Ожерелье королевы

— Они сейчас временно живут в старинном гоблинском доме к югу от города. Знаете, в таких местах царит ледяной холод, потому что нигде нет открытого огня и нет места его развести; все тепло поступает по шахтам снизу. По всему дому зеркала в старинных рамах и огромные шкафы с оловянной и серебряной посудой, так что свет единственной свечи отражается сотни раз.

Доктор Перселл кашлянул.

— Я бывал в таких домах. Их сдают богатым купцам и мелкой знати. Но эта девушка, Ваше Величество, она смогла объяснить, почему она приехала на бал совершенно неподобающим образом, я хочу сказать — без сопровождающих?

— Да, она объяснила. Ее семья сейчас в трауре, так что дядя и тетя не сочли благопристойным показываться на публике. А девушка просто изнывала от этих запретов — а так как ей только шестнадцать или семнадцать, она подумала, что это будет интересное приключение, если она выскользнет из дома и приедет на бал одна. У меня создалось впечатление, — добавил Джарред, и его темные брови сошлись над переносицей, — что ее впустил молодой офицер из стражи у ворот. Она покорила его красотой и ослепила блеском бриллиантов. Она не особенно об этом распространялась. — Король улыбнулся и пожал плечами, — Так как ничего страшного не случилось, я решил подробнее не расспрашивать. Когда она объяснила свое присутствие на балу, я остался у них погостить. Мне представили нескольких ее родственников. Вошли три кузена, все на редкость хороши собой и горды. Мне показалось, что по крайней мере один из них испытывает нежную привязанность к мадемуазель. Двое других его поддразнивали. Было довольно забавно наблюдать, как они прохаживаются, встают в картинные позы и произносят речи…

Затем Джарред нахмурился, и его улыбка погасла. О том, что было дальше, у него сохранились довольно отрывочные и запутанные воспоминания. Он шел длинными коридорами, где его шаги отдавались гулким эхом, проходил через залы со сводчатыми потолками. Мысли его беспорядочно кружили, шаги были неровными. Наконец он оказался в комнате, где был накрыт длинный стол, уставленный серебрянойпосудой с монограммой и граненым хрусталем. На столе были расставлены, холодные блюда — желе, кремы, взбитые сливки и заливное; все это необъяснимо напоминало ему поминальный ужин. Кто-то подвинул Джарреду стул, и он сел. Он поднес к губам серебряную вилку и почувствовал, как что-то холодное скользнуло по языку, но, проглотив, он понял, что здесь что-то не так, чего-то не хватает.

Джарред с трудом пришел в себя.

— Мы… вроде бы обедали в столовой. Еда казалась такой однообразной, такой до странности безвкусной. Там еще, наверное, было охлажденное вино, но я не уверен. Это вполне могла быть вода.

— Может быть, вы уже начинали плохо себя чувствовать?

— Нисколько. У меня только болела голова, но это началось значительно позже, и все время я находился в приподнятом настроении. Может быть, это может объяснить мое странное поведение. После еды у мужчин нашлись какие-то дела в другом месте, и тетю тоже куда-то позвали, оставив нас с девушкой наедине в гостиной.

Цвет лица Джарреда резко изменился, от этого воспоминания кровь прилила к его щекам.

— Это продолжалось не более четверти часа, и наш разговор был совершенно невинным, я клянусь, я вам клянусь. Но когда вернулась тетя, у меня было совершенно невероятное ощущение, как будто нас застали за каким-то… постыдным занятием. Я не могу этого объяснить, но в тот момент, когда эта ужасная женщина вошла в комнату, я почувствовал, будто она застала меня за чем-то абсолютно непристойным.

Он поднялся со стула, сделав знак философу, чтобы тот не вставал, и стал ходить по комнате.

— Я начал лепетать… даже не помню что. Смысл в том, что у меня самые честные намерения, что мадемуазель Дэбрюль не будет от меня никакого вреда, что…— Он обернулся к философу. — Френсис, — безрадостно сказал он, — я боюсь, что я каким-то образом… обручился.

Повисла долгая звонкая тишина.

Старик произнес:

— Не могло возникнуть какого-то недоразумения? Вы — король Винтерскара, сэр, но кто эта девушка? Неужели вы могли попросить ее руки — это бессмыслица. Мне кажется, вы предложили юной леди только свое покровительство.

Джарред невесело усмехнулся.

— Никакого недоразумения. Френсис, неужели ты думаешь, что я могу так низко пасть и сделать непристойное предложение шестнадцатилетней девушке? Да еще и в присутствии ее тети.

Философ покачал головой. Хотя Джарред вырос при дворе, где манеры ставились выше морали, он каким-то образом приобрел твердые принципы, которые не позволили бы ему соблазнить такую юную девушку. И все-таки Перселл надеялся, что мадемуазель Дэбрюль и ее тетя могли подумать иначе.

— Но тогда, Ваше Величество, как я понимаю, отступать некуда, она немедленно приняла ваше предложение?

— Мой дорогой друг, конечно, она приняла мое предложение! Хотя должен признать: она была так взволнована… мне даже показалось, что она откажется, но ее тетя сделала все, чтобы стало понятно, что она это предложение принимает. Ис очень мило подала мне свою руку и сказала, что постарается быть мне самой преданной женой, — на мгновение я был пьян от счастья, пока я вдруг не вспомнил, что почти не знаю ее и совсем не хочу на ней жениться.

Опять последовало долгое молчание. И только тиканье часов да мягкое жужжание механизмов этажом выше нарушали тишину. Джарред обошел комнату один, другой, третий раз.

— Как вы думаете, Ваше Величество, — наконец произнес Перселл, — не могло ли тут быть какое-нибудь жульничество? Вы сказали, если не ошибаюсь, что с едой было что-то не так?

Джарред недоверчиво рассмеялся.

— Дорогой Френсис, если бы там был яд, я бы почувствовал его вкус, да и с каких пор яд заставляет человека делать глупости?

— Я имел в виду, сэр, снадобья и приворотные зелья. Но вы, конечно, правы, утверждая, что заметили бы что-нибудь. И все-таки…

— И все-таки, — перебил его король, — в моем собственном поведении было что-то странное еще до того, как мы сели за стол, — И он рассказал философу о серии непонятных событий, которые привели его к полуразрушенному дому.

Перселл сначала подумал, не мог ли кто-нибудь подкупить слуг. Но кучером был Алонзо Перис, брат слуги Люка. Эта семья служила семье Джарреда на протяжении многих поколений, и оба лакея тоже происходили из семей, которые служили Вальбургам, Саквилям и Гилианам испокон веков.

— Может быть, в конце концов, мы поднимаем шум на пустом месте, и эти события кажутся нам важными только из-за того, что произошло позже. — Доктор щелкнул зубами, у него имелась такая привычка, когда он бывал собой недоволен. — Но, если даже предположить, что все, что сегодня произошла, — чистая случайность, нельзя ли попробовать откупиться от девушки?

Король укоризненно посмотрел на философа.

— Это недостойно, Френсис. Подобного предложения я мог бы ожидать от дяди, Хьюго Саквиля.

Перселл покраснел. Это было, конечно, непродуманное и грубое предложение, и все-таки бывают времена, когда человек практический… Но король был человеком чести, и если это предложение казалось ему отталкивающим, то говорить было уже не о чем.

Но ученый сделал еще попытку.

— Вы говорите, там был еще кузен, молодой и красивый. Можно предположить, что им с девушкой часто приходится находиться в обществе друг друга. Возможно ли, чтобы..

— …между ними существовало какое-то предварительное соглашение? Нет, сомневаюсь. А если бы и было — это ничего не меняет.

В голове Джарреда одна за другой промелькнули картинки. Он попытался в них разобраться. Потом сознание прояснилось, и он смог вернуться на мгновение в старый дом.

— Это Змадж, Ваше Величество. — Перед ним стоял юноша с горячим взором в черном бархатном камзоле и с огромным шейным платком. Он стоял, скрестив руки на груди, и его губы кривились в презрительной усмешке.

Воспоминание поблекло, и король развел руками.

— Как только я совершил эту глупость, все семейство чудесным образом вернулось в комнату, забыв про свои дела. И юноша — Змадж — ловил каждый ее взгляд, каждый жест, но, если я правильно понимаю его характер, он скорее вырежет мне печень и поджарит ее, чем позволит мне разбить ее сердце.

— Боже мой, — Перселл слегка улыбнулся и покачал головой. — Звучит грозно. Не хуже, чем ужасная тетушка.

— Обратного пути нет, — Джарред продолжал беспокойно метаться по комнате. — Вы поймете, что я имею в виду, когда встретитесь с тетушкой — а это, как я понимаю, неизбежно, ведь я женюсь на ее племяннице.

Философ поправил очки и попытался отыскать еще какое-нибудь решение.

— Ну тогда, может быть, было бы возможно убедить юную леди, что она будет значительно счастливее, что ей будет во всех отношениях лучше, если она откажется от вашего лестного предложения.

Джарред остановился у камина, взял в руки тяжелую бронзовую кочергу и пошевелил затухающие угли, пока не полетели искры.

— Как это — счастливее? Как это — лучше? Я льщу себе надеждой, что я человек скромный, но я — король Винтерскара.

— Именно, — сказал Перселл, сложив ладони вместе и задумчиво постукивая ими по подбородку. — А ваша жена будет королевой Винтерскара, и ей предстоит возглавить один из самых элегантных и богатых традициями двор в мире. Несколько унылая перспектива, если я могу так сказать, для юной и импульсивной девушки.

Его бледно-зеленые глаза насмешливо блеснули.

— Пригласите ее навестить вас во дворце. Не официально, не в качестве будущей невесты — скажите, что это все невозможно, пока вы еще в трауре. Пригласите ее сюда и отдайте в руки церемониймейстеру. Расскажите ему о вашей тайной помолвке, но скажите еще, что хотите возродить некоторые церемонии ваших отцов и дедов, самые фантастические из них, и что ему предстоит обучить ее и подготовить к свадьбе. Если я не ошибаюсь, он будет ее безжалостно муштровать: рифмованные приветствия, адресуемые иностранным послам, глубина реверанса при встрече с пожилой великой герцогиней. У него в архивах пылятся десятки переплетенных в золотую кожу томов, набитых подобными тонкостями, и я уверен, что лорд Виттлсбек знает их все наизусть.

Король выслушал это со слабой недоверчивой улыбкой.

— Но если я так сделаю, пойдут слухи. Люди скажут, что я собираюсь на ней жениться.

— Пусть говорят, — отозвался философ, — Подобные толки юной леди не повредят. А пока у нее будет достаточно возможностей получше привязаться к пылкому красавчику-кузену.

Джарред положил кочергу и оставил камин в покое.

— Да, план неглупый и может даже сработать. Если, конечно, мне потом удастся застать мадемуазель одну, вдали от влияния подавляющей меня тети. А если это не сработает?

— Тогда мы просто придумаем что-нибудь еще.

Еще пять минут Джарред продолжал ходить по комнате. Его мысли занимало кое-что еще, и это вызывало тошнотворное ощущение пустоты в желудке, но он не знал, как коснуться этого предмета.

— Меня удивляет также и мое собственное поведение. Я так странно одержим этой девушкой с первой же встречи. А теперь я увидел ее снова, я должен признать, что меня к ней тянет, но я в нее не влюблен. Я никак не могу понять — а были ли мои действия сегодня… разумны?

Он умоляюще посмотрел на философа. Этот страх мучил его вот уже столько месяцев.

— Френсис, как вы думаете, я не схожу с ума?

К большому облегчению Джарреда, легкая улыбка появилась на лице философа.

— А вы думали, что больше никогда ничего такого не почувствуете к женщине? Учитывая, как давно… как много времени, как мне кажется, прошло с тех пор, как в вашей постели появлялась женщина… уверяю вас, Ваше Величество, когда дело касается плотских желаний, легкий приступ сумасшествия как раз совершенно нормален.

Джарред откинулся на стуле. Он усмехнулся со смешанным чувством стыда и отвращения к себе.

— Думаете, дело только в этом? Я не могу передать, как сильно я все еще переживаю потерю Зелены, но, несмотря на это, мне случается испытывать… желания, как вы говорите. Но я не думал жениться так скоро, я даже не думал брать себе любовницу.

Он непроизвольно покачал темноволосой головой.

— Женщина в моей кровати — иногда можно; не думаю, что Зелена, если бы знала, запретила, хотя до сих пор я сам отказывал себе в этом. Но не более того. Ведь я так ее любил.

— Сэр, вы сами объяснили свое поведение лучше, чем я бы мог, — успокаивающе сказал Перселл. — Ваша сравнительная неопытность в этих вопросах, ведь вы женились в таком юном возрасте и вступили в такой исключительно счастливый союз, чувство, что вы так или иначе предаете вашу покойную королеву, юный возраст и явная невинность девушки, — все эти вещи создают общее впечатление, что вы плохо поступаете. И соответственно, вы реагируете, как и подобает человеку чести.

— Значит, вы не думаете, что я схожу с ума?

Философ уверенно покачал головой.

— Я думаю, Ваше Величество, что вы чрезмерно строги к себе. Я видел, как из мальчика вы превращались в мужчину, и верю, что знаю вас лучше, чем кто-либо, ну разве что исключая вашего кузена Люциуса. А раз так, я думаю, мое мнение чего-нибудь да значит.

— Это так, — заверил его Джарред, — и именно поэтому я прошу у вас совета не как у моего подданного и даже не как у моего старого учителя, но как у своего второго отца, которым вы по праву являетесь.

Очень тронутый этим обращением, старик наклонился к королю и накрыл его белую руку своей.

— Ну тогда, говоря как ваш второй отец и не без отцовской гордости и привязанности, я должен заметить, что более разумного мужчины мне встречать не приходилось.

* * *

Город Люден в Риджксленде — город очаровательных кирпичных домов и широких красивых каналов — был полностью создан людьми. Его еще и в помине не было во времена Империи Чародеев, и его не перелицевали из старого, как многие другие столицы, но скроили заново, из нового куска ткани, специально для предприимчивых мужчин и женщин пятьдесят третьего столетия, и он воплотил в себе все постоянные, общепринятые общественные добродетели и тайные пороки поднимающегося торгового среднего класса. И хотя неуловимая тень гоблинов все-таки проникла в бедные районы города, но никогда не проносили в паланкине по его великолепным булыжным мостовым принцессу-чародейку; ни ученый грант, ни горбач никогда не проходили медленной, мерной походкой в священных пределах его маленького университета; и ни одно из его живописных зданий не было обязано своей красотой трудам и искусству мастеровых гоблинов. И жители Людена этим очень гордились. Даже больше тысячи лет спустя они все еще не переставали поздравлять себя с этим.

Люден, каким он действительно был — а не такой, каким он мог стать, но, к счастью не стал, — имел достаточно поводов для гордости, потому что в Людене было практически все, что делает город приятным для обитателей.

Была в Людене старинная гавань, где огромные суда с белыми парусами стояли ровными рядами, опустив якоря, были в нем склады, битком набитые чаем, фарфором, узорчатым муслином, шоколадом, сахарным тростником и опиумом, который можно было купить открыто у любого врачав городе для лечения головной боли. За складами находились сотни замечательных лавочек, где можно было приобрести все, что душе угодно, и все, что только есть на свете: яйца страуса и слоновые бивни, редкие старинные книги, кольца, камеи, миниатюрные портреты, табак, коноплю, хину, специи, пузырьки с ароматной водой, шкатулки, кружевные веера, перья, чернила, длинные глиняные курительные трубки, расчески из слоновой кости, панциря черепахи и перламутра, коробочки мушек, шкатулки для драгоценностей, серебряные банки для чая — все, что только можно купить, — это можно купить в Людене.

Здесь были причудливые статуи в маленьких изумрудных парках и садах и изящные белые мостики через каналы с солоноватой водой. Здесь были церкви, известные сладкой музыкой своих колоколов и краткостью своих служб, и два старых, красного кирпича здания парламента, где широколицые независимые представители сельских районов — честные малые, не видящие смысла в пышности и притворстве, регулярно посещали заседания в забрызганных грязью сапогах, ели апельсины и грызли орехи во время дебатов.

Здесь было все это и было многое другое, потому что Люден гордился тем, что являлся городом филантропов. Только за последние сто лет здесь были построены образцовый работный дом, образцовый госпиталь для найденышей (где благодарные сироты были доступны обозрению два раза в неделю в своих коричневых форменных платьях) и образцовый сумасшедший дом, которым так умело управляли и где царили такие сострадательные принципы, что даже король Риджксленда соизволил нанести туда продолжительный визит.

Поэтому жизнь в Людене текла приятно и легко, с пикниками, регатами, лотереями и ассамблеями для высших классов, честным трудом для низших и взаимной искренней уверенностью и тех и других, что даже черствая корка в Людене слаще и полезнее, чем настоящий пир в любом другом месте.

А что касается болезненного и сбитого с толку пожилого джентльмена, который считался правителем города, — он тоже был одной из достопримечательностей Людена. Те, кто имел удовольствие видеть его в повседневной жизни, кто имел удовольствие наблюдать, как он ест, пьет, одевается или еще как-нибудь проявляет себя, всегда возвращались к своим друзьям, полные обнадеживающих впечатлений. Его врачи были внимательны и преданны, для него были созданы все условия, и не было в мире ни одного более счастливого сумасшедшего, жизни которого можно было только позавидовать.

15

Люден, Риджксленд. Девять месяцев спустя — 22 брюмера 6537 г.

— Я чувствую себя немного пьяным оттого, что снова иду по твердой земле после стольких недель морского путешествия, — сказал Люциус Гилиан своему верному слуге, когда они стояли на причале в Людене, окруженные грудами своего багажа, — я нахожу, что настолько привык к морской качке, что если не научусь опять ходить по земле, то сильно опасаюсь, что просто упаду.

И хотя час был еще очень ранний, в это морозное утро жизнь кипела вокруг: матросы перекрикивались наверху, на мачтах, плотники стучали молотками, портовые рабочие шумели, пассажиры высаживались на берег и поднимались на борт, повозки гремели и откуда-то пахло дегтем.

— Мне будет не хватать вашего приятного общества, господин Гилиан, — прозвучал голос за его спиной. Люк обернулся и увидел, что к ним направляется левеллер. С моря дул ледяной ветер, он развевал плащ Кнефа, пока тот спускался по трапу. — В любом случае я уверен, что чувство равновесия очень скоро вернется к вам и вы избежите столь печальной участи.

Люк засмеялся, слегка покраснев. Он старался смотреть только на своего слугу.

— Мне удалось нанять повозку, — сказал левеллер. — Я подумал, не доставите ли вы мне удовольствие побыть в вашем обществе хотя бы до посольства?

Люк с благодарностью принял предложение и оглянулся вокруг — кто бы помог Перису с коробками и чемоданами. Но Кнеф сам разрешил эту проблему — и совершенно неожиданным образом, — уверенно ухватился за ручку самого большого чемодана из лошадиной кожи, перекинул эту тяжеленную вещь через плечо и направился в сторону повозки, Оставив покрасневшего и негодующего Люка, которому пришлось помогать Перису с оставшимся багажом.

— Нет, мастер Люк, что вы, — запротестовал Перис, когда Люк взялся за ручку меньшего чемодана и постарался повторить подвиг Кнефа. — Что скажут люди?

Люциус совершенно не представлял, что скажут люди, так как раньше в Риджксленде не бывал. Он подозревал, что реакция была бы та же, что и в Винтерскаре, если бы, конечно, кто-нибудь его узнал, что было маловероятно.

«И все-таки, — угрюмо подумал он, умудрившись взвалить чемодан на спину и направившись по следам левеллера, — будь я проклят, если останусь стоять в стороне и позволю такому человеку, как Кнеф, прислуживать себе».

Он яростно улыбнулся Перису, который нагрузился всем остальным багажом и мужественно старался не отставать.

— Знаешь, Перис, я думаю сменить религию. Провести остаток дней в строгих принципах антидемонизма, усмиряя мое внутреннее тщеславие. Только подумай, насколько это облегчит тебе жизнь: ни манжет, ни кружев, ни бархата, ни шелков, только добрые простые шерсть и лен.

— Мастер Люк, вы шутите! — ужаснулся слуга, пока они пробирались сквозь толпу. — Мастер Люк, вы никогда этого не сделаете! — Ему случалось видеть, как Люк увлекался самыми разными идеями за эти годы, но это последнее заявление показалось ему самым ужасным.

Люк сжалился над ним.

— Скорее всего, я этого действительно не сделаю. А если бы и сделал, вряд ли меня бы хватило надолго.

Улыбка была ему наградой.

— Это была просто шутка, сэр.

К этому времени они уже миновали доки и кирпичные склады и вышли на широкий проспект. Они обнаружили, что Кнеф с кучером уже укрепили чемодан на крыше повозки вместе с багажом левеллера.

— Это было не обязательно, — сказал Кнеф, свесившись с крыши, взял багаж из рук слуги и закинул его наверх, кучеру. — Мы с господином Перисом прекрасно справились бы вдвоем.

Люк выпустил свою ношу, и она с громким стуком ударилась о землю.

— Не сомневаюсь, что вы бы справились. Но вы мне не слуга, черт побери, — ответил он сквозь зубы, распахивая дверцу экипажа и забираясь внутрь. Он сел спиной к кучеру, потому что это место будет менее удобным, когда экипаж тронется, и скрестил руки на груди.

Кнеф оставил Периса и кучера укладывать остальной багаж на крыше и сел напротив Люка.

— Я и не претендую на роль вашего слуги. Но я не считаю постыдным оказать услугу другу, веруя, что мы все будем равны, когда настанет День Гнева. Что касается вас…

Люк все еще говорил сквозь зубы.

— Благодарю вас, но я сам предпочитаю судить, какие поступки достойны кузена короля Винтерскара.

Затем чувство юмора вернулось к нему, он рассмеялся, расцепил руки и расслабленно откинулся на спинку.

— Кнеф, Кнеф, вы замечательный парень, но почему вы не принимаете во внимание мое положение? Дома, в Тарнбурге, я вечный возмутитель спокойствия и борец с предрассудками. Я даже как-то претендовал на роль Защитника Простого Человека. А потом появляетесь вы, с вашими честными принципами, вашими искренними убеждениями, и показываете мне, какая я пустышка.

Экипаж тронулся. Кнеф приподнял брови.

— Вы проявили себя совсем не пустым человеком, когда прыгнули в море спасать моряка.

Люк расправил свои широкие вышитые манжеты, взбил кружева на рукавах сорочки; непривычные упражнения с багажом привели его костюм в некоторый беспорядок.

— Мне кажется, я уже говорил вам, что в тот момент действовал как самонадеянный глупец. Это вы проявили себя настоящим героем. А если уж совсем честно — то вы, скорее всего, спасли мне жизнь.

Кнеф улыбнулся своей спокойной, сдержанной улыбкой.

— Не будем об этом спорить. Наверное, обе стороны проявили и героизм и безрассудство. Вместо этого могу я задать вам один вопрос?

— Так как я сам задал их предостаточно, думаю, будет только справедливо позволить вам сделать то же самое.

Несколько мгновений левеллер рассматривал Люка внимательно.

— Что привело вас сейчас в Риджксленд? У вас, конечно, есть ваша книга, но почему вы решились путешествовать так поздно осенью, я никак не могу понять.

Люк смахнул с рукава невидимую пылинку.

— Сам город, конечно, представляет определенный интерес. В Людене мне не придется разгребать пять тысяч лет истории гоблинов, чтобы докопаться до правды.

Но потом, под доброжелательным взглядом своего соседа, он вдруг пробормотал:

— Король Риджксленда — он, правда, сошел с ума? Должен вам признаться, я когда-то был, можно сказать, его последователем. Я изучил все его ранние труды, и мне трудно себе представить, чтобы такой выдающийся ум мог так легко прийти в расстройство. И пока я был в Лихтенвальде, мысль, что, может быть, он все-таки не сумасшедший, сильно мною завладела и я почувствовал, что не успокоюсь, пока не удовлетворю свое любопытство.

Левеллер не ответил ему прямо.

— Вы рассказывали мне, что ваш кузен посылал своих собственных врачей обследовать короля Изайю. Он не был полностью удовлетворен их отчетом?

— Он говорил, что удовлетворен. Но информация пришла к нему через вторые руки. А вот вы были там, когда короля первый раз отправили в сумасшедший дом?

Но Кнеф опять не ответил на вопрос.

— Вас мучает, насколько я понимаю, вопрос, не объявили ли короля сумасшедшим для того, чтобы дискредитировать не самые популярные идеи, чтобы не дать ему привести в исполнение новые радикальные политические решения?

Люциус заинтересованно наклонился к левеллеру.

— Да, именно так я и думаю. Так что вы скажете?..

— Я скажу, господин Гилиан, что был в Людене, когда короля в первый раз отправили в больницу, и время от времени я имею удовольствие видеть его с тех пор. Он не буйнопомешанный, но часто бредит. И хотя по сути своей его фантазии безобидны и зачастую довольно занятны, я уверен, что вы согласитесь — едва ли желательно оставить бразды правления в руках человека, который не всегда в состоянии вспомнить свое собственное имя или, хуже того, в состоянии возомнить, что он совершенно другой человек.

Люк откинулся на спинку, чувствуя себя до странности опустошенным.

— Да, наверное, вы правы. Ну, не могу сказать, чтобы эта мысль занимала меня полностью. И все-таки унизительно осознавать, как сильно ошибался.

— Но в то же время, — продолжил левеллер в своей спокойной, задумчивой манере, — я не могу сказать, чтобы ваши сомнения совсем не имели под собой почвы.

Увидев, как лицо Люка зажглось интересом, Кнеф продолжил.

— Как и вы, я уверен, что, даже если бы состояние короля было значительно менее серьезным, чем сейчас, он все равно находился бы там же. Я также думаю, что, если бы он начал выздоравливать — что, впрочем, маловероятно, — парламент предпринял бы определенные усилия, чтобы скрыть эту информацию и не позволить королю вернуть себе свободу. Есть ведь заинтересованные люди, и в первую очередь на ум приходит имя лорда Флинкса, чья власть в Риджксленде значительно уменьшится, если это когда-нибудь случится.

Все время, пока Кнеф говорил, Люк слушал, затаив дыхание. И сейчас с шумом выпустил воздух, который держал в себе все время.

— Но это же отвратительно. Неужели у короля нет друзей, доброжелателей, чтобы в трудную минуту защитить его свободу?

— Друзья короля уже давно хранят молчание, — осторожно ответил Кнеф, — Но все они все еще в Людене, и не думаю, чтобы они не были в курсе того, что я вам сейчас сказал.

Живое воображение Люка работало уже на полную мощность, создавая множество разнообразных увлекательных сценариев. Он бросил на Кнефа горящий взгляд.

— Вы думаете, здесь существует группа заговорщиков, готовых к действиям, стоит только королю Изайе проявить признаки выздоровления?

Уголки губ Кнефа неумолимо поползли вверх.

— Я вижу, вы романтик, господин Гилиан. Сначала вам привиделся заговор против короля, теперь вы спрашиваете меня, не существует ли другого заговора, на этот раз в его пользу. И мне, естественно, вспоминаются теории, которые вы с такой любезностью изложили мне во время нашего путешествия. Прошу прощения за этот вопрос, но я не могу не поинтересоваться: вам везде мерещатся заговоры?

— Честно говоря, думаю, так оно и есть. — слегка нахмурившись, отвечал Люк. — То есть не то чтобы я видел сторонников империи, таящихся за каждым углом…

— Этого я не думал, — проговорил Кнеф, — ибо страх имперского заговора слишком банален, чтобы поразить вашу фантазию.

— …но я уверен, что существует распространенное, хотя и негласное согласие между власть предержащими о том, чтобы не открывать определенные неприятные истины нижним слоям общества… и оно идет дальше, чем простая фальсификация исторических записей, о которой мы с вами уже говорили.

Экипаж сильно тряхнуло, потом он начал трястись и подскакивать так сильно, что Люциус выглянул в окно, чтобы узнать, что случилось. Они проезжали по одному из изогнутых белых мостиков, и, похоже, из-за этого их так и трясло.

Устроившись опять на кожаных подушках, он увидел, что Кнеф его все еще рассматривает. Ему показалось, или в темных глазах левеллера действительно мелькнула забота?

— Господин Гилиан, как я понимаю, вы сделали целью вашего личного крестового похода вытащить на свет неприятные тайны, которые вы только что упомянули…

Люк утвердительно кивнул.

— Ну что ж, я надеюсь, вы добьетесь успеха. И если обнаружится, в чем я глубоко сомневаюсь, некое тайное общество, имеющее целью спасти короля в случае необходимости, я прошу вас не спешить присоединяться к ним с плащом и шпагой наготове. Должен напомнить вам, что у друзей короля Изайи было достаточно времени, чтобы все спланировать, если что-то вообще планировалось. Вынужден предположить, что ваше неожиданное появление в лучшем случае только спутает их планы, а ваш заразительный энтузиазм — тем более.

В высоком здании из кирпича и штукатурки, где размещалось посольство Винтерскара, Люка встретил не совсем такой прием, которого он ожидал. Его заставили переминаться с ноги на ногу в холодной мраморной приемной некоторое время, а когда впустили внутрь, то встретили его отнюдь не тепло.

— Я не вполне понимаю намерения Его Величества, — сказал лорд Полифант озадаченно и несколько раздражительно. Это был суетливый маленький джентльмен неопределенного возраста, который, едва представившись, вот уже добрых пятнадцать минут изучал рекомендательные письма Гилиана. — Вы приехали сюда, чтобы проконтролировать меня или чтобы в итоге меня заменить?

Люк стоял у большого окна и глазел на широкую оживленную улицу внизу, а посол вышагивал по комнате в своих нелепых туфлях на высоких каблуках и внимательно перечитывал письма Люка и разглядывал его паспорт. Сцена, развернувшаяся под окном, была по-своему привлекательна: почти не было заметно ни спешки, ни шума, только опрятно одетые прохожие чинно и неторопливо шли по своим делам. Время от времени, в противоположность им, проезжала ярко раскрашенная карета или проносили портшез, внутри мелькали накрашенное лицо в мушках или невероятная конструкция волос и пудры. И, опять-таки в противоположность всем остальным, иногда появлялась худая фигура — мужчина в шляпе с жесткими полями и длинном плаще или женщина в черном чепце со строгим лицом, — похоже, в Людене было довольно много левеллеров.