не брала её! Только посмотрела... И потом, всё равно ведь он уехал...
      Франц снова повернулся к егерю.
      - Егор Сергеевич, а с чего ты взял, что её в чём-то обвиняют?
      Бурханкин мелко закивал, серьёзно нахмурил грядки бровей, уставился вдаль, вытянул губы и дунул в невидимую свирель:
      - Ну-у, я же говорил... Мне, это... Сегодня сказали!
      - Давай-ка без "этих" и без "ну". Можешь дословно?..
      Бурханкин не понял:
      - Это как?
      - Слово в слово, как на суде.
      Ошарашенный сложностью свалившейся на него задачи, егерь начал проверять все свои кармашки памяти. Казалось, у него вот-вот уши зашевелятся от усердия.
      - Ну-у... - опять затянул он. С опаской покосился на Франца, досадливо тряхнувшего головой, и замолк.
      Василиса, которую он до этого уже неоднократно выручал, уверенно заявила:
      - Наверняка Гонза, - и попросила: - Вспомните, Егор Сергеевич, кого вы раньше увидели, их - или меня? Мне ведь тоже надо знать!
      - Это... их, конечно. Я же не знал, что вы у баньки прямо на снегу мёрзнете. Как вы там оказались?..
      - А где были остальные? - перебила Василиса.
      - Музыканты, это... у себя, ну, то есть, в их комнате... Спали. То есть, это я вначале так подумал, - оживился Бурханкин, нащупав нить повествования: - "Что-то тихо, - думаю, - неужели все ещё спят?" - Пошёл посмотреть: точно - спят! Потом гляжу, что-то не так. Стал будить - еле докричался. Этот, ну, Белый...
      - Пётр, - напомнила Василиса.
      - Ага-ага. Он, это... бледный такой!.. Второй получше, и проснулся сразу. Я их в залу-то вывел, там свежо было, это... остыло совсем. А там уже Циклоп сидит, ну, этот... Тарас Григорьевич. Ну, они оба маленько и очухались. Потом оделись и - на крылечко - проветриться... Потом к печке поближе - погреться. А этот, ну, ваш, Пётр...
      - Мой? - Василиса удивилась. - С чего вы взяли?..
      - Так он сразу спросил, где вы...
      - И вчера всё меня пас... - с обидой и недоумением нахмурилась она.
      *** У них так принято
      Лицо Василисы горело возмущённым любопытством.
      - Так что же они думают обо мне?
      - Дальше, Вилли, дальше! - поторопил Франц.
      - Вот тогда-то, этот... Гонза и сказал... - Егор Сергеевич запнулся, неуверенно переспросил, глядя на Франца: - а слово в слово обязательно?
      - Да! - непреклонно ответил тот, искоса наблюдая за реакцией певуньи.
      Бурханкин, спотыкаясь на каждом слове, воспроизвёл:
      - Это ваша... ведьма... - и сразу уточнил: - Это он так сказал... "Заслонку, - говорит, - прикрыла, а сама удрала!.."
      - А что Пётр? - тут же спросила Василиса.
      - Он это, ну... В кухню пошёл... Плохо ему было...
      - Наизнанку?.. - уточнил Франц.
      Бурханкин сочувственно и чуть брезгливо изогнул губы.
      - А Циклоп?..
      - Не, этот - как и ваш второй - ничего, вроде... Да я и не знаю. Он, должно быть, у себя в подклети ночевал, - объяснил егерь, обращаясь поочерёдно к Францу и Василисе. - Я Белого, это... до ведра довёл и он меня послал её проведать. Я его сразу оставил, побежал в её, ну, это... в вашу комнату... Там её, ну, то есть это... вас - не было... А Михална тут возьми мне и шепни: "На дворе погляди."
      Василиса пожала плечами, усмехнулась гневно:
      - Как только Петра довёл до ведра...
      Франц перебил:
      - Поразительная у вас способность исчезать!
      Певунья звонко взорвалась.
      - Да при чём тут?.. Я вообще ничего не помню!
      - Очень удобно: полная амнезия! "Мыльный" сериал! - Игорь Максимильянович равнодушно отвернулся: - Продолжай, Вилли!
      Бурханкин в попытке успокоить обоих захлопал светлыми короткими ресницами.
      Василиса вскочила, запахнула халат, схватила свои вещи, помчалась в чуланчик. Так описывают в любовных романах ссоры: ноги её не будет в этом доме!..
      Егерь покачал головой:
      - Фима, ну зачем ты!..
      - Я должен верить каждому её слову?.. Она же далеко не всё говорит!..
      Даже псы не одобрили предварительных выводов Франца!.. Они встали и потрусили вслед за Василисой: Фомка - резво, Волчок - вздохнув уныло. Фомка успел юркнуть в небольшую щёлку, Волчок - нет.
      Франц усмехнулся, глядя на их соперничество.
      - Значит, говоришь, Петра - до ведра... Дальше-то что?...
      - А дальше - я тебе уже говорил, я её нашёл. И кстати, - запальчиво воскликнул Бурханкин, - она не врала. Я сам слышал тот разговор... - он опять смутился.
      - Про что? - подтолкнул его Франц.
      - Что она, ну, это... понравилась хозяину...
      - Ну-ка, ну-ка... Ты весь разговор слышал? С кем он говорил, понял?..
      - Не, не успел, - сокрушённо вздохнул Егор Сергеевич. - Потом, Фима, я же подумал, она же, это... знает, зачем их пригласили... Не моё это дело. Они ж молодые... Артисты... Говорят, у них, это... так принято...
      Франц сурово нахмурился:
      - Принято, да не у всех... Ладно, разберёмся. Давай вернёмся к ведру, - и рассердился: - Фу ты, вот привязалось! Рассказывай скорее. Ты пошёл искать Василису в её комнату?..
      Егерь продолжил:
      - Там её не было. Потом Евдокия Михална...
      - Эта-то откуда взялась?.. И почему она не угорела?
      Бурханкин задумался, намазал варенье на хлеб.
      - Знаешь, Фима, я даже не знаю... Она ведь баньку топила, потому я её и не подвёз. Увиделись утром, когда я выводил гитариста в залу. Может, как вчера - дома спала?.. Или в баньке?.. Не знаю... Я же там не ночую. Мы сначала хотели их обоих в больницу везти, но этот Гонза совсем оклемался, вражина.
      - Ишь ты, как ты его!.. - выкатил глаза Франц.
      - Да ну! - Бурханкин снова ощетинил брови. - А чего он её обозвал ни с того ни с сего?.. Сам-то - вдохнул разок чистого воздуха - и всё... И дальше дружит с Циклопом. Прям - не разлей вода! А Белый, ну, Пётр... Он еле до кухни доплёлся - так его шатало... Но не ругался же!.. Сказал только: "Найдите, - говорит, - Василису, Егор Сергеевич! Хоть под землёй найдите! Её, - говорит, - из виду нельзя выпускать!"
      - А когда ты её обнаружил возле флигеля...
      - Сразу вышла Михална с её курткой, прикрыла девушку и говорит: "Василиса, - говорит, - похоже, не угорела. Увези-ка ты её, от греха!.. Замаялась я, ночь неспамши, в висках стучит - не дотащу!.."
      - Вилли, Вилли, осади коней!.. - сообразил вдруг Франц. - Повариха тебе объяснила, откуда она знает, что Василиса не угорела?..
      И получил в ответ округлое недоумение покатых плечиков.
      - Я не спросил... А Михална сразу сказала, что Петру полегче, но доктора бы всё одно надо, а тот ехать не хочет, пока Ваську не увидит. Я хотел его уж, это... успокоить, а она: "Не надо им говорить, что девонька нашлась..." Я подумал: до райцентра - во-он какой путь. Пусть уж она Орлика возьмёт и сама за доктором съездит. А Василису я как-нибудь дотащу. К тебе, чай, ближе!..
      Игорь Максимильянович прищурился:
      - Значит, всё-таки ко мне шёл?..
      Бурханкин смутился, поняв, что продал собственную хитрость.
      - Дак я хотел вначале в сторожку, но у меня её всё одно могли бы найти... Тебя же никто не видел! Я ж там с ними был, а ты - нет. Кто же знает, что флигель при тебе разрушился ещё тогда?.. Была бы Диана...
      Игорь Максимильянович энергично поднялся:
      - Вот что. Давай-ка сходим, поглядим, что и как. С доктором Рубиным повидаемся. Ведь на экстренные вызовы Марк Анатольевич сам ездит. Надеюсь, он ещё там...
      - Наверняка! Пока Михална его привезла, пока он обсмотрел, ну, обследовал музыкантов... Потом, Циклоп так просто доктора не отпустит. Сразу на какой-нибудь заусенец пожалуется... Да и Орлику передых нужен. Он же не двужильный...
      - Я понял, понял, - остановил егеря Франц. - Где твои лыжи? Там остались? - Бурханкин махнул в сторону Большого Дома. - У меня на чердаке вторая пара - моей Лизхен. Возьми, тебе впору будут.
      Пробегая мимо ванной, где заперлась Василиса, Бурханкин споткнулся о груду меха Волчка. Звякнул дверной крючок. Егерь отскочил. Умчался за лыжами наверх, только его и видели.
      Глава десятая
      Жертвы несчастного случая
      Василиса вышла одетая, небрежно перебросив халат через острый угол локтя. На клетчатый подол поочерёдно наступали два мохнатых "рыцаря".
      - Вы правы... - угрюмо буркнула певунья, опустив глаза.
      - Что вы говорите? - переспросил Франц.
      - Я говорю, - она приподняла голову, повысила голос, - вы же меня вообще не знаете... С какой стати?..
      - Имеете в виду, с какой стати я должен вам верить? - Игорь Максимильянович как ни в чём не бывало сел за стол.
      - Вот именно! - вызывающе подтвердила она прямо ему в зрачки.
      "Дуб и ольха побратались: тесно стоят на пригорке. Кто из них вырвется первым в соревновании роста?.." - польстил себе Франц от имени Дианы.
      Он жестом пригласил Василису сесть, постарался не громыхать словами, поэтому сам себя почти не слышал и выговаривал преувеличенно чётко:
      - Мы тут с Егор Сергеичем прогуляемся немного, друзей ваших проведаем. Мне кажется, вам разумнее всего подождать нас здесь.
      - Как будто у меня есть выбор!.. Может, захватите заодно мою куртку? Так домой хочется!.. - тоскливо вздохнула она и попыталась выяснить хоть что-нибудь: - Мы сейчас где? Далеко от райцентра, или от того дома?..
      Ей было не по себе. Можно понять: одна, в глухомани, кругом - ни души, кроме двух собак и двоих едва знакомых мужчин.
      Глядя на неё, Франц думал, что хотя бы ради родной Лизхен... Ради... В честь мелочей из трещины, с которой началось...
      "Нет, не бывает мелочей. Как она подметила: "И в крыле стрекозы совершенство земли." Должна же у них у всех быть в жизни основа, опора! Один вообще готов её смешать с грязью... Другой - днём Василису ни на шаг от себя не отпускал, а вечером - в нужный момент его рядом-то и не оказалось... Где хозяин Большого Дома? Пригласил, обхаживал, теперь куда-то исчез... Как прошла ночь и где она её провела - неизвестно. Да, не позавидуешь!.."
      Бурханкин в это время уже спустился с лыжами. Теперь стоял возле стула Игоря Максимильяновича и озабоченно тёр переносицу.
      - Ты нас, это... когда в лесу встретил, она, это... в куртке была?
      - Раздетая, - уточнил Франц.
      - Как же раздетая? - захлопотал Бурханкин. - Михална же принесла, накрыла её.
      - Значит, пока ты тянул тулуп, где-то по дороге не уследил.
      Егерь виновато развёл руками.
      - Да вы не волнуйтесь, - начала успокаивать его Василиса, сама растерянная.
      - Найдём!.. - уверил Бурханкин девушку. - Глаз с тропы не спущу!..
      Франц его поддержал:
      - Вы же всё равно пока в тепле, - и провозгласил: - Никаких запретов! Хотите есть - холодильник в вашем распоряжении. Удобства - знаете где. В сон потянет - вот вам диван. Читать тоже есть что, - заметил он, унося в кабинет лежавший на буфете дневник Дианы Яковлевны.
      - Здесь вам можно ничего не опасаться, - радостно объяснил егерь, - ни Хозяина леса, ни журналиста.
      Франц уже одевался. И вдруг что-то вспомнил:
      - А ведь точно!
      - Обязательно не бойтесь! - снова подтвердил Бурханкин и с тайным сожалением заметил: - Даже наши из райцентра теперь сюда не ходят...
      Игорь Максимильянович много раз уже слыхал от него упрёки, что "птицу всю раздал, урожай не уродился..."
      Он нетерпеливо перебил:
      - Да нет, я про нынешнего хозяина Большого Дома. Виталий Олегович такое знакомое имя-отчество... Где я его слышал?.. Как фамилия?..
      Ответила Василиса:
      - Гонза говорил, у него свой журнал...
      - Да, да, - подхватил Бурханкин, - хозяин сам про это толковал. "Всё, - говорит, - про вас будет прописано!". А фамилию я не спрашивал, но можно в сельсовете узнать или, это... у Хорошенького, например, спросить...
      Василиса даже повеселела немного:
      - Ну и прозвища тут у вас: "Циклоп", "Лешак", теперь вот "Хорошенький"...
      - Зачем прозвище? Фамилия это, - внёс ясность Бурханкин и повернулся к Францу: - Слушай, может мне сгонять?.. Сказать милиции, что хозяин пропал?..
      - А он тебе: "Тела же нету. Будет труп - откроем дело." - Обвинит, что лишку хлебнули накануне и не заметили, как домовладелец уехал.
      - Угу, - поник головой Бурханкин, - точно, как тогда с Шуркой Степновой... - И начал горячо возражать: - Да нет, вряд ли... Не мог он так... Машина же стоит! Она уже по дверцы в снегу... Он мог, конечно, до райцентра и пешком, на лыжах... Да следов теперь не разобрать... Мы все так натоптали - не разобрать, где медведь ходил, где - человек... Я-то знаю! Не ушёл он... Точно, что-то случилось!..
      Франц поморщился:
      - Слушай, Вилли-следопыт, не буди лиха, пока оно тихо. Мало в мае намаялись?
      - Ой, тьфу, тьфу, - заплевал через плечо Бурханкин. - В самом деле, не накликать бы чего, как с фермершей...
      Василиса заволновалась.
      - А что с фермершей?..
      Игорь Максимильянович махнул, указав ей сверху глазами на макушку егеря:
      - Как-нибудь потом... лучше хоть название журнала скажите, его направление...
      - Что-то об искусстве... То ли "Око Олимпа", то ли "Около Олимпа"...
      - Ну ладно, я выясню. Не скучайте. Мы вам для общества вон каких ребят оставляем! - Он потрепал Волчка, тут же приласкал и взревновавшего Фомку. И телевизор, кстати, работает.
      - А если электричество отключат?..
      Франц объяснил, что у него в доме такого не бывает! Он специально прежде чем переезжать, позаботился о "воздушке" с высоковольтной линии, которая проходит вдоль заброшенной одноколейки.
      - А иначе - зачем бы я здесь жил?! Я люблю вечерами работать.
      Егерь уже поторапливал:
      - Хорошо бы успеть засветло...
      - Резонно! - заметил Франц, схватил свои лыжи и вышел...
      *** Кому верить?
      В Большом Доме царила паника. Она была даже больше похожа на заседание в Думе, или на собрание патрициев в сенате: раскрасневшиеся лица, влажные волосы. В Японии, к примеру, иногда дерутся...
      В столовой находились трое разно-металлических мужчин, как на пьедестале почета. О серебре Петра и бронзе Георгия уже говорилось. Но первое место, бесспорно, занял Рубин Марк Анатольевич.
      Франц именовал его "Золотой доктор" - не в смысле заработка или волос, сохранивших радостный цвет, несмотря на преклонный возраст. Нет! Исключительно за богатый опыт и редкостные человеческие оттенки. (По-моему, об этом тоже упоминалось.) Франц мало встречал подобных людей.
      Евдокия Михайловна также присутствовала, но минимально: изредка подавала реплики из кухни. То ли она есть готовила, то ли прятала лицо.
      Председательствовал, конечно же, Георгий.
      - ...Теперь её искать?.. - застали вопрос вошедшие с мороза спасители Василисы.
      Стоило Бурханкину обратить на себя внимание (он представил музыкантам Франца), как к егерю тут же бросился Пётр, сильно заикаясь:
      - Ну, г-где в-вы п-п-пропадали?.. Г-где она?..
      - Что "ну", что "ну"?.. - забормотал Бурханкин и беспомощно оглянулся на Франца. Он не спросил по дороге о главном: как правдоподобнее соврать про Василису...
      - Да что ж вы накинулись на человека! - укоризненно загудел Франц. Дайте отдышаться! Не из баньки ведь прибежал - из больницы!.. Ох, да у вас тут прохладно!
      - Это я велел всё проветрить, - вмешался доктор Рубин. - Егор Сергеевич, сходите на кухню. Попросите Евдокию Михайловну ещё чайку сварганить...
      Франц якобы только сейчас заметил доктора. Он возмущённо вытянул старого знакомого из-за стола и развернул его так, чтобы заседавшие видели лишь их спины:
      - Марк Анатольевич, что же это?.. Я полдня жду в клинике! - он скорчил гримасу, должную означать: "Всё в порядке, не принимайте всерьёз!" - Хоть предупредили бы кого, что вас долго не будет. Мною сегодня никто не хотел заниматься! А завтра я...
      - Завтра, голубчик, завтра! - понятливый доктор с лёту подхватил реплику.
      Интересно, что же он такое знал о своём давнем пациенте Франце, что в его присутствии законник так "развыступался"?
      - Уж не знаю, смогу ли... Завтра у меня дел - по горло!.. - Франц повернулся к зрителям, выдавив на лицо новую живописную краску: "Вот всегда так!"
      Пётр подал голос:
      - Евдокия Михална, может, ещё п-подтопить? - покачнувшись, встал из-за стола. Интерес к данной беседе он потерял, но к Бурханкину, который улизнул на кухню, у Петра ещё остались вопросы.
      Франц тут же оказался рядом, остановил музыканта за рукав, снова усадил.
      - Нет, вполне достаточно. Наоборот, хорошо: бодрит!.. - Он понизил голос, но не слишком, чтобы и на кухне было слышно: - Спасибо, встретил в клинике егеря, тот мне сразу подсказал, где доктора искать...
      Игорю Максимильяновичу удалось завладеть вниманием Петра: быстренько рассказал историю о том, как Егор Сергеевич привез в больницу угоревшую и замёрзшую девушку (тут и врать-то почти не пришлось).
      - На чём же он её доставил? - с подозрением удивился Пётр.
      - На санках, разумеется! - Франц изобразил лицом: "на чём же ещё?!" Евдокия Михайловна уже уехала, когда он понял, что к чему. Думаете, ему хотелось её самому тащить? Волчок помог. Успели, молодцы!.. Могло плохо кончиться. - Он повернулся к доктору: - Интересно, как они с вами-то разминулись?.. Егор Сергеевич, какой дорогой шли? - крикнул Франц в сторону кухни, продолжая спектакль.
      - Лесом... тропкой... так скорее!.. - ответил Бурханкин, отчего-то икая и фыркая между словами (подавился, наверное).
      Доктор Рубин тоже крикнул:
      - Тогда понятно: мы - по тракту... А вы не знаете, капельницу ей ставили?..
      - А?... Йа!... - коротко по-американски всхрапнул Бурханкин. По-видимому, так и не восстановил дыхание.
      Доктор удовлетворённо кивнул:
      - Теперь она поспит - и порядок!
      - В больнице поспит? - уточнил Пётр.
      Игорь Максимильянович, избегая прямого ответа, пожал плечами:
      - Я бы на их месте её не отпустил... Но я же не врач! Я сам вот за доктором бегаю, как Магомет за горой... Так что, Марк Анатольевич, завтра ещё не поздно зайти?..
      Обсуждая бесценное здоровье Франца, они отошли в сторону. Убедившись, что музыканты обсуждают новости, незаметно уединились в комнате Василисы.
      Здесь-то уж доктор отвёл душу: задал ему, что называется, "по первое число".
      - Игорь, ты зачем устроил этот балаган?.. - и так далее... Отчитал, как мальчишку в директорском кабинете, за что его Франц и обожал.
      А что в этот раз Марк Анатольевич не назвал его Игорёшей - так ведь сердился!
      Когда шторм утих, оправдания Франца посыпались в форме вопросов:
      - Как вы с Евдокией Михайловной их нашли?.. Что они делали?.. Они были вдвоём?..
      - Втроём. Молочко с Циклопом выпивали, - ответил доктор. - Петр выглядел хуже: очень болела и кружилась голова, всё ещё тошнило. Я ввёл ему глюкозу, заставил снова попариться в баньке, пока всё здесь выветривалось. Ему совсем полегчало.
      - А второй?..
      - Знаешь, удивительно: Георгий практически не пострадал. Но ведь были в одном помещении!..
      Франц удивился:
      - Разве нужна глюкоза при угорании?
      - Да понимаешь, симптоматика не совсем обычная, больше даже похоже на отравление ртутными парами, - прищурился доктор Рубин. - Но здесь другое... Ты-то зачем примчался? Что ещё за Василиса?.. Они всё ругались из-за неё, а я так и не понял.
      - Да так, солистка из ансамбля, - врать доктору Франц не хотел.
      Доктор Рубин не настаивал:
      - Опять коротаешь досуг, изучая "несчастные случаи"?.. Народ гуляет, а нам с тобой - расхлёбывать!.. Не растормоши егерь их вовремя, я бы точно не понадобился.
      - И что ведь интересно, - задумчиво произнёс Франц, - опять Циклоп рядом...
      Марк Анатольевич оживился:
      - Он сейчас придёт, побежал вниз котельную проверить... Так обрадовался, меня увидев! Сразу начал на мочу жаловаться: цвет ему не нравится! Огурец! Я его летом направил в столичный центр глазного протезирования. Предупредил, правда, что бесполезно, огромные очереди, цены - неподъёмные, но этот - добился! Вернулся с протезом! Да ну его, он мне ещё тогда надоел. Как ты-то себя чувствуешь? Не пора ко мне заглянуть - на самом деле, а не в качестве легенды для музыкантов?..
      Франц покачал головой:
      - Сейчас не обо мне речь, я - в относительном порядке. Много двигаюсь, дышу воздухом с утра до ночи... Ну что - я?.. Лучше расскажите, как с вашей лицензией обстоит, закончили оформлять после первого отказа?
      - Жду не дождусь! Второй месяц обещают. Всё "вот-вот".
      - Вот мерзавцы! Ведь мы когда заново сдали документы, в середине августа?... - возмутился Игорь Максимильянович.
      Беседа перешла в традиционное русло: ругань крючкотворов. Буря окончательно миновала.
      - Пора ещё укольчик сделать, - поднялся доктор.
      Пока он, захватив саквояж, находился в столовой, Франц быстро обследовал гостевые комнаты, потом прошёл в бабий кут.
      Бурханкин слышал всё, что наплёл музыкантам Франц - до единого слова! И теперь с ещё большим уважением посматривал на Фиму: он бы так не смог!..
      Франц улучил момент, когда повариха Евдокия Михайловна отвернулась:
      - Ты ей сказал, где Василиса?..
      Бурханкин кивнул, потом замотал головой.
      - Ни-ни-ни! Только, что в надёжном месте, но...
      - Всё. Позже!
      Повариха подошла и без остановки начала перечислять наличие продуктов.
      - Чем вас угостить?..
      - Голубушка Евдокия Михайловна, - тактично прервал Франц её кулинарное красноречие (кстати, в "голубушку" она моментально превращалась для всех, кто пробовал её стряпню), - лучше скажите, черника у вас есть?
      - А как же! Варенье.
      - Вам доктор говорил, что там витаминов для Петра - бездна?..
      Повариха кивнула:
      - Не волнуйтеся, обязательно дам. Ему - обязательно!
      - А завтра, - продолжил Франц, - потчуйте их, чем ваша бесценная фантазия подскажет. Мы с Егор Сергеичем проводим доктора, там и заночуем...
      - Утречком наведаемся, - подхватил Бурханкин. - Вы Орлика кормили?
      - А как же! И его покормила, - категорически заявила она, - и вас так не отпущу! Доктор хоть что-то перекусил, а вы всё мотаетеся туда-сюда. Эти едоки, - она кивнула в сторону гостиной, - только продукты переводять. Одному пока вообще не впрок.
      - Я видел, - кивнул Франц. - Но мы же не за шатуном в лес - в райцентр едем.
      На все возражения она требовательно заявила, понизив голос:
      - Не поедете, пока с собой не соберу! Василисушке что-нибудь передадите. Какая там у неё еда! Бедная девонька, - вздохнула повариха, - и как это случилося?..
      Франц обрадовался возможности перейти к делу:
      - Что же случилось, Евдокия Михайловна, расскажите?.. Погодите минуточку. - Выглянув прежде в столовую, он плотно прикрыл дверь. - Что вы об этом знаете?..
      Повариха стояла, поёживаясь.
      Унылая одежда, что бездарная критика: уверенности не прибавляет! Ну как может чувствовать себя женщина в вязаной кофте цвета осенней земли, застёгнутой поверх вяло-синего, будто сквозь дым, безжизненного платья?!.. И эти тёмные рейтузы, заправленные в носки собачьей шерсти, что робко вылезли из таких же серых валенок с обрезанным голенищем... И этот жуткий сизый прямоугольный лоскут с одним карманом - так называемый передник...
      Оденьте наших сельских женщин! Разве они не заслужили?!.. Разве так трудно: красиво, удобно, прочно и - недорого?.. Им же не кимоно нужно. Родные, голубушки, жаль, я не художник!.. Мужчинам всё-таки проще. Вот Бурханкин - не большого достатка, а как живописен в своих "гуманитарных" одёжках: в свитере с растянутым горлом поверх байковой фуфайки с немыслимой фиолетово-желтой клеткой! Горнолыжные штаны! Сапоги-аляски на каучуковом ходу! (Извините за журналистику, просто - зло берёт!)
      Евдокия Михайловна спрятала глаза, расправляя передник.
      - А что я могу знать...
      Франц спросил конкретнее:
      - Ну, например: где ночевала Василиса, где - вы... где были все остальные после бани. Вобщем - всё, что вы по поводу этого можете сказать!..
      Он уже был не благодарным почитателем её талантов, но - настырным, въедливым следователем (хотя, если разобраться, не имел на это никакого права, кроме желания помочь и - чтобы больше его не беспокоили).
      Повариха так толком ничего не разъяснила, отговорившись, что ушла спать рано.
      Игорь Максимильянович не отставал:
      - Почему вы сказали утром, что она не угорела?
      - Так я ж её ночью в баньку перевела.
      - Вот так-т?к! С чего это вдруг?..
      - Она... Там тёпло... - Евдокия Михайловна опустила голову, не закончив фразу.
      Франц продолжил допрос:
      - Где вы сами ночуете, если остаётесь здесь?
      - В баньке и сплю, - заладила повариха, - там тёпло после мытья. Долго остываить.
      Казалось, она была бы рада увести разговор в другую сторону, но "законник" не успокаивался.
      - А если баня не протоплена, тогда где?
      - Дак ведь комнат хватаить! Ежели хозяин тута, в кухне и сплю. Когда отлучиться, как теперь, - в горенке, где Василиса. Тогда целый дом нет нужды снизу отапливать, а этим двум каморкам от печи тёпло. А когда он совсем уезжаить, так я тоже - к своим, домой.
      Её говорок усилился, обволок слушателей, как аромат кедровника.
      "Похоже, она сильно волнуется... Интересно, почему бы это?" - подумал Франц. Мягко спросил:
      - Часто хозяин так отлучается?
      - Бываить.
      - И что, когда Виталий Олегович в городе - здесь никого не остаётся?
      Оставив фартук в покое и взяв себя в руки, Евдокия Михайловна ответила.
      - Зачем "не остаёться"? Тарас Григорьевич долж?н тут неотлучно находиться... Только не любить он... А уж как медведко появился - так уж и тем более!
      - А сам Тарас-то Григорьевич был здесь?
      - Ввечеру парился.
      - Он где обычно спит?
      Повариха ткнула пальцем в стенку.
      - Когда снизу топить не надо - в той, где музыканты расположилися... Когда весь дом надо греть - в подклети. Там котельная. Кто его знаить... Когда как...
      Бурханкин тут же встрял в разговор:
      - А вчера?
      - Должно, внизу... Да мне - к чему? Я девоньку уложила, а сама пошла моих проводить. Мои вчера прибегли, как узнали, что я домой не могу...
      - Хозяина уже не было? - спросил Франц.
      Евдокия Михайловна кивнула.
      - Должно, на лыжах ушёл, машина - как стояла, так и стоить.
      - Можно мне в подклеть заглянуть?
      - Отчего ж нельзя? - ответила понятливая повариха. - Вы ж не просто так, на ночь глядя примчалися... Погодьте, я гляну, где Тарас. Кажись, он снаружи в столовую прошёл.
      *** Ловушки и силки
      Подклеть представляла собой несколько различных помещений для хозяйственных нужд. В самом большом, гаражном, по правую руку от входа, радостно зафыркал Орлик. Рядом, за перегородкой, в углу был свален разнообразный инвентарь. Там же стояли сани.
      По центру располагались три другие клетушки. Одна из них как раз являлась погребом - с лестницей прямо в дом (через этот ход Франц и Бурханкин спустились), другая была заперта (Франц безуспешно подёргал ручку), третья - кабинка туалета.
      Больше всего оказалась обжита котельная, слева от двери и напротив гаража. Здесь у Тараса Григорьевича, оказывается, и было оборудовано место отдыха: возле котла приютился грубо сколоченный столик с остатками пищи, по одну сторону от него - длинный топчан, накрытый пледом поверх голого матраса, по другую - старая, но вполне пригодная для спанья оттоманка (кстати, чисто застеленная).
      На топчане валялся плеер завхоза, а того самого не было.
      - Пойдём наружу, - сказал Франц.
      Охотники стояли на дворе Большого Дома. Вечерело. Только-только село солнце. Потухли бриллиантовые сугробы. Из трубы порванным в боях флагом развивался дымок.
      Франц вдруг откуда-то издали ощутил запах талых ручьёв и мокрых перьев.
      - Чуешь? - спросил он егеря.
      Тот коротко и часто втянул воздух носиком-башмачком, покосился на бледные ноздри Франца.
      - Слушай, Фима, зачем тебе собака, с твоим, это... нюхом?..
      Франц вдоль заснеженных кустов крыжовника медленно продвигался к развалинам. Бурханкин шёл за ним - след в след:
      - Давай, покажу, где я нашёл Василису!
      Поджимая по очереди ноги, Франц внимательно разглядывал всё кругом.
      - Слушай, дурака ведь валяем! Ради чего мы ходим-мёрзнем?..
      - Ну, Ф-фима, - возмущённо пропыхтел Бурханкин, - то есть как?..
      - Сам посуди: весь сыр-бор из-за взаимоотношений троих человек... Ну, зуб имеют на девицу - у мужиков, которых отшили, такое часто встречается... Тем более, она ещё и баллады придумывает вместо шлягеров...
      - А Михална?..
      - Ну и что? Подумаешь, попросила тебя увезти Василису!.. Примстилось что-то, сон плохой видела - тоже вполне понятно. - Франц решительно повернул к дому.
      - Тогда скажи, где хозяин?.. И почему я нашёл Василису не в доме, а вон тут? Я тут аккурат вчера утром капкан ставил.
      Бурханкин указал место - совсем близко от пня, на котором восседал снеговик-медведь.
      - И что?.. Что ты хочешь?.. Я замёрзну тут. У меня сапоги - дрянь. Ты бы лучше куртку её нашёл!..
      - А руки чем у неё были запачканы? - продолжал доказывать Бурханкин в раздражённую спину Франца. - Я сам в раковине, это... красное видел!.. Фима, я чую: он, это... не просто так ушёл!...
      - Никто не волнуется, он один вечно всё "чует"!.. - Франц опять "сделал стойку". - Чего же раньше не сказал?.. А я уж было поверил этой снегурочке...
      Бурханкин неожиданно звонко крикнул:
      - Всё равно, Фима, я знаю, она не, это... Ничего плохого не могла!.. И глухо добавил: - Потом, не моё это дело... Вмешался уже один раз...
      Францу не надо было объяснять, о каком "другом разе" шла речь. Он миролюбиво заметил:
      - Ладно, повариха ведь не переживает из-за пропажи журналиста?..
      - Но зато она сказала: "бедная девочка"! И потом... Диана бы зря тебя не стала звать!.. - возразил Бурханкин, теперь сильно смахивавший на свой снеговой портрет у крыльца.
      "Что невыносимо - когда из Галатеи хотят сделать куклу..." - Франц смолчал, помогая Бурханкину отряхнуть налипший снег.
      С неба что-то пророкотало, угрожающе приближаясь. Франц задрал голову. Чуть не упал и вспомнил: Василиса описала точно такой же эпизод.
      - Чего это вдруг здесь вертолёты разлетались? Ну ладно, пошли. Поспрошаем музыкантов, ещё раз всё проанализируем, разложим по полочкам... Что ты на ворота уставился?..
      - Фима, где машина? - Бурханкин остолбенело хлопал глазами, ожидая грома небесного - в виде какой-нибудь реплики Франца.
      Но тот лишь облегчённо вздохнул:
      - Вот видишь, всё само собой утряслось. Он взял и уехал по-английски. Давай вернёмся через подклеть, мне нужно...
      Переждав Франца и также посетив уже остывшую кабинку, егерь возмущался:
      - Совсем Циклоп разленился! Мне-то что, но люди же, это... ци-вили-зованные гостят!.. Уж я ему сейчас, это... скажу... - Он хулигански наподдал ногой. С пола вдруг взлетел какой-то металлический предмет и беззвучно упал возле Франца. Бурханкин всё равно раньше успел: подбежал, нагнулся, поднял и узнал в нём крышку от чернильницы в виде женской головки. - О, гляди, что я нашёл!..
      - Дай-ка посмотрю, - торопливо отобрал Франц. - Так-так... Ну, вообще-то, это Диана в тот раз нашла. Помнишь, в коробке лежало?... Ты ведь коробку на место вернул? А Василиса обнаружила... Надо будет сейчас на чердак подняться. Покажешь, где вы её тогда взяли.
      На кухне вместо поварихи их встретил доктор Рубин.
      - Евдокия Михайловна сказала, вы уже готовы? Когда поедем-то, братцы мои?.. Завтра я выходной, но люблю дома ночевать. Кстати, знаешь, Игорёша, где мне квартиру дали?.. У тебя третий этаж?.. Так вот, подъезды - разные, но похоже, что одна стенка у нас - общая! Если ты нормально в своей усадьбе перезимуешь, буду просить у тебя квартиру в аренду под кабинет: только вход прорубить... Не прячь глаза - шучу!.. Итак, кто меня доставит? - он требовательно посмотрел на Бурханкина.
      Франц предложил другой вариант:
      - Марк Анатольевич, а не хотите остаться до завтра?..
      - И на себе испробовать, не угорим ли? - засмеялся доктор. - Спасибо, дорогой! Я здесь пожил однажды... Чего, думаешь, на старости лет в глубинку потянуло? Воспоминания детства!..
      Оказывается, потомственный доктор нашёл тут с родителями приют в годы гонений. И не где-нибудь - во флигеле скрывались!
      - Весёленькое место, - продолжил Рубин, - мне, сопливому пацану, тогда казалось: домишко, где нас прятали, жил отдельной от своих обитателей жизнью. Уж натерпелся я страхов!.. Знаешь, там был подпол - довольно большой...
      Игорь Максимильянович никогда не говорил о своём прошлом. Не очень-то любил и чужие воспоминания слушать. Но здесь, когда так совпало...
      Аккуратно - чтобы не обидеть - перебил:
      - Может, вы и Диану Яковлевну знаете?..
      Золотой доктор ответил вопросом на вопрос.
      - Ту, что летом флигель реставрировала? - Он вдруг задумался, что случалось нечасто. Снова показал рукой на развалины. - Уж я натерпелся там в детстве страху!.. Отец её привёз туда мою семью, укрыться подальше от "дела врачей"... Славная тётка. Жаль, тогда не встретились... Хотя, тогда мы маленькие были, - и рассмеялся: - а теперь - старенькие. Куда нам...
      Бурханкин печально закивал:
      - Да. Да. Чего уж, это... Кто знает, долго ли нам ещё... - Самый молодой из них вдовец, Егор Сергеевич был горд этим единением, хотя искренне горевал о своей непутёвой жене.
      Тут они с Францем заговорили одновременно:
      - Василисе тоже, небось, одной страшно... - сказал Бурханкин.
      - Вдруг она без присмотра ещё чего-нибудь учудит... - А это, конечно, Франц.
      Доктор Рубин взирал на "молодёжь" с удивлением патриарха, вдруг заметившего, что наследники подросли.
      - Она же в больнице?.. - Оба на него дружно зашикали, оглядываясь на дверь. - Конспираторы хреновы!.. Семь пятниц на неделе!
      Франц серьёзно настаивал:
      - Марк Анатольевич! Всё же придётся тут перекантоваться.
      - И не проси! - решительно отказал доктор. - Знаешь, от чего тут "угорели"?
      Он сложил огромные ладони рупором и что-то сказал Францу в самое ухо. Франца всколыхнуло:
      - Сами убедились?!.. Что ж молчали?..
      - Опасность миновала, а не говорил, чтобы не будоражить...
      - Тогда - тем более не след сейчас уходить! - окончательно решил Франц и попросил Рубина: - Задержите их всех в столовой на пару минут. Нам на чердак сбегать надо.
      - Да, пока свет не погас! - таинственно поморгал егерь. И крякнул с досады: свет погас. Надо же было этому случиться именно сейчас - будто накликал!..
      - Ничего, - Франц не волновался, - свечи возьмём. Заодно, когда уснут, проверим, не повторится ли фокус с заслонкой... Марк Анатольевич, идите к пациентам!..
      Доктор честно занимал музыкантов разговором, стараясь навеять на них сон. Те - сопротивлялись всеми силами... Завхоза по-прежнему не было.
      - Тут себя абсолютно нечем занять, - сокрушался Рубин.
      - В окошко глядите!.. - посоветовал Пётр, нервно поглядывая на дверь.
      - Любовался... - обрадовался диалогу доктор. - Красиво, но быстро надоело: изо дня в день одна и та же декорация. Не то, что картинка в настоящем театре или кино, или за стеклом городского транспорта! Что же делать вечерами?.. Мужикам - пить, бабам - лук перебирать? Хорошо, когда есть работа. А если нет?..
      Музыканты уже всю свою работу выполнили. Василиса, как они считали, спала в больнице - некому было их раздразнить, развеселить, разудивить, рассердить сегодня вечером... Пётр уже был согласен идти спать, лишь бы не слышать нравоучительных интонаций доктора!
      Глава одиннадцатая
      Двое в форме
      Егерь и охотник спустились с чердака. Вот тут Игорю Максимильяновичу и пришло в голову развлечь присутствующих по-своему - как он умел.
      - Давайте поразмышляем, - предложил Франц, - когда плохо себя чувствуешь, лучше думается.
      Евдокия Михайловна только что принесла целый противень пухлых булок с маком:
      - Лучше всего думать, когда готовишь!
      - Или - когда ешь! - схватил горячую сдобу Бурханкин.
      Марк Анатольевич кивком присоединился к вышесказанному:
      - Значит, я прав насчёт работы!..
      Франц налил из самовара кипяток в чашку - широкую, словно душа ребёнка.
      - Это вы о чём?
      Доктор охотно повторил:
      - Я говорю, понятно, почему в деревнях ложатся "с курами" - особенно зимой!.. Горожане-то привыкли жизнь сверять по телепрограмме, а не по веленью природы.
      Франц поочерёдно глянул на музыкантов и завёл свою песню:
      - Как вы сюда попали, если не секрет? Подобных коллективов немало. Он вздохнул, то ли извиняясь, то ли издеваясь: Это - не в обиду, я юрист, а не экономист, в эстраде не разбираюсь... Так вот, меня интересует, почему именно вас, малоизвестную группу, хозяин пригласил для развлечения?
      - Видите ли, уважаемый... э-э... Игорь Максимович... - начал "бронзоветь" Георгий, раскуривая тонкую сигарету.
      - Игорь Максимильянович меня зовут, - сухо напомнил Франц.
      - Да. Так вот... Группа наша существует давно. Может, мы и не столь широко известны, но, поверьте мне, у нас в мире эстрады есть своя "ниша", которую мы занимаем по праву! А Виталий Олегович... Мы прежде были немного знакомы, я учился у него. Правда, совсем недолго: меня исключили... за убеждения...
      Он значительно выгнул бровь, выпуская дым, сделал эффектную паузу, чтобы все смогли оценить. Но Франц уже думал о другом:
      - Как фамилия вашего наставника?
      - Ростовцев. Да какой он наставник! Несколько лекций, пара семинаров...
      - Ростовцев? Конечно... Как я сразу... - Франц искоса глянул на Бурханкина, виновато ткнул указательным пальцем себе в лоб и постучал костяшками по столешнице..
      Егерь перестал жевать, замер, как почуявший гнездо спаниель. Вдруг шепнул:
      - Фима! Он, это... Вор.
      - Кто - вор? - не понял тот. - Его за воровство выгнали? Откуда ты знаешь?..
      - Да нет, - Бурханкин удивился, что Франц очевидного не видит. Виталий Олегович Ростовцев. Получается В-О-Р. Ну, к примеру, как ты ФИМА!..
      Он гордо замолчал, бесконечно довольный, что первым сделал открытие.
      - Не морочь голову своей бесовщиной! - отмахнулся Франц. Потом вновь сосредоточил внимание на Георгии.
      Музыкант торжественно драконил импортным дымом:
      - ...Но он наверняка знает, сколько мы приложили усилий и энергии, чтобы достигнуть...
      Эту замечательную тираду прервал Пётр:
      - У нас один новичок - Василиса. П-признай, наконец: с её п-появлением, может и выросли. П-пока ты ищешь нишу, точнее сказать "крышу", Васька любой концерт может вытянуть.
      - Или загубить! - живо добавил Георгий.
      - Стоп, стоп! - прервал их Франц. - Ваша профессиональная кухня не для наших ушей. Могу я считать, что вас пригласили из-за Василисы?..
      - Я не знаю... - нахмурился Пётр: - До вчерашнего дня я так не думал.
      - Давайте, давайте, - подстегнул доктор Рубин: - вы изложите анамнез, а Игорь Максимильянович поставит диагноз: он большой спец в этом деле.
      Пётр не торопился.
      - Я, собственно, не совсем понимаю, какой вам-то интерес...
      Франц хмыкнул, взглянув на Бурханкина. Тот заволновался:
      - Так ведь, это... Беда же чуть не приключилась... Ну я, это... и попросил. Да вы не сомневайтесь! Он, это... законник. Он быстро разберётся!..
      - Вы в каком звании? - обратился Пётр к Игорю Максимильяновичу.
      - В человеческом, - отрубил Франц. - Рассказывайте!..
      - Ответь ты, - обратился Пётр к Георгию, - ты же договаривался...
      - Это не я договаривался, - возразил Георгий. - Он сам меня нашёл. Что, собственно и подтверждает...
      - Каким образом нашёл? - снова перебил Франц.
      Георгий слегка замялся, но потом продолжил:
      - Через отца. Тот мне позвонил и передал: Виталий Олегович сказал, что мы становимся всё заметнее, что он может устроить хорошую рекламу, только должен нас прослушать. Удобнее всего - в непринуждённой обстановке, за разговором...
      - Ваш отец работает у Ростовцева? - перебил Франц.
      Георгий вновь заколебался. Ответил нервно и - не по делу:
      - Нас предупредили, что более трёх человек он одновременно пригласить не может, разместить пока негде. Поэтому и просит самых ярких, "костяк", так сказать. - Георгий обернулся к Петру. - Ты же знаешь, скажи сам...
      Петр крошил булку в лиловое блюдце с волнистым позолоченным краем.
      Франц громко, во весь голос рассердился на Георгия, уходящего от прямого ответа.
      - Кто здесь, в конце концов глухой, вы или я? Неужели так трудно вспомнить, называл Ростовцев имя "Василиса" в числе гостей - или нет?!
      Ответом ему было молчание: хмурое - Георгия, задумчивое - Петра.
      Когда Франц гневался - прозрачная зелень его глаз превращалась в болотную тину, вырваться невозможно! Он набрал в лёгкие ещё больше воздуха и произнёс неожиданно тихо:
      - Почему, позвольте вас спросить, вы именно её обвинили в том, что угорели? Я только что видел - дом обогревается снизу.
      - Он утром не п-понимал, что говорит... Это - б-бред б-был! вступился за товарища Пётр.
      - Ах, вон в чём дело... Бред, говорите?! - Франц уже открыто нападал. - Потому-то вы и ходили за ней хвостом весь вчерашний день?! В чём её подозревали?..
      - Я?.. Да вы что!.. Вы... Откуда вы можете знать! Вас тут не было... Чего вы вообще... - Негодуя, Пётр смерил Франца с ног до головы. Будто градом осыпал: прибил ковыльную прядь, медленно прокатился по лицу, пересчитал полосы свитера.
      Игорь Максимильянович в долгу не остался:
      - Ну, чего ж замолчали? Подобные фразы принято оканчивать: "лезете своим длинным носом", - и далее... Я не герой Ростана, на дуэль не рассчитывайте! Отвечаю по существу, в отличие от вас двоих: да, вчера меня тут не было. Зато я видел её сегодня! Егор Сергеевич - его надо благодарить, что ваша солистка жива осталась. Да и вы, кстати - тоже сказали бы спасибо!.. Доктор говорит, если бы не егерь, над вами бы уже ангелы пели!..
      Рубин поправил:
      - Ну, не совсем так, но в принципе всё верно! Просто Георгию - повезло больше.
      В этот момент появился Тарас Григорьевич. Вошёл, как всегда "на кошачьих лапах".
      Франц тут же занялся им.
      - А вам тоже "просто повезло"?.. Где вы были всё время?..
      Тарас Григорьевич выдавил из себя, что "разговоры разговорами, но пора, мол, делом заняться," - и снова юркнул за дверь.
      Наконец, не выдержала Евдокия Михайловна:
      - Василиса тут - ни при чём. Спала она. Я добудиться не могла, так крепко спала! Закрыть заслонку она бы не... Вы кто?..
      Финал фразы прозвучал невпопад и как-то странно, дуэтом.
      Рот поварихи остался приоткрыт, вкусное румяное лицо исказилось. Франц не понял: что её напугало, кто же "подпел"?.. Женский-то голос за столом был всего один.
      Игорь Максимильянович резко обернулся к двери на цокот собачьих когтей по крашеному полу. И что же он увидел?..
      Две заснеженные фигуры в одинаковых почти штатских ушанках и хамелеоновых одеждах, перетянутые автоматами наперевес. У одной - под мышкой какой-то куль, вторая - с враждебно настроенной овчаркой в строгом ошейнике и на самом коротком поводке.
      А вы уже подумали про Василису?..
      Ещё бы не думать!.. Каково ей там в Доме фермера у Франца? Страх худший враг! Со страху ведь можно таких глупостей наделать!..
      *** Пёстрая куртка
      Раз не представились, буду дальше называть эти фигуры "двое в форме".
      - Вы кто? - спросили двое в форме, вроде не они явились неизвестно откуда, а это сидящих за столом людей к ним в комендатуру доставили.
      Георгий вскочил с места и отчеканил, как "под козырёк" взял:
      - Георгий Тарасович Орлов, художественный руководитель...
      "Звонко произносит. Врёт... Тоже, скорее всего, сценический псевдоним, а сам, наверное, какой-нибудь Курицын сын, - подумал Франц, отвернулся и вдруг... - Какой же я тупой!.. Тарасович! Конечно, сынок Циклопа!"
      Он уже заново ощупывал взглядом бронзовое покрытие худрука.
      Рапорт Георгия двоими в форме был принят благосклонно:
      - Где хозяин?..
      Пётр демонстративно развалился в кресле. У доктора Рубина напряглась спина. Бурханкин продолжал смиренно жевать, складывая в уме очередные инициалы.
      Евдокия Михайловна вскочила, поборов страх и оторопь:
      - А чо это вы здесь раскомандовалися?! Вы чего тут оружьем размахалися?.. А ну, кыш! - и сама храбро замахала на них руками, отгоняя. - Чего надо?.. Я тут - за хозяйку! И нечего собаку в помещение!
      Двое в форме сразу сбавили тон.
      Одна из фигур вывела овчарку на крыльцо, другая спросила более уважительно:
      - Где Ростовцев? Ему поступило важное сообщение, а телефон не отвечает. Вот нас и прислали...
      "Ничего себе посыльные!" - подумал Франц.
      Хором включив мощные фонарики, двое в форме обшарили лучами дебри столовой, двинулись вглубь дома через кухню.
      - Эй, эй, вы куда?! - перегородила дорогу в бабий кут Евдокия Михайловна.
      По комнате разбежалось напряженное молчание.
      Тот, что с овчаркой, стал молча теснить повариху к стене. Молча встал Пётр. Так же - Франц. Приподнялся Рубин. Бурханкин отодвинулся от стола, но пока сидел. Молча плюхнулся на место только что отрапортовавший Георгий...
      Франц понял, что не следует обострять обстановку.
      - Евдокия Михайловна, люди же при исполнении! - Он тут же пригласил незваных гостей: - Пожалуйста, вы можете пройти. - И подошёл, намереваясь поучаствовать в обыске.
      Спальню Василисы посетили первой. Кровать была не прибрана. Даже казалось, что в ней кто-то спит.
      Двое в форме откинули одеяло, убедились, что - пусто. За четыре секунды равнодушно, как лучшие японские роботы, перетряхнули баул с женскими походными принадлежностями: только перчатки мелькали. Франц не возражал, не язвил по поводу запрятанного туда Ростовцева, но глаз не спускал: как бы ненароком чего-нибудь Василисе не подложили!
      К музыкантам даже не заглянули, тут же поднялись к хозяину.
      Да... любил Виталий Олегович роскошь! Осмелюсь заметить: "Что выглядит нелепо: антиквариат в избе..." - сразу возникает мысль о краже.
      Франца не взволновала мятая постель (подумаешь, кровать не прибрана!): ему бросились в глаза засохшие багровые пятна на мраморном столе рядом с пустой коробкой-дипломатом. Как мешали сейчас эти двое в форме!
      Один из них бросил свой тюк на стул и Франц вдруг разглядел, что это женская пёстрая куртка. Из рукава - свисала вязаная варежка на резинке.
      "Мы с Вилли не нашли, а эти - быстро одёжку Василисы к рукам прибрали. Откуда только взялись?.. Конечно, - он опять обругал себя: - Ах, я тупой! Именно с вертолёта. Больше неоткуда. Тут же военная база в сорока километрах!.. Ну, Виталий Олегович!.. Ну и фрукт!.."
      Франц соображал, как бы от них скорее избавиться.
      "Ни пройти, ни проехать", - ворчал Бурханкин, тщетно пытаясь что-нибудь рассмотреть из-за спин.
      Следуя взгляду Франца, выразительно брошенному поверх форменных ушанок, егерь потолкался и ненароком задвинул стул с курткой глубоко под стол.
      Один из двоих снял перчатку, обнажив женскую обветренную руку "в цыпках", бесстрастно ковырнул обломком маникюра пятно на мраморе, заметил бесполым голосом: "Чернила," - второй - заметно длиннее и шире в плечах молча кивнул на выход.
      Со двора донёсся злобный лай: четвероногий страж порядка кого-то яростно не пускал в дом. Поэтому двое в форме на чердак не полезли, лишь приподняли крышку люка да посветили наверх из щели. И здесь не задержались: быстро глянули. Спустились вниз, распугивая по углам тишину. Обход дома в целом занял не более шести минут.
      В столовой за это время мало что изменилось.
      Догорала керосинка. Повариха занималась тарелками, стараясь не звенеть. Доктор, матово отражаясь в стекле оранжевой головой, молча глядел во двор. Пётр вернулся к столу, сидел бесцельно, но пальцы его были в постоянном движении, что-то лепили из хлебного мякиша. Все втроём были взвинчено-бесстрастны.
      Зато Георгий увлечённо отбивал ритм спичечным коробком - в такт громыханию военных ботинок.
      Бросив напоследок, как гранату через плечо, дежурное "извините за беспокойство", - двое в форме вышли.
      Франц успокоил взглядом мирных жителей, повелительно указал на стул Бурханкину. Накинув дублёнку, последовал за военными наружу.
      Он остановил их на крыльце:
      - Имеет Виталий Олегович право хоть изредка отдыхать?! Что случилось?..
      Вопрос был задан таким генеральским тоном, что двое в форме не посмели не ответить.
      - Ростовцеву просили передать из редакции, что задерживается выход следующего номера журнала, - сказал один.
      - И с книгой там не всё гладко... - неуверенно добавил другой, с маникюром, дохнул на пальцы и надел перчатки.
      - Вас закинули сюда, чтоб сообщить это?.. - изумлённо перебил Франц. Надо же, через военную базу издателя достают!.. Без него - нельзя?
      Робот-женщина объяснил:
      - Он вчера днём с ними разговаривал, обещал перезвонить. Ему из офиса звунят - аппарат отключён со вчерашнего вечера, с 2230.
      Франц машинально произнёс детскую памятку (дочь когда-то принесла из школы).
      - Против вони!
      - Какой вони? - не понял тот.
      - Надо говорить не звунят, а звонят... - исправил ударение Франц. Ну, и какая-такая необходимость?.. Что за срочность, как на пожаре?..
      - Откуда вы знаете про пожар? - подозрительно спросил широкоплечий. Вы гость?.. Вы приехали с ним?..
      Игорь Максимильянович "напустил туману":
      - Конечно, гость, и очень хорошо знаю его друзей! - Он сделал значительную паузу и вернулся к генеральскому тону: - У нас много общих знакомых... Ему из офиса на мобильный звонили? Мы сами - в неведении, относительно его местопребывания. Что вам известно?
      - К нам поступил сигнал от его заместителя. Ростовцев ехал сюда на выходные по делу: уладить какие-то последние вопросы с авторскими правами на книгу...
      Овчарка продолжала деловито надрываться. Доказывая свою профпригодность, она просунула голову между балясин и сквозь лай высматривала кого-то внизу. Двое в форме, следуя указанию её разъярённого носа, открыли вход в подклеть, скрылись за тяжёлой широкой дверью.
      На крыльцо вышла Евдокия Михайловна - в чём по дому ходила. Даже платок не накинула. Бурханкин выскочил следом с её шалью в руках.
      - Там не Василиса прибеглб на свою голову?.. - испуганно предположила повариха, перегибаясь через перила и пытаясь что-то увидеть внизу.
      Франц приложил палец к губам.
      Овчарка ощерилась, телом перекрыла ступени. Спуститься на землю оказалось невозможно.
      - И чего ты орёшь-то? - укоризненно спросил Бурханкин.
      Он тихо ей что-то пошептал. Франц с удивлением наблюдал, как собака, благодарно урча - будто получила мозговую кость - легла на живот, положила голову на лапы, глядя в зрачки Бурханкину, виновато скульнула и... затихла.
      В ночном небе вновь закружил вертолёт. Лизнув прожекторами двор, завис.
      Двое в форме вернулись за собакой.
      - У вас случайно танка свободного не найдёться? - ехидно спросила Евдокия Михайловна. - Мы тут заместо флигелька площадочку расчистили бы, вам же лехше: прям бы тут и садилися. А то с Поповой горки - досюда, всё ж с полкилуметра наберёться!
      - Нет необходимости, Евдокия Михайловна! Не каждый же день у хозяина офис горит. - С этими словами Франц твёрдо взял её за руку, передал Бурханкину и отправил обоих в дом.
      Она упрямо осталась, видно, хотела убедиться, что "связные" - точно уберутся со двора. Да и Бурханкин не уходил.
      Двое в форме пошептались, но сколько Франц ни напрягался, не смог разобрать ни слова. Его успокоила двукратно оттолкнувшая воздух мозолистая ладонь Бурханкина: мол, я всё слышу.
      - Вперёд! - глухо скомандовал тот, что покрепче, подстёгивая присмиревшую овчарку.
      Повариха великодушно достала из кармана фартука паёк, заготовленный для Франца, Рубина и Бурханкина. Двое в форме вначале отказались.
      - Нате уж, - сунула она за портупею тому, что поменьше, - не казённое, чай!..
      Со второго раза взяли. Ушли по колее, продавленной "джипом" Ростовцева. Вертолёт летел впереди, освещая путь.
      Франц недолго глядел им вслед. Когда двое в форме через сто метров свернули в лес, разрешил Бурханкину сказать:
      - Им там по рации сообщили, машина хозяина в лесу завязла...
      Игорю Максимильяновичу было необходимо задать ещё несколько вопросов Евдокии Михайловне и он пригласил её пройтись. Егерь тут же притащил драповое пальтецо поварихи.
      Вернувшись с прогулки, Франц немедленно попросил Бурханкина запрячь Орлика.
      В его отсутствие, он с помощью доктора Рубина перенёс из комнаты Василисы в кухню ореховое кресло-осьминога.
      Музыканты, наблюдая за манипуляциями, нервничали: Пётр - молча, Георгий - пробовал участвовать. Потащил мыть на кухню свой стакан в мельхиоровом подстаканнике, по свойски так спросил, не надо ли что помочь. Но поварихе "осталося только вытереть"... Обратился к Францу - у того сразу и второе ухо отказало. Тогда худрук вернулся в гостиную, предложил Петру сходить за гитарами - тот сослался на головную боль. Доктор же, глядя на предложенную колоду карт, спокойно разъяснил, что слишком азартен, поэтому компанию составить не может: запретил себе играть.
      Вскоре Бурханкин объявил, что сани готовы.
      - Марк Анатольевич, - Бурханкина-то Франц хорошо расслышал, - оставлю вас ненадолго: люблю, знаете, покататься перед сном! Надеюсь, вы рекомендуете, как врач?..
      Элегантную дублёнку Франца Бурханкин оценивал на сей раз с другой стороны: практически.
      - Одеться надо теплее. Завируха началась - враз заледенеть можно!
      Тут же продемонстрировал, как сам упаковался: бегавший накануне расхристаным, теперь почти дважды обернул круглое туловище огромным волчьим тулупом, подпоясался кожаным ремнём шириной в ладонь.
      - Отдай мне! - потребовал Франц.
      Бурханкин был готов раздеться. Лишь удивился:
      - А я как же?
      - Ты останешься, - невозмутимо заявил Игорь Максимильянович и указал на дверь: - Проводи меня...
      Погода действительно резко изменилась, как настроение неверной возлюбленной. Вот она дарила надежду на интимные ласки - и вот уже хлещет по щекам колким снегом.
      Егерь беспокоился:
      - Фима, ты сам-то справишься? Может, лучше я?..
      Он внимательно наблюдал, как уместятся в санях ноги Франца. Заметался по крыльцу, бегом спустился, подоткнул волчий мех с двух сторон. И суетливо наставлял:
      - Когда на тропу выедешь, поводья ослабь... Эх, лучше бы я!
      - Ну хватит, развёл семь вёрст до небес! Иди, быстро запри подклеть и возвращайся в дом, - гаркнул Франц. - И не забудь: в оба глаза гляди!
      Бурханкин послушался, но прежде подкатился к коню, огладил дрожащие ноздри, гриву, увернулся от его ласки и предупредил:
      - Быстро доедешь. Я Орлика попросил, чтобы шибче шёл...
      *** Бег по лесу
      Вскоре Франц окончательно уверовал в "слово" Бурханкина. Погонять коня не было необходимости: Орлик уверенно затрусил к дому Франца по лесной дороге, будто перед его ноздрями компас болтался. Через короткое, с комариный пир, время - замедлил шаг. Сани тут же начало заметать.
      Франц настороженно вгляделся в мутную темноту. Кто-то быстро двигался навстречу... низко пригнувшись... двое... Волчок и Фомка... Бежали не спеша, сосредоточенно, то и дело оглядывались, то опережали друг друга, то попеременно возвращались назад - в две нитки вышивали на снежном полотне какой-то замысловатый узор.
      (Как бы назвал это оследие Бурханкин, если бы увидел? И что рассмотрела бы в нём Диана Яковлевна?..)
      Сломя голову, спотыкаясь и падая, следом мчалась Василиса.
      Франц, отряхнул с себя сугроб, освободил ей место рядом.
      - Слава Богу, цела!..
      Псы бросились наперебой взахлёб рассказывать о событиях в его доме. Миролюбивый Фомка нахохленным загривком и обнажёнными клыками в этот момент соперничал по ярости с Волчком. Франц даже растерялся. Еле успокоил обоих.
      Повернулся к Василисе.
      - Ну что?.. Ко мне едем или к вашим?..
      - Туда, где все...
      Она перепугано дрожала. От страха и холода - непонятно от чего больше.
      Беря Снегурочку "под крыло", укутывая её в тулуп, Игорь Максимильянович виновато подумал: "Вот дурак, куртку-то мы от младшего "бойца" под стол заныкали!.. Но могла же накинуть что-то иное, на вешалке полно всего! Хотя, наверно, в голову не пришло. Эта, как моя Лизхен чужого не возьмёт..."
      Внутри - кто-то противненький, мохнатенький - скрипнул ему лешаковским скрипом: "Да ладно, будет тебе! Тоже мне, ангела нашёл! Лучше молодость вспомни да прижми девицу покрепче..." - Франц тут же двинул мерзавца по башке. Туго намотал на руку поводья.
      - Кто вас потревожил?..
      Василиса выкрикнула, тряхнув покрытыми изморозью волосами:
      - Да-а разве я знаю?.. Только чернильницы могу о стены шваркать... На большее не гожусь... Вместо того, чтобы подумать, понять... - захлебнулась обрывком фразы, печально ухмыльнулась. - Но у вас даже нет подходящей чернильницы! - Голос певуньи начал выделывать сложные пассажи, восходя к кульминационной точке: - Устала! Ничего не понимаю... Если бы не собаки... - и тут же грустно притихла: - Крёстная!.. Вот бы кто мне подсказал, что делать!.. Что же мне делать?..
      - Не печалиться! - посоветовал Игорь Максимильянович. - Как говорит одна моя знакомая: "Рыбьего жира с повидлом вкуснее - булка с изюмом..."
      - А я знаю другой рецепт, - рассмеялась ему в плечо Василиса: - "Лучше томатного сока с сиропом - кофе с корицей..." - Вот именно, я о своей крёстной говорю, о Диане Яковлевне... Она же была у вас, я точно знаю!.. Вы давно знакомы? Откуда у вас тетрадь?..
      Василиса посмотрела на Франца выжидающе, он на неё - скосив глаза. Между их скрещёнными взглядами, казалось, молния сверкнула. Стало теплее.
      Франц молчал. Певунья не понимала - рассердился или смущён.
      - Надо же! Мне крёстная не позволяла даже взглянуть, а вам подарила!..
      Франц был вынужден оправдаться сразу за двоих:
      - Да нет, блокнот случайно у меня остался. Ваша Диана Яковлевна осенью его обронила, когда флигель рассыпался. А я не позаботился адрес спросить, чтобы переслать... - Он перехватил поводья длинными пальцами в кожаных перчатках. - Значит, Диана Яковлевна... Так кто же вас вспугнул?..
      Оказалось, когда Франц и Бурханкин оставили её одну в доме, Василиса первым делом пошла в кабинет за тетрадью в кожаном переплёте.
      - Вы сами предложили "чувствовать себя, как дома", - хотя в её голосе зазвучали нотки извинения, Франц понял: лукавит, говоря, что - не нарочно. - Я не нарочно, я только заглянула в ваш кабинет и сразу увидела дневник. Я же его давно в лицо знаю...
      - Ну, любопытством-то вы точно на мою Лизхен похожи, - заметил Игорь Максимильянович. - И что дальше?
      - А потом кто-то стал в дверь ломиться... - Василиса заново переживала страх. - Я включила телевизор на полную громкость: как будто бы - народ в доме. За дверью всё стихло. Мы немного ещё посидели и решили пойти к вам навстречу.
      Франц хмыкнул: ничего себе "пойти"! Летели, как пёрышки в бурю!
      Собачьи морды вдруг развернулись в ту сторону, откуда псы только что прибыли. Загривки вздыбились, сигнализируя о близкой опасности.
      Василиса глянула на своих рыцарей и вновь затрепетала.
      - Волчок, Фомка, что там? Неужели опять? Я думала, миновало...
      Франц вспомнил: где-то неподалёку бродит Лесной Хозяин...
      - Что значит "стал ломиться"?.. Вы не открыли, и что - взламывать начали?..
      Василиса хотела ответить, да ветер и снег забили слова обратно в рот. Пока ехали, поднялась вьюга. В лесу-то было не так заметно, но на открытом пространстве - во дворе Большого Дома - метель гуляла вовсю.
      Банька в углу по самые брови закуталась в пуховую шаль. Белоснежные края свисали с крыши до окошка, норовили ухнуть вниз. Развалины флигеля залегли под курганом, наметённым за семь минут.
      Венчал его снежный шатун, которого Василиса воздвигла тут вчера. Теперь он издали молча взирал с пенька на подкатившие сани. Франц был слишком погружен в думы, чтобы обсуждать с автором достоинства и недостатки скульптуры.
      *** Отец и сын
      Возвращение Василисы было воспринято как явление настоящей певицы.
      Общий хор музыкантов дружно сказал: "О-о!"
      Пётр, который всё маялся без дела, кинулся навстречу:
      - В-васька! Н-ну наконец-то!.. К-ка-ак чувствуешь себя?..
      - Чувствую! - односложно ответила она.
      Не обидев, не дотрагиваясь, он взглядом провёл по двум прядям. К ним прочно пристало серебро Деда Мороза. Поседела.
      - П-под чернобурку?..
      Певунья стряхнула его тревожный взгляд с головы, подскочила к окну. Продышала лунку в белом узоре. Рассмотрела.
      - Ага. Новый имидж. Рядом будем лучше выглядеть... - Резко отвернулась от зыбкого отражения. - Ты-то как, Белый?
      - В п-порядке...
      Пётр оглянулся на Георгия, ещё не выбравшего линию поведения. Видимо, тот решил присоединиться к радости: тон его вопроса был вполне сносным.
      - Оклемалась? Как тебе местное здравоохранение? Отвечает достижениям современной медицины?
      - Тебе бы не понравилось! - отрезала Василиса. - А где Евдокия Михайловна?.. С ней ничего не случилось?..
      Пётр приобнял певунью за плечи. От волнения челюсти его как склеило ириской, окончательно замкнуло. Пытаясь что-то сказать, он только сильно морщился.
      Василиса выступила просительным тоном:
      - Игорь Максимильянович, вы же сами говорили: утро вечера...
      Но Франц уже всё решил.
      - Я знаю, что вы устали, знаю, что напуганы... Но если отложить до утра, боюсь, разговор может не состояться. Вы не обязаны участвовать, просто побудете тут с нами. "Мучительнее всего - запятая вместо точки!", напомнил он ей мнение Дианы Яковлевны.
      - Потерпи, девонька, недолго осталося, - сказала Евдокия Михайловна.
      Теперь кресло Василисы перекочевало с кухни - в столовую. Устраивая певунью поудобнее, повариха взбила на сиденьи огромное пуховое облако в лоскутном одеянии, подложила под ноги скамеечку, укутала "девоньку" пледом и вручила в руки горячую чашку с завтрашним компотом.
      Виляя хвостами, Фомка и Волчок улеглись рядом - прочно настороже.
      Франц вежливо предложил присутствующим:
      - Присаживайтесь, наконец. Давайте закончим с этим побыстрее, не то главная героиня уснёт. - Он повернулся к поварихе. - Надеюсь, не как вчера?..
      Евдокия Михайловна расстроилась, даже рассердилась:
      - Я объясняла! Термос заготовила для бани, оставила всего на минуту...
      - Да-да, всё правильно, голубушка! Прошу прощенья: не хотел вас обидеть! - Он присел на край стола... Сложил на груди руки... Обвёл взглядом общество, возвышаясь над всеми... Остановился на докторе Рубине.
      - Большая удача, Марк Анатольевич, что вы сегодня с нами...
      "Долго, Игорёша! - позёвывая, молча подстегнул его тот. - Больной давно бы помер! Давай к делу!.."
      И тогда Франц сосредоточил всеобщее вниманье на Георгии.
      Раскачка худрука на безобразную откровенность была бесконечной, мучительной и столь же безобразно-откровенной.
      - Что вы были должны?... Деньги?... Поступок?... Сведенья?...
      Георгий возмущённо отмалчивался.
      - Это же Ростовцев велел вам привезти сюда Василису! Вы подумали, естественно - для развлечения. Зачем ещё?! - Указательный палец Франца излучал сокрушительную энергию. - Вы посчитали плату за успех - вполне реальной...
      - Паранойя!.. - презрительно отвернулся тот, демонстрируя правильно облитый волосами затылок.
      Франц невозмутимо вперил в него взгляд, потемневший, как ночной лес.
      - Глупости! Сейчас же всё расскбжете!
      Бурханкин терпел-терпел да и выпалил:
      - Я, это... Слышал я, как вы с хозяином сговаривались!.. - он подбежал к Францу: - Я тебе, это.. сказал, что не видел... Но я же слышал!.. Голос-то слышал!.. Кто ещё мог?.. - Егерь задумался. - А, знаю, кто!..
      Бурханкин гораздо позже Франца догадался, что завхоз Большого Дома и худрук коллектива - родственники, хотя увидел их вместе гораздо раньше. На людях это никак не было заметно по их поведению.
      Глава двенадцатая
      Хозяин Большого Дома
      Скрывавшийся в запертой каморке подпола завхоз Тарас Григорьевич Орлов оставил свою конуру и присоединился к званым и незваным гостям Большого Дома.
      Он делал вид, будто не понял, что его нарочно на время изолировали. Что это ветром прибило дверь подклети, а не оглобля её подпирала. Что повариха на люке топталась, а не кресло мешало выбраться из подпола. Вобщем, что находится он среди людей - по своему желанию, а не с позволения Франца.
      - Сына, что тут у вас происходит?.. - заметил он как ни в чём не бывало.
      Георгий кисло сморщился. Было видно: не испытывает особого удовольствия от родства.
      - Да вот, - еле снизошёл он, - кое-кого интересует, почему мы здесь оказались...
      Пётр в который раз попытался объяснить ситуацию:
      - Группа выступает давно. Может, мы и не столь широко известны, но, п-поверьте, именно теперь, с В-васькой, способны занять в мире эстрады свою "нишу". П-по крайней мере, её песни...
      - Да бросьте вы! - вдруг завёлся Тарас Григорьевич. - Какая ниша?.. Он вытащил из кармана телогрейки плеер и переключил звук с наушников на динамик. Зазвучало бравурное страдание девочки по мальчику. - Вот это вещь! Хоть с электричеством слушай, хоть при керосинке!..
      - Ну, если речь идёт о в-вашем п-плеере, - заволновался Пётр, - я согласен: батарейки - в-вещь незаменимая. А у нас такая б-батарейка В-васька. - Он положил руку на плечо певуньи. - Целая электростанция!
      - И что вам дало это "приобретение"? - заспорил Тарас Григорьевич. Много вы зарабатываете?.. Много гастролей наездили?.. Во многих странах отдыхали?..
      - Все ведь слышали, как она поёт!.. - невпопад отметил Бурханкин.
      Игорь Максимильянович пока так и не слышал. Но не вмешивался: ему было важно знать, куда заведёт или на что выведет спор.
      - Что там она поёт?! - возмутился завхоз. - Кому это интересно?.. Ни рожи, ни кожи! Вот и мотаются по провинциям. Даже и сюда бы не приехали, если бы не я!..
      Тут уж Франц вмешался.
      - Интересно, откуда вы - здесь у нас в провинции - узнали об их существовании, раз они такие неуспешные?..
      Тарас Григорьевич ухмыльнулся, как незадолго до этого - Георгий.
      - Видите ли... э-э... Игорь Максимович...
      - Максимильянович! - много суше, чем его сыну, напомнил Франц.
      Марк Анатольевич догадался:
      - Уж не от её ли крёстной выяснили?..
      - А что тут удивительного?.. Диана сама всё лето хвастала: такая уж она замечательная, таким её богатством природа наградила!.. - Тарас Григорьевич зыркнул на Василису, приспустив тёмные очки. Живой жёлтый глаз плотоядно поскрёб одеяло, укрывшее певунью. - За этим - ясно же, что стояло: жалоба, что девку затирают, что без блата ей не пробиться!
      Франц теперь многое понимал. Тон его становился всё более деревянным, а глаза - всё более непроницаемыми - окна спящего дома.
      - И вы взялись помочь?.. Просто так, по доброте душевной... Или вы у хозяина отвечаете ещё и за культурную программу?..
      Доктор Рубин усмехнулся:
      - Да нет, всё правильно! Раз певица - электростанция, значит, Тарас Григорьевич сработал как отопитель и не вышел за рамки служебных полномочий...
      - Ну и что?... Такие дела всегда делаются через родственников, в крайнем случае - через знакомых! - Завхоз указал на Георгия. - Тем более, так совпало: сын же!..
      Франц спросил равнодушно:
      - Виталия Олеговича давно знаете?
      - Ростовцева? - Тарас Григорьевич вальяжно взмахнул рукой и многозначительно произнёс. - Уж знаю!..
      Франц грозно завис над ним:
      - Почему Ростовцев скрывался у вас в котельной прошедшей ночью?.. Что он замыслил против Василисы?.. Вы знали?
      Тот юлил, начал тянуть время... Но Игорь Максимильянович окончательно припёр его к стенке:
      - Почему вы участвовали в этом? Ведь и ваш сын мог отравиться?..
      Бронза Георгия в один момент утратила лоск, превратилась в медь и позеленела. Он уставился на отца, по рыбьи разевая рот. Долго мучился лицом.
      Завхоз попытался его успокоить:
      - Что ты, Гоша, я прекрасно знал, что тебе не грозит... Иначе, разве бы я позволил?..
      - А так - п-позволил, значит... - откомментировал Пётр.
      Георгия прорвало:
      - Ах, ты ж старый... негодяй!.. То-то, смотрю, манишку надел!.. Дирижировать парадом захотелось!.. - он искал сочувствия у Василисы. Представляешь, ни копейки алиментов, мать одна колотилась на трёх работах, а этот вдруг с лета - дружить вздумал: то ему с протезом помоги, то приезжай с выступлением, заработаешь...
      - Гошаня, сообрази: мы же недаром с тобой тут почти всю ночь просидели, прокалякали, - оправдывался отец. - Я для тебя же и старался!.. Эта певичка вам только мешала. До неё - ты вспомни, как вас до неё везде приглашали. - Он обратился к Марку Анатольевичу. - Во Дворце Молодёжи однажды выступали. Шумный успех!.. И что теперь?.. Был бы я, как прежде, завклубом, даже к себе ни за что бы не позвал! Да вы у Гоши спросите, он давно составил мнение о ней. А держит возле себя лишь за...
      Василиса вспыхнула, сама прокричала в сердцах о наболевшем:
      - За мебель он меня держал... В качестве ширмы... Сам тишком любовников себе ищет... Гонза, как же тебя угораздило?..
      - Будто ты не знала!
      - Понятия не имела!.. Только догадывалась, а спросить... - она прикрыла глаза.
      Её руководитель вызывающе приосанился.
      - Что здесь такого? Интеллигентные люди знают: многие талантливые известные... - он начал горделиво загибать пальцы: - Вебер, Чайковс...
      - Не звезди, сладенький! - резко оборвала его Василиса, вся запылав, но улыбаясь жемчужно. - Ты бы ещё сравнил себя с Наполеоном... Чайковский мучился от этого всю жизнь. Для нормального человека это - беда, наказание.
      Он начал томно возражать:
      - Это даёт творческой душе порыв...
      Василиса оборвала дискуссию о видах любви и творчества.
      - Успокойся, ты к ним не относишься. Ты - простой развратник!... обернулась к Рубину, сидевшему за её спиной. - Доктор, передаётся содомский грех по наследству?
      Рубин нахмурился:
      - Вы от него ребёнка ждёте?..
      - Слава Богу, нет! Просто интересно, откуда ноги растут... - и она бросила взгляд в сторону завхоза.
      Тарас Григорьевич вдруг выпалил:
      - Видишь, недаром я всё время говорил: совсем она тебе не пара! Ни по зодиаку, ни по имени. Если уж взяла псевдоним, назвалась бы не Василиса, а, например - Георгина. Представляешь, со сцены бы звучало: "Выступают Георгий и Георгина!"
      Франц и Бурханкин молниеносно переглянулись, как громом пораженные. Будто Селена с того света заговорила...
      Бурханкин не выдержал, выскочил на кухню.
      Завхоз продолжал возмущаться в сторону певуньи.
      - Никакого уважения к старшим, не говоря уж о пользе.
      - Не оправдала В-васька твоих надежд, - брезгливо сказал Георгию Пётр. - Теперь ясно, п-почему ты так активно п-против неё со вчерашнего дня в-выступаешь...
      Франц поинтересовался у завхоза:
      - Надежд не оправдала, зачем же травить? Или вас чей-то пример вдохновил?..
      Тарас Григорьевич суетливо протёр пальцем протез, тот выскочил от нажима, подкатился к креслу, уставился на Василису. Георгий поднял стеклянный глаз, вернул.
      Завхоз виновато запрятал его в карман, и сказал сыну:
      - Всё же есть от неё польза, даже вполне реальная! - Он вновь занялся своим плеером, перемотал плёнку, опять запустил со словами: - Теперь нам с тобой, Гошаня, никакой Виталий Олегович не страшен. Не сможет он над нами висеть. У меня здесь такой на него матерьяльчик имеется!..
      *** Охотник и дичь
      Из динамиков раздался взволнованный голос Василисы.
      - Что вы собираетесь со мной обсуждать?..
      - Меня беспокоит твоё материальное положение, - покровительственно "тыкая", ответил ей хриплый мужской голос.
      - Это - Ростовцев, - вслух узнала его певунья.
      - Не гоже певице с твоими данными: с таким голосом и оригинальной манерой исполнения, - продолжал тот, - с творческим потенциалом - ишачить на бйздаря с амбициями.
      - Я ни на кого не ишачу, как вы изволили выразиться. Мне нравится моя жизнь и моя работа.
      - В жизни всегда нужны перемены, - настаивал хозяин. - Ты станешь отрицать, что во многом нуждаешься?.. Прежде всего - в понимании... Разве Георгий предоставил тебе ступень для взлёта?.. Да что он может, кроме как задницей перед мужиками вертеть?.. Не красней и не делай возмущённое лицо! Я слишком хорошо знаю о его наклонностях: красавчик у меня учился. И ты должна знать, даже если он снисходит до тебя с высоты своей неординарности.
      - А вам-то что? - осторожно спросил голос Василисы.
      - Будешь петь в элитных клубах, сделаем тебе диски, клипы...
      - Нет, вам-то зачем?.. Хотите расплатиться за фамильные вензеля?.. Кстати, вы так и не ответили, откуда они у вас?..
      В записи наступила небольшая пауза. Даже не видя хозяина, чувствовалось, что ответ старательно обдумывается.
      - Обстоятельства диктуют, чтобы ты ни в чём не нуждалась. А я могу дать тебе нормальную жизнь. И материальную, и творческую. И чем скорее ты это поймёшь, тем будет лучше для нас обоих.
      Далее в разговоре снова наступил перерыв, но не бесшумный послышалась какая-то возня, прерывистое тяжёлое дыханье, звонкий шлепок, сдавленный возглас Василисы: "Мерзавец!.." - и голос Евдокии Михайловны:
      - Василисушка, не поможете мне с посудой?.. После ужина никак не закончу, а мне ещё домой надо поспеть.
      Видимо, певунья выскочила из столовой в бабий кут, потому что дальше слышался лишь голос хозяина.
      - Евдокия Михайловна, я тут, видимо, чем-то случайно обидел нашу юную гостью, - говорил Ростовцев с усмешкой. - Вы уж, будьте ласковы, задержитесь ненадолго. Затопите нашу баньку. Хочу загладить невольную вину, а не знаю - чем же ещё?.. И кто, кроме вас, такой замечательный пар делает?..
      Наверное, повариха согласно кивнула, и он продолжил:
      - Вот и огромное вам спасибо!.. Сам я, к большому сожалению, должен уехать, перед ужином мне звонили из Москвы - дела ждут!..
      Раздалось вкрадчивое покашливанье завхоза.
      - Как тут у вас?.. Не помёрзли?..
      Дальше голоса стали глухими и неразборчивыми - словно из-за пазухи. Видимо, завхоз припрятал свой плеер-диктофон, который "забыл" после ужина на столе. Потом всё смолкло...
      Василиса уставилась в точку, будто её это и не касалось. Пётр присел на один из многочисленных подлокотников чудного кресла, положил ей руку на плечо.
      - Не трогай, заразишься, - она резко сбросила его руку. - Господи! Мне же теперь за всю жизнь не заработать, чтобы на мыло хватило!..
      Георгий снисходительно оглядел Василису, Петра, затем папашу.
      - Ну, и какой во всём этом криминал?..
      - Нет, я тебе дальше прокручу! Там - самое интересное, основное, почему он... Ну, слушай...
      Голос Ростовцева теперь сопровождался лязганьем: разговор происходил в подклети и Тарас Григорьевич параллельно занимался котлом.
      - ...Гошку своего как-нибудь отвлечёшь...
      - А Пётр?.. У них же тогда ансамбль порушится, - ответил голос завхоза.
      - Этот нужен для достоверности. Гитаристов сейчас - как собак нерезаных. Найдёт твой Георгий нового - и не чихнёт! Я его узнал получше твоего. Ты-то вспомнил о сыне лишь когда со мной захотел развязаться.
      - Ну, Виталий Олегович, зачем вы так. Я всегда следил за его успехами. И, когда услышал, что у них появилась Василиса, и как её зовут - сразу о вас вспомнил...
      Тут в плеере начались какие-то помехи.
      Завхоз покрутил регулятор громкости, потом сделал пренебрежительный жест в сторону певуньи и произнёс, озвучивая собственный хрип с плёнки:
      - Она же - Ольга Артемьевна Попова - та самая, кого вы так разыскиваете.
      Голос Ростовцева также был слышен с трудом:
      - Разве я не говорил тебе тогда, почему он мне так приглянулся?.. Ничего же в нём особенного!
      - Это он о доме говорит? - спросил Франц.
      Тарас Григорьевич кивнул и выключил: хрип стал ужасающим.
      - Спасибо, хоть не зажевал. Всё, кронты, батарейка села! констатировал он.
      Василиса подскочила, вырвала у завхоза плеер, быстро вынула кассету, а плеер тут же вернула и попросила Петра:
      - Белый, принеси ему взамен чистую.
      - Какое вы имеете право?.. - почти в один голос негодующе воскликнули отец и сын.
      Василиса спрятала кассету в джинсы, вновь плюхнулась в кресло, закуталась в одеяло. Георгий сделал к ней шаг. Фомка и Волчок угрожающе заворчали.
      Франц поощрительно кивнул, потом - со своим обычным выражением (вернее, отсутствием такового), потребовал:
      - А вы нам - своими словами. Что поведал Ростовцев?..
      Любопытство Георгия, видно, было настолько сильно задето, что он поддержал Франца.
      Да и Пётр, и Василиса, и Евдокия Михайловна, - ждали продолжения. Даже доктор Рубин не остался равнодушен, хотя пока ещё трудно было понять: речь шла о человеческих жизнях или о жизни дома.
      Франц крикнул на кухню:
      - Егор Сергеевич, чего ты там один?.. Иди к нам.
      *** Пропавшее завещание
      - Ростовцев же заделался писателем, имея доступ к архивам, - начал завхоз. - Прежде всего - сделал себе Имя на шумных разоблачениях. Когда кроме имени Виталий Олегович захотел ещё и денег, открыл собственный эстетский журнал. Последнее время жаловался, что прибыль невелика, но я-то знаю: иной раз крупно выгадывал, умело решая: про кого и что печатать, а о ком умолчать.
      - А как же его пускали в архивы? - спросил Франц.
      - Попробовали бы не пустить, - усмехнулся Георгий. - Этот мог такую "звонь" поднять в прессе!.. Он многих в руках держит.
      Франц понимающе прищурился.
      Завхоз увлёкся: ему не терпелось разоблачить хозяина.
      - Так вот, он по привычке изредка захаживал в хранилища: промышлял темами для своих литературных трудов...
      Франц, глядя на Василису, обратился к Бурханкину:
      - Вот так, Егор Сергеевич, учись! Кто-то рожает по ночам, а кто-то под ногами находит...
      - Мужик! Мне вчера тётя Дуся сказала, я сама не догадалась, - заметила певунья. - Ему природой противопоказано. Мужику рожать - себя ронять! - она съёжила нос. - Хотя скоро эти и рожать захотят вместо нас. Мы будем лишь для... А для чего?.. Нй для чего... Будет население однополых.
      - Вы что-то, это... не про то, - утихомирил её Бурханкин.
      - Короче, - продолжил завхоз, - около года назад Ростовцев наткнулся на уголовное дело времён репрессий. Кто-то отсидел, потом вышел, потом поселился в этом доме, потом писал отсюда другу. Я всего не понял - мне эти чужие биографии ни к чему. Вобщем, понравились Виталию Олеговичу эти записки. "Славно изложено, - говорит, - не письма, а живые рассказы. Я вообще мертвецов издавать люблю, - так и сказал! - прибыльное дело! А сколько там компромата на ныне здравствующих!.. Золотая жила!.."
      - Ближе к теме, будьте любезны! - попросил Франц.
      - Не перебивайте, будьте любезны! - в том же тоне ответил завхоз. - Я как раз по теме. Короче говоря, в деле было завещание. На всё. В том числе - и на так называемую "интеллектуальную собственность". Указано было - в двух экземплярах, но к Ростовцеву в руки попал только один. Виталий Олегович подумал, что второй экземпляр завещания может быть спрятан где-то тут. - Завхоз обвёл руками помещение.
      - А что, родных у, это... у того - никого не осталось? - спросил Бурханкин.
      - Нет.
      - А кому же тогда он всё, это... отписал?..
      - То-то и оно! - оживился Тарас Григорьевич. - Этот артист всё оставил какой-то седьмой воде на киселе, внебрачной дочке сына. Там, по-моему, даже фамилия её не была указана. Он лишь слышал о её рождении: сын, якобы, не успел зарегистрировать, то да сё... Ну, мы-то знаем, как эти детки рождаются. - Завхоз гордо посмотрел на сына. - У нас, Гошаня, с твоей матерью всё по закону было!..
      - Но потом ты нас не сильно баловал своим присутствием, - возразил Георгий.
      - Жизнь у людей по-разному складывается... Не тебе меня судить! Значит, мы с Натальей были не пара...
      Францу снова показалось, что между ними прошёлся призрак Селены...
      Игорь Максимильянович решил проверить:
      - А вы вообще знаете, что существует теория пар?
      - Конечно! - завхоз проглотил наживку. - Жаль, не успел хорошо изучить их соответствие. Хотя, отрицательных примеров кругом - пруд пруди. Живут люди годами и маются. Нет бы - сопоставить...
      - Позже мы и об этом с вами поговорим, - пообещал ему Франц, - пока же, как говорит мой друг Егор Сергеевич, "я спрошу, а вы ответьте"... Как вы с Ростовцевым раскопали, что Василиса - и есть та самая мифическая внучка-наследница?..
      - Да вот, когда Диана тут летом появилась, я сразу понял: неспроста! самодовольно заявил Тарас Григорьевич. - Уж очень по-хозяйски себя чувствовала. Ну, я и поспрошал. А как Виталию Олеговичу рассказал, он по своим каналам уточнил... Осталось дело за малым: выяснить, знает она что-нибудь о наследстве или пока нет.
      - Игорь Максимильянович! - обратилась возмущённо Василиса к Францу. Он же нарочно подложил мне картонный чемоданчик! Специально!.. Знаете, что там было?
      - Да, - усмехнулся тот, - я ещё осенью засунул внутрь свой греческий профиль!.. И вы, конечно, тоже.
      - Ну, а что, - не смутилась Василиса, - он сам твердил: "Всё - к вашим услугам!"
      Франц вынул из кармана металлическую женскую головку из коробки - ту самую, что они с Бурханкиным заново нашли в подклети.
      Певунья не поленилась сбегать к себе, притащила плоский чернильный прибор в виде четырёхлистника, сорвала пластмассовую затычку и приложила крышку-головку. Тонкий профиль в капоре точно лёг на своё место. Продемонстрировала. Достала из косметички крохотный батистовый платочек... Уголки всех её носовых платков были вышиты точно таким же узором, что на вензеле ладанки.
      - Мне крёстная всё это передала в тот день, когда я приехала "покорять столицу". Я спросила, откуда у него мои фамильные вещи. Он начал объяснять: его-де эти вещицы заинтересовали только как историка. Я почему-то не поверила, разозлилась, запустила чернильницу, - она повернулась к Бурханкину, - вот что за "кровь" в его апартаментах.
      - Мы это уже знаем, - приостановил её Франц. - Кстати, из-за ваших смешных угроз он и понял, что о прошлом и о завещании деда вам неизвестно.
      - А сам он его нашёл?
      Франц покачал головой:
      - Думаю, что нет. Иначе, зачем бы он... Марк Анатольевич, мне кажется - пора.
      Рубин открыл свой саквояж, достал две одинаковые колбочки, развинтил одну из них. Обошёл присутствующих, дав им полюбоваться бесцветной прозрачной жидкостью. Франц - так просто чуть не окунул туда нос. Доктор вовремя отдёрнул сосуд.
      - И не пытайся! Ничем не пахнет, - обронил он. - Я их утром нашёл, были прицеплены к батареям нижних спален в качестве увлажнителей. Так что никакой не угарный газ - вам было заготовлено отравление. Я пока не знаю, что это такое. Нужен химический анализ.
      - Вряд ли вы сможете так легко его сделать, - проговорил Франц, может, это вообще свалилось с военного вертолёта: "гуманитарная помощь" для Ростовцева.
      Игорь Максимильянович нацелил длинный указательный палец в грудь завхозу, поймал бегающий взгляд и - не отпускал.
      - Вы знали. И увели сыночка из спальни!..
      Тот затрясся, будто пробитый током.
      - Ничего я не знал. Я только пригласил их. Он говорил, хочет с девицей поладить, а про то, что отравить - речи не шло!
      - А ведь врёте, голубчик, - подал голос Марк Анатольевич. - Что же тогда, благодаря Петру, должно было выглядеть "достоверно"?.. И почему ваш Георгий был бы вынужден искать замену гитаристу?..
      Франц задал Циклопу следующий вопрос:
      - А куда он сегодня уехал на машине?..
      Тот снова начал финтить:
      - Он меня спросил... Я сказал...
      - В благодарность за то, что предупредил вас об отраве?.. А можно более внятно? - потребовал Франц.
      Тарас Григорьевич начал ещё усерднее шарить глазом по половицам...
      Догадку высказал Пётр. Пока говорил, ни разу не заикнулся!
      - Ростовцев наверняка видел: Ваську нашёл Егор Сергеевич. А этот сказал, куда ехать... - музыкант, леденея глазами, отложил гитару, сжал кулаки в кувалды.
      - Не докажете! - зашёлся в истерике завхоз. - И плёнка - не доказательство! Вы лучше у неё спросите, - он покосился на Василису очками, - почему её-то на месте не было?
      Евдокия Михайловна, что сидела всё это время, не промолвив ни словечка, вдруг издала странный звук, словно тонущий вынырнул из воды:
      - А потому, ирод, что увела я её от вас!.. В баньке мы с ней ночевали! - Она кинулась к Василисе. - Меня под утро сон сморил, потому и недоглядела. Прости, девонька!.. Чуть не заморозили тебя из-за меня!..
      Василиса речитативом пропела:
      - А в это время по комнатам траурной сарабандой в паре с чистым воздухом шествовала отрава... - Она вдруг жалобно посмотрела на Петра. Белый, я-то в баньке спала, а ты, бедный...
      - А, ф-фигли им! - успокоил певунью гитарист.
      Тут Евдокия Михайловна встала, подпёрла кулаками крутые бока и понесла... Непередаваемо!.. Всё абсолютно печатно, бесконечно образно, и неповторимо, как закат над рекой. Самым ласковым было "упыри ненасытные".
      Повариха так кричала, что голос её рванулся в закрытое окно, распахнул форточку, перелетел через двор, стукнулся о забор. Около развалин флигеля пробудилось эхо, ответило из глубины брёвен диким, жутким, глухим криком, почти рёвом... Замерло...
      Все затихли, прислушиваясь. Только метель подвывала по-волчьи, заметая снегом подоконник. Певунья свернулась калачиком, беспомощно оглянулась на повариху.
      - Метель, - успокоила та. - У ней разные голоса.
      Василиса потрогала седые пряди...
      - Значит, мне опять послышалось... - Потом она звонко, страстно расхохоталась. - Господи! Да о каком наследстве они толкуют?!.. Ну хоть вы им скажите, Игорь Максимильянович! Ну дом-то ещё ладно, можно рассматривать, как повод для беспокойства, хотя я лично сомневаюсь: не вилла и не замок! А письма дедушки... Если этот гад их спёр?.. Когда у нас защищали интеллектуальную собственность? Покажите мне это место! - Певунья вновь залилась смехом.
      - И-и, что смеёшься, глупая! - опомнилась Евдокия Михайловна и вдруг всхлипнула. - До чего довели девочку...
      Закрывшись фартуком, ушла плакать на кухню.
      - Я не п-понимаю, чему ты радуешься, - невольно улыбнулся Пётр, заразившись весельем певуньи.
      Доктор покачал оранжевой головой:
      - Игорёша, давно ли мы с тобой были такими беспечными?..
      Франц неожиданно для себя вслух процитировал дневник Дианы Яковлевны:
      - "Давно ли, долго ль... это - для поэтов. Пусть мимолётно жить на свете этом..."
      Василиса снова прыснула в кулак.
      - Ничего смешного! - строго заметил Игорь Максимильянович. - Вы думаете, он распространил отраву от расстройства, что не уговорил?..
      Она всё хихикала:
      - Не вышло сразу, зашёл по второму разу, не пережил отказа, оставил заразу...
      Услыхав, повариха влетела в столовую.
      - Этот ирод опять же за своё возьмёться! Как её уберечь?.. Он же опять, небось, под землю ушёл. Подклеть-то хорошо заперли?
      - "Не бойтеся", - поддразнил повариху её же говорком Пётр. - Он, наверно, давно у своих: вертолётчики больше не летают. А у Васьки - у неё вон сколько заступников!
      Фомка и Волчок подняли головы одновременно.
      Бурханкин, насупив брови, покосился на завхоза, шепчущегося с сыночком и решил внести свою лепту:.
      - Кто-то же, это... отвёз автомобиль в лес?!..
      Василиса исподлобья посмотрела на Георгия, искоса - на завхоза, открыто - на Франца. Перевела взгляд на Бурханкина...
      - Наплевать! Надоело бояться! - И запустила пальцы в седой "ёжик" Петра: - Предлагаю героический эксперимент! Давай, Белый, рыжими станем, как доктор!
      - А такими же мудрыми станем?..
      - А слабо - дуэтом прогуляться?..
      - А пошли! - тут же согласился Пётр. - Точно не боишься?..
      Она вдруг поёжилась, прямо в одеяле подошла к окну.
      - Нет, всё-таки, кто же там так кричал? - собрала горку снега на подоконнике, утрамбовала в комок...
      Евдокия Михайловна закрыла форточку, смахнув с подоконника остатки влаги, спокойно заметила:
      - Никто не кричал, тебе показалося. Иди, девонька, проветрися. Видишь, метель утихает - можно, значит.
      Василиса перекинула снежок из ладошки в ладошку, одеяло с неё упало.
      - А давай, Белый, мы ещё кого-нибудь слепим...
      Пётр поддержал её, приобняв за острые плечи.
      - А потом - песенку споём!.. А расскажешь о крёстной?..
      - А это, как будешь себя вести! - невинно освободилась Василиса от руки Петра, быстро запихнула ему за шиворот снежок и прихлопнула, сразу отбежав на безопасное расстояние. - Тётя Дуся, вы не знаете, где моя куртка?
      - Возьми мою, - ревниво глядя на певунью, великодушно разрешил Георгий.
      - Подождите!.. - глаза Франца были устремлены на кресло, с которого она только что встала. - Идите сюда. Оба! - приказал он Петру и Василисе.
      Ничего не понимая, оба подчинились.
      - Смотрите! - Франц указывал на шнур серебряного плетения, которым было отделано самодельное кресло - перевёрнутый деревянный осьминог.
      Василиса провела рукой по лбу, обвязанному обрывком такого же шнура.
      Игорь Максимильянович спросил Петра:
      - Что за дерево, можете определить?.. Случайно, не орех?
      Гитарист пробежался пальцами по осьминожьим ногам-подлокотникам, как по грифу, пожал плечами, недоумённо поднял к Францу голову:
      - Кажется, да, ну и что?
      Бурханкин уже был рядом.
      - Мог бы и меня, это... спросить, я бы, это... сразу бы сказал, что орех, - заметил он обиженно, - и стучать бы не стал...
      - Нет, простучать надо, - возразил Франц. - Пётр, займитесь этим. Смелее, - подогнал он, - не взорвётся.
      Через пару минут из-под обивки широкого сиденья на свет были извлечёны свёрнутые трубочкой бумаги.
      Василиса с трепетом коснулась рулона. Развернула завещание.
      Как таинственны и прекрасны эти увядшие листки, опалённые временем. Полуистлевшие буквы на них - зародыш, попавший в землю и не взошедший... Они достойны оды!.. Или - возрождения...
      Завещание сопровождалось письмом.
      "Лёленька, мы незнакомы..." - прочла она вслух первые слова.
      Над буквой "Ё" тут же поплыло рыжее облачко - точки размыла капля.
      Василиса молча сглотнула ком в горле и дальше читала про себя.
      Сквозь время, сквозь белый лист в сизую линейку, из раздвоенного пера сочилась кровавая вязь дедовского почерка. Певунья узнавала, что на синие чернила у бывшего артиста денег не было. Остатки красных учительских он выменивал в школе - за рябчиков.
      Часто писал другу, дарил ему воспоминания, наблюдения, мысли... Тот отвечал редко, но подробно, всё рассказывал Ивану Павловичу о семье. Дважды навестил его в добровольном изгнании. В первый раз - тайно поселил в старом флигеле семью врачей. Потом, когда беда их миновала, долго не писал.
      Много позже друг привёз трагическую весть: жена Ивана Павловича не перенесла гибели их сына, Артемия... Артюши. Обоих не стало... А вскоре сам навеки покинул мир.
      Череда потерь подкосила бывшего артиста. Напоследок он решил посетить места своей молодости. Остановился у дочери друга - у Дианы Яковлевны. И тут... Тут Иван Павлович узнал, что ветвь родового древа не обломилась.
      Ольга Артемьевна родилась через полгода после трагической гибели своего отца.
      "Ты меня не знаешь, но время пройдёт и всё расставит по своим местам."
      Василиса прижала руку к груди. Встала, молча поклонилась Бурханкину, Францу, Евдокии Михайловне.
      "От чего пронзительно щемит сердце... Когда видишь три жёлтых листика на новорожденном клёне", - подумал Франц.
      *** Сказочник Франц
      Вечером в усадьбе фермера - просто зимний земной рай!
      Но сахарный двор, залитый лимонным соком фонаря у ворот, снежные мотыльки, мельтешившие под ним, тропинка к крыльцу, расцарапанная лыжнёй, всё гостеприимно и встревожено торопило: "Скорее в дом!.. Здесь жутковато... На семьдесят пять вёрст вокруг - ни одного храма!"
      А ведь, судя по полузаметённым следам, кто-то не побоялся тут гулять в одиночку.
      Да и Франц - ничего: выгрузил из саней вещи, определил Василису с Петром на постой, отправил Бурханкина проводить Евдокию Михайловну и долго прохаживался с Фомкой во дворе, собирая мысли в кулак.
      Вскоре к ним присоединился доктор Рубин.
      - Ну, что, Игорёша, развлёкся? Что опять думаешь?..
      - Да вот, Марк Анатольевич, всё пытаюсь понять, куда же он делся. Видите, даже сюда добрался. Вон его следы - вокруг дома. Лазейку, видно, искал. Неужели уж так сильно ему Василиса мешала?.. Ведь он, когда понял, что она не в кровати, а в баньке спит, - пытался её в дом перетащить. Да, видимо, приход Бурханкина помешал.
      - Пётр верно сказал: его Циклоп проинструктировал, - высказал догадку Рубин.
      - Да. Он же, когда я приехал, сидел, в основном, в котельной. А этот в машину и - сюда. Закончить... Знаете, у него в редакции пожар случился. Сдаётся мне, это не простое замыкание проводки... Кому-то он насолил. Рукописи-то деда где были им найдены?.. Не зря же они попали в архивы нашей "охранки", что-то в них было...
      - Игорёша, пойдём, изобразишь теперь девушке подлинно радушного хозяина, хотя бы для разнообразия, - позвал доктор Рубин Франца в дом: - А то, знаешь, она столько за два дня перетерпела! Ещё, как говорит мой внук, "крыша съедет".
      Игорь Максимильянович не стал показывать Василисе листочек, выпавший осенью из ладанки. Не сказал, что там дедовским почерком было написано всего два слова: "Оленьке Поповой". Наоборот, чтобы отвлечь певунью от её собственных страхов и впечатлений, принялся на ночь глядя рассказывать гостям страшную сказку про других людей. Это был окончательный итог раздумий Франца о деле фермера, о его жене Шурочке, о том, что же случилось прошедшим маем в семье Виктора Зуевича Степнова.
      Не стану повторять целиком: финал вы знаете. А вот - начало:
      - ...Всем удалась жена Виктора Зуевича, только здоровья Бог не дал. Сердце пошаливало. Но Александра старалась всю жизнь не обращать на это внимания... До тех самых пор, пока райцентровскую больницу не возглавил Александр Миронович Посередник. Это его позже сменил на посту доктор Рубин. Будущий главврач, Саша Посередник, оказывается, в детстве жил по соседству с ней. Мальчишки дворами враждовали, девчонки отмывали их после боёв, чтобы те домой могли показаться. Вот он, видите?.. Подросток, будущий студент столичного мединститута.
      Бумаги, что Франц собрал в доме Степновых, он позже передал Виктору Зуевичу, но детское коллективное фото не вернул. Может, оставил, как напоминание о "деле фермера".
      - А вот это Ляля Хорошенькая, его сводная сестра. Её девичья фамилия Посередник. Здесь Ляля у отца на каникулах. (Стройная, статная, с трудом опознал, видели бы вы её сейчас!) Рядом - маленькая Шурка-соседка, которая была сиротой. Воспитывала её крёстная... (Ольга Артемьевна, это вам никого не напоминает?..) Механизатор Михеич всё твердил на поминках, что знает Шуру с детства. Это потому, что неоднократно видел такую же карточку: в доме местного капитана милиции Аркадия Петровича Хорошенького.
      Франц принёс из холодильника вчерашние котлеты. Поставил на стол рядом с хлебницей.
      Василиса вдруг обрадовалась:
      - Ой, красивая, с рыбками... Это на ней вы тогда отравленные пирожки из ресторана... - Пётр пнул её под столом коленом. Василиса запихнула в рот целиком котлету без хлеба и прошамкала:
      - Дальше рашшкаживайте! Кто вшё это подштроил?..
      Франц хотел продолжить... как вдруг вдали зарокотало. Грохот завис над домом.
      - И у вас!.. - всплеснула руками Василиса, будто глухонемой вскрикнул.
      - Ни ф-фига себе! - Пётр подошёл к окну. - Глядите, куда он п-прёт.
      Франц и Василиса тоже приникли к стёклам, пытаясь рассмотреть что-нибудь в ночном небе за морозным рисунком. Двор казался нереален - как в кино. Сама гигантская стрекоза утонула во тьме, но под перевёрнутой воронкой прожекторного света, в опасной близости от крыши, медленно кружил на тросе автомобиль Ростовцева.
      Длилось это - минуту, две, может, пять... В какой-то момент нелетающий объект вдруг резко отклонился, как маятник, и - исчез вместе с конусом луча.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Эхо
      "Напрасен ваш призыв!
      Могу ли я покинуть лотос,
      обрызганный росой?
      Могу ли возвратиться снова
      В мир дольней суеты?"
      Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья".
      Страшно лишь то, что в начале... Середина трудна... А вот финала ждёшь с нетерпением. Ну, что ж, тогда надо отбросить страх, взломать традиции и повернуться к истокам, к началу начал... К весне...
      Бурханкин что-то издали кричал.
      - Что случилось, Вилли? - крикнул Игорь Максимильянович, разбрызгивая на бегу лужи охотничьими сапогами.
      Бурханкин сделал последний стремительный рывок, подкатил, достал из-за пазухи большой конверт.
      - От кого, - протянул руку Франц, - от моих?..
      - Догадайся! - продолжал мучить Бурханкин: роль "почтового голубя" удалась, слетал не напрасно!
      Франц апеллировал к своему псу:
      - Фомушка, чего Вилли от нас хочет? Почему так издевается над старым больным пенсионером?!
      Он демонстративно повернулся к Бурханкину спиной, стараясь укоротить шаги, пошёл к дому.
      - Фима! Ты куда? - опешил егерь, едва поспевая на лыжах. - Я же... Ты же... - наконец обиделся: - Даже не знаешь, от кого, а уходишь!..
      Вот незадача! Но он надеялся, что последнее слово всё-таки находится в его руках:
      - Это же от Дианы!..
      Шаги Франца сократились до четверти метра, спина выпрямилась, как антенна. Подпустив Бурханкина ближе, он быстро повернулся и вырвал депешу у зазевавшегося друга. Тот от неожиданности едва не разбил две бутылки пива, которые прихватил по дороге.
      - И вообще, не тебе, а мне! - обиженно добавил егерь.
      Игорь Максимильянович примиряюще усмехнулся, открыл перед ним дверь.
      - Сказал бы сразу!..
      Когда пиво было налито, а Бурханкин отдышался, - Франц вежливо отдал конверт егерю и равнодушно потребовал:
      - Что там, Вилли? Не тяни за душу!..
      Послание оказалось, в основном, звуковым: лазерный диск и коротенькая - в несколько слов - записочка. От Дианы Яковлевны не было ни строчки. Вобщем, Игорь Максимильянович с трудом скрыл разочарование.
      - Зачем ты мне его притащил, раз тебе адресовано?..
      - Но а где же мне ещё, это... послушать-то больше негде.
      Франц любил классическую музыку.
      Эстрадные концерты обычно включал лишь когда убирался. Слушать безголосых, безвкусных и бездарных, считал он, - всё равно что пить из лужи, набрызганной у колодца. Да, он любил классику. В крайнем случае джаз.
      Среди пары десятков разухабистых шлягеров - на диске чуть не затерялся номер в исполнении Василисы под гитару Петра. Песня была не самая популярная, но одна из самых запоминающихся.
      - Недурно, - снизошел Франц, зато Бурханкин был в восторге.
      - Ты же, это... видел снеговиков... Или не видел?.. - припоминал он. У тебя есть фотоаппарат?.. Пошли заснимем?..
      - Опять ты путаешь кислое с пресным, Вилли! Зачем валить в одну кучу её песни и снеговиков?..
      Эх, Игорь Максимильянович! Какой же вы, право, упрямый! Знаете что прислушайтесь к Бурханкину. Прогуляйтесь-ка, окуните свой нос в прозрачный весенний день, омойте глаза солнечным светом!.. Может, тогда поймёте: талантливый человек - талантлив во всём. Это же общеизвестно!..
      Глава тринадцатая
      Похитители тел
      Два охотника - Франц с Бурханкиным - чувствовали торжество в каждом вздохе. Всё кругом демонстрировало мужчинам: Весна!.. В эту пору даже в городе слышно неповторимую песнь жизни. А в лесу?..
      Природа медленно высвобождалась из снежного кокона небытия. Со всех сторон её подбадривали перезимовавшие птицы. Они наспех создали камерный хор - не очень стройный, но зато как все были довольны!
      Им не терпелось любить... Орали самым благим на свете матом: "Живы!.. Живительный воздух!.. Жизненно важный орган!.. - Нет, это из другой оперы... А, вот: - Жизненные силы!.."
      Пусть и короток век, что-то же останется... К примеру, после Франца, прослывшего в райцентре "законником", дочь - Елизавета Игоревна. Далековато от отца, но что ему, одинокому человеку, стоит до Германии долететь?.. Или добрая слава егеря Бурханкина, которая и так уже перелетела далеко за пределы области...
      Но кое-что с уходом зимы исчезало навсегда. Ещё несколько дней - и ничто уже не спасло бы снеговые фигуры. Они простояли почти три месяца и были теперь обречены. А Бурханкин мечтал увековечить собственный портрет. К счастью, в этот раз Франц не стал много спорить. Казалось, он даже и ждал, даже и фотоаппарат оказался заряжен.
      Долго не раздумывая, охотник собрался: надел тёплую непромокаемую куртку, повесил на плечо сумку с термосом, бутербродами и пасхальными яйцами, захватил на всякий случай Фомкин поводок и закрыл дверь.
      - Зачем ты запираешь? - спросил Бурханкин.
      Он жил здесь испокон века: вряд ли кто мог навестить в отсутствие Франца его одинокое жилище.
      В пустом безлюдном дворе Большого Дома Франц и так и сяк прикладывался к объективу фотоаппарата. Долго выбирал ракурс. Хотелось ему, чтобы на рельефной как гроздь винограда физиономии друга было поменьше теней: тогда бы сходство Бурханкина со снеговиком у крыльца стало очевиднее.
      А позирующий егерь с удовольствием вспоминал вслух:
      - Она, это... Так здорово... так быстро... так ловко...
      Потом охотники согревались чаем из пластмассовых термостойких кружек. Они уже отщёлкали полплёнки и теперь, счистив снег со ступенек, мирно беседовали на крыльце Большого Дома, бросая сорокам разноцветную яичную скорлупу.
      Наслаждаться остатками зимнего покоя пришлось недолго: вдруг обратило на себя внимание странное поведение собак. И весёлый энергичный Фомка, и флегматик Волчок были страшно возбуждены. Обнаружив поодаль ещё одну заснеженную скульптуру, они принялись с двух сторон разъярённо её критиковать.
      Лай вперемешку с рычанием и завыванием настораживал.
      - Странно, - вымолвил Франц, - пойду-ка, посмотрю...
      Бурханкин первым соскочил с высокой ступеньки, засеменил через двор, ощупывая крепость наста лыжной палкой. Франц оставил фотоаппарат и термос на крыльце, поспешил за Бурханкиным, легко догнал и, разумеется, оказался среди развалин флигеля раньше.
      Сугроб на пеньке очертаниями сильно походил на медведя...
      Волчок начал яростно скрести лежалый снег. Потревоженный хозяин леса потерял голову, потом лапу... Остальные формы развалились, рухнули к подножию пня. Пенёк накренился... скатился к основанию кургана, увлекая за собой лавину снега. Мокрые, тяжёлые, будто склеенные брёвна вдруг разъехались... что-то хрипло звякнуло, угрюмо лязгнуло...
      Обнажились челюсти медвежьего капкана. Гигантская железная прищепка накрепко поймала бесследно пропавшего зимой человек, бывшего на тот момент хозяином Большого Дома...
      - Что там, Фима? - торопливо расспрашивал Бурханкин. - Фомка, Волчок, фу! - успокаивал он ощетинивших загривки собак. - Скажи, Фима, ну, чего это они... что там? Отойди, я же не вижу!
      Франц посторонился. Егерь замер...
      - Значит, Василиса не ошиблась: кто-то действительно тем вечером кричал. - Франц повернул товарища спиной к неприглядной картине. - А мишку-то ведь так и не поймали, сам ушёл.
      - Фу-у, да-а, - закряхтел Бурханкин. - Природа, она, это... не прощает... Она, это...
      Франц нахмурился.
      - Какая же природа, Вилли? Ты же капкан ставил!.. Постой, постой... Ну-ка отойди в сторону.
      Он наклонился к тому, что прежде было человеком, не слушая ворчания: "То - постой... то - отойди... Что ты ищешь?.."
      Франц разгрёб перчаткой снег вокруг головы погибшего, порылся, что-то поймал там, вынул из снега кулак, осторожно разжал, словно боясь упустить снова.
      - Интересно, - пробормотал Игорь Максимильянович, - что ж получается?.. Кто-то прервал его мучения, или же - побоялся, что он освободится?.. А может, с высоты птичьего полёта приняли за медведя...
      - Что же нам так везёт? - сокрушался егерь. - Почему мы?..
      - А ты бы хотел, чтоб Василиса его нашла? - спокойно возразил Франц. А то, давай: я верну пулю на место и - оставим всё, как есть. Пусть новая хозяйка разбирается с трупом прежнего, пусть и незаконного, но владельца...
      - Ни-ни-ни, - испугался Бурханкин. - Она как написала, ну, это... когда она собирается выехать докэмент на дом оформлять?..
      - По числам выходит - послезавтра, - подсчитал в уме Франц. - Значит, надо поторопиться до её приезда. Как думаешь, Хорошенький быстро управится?..
      - А как мы ему сообщим? Он же опять не поверит.
      Франц покатал на ладони пулю, уронил её в снег, поднял, спрятал в карман тёплой влагостойкой куртки.
      - Ну, нет. Поехали в райцентр. Теперь-то ему не отмазаться: "Нету тела - нету дела!"
      Бурханкин посуровел, поскрёб вязаную шапку.
      Он вернулся на крыльцо Большого Дома, сложил припасы в сумку Франца, свистнул собак.
      - Фима, у тебя, это... ключи от квартиры с собой?.. Или, это... в моей с Ленкой избе заночуем?..
      - У меня, - односложно решил Игорь Максимильянович и пристегнул лыжи.
      *** Нет тела - нет дела
      - Знаете, как это называется?.. - разорялся капитан Хорошенький.
      Он стоял, пристально вглядываясь в талую воду, набежавшую в глубокие следы от чьих-то сапог-вездеходов.
      Франц и Бурханкин за его крупной фигурой видели лишь мокрые брёвна, в три ряда аккуратно сложенные между забором и банькой. Центр двора был вычищен, как взлётная полоса аэродрома, несколько веток у старых яблонь сломаны, будто срезаны.
      - Что вы мне голову морочите! Вы знаете, что я могу вас привлечь?.. Умышленное введение должностного лица в заблуждение... - Хорошенький задумался, какую бы статью назвать этому законнику-всезнайке.
      Франц строго прервал капитана "при исполнении":
      - Мы вам когда доложили? Надо было немедленно приступать к делу!..
      - Не к чему приступать, - отрезал Аркадий Петрович, решительно встряхивая кудрявым чубом из-под форменного головного убора. - Нету тела нету дела! Тем более, заявлений о пропаже никто не подавал, - завершил он любимый афоризм, усмотрев в глазах Франца усмешку-напоминание об истории фермера. - Я ещё зимой в область рапортовал: уехал Ростовцев вместе со своим джипом!.. А то, что наследница на дом нашлась, что ж - флаг ей в руки: плати налоги - вступай в права!..
      Наследница Василиса в это время уже приехала в райцентр как раз за этим: оформляла владение Большим Домом.
      Встретить её Франц поручил Евдокии Михайловне. Та, конечно же, с радостью откликнулась на его просьбу: "Подумаешь, выходной! Зато с Василисушкой повидаемся!"
      Повариха взяла ключи от квартиры Франца, проводила туда певунью. По договорённости с законником, ни словом ни обмолвилась о "находке" у развалин флигеля: "И правда. Зачем пугать девоньку? Ей и так на Крещенье досталося!"
      - Ой, Игорь Максимильянович, мне велено вам передать, - зазвенела Василиса, едва Франц и Бурханкин вошли в дом. - Крёстная вас благодарит за то, что сохранили её тетрадь, и сожалеет, что не догадались вернуть через меня, - она ещё больше взлохматила свой пёстрый беспорядок на голове и с любопытством уставилась на Франца, ожидая его реакции.
      Фомка и Волчок не дали продолжить интересующую её тему: аккуратно огрызаясь друг на друга, подмели хвостами пол, но при этом наследили так, что даже равнодушная к быту душа Бурханкина не выдержала.
      - Это что же вы натворили? Кто вам, это... разрешил?..
      - Оставьте их, Егор Сергеевич! - великодушно простила им Василиса грязь в чужой квартире. - Я потом вытру. Чайпить, - предложила она мужчинам в одно слово. - Вы чего-нибудь съедобненького принесли?..
      - Мы сейчас Фомку пошлём, - распорядился Франц, - составьте список.
      Пока собаки делали закупки (Бурханкин ещё в прошлом году по примеру Франца также переложил эту обязанность на Волчка), Василиса рассказала, как она посетила издательство Ростовцева.
      Оказалось (что, впрочем, уже не являлось для них новостью): Виталий Олегович после зимних рождественских и крещенских праздников так и не появился.
      На выпуск дедовских дневников - Василисой был наложен запрет. Она хотела забрать то, что уцелело при пожаре в издательстве, да не успела: буквально за день до её прихода там побывал какой-то чин (ей так и не удалось выяснить, кто именно).
      С чином прибыли двое людей в военной форме. Двое в форме, не слушая возражений, в четыре руки перетряхнули содержимое всех столов и сейфов, потом - мозги издательских компьютеров.
      Изъяли всё: и черновики (то бишь - сами записи), и набранные материалы, и макет, и гранки первого выпуска.
      - Да-а, - протянул Франц, услыхав эту историю, - забавно...
      Василиса чуть не обиделась, но передумала, сказала грустно:
      - Вам забавно, а это - мой дед писал!.. Не для дяденек в погонах, а для внучки. А я теперь даже в руках подержать не смогу, не то, что прочитать. Сидите себе тут, горя не знаете...
      - Это мы-то?.. - вытаращился на неё Бурханкин, но Франц тут же придавил его взглядом и он лишь забурчал: - Ходим вокруг дома, это... беспокоимся...
      Василиса вновь занялась своей модной причёской, миролюбиво заметив:
      - Уже можно не беспокоиться. О чём беспокоиться? Документы на дом спасибо Игорю Максимильяновичу, я завтра сдам - к лету оформят. Да мне и не к спеху, раньше всё равно не выберусь!.. А что там у нас делается? Может, завтра съездим, посмотрим?..
      - А проехать туда вы сейчас всё равно не сможете, - ответил Франц, предвосхитив очередную реплику Бурханкина. - Распутица началась. Но там всё в порядке. Брёвна от флигеля вот только аккуратно сложили, чтоб вам удобнее было: теперь они меньше места занимают.
      Василиса пристыдила сама себя.
      - Ой, какие же вы молодцы! А я - просто дура, не обращайте внимания!
      - Ничего не дура, - тут же утешил её Бурханкин.
      - Я расстроилась из-за дедушкиных писем. Крёстная сказала, что из квартиры её отца они исчезли почти сразу после его смерти... Знаете, она всегда рассказывала мне о бабушке и отце охотно, много, часто и подробно. Но историю деда никогда полностью не открывала. Я её недавно спросила: почему? "Соблазны существуют во все времена. - ответила тётя Диана. Каждому суждено совершить свою главную ошибку. Но пусть это не будет стремление мстить. Тебе с своим прямолинейным взрывным характером в будущем и так хватит приключений."
      Франц усмехнулся:
      - Оля Попова выросла и превратилась в Василису Премудрую...
      - А знаете, откуда взялась Василиса? Однажды я нашла у неё... Певунья на миг смутилась. - Да нет, она сама просила помочь навести в бюро порядок!.. Я не без спросу... Я тогда была студенткой музыкального училища. Вобщем, неважно. Этим именем - в листке, единственном, сохранившемся у тёти Дианы от тайной переписки - дед нежно прикасался к бабушке... Как вы думаете, - обратилась Василиса к Францу, - что там в остальных записках могло быть такого, чтобы их...
      Франц сам берёг пронумерованные по датам письма от всех своих знакомых и родных, словно это были не вести от близких людей, а, например, контрольный пакет акций нефтяной кампании. Сосредоточенно - будто молитву о здравии читал - заворачивал в пергамент, прятал в папку с тесёмками, паковал в целлофан... Да ещё потом запирал в стол под замок.
      "Прошлое - гири или трамплин?.." - молча задал Игорь Максимильянович себе вопрос.
      Некоторое время тому назад он поймал себя на том, что постоянно оглядывается на дневник Дианы Яковлевны. Будто примеряет - годится то или иное его размышление о жизни для занесения в кожаную тетрадь.
      - Не надо об этом думать, - посоветовал Франц, то ли Василисе, то ли себе. Закончил банально: - Всё ведь тайное - так или иначе - становится явным.
      - Да. Да. - подтвердил Бурханкин и некстати вспомнил: - Циклоп, это... завхоз Тарас Григорьевич - больше уж там не бывает. После всех историй...
      В дверь заскреблись собаки. Егерь пошёл им открыть и вернулся расстроенный:
      - Всё купили, а это... ну... вобщем, мне придётся теперь идти.
      Он выразил Францу взглядом всю глубину своего разочарования и кивком вызвал в прихожую. Игорь Максимильянович понял, снабдил его деньгами на пиво, через минуту вернулся к Василисе.
      Вытащил из бумажника и протянул ей записку, которая в ладанке, спрятанной между брёвен флигеля, двадцать три года ждала Олю Попову...
      Игорь Максимильянович решил, что трёх минут абсолютного молчания вполне достаточно - и нарушил тишину:
      - Хотите, пока егеря нет, дорасскажу историю про жену фермера, Шуру Степнову и Селену?..
      Любознательная натура, артистка, певунья, творческая личность, - ещё бы Василиса не хотела!..
      *** Продолжение сказки
      Игорь Максимильянович! Начали-то вы в тот раз неплохо, но, уж если речь идёт о сказке, то, мне кажется, лучше так: "В одном небольшом среднерусском городке жила-была девочка..."
      Итак. Девочка была вполне обыкновенная. Но в жизни ей очень повезло.
      Уж не знаю, по каким причинам, наверное, потому, что она с отроческих лет росла без родителей, Неизвестная доселе Фея одарила её дивным качеством: научила любить.
      Может, благодаря этому, у девочки всё получалось весело. Росла она быстрой, покладистой, умелой. Не стала очень красивой: в классическом понимании - не роза. А вот привлекала к себе! Как спелое яблоко... Хотя мягкость Александры была подобна его семечку: обсосёшь со всех сторон, но попробуй - разгрызи, не повредив зерна!
      Игорь Максимильянович много чего Василисе порассказал. Даже признал, что вначале, в поисках мотива преступления - он всё перевернул с ног на голову. Узнав, что лечилась она у Посередника тайком от мужа, и что они были знакомы с детства, умница Франц, конечно же, сразу подумал про "любовный треугольник"!
      Ошибся. Было всё не так просто.
      Много позже, собирая по крупицам откровения Бурханкина, и не поленившись специально съездить к Посереднику, он воссоздал иную причину гибели Шуры Степновой.
      Дело в том, что сказка эта - на самом деле была совсем о другой девочке.
      Другая девочка считала себя необыкновенной... Неописуемо красивой, необъяснимо умной. Ведь родители у неё были, по её понятиям, простые: папа - химик, мама - астроном. Пожили вместе и - разошлись. Но что такое папа и мама?.. Всего лишь фамилия! Зато имя дали ей неповторимое. И задача в этой жизни, стало быть, поставлена была перед ней - неземная!..
      Селене казалось, что она знает всё-всё на свете. Особенно, если дело касается отношений между мужчинами и женщинами.
      Она закончила медучилище, но пачкаться работой в больнице не захотела: уже поняла своё высшее предназначение - Соединять Судьбы! Селена даже в ЗАГС пошла работать: не сваха, но хотя бы инспектор по регистрации браков.
      Пути-дорожки привели Александру и Виктора Зуевича расписываться именно к ней. А к тому времени повзрослевшая девочка уже окончательно изобрела свою "теорию пар". Божьи дела Селена уложила в схему, где всё просто, как в аптеке.
      - Какой примитив! - воскликнула Василиса, узнав суть брачной теории Селены..
      - Говорите, примитив?!.. Я тоже так подумал вначале. Но примитив же оказался Прокрустовым ложем!.. Кроме того, мне кажется, это жутко заразно... Вспомните Циклопа... - Франц задумчиво пригладил ковыльную прядь волос.
      В женихе и невесте всё было - против "парных" законов Селены. Он - на двенадцать лет старше, никакого совпадения имён или чисел - ну хотя бы у их родителей. Только по восточному календарю оба - "собаки". Две собаки в одной конуре?!.. Сплошные несоответствия! В довершение, Виктор Зуевич взял фамилию Александры, стал из Рывного - Степновым.
      С трудом пережила Селена, когда эти Степновы со счастливыми лицами имели наглость заявить, будто их Бог соединил!
      А тут ещё вскоре появился Бурханкин: приехал на какой-то охотоведческий съезд.
      Не сильно-то Егор Сергеевич был ей нужен. Но, представляете - даты рождений совпали, и с именем он всё устроил... Прознал где-то (должно быть, сорока на хвосте принесла) про её "пунктик", взял - да и назвался Селеном.
      Очень уж Селена понравилась молодому знатоку леса.
      Вобщем, проходила она в девицах до тридцати четырёх лет, подбирая пару по себе, и вдруг так влипла! Узнала, что её собственный жених не Селен - а просто-напросто Егор - когда уже ставила подпись в книге регистраций брака и в собственном брачном свидетельстве.
      В тот момент шум поднимать не стала. Зато на следующий день!.. Примчалась в ЗАГС, какой-то невесте зубами порвала фату, топтала паспорта, регистрационные журналы...
      Закончилась бы сказка ещё тогда, много лет назад: схватили бы красавицу кощеи бессмертные и сгноили бы в подземельи (то бишь, в психушке). Но Лешак подхватил молодую и - бегом в своё лесное царство.
      На какое-то время Селена успокоилась: тесный контакт с мужчиной, новая обстановка, новые лица, новая жизнь. Она поработала в школе химичкой, задружилась с местной "знатью": Надеждой Тимофеевной, медсестрой из больницы, и с Лялей Хорошенькой, учительницей начальных классов. Когда чужие дети повырастали и учить в посёлке стало некого, перешла заведовать почтой. При этом, благосклонно принимала ухаживания единственного достойного, на её взгляд, кавалера - Тараса Григорьевича. Ну, конечно, не с целью брака: он оказался одним из немногих почитателей её таланта.
      И вот ведь судьба!.. Откуда ни возьмись, три года назад здесь появились Степновы... Решили они дать возможность сыну с невесткой пожить в городе самостоятельно.
      Виктор Зуевич и Александра вдохнули жизнь в старый никому не нужный дом. А поскольку волшебство Феи-крёстной по-прежнему действовало, вскоре на холме вокруг заброшенного пятистенка вместо оврагов да буераков образовался оазис.
      На свою беду приехали сюда Степновы.
      Они-то даже не вспомнили бывшую регистраторшу браков, но в голове властительницы ночи - при виде этой пары вдруг ожили мутные мысли.
      Обвиняя Степновых в своих неудачах, Селена стала копить силы и поджидать удобного момента.
      Такой момент наступил, когда назад в больницу исполняющим обязанности главврача был назначен Александр Степанович Посередник.
      Лучшего и придумать было нельзя! Он - Александр и она - Александра. Она - Степнова, он - Степанович. Кстати, и тут Селена ошиблась в поиске соответствий: фамилия Степнова образовалась не от имени Степан, а от слова "степь". Но даже если бы и знала - что за беда! И старше-то он - всего на четыре года, и по гороскопам всё сходилось. И холостяк, и брат Ляли-подружки, и давно знакомы, и по всему - приличный человек.
      - Времени у Селены было не так уж много, - увлечённо рассказывал Франц. - Ляля поделилась большим секретом: брат собирает материал для какой-то научной работы о влиянии окружающей среды на... не помню на что. Напишет - может в любой момент уехать. Тем более, Посередник недавно получил приглашение поработать в ЮАР. Скажу честно, я подозревал всех по-очереди. Даже медсестру Тимофеевну. Уж очень она в больнице злобилась на Александру, хотя знала ведь, что той уже нет в живых. Даже на Бурханкина грешил: он всегда оказывался где-то рядом с новым происшествием... Но наиболее явный мотив прослеживался у Хорошеньких. Особенно это стало заметно на поминках Шуры. Так что одобрить идею создания новой семьи Ляля могла. Судите сами: братец женится на фермерше, увозит её загорать в южные страны. Степнову одному здесь больше делать нечего... А отремонтированный дом, со скважиной, насосом, тёплыми удобствами, возделанным участком, хозяйством и всем прочим, - достойная "награда" Ляле за трудную жизнь.
      После некоторых размышлений Францу стало понятно: у Хорошеньких желание завладеть хозяйством, безусловно, было.
      - Но чтобы специально избавляться от фермеров?.. Всё-таки, следует быть объективным, - признал он. - Аркадий Петрович - слуга закона. Слишком на виду. Кстати, награждали Хорошенького не за так! И живот ему, оказывается, не помеха: в декабре капитан милиции помог задержать очень серьёзного бандита!.. Тот в лесу, в шалаше зимовал.
      Зато на Селену Игорь Максимильянович вначале никак не мог подумать! Хотя она быстро - подозрительно быстро - убралась из ресторана Дома Охотника, лишь увидела в руках Франца обёртку от бандероли со свадебным шарфиком Александры.
      - Кстати говоря, Селена сама же её и отправила. Вилли гордился тем, что жена лучше всех на почте умела из пергамента пакеты крутить. - Франц начал пальцем разглаживать морщины лба. - Весь ужас в том, что когда я её спрашивал, Александра была ещё жива...
      - Игорь Максимильянович, неужели думаете, что виноваты?.. - тихо вздохнула Василиса. Франц прочитал в тёмных глазах неподдельный интерес и понимание. - Да разве могли вы знать, что имеете дело с ненормальной особой?.. Да может, она - внучатая племянница Прокруста?!..*"
      - Не будем отвлекаться, - вновь собрался он с мыслями, - а то Егор Сергеевич сейчас вернётся.
      Итак, Селена начала усиленно строить "идеальную пару". С Посередником хлопот не предвиделось. Правда, он - хронический холостяк и болен работой. Но ветрогон, "вечный юноша".
      Александра тоже вначале подавала надежды: с появлением старого друга зачастила в больницу.
      А вот фермер Селене мешал. Пятнадцать лет прожитых с Александрой - не шутка! Прежде всего, она побывала на годовщине их свадьбы. "Пищевое" отравление фермера - её рук дело. Дело её жизни... Или его смерти...
      Бедный, честно исполнявший свою работу верный Варвар!.. Как он смел, думала она, заходиться на неё в злобном лае?! Будет лучше, если он станет безопасен, как пугало... Пускай сдохнет, решила, на супружеском ложе Степновых, символизируя ошибочность этого брака...
      А отравление Тимофеевны... Что оказалось главным? Месть?... (На похоронах крышка гроба Шуры так больно-пребольно врезалась углом Селене в живот. Медсестра откинула "подружку" от себя как прокажённую.) Или страх?.. Может, Тимофеевна начала уже кое-что понимать, чувствовала вину?.. Александра ведь лежала под её присмотром в отдельной палате (той самой, где отдыхал после обследования Франц, где потом умерла Селена... Вот почему оставшийся после фермерши букет - "плохая примета").
      И ведь как раз с позволения Тимофеевны Селена постоянно наведывалась к Шуре.
      Что-то она нахимичила с ними со всеми. Хоть в этом Бурханкин оказался ей полезен: выучилась от него травам, в основном - злым: всяким наперстянкам да беладоннам. Могла зелья разные варить.
      В попытках с фермером и медсестрой одержимая, видно, дозу недорассчитала: поначалу практики не было. Но уж с Игорем Максимильяновичем (который получил безымянные пирожки, что так не понравились Фомке) наверняка могла случиться беда.
      За что - его?..
      Франц ходил по следам. Вот-вот мог найти ответ. Она чувствовала это всей кожей, всеми своими взбесившимися клетками...
      Посередник уже собирался в долгосрочный отпуск: пора было вплотную заняться научными делами. Короче говоря, он уговорил Шуру недельку полежать в больнице под его присмотром.
      Об этом успела насплетничать Селене Тимофеевна. Даже не предполагая, что возможно болеть и не обращаться за помощью (Циклоп, например, с любым запором - тут же к врачам), - она искренне считала, что симулянтка Александра просто-напросто флиртует с доктором. Особенно, когда услыхала его фразу:
      "В отдельной палате тебе будет спокойно. А то Виктор Зуевич совершенно заездил любимую жену!"
      Шура договорилась с Александром Степановичем так: она доедет на автобусе до станции, чтобы люди потом могли подтвердить - там её видели. А Посередник уже будет ждать на машине и привезёт её в райцентровскую больницу. (Полная конспирация - как в детстве!) Но - никакой измены, "треугольником" даже не пахло.
      Как раз всё вполне понятно и - по-человечески: общие воспоминания. К тому же, со старым детским приятелем о недуге, о болезни сердца можно посоветоваться. Прежде Александра боялась: до мужа дойдёт, не хотела его волновать. У Виктора Зуевича и так здоровье сильно расстроилось.
      Здесь, в отдельной палате больницы, происходила основная "обработка" Шуры Селеной...
      Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается...
      Селена начала с малого: потихоньку вытянула у больной из вещей ненавистный свадебный шарфик. (Франц был недалёк от истины, предположив, что та взяла его, как напоминание о семье).
      Селена запаковала его, поручила Ляле Хорошенькой найти в сельсовете какое-нибудь старое заявление Степновых (обязательно написанное рукой Шуры), вырезала из него адрес, наклеила на пергамент и - нате вам "Гуси-лебеди полетели, на крышу почты сели..." Первая ласточка разрыва с мужем.
      Потом - мадам Бурханкина ежедневно приносила в палату больной цветы и разговоры...
      Александра была вынуждена слушать бредовые идеи Селены, так как в этот момент оказалась достаточно беспомощна. Мужу наврала с три короба - теперь раньше, чем через неделю, домой показаться неловко. Вдобавок, как назло, сходя с автобуса на станции, подвернула ногу. А за машиной к кому обратишься? К враждебно настроенной Тимофеевне?.. Никто ведь не знал, что Шура в больнице. Конспирация-то сработала: полпосёлка видело, как её Виктор Зуевич провожал!
      И вообще, невозможно было представить, что Селена - всерьёз!.. Она ведь даже тосты на годовщине свадьбы за семью Степновых поднимала!..
      Франц не уточнял, что говорила Шуре Степновой в те дни Сподвижница Гименея (свидетелей при этом не было. Да и не хотелось воспроизводить сумасшедший бред).
      Он лишь вспомнил вслух "Записки" осенней гостьи:
      - "Щедрое солнце живое! Но древо растёт - кривое. Всех соков земли хватило! Но тень его - паутина."
      А теперь - о самом страшном.
      Селена была готова биться головой об стену: у неё ничего не получалось.
      В воскресенье утром Александра потребовала у доктора, чтобы он её выписал. Объяснила причину. Посередник вместе с ней возмутился назойливому упрямству Селены. При всём его прекрасном отношении к Шуре, подруге детства, он не собирался менять статус холостяка и делать из неё подругу жизни, а тем более - разбивать её налаженную жизнь. Ко всему, его ждала любимая работа, материала для которой он уже набрал предостаточно.
      Доктор сурово отчитал Селену. Заявил, что всё это попахивает маниакальным психозом, и потребовал, чтобы она не смела вмешиваться в то, что её совершенно не касается. Одновременно - выговорил Тимофеевне за распивание чаёв с посторонними людьми. Сам - спокойно отправился подготовить все дела для передачи Марку Анатольевичу Рубину.
      Селена послушно удалилась. Но в её больной голове уже созрел план, как наказать идиотку, не пожелавшую узреть перст судьбы, и упрямо цеплявшуюся за жизнь с неподходящим для неё человеком.
      Прежде всего она в предпоследний раз навестила фермершу Степнову. Извинилась перед ней и, якобы заключив мир, предложила послать мужу телеграмму. (Надо же, мол, сообщить о том, что Александра завтра "возвращается" от родственников!) Пообещала, что сама её отправит...
      Чьё изощрённое злодейство руководило воспалённым воображением Селены, какой нечистый избрал её своим орудием - нам неведомо. Виктор Зуевич уже со вчерашнего дня находился в больнице: слёг с обострением язвы. Совсем рядом с женой, только - на другом этаже.
      Успокоенная Шура, ничего не подозревая, написала ему несколько слов.
      Селена забежала на почту, "отправила" телеграмму (которую Бурханкин по её поручению сам доставил фермеру в палату).
      Потом заглянула к Тимофеевне, договорилась, что поздно вечером придёт к ней ещё раз: из принципа! Но пусть та не волнуется: врачей ведь уже не будет и подружки спокойно, цивилизованно пообщаются.
      Потом оседлала Орлика и, одна нога - здесь, другая - там, съездила в усадьбу: отравить Варвара.
      Все считали, что кончина Александры была безвременной, но естественной: сердце устало трудиться.
      Нет! Александру Степнову убила - всё-таки именно убила - Селена.
      Произошло это так.
      Выпили они с Тимофеевной сто двадцать первую чашку чая часов в одиннадцать ночи. Медсестру начало вдруг сильно клонить в сон и, пока окончательно не разморило, поднялась она к "этой бездельнице" фермерше, которая "уже дрыхнет перед завтрашней выпиской". Доктор велел - последнюю капельницу - не пропустить ни в коем случае.
      Селена попрощалась: ушла "своего пропойцу-лешего из грязи вытаскивать..."
      На самом деле вернулась, дождалась, пока Тимофеевна уйдёт из палаты, вошла к сонной Шуре - тоже попрощаться - и...
      - И что?.. - потемнела Василиса. - Она вколола фермерше отраву?.. Почему же тогда в крови не обнаружили?..
      - Когда я поделился своими подозрениями с доктором Рубиным, он сказал, что ей почти ничего делать не пришлось, - объяснил Франц. - Видите ли, есть препараты, которые нужно вводить очень медленно, постепенно, через капельницу. Если, например, калий быстро попадает в организм, он - не помогает, а убивает... Селена училище медицинское оканчивала. Помнила!.. Убедившись, что дело сделано, она унесла тело. Взамен оставила на столе тот самый черновик телеграммы.
      Франц принёс из кабинета и показал мятый клочок бумаги с кудрявым почерком:
      "Я здесь больше не нужна и очень скучаю. Возвращаюсь домой. Всё объясню при встрече. Шура."
      - А откуда эта записка у вас? - спросила Василиса.
      - От самого Посередника Александра Степановича... Невольного виновника... Я ездил к нему в город. Он тогда ещё ничего не знал о смерти Шуры.
      Рано утром Посереднику передала листочек Тимофеевна, которая его нашла в пустой палате. Ничего не заподозрив, решила, что Александра ушла, не дожидаясь выписки. Так же подумал Александр Миронович. Уехал в свой долгожданный отпуск со спокойным сердцем: ушла и ушла. Лишь слегка обиделся, что не попрощалась!
      - Одного только не пойму, - недоумевал Франц, - как Селена тело Шуры смогла из больницы в усадьбу перенести? Или ей кто помог?.. Да нет, вряд ли. - И замолчал, погрузившись в размышления: "Неужели безумие - заразно?.. Но не до такой же степени... Они же с Циклопом почти не общались..."
      - Ну конечно помог, Игорь Максимильянович! - мгновенно сообразила Василиса. - Орлик помог... А из окна - она сама... Вы же сами говорили, как легко на поминках Селена потащила на себе Тимофеевну в дом!..
      - Да-а... - протянул Франц. - Она могла сама...
      Глаза Василисы округлились:
      - Ой, это же не где-то "там", это же в тот дом, где я вас ждала... Певунья нервно передёрнула плечами: - Слава Богу, вы мне раньше не рассказали, я бы там одна не осталась ни минуты!..
      "Слава Богу, - подумал Франц, - что она не знает о капкане в развалинах флигеля, где мы с Вилли нашли и потеряли тело Ростовцева!"
      - А крёстная знает, что у вас тут случилось?..
      Игорь Максимильянович погладил Фомку, вопросительно поднял бровь. Потом подлил себе чаю, обнял кружку, заглянул внутрь, подставив лицо пару.
      - Что, Фомка, чего тебе?..
      Мокрый собачий нос ткнулся в вопросительно вытянутую ладонь.
      - Ах, ты о хлебе насущном? Да - на, на! Съешь котлетку! Волчок, помоги другу.
      Певунья стала накрывать на стол, безошибочно определяя, где что лежит из посуды.
      - Как вы думаете, Игорь Максимильянович, удалось бы что-нибудь доказать?..
      Франц сомневался.
      - Не знаю. Скорее всего - нет...
      - "Мне отмщенье и Аз в-воздам!" - задумчиво сказала Василиса. И воскликнула: - Он воздал!.. Я думаю так: удар Селены о крышку гроба на похоронах, желчный пузырь лопнул и вся её желчь... Конечно, это Господь воздал! Бедный наш Егор Сергеевич!..
      Глава четырнадцатая
      Нечаянная радость
      Наступило лето. Франц обживал новую веранду: только что закончил перестройку сеней, даже ещё не застеклил.
      "Папочка! Зачем я оставила тебя там одного?.. Думаю о тебе каждый день... За всё надо платить, за счастье - тем более. Вот я за всё сразу и плачу..."
      Игорь Максимильянович снова перечитал эту фразу. Слово "плачу" расплылось бирюзовым озерцом.
      Не вставая, он через раскрытое окно взял с резного комода двойную фарфоровую рамку с ангелочками по углам. Вгляделся.
      Не то: обе карточки давние. На одной - покойная жена, темноглазая радостная Жизнь, невозвратная потеря. На другой - длинноносое, в отца, хрупкое создание, сплошное сомнение, бесконечное его беспокойство: дочь перед отъездом в Германию...
      Грудь Франца - как тогда, как всегда - тоскливо пронизало. Невозвратимость грубо сжала горло, застелила глаза...
      Даже оставшись далеко позади, смерть татуировкой впечатывается в память...
      Сколько лет он уговаривал себя, что не видел, как это случилось. Но нет - видел!.. Она упала с палубы прямо под винт парохода... Единственное, что успела, - разжать пальцы, сжимавшие ручонку Лизхен.
      Зачем помнить? И - как?.. Живого любимого человека или его ужасную гибель?.. Или надо хранить память о ком-то другом: о том, кто был молод и потому - бесстрашен... честен и потому - доверчив... самоуверен и потому бессилен?... Каким был до того, как это случилось...
      Не сама упала. Он видел!.. Падению предшествовал сильнейший толчок в спину... Увидел, всё понял и - сломался...
      Под шезлонгом трижды ритмично стукнуло в пол. Фомка, собачья душа, подавал условный знак, бурно приветствовал кого-то хвостом.
      Известно, кого!
      - Наверно, я просто пока не заслужил одиночества!.. - вздохнул Франц.
      - Фима, ты дома? - послышался с крыльца нетерпеливый голос.
      - Не видишь, открыто! - хрипло отреагировал Франц на приход Бурханкина, быстро вернул рамку на место, прокашлялся, проморгался и тогда только махнул Бурханкину: давай, мол, заходи.
      Егерь для порядка пару раз топнул на входном ершистом коврике, шагнул через порог. Тут же запутался в объятиях Фомки. Поздоровался вначале с ним, затем подошёл к Францу.
      Глянул в покрасневшие веки с выцветшими ресницами и встревожился:
      - Ты не заболел, часом?
      - Каждому свой срок, Вилли! Не век же небо коптить...
      - Типун те на язык, - возмущённо брякнул Бурханкин, перекрестился и участливо предложил лекарство: - Пивка хочешь? - и бодренько воскликнул: Мы с тобой ещё поживём!.. Ох, и пылюга! Все зенки забило. Тебе тоже, небось, на дворе надуло?..
      - Вот-вот, - согласился Франц, - ветром... - Он встал, по дороге на кухню тоскливо заметил: - Кому повешену быть - тот не утонет. Тащи своё пиво! Сколько я должен?
      Бурханкин покатился следом.
      - Обижаешь, Фима!.. Я угощаю. Михеича встретил с утречка. Я и не ждал уже вовсе, а он, это... уважил: "Егор Сергеич, - говорит, - должок, говорит, - за мной!" - Представляешь, отдал! Давай в зале посидим, что мы, дикари - на кухне ютиться?..
      - Можем на веранде... - донёсся голос Франца.
      - А телевизор отсюда видно?..
      Егерь приволок с крыльца и выставил на круглый обеденный стол трофеи: четыре бутылки и пакет с мелкой таранью. Присел на корточки, схватил Фомкину морду в ладошки, что-то молча спросил. Тот молча ответил...
      С возвращением Игоря Максимильяновича оба засуетились, завиляли, в частности Фомка (будто один из высоких бокалов, что принёс хозяин, предназначался ему).
      Бурханкин споро переложил королевский халат и пижаму Франца со спинки стула на диван, плюхнулся в деревянную ложбину венского сиденья.
      - Давай, Фима, включай телевизор. Посмотрим, что новенького.
      - А, - вяло возразил Франц, - что там может быть...
      Егерь приосанился.
      - Мне интересно послушать, как живёт народ.
      Франц объяснил, откупоривая бутылку:
      - Мы с тобой даже не народ, Вилли, мы - население!.. А новости будут в полдень.
      Но телевизор всё-таки включил.
      Минут пятнадцать их уныло развлекала политическими дебатами какая-то правительственная дама, рьяно подтверждая только что сказанное Францем:
      "Население не живёт, а выживает!" - скорбно вещала она, выгодно блистая против какого-то лидера с уркаганским имиджем.
      Франц переключил на другой канал. Там во всех подробностях, с различных ракурсов, показывали криминальные новости. Он посмотрел, не выдержал, произнёс что-то ёмкое.
      Бурханкин быстро захлопал короткими щеточками ресниц:
      - Как ты сказал?
      Игорь Максимильянович поставил бокал и попытался объяснить.
      - Ты вот, охотовед Егор Сергеевич Бурханкин, разве не видишь, нам постоянно напоминают: в дерьме живём! Ну?.. Становится нам веселее от этой информации? Мы оптимистичнее смотрим на жизнь?..
      - А чё нам на неё смотреть? - бодренько откликнулся егерь, утирая губы. - Некогда смотреть. Живём, как умеем. Может, похужее, чем раньше в телевизоре! Но в натуре - всё одно: что тогда, что теперь.
      Игорь Максимильянович ядовито возразил:
      - Раньше был другой госзаказ: всё у всех было распрекрасно! Теперь же - нам открыли глаза: кругом лишь канализация. И к какому месту прикажете прикладывать сию "полезную" информацию?
      Пока Бурханкин кивал, громко вкушая хмель, Франц продолжал:
      - Народ сам знает, где у него болит. Вы нам покажите, где выздоровело!.. Как бы ни было погано, жизнь-то всё равно происходит. Я строю, лечу, учу, учусь, сочиняю, дружу, сею, рожаю... - (Тут Бурханкин вдруг перестал кивать.) - Я люблю, страдаю и мучаюсь, пою и радуюсь. Я не только телевизор смотрю... Я ещё умею читать, а иногда и думаю...
      - Ты, Фима, не путай меня! - вдруг обидчиво заявил егерь. - Ты-то чего Иванушкой рядишься?.. Учить ты мастак! Но когда ты сеял? Ты и охотишься только из удовольствия, а не для прокорма.
      Он выразительно обвёл глазами прочный пятистенок и всё, чем друг-законник смог благоустроить дом. Громада-холодильник из Германии сам о себе напомнил рёвом.
      Франц поморщился:
      - Я же в общем смысле... Я хочу сказать, что...
      - Вот и говори за себя! Ты вот как-то устроился. И даже дочь у тебя есть, подарки тебе шлёт... У меня вот - ни одной живой души на свете, кроме Волчка...
      Франц уже двадцать один раз пожалел о своей внезапной откровенности.
      Он сразу перевёл разговор на более понятные Бурханкину вещи:
      - А где Волчок? Почему ты без него?
      - Да, - вздохнул Егор Сергеевич, - Волчок в лес подался, видно, пора ему пришла. Не станет он дома помирать.
      - Да он же ещё...
      Бурханкин нетерпеливо тряхнул короткой веснушчатой лапкой:
      - Сам только что сказал: всяк свой срок имеет.
      Игорь Максимильянович поразился спокойствию, с которым товарищ отнёсся к уходу верного помощника. Поглядел на Фомкину метлу, изредка, сквозь сон, лениво выбивавшую пыльную морзянку из-под стула.
      Кто знает, по какой дорожке покатились бы невесёлые мысли Франца, если бы он был один. Но Бурханкин не собирался уходить, хотя пиво было выпито да рыбка съедена.
      Франц предложил ему новую тему для разговора:
      - Вилли, почему принято считать, что финал счастливый, как сейчас модно говорить, "хеппи енд", - если оканчивается всё свадьбой? Тебе не кажется, что главные злоключения героев - впереди?
      Бурханкин глубокомысленно сдвинул бровки, рассматривая на тёмной клетчатой клеёнке золотистую шелуху тарани.
      - Ты о каком кино говоришь?
      - Да неважно! Книга, фильм, спектакль - какая разница, я тебя о сути спрашиваю...
      Бурханкин был не согласен:
      - Вот и очень как раз это важно. Потому что в книжках - одно, а в жизни...
      Франц забарабанил по столешнице сухими пальцами, вдребезги разбивая Фомкину дрёму.
      - Давай, излагай. Мы с тобой два старых... перечника. Можем и про жизнь...
      Бурханкин изо всех сил пытался одолеть задачу.
      - Да что рассуждать... Я... это... - он опять убежал взглядом в рыбную шелуху. - Я когда на Селене женился... я вообще думал: всё!..
      - Что "всё"?.. - поощрил его мыслительный процесс Франц.
      - Ну, уж... - Егор Сергеевич развёл руками: если, мол, не понимаешь, то чего с тобой и говорить-то!..
      Но Франц понял:
      - Да, самое горькое у вас началось гораздо позже...
      Бурханкин окончательно закопался в требухе...
      - Ты... это... Ты, Фима, это брось... Не надо ворошить... Ты чего-то совсем... Пойдём-ка лучше пройдёмся. Фомка, вон, закис. Ему бегать надо, а то обленится.
      Франц даже обрадовался.
      Пока он посещал чуланчик-санузел, Бурханкин за этим же самым сбегал на двор. Вместе с Фомкой прошёлся по усадьбе. Поздоровался с пугалом, придирчиво осмотрел деревья и кусты. Пора цветения уже закончилась. На ветвях туго завязались плоды, обещая богатый выбор варенья на зиму.
      - Фима, - крикнул Бурханкин, - кто помогать будет? Кого в этот раз позовём закрутки делать?..
      - Найдём кого, - прокричал в ответ Франц, запирая входную дверь. - Я Лизочку уговариваю в отпуск погостить. С того года всё обещает приехать полюбоваться на наши с тобой хоромы.
      Бурханкин удивлённо оценил перемену спортивного костюма Франца на джинсы, свежую футболку с отложным воротничком и лёгкий пиджак цвета дорожной пыли.
      - Чегой-то ты вдруг разоделся?
      - Вдруг догуляем до райцентра? - пожал острыми плечами Франц. - Я в квартире давно не был. Может к золотому доктору завернём, если Марк Анатольевич не сильно занят.
      Бурханкин отстал, как ворон склонил голову набок, оглядел себя со всех сторон, даже за спину извернулся. Не нашёл ничего нового.
      Недоумённо подтянул на пузе синие форменные штаны, подаренные кем-то из городских охотников (все же школьниками были!). Поправил сетчатую тенниску, тоже пожал плечиками и, мельтеша подмётками сандалий, покатился за другом, отмерявшим сажени журавлиными ногами.
      Он догнал Франца у ворот. Игорь Максимильянович пропустил его вперёд и притворил за собой калитку...
      По дороге через лес Бурханкин всё пытал друга:
      - Ты правда хочешь дочу вызвать? Зачем?
      - С тобой познакомлю, - уклончиво ответил Франц.
      - Не упарится она за месяц тутошней жизни? Не в Германии, чай!..
      Игорь Максимильянович гордо возразил:
      - Лизхен у меня - хозяйственная девочка. С пяти лет приучил её со всем и со всеми управляться... Без матери росла. Замены не нашёл. Да и не искал... - Франц наверное впервые за многие месяцы общения с егерем высказал сокровенное: - Пусть побудет с отцом хоть немного. Трудно одному, Вилли...
      Бурханкин сбился с шага, прицелил снизу глаза-дробины.
      - Ты же сам, вроде, по хозяйству вполне... По тебе вообще не заметно, что, это... что один живёшь.
      - Управляться, дорогой мой, не проблема... Хуже другое, словом перемолвиться не с кем! - Он повернулся и вбил слово одним ударом, как гвоздь: - Тошно!..
      - Говорить-то можно... Мы же с тобой вон как разговариваем!.. Обиженное сочувствие Бурханкина прозвучало отголоском беседы за пивом. - А без бабы вообще-то плохо... плохо без бабы в доме. Где бы найти такую...
      Он выразительно, но неопределённо показал руками.
      Бурханкин был абсолютно уверен, что уж он-то Франца понимает и насквозь видит. Даже когда тот выпендривается со всеми своими городскими штучками...
      Поэтому вновь посетовал, соглашаясь сам с собой:
      - У нас мало настоящих баб...
      - Настоящую редко встретишь... - эхом откликнулся Франц...
      Сегодня он опять видел сон. О Диане. Но Бурханкину - ни слова не проронил.
      Он знал, что этот сон - о ней. Иначе - зачем его разом окружили все времена года?.. Зачем усыпанный ягодами холм тихо скрылся под пёстрым лиственным ковром?.. Зачем над курганным сугробом, распустился благоухающий жасмин?..
      Игорь Максимильянович, куда смотрят ваши глаза, растворившие в себе море? Фу, даже солнце за тучу спряталось!
      Ну вот, встряхнулся, заметил Фомку, пляшущего под кустами, обогрел дружка ласковым словом. Подхватил Бурханкина под локоть (вернее, получилось - под мышку), залихватски подмигивая, предложил басом:
      - А не закатиться ли нам с тобой, о востроглазый Вильгельм, в ресторан?
      Предложение было встречено бурными аплодисментами:
      - Как ты сказал?..
      Франц развернул егеря к себе лицом и уточнил с видом строгого наставника.
      - В самый фешенебельный ресторан для самых респектабельных мужчин!..
      - В "Охотный"?.. - робко переспросил Бурханкин.
      - Да, именно в "Охотный"! - Франц сделался ещё строже. - Или ты знаешь какой-нибудь другой?
      - Можно в закусочную... можно, это... в столовую.
      Франц отринул возможность любого другого места.
      Бурханкин согласился:
      - Сегодня как раз Михална дежурит. Я днём её по дороге видел, когда, это... к Тимофевне забегал.
      Франц заблестел подозрительными глазами:
      - С чего вдруг?..
      Бурханкин отмахнулся:
      - Да не... Я... Мне надо было... - потом вызывающе воскликнул: - Хотел по медицине спросить!..
      О том, что егерь проявляет некоторый интерес к одинокой медсестре, Франц начал догадываться недавно. Бурханкин стал выглядеть заметно чище, стал более критичен к своему виду и поведению. Даже крестился иногда, если думал, что никто не видит.
      Вот, и сейчас украдкой перечертил щепотью живот.
      Взгляд Франца потеплел: "Должно быть, соврал насчёт медицины."
      Руки Игоря Максимильяновича отпустили плечи егеря.
      - Может, ты хочешь, чтобы мы её пригласили? Мог бы с ней за ужином всё и обсудить: что у тебя болит, насколько это серьёзно... Особенно важно вовремя побеспокоиться о сердце. Над этим органом необходим постоянный контроль...
      - Тебе всё хиханьки... - обиделся Бурханкин, не заметив в приятеле перемены. - У меня же, это... нет дочери. Мне некого позвать, если тошно. Ты же, это... вечно занят...
      Он отвернулся и... вдруг повернулся вновь. От физиономии его шло сияние.
      Франц не выдержал и моргнул, придержав веки закрытыми.
      - Вилли, что ты надумал?.. - подозрительно спросил он, осторожно приоткрывая глаза.
      Бурханкин кивнул, но всё же сиял, повторяя:
      - Тебе всё хиханьки, - при том, что Франц был невозмутим: ну просто непочатый тюбик зубной пасты! - А я из-за тебя забыл, зачем пришёл.
      - Тогда точно, лишь Тимофеевна может спасти, - серьёзно продолжал Франц. - Потеря памяти - суровое дело!
      - Ну, Фима, ну ёшь твою двадцать, ну дай же мне сказать, - нетерпеливо воскликнул Бурханкин. - Ты знаешь, кто приехал?..
      Франц резко двинулся к Большому Дому.
      Чтобы товарищу было легче за ним поспевать, два раза шагнул, третий пропустил. Пунктиром и пошли.
      По дороге Бурханкин оживлённо рассказывал подробности:
      - Знаешь, Фима, Васька... она, это... уважительная такая, гостинцев навезла - пропасть. - Красуясь, егерь поправил на голове импортное кепи: Никого не забыла!
      Франца это не удивило. Весной, когда он сообщил ей, что все документы по дому уже оформлены, общительная певунья конечно же успела перезнакомиться с половиной райцентра.
      *** Сюрприз
      Вокруг плотной бревенчатой изгороди Большого Дома с треском кружили два мотоцикла.
      Дети капитана Хорошенького, до ужаса надоев всему посёлку, теперь тарахтели перед городскими - вызывающе, но лихо.
      Сюрпризы на этом не окончились.
      Оказывается, Волчок раздумал помирать. Он бегал по двору, бесстыдно оттопырив куцый хвост. За ним, пестря гривой, гонялась Василиса.
      Фомка восторженным визгом изложил свою радость, немедленно присоединился к гонкам.
      Бурханкин хлопнул себя по ляжкам, гикнул, заулюлюкал, как заправский болельщик.
      - Оленька! Гляди, что я откопала!..
      Франц вздрогнул: "Вот Вилли, вот мерзавец! Почему не сказал?"
      Он облил егеря гневным взглядом с головы до ног.
      Но, судя по присевшему от неожиданности Бурханкину, тот и сам не знал, что Василиса приехала не одна. Разве бы он удержал такой секрет?!..
      С осени, девять месяцев, как ребёнка в лоне, носил в себе Игорь Максимильянович тайную надежду, надежду-нужду - ещё раз увидеть эту мраморную скульптурность движений, жемчужное сияние седины, услышать и окунуться в янтарный - словно из глубины веков - голос, заглянуть в глаза, поймавшие солнце.
      Диана Яковлевна вышла на крыльцо, держа в руках старинную вывеску с облупившейся надписью: "Дом Актёра".
      Она ничуть не изменилась. Стоило ей сквозь очки из-под козырька ладони посмотреть в небо, - собравшиеся тучи были побеждены, разорваны в клочья, и теперь улепётывали на всех парах...
      За чаем Игорь Максимильянович был необыкновенно оживлён, вспоминая, сколько пришлось потратить сил, чтобы растолковать в сельсовете, отчего именно Василиса, а не столичный журналист, - является наследницей дома.
      Вскоре не выдержала и присоединилась к нему Василиса. Страх от событий и открытий той зимней ночи у неё давно прошёл, остались одни впечатления.
      - А ведь Ростовцев и дом подпалить мог - вместе со всеми уликами... сказал Франц, обратившись к Диане Яковлевне. - Знаете, хорошо, что рукописи к Василисе не попали!..
      - Да я бы и не стала ничего издавать! - обиделась та. - Это чисто семейный архив, и нечего было пытаться через дедовские записки кого-то опорочить... Кстати, Ростовцев так до сих пор и не объявился...
      Франц быстро попросил:
      - Лучше спойте что-нибудь. Надеюсь, теперь нам уже никто и ничто не помешает...
      Василиса всплеснула руками:
      - Ой, какая же я идиотка! Я привезла послушать... - Она мгновенно слетала в свою спальню и притащила прозрачную плоскую коробку. - Вот. Это вам.
      Франц откупорил музыкальный подарок, начал рассматривать маковые зёрна букв на картинке-вкладыше.
      - Здесь - самое последнее, - поторопилась объяснить певунья. - Вам же есть где слушать. У вас там классный подбор дисков. Белый, то есть Пётр, отговаривал: вы, мол, не любите современную музыку! Так что - не судите строго...
      - Ольга, кончай кокетничать! Сама ведь всё знаешь, - оборвала её Диана Яковлевна. - Эти записи - уже появление своего лица. И попробуй только вписаться в песенный рынок ещё хоть раз!.. Из тебя иной раз лезут такие тексты...
      Василиса невинно захлопала ресницами:
      - А что будет?..
      - Сама увидишь, - пообещала ей крёстная. - Укокошу! Лично! А Игорь Максимильянович мне поможет.
      Игорь Максимильянович всем своим видом подтвердил: "Помогу. Во всём!"
      *** Приглашение к ужину
      Впервые за то время, что довелось его узнать, Франц был исполнен радости.
      И, конечно, думать забыл о намеченном с Бурханкиным походе в ресторан. А тот, не слушая песенных разговоров, не преминул напомнить об этом в слышащее ухо Франца.
      - Вилли, друг мой дорогой! - тихо взмолился Франц. - С тобой - хоть на край света! Но может, перенесём на завтра?..
      Бурханкин озадачено уставился в угол, поскрёб ногтями шейные позвонки.
      - Не, назавтра у меня запарка... Пожар будет в Южной ложбине.
      - Ты откуда знаешь? - удивился Франц. - Я сводку прослушал - ничего такого...
      Егерь выставил нос в сторону распахнутого окна. Вздохнул лениво:
      - По всему видать!..
      - Чего ж мы сидим? Надо вызывать подкрепление, вертолёты...
      Со двора Большого дома, где Василиса была теперь полноправной хозяйкой, послышался рокот.
      - Неужели накликали?.. - поморщилась Диана Яковлевна.
      Бурханкин успокоил её, выглянув наружу.
      - То не вертолёты, то пацаны милицейские. Они Циклопа, это... завхоза, Тараса Григорьевича от окна отгоняют. Подслушивал!.. Наверно, это... опять на работу сюда проситься хочет... - и Бурханкин снова зашептал Францу в левое ухо. - Бесполезно помощь звать. Пожар же ещё не начался. Да ладно, своими силами справимся. Не впервой. Ты давай... это... не отвлекайся. Решили идти, значит - идём! Когда ещё доведётся...
      Франц встал во весь рост и повернулся к дамам:
      - Глубокочтимые фрау и фрёкен! Имеем честь пригласить вас на обед, он поглядел на часы, - вернее, уже на ужин в "Охотный".
      За окнами опять взревели мотоциклы. Младшие Хорошенькие теперь, как оголтелые, показывали чудеса джигитовки: заставляли своих железных коней вздыматься на дыбы, лихо взлетали по брёвнам флигеля и бесстрашно сигали с этого трамплина за изгородь.
      Бурханкин высунул в форточку кулак. Франц отметил с улыбкой:
      - Почётный эскорт вам обеспечен. Кормят там превосходно, в искусстве поварихи Евдокии Михайловны убедились все, кроме... - он посмотрел на Диану Яковлевну.
      - Да, - согласилась она, - бесценная!.. Оля ей целую сумку специй припасла. Как ваша нога, голубчик?..
      Франц аж задохнулся от этого "голубчик".
      Не смог скрыть замешательства и подошёл к окну пристыдить расшумевшихся мотоциклистов.
      Заметив его смятение, Василиса крикнула:
      - Я пока переоденусь! - и тут же выскочила, на ходу напевая свой вариант "приглашения":
      - Уважаемые дамы!
      Не хотите ли сто граммов?..
      Эй, мамзели и мадам!
      Наливайте по сто грамм!..
      Тётки, девки, вот вам стих:
      выпьем, что ли, на троих?..
      По дороге Франц изумлялся:
      - Надо же, зимой этот путь казался непреодолимым!
      Диана Яковлевна вторила:
      - Прошлой осенью я решила, что жить во флигеле надо безвылазно. Дров мне Егор Сергеевич обещал нарубить, продукты запасла... Нет, взгляните только!.. Какова?!..
      Они остановились, чтобы полюбоваться.
      Было чем! Василиса принарядилась: где-то на скорую руку сделала смелые разрезы, где-то небрежно расстегнула пару лишних пуговок - на самой грани допустимого, где-то собрала пару складок... Теперь, подхватив добровольно сдавшегося ей Бурханкина, догоняла их в длинном, якобы закрытом, но сильно волнующем воображение платье.
      Рядом с Василисой степенно дефилировал Волчок. Впереди - гордый Фомка с пакетом в зубах, полным душистых специй. Постоянно фыркал, ронял вонючий пакет наземь, шарахался от мотоциклетного "эскорта" под лепестки девичьего подола.
      - Помнится, вы обещали мне рассказать про семью фермера. Что здесь случилось прошлым летом? - Надо же, Диана Яковлевна, оказывается, не знала. А Францу почему-то думалось: она знает всё!..
      - Вам разве Василиса не говорила?..
      - Мы с Олей редко видимся. Она, к счастью, в хорошей форме - много работает.
      Понизив голос, чтобы не бередить в друге Вилли поджившую рану, под неспешные шаги поведал Диане Яковлевне об убийстве Шуры Степновой.
      Франц помрачнел: внимательно выслушав всю историю, Диана Яковлевна высвободила локоть. Но оказалось - не затем, чтобы отстраниться. Сама взяла его под руку... А он опять смутился, как мальчик.
      С огромным трудом скрыл смятение души.
      Франц. Вилли так ребёнка хотел! По-моему, даже завидует, что у меня есть дочь.
      Диана. Где она сейчас?
      Франц. Вот она у меня где!
      Игорь Максимильянович похлопал по нагрудному карману с письмом от Лизхен.
      Выразительность его жеста была воспринята в переносном смысле.
      Диана. Скучаете?..
      Франц. Не то слово!.. Почти два года не виделись, а письма сюда идут, как с другой планеты!.. (Он вдруг поделился.) Но получать их - ни с чем не сравнимое ощущение!.. У Лизхен порой возникают такие мысли! Откуда?.. Во мне же ничего подобного не было ни на грош!..
      Диана. Это ли не радость! Меня всегда поражает, когда начинают под микроскопом разбирать, на кого похоже чадо: чьи у него глаза, губы, нос... а левое ухо?.. а правая пятка?.. А уж если удастся направить его по стопам родителей!.. (Диана Яковлевна пытливо рассматривала Франца.) Разве вам нужна была собственная копия? Вы бы хотели, чтобы дочь повторила ваш путь?.. (Глаза Франца при одной этой мысли замутило донным илом.) Почему же вы считаете, что она должна думать, как вы?..
      Франц (вздохнул). Стереотип мышления. Может, только-только начал что-то понимать... (Помолчал.) Вашего дневника начитался... Цитирую вот, по поводу и без повода.
      Диана (усмехнулась). Чужой дневник - настольная книга?..
      Франц (тоже усмехнулся). Знаю, нос мой длинноват, но что поделать! (Он покривил душой, оправдываясь.) Я вообще вначале думал, что это блокнот Степновых... (И покаялся.) Нет, вру. Конечно, сразу вспомнил, что - ваш... Но специально "забыл" отправить через Василису... (И попросил.) Не забирайте его, ладно?.. (И помолчал... но недолго.) "Коль бабочка бьётся в сачке, что сможешь ещё ты поймать?.."
      Теперь молчали оба.
      Франц. Диана Яковлевна...
      Диана. Если хотите, можно без отчества.
      Игорь Максимильянович посветлел:
      - Спасибо...
      Василиса с собаками умчалась вперёд. Бурханкин, с порванным пакетом специй под мышкой, недавно пристроился к погруженным в разговор Диане Яковлевне и Францу. Старался вникнуть в смысл их беседы... несколько раз пытался вставить словцо, да всё время промахивался.
      Больше всего Бурханкина поразило не то, с какой сосредоточенной яростью Фима поливает себя грязью, а что его самого - будто бы и не замечают!..
      - Я многого не замечаю, - жаловался Франц, подтверждая подозрения егеря.
      - Ну, Игорь Максимильянович, не прибедняйтесь! - опровергала его Диана Яковлевна. - Только вы и никто другой, могли так точно сопоставить эти безделицы! Мне, например, и в голову не пришло, что грецкий орех и серебряный шнур - указывают на ореховое кресло. Поразительно!..
      Он пожимал плечами, стараясь, чтобы её ладонь не выскользнула из-под его локтя.
      - Это же просто навык, годами выработано... Профессиональное мышление.
      - Нет, здесь у вас явно включилось творческое воображение. - убеждала его спутница. - Хотя, настоящий профессионализм - прекрасно!..
      - А сколько из-за этого пропущено в жизни, - размышлял Франц, сколько недоувидено, недодумано, недопонято...
      - Не, понятливей тебя - во всём райцентре не сыскать! - утешил Бурханкин. - Вон, слышь, лесной конёк подтверждает!..
      Он по свойски кивнул выпорхнувшей из-под ног оливковой птичке размером с воробья, и перекликнулся с ней канареечной трелью.
      Франц только теперь обратил на него внимание:
      - Вот Вилли - образец оптимизма!.. Со всеми общий язык находит.
      Бурханкин гордо расправил плечи:
      - Да я, это... Да что... Я вообще-то!.. - даже с шага сбился.
      Диана Яковлевна и Франц оба одарили егеря отсутствующими взглядами.
      - Недаром он вас так ценит, - продолжала Диана Яковлевна. - Слышали бы вы, с какой страстью Егор Сергеевич убеждал меня, что без вас мы никак не обойдёмся!..
      Потом - глянули друг на друга.
      Пронизанный солнцем лес усыновил взрослых путников. Птицы по-родительски щёлкали, цвиркали и вовсю рассыпали по воздуху приветные речи. Ни один корешок или травинка не легли поперёк дороги, ни одна ветка не царапнула: приняли, как своих. Сосны в знак приветствия торжественно подняли свечи зелёных побегов. Лиственные подростки церемонно кланялись, передавали поклон от младшего - к старшему. Но, когда ветер дышал в другую сторону, - исподтишка норовили взлохматить друг другу шевелюры, повыше задрать кружевные юбки, показать стройные ноги...
      Игорь Максимильянович вдруг явственно увидел себя в частом зимнем сне: вот он стройно стоит посреди поляны в чешуйчатом смолистом наряде, цепко держась корнями за влажную землю... Уже приготовился поучиться у ветра церемонии поклонов... уже стряхнул с древесного плеча горластую кукшу-пересмешницу... уже преподнёс соседке-сосне несколько длинных шишек... А после - стоило всем на миг отвернуться - и просыпался он хвоей на лабиринты тропинок... разбежался высокими травами по луговинам... превратился в родинки земляники на опушке...
      Франц скинул с себя наваждение.
      Будничным тоном обратился к Диане Яковлевне:
      - А почему вы не уговорили Василису после смерти деда вступить во владение наследством?
      - Она ещё девочка была. К тому же - незаконнорожденная. Родители не успели пожениться. Артём - её отец - погиб. Оля долго мне не верила, что он и в самом деле был лётчиком, думала - обычные отговорки, чтобы её не считали безотцовщиной.
      - А позже? Ведь знали, что Большой Дом принадлежит вашей крестнице...
      - Конечно знала. Только пропавшее завещание могло иметь силу.
      - Но можно же было доказать! - Франц удивился: - есть же паспорта, метрики, записи в архивах... - и начал сыпать юридическими терминами.
      Она мягко отстранилась. Так посмотрела, что ему стало стыдно.
      Франц. Ну вот видите: я глуп, словно фиговый листок!
      Диана. О чём вы?
      Она будто в его душу заглянула...
      Он не отвернулся, как было осенью. На этот раз ответил.
      Франц. Вспомнил: так долго, дурак, упирался, прежде чем Вилли меня к вам притащил...
      Диана (тихо воскликнула). Вот тебе и здравствуйте!..
      К чему относилось это "здравствуйте"?..
      К особому выражению, так глубоко зазеленевшему в глазах Франца?.. Или к облаку пыли, которым с ног до головы окутал их "почётный эскорт"?.. Что-то со злым азартом демонстрировали сыновья Хорошенькие.
      Но Игорь Максимильянович молча повторял слова Пушкина:
      "Пустое вы - сердечным ты - она, обмолвясь, заменила..."
      Едва удержался, чтобы вслух не процитировать...
      *** Камень
      На недавно ухоженной площади райцентра Василиса немедленно вскочила на гранитный куб, стоящий посреди клумбы и, оживлённо жестикулируя, призвала:
      - Слушайте все!.. Финал Сказки про волка!
      Волчок улёгся прямо на газон, изображая своё полное внимание, и она продекламировала:
      - Пусть сильные мира сего
      Упиваются властью.
      Не сломят, бедняги, его
      И минуют напасти...
      Он с нами, как прежде живёт,
      Снова Сказками дышит.
      Кто их почитает и ждёт,
      Всякий Волка услышит!..
      Все жители, что оказались в этот момент рядом, заглазевшись на моднючую артистку с "камня дружбы" (такой здесь должен был быть воздвигнут монумент!) - изумлённо оцепенели.
      Тут и появился идущий с дежурства золотой доктор Рубин.
      Он шумно зааплодировал.
      - Очень значительно! Вполне в духе времени, - поддержал его Франц.
      Естественно, Марка Анатольевича сразу позвали с собой в ресторан. Конечно же, дали ему десять минут, чтобы переоделся.
      На площади остановился автомобиль. Оконное стекло опустилось, выглянула молодая женщина. Франц сразу узнал даму в чёрном. Невестка Степновых, по-прежнему одетая в элегантный траур, поманила его.
      - Игорь Максимильянович! Вам будет удобно, если я завтра днём заеду? Мне надо забрать кое-что. В прошлом году я не успела, была спешка...
      - Всё, что сочтёте нужным!.. - поклонился ей Франц. - Я давно ждал...
      Снова запылили юные рокеры, которые успели по дороге удвоиться.
      Все четверо тут же начали перегонять по дорожкам с места на место стайки трясогузок, синиц и воробьёв. Сразу забрызгали гравием только что выстриженный газон, шуганули козу...
      Молодёжь где-то заразилась агрессией.
      Привлекая к себе внимание, подростки вздыбили коней, газанули на месте, пальнули из-под колёс дробью мелких камешков.
      На щеке Франца появился кровяной росчерк.
      - Молодые люди, что же вы делаете?.. - строго прикрикнула Диана Яковлевна.
      Озорники тут же смылись.
      Она щёлкнула замочком крошечной сумочки. В нос Францу ударил до одури знакомый, целомудренно завлекающий аромат тетради в кожаном переплёте.
      - Что это?.. - спросил Игорь Максимильянович.
      Диана Яковлевна вынула чистый носовой платок, приложила к раненой щеке. Батист немедленно пропитался кровью.
      - Что это?.. - нетерпеливо повторил Франц, отбирая платок с дразнящим, дурманящим запахом.
      Она улыбнулась, заметив взлёт его ноздрей.
      Диана. Это очень редкие японские духи. Вас интересует название?.. Вы вряд ли слышали. "Шисайдо".
      Франц. "Тот жизни познал глубину, кто Смерти глаза увидал..." - Это же о любом из нас. Верно?..
      Диана Яковлевна промолчала. У строфы была третья строчка, о которой Игорь Максимильянович не упомянул вслух.
      Бурханкин в это время отвернулся, что-то рассказывая Василисе о трясогузках.
      Глава пятнадцатая
      Диана и Франц
      Марк Анатольевич отужинал быстро и начал прощаться. Да не тут-то было: Франц его не отпускал.
      Они вдвоём вежливо попросили "приглушить звук" юных Хорошеньких, шумно отдыхавших за соседним столиком с ещё более возросшей компанией. Те возмутились, употребили пару крепких выражений. Будущие мужчины привыкли услаждать уши своих райцентровских подружек матом и раскричались не на шутку. Хотя - беззлобно. Так, больше для форсу.
      Диана Яковлевна повернулась к ребятам, что-то произнесла одними губами.
      Франц не расслышал - что: их сразу будто выключили.
      Воцарились мир и спокойствие.
      Ужин... Ах, что ужин. Готовила-то Евдокия Михайловна - и этим всё сказано. Между прочим, стояла у плиты в новом фартуке "от Василисы"! Правда, нарушила в честь дорогих гостей кое-какие правила (санитарно-эпидемиологическая станция бы её не простила, но зато Фомка и Волчок на кухне объелись до отвала!).
      Бурханкин веселил общество охотничьими байками, шушукался с Василисой, поднимал заздравные тосты в честь гостей - торжественные и велеречивые, будто позаимствовал их в Доме культуры. И в итоге - наклюкался.
      Василиса хохотала до упаду, соревнуясь по звонкости с Дианой Яковлевной. Франц им не уступал. Доктор Рубин впервые за долгие годы знакомства видел, чтобы Игорь Максимильянович наслаждался Настоящим, не замыкаясь в себе, не убегая мыслями в Прошлое.
      Пусть это не оригинально, и всё же замечу: всему приходит конец.
      Он может обрушиться внезапно - как мгла перед грозой, а может наступить закономерно - словно закат. Но если день славно прожит, хочется его потянуть. Вот и смотришь на небо ещё и ещё, пока затухающие краски не поглотила ночь. Пока всё - "Сегодня", а не "Вчера".
      Именно так было с Францем. Он в который раз заказывал то кофе, то десерт, опять просил принести бутылку вина.
      Доктор Рубин лишь качал солнечной головой.
      - Игорёша, что ты творишь? Ведь сляжешь завтра после такой нагрузки!
      - Марк Анатольевич, я вас умоляю!.. - захмелевший Франц вдохновенно уставился на Диану Яковлевну. - Клин - клином...
      Доктор обратился к ней, как в Министерство Здравоохранения:
      - Вы можете что-нибудь сделать? Мне же трудов своих жалко. Я его с того света...
      Франц резко схватил Рубина за руку, оборвал. Медленно покачал головой. На миг над столом зависло насторожённое молчание.
      Василиса переглянулась с крёстной, что-то тихо шепнула Бурханкину. Тот скорчил загадочную рожу и пожал плечиками.
      Игорь Максимильянович ухмыльнулся, отбросил руку доктора:
      - Если требуется кого разжалобить, чтобы на меня обратили внимание, я уж лучше сам... Не пробовал, но говорят, на женщин действует безотказно... - Он снова поднял глаза на Диану Яковлевну. - Могу другую ногу подвернуть. Хотите?..
      Она рассмеялась.
      - Нет уж, Игорь Максимильянович!
      - А говорили, можно без отчества и на "ты"! - обиделся он.
      - Я такое говорила?..
      Франц начал терзать собственный рукав.
      - Не может быть, чтобы я не так понял...
      Диана Яковлевна едва прикоснулась, едва промолвила:
      - Голубчик, в самом деле пора...
      Утешила мгновенно. И рукав был спасён.
      Но уходить не хотелось всем...
      Бурханкин размечтался о застольной песне.
      Василиса одобрила идею:
      - Подхватывайте! - и затянула, лукаво поглядывая на крёстную:
      - Мимозы, грёзы, розы, слёзы...
      Как сладки признаки весны!
      Нам не страшны зимы угрозы
      Навеки вместе будем мы!..
      Диана Яковлевна сощурилась. Похвалила:
      - Глубокая мысль. Как раз в продолжение нашего разговора. И рифмы такие оригинальные! Может, лучше использовать "весны-страны"? Патриотичнее будет звучать. Хоть сейчас - на стадион!..
      - Вы обиделись?.. - встревожилась Василиса.
      - Ты разве хотела меня задеть?
      Бурханкин осоловело удивился, растягивая слова:
      - А что, а что?.. Хор-рош-шая песня. А как дальш-ше?
      - Нет, в самом деле, - поднялся Франц из-за стола. - Идти - так идём! Вилли, тебе хватит: завтра пожар тушить.
      Бурханкин совсем опьянел. И как-то - враз.
      - Погас-сим! Я - нар-род! Я вс-сё могу! - прищурился на Франца снизу вверх. - А ты - не-ет... И не пр-ри-маз-зывай-ся, и не ври!.. Ты без мен-ня и пальнуть-то не смож-жешь!.. Сеет он!.. Сеятель!.. Рожает он!..
      Егерь потянулся к пустой бутылке. Перевернул над рюмкой вверх дном. Промахнулся. Окропил вишнёвую скатерть.
      Обиделся на весь свет, но встал, покачиваясь... поднял пустую рюмку... опрокинул в рот... помусолил там языком... едва выговорил:
      - Зав-втра пи-пивка с утреца - и будет чем гасить!..
      Франц взглядом извинился перед дамами за товарища.
      Он оставил на столе несколько купюр, помог Диане Яковлевне отодвинуть тяжёлый стул, заглянул к поварихе - поблагодарить и кликнуть собак.
      Потом спустились вниз и долго решали: кому - куда.
      Василисе рано утром надо было идти за какими-то бумажками в райсовет.
      - Завтра придётся вновь возвращаться сюда из Большого Дома, как-то обидно!
      - Да, встанет Оленька в такую рань, ждите!... - шутливо пообещала Диана Яковлевна давно спящим административным окнам.
      Егор Сергеевич проявил чудеса сообразительности: он пригласил певунью посетить его остывший супружеский очаг.
      Василиса сразу согласилась.
      - Интересно, что о нас подумают ваши земляки?.. Можно, крёстная?..
      - Но с условием: Егора Сергеевича с кровати не прогонять, ляжешь на коврике у двери! - Диана Яковлевна пригрозила Василисе пальцем.
      - Тётя Диана, может, вы тоже с нами?
      - У мме... ня... есть шкур... ра... - поддержал Бурханкин.
      - Или тогда вас должен кто-то проводить!.. - хитро "заныла" Василиса.
      - Да проводят меня, проводят!
      Как по команде "Выйти из строя!" - Франц сделал шаг вперёд.
      Проводив глазами Бурханкина с Волчком, Василису, доктора Рубина, которому завтра было на работу, Диана Яковлевна и Франц медленно пошли рядом...
      - Егор Сергеевич - молодец! Как он держится!..
      Франц кивнул:
      - Да, сегодня он в ударе!.. Хотя, Вилли сам - фактически жертва. Он мог иметь нормальную семью, давным-давно быть отцом.
      - Конечно мог. Но кто знает, как бы оно было, отчего не получилось...
      Игорь Максимильянович вдруг остановился, вслушиваясь в свой неожиданно тихий голос, в свои тайные мысли.
      - Кто знает?.. Вы, наверное... Почему вас все слушаются? Вилли говорит в таких случаях: "Слово знает!" А, Фомушка? - вдруг удивился он. - Диана, верно, и вправду знает заветное слово...
      Фомка промолчал, свесив набок левое ухо, не сводя с хозяина глаз.
      Франц уже не спрашивал, он размышлял, медленно привыкая к тому давно утраченному, что опять происходило в нём. Вспомнил золотую осень, глубокий узор морщин на женской ладони, протянувшей ему - как подарок предметы-ребус.
      Диана Яковлевна взяла его под руку.
      - Он, конечно, умница - ваш Вилли. Фомушка тоже хороший собеседник. Но давайте всё-таки пойдём: поздно уже.
      Над горизонтом медленно плыли перламутровые облака, залитые шафрановым румянцем. Солнце уже простилось с землёй. Только царской короной пробивались его лучи, напоминая, - всего лишь до завтра!
      Игорь Максимильянович вдруг попросил:
      - Мы успеем забежать ко мне в квартиру. Я там давно не был. Буквально на минуту: гляну, всё ли в порядке - и пойдём. - Он указал на торчавшую бельмом пятиэтажку: - Нам туда...
      В подъезде он замешкался у почтовых ящиков, посмотрел вверх.
      Диана Яковлевна поднималась неторопливо, но легко. Рука, не вцепляясь в перила, свободно двигалась параллельно телу - как на эскалаторе. Неспешно мелькали закрытые сандалии светлого кожаного плетения. Шёлковые брючины поочерёдно обтягивали стройные бёдра. В такт движениям постукивала сумочка...
      Игорь Максимильянович уронил кипу газет... С верхней ступеньки пролёта гостья обернулась на шум.
      - У нас дома иногда лифт ломается. Часто пешком хожу. Люблю прогулки: даже в плохую погоду выбираю маршрут и - вперёд...
      Она вдруг заметила его волнение.
      Диана (строго). А не боитесь, что я вас также скомпрометирую?
      Франц (опешил). В каком смысле?
      Диана. Среди людей живёте. Что они подумают?
      Франц (бросив прессу, рванул наверх, прыгая через три ступеньки). Вы про наш с вами возраст?
      Диана (ему навстречу). Фи!..
      Франц (остановился в замешательстве). Знаете, я себе сейчас напоминаю Бурханкина: что ни ляпну - всё невпопад.
      Задохнулся... Прошёл мимо, загремел ключами у двери, уронил их к лапам застывшего на площадке Фомки...
      Когда вошли в душную квартиру, Франц не зажёг в прихожей бра: ему казалось, от волос её исходит свечение.
      Диана (нащупала выключатель, поторопила). Давайте скорее, не то усну прямо здесь. Встаю очень рано, поэтому вечером, если не работаю, быстро засыпаю... (Ехидно глянула из-за очков.) Это вам к сведенью, раз уж про возраст заговорили.
      Франц (возмущённо). Это не я говорил!
      Увидел насмешливый взгляд и пригласил гостью в комнату.
      Перед ним теперь стояла единственная задача - ничем себя не выдать.
      Это было много сложнее, чем решать головоломки с платочками в пакетах или шнурками да орехами в трещине дома.
      Игорь Максимильянович повесил в прихожей пиджак и быстро ушёл на кухню. Налил Фомке воды, распахнул окно и вдруг засмеялся:
      - Глядите-ка, опять он тут как тут!..
      - Кто, Егор Сергеевич? - донеслось из комнаты.
      - Да нет же, Циклоп!.. Идите сюда.
      Диана Яковлевна подошла.
      - Вон тот?..
      - Да нет, это - Михеич, механик. А Циклоп - вон он, видите? - Франц поманил Диану Яковлевну, бережно придержал за плечи, когда она по пояс высунулась из окна. - Вышел из междугородного телефона. Смотрите, ещё имеет наглость махать! Сыночку звонил... Папаша...
      Диана Яковлевна отстранилась.
      - А, так это он под шпионскими очками прятался?.. Ну как же, как же. Видела, и не раз. Всё лето меня во флигеле навещал!.. Оля мне про его художества рассказала. Как же его... Тарас Григорьевич?.. Только вот зачем так гневливо?.. Он и без того Богом обижен.
      - С чего вы взяли? Циклоп сам обидеть может кого хочешь! - взревновал Франц к ноткам жалости в её голосе.
      Она ещё раз глянула за окно.
      - По делам и видно, Господь его оставил! - и кивнула уверенно: будто сама присутствовала на Небесном Совете.
      Францу захотелось съязвить в ответ.
      Тон его вообще несколько изменился. Не сказать, что стал заметно грубее. Пожалуй, чуть покрылся наглостью, как налётом пыли.
      Игорь Максимильянович упорно сопротивлялся странной роли, которая вновь неотвратимо завладевала им.
      - Игорёша, хватит пыхтеть! - приказала Диана Яковлевна. - Вы давно Библию в руках держали? Или только кодексами балуетесь?
      - Я не ослышался?.. - расцвёл Франц.
      - Мне понравилось, как вас доктор называет. Мы же с ним почти ровесники. Так что я для вас - "старший товарищ"! - чётко разграничила она дистанцию.
      Франц полез в шкафчик, достал с верхней полки початую бутылку вина (Бурханкину никогда бы не добраться на такую верхотуру), взял чашки вместо фужеров (те переехали в дом фермера). Мимоходом заметил:
      - Во-первых, я тоже, между прочим, не мальчик. Конец войны застал. Во-вторых, Марк Анатольевич - который немногим старше - меня на "ты" зовёт.
      - А вы его - нет, - напомнила Диана Яковлевна и, глядя на приготовления, предупредила: - Никаких брудершафтов! Я - не Марк Анатольевич. Вот и верь после этого! Обещал пару минут, а сам что-то затевает...
      - Мы выпьем мировую, - вовсю разошёлся Франц, - ведь едва не поссорились. Я бы себе не простил!
      Диана Яковлевна залюбовалась фигурой бутылки - застывшим куском вулканической лавы. На бугристом горле остался бумажный след. Этикетку давно и безжалостно содрали.
      Диана. Роскошь какая!..
      С педантичностью аптекаря Игорь Максимильянович отмерял тёмный напиток поровну на две порции.
      Франц. Здесь раньше была какая-то дрянь. По вкусу - обычный фруктовый компотик. Даже не вспомню, как назывался. Подарили на юбилей, я тогда и со службой прощался.
      Диана. Вот вам пример - как раз к слову, продолжая наш давний разговор: эту бутылку делал человек с незамутнённым сознанием. Легко отрёкся от привычной формы и придумал нечто гениальное!
      Франц. Вы считаете, что традиции - лишняя вещь?
      Диана (убеждённо). Никогда в жизни! Но смотря какие. Сохранение традиций, особенно национальных, - вещь необходимая. А вот если они изъедены молью... Что за вино?..
      Франц. Монастырский кагор. Тут было что-то другое... Балую себя только в особых случаях... (Он передал чашку.) Может, в комнату пойдём?
      Диана. Там я уже всё посмотрела. Ничего особенного: как вы и говорили, трещин нет ни в одном углу! Ко всему прочему, ваш питомец занял в гостиной лучшее место отдыха! Так в честь чего вы сейчас решили причаститься?..
      Диана Яковлевна села на табурет нога на ногу.
      Он уселся напротив, спиной к окну, спрятал под стол угольники коленей.
      Молчание затягивалось, поэтому Игорь Максимильянович поторопился с тостом. Устремлённый на собеседницу взгляд его оставался в тени.
      Франц. Давайте выпьем за лекаря...
      Диана. За Марка Анатольевича? С удовольствием! (Подняла чашку.)
      Франц. Нет, я имею в виду время... То самое, которое должно лечить...
      Он опять шарахнулся вглубь самого себя. Там - внутри - оказалось неуютно, беспокойно, тревожно... Сам того не замечая, забил дробью по крышке стола. Из комнаты сонно тявкнул Фомка.
      Она легонько коснулась ран.
      Диана. Ну вот, теперь загрустили. Зачем?..
      Нашлось объяснение.
      Франц. Письмо от дочери получил. Моя Лизхен обещает приехать, только время как раз и не называет. (Он с надеждой обратился к гостье.) Посоветуйте, что бы придумать, чтобы она побыстрее... чтобы не смогла отвертеться...
      Диана Яковлевна задумчиво блеснула очками, пробуя терпкое многолетнее вино.
      Диана. Надо ли придумывать?.. Не торопите её, Игорёша... Всему свой срок...
      Франц. Боюсь и тут не успеть, как тогда...
      Господи, о чём же они говорят? О дочери Франца или... "Боюсь и тут не успеть, как тогда..." - Почему "не успеть"?.. Игорь Максимильянович, тревожно мне за вас. Даже на душе потемнело... И думать об этом не хочу!
      Диана Яковлевна взяла его нервные пальцы в свои.
      Диана. Хотите рассказать?..
      Он вскинул голову.
      Как на исповеди, послушно поведал этой удивительной женщине, о чём молчал всегда... Всю ту - "другую историю".
      *** Другая история
      Казалось, Франц и сам был поражён тем, что вслух растревожил пространство воспоминаниями.
      Он рассказал в подробностях...
      Окончил словами:
      - И ничего не осталось... Только пятьдесят три круга на воде... После её гибели я пытался...
      Диана (мягко прервала). Я слышала. В ресторане доктор обмолвился.
      Игорь Максимильянович вздохнул с облегчением, благодарно. Диане не надо было описывать степень его отчаяния...
      Франц. Марк Анатольевич меня реанимировал. Этим, наверное, спас и Лизхен: моя девочка пропала бы в детдоме, её бы поломали. Она раньше не была такой сильной... Он ещё несколько раз возвращал меня в этот мир, когда я уже работал в других местах: там, где можно было спокойно подставляться. - Франц усмехнулся. - Я геройствовал, на рожон лез, как пацан, но так пусто было... ощущение, что всё: старик... что кроме одиночества - до самого финала больше ничего не светит... Глупец! - Франц окончательно сбросил панцирь, тихо рассмеялся. - Ну что, свет-Диана?.. Теперь идите в ванну жилетку выжимать.
      Диана (оставалась серьёзной). Вы, должно быть, потом много раз думали, почему?..
      Франц (кивнул). - Ещё бы! Я выиграл процесс, но потерял всё... Конечно думал.
      Диана. Что-нибудь поняли?
      Франц. Не знаю. Может быть, в отместку? Мой подзащитный был чужак, молодой специалист из столичного института. Идей и планов столько - аж искры из глаз! Отслужить бы ему положенные по распределению три года - и смыться, куда душа пожелает. Так нет, форменный переворот затеял. Кому охота работать? Директору? Рабочим? А с ним приходилось. Вот и устроили "хищение". Да что устраивать, там давно всё разворовали. Достаточно было организовать ревизию, а его сделать "козлом отпущения".
      Диана. Поражает то, что вам удалось его спасти.
      Франц. Не совсем... Ему присудили возместить ущерб. Хотя, спасибо, не посадили... От тюрьмы уберёг. Полетели иные головы, затрещали другие кресла. А мне вот так отомстили... Хотя официально - "несчастный случай".
      Диана Яковлевна задумалась.
      Он перестал ощущать время.
      "Дубинка для интеллигенции", - сказала она тихо, для себя.
      Но Франц уловил. Теперь он каким-то необъяснимым образом слышал всё, даже звуки ночи за окном.
      Интонация гостьи его встревожила.
      - Вам это знакомо?
      - Ещё бы незнакомо! А кому из порядочных людей незнакомо?!
      - Ну да, когда вас обыскивали и забрали всё, что осталось от записей деда Василисы?..
      - А если так?.. Представьте себе: гуляет весёлая свадьба. Гуляет весь день. Под вечер невеста переоделась в легкомысленный сарафан и вся компания высыпала на берег моря. Жених хватает невесту на руки, тащит к воде и вдруг слышит от проходящего пляжника в адрес своей возлюбленной грубое слово, конкретно обозначающее (как тому кажется) стиль поведения девушки. Жених ставит подругу жизни на песок и, ничтоже сумняшеся, бьёт кулаком в толстую морду. Дальше - как по писанному: свалка, милиция, отделение...
      Игорь Максимильянович мгновенно пожалел, что его не было рядом.
      - Над вами там издевались?
      Он был готов заслонить её от какой угодно беды.
      - Нет. Хотя, снимая показания, приписывали нам такое!.. Мы весело пытались оправдаться: инженеры, актёры, свадьба, - и так далее. Но объяснений наших просто не слышали. Скорее, наоборот - это действовало на них, как на верблюда - колючка. А под конец один из начальников подозвал меня к столу, выдвинул ящик, продемонстрировал резиновую дубинку... Иезуитским тоном спросил: "Видите? - И заверил: - Пока что мы её не можем применить против вашего брата, но вот-вот... Скоро, очень скоро..."
      Франц воскликнул:
      - Но ведь были свидетели на пляже!.. - И задумался. - Хотя, я тоже пытался поначалу свидетелей найти...
      Диана мягко пожала плечами.
      - Игорёша! Скажите мне: за что вы мучите себя? За то, что её нет? За то, что неизбежно остались жить?..
      Он по-детски виновато повторил её жест.
      - Может, я боялся?.. Вдруг стану счастливым?..
      Вот только теперь Диана Яковлевна улыбнулась.
      - Бояться не стоит. Юность расточительна, беспечна... Поэтому так беззащитна. А вы должны быть скрягой, потому что богаты: позади - прожитое, и предстоит каждый новый день... Каждый час... Каждая минута...
      Франц снова подлил заветный кагор в чашки. Поднял свою.
      Диана чокнулась с ним, пригубила.
      - Вы - живой, раз любили. Вы были глупый, что боялись: вам уже знакомо несравненное счастье... Вспомните звяканье ложки о первый зуб... Вы вместе преодолели первый пролёт лестницы, ступенька за ступенькой... Вы же поднимали дочь вверх, чтобы она видела всё вокруг с высоты ваших глаз!... Разве не вы помогли Лизхен, - произнесла-вздохнула Диана, - освоиться в огромном, иногда страшноватом, но разнообразном, потрясающем мире?.. Разве не осветила она ваш путь?..
      Франц теперь тоже ясно видел, даже в кухонной темноте. Заметил блеск глаз, снял с гостьи очки.
      Она выдернула платочек из нагрудного кармана рубашки, не стесняясь, протёрла глаза.
      Игорь Максимильянович поразился её слезам.
      - Я не могу понять, как оказалось, что вы... одна?..
      Диана Яковлевна нежно объяснила, как ребёнку, испуганному призраками ночи:
      - Я могу доверить вам эту тайну. - Она понизила голос до прозрачного шёпота. - Да ведь сейчас не обо мне речь... Мы ведь сейчас - о вас, голубчик Игорёша...
      Франц завладел её ладонями, окунулся в них лицом.
      - Нет, и о вас!.. - Он вздохнул. - Диана...
      - Я одна, но не одинока. Человек никогда не бывает один... А старости вообще нет. Есть дряхлость души. Да, это есть. Вот в чём тайна.
      Франц заговорил горячо.
      - Теперь я понял, откуда у Василисы уменье различать настоящую красоту жизни - от подделки: "Каплю воды - не подделать...".
      - Голубчик Игорёша, неужели вы расщедрились на комплимент?.. Но зачем такой пафос?..
      - Я не то хотел сказать... - Он смешался. - То есть... - Он вдруг взмолился: - Дайте мне брякнуть глупость... - Попытался снова, пока решимость не пропала, но вышло очень неуклюже: - Я говорю, что... - Впервые не находя нужных слов, махнул рукой. - А, идёмте со мной...
      Подвел её к зеркалу в овальной раме. Вместе молча смотрели на отражение двух немолодых прекрасных людей.
      Долго смотрели, запечатлевая...
      Что произошло?..
      "Старости нет!" - Так сказала Диана...
      *** Начало дня
      Что толку расписывать теперь, как прошло их Утро Вдвоём...
      Как Франц не послал Фомку, а сам бегал в магазин, чтобы купить кофе...
      Как молол зёрна, плотно притворив двери, и варил, добавив имбирь и соль, и потом влил туда остаток вина - до капли...
      Как принёс крохотную чашечку с кофейником в кабинет, где она ещё спала, вопреки утверждению, что рано встаёт...
      Как повёл Диану завтракать в "Охотный"...
      Как летели им вслед взгляды, а они Вдвоём лишь таинственно посмеивались...
      После завтрака они встретили на площади Василису. Втроём заставили поработать местную администрацию. Всё получилось, как надо.
      Потом Игорь Максимильянович проводил дам до наследственного владения.
      Певунья со вчерашнего дня гордо именовала его не иначе, как Дом Актёра.
      - Лучше же, чем "Большой Дом"? Всё, решено и подписано навеки! А ваш дом будет называться "Дом Охотника", так красиво!
      Где-то неподалёку застонала кукушка.
      - Кукушка, кукушка, скажи... - не успела договорить Василиса, как в ответ ей прозвучало одинокое глухое "Ку..." нерадивой птичьей матери.
      - Вот вам и "резюме", - засмеялся Франц. - Я уже год живу, а мой дом никто из местных в Дом Охотника не переименовал. Как был, так и остаётся Домом Фермера во языцех.
      Он не собирался надолго расставаться с Дианой. Только поэтому сразу с собой не взял. Он думал только прибраться в доме, только переодеться перед её приходом. Он обещал вернуться за ней, как только будет готов, как только отдаст невестке фермера то, что та хотела забрать.
      *** Дом Актёра
      Бурханкин избегался, собирая подмогу на тушение пожара. Вначале поправил здоровье у пивной бочки, где оповестил народ. Потом в отделении милиции у Хорошенького побывал. Позвонили в область.
      "Сверху" строго призвали к спокойствию: метеорологи засуху не обещают, значит, справляться надо своими силами!.. На всякий случай предупредить больницу.
      Бурханкин заглянул в гараж к Михеичу, сказал мужикам, чтоб привели в порядок помпу. И в больницу успел заскочить, велел санитарную машину держать наготове.
      Вобщем, всех "построил".
      А в будущем Доме Актёра - в честь переименования Василиса устраивала приём на широкую ногу.
      Она наотрез отказалась от помощи Тараса Григорьевича, который явился полчаса назад: выяснил вчера по телефону у Георгия, что должен к ней зайти.
      Певунья (которая с Гонзой больше не общалась, но всё же лекарства для пожилого человека - дело святое!) передала ему посылку. А теперь едва сдерживалась: Циклоп никак не убирался с глаз, таскаясь по двору с какой-то палкой в руках. Желание послать незваного гостя к... сыночку напрашивалось само собой. Но хитроумная Василиса нашла-таки способ избавиться от его назойливого присутствия.
      Лихие мотоциклисты окончательно избрали прилегающую к изгороди территорию - местом для постоянных тренировок. Вот она и подозвала их.
      Под предлогом созыва гостей на торжество приказала объехать пригласить Хорошеньких родителей, Бурханкина, Евдокию Михайловну, доктора Рубина (ах да, он же - на дежурстве) и... И всё!
      Василиса проигнорировала заискивающий взгляд чёрных очков Циклопа.
      - Игорь Максимильянович уже знает, что он здесь - самый дорогой гость! - Прибавила: - А Тараса Григорьевича, мальчики, отвезите, куда он скажет... - И демонстративно захлопнула дверь, тут же заперла и подклеть.
      Старший из младших Хорошеньких подсадил бывшего завхоза бывшего Большого Дома на заднее сиденье к брату. Только ветер дунул-плюнул вслед Циклопу, взметая на дороге тусклую пыль...
      Столом занималась Евдокия Михайловна - в полное своё удовольствие. Из бабьего кута раздавалась кулинарная симфония: потянулись признаки жареной картошки, пряный, аппетитный запах отбивных, сдобренный целой гаммой специй, арбузно-газонный аромат свежего огурца.
      Василиса нервничала. В назначенный час явились все, кроме Бурханкина и Франца. Куда же они запропастились?..
      Хорошенький-старший сказал, что ничего страшного: наверное, оба находятся возле очага пожаротушения.
      Жена Ляля въедливо подправила:
      - Ты спутал, Аркадий Петрович, с кем не бывает! Ты имел в виду очаг возгорания.
      Диана Яковлевна величаво отпустила общее приветствие гостям и ушла.
      Она не очень хорошо помнила осеннюю дорогу к дому Игоря Максимильяновича (не улицы да проулки, а ложбинки да тропинки), но знала, что найдёт обязательно.
      Василиса догадалась, куда направилась крёстная.
      Волнуясь, что та может заблудиться, вновь поманила пальцем младших Хорошеньких.
      - Мальчики! Поручаю вам, вернее, одному из вас - тётю Диану. Вызвались оба. - Тогда ведите себя очень тихо: будто она идёт на задание, а вы - её прикрытие... Возвращайтесь с победой!
      Снабдив изрядной порцией мата заверения, что она может на них положиться, подростки вручную бесшумно покатили драндулеты с пригорка на пригорок. Те слушались, как живые. Вскоре в отдалении затарахтели моторы: не выдержали парни, взнуздали-таки коней. Или Диана слишком далеко ушла пришлось верхом догонять.
      *** Лесной пожар
      Бурханкин появился не один, а с тревожной вестью. Это было Зрелище с большой буквы! Лешак вздумал прикинуться кустом земляники: ягоды волдырей светились под клочками защитной рубахи, зелёные грядки присыпало пеплом. Сам - ещё дымился, будто окуривал от вредителя любимую огородную культуру.
      - Он здесь?.. Где Законник?.. Наступа... - прокашлял егерь. - По железке... На дом... фермера... насту... Я дума... - Он беспокойно озирался, шаря глазами по лицам. - Главное, ветер... Надо, это... остано... Иначе сюда...
      Тут уж заволновались не на шутку. Чета Хорошеньких вспомнила, что сыновья шныряют по лесу неизвестно где. Аркадий Петрович бросил упрёк жене: распустила мальчишек! Ляля громко всхлипнула, причитая и оправдываясь.
      Василиса беспокоилась теперь сразу за четверых людей (она-то знала, близ каких мест сейчас ребята - как раз возле дома Франца!), взобралась на смотровую площадку - высокое крыльцо - и оттуда тревожно вглядывалась в лес. Евдокия Михайловна сердцем почуяла беду. Заохала, ноги её подкосились, она почти упала на ступеньку.
      За Бурханкиным подтянулись остальные добровольные пожарники - такие же "живописные". Все были возбуждены, настроены воинственно.
      - Нужен ещё один мотор, мать их ити!.. - орал механизатор Михеич из-под неизменной шляпы.
      - У фермера есть, растудыть твою через коромысло!.. - так же орал другой механизатор из-под промасленной кепки.
      - Не только мотор, вашу в душу, там и скважина есть!.. - что есть мочи вопил третий из-под обгоревших остатков носового платка с узелками на углах.
      Василиса звонко крикнула сверху, перекрыв ор:
      - Тихо все! - Все мгновенно и послушно затихли. Даже Ляля. Только вначале высморкалась. Бурханкин завертел головой. - Егор Сергеевич, я здесь! - Он задрал к Василисе нос, измазанный сажей. - Посмотрите в подклети, там всего - навалом!
      Мужики-механизаторы ринулись в подклеть, как в сокровищницу Али-бабы.
      Через несколько минут, вооруженные до зубов необходимыми приспособлениями и агрегатами, все помчались к жилищу Франца.
      Глава шестнадцатая
      Алый луч
      "Звёздная пыль осып?лась на травы. Кто их пог?сит? Не ведаю, право..."
      Этот нежданный ливень не смог бы предсказать ни один метеоролог.
      Шквал воды застал людей на лесной поляне. Именно тут Франц прошлой осенью опирался на хрупкое плечо Дианы и хвастал гонораром от фермера.
      Уж не Диана ли заставила пролиться всю эту воду близ его дома?..
      В радостной панике народ чуть не проскочил мимо. Все быстро попрятались под ветвями.
      Василиса выбежала в центр луговины, запрыгала под небесной поливалкой в дикарском танце... И вдруг заметила крёстную.
      Теперь Диана сама искала поддержки - всем телом прилипла к стволу ясеня, безжизненным лицом слилась с корой, ноги будто вросли в землю.
      - Крёстная! Тебе плохо?.. Давай, я тебя провожу к Игорю Максимильяновичу, - кинулась к ней Василиса.
      В ответ - ни вздоха, ни стона,
      - Что же случилось?.. Где Фомка?.. Где мальчишки?..
      Тут Василиса увидала пацанов. Ребята на корточках прислонились к мотоциклам, опустили головы, закрыли лица. Чёрные крылья курток мелко дрожали.
      - Идём, - тихо шепнула Василиса. - Тут же всего ничего осталось!
      - Нет, детка, - твёрдо покачала головой Диана Яковлевна, - Не осталось ничего... Туда нельзя...
      Вокруг стал собираться народ с Бурханкиным во главе.
      - Ну, чего стоим? - бодро спросил отмытый ливнем егерь.
      - Идите... полюбуйтесь... - едва расслышал он. - Вам полезно...
      - А что, собственно, произошло? - удивился Аркадий Петрович Хорошенький.
      - Дом, слава Богу, на месте, - подпела ему супруга Ляля. - Вон он! Целёхонький! И мальчики здесь...
      - Цыть ты, окаянная! - гаркнула на неё Евдокия Михайловна, всмотревшись в лицо Дианы.
      Бригада механизаторов-пожарников вообще ничего не понимала. Они сложили на землю тяжёлые доспехи инструментов и гуськом двинулись к дому фермера.
      * * *
      Лучше бы я оборвала рассказ традиционно! Лучше бы остановилась в том месте, где они проговорили всю ночь!
      Лучше бы никогда больше не заглядывала в этот проклятый дом!..
      Почему его не сожгло?.. Почему не сорвало крышу ветром?.. Почему ливнем не залило весь этот ужас?..
      В окно через осколки заляпанных стёкол пробился алый луч...
      Всюду побывал. Всюду наследил...
      Повис вишнёвыми каплями на стрелах столетника...
      расцвёл кирпичной пощёчиной на боку опрокинутого чайника...
      густо вспенил рыжий кипяток на сбитой клеёнке...
      свекольными мазками украсил с изнанки фанерные сиденья перевёрнутых венских стульев...
      присел божьей коровкой на подбитое крыло одного из фарфоровых ангелочков...
      сбрызнул томатными кляксами остатки посуды на полу у распахнутого буфета...
      прожёг огненную полынью на льдине-подносе...
      заляпал бурыми пятнами диван...
      оставил марганцевые царапины на стенах, притолоках, косяках...
      С ним рядом по воздуху носился запах ржавчины, уничтожая неповторимый многоликий аромат японских духов "Шисайдо"...
      Разорванные, смятые, истерзанные "Записки на рассвете" были осквернены багровым следом - лунной ухмылкой чьей-то ладони.
      Люди оцепенели, оглушённые... Где бы не останавливался глаз - отовсюду летел беззвучный вопль...
      Переступив через твёрдый кожаный переплёт раскрытой тетради, Бурханкин побежал извилистым бурым оследием на кухню.
      Но Аркадий Петрович успел его перехватить:
      - Куда?.. Следы затопчешь!
      - Я за Фимой, - удивился Бурханкин. - Мы с ним хотели новости посмотреть... Он по телевизору не любит: тбк я ему лучше расскажу...
      - Я сам, - глухо сказал Хорошенький, - ничего не трогать... - и скрылся в кухне, откуда последним звериным рыком хрипел холодильник единственное, что ещё подавало признаки жизни в этом доме.
      Евдокия Михайловна и Ляля вывели Бурханкина. Следом, беспомощно согнувшись, вышли механизаторы. Все были растоптаны, придавлены беспощадным чувством вины.
      - Что же мне... Как же теперь без Фимы?.. - недоумевал Бурханкин. Без него же, это... ни рожать, ни сеять... Глухо всё, как ружьё в чулке...
      Вдруг послышался протестующий визг и царапанье.
      С потемневшим лицом во двор спускался Аркадий Петрович.
      Одной рукой он тащил упирающегося Фомку. В другой - держал неструганую палку с огромным гвоздём на конце, к которому прилипла ковыльная прядь волос...
      Капитан Хорошенький сказал одно слово:
      - Найду...
      Он повторил это ещё дважды: когда шли обратно через поляну - Диане Яковлевне - и когда докладывал о случившемся в область.
      ИГОРЬ МАКСИМИЛЬЯНОВИЧ!.. ПРОСТИТЕ МЕНЯ...
      * * *
      Аркадию Петровичу не надо было заверять начальство, что он справится.
      Его парни - сыновья капитана Хорошенького - ужё знали.
      Они ведь сами подвезли сюда Циклопа, не помнящего обид.
      Они нашли его обгоревшие кости через неделю, вычищая с мужиками лес от погибших деревьев.
      * * *
      Михеич - механизатор,
      Надежда Тимофеевна - медсестра,
      Аркадий Петрович Хорошенький - капитан милиции,
      его жена Ляля с резко повзрослевшими сыновьями,
      Степнов Виктор Зуевич - фермер,
      Мои четвероногие блохастые любимцы - Фомка и Волчок,
      Пётр - виртуозный гитарист,
      Бесценная повариха Евдокия Михайловна,
      Золотой доктор Рубин Марк Анатольевич,
      Василиса - неугомонная певунья,
      Бурханкин Егор Сергеевич - Лешак ненаглядный!
      Я прощаюсь с вами.
      "Тот жизни познал глубину, кто Смерти глаза увидал... Как хочется петь о любви!.."
      Смерть и Жизнь - подруги.
      Пусть никто из вас не проронит злого слова о Диане и Лизхен - дочери Франца, что не смогли приехать на похороны. Значит, Жизнь их не пустила.
      Пусть Василиса споёт вам грустную сказку-песню со счастливым концом и вновь едет завоёвывать город.
      Пусть превратится в дело ваше твёрдое решение возвести Храм.
      Не зря же всё... Должны мы ведать, что творим?..
      Диана Яковлевна! Спасибо вам за его предпоследние часы...
      Игорь Максимильянович!.. Мне кажется, они знают, где церковь будет стоять... И усадьба ухожена.
      (Сэй-Сёнагон. Японская писательница (Х в. н.э.). "Записки у изголовья" - её дневник, дошедший до нашего времени. * Циклопы (киклопы) - мифические одноглазые великаны. * Колядное величанье невесте (Пензенская губерния). * Прокруст - прозвище Дамаста, разбойника, убитого Тесеем. Прокруст укладывал схваченных путников на своём ложе. Если они были малы, растягивал их, если велики, отрубал им ноги. Отсюда пошло название - Прокрустово ложе. 19