— Простите, старина, мы заставили вас ждать… Но нам надо было так много сказать друг другу…

— Сволочь!

— Ну-ну, Санто… Разве такие речи подходят молодожену?

— Я убью вас, Субрэй!

— Вас повесят, и Тоска станет вдовой! Пожалуй, при таком раскладе я способен воскреснуть вам назло!

Продолжая так болтать, Субрэй разрезал веревки, которыми был связан Фальеро. Едва освободившись, тот изо всех сил ударил француза по лицу. Последний, никак не ожидая подобного нападения, кубарем покатился в угол, сбив по дороге стоявшее на холодильнике радио. Не давая времени опомниться, Санто налетел на Жака и стал молотить того куда ни попадя. Шум привлек Тоску. Заглянув на кухню, она закричала от ужаса. Этот вопль и погубил ее мужа. Пока он оборачивался поглядеть, что происходит, Жак выпрямился и, как только снова увидел повернутое к нему лицо Фальеро, нанес ему короткий прямой удар в челюсть. Санто сшиб корзину с овощами и приземлился среди морковки и капусты. Но за внешней вялостью скрывался лихой боец. Санто снова ринулся в бой, и очень скоро стало казаться, что в кухне дяди Дино похозяйничал тайфун. Впрочем, оба противника, не обращая внимания на такие мелочи, продолжали вдохновенно колотить друг друга. Субрэй умел драться и испытывал своего рода садистское удовольствие, разделывая под орех физиономию соперника. Один глаз Санто еще до того подбил Майк, и вторым он почти ничего не видел, поскольку из рассеченной брови хлестала кровь. Губы у него распухли, нос раздулся и кровоточил, и, несмотря на всю свою стойкость, Фальеро оборонялся из последних сил. В сущности, он держался на ногах лишь сверхъестественным усилием воли. У Субрэя тоже текла кровь по поврежденной скуле, и ему пришлось выплюнуть один зуб. Тоска, остолбенев от страха, молча вопрошала себя, неужели мужчины и вправду прикончат друг друга. Она попыталась было вмешаться, но в пылу сражения противники плохо соображали, и Тоска получила предназначавшийся Жаку удар под дых, села на пол и долго ловила ртом воздух. Теперь она замерла в легком оцепенении, почти ничего не соображая, и лишь повторяла про себя, что бывают, конечно, всякие брачные ночи, но уж эта наверняка самая из ряда вон выходящая…

Наконец, получив короткий удар левой, Фальеро упал и больше не смог подняться. Жак умылся и вытер слегка распухший нос.

— А крепкий парень этот муж, — признал он.

— Я никогда не прощу вам… — без всякого выражения заметила Тоска.

— Вы что ж, хотели, чтобы я позволил себя избить?

— И зачем вы сюда пришли!

— У вас короткая память, дорогая моя. По-моему, когда я появился, у вас обоих был довольно-таки бледный вид.

— И все из-за вас! Опять-таки из-за вас! Этот американец набросился на нас только по вашей вине!

— Я же вас предупреждал, что, пока я жив, можете поставить крест на спокойном существовании!

Тоска горестно воздела руки к небу.

— Но в конце-то концов, почему я не имею права на покой, как все люди? Все мамины подруги вспоминают о дне свадьбы как о чем-то прекрасном, и я надеялась на такое же счастье. Но мое бракосочетание в мэрии заканчивается скандалом, венчание в церкви — дракой, брачная ночь начинается эпизодом из детективного романа, а под конец, вместо того чтобы заниматься мною, мой муж дерется, как какой-нибудь бандит, и я превращаюсь в сиделку! И вы находите, что это нормально, справедливо?

— Не более разумно и справедливо, чем бросать мужчину, которого любишь, и выходить замуж за другого!

— А кто вам сказал, будто я вас люблю?

— Да вы, моя дорогая, и никто иной!

— Уходите, Жак! Умоляю вас, уходите или я сойду с ума!

— А кто позаботится о нем?

— Я!

— А если после того, когда я уйду, вернется американец?

— Но не можете же вы оставаться с нами всю ночь?

— Почему бы нет?

— Это… это безумие… совершеннейшее безумие…

Субрэй указал на все еще лежащего без чувств Фальеро:

— К тому же, уверяю вас, при его нынешнем состоянии уже не важно, тут я или нет.

Они отнесли Санто в спальню и уложили на кровать.

— Интересно, так я и буду все время нянчиться то с одним, то с другим из вас? — пробормотал Жак.

— Нянчиться! И у вас хватает нахальства…

В ближайшие четверть часа они по очереди меняли компрессы на лице Санто и по мере возможности старались остановить кровотечение. Как только раненый начал подавать признаки жизни, Тоска взяла Жака за руку.

— Вам лучше исчезнуть, прежде чем он откроет глаза…

— Подумайте хорошенько, Тоска. Не могу же я вас оставить одну с человеком, который, в случае чего, не сумеет вас защитить?

— Мне все равно. Уезжайте!

— Ладно… воля ваша.

Уступчивость молодого человека принесла Тоске облегчение, но в то же время немного задела. Жак поцеловал ей руку.

— Спокойной ночи, дорогая. Желаю вам приятных снов.

Дать бы ему пощечину!

Карабинер Силио Морано, дежуривший в ту ночь в полицейском участке Мольо, мирно дремал. Услышав телефонный звонок, он вздрогнул и снял трубку.

— Полицейский участок Мольо, — сонно проговорил он. — Вас слушают… Погодите… погодите… где вы сейчас?..

Слушая собеседника, Силио Морано все шире открывал глаза.

— Дочь графа Матуцци… на вилле синьора Ваччи… Что? Вооруженный налет?.. Но… но кто же вы?.. Что?!! Один из налетчиков, мучимый раскаянием?.. Да вы что, издеваетесь надо мной?!!

Карабинер сердито швырнул трубку. Попадись ему только этот глупый шутник — уж он устроил бы ему веселую жизнь! Морано хотел еще немного вздремнуть, но так и не смог. А вдруг тот тип сказал правду? Силио слыхал о графе Матуцци, а Дино Ваччи — вообще свой человек в Мольо. Может, надо позвонить шефу, сержанту Коррадо? Как бы не прослыть дураком… но с другой стороны…

Тем временем Жак, не сомневаясь, что его звонок всполошит местные власти, спрятался в саду и незаметно наблюдал за виллой. Молодой человек совсем не был уверен, что охотники за его кейсом не явятся сюда еще раз.

Санто очень медленно приходил в себя, но, едва к нему снова вернулась способность что-либо соображать, в здоровом глазу сверкнул дикий огонь. Молодой человек попытался сесть.

— Где он?

Тоска положила ему руку на лоб и заставила снова лечь.

— Уехал… Вам больше не о чем волноваться.

— Я подам на него в суд — пусть посидит в тюрьме! И как вы только могли увлечься подобным субъектом?

— Не будем об этом, Санто, прошу вас!

— Однако вы не можете не признать, что по милости этого типа у нас престранная брачная ночь?

— Да, конечно… Но в какой-то мере это и моя вина, и я прошу у вас прощения…

— Нет-нет! Мне самому следовало потребовать его ареста еще в мэрии!

— Он потерял голову…

— Ах вот как? Теперь вы его защищаете?

Вне себя от возмущения, Санто снова распрямился, и на сей раз ему никто не помешал сесть.

— Жак любит меня и страдает… Поставьте себя на его место!

— Может, для того, чтобы он мог занять мое?

— О Санто!

— Простите меня, дорогая… но я в таком бешенстве, что ничего не соображаю… Дайте мне, пожалуйста, зеркало, которое стоит вон там, на комоде.

Тоска молча выполнила просьбу.

— Ma gue! — простонал Санто, увидев свое отражение. — Во что он меня превратил, этот убийца! Я отвратителен! Мерзок!

— Да нет… нет… — без особой уверенности в голосе постаралась успокоить его Тоска.

Фальеро схватился за голову.

— Ну как я смогу говорить вам о любви с такой-то физиономией? Мне же самому на себя тошно смотреть…

— Не имеет значения… Вы мне завтра все скажете… И вообще у нас вся жизнь впереди, так что еще успеем поговорить о любви.

— Вы чудесная девушка, Тоска! А что, если нам все-таки выпить ту бутылку шампанского?

Мучимый сомнениями, карабинер Силио Морано никак не мог решить, как ему поступить. В конце концов, поскольку карабинеры — как-никак элитная часть полиции, да и сам Морано не был лишен природного великодушия, он счел, что лучше прослыть дураком, чем оставить без помощи людей, которые, возможно, в ней нуждаются, особенно если эти люди находятся в родстве с графом Матуцци. И Морано стал звонить шефу.

Сержант Карло Коррадо мирно спал рядом со своей супругой Антониной, как и положено человеку, чья совесть не обременена никакими волнениями. Антонине снилась родная Тоскана. Она видела себя юной пастушкой, и за ней ухаживали пастухи, одетые в форму карабинеров. Все они играли на свирелях военный марш. И вдруг один из пастушков прижал свирель к самому ее уху и стал играть так назойливо, что Антонина рассердилась и… открыла глаза. Она лежала в супружеской постели, а рядом надрывался телефон. Матрона сняла трубку.

— Pronto?

— Это вы, синьора Коррадо? Говорит Морано, ваш покорный слуга… Тысячу извинений, что тревожу вас в такое время, ma gue! Мне очень нужно поговорить с сержантом.

— Это срочно?

— Более того, дело серьезное.

— Милостивый Иисусе! Это хоть не опасно?

— У нас такая работа, синьора, что разве можно знать заранее, где и когда нарвешься…

Тон карабинера испугал Антонину даже больше, чем слова.

— Потерпите минутку, — дрожащим голосом проговорила она, — его надо будить с осторожностью, а то как бы опять не разыгралась мигрень…

— Буду ждать с превеликим почтением, синьора, и еще раз — тысяча извинений!

Антонина включила свет и с такой же любовью, как в день свадьбы, посмотрела на своего красавца-сержанта. Карло спал на спине, и жена могла вволю любоваться его профилем. Антонина с умилением заметила, что при каждом выходе кончики его усов шевелятся, и ей, неизвестно почему, захотелось плакать. Ласково и осторожно она погладила по щеке мужа. Наконец, почувствовав более настойчивое прикосновение, Карло приоткрыл сначала один глаз и потом уставился на супругу.

— Карло, любовь моя… — прошептала она.

Сержант повернулся к ней лицом:

— Что это на тебя нашло в такой час, Антонина?

— Тебя зовет к телефону Морано…

— Морано? Дай-ка мне трубку!

Антонина молча выполнила приказ, но из-за слишком короткого провода сержант мог разговаривать по телефону, только лежа поперек жены.

— Ну, Морано, что это еще за странный бзик? — рявкнул он начальственным тоном. — Нарушить сон старшего по званию! И вам не страшно, а? Что там еще стряслось?

Карабинер сообщил о полученном предупреждении, но о собственных опасениях умолчал. Для начала сержант осведомился, уж не вздумал ли Морано подшутить над начальством, и предупредил о целой серии взысканий, ожидающих его, если он и в самом деле захотел позабавиться. Несчастный призвал святых покровителей родной деревушки Гаруньяно подтвердить искренность и чистоту его намерений.

— В таком случае вы просто дурак, Морано, а дурак не имеет права носить форму карабинера! — отрезал сержант.

Силио чуть не заплакал.

— Ma gue, сержант… — жалобно пробормотал он. — Я хотел только добра… все-таки дочь графа Матуцци… меня это поразило…

— Что? Граф Матуцци? А он-то тут при чем?

Морано с ужасом понял, что совершенно забыл сообщить шефу о временных обитателях виллы, и залопотал с такой скоростью, что сержант вообразил, будто в Ча Капуцци разыгрывается политическая драма и Лудовико Матуцци только что зверски убит шурином.

— Ни слова больше, Морано! Наступило время не говорить, а действовать! Пусть Гринда немедленно заменит вас на посту, а сами не мешкая приезжайте за мной на джипе. Исполняйте!

Сержант повесил трубку и погрузился в размышления, даже не отдавая себе отчета, что все еще лежит поперек Антонины.

— Антонина… Случилось нечто ужасное! Убитые — из самого высшего света! Тут нужны и такт, и решимость! А значит, дело как раз для меня!

Не получив привычного одобрения супруги, Карло удивленно поглядел в ее сторону — лицо Антонины посинело. Сообразив наконец, что он ее чуть не задушил, Карло вскочил, спрыгнул с постели с той юношеской живостью, которая всегда так восхищала дарованную ему Господом спутницу жизни, и бросился приводить ее в чувство.

— Антонина!.. Светоч моих очей!.. Горе мне, я чуть не погубил тебя!

Синьора Коррадо окинула супруга нежным, хотя все еще довольно затуманенным взглядом.

— Ты и вправду тяжеловат, мой Карло!

— Но почему ты ничего не сказала?

Антонина молитвенно сложила руки.

— Ах, ты такой красавчик, когда отдаешь распоряжения!

У Санто так болели разбитые губы, что он лишь с большим трудом выпил бокал шампанского. Он попробовал было улыбнуться своей молодой жене, но получилась ужасающая гримаса.

— Тоска миа, вы не думаете, что нам пора отдохнуть?

— Мне немного страшно, Санто… После всего, что случилось, с тех пор как мы приехали… А вдруг возле виллы прячутся еще какие-нибудь типы?

— Зачем?

— Не знаю… Но, по-моему, мы уже достаточно натерпелись, чтобы не пытаться найти логическое объяснение…

Фальеро уже вполне пришел в себя.

— Подождите меня здесь, Тоска, — сказал он, вставая. — Я хочу убедиться, что в саду никого нет.

— Вы оставляете меня одну?

— Мало ли что, в этой комнате вам будет гораздо безопаснее.

— И вы собираетесь голыми руками справиться с вооруженным бандитом?

— Да что вы, у меня тоже есть револьвер!

Фальеро извлек из чемодана «беретту».

— Нам с дядей дали разрешение носить оружие, и после кражи документов я с ним не расстаюсь. Эх, был бы у меня при себе револьвер час назад… Я скоро вернусь, дорогая…

У Тоски не было сил спорить. Вот уж она не думала, что ее замужество может вызвать подобные осложнения! Ладно бы еще Жак, а то насилие, револьверы, выстрелы, раны, угрозы! Нет, так продолжаться не может! Это просто чудовищно! Завтра же Тоска вернется в родительский дом и поселится с мужем там. Под защитой сурового Лудовико и нежной Доменики ей будет гораздо спокойнее.

Санто осторожно крался по саду, прислушиваясь к каждому шороху и не спуская пальца с курка. Жак, сидевший за газоном, видел, как его счастливый соперник вышел из дома, и стал с удивлением раздумывать, что тот замышляет. Любопытство заставило его высунуться из укрытия. Санто заметил какую-то тень и тут же выстрелил. Пуля просвистела у самого лица ошарашенного Жака, а вторая ударила в бронзовую вазу, и та отозвалась долгим обиженным звоном.

— Это я, Фальеро! — крикнул француз.

В ответ Санто еще дважды спустил курок, и Жак остался в живых лишь благодаря хорошей реакции — он вовремя успел броситься на землю. Похоже, этот кретин всерьез задумал его прикончить! Субрэй в свою очередь тоже выстрелил. Правда, он хотел лишь утихомирить Фальеро и пальнул далеко в сторону.

Тоска зажала зубами носовой платок, с ужасом прислушиваясь к грохоту выстрелов.

По приказу Коррадо карабинер остановил джип.

— Вы слышали, Морано?

— Да, сержант…

— Как, по-вашему, что там такое?

— Выстрелы, сержант!

— Я тоже так думаю. Смертоубийство продолжается! Вам выпал случай покрыть себя славой, Морано!

— Мне, сержант?

— Да, вам, карабинер! Было бы несправедливо лишить вас такой блестящей возможности отличиться! И можете не благодарить меня — это вполне заслуженный вами знак доверия.

Карабинер Силио Морано испытывал сейчас к своему шефу что угодно, только не благодарность. И еще никогда родная деревушка Гаруньяно не казалась ему столь далекой.

Жаку все же удалось ускользнуть от взбесившегося Санто, хотя тот, вероятно для очистки совести, выпустил последнюю пулю в том направлении, где исчез француз.

Морано остановил джип метрах в двадцати от въезда на виллу.

— Ну, сержант, что мы будем делать, а?

— С ружьем наизготовку вы проникнете в сад и медленно пойдете к дому. А я вас прикрою.

— Вы… вы не думаете, сержант, что лучше б нам идти рядом…

— А если с вами что-нибудь случится, Морано, кто сообщит, что вы пали жертвой долга?

Тоска так изнервничалась, что при виде Санто едва не закричала.

— Что означает вся эта стрельба?

— Там кто-то бродил… и мы стреляли друг в друга… не знаю, удалось ли мне попасть в цель.

— Надеюсь, это по крайней мере не Жак?

— Безусловно нет… И позвольте заметить вам, Тоска, что ваша забота об этом типе меня удивляет. Между прочим, в меня тоже стреляли!

— Ох, я уже совсем запуталась! Но одно я знаю точно — это что не останусь здесь больше ни на минуту!

— И куда же вы хотите ехать?

— К папе!

Карабинер, стараясь как можно осторожнее переставлять ноги, продвигался по саду. В горле у него пересохло, живот сводило судорогой, а колени подкашивались. Приняв вазон за притаившегося врага, Морано чуть не выстрелил. А позади на почтительном расстоянии за ним следовал сержант с револьвером в руке. Он наблюдал за своим подчиненным не сводя с него глаз.

Тоска и ее муж закрыли чемоданы, выключили свет и, распахнув дверь, дружно отпрянули: на пороге стоял карабинер и целился в них из ружья!

— Не двигайтесь — или я стреляю! — крикнул он.