Миралес вовсе не считал себя красавцем, но не желал, чтобы об этом говорили, и, не будь Нина любовницей патрона, он бы хорошенько ей врезал и поглядел, выдержит ее нос или сломается точно так же, как и его собственный. После боя в Сантандере, когда его вынесли с ринга на носилках, поглядев в зеркало в раздевалке, он сам себя не узнал. Тогдашняя подружка, увидев лицо Хуана, закричала от ужаса. Миралес тогда стукнул ее, чтобы заставить замолчать, но не рассчитал силы, и его забрали в полицию. К счастью для боксера, девчонка выжила, а психиатры, осмотрев парня, решили, что он "готов", и в результате Хуан отделался всего несколькими месяцами в больнице. В конце концов врачи сочли, что Миралес выздоровел, и отпустили его на свободу, и лишь он один знал, что головокружение и странная слепота, накатившие на него тогда, в Сантандере, мешая видеть и парировать удары, иногда появляются снова.
      В такие минуты Миралес, чтобы восстановить равновесие, еще больше пил и от страха становился агрессивнее обычного. Как только мир для него опять заволакивало туманом, Миралес подсознательно ожидал града ударов - коротких прямых, крюков и апперкотов. Эх, вот бы загнать эту Нину в угол и показать ей... А тут еще эта проклятая дымка заволакивает все вокруг... Хуан протер глаза, но сам знал, насколько это бесполезно... Дьявольский хоровод уже снова завертелся! И подумать только - все из-за того, что он так глупо открылся в седьмом раунде и пропустил апперкот, от которого, казалось, в башке вдруг зазвонили все колокола Сантандерского кафедрального собора. Миралес сидел на стуле, широко расставив ноги и немного нагнувшись. Сначала медленно закачалась его голова, потом туловище... направо-налево... Так порой какой-нибудь бык на пастбище, ошалев от жары и от мух, изливает раздражение в мерном покачивании, прежде чем в слепой ярости бросится бежать. Гомес, хорошо знавший отставного боксера, быстро почувствовал неладное. Воспользовавшись тем, что Виллар и Нина завели разговор вполголоса, он подсел к приятелю и тихонько хлопнул его по колену.
      - Эй, Хуан, тебе плохо? - окликнул он Миралеса.
      Тот поднял на андалусийца остекленевшие глаза. Голова так кружилась, что парень почти не различал лица Эстебана.
      - Что, скоро мой выход? - пробормотал боксер.
      Он все еще воображал, будто сейчас выйдет на ринг сразиться с тем злосчастным арагонцем, который задал ему такую жуткую трепку, положив конец дальнейшей карьере. Удар кулака остановил жизнь Миралеса на определенной минуте, и теперь, двадцать лет спустя, как только начинался приступ, больной мозг возвращал его к той давней схватке с поразительной точностью, невзирая на годы. Гомес, знавший историю приятеля, шепнул:
      - Погоди еще... Отдохни... Я за тобой приду.
      - Я не дам этому арагонцу продержаться больше пяти раундов!
      - Не сомневаюсь... Расслабься, Хуан...
      На Эстебана Гомеса производила сильное впечатление эта бесконечная схватка. Казалось, Миралес сражается с самим временем, пытаясь изменить то, что уже давно произошло. Оставив боксера во власти видений, он вернулся к остальным и тихонько сообщил о своем беспокойстве насчет состояния Хуана. Те, в свою очередь, стали издали наблюдать за Миралесом, и Нина, глядя на это безумное полуживотное, с пеной на губах раскачивающееся на стуле, не могла сдержать дрожь.
      - Он просто ужасен! - с отвращением выдохнула молодая женщина.
      - Возможно, но лучше не говорить парню об этом в лицо, как вы это только что сделали, сеньорита... Ваши слова и спровоцировали приступ.
      Нина, не любившая андалусийца, поглядела на него свысока и не упустила случая одернуть:
      - Когда мне понадобится урок, Гомес, я вас позову!
      Эстебан стиснул зубы. Попробовала бы только женщина так разговаривать с мужчиной в его краях! У нее мигом отшибли бы подобное желание! Но эти каталонцы готовы терпеть что угодно... Виллар, понимая, что творится в душе андалусийца, почел за благо вмешаться.
      - Он прав, Нина. Тебе не следует вмешиваться в дела Миралеса. Занимайся своими песнями, а в остальном оставь нас в покое!
      - Прекрасно, Игнасио! Раз ты всегда встаешь на сторону своих бандитов, я возвращаюсь домой! Спокойной ночи!
      Виллар пришел в бешенство. Он не мог допустить, чтобы с ним так разговаривали в присутствии подчиненных, и в ярости вскочил.
      - Нина, изволь немедленно...
      Но за певицей уже захлопнулась дверь, и продолжать не имело смысла. Дабы "спасти лицо", дон Игнасио принужденно рассмеялся, но напускная веселость не обманула Гомеса, и тот начал всерьез раздумывать, долго ли еще стареющий Виллар сумеет держаться на должной высоте, обеспечивая безопасность им всем...
      Гомес вытащил Хуана из бара, где тот накачивался коньяком в надежде прояснить мозги, и повел домой. Проницательный и тонкий андалусиец проникся странной привязанностью к грубому верзиле, почти лишенному мозговых извилин.
      - Ты надрался, Хуан...
      - Я не надрался... просто очень плохо вижу... голова кружится... все вокруг вертится... понимаешь?
      - Я провожу тебя до дому.
      - Если я не появлюсь на ринге, меня дисквалифицируют и не заплатят денег!
      Опьянение вкупе с навязчивыми видениями прошлого создавало новый, нереальный мир. И Эстебана Гомеса, унаследовавшего от далеких арабских предков почтительный страх перед безумием, завораживало это смещение времен. Понимая, что его приятель сейчас целиком во власти призраков и урезонивать его бесполезно, а отчасти и потому, что сам он испытывал некоторое удовольствие, хоть ненадолго отрешаясь от действительности, Гомес поддержал игру.
      - Ты лишь малость отдохнешь.
      - По-твоему, я не опознаю?
      - Да нет же! Иначе разве я стал бы тебя задерживать?
      Успокоенный, Миралес двинулся вперед широким, нетвердым шагом лунатика.
      Они спустились по рамбла лос Капучинос и свернули налево, на калле де Эскудельера. Бывший боксер говорил без умолку. Следя, чтобы у приятеля не заплетались ноги (ему бы ни за что не поднять Миралеса, если бы тот вдруг упал!), Гомес слушал бредни, не имевшие ничего общего с реальностью. В конце концов, возможно, эти приступы - единственные мгновения, когда Миралес по-настоящему счастлив. Ведь они перечеркивали все неудачи, и Хуан получал возможность начать сначала. Гомес почти завидовал приятелю. Начать сначала!.. Будь это только возможно! Эстебан остался бы в гвадалквивирском хозяйстве и теперь уже наверняка стал управляющим. Но в двадцать лет гражданская война оторвала его от мирных радостей родной Андалусии, и Эстебан вообразил, будто перед ним открыт весь мир. Понадобилось несколько лет, прежде чем Гомес понял всю обманчивость миража, в который имел глупость поверить. Не желая работать за гроши, Гомес познал нищету и, когда его подобрал дон Игнасио, почти умирал с голоду. Нет, сначала ничего не начнешь...
      Потом они свернули направо и вышли на калле Нуева де Сан-Франсиско, откуда вытекает крохотная улочка Буль. Там-то и жил Миралес. Гомес устал Хуан наваливался на него всей тяжестью. Наконец он втащил приятеля в комнату и толкнул на кровать.
      - Так... Отоспись хорошенько, Хуан... А когда проснешься, снова будешь в полном порядке.
      - Скажи, Эстебан, по-твоему, я поколочу этого арагонца?
      - Спрашиваешь! Одной рукой!
      - Вот и я так думаю... А уж потом заживем, увидишь, Гомес! Эх, заживем!
      - Договорились, amigo*, спи!..
      ______________
      * Друг (исп.).
      Андалусиец на цыпочках вышел из комнаты. Выходя, он как будто заметил тень, метнувшуюся за угол дома, но не придал этому особого значения. Наверняка какой-нибудь нищий ищет пристанища на остаток ночи... Однако, будучи человеком осторожным и предусмотрительным, Гомес на всякий случай вытащил нож и, выпустив лезвие, снова сунул в карман.
      Не прошло и десяти минут после ухода Гомеса, как Хуан свалился с постели. Боксеру казалось, будто, не сумев увернуться от страшного удара арагонца, он рухнул на ринг. Миралес вскочил, пока арбитр не закончил счет, и в полном обалдении огляделся. Почему здесь так тихо и сумрачно? Так, значит, он не на ринге? Но где же тогда? Ведь не умер же он, по крайней мере? Все нутро Миралеса сжалось от дикого страха.
      - Гомес! - крикнул он.
      И в тот же миг дверь тихонько отворилась.
      - Это ты, Гомес? - спросил Хуан.
      Андалусиец, не отвечая, приближался к Миралесу.
      - Мне страшно, Эстебан...
      Почему друг не желает с ним говорить? Да еще эта темнота, из-за которой не видно ни зги... Выскользнувшая из-за облака луна заглянула в комнату и высветила приближающийся силуэт. Хуану показалось, что ночной гость меньше и тоньше, чем Эстебан. Бывший боксер так обалдел от удивления, что даже не подумал двинуться с места. Все равно это Эстебан! Никто другой не мог сюда прийти! Эстебан, его друг... Но почему он не говорит ни слова? Гость подошел совсем близко, прежде чем Миралес успел понять, что происходит. Однако он все же еще раз позвал друга:
      - Эстебан...
      Дикая боль, пронзившая все тело, сначала напомнила ему запрещенный удар во время боя в Орвьедо, после которого его противника лишили права выступать. Но удивление мешало ему думать о боли и сравнивать ощущения. Почему Гомес его ударил? Такой друг! Гость уже выскользнул из комнаты, а Миралес все еще стоял, покачиваясь, и пытался понять, что случилось. Потом боль заслонила собой все остальное. Хуан опустился на колени. Мозг еще сопротивлялся, по-прежнему во власти старых наваждений. Это был запрещенный удар! Лишь бы только арбитр заметил! Падая, Миралес попытался привлечь внимание судей:
      - Es un golpe*...
      ______________
      * Это удар... (исп.).
      И, не договорив, парень рухнул как подкошенный, словно бык на бойне под ударом колотушки мясника, и долго, страшно кричал - полыхающая в животе боль причиняла невыносимые страдания.
      ГЛАВА VII
      - En nombre de la ley! Abra!*
      ______________
      * Именем закона! Откройте! (исп.).
      Эстебан спросонок подскочил на кровати. Сквозь сон он плохо понял, что кричат там, за дверью, но когда она задрожала под мощными ударами кулака, последние обрывки сновидений рассеялись.
      - Gomes! Sabemos este agui! En nombre de la ley, abra!*
      ______________
      * Гомес, мы знаем, что вы здесь! (исп.).
      Андалусиец помнил, что однажды утром его точно таким образом уже будила полиция, и это обернулось для него несколькими годами тюрьмы.
      - Un momento!* - крикнул Эстебан.
      ______________
      * Подождите минутку! (исп.).
      Натягивая штаны и башмаки, он обдумывал все свои действия за последние несколько недель. Нет, вроде бы ничего такого... если только дон Игнасио его не выдал. За дверью уже теряли терпение, и снова принялись барабанить. Гомес пожал плечами. Скорее всего, очередная облава. Его отведут в участок, а потом Виллар вызволит на свободу. В конце концов, не впервой. И тут Эстебан вспомнил, как вызывающе нагло Нина де лас Ньсвес разговаривала с доном Игнасио. Если патрон и в самом деле сдает, дело и впрямь может кончиться очень худо... не считая этой истории с Пако. Гомес поглядел в окно. Внизу ждала полицейская машина. Стало быть, не просто облава... Фараоны побеспокоились ради него лично. Эстебан нервно сглотнул. Он не хотел возвращаться в тюрьму. Но куда сбежишь и каким образом? Нет ни денег, ни друзей... А потом, Эстебан уже привык к спокойной, размеренной жизни. У него сейчас просто не хватило бы пороху бегать по дорогам, как затравленный заяц, спасаясь от полиции.
      - Entonces, Gomes? Abre la puerta о si la derribamos?*
      ______________
      * Ну, Гомес? Откроете вы дверь или мы ее вышибем? (исп.).
      Слишком поздно, Эстебан... Ты загнан, как крыса, в мышеловку! Он глубоко вздохнул и, вознеся горячую молитву Макарене, чья улыбка согревала его из-за резной решетки, открыл дверь. На пороге стояли инспектор Люхи и двое полицейских в форме. Прежде чем войти, инспектор заметил:
      - Долгонько же вы решались открыть!
      - Я не привык спать одетым, инспектор.
      - Ладно... покажите мне свой нож.
      - Нож?
      - Надеюсь, вы не заставите нас его искать?
      - Нет... пожалуйста...
      Эстебан Гомес окончательно растерялся. Зачем им понадобился его нож? Он протянул оружие инспектору, но тот сначала надел перчатки. Теперь до андалусийца наконец дошло: его подозревают в чем-то чертовски серьезном. К счастью, в истории с Пако он не пускал в ход свой нож. Инспектор тщательно осмотрел оружие и, завернув в носовой платок, сунул в карман.
      - Это то, что на вас было ночью? - спросил он, указывая на стул, где лежала остальная одежда.
      - Да, а что?
      - Снимайте штаны!
      Эстебан знал, что Люхи просто хочет нагнать страху, и решил показать, какие крепкие у него нервы. Бандит спокойно стянул брюки. Мигель разложил содержимое их карманов на столе, проделал ту же операцию с пиджаком, взял рубашку и галстук и приказал одному из подчиненных упаковать все это и отправить в лабораторию. Гомес попытался хорохориться.
      - Хотите пополнить свой гардероб, инспектор?
      - Одевайтесь!
      - Легко сказать, вы ж забрали мои тряпки!
      Но вещи не пожелали возвращать, и пришлось Эстебану достать из шкафа другой костюм. Одеваться под враждебными взглядами троих полицейских было крайне неприятно. Покончив с этой задачей, Гомес повернулся к Мигелю.
      - А что теперь?
      - Следуйте за нами!
      - Куда вы меня ведете?
      - А вы не догадываетесь?
      Гомес пожал плечами.
      - Да, разумеется, но почему?
      - Там вам объяснят.
      Они явно не собирались ничего говорить, и Эстебан, смирившись с неизбежным, вышел из дома. Теперь он мог уповать лишь на свою счастливую звезду и заступничество Макарены.
      Несмотря на ранний час, комиссар Альфонсо Мартин уже сидел у себя в кабинете, когда Мигель Люхи привел туда Гомеса. Андалусиец решил скрыть тревогу под напускным нахальством.
      - И часто вас посещают подобные фантазии, сеньор комиссар? Вытаскивать из постели порядочных людей и тащить в управление, даже не объяснив причин столь вопиющего злоупотребления властью!
      Дон Альфонсо с хорошо разыгранным удивлением посмотрел на Люхи.
      - Вы тревожили покой мирных граждан, инспектор?
      - Насколько мне известно, нет, сеньор комиссар.
      - Да, это и впрямь на вас не похоже, инспектор.
      Эстебана трясло от ярости. Эти двое полицейских явно и намеренно издевались над ним.
      - Вы забрали у него нож, Люхи?
      - Да, и уже отправил в лабораторию вместе с одеждой.
      - Тогда остается подождать результатов.
      Гомес отлично знал, что наступившая в кабинете тишина - лишь часть мизансцены и полицейские просто хотят его деморализовать, но никак не мог справиться с охватившей его тревогой. Комиссар что-то записывал в досье, а инспектор проглядывал испещренный заметками блокнот. Ни тот, ни другой, по-видимому, не обращали внимания на Эстебана.
      - Можно мне позвонить Игнасио Виллару?
      Гомес, тщетно прождав ответа, встал, но дон Альфонсо, не отрываясь от бумаг, приказал:
      - Сидите на месте Гомес, и помалкивайте.
      Эстебан замер, но не смог сдержать гневной вспышки.
      - Вы не имеете права! Слышите, сеньор комиссар? Вы не имеете права держать меня здесь!
      Мартин повернулся к Люхи.
      - Как, по-вашему, инспектор, у меня нет права задерживать сеньора Гомеса?
      - По-моему, есть, сеньор комиссар.
      - Вы меня успокоили, но, быть может, стоит узнать мнение какого-нибудь знаменитого юриста?
      - В такое время знаменитые юристы спят, сеньор комиссар.
      - Верно. Тем не менее, возможно, сеньор Гомес знаком с каким-нибудь видным законником, и тот с удовольствием встанет с постели, дабы обсудить этот щекотливый вопрос?
      - Почему вы не даете мне позвонить Игнасио Виллару?
      Дон Альфонсо снова разыграл удивление.
      - Вы знали, Люхи, что сеньор Виллар, оказывается, еще и юрист?
      - Впервые слышу, сеньор комиссар!
      - У меня складывается впечатление, что, должно быть, сеньор Гомес путает его с кем-то другим.
      - Я тоже так думаю, сеньор комиссар.
      Андалусиец, не выдержал.
      - Довольно! Хватит! - заорал он. - Прекратите надо мной измываться! Скажите лучше, в чем вы меня обвиняете!
      - Вы предъявляли сеньору Гомесу какие-нибудь обвинения, инспектор?
      - Нет, господин комиссар, и не думал.
      - Вот видите, сеньор Гомес!
      - Но тогда почему я здесь?
      - Скажем, просто отдыхаете, пока я не сочту нужным задать вам несколько вопросов.
      - О чем?
      - О смерти Хуана Миралеса.
      - А?
      Гомес отлично понимал, что, несмотря на мнимое благодушие, полицейские пристально следят за его реакцией, но весть о смерти бывшего боксера так вышибла его из колеи, что андалусиец даже не пытался скрыть полное замешательство.
      - Хуан умер?
      - Уж куда мертвее...
      - Но... каким образом?
      - От удара ножом.
      - Вы хотите сказать, его убили?
      - Тут не может быть никаких сомнений.
      - Где?
      - В его же комнате.
      - Не может быть!
      - Почему?
      - Но ведь...
      Гомес вдруг прикусил язык, понимая, что чуть не ляпнул лишнее, но дон Альфонсо почти ласково продолжил за него:
      - Потому что вы были вместе.
      - Но когда я уходил, Хуан спал!
      Чувствуя, что ловушка вот-вот захлопнется, андалусиец утратил всякую осторожность.
      - Видите ли, сеньор Гомес, самое странное - то, что, прежде чем испустить последний вздох, Миралес весьма отчетливо пробормотал следующий вопрос: "За что. Эстебан?" А вас ведь, кажется, так и зовут?
      - Да.
      - Крайне неприятно...
      - Но в конце-то концов, с какой стати мне убивать Миралеса?
      - Ну, если вы убийца, вам лучше знать... Возможно, из-за Пако Вольса?
      - Я не знал этого типа.
      - Странно... Он работал в "Ангелах и Демонах". А вы, кажется, тоже там служите?
      - Это еще ничего не значит!
      - А по-моему, да.
      - Я не убивал Хуана, сеньор комиссар, мы с ним дружили.
      - Болтливый друг опаснее врага.
      Остаток ночи превратился для дона Игнасио в сплошной кошмар. Нина так и не вернулась. Не найдя ее на вилле, каид позвонил Пуигу и приказал искать девушку по всем кабаре Барселоны, а потом до четырех часов ждал у телефона. Наконец Пуиг позвонил, но лишь для того, чтобы сообщить о неудаче. Нина де лас Ньевес исчезла. Виллар улегся спать в холодном бешенстве. Он больше не позволит этой девке издеваться над собой. Сегодняшний бунт - первый и последний. Он, Виллар, вышвырнет ее вон. Вспоминая, как Нина вышла из кабинета Хоакина, и насмешливый взгляд Гомеса, дон Игнасио корчился от стыда. Для начала он уберет Нину из программы кабаре. Пусть-ка поторгует в зале сигаретами, как дебютантка, а захочет уехать - ей устроят такое путешествие, что вовек не забудет! А кроме того, Виллар поручит Гомесу следить за Ниной и в случае чего принять меры.
      В семь часов утра телефонный звонок прервал лихорадочный сон дона Игнасио. Звонил снова Пуиг, и его дрожащий голос предвещал самые скверные новости. Сперва каид решил, что Хоакин сообщит сейчас о смерти Нины, и сердце у него болезненно сжалось, ибо, несмотря на размолвку, он все же по-своему любил эту крошку. А потому, услышав, что речь идет всего-навсего о Миралесе, каид с облегчением перевел дух.
      - Должно быть, вы совсем рехнулись, Пуиг, если посмели разбудить меня, чтобы потолковать об этой скотине!
      - Дело в том, что и он тоже мертв, патрон!
      - Мертв?
      - Хуан убит у себя в комнате. Его, как и Риберу, пырнули ножом в живот.
      - А-а-а... ну что ж, ладно... Я разберусь. Утром мы с вами наверняка увидимся... А пока попытайтесь собрать как можно больше сведений.
      Дон Игнасио медленно опустил трубку. Сон как рукой сняло. Итак, кто-то преследует его людей, а потом, очевидно, примется за него самого. Но кто этот неизвестный враг? Виллар накинул халат и заглянул в комнату Нины. Постель так и осталась неразобранной... Выругавшись сквозь зубы, дон Игнасио пошел в кабинет. Там он опустился в кресло, закурил первую за этот день сигарету и принялся размышлять. Нависшая над всей бандой угроза вернула каиду самообладание. Он как будто снова помолодел. Во-первых, надо найти замену Рибере и Миралесу. Задача несложная - уж чего-чего, а такого добра в баррио навалом. Виллар с легким нетерпением раздумывал о другом: получит ли он опять, как и после гибели бывшего матадора, записку с напоминанием о Пако Вольсе? Это вполне устроило бы Виллара - тогда он бы точно знал, что убийцу следует искать в непосредственном окружении парня, которого ему пришлось убрать с дороги. И тогда уж, черт возьми, его людям не понадобится много времени, чтобы добраться до типа, посмевшего бросить такой наглый вызов самому дону Игнасио! Подумав об этом, Виллар прикрыл глаза - он уже предвкушал удовольствие от встречи. Нет, он не станет приканчивать этого романтичного убийцу на месте, а сначала в полной мере насладится его поражением!
      Неожиданно, сам не зная по какой странной ассоциации, дон Игнасио снова подумал о Нине. А вдруг убийца из ненависти к нему решил разделаться с молодой женщиной? Но тут снова зазвонил телефон, и Виллар чуть дрожащей рукой снял трубку. Хоакин Пуиг сообщил, что Гомес сидит в отделе уголовных расследований Центрального полицейского управления как подозреваемый в убийстве Миралеса. Виллар пожал плечами и велел Пуигу предупредить мэтра Хосе Ларуби, чтобы тот сделал все возможное для скорейшего освобождения андалусийца.
      Радуясь, что его тревога за судьбу Нины пока не получила подтверждения, Виллар снова откинулся в кресле и стал размышлять о необъяснимом исчезновении девушки. Гордость не позволяла ему даже допустить мысль о появлении более молодого соперника, любовь к которому оправдывала бы любые безумства. Однако факт остается фактом: в эту ночь, когда убили Миралеса, Нина не ночевала дома. Подумав о бывшем боксере, Виллар невольно вспомнил и об отставном тореро - в ночь его гибели Нина тоже отсутствовала. Дону Игнасио потребовалось довольно много времени, чтобы сопоставить эти два факта. Но как только мысль о странном совпадении мелькнула у него в голове, каид напряженно застыл. Необычайная жизненная энергия, независимость, которую она выказывала в работе, - все доказывало, что в определенных обстоятельствах Нина вполне способна осмелиться на шаг, сама мысль о котором отпугнула бы других женщин. Но зачем бы Нине мстить за Пако? Разве что... Теперь уж Виллар сам позвонил Пуигу.
      - Скажите, Хоакин, как, по-вашему, Нина знала Пако?
      - Нина де лас Ньевес? Право же, дон Игнасио, затрудняюсь сказать... Она наверняка видела парня, как и всех служащих заведения, но вряд ли это можно назвать знакомством, верно?
      И однако в тот же миг голос директора кабаре слегка дрогнул - он вспомнил о странном поведении певицы, явившейся якобы еще раз отрепетировать песню, а на самом деле - узнать о судьбе Пако Вольса. Виллар тут же заметил неуверенность собеседника.
      - В чем дело, Пуиг? Вы, кажется, не слишком уверены в том, что говорите? Уж не пытаетесь ли вы что-то скрыть от меня? Это было бы большой глупостью с вашей стороны...
      Хоакина охватила паника.
      - Нет-нет, дон Игнасио... Просто я вспомнил одно происшествие, которому в свое время не придал никакого значения...
      И он подробно рассказал обо всем Виллару, а тот, выслушав до конца, молча повесил трубку. Некоторое время каид просидел неподвижно, пытаясь справиться с обуревавшим его бешенством. Теперь в памяти стали всплывать сцены, на которые он сначала не обратил внимания: обморок Нины, когда инспектор заговорил о зловещей посылке, ее упорное стремление выяснить подробности смерти Пако, внезапное отвращение к Миралесу... От напряжения на висках у Виллара вздулись жилы. Если Нина и в самом деле совершила эти два убийства, придется признать, что у нее были очень серьезные основания. А какие же, если не любовь? Виллар припомнил красивое лицо Пако. Была ли Нина его любовницей? Неужто она посмела обмануть, оскорбить того, перед кем дрожит весь "баррио чино"? Жестокая гримаса исказила лицо дона Игнасио. Бедняжка Нина... Она и не подозревает, что ее ждет, если хозяин когда-нибудь найдет доказательство измены...
      Принимая от нее деньги за свечу, дон Хасинто испытывал необычное волнение. Ризничему давно хотелось сказать этой женщине, как он горд за свою церковь, видя такое страстное почитание Нуэстра Сеньора де лос Рейес. С робостью юного влюбленного, осмелившегося на первое признание, старик пробормотал:
      - Сеньорита, я уверен, что Матерь исполнит ваше желание, и сам помолюсь за вас...
      Она с удивлением посмотрела на бесхитростное лицо старого служителя. Сквозившая в глазах дона Хасинто нежность делала его удивительно симпатичным. Она шепотом поблагодарила старика и пошла на свое обычное место, не забыв предварительно поставить свечу у ног статуи Богоматери. Однако, прежде чем погрузиться в молитву, она с жалостью улыбнулась - бедный дон Хасинто... как бы он был потрясен, узнав, что прихожанка явилась благодарить Святую Деаву за позволение совершить убийство и молить о помощи в осуществлении еще нескольких...
      Виллар уже собирался ехать в город, как вдруг возле виллы затормозило такси. В окно дон Игнасио видел, как Нина расплачивается с шофером и идет через парк к дому. Не желая, чтобы молодая девушка вообразила, будто он поджидает ее возвращения, каид отступил в глубь комнаты. Не стоит доставлять ей такое удовольствие! Однако он нарочно встал напротив двери, и, войдя, Нина на мгновение замерла от неожиданности.
      - Здравствуй, Игнасио! Хорошо спал?
      Он лишь молча сверлил ее взглядом. Только сжатые кулаки свидетельствовали о жестокой внутренней борьбе.
      - Иди за мной! - наконец хрипло бросил Виллар.
      Потом, не ожидая ответа, дон Игнасио повел Нину в кабинет и запер дверь на ключ.
      - Откуда ты? - сухо спросил он, прежде чем молодая женщина успела сесть.
      - Из "Колона". Я там ночевала.
      Виллар немедленно позвонил в отель. Там ему подтвердили, что Нина приехала одна в два или три часа ночи и примерно полчаса назад покинула гостиницу. Дон Игнасио немного смягчился.
      - Почему ты не приехала сюда?
      - Не хотелось тебя видеть!
      - Послушай, Нина, ты должна раз и навсегда запомнить: я не привык, чтобы со мной обращались, как с каким-нибудь жиголо с набережной!
      - Тогда для начала сам прекрати вести себя со мной, как с девкой из баррио!
      - Этой ночью ты разговаривала со мной совершенно недопустимым тоном, да еще при моих служащих!
      - Тебе тоже не следовало унижать меня при своих бандитах!
      Виллар с нескрываемым восхищением посмотрел на молодую женщину: что есть - то есть, храбрая крошка и умеет за себя постоять!
      - Нина... ты знала Пако Вольса?
      - Не особенно хорошо...
      - Ты уверена?
      Виллар впился взглядом в ее лицо, ища малейших признаков страха или неуверенности.
      - Разумеется... А почему ты спрашиваешь?
      - Мне кажется странноватым, что, узнав о смерти Пако, ты упала в обморок.
      - Я актриса, Игнасио... Не знаю, понимаешь ли ты, что это такое... Во всяком случае, я никак не могу привыкнуть к вашим дикарским нравам. Дома меня воспитывали в уважении к жизни ближнего... И, когда я слышу, как эти мерзавцы кичатся совершенными преступлениями, меня тошнит!
      - Так ты, значит, и меня считаешь, как ты говоришь, мерзавцем?
      - Да.
      Виллар едва не поддался искушению избить Нину, дабы внушить ей должное почтение, но он хотел сначала узнать всю правду.
      - Очевидно, ты забыла, что я для тебя сделал? И что ты всем обязана мне?
      - У меня настолько хорошая память, что лишь воспоминание обо всех моих долгах тебе помешало уехать.
      - Ты никуда не уедешь, Нина!
      Молодая женщина немедленно встала на дыбы.
      - Я сделаю это, когда сочту нужным!
      - Нет, когда этого захочу я!
      И Нине вдруг снова стало страшно...
      Результаты лабораторных исследований не выявили на одежде и на ноже Гомеса никаких следов крови, а потому комиссару Мартину волей-неволей пришлось по требованию мэтра Ларуби отпустить андалусийца на свободу.
      Как только Гомес покинул кабинет, дон Альфонсо подвел итог:
      - Теперь уже не осталось никаких сомнений, Мигель: кто-то решил уничтожить банду дона Игнасио. Однако, как бы я сам ни относился к такой перспективе, мы не можем этого допустить. Согласен, Мигель?
      - Естественно... Но с чего начать поиски?
      - Надо покопаться в прошлом Пако Вольса, Мигель. Эта серия убийств, последовавших за его собственным, на мой взгляд, ясно указывает, что именно оно и стало первопричиной.
      - Парень ни разу не упоминал о своих друзьях...
      - Подождем, не получит ли Виллар еще одного письма с напоминанием о Пако Вольсе. Если да, то из этого нам и следует исходить, ибо другой путеводной ниточки все равно нет.
      Только с вечерней почтой дон Игнасио снова обнаружил записку, сколотую со статьей о преступлении на калле Буль. Как и в прошлый раз, отправитель ограничился одной-единственной фразой, напечатанной на машинке: "Se recuerda de Paco?"
      ГЛАВА VIII
      Дон Альфонсо Мартин подождал, пока Мигель Люхи уйдет подальше, и, выскользнув из подъезда, где до сих пор прятался, перешел улицу, а потом на глазах у возмущенной Розы Ламос, старой девы, целыми днями наблюдавшей, что происходит у соседей, на калле Росельон, - других развлечений у беспомощной калеки просто не было. Но донья Конча выказала гораздо меньшее удивление, когда, открыв дверь, узнала в столь раннем госте комиссара. Сеньора Люхи порадовалась, что привела себя в порядок раньше обычного, а накануне хорошенько убрала в доме.
      - Дон Альфонсо!.. А Мигель только что ушел...
      - Знаю, донья Конча, знаю, - я видел, как он уходил.
      Это заявление так поразило сеньору Люхи, что, забыв о правилах вежливости, она не пригласила Мартина войти, но тот, улыбаясь, сам напомнил ей о правилах хорошего тона:
      - Надеюсь, помятуя о моем возрасте и положении, вы все же позволите мне переступить порог?
      - О, дон Альфонсо... тысяча извинений... Прошу вас...
      Она посторонилась и, впустив гостя, проводила его в гостиную, куда входили лишь по особо торжественным случаям или принимали очень близких друзей.