Короткое время бородатых

      - Вот об этом, - обрадовался Григорий, - об этом я и думаю! Ну, согласимся мы, хорошо. И получается, что мы, сто человек, сто здоровых ребят, вроде бы ничто, нуль без этих подонков. Завтра такой же Китыч, но в другом месте снова возьмет нас за горло. А мы опять лапки кверху. Ну, ладно, сейчас мы вроде мальчиков, студенты. Какой, мол, спрос? Но, ребята, это ведь первое в нашей жизни самостоятельное дело. Без чужого ума, без подсказки. Спасуем мы сейчас. А не войдет ли это в кровь? И не будем ли мы всю жизнь потом под Китычами да Прокоповыми ходить? Ходить, вздыхать да в тряпочку плакаться: вот, мол, жизнь какая неправильная. Китычи вокруг обложили. А мы, получается, сами этих Китычей растим. Сами их кормим. Расти, мол, и цвети! Дави нас, пожалуйста, только малую часть на харчи и нам подбрасывай. Ох, как мне хочется прижать этих гадов! Придавить их так, чтобы неповадно было.
      В сознании Андрея не могло уложиться, как эти люди: Прокопов, Китыч... на вид неплохие... особенно Китыч, - могли так откровенно требовать и брать чужое. Воровать.
      - Воровать... - сказал он вслух. - Это же обыкновенное воровство, ребята. Мы себе воров обычно представляем... бегающие глаза и прочее. А они славные на вид люди. С улыбочкой лезут в карман. И мы им, пожалуйста, нате. Да дело еще хуже! - загорячился Андрей. - Вот мы знаем, так, выходит, сами свое отдаем. А остальные? Те ничего не знают. Мы видим, как у них тащат, и молчим.
      - Ну, это, - остановил его рукой Володя, - это уже фантастика. Давайте здраво рассуждать. Мы в прошлом году упирались от и до. Восемьсот получили на руки. В этом году, скажи, Гриша, работаем ничуть не больше. А получим полторы. Где тут воровство?
      - Хватит... - сказал ему Славик. - Дурачка не строй. Деньги из воздуха, что ли? У государства крадут. Андрей правильно говорит, на наших глазах, с нашей помощью. А чтобы мы молчали, и нам подбрасывают. Не так?
      - Хорошо. Все правильно, - согласился Володя. - Вы правы. Сейчас идем... Куда идем? Едем в район, к прокурору, в милицию. Заявляем. Что получится? А?
      Ребята молчали.
      - А выйдет вот что, - продолжил Володя. - Начнутся разбирательства. Доказать, факты представить мы не сможем. Они же не дураки, на бумажке все это не писали, а потихоньку, с глазу на глаз. Так? Так что прижать их мы не прижмем, вывернутся. Но... - значительно поднял он палец, - мы уж точно прогорим. Работу остановят. Факт. Комиссии понаедут, не до нас будет. Никому не будем нужны. И выйдет, что весь отряд зря два месяца здесь гробился. За харчи только и рассчитаемся. Ни копья не получим.
      - Копья, копья... Понял, куда ты гнешь, - перебил его Славик. - Все копейки считаешь. Одно на уме...
      - А у тебя, - недобро повернулся к нему Володя. - У тебе что на уме, детка голубоглазая? Это не ты сейчас говорил: гитарка, "маг", море... Ты зачем сюда приехал? Тебя бы сюда трактором не затянули, если бы не пообещали кучу денег. Не так? Ты вспомни, вспомни, как по институту мотался: ребята, а как в Казахстане, - передразнил Володя, - по сколько взяли... А в Бурятии?.. Так что не строй здесь, - постучал Володя по столу, - бессребренника. Не строй! Хотя тебе это можно. Тебя папа с мамой кормят. А мне еще сестре надо помогать. Она на одной "стипухе" не проживет и калымить, вагоны грузить, не может. И мать от своих семидесяти ей не оторвет. А у Пети Талилецкого жена и ребенок... А сколько еще таких... Не знаешь? Так сиди и не вякай!
      - Володя... Ну, ладно, Володя, - успокаивал его Григорий. - Не надо так.
      - Именно так надо, правде в глаза... Но подожди, вы же меня не дослушали. О государстве. Построено будет меньше, хорошо, если дома сдадим. Школа останется без мастерской и спортзала. Техника будет зимовать под снегом. Поселок останется без бани, пожарного депо. В столовой ледника не будет. Это на пользу государству или нет? А? Я предлагаю сделать так. Работать по-прежнему, вроде мы согласны. Так держать до конца. А? Потом, стукнул кулаком Володя, - после окончательного расчета, мы берем эти три тысячи, едем в прокуратуру или куда там еще, не знаю. Все рассказываем. Спокойно, слушайте дальше. Пусть придут и проверят. Наряды. Чтобы не сказали, будто мы на этом деле нажились. Пусть проверят объекты, сделанное. Если где-то туфта, липа - делайте перерасчет. Лишние деньги мы вернем. Но их будет немного, я вам точно говорю. Мы не сачкуем, и объекты у нас сейчас хорошие. Вот как, я считаю, надо сделать. Лучше, хоть полысей, ничего не придумаешь.
      После долгого молчания Григорий сказал:
      - Ладно, пошли, ребята.
      - Что? - спросил Володя. - Чапай всех выслушал, а принимать решение будет сам?
      - Нет, если уж я вам сказал, то без вас, конечно, ничего делать не буду. Я еще подумаю... Есть одна мыслишка.
      Залязгал дверной засов. Кто-то пытался открыть дверь.
      - Кто там? - крикнул Володя.
      - Это вы, ребята?! - донесся Зоин голос.
      - Мы, мы! Идем! - ответил Григорий. - Пошли. Только еще раз прошу: не бол-та-нуть. А то такой базар начнется.
      - Ему вон скажи, - кивнул Володя на притихшего Славика. - А то он расскажет по секрету одному лишь оркестру.
      - Чего ты ко мне пристал? - заерепенился Славик. - Чего!?
      - Хватит, пошли.
      Зоя стояла за дверями.
      - Чего вы здесь делаете?
      - А тебя чего принесло?
      - Я иду, вижу в клубе свет горит. Думаю, забыли потушить. Вот и зашла.
      - А ведь в самом деле забыли, - засмеялся Григорий.
      Все уже были в дверях, а лампочка на сцене горела. Славик побежал ее тушить.
      Уже в лагере, возле своего вагончика, Зоя нерешительно спросила:
      - Вы не возражаете, если Иван завтра с нами пойдет? А то воскресенье... Что же он будет сидеть?!
      - Зачем сидеть, - сказал Володя. - Он будет водку пить. А потом тебя побьет.
      - Ну, если так... - поникла Зоя. - Тогда я... - решительно сказала она.
      - Не шуми, - перебил ее Володя. - Хоть черта рогатого с собой бери, хоть весь поселок. Делаешь из мухи слона. Правда, мы люди свои... Ты не обижайся, что я напрямую. Ты знаешь мое и вообще наше к тебе отношение. И вот мы не поймем... - замялся Володя, - посиделки эти твои...
      Зоя помогла Володе:
      - Ну, нравлюсь я ему. Это что, плохо? Я его гнать от себя должна, да? Уж раз простили, значит, нечего на него коситься...
      - Да кто косится?!
      - Пошли спать, пошли. Но учтите, за ноги таскать утром никого не будем. Встанем и уйдем.
      - Ладно. Лишь бы погода была...
      16
      Оставив позади поселок и бревенчатый вертолетный пятачок-настил, одиноко лежащий среди просторной буреломной плешины, ребята вышли на просеку, поражавшую неестественной, в соседстве с этим диким местом, прямизной.
      А через полчаса, остановившись, они почувствовали, что плотная стена тайги начисто отрезала их от людского мира, и даже просека - не спасение: так ничтожна и жалка она.
      Поселок, оставленный ими совсем недавно, молчал, бессильный врезаться своим слабым голосом в эту плотную, веками настоянную тишь. Здесь жил только голос хозяина, голос тайги, но он был негромок; ровный шум вершин, редкое поскрипывание стволов да кое-когда воронье прокричит раз-другой - и снова тишина.
      - Шутки шутками, станичники, - сказал, поднимая голову и прислушиваясь, Григорий, - но, думаю, отходить от профиля далеко не стоит.
      - До смерти перепугался, а еще казак!
      - Не... ты не смейся, - отозвался Иван. - Запросто загнешься, как фраер, - и, оглянувшись на Зою, проговорил смутясь: - Заблудишься, значит, и... и концы.
      - Чует мой нос, что грибами припахивает, - остановился Володя. Отчаянные, за мной! - и свернул с просеки.
      - Я - исключительно отчаянный! - провозгласил Андрей и шагнул с тропы вслед за Володей.
      - А отчаяннее меня вообще людей не было! - присоединился к ним Славик.
      - Люди! - обернулся Григорий и воздел руки к небу: - Не поддавайтесь минутным соблазнам, и я приведу вас к ягодам.
      На девушек эти слова подействовали. Иван оглянулся на Зою и остался на просеке, а "отчаянные" и ухом не повели.
      Андрей быстро прошел с полсотни метров и остановился, пропуская вперед Славика, дождался, пока затихнут его шаги, и лишь тогда поднял голову.
      Тонкие, болезненные деревья - хлысты с пучками зелени на макушках наперегонки тянулись к небу. Пахло прелью, и зеленые нити висели на сухих понизу ветках елей. Мшистая земля легко пружинила и делала шаги неслышными. Поперек пути ложились трухлявые стволы упавших деревьев. Мох, мох и мох. На земле светлый, на елях зеленоватый, на лиственницах черный. И сухие ветки по стволам. Только молодняк да редкий кустарник скрашивают картину, а то бы и вовсе тоска была. И никакого запаха грибов в помине нет. Андрей бывал в чистых грибных лесах, там и вправду пахло, может, не грибами, но чем-то свежим: то ли мокрым листом, то ли корьем березовым, а здесь гниль, и только. И задыхающиеся в этой духоте деревья наперегонки тянутся ввысь, стремясь раньше других добраться до свежего воздуха, до чистого неба.
      - Славик! Воло-одь! - крикнул Андрей. - Что вы делаете?!
      - И-ищем!
      - Я ухожу-у!
      И, не слушая, что крикнут в ответ, повернулся и быстро пошел к просеке напрямик, не выбирая дороги, цепляя на себя жирные лохмотья старой паутины. Только на "профиле" он остановился, обмахнул потное лицо и пошел вперед, догоняя своих.
      - Добыча-то где? - спросила, усмехаясь, Наташа, когда он поравнялся с ней, а повернувшись, всплеснула руками: - Глядите, люди добрые! Кто его в паутине-то извалял? По грибы он ходил... - и бросилась отряхивать Андрея.
      - Кто сойдет с прямого пути, - сурово указал перстом вдоль просеки Григорий, - с пути, по которому веду я, тот неизбежно попадет в паутину...
      - Ревизионизма, абстракционизма, неоколониализма... - помог ему Андрей и, заметив трусившую им навстречу собаку, приседая, крикнул:
      - Волк!
      Зоя в нерешительности остановилась, а Григорий бросил небрежно:
      - Я с вами.
      Из-за кустов вышел мужчина с ружьем и мешком за плечами:
      - По ягоду собрались?
      - Просто так, прогуляться.
      - Без дела что ноги бить, - махнул рукой мужчина и, присев на пень, поставил на землю мешок, закурил, - иль вы студенты?
      - Они самые. Мы не знаем, где ягода и какая.
      - Чего же ее знать? Во, гляди, первое дело гонобобель, - открыл он мешок, показывая полное ведро крупной сизой ягоды. - Подходит?
      - Ой-ей-ей сколько! - присела возле ведра Зоя. - Можно я попробую?
      - Бери, чего ж... Глазами вкуса не учуешь.
      - Здорово, - пробормотал Григорий. - Где здесь такая?
      - По "профилю" до железных бочек. И сани там же сломанные лежат. От саней налево до болота. И бери хоть горстью.
      - А сколько ходу туда?
      - Ну, час, может, поболе... Как пойдете.
      - Впере-е-д! - крикнул Григорий. - К ягодному эльдорадо! - голос его зазвенел металлом. - Эй, вы, сборщики паутины! - увидел он вышедших из тайги Славика и Володю. - За мной к железным бочкам и сломанным саням! Бы-ыстро!
      Подстегиваемые еще не остывшим на языке вкусом ягод, они дошли до места скоро, наверное, и часу в пути не были.
      Карликовые, словно скрюченные жестокой болезнью сосны указали им болото. А ягода была везде. И замолкли разговоры, разве что, расщедрившись, кто-то крикнет: "Сюда давай! По кулаку, ей-богу". И снова шуршание, сладкое откровенное причмокивание и чавканье болотной жижицы под ногами. Но на нее ноль внимания. Ведь такая голубика не всякий день бывает, да кое-где брусника попадается, и клюкву по кочкам будто кто нечаянно рассыпал, так не видны ее тонкие стебельки-паутинки. Объедение!
      Потому и на тучи, понемногу затянувшие небо, и на дождь, что пошел вначале впритруску, нехотя, редкими бисерными каплями, внимания не обратили, а уж о комарах и говорить нечего - только по лицу и рукам кровь растирали, вперемешку с ягодным соком.
      И лишь когда прилипла одежда к спине, охлаждая без меры разгулявшихся сластен, опомнились, разогнулись, охая, - и тут же попадали от хохота на мокрую землю, кто где стоял: уж очень уморительно ягодами да комарьем были разукрашены лица.
      Дождь между тем разошелся, крепко стучал по облепленным мокрой одеждой спинам.
      - Переждать бы где, - неуверенно проговорил Славик.
      - Не прячьтесь от дождя.
      - Что вам рубашка дороже свежести земной?
      - В рубашке вас схоронят, належитесь, - прочитал Андрей с пафосом.
      - Лучше позже, чем раньше, - остудил его Володя.
      - Пошли, грибники-ягодники, - вздохнул Григорий.
      Скользкая, раскисшая дорога оказалась длинной. По намокшим брюкам за голенища лилась вода. Андрей вылил ее раз, другой, а потом плюнул и шел, с тоской прислушиваясь к пофыркивающим сапогам.
      Ходьба не согревала. Майка и трусы холодно липли к телу, сковывали шаг.
      - Бего-о-ом! - командовал Григорий.
      Бежали, пока хватало сил у девушек, согревались, но через минуту дождь остужал разгоряченные тела и звонко барабанил по спинам, а с шляпы текло за шиворот ручьем.
      Просека казалась узкой, а небо низким: влезь на дерево - и рукой достанешь. И словно размыл дождь землю, обнажив раньше невидимую сеть скользких корневищ, пытаясь сдержать и без того медленный ход людей.
      К поселку подошли молча, а когда застучали сапогами по деревянному тротуару, Славик завел истошно:
      Ну и что ж такого, если дождь!
      Все равно ведь ты ко мне придешь!
      Его поддержали так отчаянно громко, что, казалось, сразу светлее стало вокруг. И тучи стали пожиже, и дождь пореже, и на душе теплее.
      Окно двухэтажного дома, стоящего неподалеку от конторы, вдруг распахнулось, из него высунулся Лихарь.
      - Сюда, ор-рлы! - басовито рыкнул он. - Самоварище бурлит, вас дожидаясь!
      Шедший первым Андрей приостановился, нерешительно оглянулся на ребят.
      - Пошли, раз зовут, - сказал Славик и решительно шагнул к дверям подъезда.
      Андрей долго оскребывал сапоги, и они с Наташей последними вошли в распахнутую дверь тесной прихожей, где суматошился Лихарь.
      - Давай-давай, давай! - покрикивал он. - Девушки вон в ту комнату! Вас ждут два роскошных халата. Правда, жена моя, верите ли, другой весовой категории. Ну, ничего, завернетесь. Главное - сухо.
      Через несколько минут Андрей, облаченный в длиннющие шаровары и легкую меховую куртку, пришел на кухню, где Лихарь с Иваном развешивали и раскладывали возле горячей печки мокрую одежду, а Григорий руки грел у зева печи.
      - К самовару! - скомандовал Лихарь.
      За столом поначалу скромничали, даже Славик тощенький какой-то бутербродик соорудил и жевал его осторожно.
      - Ну и молодежь пошла, - тяжело вздохнул Лихарь. - Поесть как следует и то не умеет. Вот, помню, тридцать лет назад... были люди!
      - Хлопцы! - оживился Славик. - Наше поколение хают. Этого я допустить не могу, - и решительно пододвинул к себе тарелку с мясом.
      Андрей ел, прихлебывал горячий чай, чувствовал, как согревается иззябшее нутро.
      - Ну и как, ребятишки, - посмеивался Лихарь, - нюхнули тайги? Вы ведь первый раз вылезли?
      - Первый.
      - А ты, Наталья?
      - Да и я...
      - Вот история! И верите ли, у меня также, - удивлялся Лихарь. - Всю жизнь по Сибири мотаюсь. Норильск, Игарка, Дудинка... Потом здесь, Салехард, Ураи... А спроси меня, где что видел, - хлопнул он себя по колену. - Отвечу: Прибалтика, Крым, Кавказ. И Рязань, жена у меня оттуда. А здесь, кроме контор прокуренных, объектов да вот этих четырех стен, - повел он руками вокруг, - ничегошеньки. Прямо вспомнишь и обидно. Вы это мотайте на ус. Кончите работать, тайгу посмотрите, наши новые поселки. В Тюмень поезжайте. Интересный городок... Вы ешьте, ешьте. А то я проповедую... Вы у Васьки-кота учитесь. Вам сейчас силушку копить надо. Рабо-оты-ы... Теперь-то довольные?
      - Довольные, - невесело ответил Григорий.
      - Что, комиссар, кручинишься? - придвигая к Григорию тарелки и баночки, спросил Лихарь. - Ешь, а то будешь таким чудищем, как я.
      - Антон Антонович, - спросила Зоя. - А почему раньше ничего не давали, а тепе-ерь...
      - Что ж, недоумение вполне резонное, - посерьезнел Лихарь. - Я вам за других не могу говорить. А про себя рассуждаю примерно так. Конечно, знали, что отряд приедет. Бумажку подписывали, но особой веры во всю эту историю не было. Может, и отряд бы вообще не взяли, да побоялись, что в тресте потом шпынять будут: не нужны, мол, люди, значит, на эту тему и разговоров больше не ведите. Та-ак. Вы помните, я с вами в первый день говорил?
      - Помним.
      - Я ведь и еще многих прощупывал. И почти все: ни бе ни ме ни кукареку. Я даже боялся, когда вы дома начали делать, склад. А уж увидел ваши темпы, перепугался. Думаю, наворочают ребята. Потом будем охать да переделывать. Но, выходит, ошиблись. Я и с Прокоповым недавно разговаривал. Люди вы старательные, совестливые. Работаете хорошо. И специалисты у вас есть крепкие. Так что... бывает и на старуху проруха...
      Зоя поднялась из-за стола, сказала:
      - Спасибо, Антон Антонович, за еду и за добрые слова. Можно, я что-нибудь поставлю? - показала она на радиолу.
      - Конечно, конечно! Давай музыку! - воскликнул Лихарь. - Но чайку еще выпей. Я сейчас свеженького заварю. А вы потанцуйте...
      - Давайте я заварю, - сказала Наташа.
      - А-а, она сибирячка, - уважительно объяснил Лихарь. - Она может. Давай-давай.
      С музыкой в комнате стало уютней. Зоя напевала, а потом Андрея подняла. Они танцевать начали.
      - А мы с тобой, комиссар, - предложил Лихарь, - пойдем подымим. Ты же из них один курящий. Не будем вонь разводить. На кухню пойдем, на кухню.
      Они устроились у печки. И Лихарь спросил осторожно:
      - Ты не болеешь, а? Что-то ты скушный, парень? Похудел. Да еще борода.
      У Григория борода росла небольшая, лишь подбородок закрывала. Но жесткая, черная.
      - Ты не гуран, случайно? Не сибиряк?
      - Не-ет. Казак донской. Калмыки, наверное, в породе были. - Григорий встал и закрыл дверь кухни. - Антон Антонович, вы сейчас вот объясняли. Вроде все логично, похоже на правду. Но вы уверены, что Прокопов так же рассуждал?
      - Может, не точно так. Но, по-моему, ход мыслей был такой.
      - Это по-вашему...
      - А по-твоему как же?
      - По-моему, совсем другое здесь, - вздохнул Григорий, закуривая новую сигарету.
      - Стой, стой, парень, - строго сказал Лихарь. - Ты что-то темнишь. Ты уж или говори, или загадки мне не загадывай. Понял? А то ведь я человек старый, буду лежать потом ночью да голову ломать.
      - Хорошо. Разговор, так сказать, комиссара с комиссаром. Простите за высокие слова.
      - Почему высокие, нормальные. Хоть я и не имею такого звания, но по сути, по делу-то, он самый. Да не чади ты так, паровозная труба, спокойней.
      - Вы Прокопова и Валерия Никитича хорошо знаете?
      - Валерия Никитича не очень. Он у нас второй год. Но неплохой парень. Хватка есть. В четвертом прорабстве он до этого работал мастером. Тоже неплохо отзывались. Немного гонористый, как все вы, молодые. Но не жалуемся.
      - А Прокопов?
      - Ну, Прокопов... - потеплело лицо Лихаря. - Прокопова я знаю. Он к нам парнишечкой пришел. Мы с ним почти двадцать лет работаем...
      - Ну и...
      - Чего, ну и... Да-а... - вздохнул Лихарь. - Прокопов, Прокопов... Не хватает ему по нашему времени верткости. Той верткости, которая, откровенно говоря, и не нужна человеку. Может, я его за это еще больше уважаю. Это, парень, человек. Наш человек. Таких руководителей каждый день не встретишь. Ты вот будущий инженер. Приглядывайся, смотри. Хорошо, если хоть похожим будешь.
      - Не хотелось бы, - ответил Григорий.
      - Постой, постой... Ты... Ты... Вы не поладили, что-то случилось?
      - Пока поладили, - усмехнулся Григорий. - Как разлаживаться будем, не знаю. Вот что, Антон Антонович, вы здесь таких слов наговорили... А если я вам скажу, что ваш замечательный Прокопов - вымогатель и взяточник, что вы мне ответите?
      Лихарь поднялся, распрямил свое длинное тело и сказал, глядя в окно:
      - Вот что, уважаемый, в таких случаях обычно указывают на дверь. Но поскольку ты еще молодой, а я уже старый, то воздержусь. Но скажу, что тебя, - ткнул он пальцем в Григория, - тебя я совершенно не знаю. Видел несколько раз, разговаривал, и все. И кто ты, что ты - для меня темный лес. И поганить Прокопова я тебе не позволю. И еще скажу... Мне все слова твои тьфу, - сплюнул он с высоты своего роста. - Я им не поверю. И мой тебе совет... молодой ты еще... Держи язык за зубами, держи язык за зубами до тех пор, пока... Не хочу я с тобой говорить, все, - прошептал Лихарь, распахивая окно. - Все. Уйди.
      - Вам плохо? - вскочил Григорий.
      - Да. Мне плохо, - хрипло ответил Лихарь. - Хорошо ли тебе?..
      - Ребята! - позвал Григорий. - Сюда...
      Но Лихарь поднялся и проговорив: "Держи язык за зубами, понял?", медленно пошел в комнату.
      Переполох был коротким. Собрались быстро и ушли, оставив у Антона Антоновича Наташу и Зою.
      - Ты ему не болтнул чего-нибудь? - допытывался Володя. - Он аж зеленый какой-то...
      - Ничего я ему не говорил, - ответил Григорий. - Сердце у него. Сидел, сидел и вдруг...
      Домой шли по дождю. И спать легли, слушали шум дождя. Такой монотонный, такой нескончаемый, такой равнодушный ко всему, что творится вокруг.
      17
      Прокопов появился в конторе лишь в одиннадцатом часу. В коридоре было непривычно пусто и тихо, лишь из бухгалтерии доносился треск арифмометра. Отворив дверь приемной, Прокопов охнул.
      На полу, возле стола Клавдии, высилась гора папок, конторских книг и прочих бумаг. А Леночка, выдвинув ящики стола, рылась в них, вынимая и складывая на пол новые и новые богатства.
      - Ты что наделала?! - ужаснулся Прокопов. - Кто тебе разрешил сюда лазить?! Что ты натворила?
      - Не кричи, папа, - спокойно ответила Леночка. - Ты же сам ругаешься, что я ручку твою потеряла, трехцветную. Вот я ее ищу. Я же здесь рисовала.
      - Давай быстрей все на место... Пока мама не пришла. А то она тебе такие поиски задаст!
      Прокопов присел на корточки и начал складывать все вынутое на прежнее место, в ящики стола.
      - Ишь какая своевольница. Это тебе не дома, не игрушки твои. Все попереворочала. Вот...
      Прокопов вдруг умолк. Он глядел на сшивку, лежащую перед ним на полу, и не мог ничего понять. Взял в руки, перечитал еще раз титул, пролистал страницы.
      - Леночка? - спросил он растерянно. - Дочка? Откуда ты это взяла? Может, почту уже привозили?
      - Нет, не привозили, - ответила Леночка. - Ты письмо ждешь от бабушки?
      - Письмо, конечно, письмо. - растерянно проговорил Прокопов.
      - Так откуда же ты это взяла?! - гневно потряс он сшивкой. - Откуда?!
      Леночка испуганно молчала.
      Опомнившись, Прокопов начал перебирать лежащие на полу бумаги. Он еще одну сшивку отложил, и еще одну... Потом притянул к себе дочку, прижался к ее груди.
      - Ты заболел, папа? - тихо спросила Леночка, поглаживая его.
      - Заболел, доченька. Ну, ничего, - осторожно отстранив Леночку, он отнес в кабинет отобранные сшивки и, вернувшись, сказал:
      - Давай все же уберем, доченька, все на место.
      - Чтобы мама не ругалась?
      - Чтобы мама не ругалась.
      Когда дело было сделано, Прокопов взял лист бумаги, написал на нем: "Васильевна! Придержи мое чадо часок-другой. У меня дела, а она мне голову заморочила". И сказал дочери:
      - Пойди на склад и отдай тете Варе эту записку.
      - Отдам, - пообещала Леночка и выбежала из комнаты.
      А Прокопов так и остался сидеть в приемной. И сидел до тех пор, пока жена не пришла.
      - Прокопыч, - заговорила Клавдия с порога, - я все же решила взять костюм, про который говорила. Он, правда, дороговат, но зато - вещь. Я сейчас примеряла, Настя говорит, бери и не думай, прямо на тебя сшито.
      Прокопов покивал головой, соглашаясь, встал и спросил:
      - Так где же проекты? Где проекты все-таки, милая моя жена, помощник и опора.
      - Какие проекты? - испуганно залепетала Клавдия. - Проекты... Какие тебе проекты нужны?.. О чем ты говоришь, не пойму... - взгляд ее перебегал от Прокопова к столу, снова к Прокопову и опять к столу.
      Подойдя к жене, Прокопов обхватил ладонями ее плечи и легонько потряс. В его больших руках Клавдия стала маленькой, щуплой. Казалось, нажми Прокопов чуть сильнее, и хрупнут Клавдины косточки.
      - Я тебя сколько раз просил: научись врать... Научись врать... - тихо и горестно говорил Прокопов. - Научись так врать, чтобы я тебе хоть немного мог верить. Так нет же... - оттолкнул он ее. - У тебя все на лбу написано.
      Клавдия заплакала.
      - Пошли, - жестко приказал Прокопов, открывая свой кабинет. - Пошли, здесь будем слезы лить.
      Пропустив Клавдию, он запер дверь на ключ.
      Они пробыли в кабинете не очень долго и вышли вместе.
      - Леночку забери, - сказал Прокопов. - Она у Васильевны. Забери и сиди. Жди меня.
      Клавдия уже ступила на порог, когда Прокопов ее остановил:
      - Подожди. А почему ты в пятницу их не положила? С почтой. Ведь без толку было держать!
      - Я хотела... хотела. А потом товары привезли в магазин. Настя прибежала. И я забыла.
      - Това-ары... Магази-ин, - презрительно процедил сквозь зубы Прокопов. - Иди!
      И сам пошел было к себе в кабинет. Дверь отворил, поглядел на стопку сшивок с проектами, что на его столе лежали, и повернул назад. Уселся за стол Клавдии, бездумно ударил пальцем по клавише машинки. Потом еще раз.
      И начал по клавишам стучать. Одним пальцем. Машинка щелкала сухо, отрывисто. Буквы ползли по белому листу бумаги.
      За этим занятием и застал его Лихарь.
      - Специальность новую приобретаешь?
      - Приобретаю...
      - Заболела, что ли, Клавдия?
      - Заболела.
      - Хоть девку эту позови, студентку. Все что-то соображает.
      - Студентке не сообразить, - медленно проговорил Прокопов и, поискав глазами, нашел клавишу с точкой. Сильно ударил по ней. Пробил тонкую бумагу.
      - Чего дурью мучаешься? - пожалел его Лихарь. - Скажи Ольге, она сделает. Ишь какой... стеснительный стал.
      Он подошел к столу, поглядел на лист, что в машинке был заложен, потом на Прокопова.
      - Что? - взглянул на него Прокопов. - Не понимаешь? Забывать стал грамоту? Садись, я тебе все прочитаю. Садись, послушай, до чего Прокопов дожил.
      Лихарь, взяв от стены стул, уселся рядом, слушал молча, угрюмо, гладил шрам на беспалой руке.
      - Вот и все, - закончил Прокопов, вынул из машинки лист, смял его, бросил в угол.
      - Видно, не все, парень, - с горечью сказал Лихарь. - Думается мне, что не все.
      - Что не все? - поморщился Прокопов. - Все как на духу.
      - Это на твоем духу все. Ну, раз день такой, давай уж до конца.
      Он поднялся, открыл дверь, крикнул:
      - Оля! Оля! У тебя ноги быстрые, сбегай к студентам. Там комиссар есть, Григорий. Пусть сюда идет. Скажи, Лихарь звал. Быстренько!
      - Ты чего? - недовольно спросил Прокопов. - Какие еще комиссары... Сам не можешь сказать?
      - А я, парень, сам тоже ничего не знаю. А лишь догадываюсь. Так что давай ждать.
      18
      Приказом начальника участка Валерий Никитич был отстранен от должности прораба. Антон Антонович Лихарь назначен врио. В тот же день он снял бригаду Володи со школьной мастерской и перевел на спортзал, который нужно было строить рядом. Бригада начала бузить: кому охота снова в земле ковыряться. Но Лихарь быстро успокоил:
      - Мастерская будет рубленая, - сказал он. - У вас опыта нуль. А Калинин склад рубленый сложил. И вообще, у вас коммуна или вы на артели шабашников разбились?
      На том разговор и закончился.
      На площадке спортзала в первый же час, только-только тронув лопатой землю, ребята наткнулись на вечную мерзлоту.
      Сколько было дурацкой радости! Все побросали лопаты и ощупывали, обнюхивали, пробовали на язык, прикладывали к щеке комочки стылой земли, дивились светлой полосе ледяной жилы, проступившей в том месте, где Петя-большой начал копать угловую яму. А первооткрыватель жилы стоял гордый, словно была она не из льда, а из чистого золота.
      Только бригадир не разделял общего восторга. Он прошелся по всей длине чуть намеченной канавы, выругался вполголоса, поверив, что это не обман, и сел возле ликовавших парней, скучно опершись рукой на ладонь.
      А через полчаса заскучала и вся бригада, с каждой минутой все более убеждаясь, что лопатой эту землю не возьмешь, а ломом бить - и к отъезду ям не выроешь.
      Тут уж Володя отвел душеньку! Он петухом наскакивал то на одного, то на другого, кричал:
      - Ну, что? Докаркались! Чего же стоите? Целуйтесь со своей мерзлотой! и пилотка его съезжала на затылок. - Давайте, давайте! Берите ломы и вперед! Вам же р-р-романтика нужна! Экзотика! - слова романтика и экзотика он произносил с омерзением, словно подташнивало его.
      - Вечная мерзлота нужна? Медведи всякие? Ну, вот ты, - наскакивал он на Петра-большого, - ты же громче всех ревел. Чего стоишь? Бери лом и долбай! Будет, как в кино.
      Ручищи у Пети повисли вдоль тела, он тяжко сопел и молчал.
      - А ты тоже визжал, будто тебя жена щекочет! Чего же стоишь?
      Петя-маленький сокрушенно качал черной галочьей головой, уныло шмыгал носом и лез в карман за сигаретами, бормоча:
      - Ошибка вышла, бугор. Сплоховали.
      Этот спектакль продолжался минут пять, пока бригадир не выдохся и не проговорил, утирая лоб:
      - Дайте, что ли, закурить с горя!
      Несколько пачек повисло в воздухе, а кто-то, догадливый, уже зажженную сигарету услужливо сунул бригадиру в рот.
      - Не повезло нам, народ, - пожаловался Володя. - Значит, разделимся на две группы. Одна будет днем работать, другая ночью. Свет протянем. Будем раскладывать костры, прогорит - копать, сколько оттает. Солярку привезем, чтобы лучше горело. А дров не занимать.
      Дров действительно хватало: вокруг валялись и бревна, и обломки досок, и негодные поломанные брусья. Но за двое суток, пока горели костры на площадке, то затухая, то взметываясь к небу, когда плескали в огонь солярку, за двое суток земля вокруг стала чистой - ни щепки.