Балансовая служба

Резко повернулся, стало видно, что в спине у него торчит трезубец, за который держится обеими руками худенький человечек. Митрохин узнал Атона.

И ринулся другу на подмогу. Сунув пятерню за спину, ифрит с ревом вырвал трезубец. Магический меч вонзился ему в живот. Митрохин держался за рукоятку обеими руками. Вырвал оружие и вогнал его в упругую плоть снова. Джинн зарычал, закашлялся. Кинулся на людей, замахиваясь молотом, споткнулся о тело собрата и растянулся во весь гигантский рост. Митрохин подскочил и рубанул его по лицу. Кровь хлынула фонтаном, окатив Ивана Васильевича с ног до головы.

Атон перехватил трезубец.

– Я буду рядом!

Митрохин хотел ответить, но не успел. На него мчался силат, вооруженный небесным копьем.

Прыгал, едва не взлетая над землей. После громадных ифритов воин казался маленьким, хотя был много шире человека в плечах и выше ростом. Находясь от него в паре десятков шагов, он швырнул небесное копье. Бросок был настолько сильным, что Иван Васильевич даже не видел летящий к нему предмет. Только услышал громкий свист. Сияющие хвосты плети мелькнули перед лицом Митрохина, и на землю попадали обломки небесного копья. Наконечник вонзился рядом со стопой Ивана Васильевича, и он поспешно отдернул ногу. Он даже понять не успел толком, что произошло, а Медея уже раскручивала над головой магическую плеть, тесня сразу нескольких ифритов. Один из них лишился оружия и прикрывал лицо бесполезной рукоятью огненного меча. Другие, поняв, что плеть режет метал, как воск, поспешно отступали, опустив молоты и мечи.

Силат приближался, держа перед подбородком огненный кинжал. Сделал выпад. Митрохин отвел направленный ему в голову клинок мечом, попробовал уколоть противника в грудь. Но тот действовал умело. Уклонился. И прикрываясь кинжалом, предпринял быструю атаку. Целил в пах. Человек прижал кинжал к земле. И, резко рубанул снизу вверх. Силат не успел убрать голову и получил сильный удар под подбородок. Хлынула кровь. Закрывая рану, он махнул перед собой кинжалом.

Этого хватило, чтобы Митрохин проворно сделал выпад и вонзил острие меча в правое плечо врага…

Затем вокруг оказалось неожиданно много врагов.

Все они атаковали его. И он почти утратил всякое здравое восприятие действительности. Ставший продолжением его руки, клинок разил вражескую плоть. Ифриты орали от боли, а Иван Васильевич метался по полю боя, ревел как безумец и скалился по-звериному. Его глаза застилала кровь, и все, что он мог сейчас видеть – брызги крови, искаженные ненавистью лица врагов и мелькающий магический клинок.

Если бы он мог сейчас глянуть в небеса, то обомлел бы от диковинного зрелища. Там, в вышине, проступили два величественных лика – темный, свирепый над горами, и светлый, похожий на облако над долиной реки. Глаза на округлых физиономиях светились интересом. Боги не смотрели Друг на дружку, только вниз, где смертные убивали смертных. Там, под их спокойным взором, бурлила муравейником кровавая сеча, слышались раскаты грома, мечи со свистом рассекали воздух и рубили тела, наконечники копий застревали в межреберье, булавы дробили кости и черепа. И два могучих колдуна, два божественных чада, стояли по краям кровавого побоища, застыв в немом противоборстве, сцепив мысленные щупальца, разбросав кругом сотни ловушек. Они стали единым существом, собирающимся пожрать самое себя. Саркон содрогался, выгибался всем телом, делал руками немыслимые пассы, пытаясь всеми возможными способами достать врага. Медея вращала головой, извивалась, как змея, визжала дикой кошкой. Из нее плескала, растекаясь кругом, светлая энергия, поглощаемая владыкой Хазгаарда. И втекала в нее черной смолой его жгучая, неистовая сила.

Если бы Митрохин мог видеть глазами божественных существ, он бы узрел, что ближе к горам в небе царит кромешная ночь, лишенная даже звезд и луны, а в долине все залито ярким солнечным светом. И что сражающиеся опутаны тонкими нитями – полыхающими пламенем и чернеющими мраком. Иван Васильевич открывал рот. Ревел от ярости, совершая новый выпад. И из его рта в этот момент исходило ослепительное сияние. А его враги все были охвачены клубами черного дыма. Силаты атаковали очередного противника, и густая серая взвесь устремлялась к врагам-людям, облепляя их тела серым туманом.

– Ы-ы-ы! – стенал Митрохин. Он видел неподалеку спину верного Атона. Тот сражался из последних сил, из пробитого плеча хлестала кровь. – Всех прирежу-у-у! – вопил бывший банкир.

Если бы кто-то раньше сказал ему, что он будет рубить джиннов на поле брани, он бы просто покрутил пальцем у виска, счел это неудачной шуткой впавшего в мистику индивидуума. Но теперь он чувствовал, что его место здесь. В нем пробудился древний, дремавший раньше инстинкт, жестокость воина, не знающего пощады к врагу.

Безжалостный берсерк Иван Васильевич Митрохин сбил на лету гулу, отсек ей голову и громогласно расхохотался. Затем он увидел, как разбегаются люди и шагают по трупам громадные ифриты с громовыми молотами. Он собирался отступить, было бы безумием ввязываться в схватку с таким количеством противников, но джинны внезапно оказались повсюду. Они перешли в массированное наступление по всей линии фронта. Иван Васильевич не успевал отражать удары, которые сыпались на него со всех сторон.

Рядом ним сражался вооруженный дубиной, утыканной гвоздями, и коротким мечом крепкий высокий воин. Один из ифритов нанес ему сокрушительный удар. Громовой молот угодил воину в плечо, с хрустом раздробив кости и превратив плоть в кровавое месиво. Человек издал короткий вскрик, и его не стало – вторым ударом джинн сшиб ему голову. И взревел, торжествуя, продолжая раскручивать молот.

Митрохин увернулся от наконечника молота и прыгнул, почти полетел по воздуху, вонзив острие магического клинка в живот ифрита, над набедренной повязкой. Тот завизжал. Молот выпал из красной лапищи. Иван Васильевич обернулся. От обилия врагов у него зарябило в глазах. Показалось, еще мгновение – и его просто сомнут. Размахивая громовыми молотами, они приближались.

Неожиданно подоспела помощь, появились люди.

Выбежали из-за спины Митрохина и кинулись на джиннов, отрезая его от врагов.

Получив краткую передышку, он остановился, вздохнул и вдруг ощутил такую слабость, что едва не упал. А еще почувствовал, как просачивается в сердце необъяснимая тревога. Возникает на глубоком интуитивном уровне и в мгновение ока исчезает. Появляется и тут же растворяется в биении сердца. Митрохин понял, что тревогу пытается вызвать в нем воля Саркона. А Медея не позволяет.

Гасит магические импульсы. Только бы она справилась. Иван Васильевич сжал покрепче рукоять магического меча и ринулся в бой…

Между тем джиннов не становилось меньше.

Все новые отряды небесных копейщиков и громовых молотобойцев двигались с перевала навстречу людям, топтали выжженную огнем землю, несли перед собой магическое оружие. Саркон наделял их уверенностью фанатиков, и они шли нескончаемым потоком, способным разнести любую преграду на своем пути. Ослабленные защитники человечества не являлись для них серьезными противниками. Враги надвигались все стремительнее и несли с собой неизбежное поражение.

Митрохин орудовал мечом из последних сил.

Выявилась слабая сторона магического клинка. Он давал владельцу силы для кратковременного поединка, но выматывал в длительной битве. Ивана Васильевича мотало из стороны в сторону, как тряпичную куклу. Он еще держался на ногах, но чувствовал, что для него битва уже проиграна. Джинны теснили людей все стремительнее. Но, осознавая поражение, он не опускал руки, а продолжал сражаться, хотя в груди зрело отчаяние. Неужели все напрасно?! И он встретит смерть в этой предгорной долине? И люди никогда не будут свободны от власти джиннов?! А в далеком будущем Балансовая служба также станет распоряжаться судьбами порабощенного человечества?..

– Не бывать этому! – Митрохин издал звериный рык и ринулся вперед, увлекая за собой людей. Сияющий белыми искрами меч взлетал над его головой и падал вниз, как жало, пронзая крупные тела врагов.

«Сколько бы ни удалось продержаться, – думал Митрохин, – это будет временем свободы, расплатой за все, что они сделали со мной, с моей жизнью… и моим бизнесом».

– Волки позорные!!! – орал он по-русски, не помня себя от ярости. – Жлобские хари! Будьте вы все прокляты!

Со лба, лишая зрения, лился пот, смешанный с кровью джиннов. Саднили порезы на руках, ломило правое запястье и ступни – по ним колотила отдача от ударов громовых молотов.

Движения Митрохина сделались резкими и точными. Он почти утратил разум от усталости и сражался уже не как человек, а как высокотехнологический механизм. Ни шагу назад, только вперед!

Руби, коли, режь! Он ощутил, что теряет контроль над телом. Магический клинок полностью подчинил Ивана Васильевича, овладел его сознанием и координацией движений. Он испугался на мгновение, что меч доведет его до смертельного изнеможения, попробовал сопротивляться, но клинок переборол, и Митрохин подчинился – отдался полностью во власть яростного меча, решив – пусть будет как будет. Если ему суждено погибнуть, он умрет в бою. И в этом безумном стремлении победить любой ценой он утратил все человеческое – сделался машиной убийства. Он словно наблюдал за собой со стороны и восхищался безупречной техникой. А черная кровь лилась нескончаемым потоком, пропитав уже всю одежду, сделав его лицо похожим на маску, только выделялись на темном фоне белки горящих яростью глаз.

По толпе пронесся удивленный возглас. Впереди что-то происходило… Митрохин прикончил сплошь истыканного копьями силата, стоящего на коленях, – перерезал врагу горло и перевел взгляд на склон холма. Там действительно было на что посмотреть. Большая часть армии Саркона оказалась заключена в громадный стеклянный сосуд, чье тонкое водочное горло упиралось в клубящиеся мраком небеса. Джинны внутри сосуда метались в беспорядочной свалке, бились в матовую поверхность, силились расколоть толстые стенки сосуда.

Следом за первой бутылью возникли еще несколько – поменьше, заключив в себя все ползущие с плоскогорья резервные силы. Лишь сотня-другая воинов Саркона остались свободны. Магия богочеловека вызвала у них шок. Они ринулись обратно вверх, опасаясь, что тоже попадут под удар колдовства.

Все случилось в считаные секунды. Еще мгновение назад джинны уверенно атаковали, заставляя людей сдавать позиции, и вот оказались в ловушке.

Саркон приподнялся в седле. Эвкус под ним заволновался, почувствовав тревожное настроение всадника, затанцевал, увязая копытами в земле.

Владыка Хазгаарда потянул левой рукой повод, ладонью правой покрутил в воздухе и швырнул в ближайший сосуд массивную разящую сферу. Она с хрустальным звоном разбилась о стену ловушки, не причинив ей ни малейшего вреда. Саркон повторил попытку. И снова без всякого результата.

Владыка вдруг вжал голову в плечи. Перевел взгляд вверх. Над ним полыхало белесое сияние – Медея атаковала силовой щит.

Противоборство между чадами Белого и Черного божества возобновилось с новой силой. Колдунья теперь находилась в арьергарде битвы, в окружении своих верных соратников. Она получила возможность отойти с опасного рубежа благодаря заминке, вызванной появлением на поле боя магических ловушек. Люди окружили богочеловека плотным кольцом, через которое не смог бы пробиться никакой враг.

Митрохин, напротив, сражался сейчас на самых передовых позициях. Спиной к спине с верным Атоном. Люди теперь теснили армию джиннов, добивали врага, прижимая его к первому, самому крупному сосуду. Ифриты и силаты сопротивлялись отчаянно. Часть гул покинула поле боя – унеслись в небеса. Саркон временно отозвал их – не хотел, чтобы потери среди гул были слишком большими. Несмотря на серьезный удар, нанесенный магией богочеловека, Саркон не желал отступать. Владыка никак не мог поверить, что столкнулся с кем-то, кто обладает силой, равной его силе, а возможно, даже превосходит его в магическом мастерстве. Свою мощь он копил веками, а эта выскочка объявилась и в мгновение ока скопила внутри себя такой арсенал, что способна стала противостоять ему, чаду Черного божества, его наместнику на Земле.

Несколько силатов, отступая, ткнулись в магическую стену, и она всосала их, бросила внутрь сосуда. Обратно выбраться им уже не удалось. Заметив, что бутыли представляют опасность, джинны постарались обойти их, пробиться на свободное пространство. Но их продолжали теснить, прижимая к сосудам. Вскоре многие оказались внутри ловушек. Попало туда и несколько людей. Их мгновенно растерзали.

Саркон отчаянно боролся. Испытывая черный ментальный щит на прочность, богочеловек предпринимал атаки на тех воинов, что сражались за его пределами. Владыка по мере возможностей старался оградить их, в свою очередь насылая на людей панический ужас и желание прикончить себе подобного. Действовало не на всех, но некоторые все же обратились в бегство, а кое-кто кинулся на ничего не подозревающего соплеменника. Митрохин увидел, как один из людей с обезумевшими глазами бросился к Атону, намереваясь вонзить меч ему в спину. Иван Васильевич успел остановить безумца, стукнув рукоятью в лоб.

На поле боя вскоре воцарился такой хаос, что сложно было понять, кто одерживает победу.

Джиннов явно было меньше, но сражались они отчаянно, умирая один за другим. Ифриты и силаты, припав к стенкам сосудов, наблюдали, как расправляются с их соплеменниками люди, но ничего не могли предпринять.

Саркон понял, что богочеловек действует гораздо успешнее, завладевая разумом джиннов. Он принял решение накрыть все поле битвы ментальным щитом. Для этого ему самому надлежало передвинуться ближе к театру военных действий.

Владыка Хазгаарда повел эвкуса вниз по склону. Он спускался на равнину не только для того, чтобы спасти больше воинов, но и намереваясь лично убить как можно больше людей. Его сопровождала толпа ифритов – могучее охранение, личная гвардия владыки, отборные воины, отменно владеющие магическим оружием. Саркон двигался не напрямик, а по широкой дуге, обходя ловушки – он долго перебирал зрительные спектры, пока не обнаружил то, что искал, – на земле в некоторых местах можно было различить крупные письмена. Печати. Действуют, как капканы. Разрушить их чары почти невозможно. Потому что ставящий печати запирает их на замок. Они сами резвеются.

Правда, разрушение может занять довольно продолжительное время – от пары суток до нескольких веков. Создать печать под силу только очень могущественному магу. Сам Саркон однажды создал двухнедельную печать небольшого диаметра и поймал в нее одного из своих слуг. Ради развлечения. Бедняга умолял отпустить его в течение целой недели, жестоко страдая от жажды. Пока не умер.

Саркон трудился тогда над созданием печати почти три дня. Но чтобы создать ловушку за короткое время, да еще не одну, а несколько, громадного размера – на такое, по мнению владыки, способен был только Бог. Разглядывая тонкую вязь символов, Саркон хмурился. Могущество богочеловека впервые вызвало у него трепет. Ради интереса он выдвинул палец и ощупал печать – ее орнамент нес такой мощный заряд энергии, что владыка испугался, как бы его ментальный щуп не увяз в ней, и поспешно отдернул палец.

Саркон решил действовать наверняка. Он оста-, вил богочеловеку возможность резвиться на поле, а сам перенес все усилия на разрушение его личного щита и двинул эвкуса прямиком к полю боя.

Медея почувствовала мощнейший удар сверху.

Купол над ней прогнулся, но выдержал. Она уплотнила его. Давление усилилось. Саркон и не думал отступать. Он твердо решил, что продавит защиту и уничтожит богочеловека. После этого битва пойдет совсем по другому сценарию. Без магического прикрытия богочеловека люди не смогут сопротивляться и двух ударов сердца. Он нашлет на них такой ужас, что они побросают оружие и разбегутся.

Ифриты Саркона придвинулись к линии обороны и принялись раскидывать людей громовыми молотами. Сам он не видел вокруг ничего, продолжая вдавливать ментальный кулак в купол над головой богочеловека. Никогда прежде он не ощущал такого сопротивления, но не чувствовал и такой уверенности. Главное – сломить эту ошибку небесных сил, эту выскочку, которую прислало Белое божество, чтобы оспорить власть Черного начала над миром. Купол подался. Еще и еще немного. Шажок за шажком он прогибался. Колдунья оставила наблюдение за полем боя и кинула все свои силы на поддержание щита. Ее сторонники могли видеть, как она побледнела и погрузилась в землю по щиколотку. Скрещенные руки она держала над головой, закрываясь ими от давящей ее темной на силы.

Воодушевленные присутствием Саркона, джинны снова взяли верх и принялись теснить защитников угнетенного человечества. Люди гибли под ударами громовых молотов один за другим. Многие утратили остатки мужества и обратились в бегство.

Митрохин заметил лежащее от него в двух шагах небесное копье. И понял, что это его шанс. Ему дано исполнить свое предназначение сейчас. Древко легло в ладонь как влитое. Иван Васильевич размахнулся и метнул оружие по дуге, метясь в грудь Саркона. Небесное копье подхватили протянувшиеся к небу голубые нити, и оно понеслось к цели с огромной скоростью. Саркон продолжал спускаться с перевала, продолжая разрушать защиту богочеловека. Взгляд его блуждал далеко. Опасность он ощутил в последний момент. Вскинул голову – и наконечник копья вонзился ему в рот.

Дробя челюстные кости, прошел через горло и погрузился глубоко в тело. Чадо Черного божества повалилось из седла и с глухим стуком ударилось о землю.

Над полем боя послышался отчетливый звук «фюи-ить», это сворачивался энергетический щит.

Ифриты владыки остановились как вкопанные, не зная, что делать. Воины-джинны на поле боя разом ощутили беспокойство. Они уже не бились с тем неистовством, что раньше. В их разум ворвался одной визгливой нотой страх. Медея не теряла времени даром. Войско Саркона дрогнуло.

Митрохин крепко держал магический клинок. Противник, который пару минут назад хотел нанести удар громовым молотом, попятился.

– Вперед! – заорал Иван Васильевич.

Те, кому посчастливилось уцелеть в предыдущей свалке, перешли в наступление. Людям уже довелось отведать крови. Они шли в атаку совсем с иным настроением, чем в самом начале битвы, – они знали, что человек может и умеет побеждать.

По всей линии закипели яростные схватки за каждую пядь земли. Джинны отступали. Некоторые, утратив боевой пыл, кинулись бежать. Другие еще сопротивлялись. Но Митрохин физически ощутил, как угасает их уверенность, как содрогается и провисает защита войска джиннов. И в следующее мгновение она прорвалась. В образовавшиеся бреши устремились воины свободного человечества. Покидающих поле боя джиннов разили стрелами, секли мечами, втыкали в спины копья.

Гулы в спешке разлетелись в разные стороны. Часть их сбилась в клин и напала на людей справа, но лучники и метатели копий быстро расправились с ними. Вскоре битва кипела уже за сосудами. Заключенные в них воины Саркона в ужасе наблюдали, как гибнут их собратья. На склоне холма наступление немного замедлилось, но продвижение армии людей было уже не остановить. Вскоре защитники позиций Саркона обратились в паническое бегство. Магия Медеи вызвала у джиннов дикий ужас. Они вопили, бросали оружие и устремлялись прочь.

В течение получаса все было кончено. Часть людей отправилась преследовать джиннов. Остальные вернулись к реке.

Митрохин ходил вокруг сосудов и скалился.

В схватке он уцелел и даже не был ранен. Пойманных в ловушку врагов рассматривал с довольным видом. В каждом силате ему виделся потенциальный балансировщик, а в каждом ифрите – их немногословный помощник, любитель поджаривать пленникам пятки.

Теперь никто из джиннов уже не рвался на волю. Все они сгрудились в сосудах в молчаливую толпу, наблюдали за победителями, ожидая своей участи. Кое-кто из людей уже предлагал достать их из ловушек и прикончить. Ожидали, что решит богочеловек.

Медея между тем впала в медитацию. Сидела внутри очерченного круга и покачивалась из стороны в сторону. Митрохин наблюдал такое множество раз. Он подошел, присел рядом, за чертой круга, и стал ждать, когда колдунья придет в себя.

«Еще бы, – размышлял он, – после такой победы надо доложиться Белому божеству. Оно, наверное, ее похвалит и от щедрот отвалит медальку какую-нибудь, а может, орден. Носи, дескать, с честью. А что Ваня Митрохин Саркона завалил – так это само собой разумеется. Нас оно даже словом не удостоит».

Медея завершила медитацию только к вечеру.

Вскочила и засмеялась заливисто. Митрохин к тому времени задремал. Смех колдуньи его разбудил.

Он поднял голову и уставился на нее с недоумением. А Медея кружилась вокруг него, радуясь чему-то неведомому.

– Ах, Ваня, Ваня, мы победили!

– Ты не устала?! – вырвалось у Митрохина.

– Он в меня столько сил вдохнул, если бы только знал. Я теперь все могу. Даже больше, чем раньше… – Она схватила Ивана Васильевича за руки и вместе с ним вознеслась вверх.

– Эй-эй-эй, – закричал Митрохин, напуганный, что может сверзиться с высоты. Не хватало еще напоследок, после всех тяжких испытаний, ноги переломать.

– Не бойся, Ваня, я тебя не уроню, – Медея склонила голову, и он подумал, что происходящее больше всего похоже на сон, – я тебя беречь буду.

Ты ведь мне очень нужен. Разве я тебе не говорила?..

– Н-нет, – заикаясь от волнения, откликнулся Митрохин, – слушай, может, ты меня все же опустишь на землю? Да и перед людьми неудобно… – Иван Васильевич глянул вниз, туда, где толпы граждан Хазгаарда стояли, задрав головы, и смотрели, как в небе летает их богиня, и он вместе с ней.

– Хорошо, – согласилась Медея и снова заливисто засмеялась, – какой же ты смешной. Если бы ты только видел себя со стороны…

Они медленно поплыли к земле и опустились внутрь круга, где колдунья медитировала.

– Что он хотя бы тебе сказал? – поинтересовался Митрохин, крайне довольный, что, наконец, стоит на твердой поверхности.

– Я тебе ни за что не скажу…

Вскоре вернулись отряды преследователей. Большинство джиннов убили, силаты и ифриты бились до последнего, предпочитая смерть, но несколько десятков все же удалось взять в плен.

– Зачем они вам? – спросил Митрохин одного из людей.

– Будут нашими рабами, – ответил тот. – Вот этот, – он ткнул пальцем в залитого кровью с головы до ног силата с лютыми черными глазами, – будет мне служить. Будет делать так, чтобы у меня овцы хорошо плодились и чтобы шерсть у них была богатая.

Иван Васильевич покачал головой. Он полагал, что заключенных в сосуды пленников ожидает та же участь.

Колдунья поднялась на холм. Она шла медленно, но от ее фигуры, казалось, распространяются волны силы. Медея повернулась. Оглядела людей.

Митрохин поднял над головой меч и закричал во весь голос:

– Ура! Ура-а-а, Медея-а-а!

Глядя на колдунью, он испытывал восхищение.

Не мог оторвать от нее взгляда. Все смотрел и смотрел на ее лицо, на то, как она держит голову, какая у нее легкая, совершенная фигура.

«Разве может быть человек так прекрасен? – подумал Митрохин. – Нет, нет. В ней заметно божественное происхождение. Она – настоящая богиня. Моя богиня».

Ему захотелось оказаться рядом, обнять Медею, прижать к груди. Он испугался этих чувств, осознав, что буквально грезит наяву, мечтает обладать ею.

Его затихающий крик подхватили остальные.

Медея прервала всеобщее ликование, подняв ладонь, призывая сынов освобожденного человечества к тишине.

– Это только первая наша победа, – сказала она, – севернее Хазгаарда лежат равнины Месрисхаата, где люди томятся в рабстве. На востоке – огромное царство Берберии, и там тоже людям живется несладко. Но теперь по всей земле разнесется весть, что в Хазгаарде к власти пришел человек, что мы правим огромной страной. Что все здесь принадлежит людям. И тогда другие народы поднимутся на борьбу против джиннов, и мировой пожар разгорится и поглотит всех врагов человечества в своем жарком пламени.

– Ты – наша царица, Медея! – крикнул кто-то в толпе, люди подхватили этот крик, и он разнесся гулким эхом.

– Я буду с вами! Я поведу вас! Человек будет свободен. Он будет познавать тайны мироздания!

Будет решать судьбы своего мира!

– Ура-а-а! – снова закричал Митрохин и затряс над головой мечом, вглядываясь в небеса.

Где-то там скрывался грозный покровитель расы джиннов, их Черное божество, создатель Балансовой службы. Ему, и только ему был адресован этот крик. Против него восстал человек и победил его.

* * *

Вечером люди праздновали большую победу.

В самом сердце лагеря пылали жаровни, на которых жарилось угощение для пиршественного стола.

Ароматный дым, пробуждая аппетит и желание жить, расползался вокруг. Со всей страны свозили Дары для освободителей человечества – кувшины, полные вина, фрукты, мясо, разнообразные сыры и разносолы. Виночерпии разливали вино по кубкам и чашам.

И хотя сегодняшний день сделал людей свободными, праздник получился невеселым. Слишком многие остались на поле боя. Почти каждая семья оплакивала потерю близких. Женщины сидели, опустив головы, возле пустых шатров. Дети, глядя в скорбные лица матерей, плакали. Те, что постарше, обнимали их, старались утешить.

Митрохин прошел по лагерю, наблюдая, как торжество медленно, но верно обращается скорбью, на душе у него стало тяжко, и он решил выступить с речью, чтобы хоть немного поправить положение. Иван Васильевич забрался на возвышение и поднял руку, призывая победителей к тишине. Люди собирались вокруг него, подходили ближе, чтобы ловить каждое слово того, кто привел их к победе.

Вскоре Митрохин заговорил. Он и сам удивился тому, что его речь стала такой точной, лишенной всякой чуждой идеологии, словно язык Хазгаарда стал для него родным или просто кто-то могущественный вложил в его уста нужные слова. Он призывал живых вечно помнить тех, кто пал за свободу. Но в этот светлый день не предаваться грусти.

Ведь сегодня они одержали самую главную победу.

Об этой победе будут слагать легенды, о ней будут помнить их дети и дети их детей.

Он намеренно не употребил слово «потомки», потому что совсем не был уверен, что в далеком и счастливом будущем кто-нибудь вспомнит об этой давней кровавой истории. А также о тех, кто отдал свои жизни за то, чтобы человеческая раса господствовала на земле. Но это совсем даже неважно.

Важно то, что они совершили это.

«Время бессердечно, – думал Митрохин, – оно обращает минувшее в пыль». Эта мысль тоже пришла к нему откуда-то из иной реальности, следом за нужными словами. Он ощутил, что разум его стал иным, и подивился, как много теперь знает о мире, как тонко чувствует его удивительную многомерную природу.

Он продолжал говорить, находя все новые точные слова для того, чтобы поддержать людей. А когда замолчал, то почувствовал, что наконец ушло и из его души чувство ненависти, оставив за собой одну только минорную ноту – грусть.

Речь возымела действие. Вскоре зазвучал искренний смех, громкие голоса людей. Конечно, были среди людей и такие, кто после его слов замкнулся еще больше, кое-кто даже говорил – мол, конечно, ему-то нечего терять, но большинство поддались призыву не предаваться скорби и праздновать победу.

Сжимая в руке кубок – ему поднесли вино, едва он спустился с возвышения, – Митрохин брел по лагерю и вглядывался в лица людей.

Его снова охватило желание вернуться в будущее.

«Совсем как в глупом голливудском фильме, – подумал Иван Васильевич, – опять хочу назад в будущее. Только это не кино. И я останусь здесь навсегда. Если чудеса и случаются в моей жизни, то почему-то только для того, чтобы сделать ее еще невыносимее».

Он подошел к шатру богочеловека и присоединился к Медее – новопровозглашенная царица Хазгаарда занимала место на специально воздвигнутой для нее насыпи, под лиловым балдахином.

Она окинула Митрохина проникновенным взглядом:

– Все еще мечтаешь отправиться в будущее, Ваня?

– Конечно, – кивнул он и поглядел на нее.

Красота Медеи в очередной раз вызвала у него дрожь. – Как ты догадалась? – поинтересовался он уныло, размышляя отнюдь не о путешествии в будущее, а совсем о других вещах.

– Нетрудно было… Ну что ж. Сегодня праздник… – Медея вздохнула. – Пожалуй, я могу сделать для тебя один подарок.

– Очень кстати, – откликнулся Иван Васильевич и отхлебнул вина, – ты знаешь, я только что понял, что сто лет не видел подарков. С тех пор как мои пути пересеклись с Балансовой службой, вместо подарков я получал только пинки под зад.

А что за подарок? Что-нибудь в том же духе?! – Он грустно улыбнулся.

– Дело в том, что я нашла способ отправить тебя в будущее, – сообщила Медея, внимательно наблюдая за реакцией Митрохина.

– Ну да?! – вскричал он.

Колдунья кивнула.

– Ты можешь уйти, как только захочешь, Ваня.

Притом в моих силах отправить тебя в любое время по твоему собственному выбору.

– Любое-любое? – спросил Иван Васильевич, и подумал: «Ну, конечно, мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Ясно, как божий день, не нужен больше Ваня Митрохин, и точка».

– Да, – подтвердила колдунья.

– Вот так-так. Не ожидал. Ну отлично…

В голосе его звучала явная обида, но колдунья, казалось, ничего не заметила. Митрохин снова припал к бокалу, судорожно соображая:

«Значит, снова такая жизнь, какую я всегда любил, банковское дело, ночные клубы до утра, девицы легкого поведения». Лицо его вытянулось:

– А ты… как же ты? В смысле, ты здесь останешься или…

Он замялся, ощутив, что говорит что-то не то.

В конце концов кто он такой? Простой банкир из будущего, которому выпала судьба, полная лишений и опасностей. Никакого особого дара, кроме как наживать капитал и сорить деньгами, у него нет. А она – богочеловек, царица Хазгаарда. К тому же обладает такой магической силой, что и представить невозможно. Вон как на поле боя с джиннами обошлась. Сунула их в бутылки, и вся недолга.

– Я останусь здесь, – ответила Медея, подтверждая худшие опасения Митрохина. – Я должна помочь людям покончить с господством джиннов. Надо довершить начатое. – Она сделала пространный жест. – Да, Саркона больше нет. И без его магической мощи сопротивляться джинны смогут недолго. Я верю, что скоро весь этот мир будет принадлежать людям и Белому божеству.