— Если бы у меня здесь не нашлись друзья, которые прикрывают мою спину, возможно, ты прибыл бы как раз вовремя, чтобы забрать отсюда мое тело.

«Все правильно, — подумал Блэз, — где же еще Вилл может встретить закадычных дружков, как не в Виткомбской тюрьме?» Но эта тема всегда вызывала у них бурные разногласия, поэтому Блэз решил оставить ее до другого раза и перевел разговор на кольцо. Оно было старинной работы, тяжелое и замысловатое; крупный дымчатый камень испещряли какие-то древние надписи. Оно напомнила Блэзу те мелкие гоблинские драгоценности — все до одной просто невинные безделушки, хоть и невероятно ценные, — которые ему приходилось видеть в частных коллекциях.

Тюремный надзиратель стоял футах в пятнадцати от решетки, спиной к стене, оттуда он мог наблюдать за передвижениями Вилрована, но не слышал, о чем они говорили. И тем не менее Блэз заговорил тише.

— Тебе это от бабушки досталось, да? Я помню, ты как-то говорил, что это самое ценное из всего, что у тебя есть. Может быть, я пока возьму его на хранение, чтобы с ним ничего не случилось?

Вилл заколебался.

— Думаю, не стоит. Знаешь, она носила его даже в самые опасные времена и все-таки осталась в живых. Мне кажется, оно приносит удачу.

За время их разговора Вилл ни разу не оглянулся, хотя дважды среди заключенных возникало какое-то движение и доносилась неразборчивая ругань, а один раз Блэз увидел, как на солнце сверкнул металл, что-то длинное и чрезвычайно острое быстро передали из рук в руки. Трефаллон вспомнил о покушениях на жизнь Вилла и внутренне содрогнулся; ему оставалось только надеяться, что тем друзьям, которые пришли Виллу на помощь, действительно можно доверять.

— А ты точно знаешь, что они хотели только ограбить тебя? Ты не думаешь, что дело может быть не только в этом… что на кон поставлено нечто большее?

— Я думал об этом. И про дуэль я тоже думал. Про это чертово защитное заклинание Маккея. И надо же — стражники появились как раз, когда его дела стали плохи. Все предусмотрено заранее, но зачем? У Маккея нет никакого повода меня ненавидеть, по крайней мере, я ничего такого не помню.

Вилл переступил с ноги на ногу.

— И еще вот что: мы оба знаем, что Руфус Маккей живет не по средствам. Он уже шесть месяцев не может расплатиться с долгами. Но чтобы купить заклинание и подкупить стражу, нужно золото. От стражников ведь пустыми обещаниями не отделаешься.

Блэз задумчиво покачал головой.

— Да и купцов вечно водить за нос невозможно. А может, кто-то подкупил самого Маккея — чтобы он затеял ссору? Золото в карманах, оплаченные долги — люди убивали и за меньшее. — Трефаллон нахмурился. — Хуже всего, что он исчез. И мы даже не можем допросить этих юнцов, которые тебя арестовали, пока он не вернется. Так что давай сейчас подумаем, кто еще может быть в это замешан? У кого есть повод тебя ненавидеть?

Вилл пожал плечами и засунул руки в карманы.

— Кроме, естественно, всех отцов, мужей и братьев?

Блэз опять посмотрел на него в монокль и сардонически усмехнулся.

— Для простоты ограничимся друзьями и родственниками твоих самых последних жертв. Бессмысленно перебирать половину города… погоди, а как насчет твоего собственного тестя?

Во дворе завязалась шумная ссора между прыщавым юнцом и здоровенным бугаем в кандалах. Вилл, казалось, этого не замечал; слегка покачиваясь на каблуках, он серьезно обдумывал слова Блэза.

— Лорд Брейкберн? Не сомневаюсь, что он горячо желает моей смерти, так как я не оправдал его надежд и оказался не очень хорошим зятем. Он уверен, что Лили заслуживает значительно лучшего мужа. Да я и сам так думаю. Но подстраивать мое убийство…— Вилл энергично тряхнул головой. — А кроме того, вряд ли он попросил бы Маккея оскорблять свою собственную дочь.

— Тонкий ход, чтобы отвести всякие подозрения?

Вилл презрительно ухмыльнулся.

— Вряд ли он способен на подобные «тонкие ходы». Он заставил нас с Лили пожениться при помощи глупейшей лжи, все это было шито белыми нитками — если бы мы не были тогда так молоды, мы бы сразу поняли, в чем дело. Да и не стал бы он рассчитывать, что я с оружием в руках буду защищать честь Лили. Вряд ли он когда-нибудь поймет мои чувства к ней.

На минуту Блэз даже посочувствовал несчастному лорду Брейкберну — какие чувства испытывал Вилрован к своей жене, оставалось загадкой даже для него, его лучшего друга.

А ссора в центре двора переросла в драку. Прыщавый юнец опрометчиво замахнулся на головореза, тот огромной ручищей схватил его за горло и швырнул на землю. Сила есть — ума не надо! Тюремщик и не шевельнулся.

— Проклятье! — прошептал Блэз, — Какого черта эта свинья, комендант, не хочет тебя отпускать! Тебя тут каждую минуту подстерегает опасность.

— Дорогой мой Трефаллон, опаснее, чем в Виткомбской тюрьме, может быть только на улицах Хоксбриджа, — Вилл тихо рассмеялся. — Может быть, ты и не так близко знаком с обитателями улиц, как я, но уж это-то ты должен знать. Возможно, комендант оказывает мне услугу, не выпуская меня отсюда.

Блэз громко заскрипел зубами. Тюремная атмосфера — каменные стены, железные решетки со всех сторон, зверские лица заключенных — уже начала его угнетать. Он не мог понять, как Вилрован может так легко ко всему этому относиться.

Он неожиданно вспомнил о том, что насторожило его во время дуэли.

— Была одна странность: среди зевак, наблюдавших за дуэлью, я видел гоблинов. Пару олухов, как минимум трех толстопятов и молодого дылду с кривой шеей.

Вилл мгновенно заинтересовался.

— Думаешь, это был горбач? Я в жизни не видел ни горбача, ни гранта, говорят, они терпеть не могут появляться на публике.

— Не знаю, если не обращать внимания на его кривую шею, он выглядел совсем как человек, но я горбачей тоже никогда не видел. Однако меня вот что заставило призадуматься — гоблины стараются держаться подальше от всяких беспорядков. И вообще стремятся не привлекать внимания властей. И тем не менее они собрались там и глазели на дуэль, хотя прекрасно знали, что дуэли запрещены. У тебя есть враги в гоблинском квартале?

— Я знаю парочку гоблинов по именам, и они меня знают, но на этом наши отношения и заканчиваются. А даже если бы какой-то гоблин и захотел мне отомстить — откуда бы он взял столько золота, чтобы подкупить Маккея? Если меня действительно хотят убить, то, думаю, дело не в чьей-то личной мести. Я подозреваю, что здесь замешана политика.

— Политика? — Блэз его почти не слушал. За спиной Вилрована бугай наклонился, чтобы поставить хлюпика на ноги, вероятно, с целью продолжить экзекуцию. Но на солнце блеснул металл — и оба тяжело свалились на землю. Тюремщик оставался неподвижен, все его это совершенно не интересовало.

Блэз с трудом сосредоточился на последней фразе Вилла.

— Ты имеешь в виду, что кто-то завидует твоему влиянию на королеву и хочет занять твое место?

— Да, именно. Или кто-то считает, что в мире все еще осталось слишком много Рованов, особенно — Рованов, способных оказать влияние на Дайони.

Блэз тихо застонал.

— Рованы. Я уже начал было забывать об этих твоих пресловутых родственниках. И о чем только думали твои родители, когда называли тебя в их честь? Но ты мне вот что скажи: а стоит ли вообще пытаться сосчитать людей, которые могут жаждать твой крови?

Вилрован на мгновение помрачнел, и Блэз неожиданно осознал, что раздражающая его равнодушная безмятежность была только маской.

— Не знаю даже, — задумчиво улыбнулся Вилл. — Но в любом случае список получился бы дьявольски длинным.

Комнатка выглядела удручающе, она была так мала и темна, что вполне сошла бы за камеру — маленькое квадратное окошко под потолком, забранное железной решеткой, каменные плиты пола, потрескавшаяся мебель из орешника. Но это была не камера, это была комната, где заключенные, чьи бумаги уже получили одобрение, ожидали выхода на свободу.

В настоящее время в ней находился только один человек. Всю длинную холодную ночь напролет он широкими шагами ходил из угла в угол, а на столе нетронутыми стояли устрицы и кружка эля. И хотя все еще не было известно, когда же Вилла наконец отпустят, благодаря золоту Трефаллона он получил эту привилегию — его перевели из общих камер и тюремного двора в это относительно безопасное место и принесли еду, которую он, впрочем, даже не попробовал.

Когда предрассветные сумерки начали рассеиваться, в воздухе за окном послышалось хлопанье крыльев. Вилрован поднял голову и увидел, как большая черная птица опустилась на окно, протиснувшись между прутьями.

— Кракрвил, — Вилл протянул руку, и ворон перелетел с подоконника к нему на запястье. — Какие новости ты принес из Волари?

Серебряное кольцо на руке Вилрована ожило, и убогая комната осветилась зловещим голубоватым светом. Вилл каким-то внутренним зрением видел маленький очаг такого же голубоватого света в голове ворона.

Ворон сложил крылья.

— Ссора в покоях королевы. Во дворце многолюдно. Люди приходят и уходят. Перешептываются, интригуют. Но ничего необычного.

Кольцо было древнее, тут Блэз был прав, но совсем не такое безобидное, как тому казалось. Оно позволяло Вилровану говорить с этими большими черными птицами, а они летали повсюду, и никто не обращал на них особого внимания. Как оно впервые попало в руки его родственников, таинственной семьи Рован, Вилл не знал, но ему оно досталось от бабушки, леди Кроган, в тот день, когда его назначили капитаном Гвардии Ее Величества.

— Оно может тебе пригодиться, — сказала бабушка, в девичестве Одилия Рован, отдавая ему кольцо, и оно действительно пригодилось. Вороны Хоксбриджа стали для него настоящими шпионами. Очень удобно, и при этом ни вызывает ни малейших подозрений.

— А Маккей? Он вернулся во дворец? — спросил Вилл. Птица осторожно переступила с ноги на ногу.

— Нет. Его нигде не видели.

Вилл заскрипел зубами.

— Тогда вам придется обыскать весь город. Сообщи мне немедленно, если один из твоих бравых помощников его обнаружит.

— Если ты будешь не один, что мне принести в качестве знака?

Вилрован задумался. Обычно если у воронов была для него информация, они приносили в клюве травинку, но на этот раз дело было серьезное и знак нужен был такой, чтобы не ошибиться. Он достал из кардана маленькую медную монетку.

— Возьми это с собой.

Ворон наклонил голову, блеснув гладким оперением, и взял монету в клюв.

— А пока приставь наблюдателей к Пайекрофту и Барнаби. И к Финну. Мы не особенно дружны, хоть во время дуэли он и был на моей стороне. — Вилл во всех деталях представил себе каждого из названных людей и передал образы ворону, чтобы не возникло недоразумений.

— Пайекрофт. Барнаби. Финн. — Кракрвил вернул образы, подтвердив, что все понял. — Трефаллон?

Вилл колебался. Не то чтобы он хоть на минуту усомнился в Блэзе, но, может быть, стоило послать воронов следить за ним, чтобы защитить в случае чего?

Он не успел принять никакого решения; в коридоре за дверью послышались шаги, скрипнул железный ключ в замочной скважине, и его связь с птицей прервалась. Ворон вспорхнул с руки Вилла и вылетел в окно.

Давным-давно, в то злое старое время, когда люди были слабыми и робкими, а миром правили жестокие гоблины, небольшая деревушка превратилась вдруг в великолепный город из кирпича и мрамора, сланца и булыжника.

Люди были там, конечно, такие же, как и в других городах, — нищие и забитые, грязные и невежественные, ибоименно такими они были нужны чародеям — годными только на самую тяжелую и тупую работу, например для обслуживания насосов и подземных механизмов: Тарнбург был расположен в вулканической местности далеко на севере, и насосы доставляли наверх раскаленный воздух и воду из горячих подземных источников по сложной системе труб и согревали метрополию во время долгих арктических зим.

Это был именно такой город, какие нравились гоблинам: огромный и запутанный, прекрасный и смертельно опасный. В огромном лабиринте извилистых улиц и потайных двориков располагалось множество маленьких мастерских, где искусные гоблины-мастера (в основном олухи и толстопяты) без устали трудились долгими часами, создавая поющие розы, заводных стрекоз, хрустальные башмачки и другие диковинки для своих повелителей чародеев. В необъятных библиотеках Тарнбурга и его университетах ученые гранты и горбачи, согбенные и заляпанные чернилами за долгие годы научных трудов, рисовали подробные карты звездного неба и перелистывали тяжеленные фолианты по истории, генеалогии и этикету — ведь эти расы-долгожители в те времена с увлечением смотрели вверх, в небеса, вглубь, назад и по сторонам, но очень редко заглядывали больше чем на одну или две недели вперед.

А прекрасные чародеи в своих ослепительных дворцах дни и почти напролет предавались развлечениям, ибо десятки веков прошли безмятежно с тех пор, как они создали замысловатые драгоценные вещицы, на которых теперь покоилась мощь их империи. Так что они проводили время, сочиняя изящные вариации на тему заклинаний, которые знали наизусть; становились фанатичными поклонниками всяческих искусств; либо посвящали себя наиболее изысканным и цивилизованным времяпрепровождениям: дворцовым интригам, любовным утехам и утонченной жестокости.

Но когда человечество утратило покой, когда люди поняли, что скудная пища, изнурительный труд и невежество не вечны, что есть и другие пути, — когда по всей империи люди устремились к знаниям о жизни и судьбах, времени и Вселенной, к тем знаниям, что чародеи скрыли от них, — когда наконец они с оружием в руках поднялись против гоблинов, низвергли университеты и безжалостно убили всех древних ученых до единого, загнали безобидных олухов и толстопятов в самые бедные районы городов и заставили их с тех пор жить в сырых подвалах, на продуваемых всеми ветрами чердаках и в убогих маленьких многоквартирных домах, — когда, вооруженные огнем и солью, люди с боями прошли через каждый город, через каждую деревню, отовсюду изгоняя чародеев, и поклялись, что не успокоятся, пока не сотрут их всех с лица земли, — когда люди переделали мир по новым, лучшим правилам, когда прежние огромные города теряли былое величие, а новые появлялись из ниоткуда, — Тарнбург, как и Хоксбридж, выстоял.

Конечно же, он очень изменился. Несмотря на некоторое внешнее сходство, люди сильно отличаются от чародеев: их завораживают числа и величины, и они любят то, что не только прекрасно, но и полезно. И город художников-портретистов, учителей танцев, придворных астрологов и мастеров игрушек превратился в город клерков, нотариусов, оптиков, картографов, трактирщиков, портных и переплетчиков.

Чародеи же пропали, но не бесследно, о них не забыли, они поселились в легендах, стали героями и (значительно чаще) злодеями в бесчисленных фантастических историях: вероломными черными рыцарями и коварными королевами, злыми мачехами, феями-крестными и так далее. Но неуловимый дух их присутствия все еще витал в Тарнбурге, придавая городу, его старым домам и чудным лавчонкам загадочную атмосферу: казалось, что в таком месте могут произойти самые поразительные и неожиданные события.