Ожерелье королевы
ModernLib.Net / Фэнтези / Эджертон Тереза / Ожерелье королевы - Чтение
(стр. 29)
Автор:
|
Эджертон Тереза |
Жанр:
|
Фэнтези |
-
Читать книгу полностью
(993 Кб)
- Скачать в формате fb2
(429 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34
|
|
Вилл посмотрел на Блэза.
— Все остальные повернули назад… или проскользнули незамеченными ночью. Возможно, и нас ждет та же участь.
— Но это ли нам нужно? — спросил Трефаллон, пересекая палатку и заглядывая за полог, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. — Мы следуем за чародейкой, а не за Лили или этим сэром Бастианом. Откуда нам знать, что она вообще в Кэтвитсене?
Вилрован вскочил и подошел к нему. В желтом свете фонаря его лицо хранило серьезное выражение, которое было так для него нехарактерно, в карих глазах в кои-то веки не блестело озорство.
— Мы следуем за Машиной Хаоса, у кого бы она ни находилась. Но Лили пока лучше меня удается выследить Сокровище, и поэтому нам нужно идти за ней. Мне остается только надеяться, что эта «леди Софрониспа» задержалась в пути. Она очень опасна, Блэз, я бы предпочел поймать ее до того, как ее найдет Лили.
Вспомнив невинных людей, которых разнесло в клочья в «Круа-Руж», он опять почувствовал тяжесть на сердце.
— Может быть, уже слишком поздно. Возможно, кто-то из них уже… погиб.
45
На пассажирском корабле, отчалившем от берегов Риджкселенда. Месяцем ранее. 4 флореаля 6538 г. Корабль был роскошный — огромный трехпалубник из Монте-Луна, который возил путешественников по делам и удовольствия ради вдоль всего побережья. Но для одного из своих пассажиров он ничем не отличался от тюрьмы с высокими стенами и решетками. Удобные каюты, обильные трапезы, подаваемые каждый день, позолоченное великолепие палубного юта, бушприта и гакаборта — все это мало значило для человека, лишенного свободы, который уже много дней изнывал в невидимых оковах.
Каюта, которую занимал Кнеф вместе со своими двумя пленниками, была длинная, с низким потолком. Близость резных балок над головой немало поспособствовала тому, что Люк чувствовал себя совершенно подавленным, но длина каюты оставляла достаточно места для того, чтобы он мог прохаживаться, чем он и занимался большую часть времени, когда не спал. Взад и вперед, из угла в угол ходил он, как помешанный, и его раздражение, казалось, с каждой минутой растет, а не утихает.
— Никогда, — рычал он, — никогда еще со мной не случалось ничего более унизительного и постыдного, и сколько, по-твоему, это может продолжаться?
Левеллер отвечал, слегка покачивая головой:
— Порой горький опыт может принести душе благо.
Люк обошел его кругом.
— То есть это все делается для моего же собственного блага? Чтобы возвысить разум и укрепить характер? — и хотя он изрек все это с определенным жаром, но все равно старался говорить потише, чтобы не разбудить Тремер, спавшую на одной из коек розового дерева.
— Что ты вынесешь из этого происшествия, зависит только от тебя, — сказал Кнеф, — что до меня, я бы предпочел всего этого избежать. Если ситуация кажется тебе отвратительной, то, может быть, тебя немного утешит то, что мне она не менее неприятна. Но как бы то ни было, это меньшее из зол, и избежать этого было невозможно.
Люк взглянул на свою спящую невесту: она уснула одетая, завернувшись в простой серый плащ, который купила на юге. Нет, не уснула — это слишком мягкое описание, она рухнула под тяжестью огорчения и крайней усталости, проведя здесь несколько бессонных ночей, и теперь спала уже шестнадцать часов подряд.
Когда спал Кнеф — оставалось загадкой. Возможно, только тогда, когда спал сам Люк, что случалось нечасто, причем все равно меньше, чем Люк, потому что к тому времени, как Гилиан открывал глаза, Кнеф уже был на ногах. Видела ли Тремер левеллера спящим, Люк не знал. С того самого момента, как он появился в Шато-Руж с пистолетом в руке, у них не было возможности поговорить наедине. Вспомнив о том дне, Люк вдруг захотел узнать правду.
— А ты бы выстрелил тогда, в Вуардемаре? Если бы я попытался сбежать до того, как ты связал меня этим своим адским заклятьем, ты бы нажал на курок? — Кнеф молчал, что натолкнуло Люка на неизбежный вывод. — Черти и рогоносцы! — Он ударил себя ладонью в грудь. — Да ты пристрелил бы меня, как собаку, несмотря на то что так долго притворялся моим другом.
Левеллер уселся в алое кресло, обитое камчатой тканью, которое было прикручено к доскам пола, чтобы не ездило по комнате во время качки.
— Мне не хотелось бы говорить что-либо, что вызвало бы у тебя еще большее беспокойство. Но если ты так настаиваешь — я взял с собой пистолет исключительно для того, чтобы защитить тебя. Есть в огнестрельном оружии что-то отрезвляющее. Оно представляет собой угрозу, которую мало кто решается игнорировать. Если б я вошел в комнату безоружным, твоя гордость могла подтолкнуть тебя к сопротивлению. — Он крепко сжал подлокотники. — В пылу любой физической борьбы мне часто очень тяжело воздержаться от причинения большего ущерба, чем это необходимо.
— Ну как же, твоя хваленая сила, — саркастически усмехнулся Люк, хотя он хорошо помнил, с какой легкостью этот риджкслендец однажды поднял тяжелый чемодан. — Левеллер, которому трудно удержаться от человекоубийства? Сколько секретов в тебе еще таится?
Кнеф не ответил, но Люк настаивал.
— И еще твое магическое общество — как же ты вообще туда попал, если находился в суровых рамках своей антидемоннстской доктрины?
— Дело в том, что я чувствовал, что самим Божественным Провидением я предназначен для какой-то высокой цели и что в рядах Спекулярии я буду к ней ближе. Кстати, мне, наверное, стоит тебя предупредить, — с мрачной улыбкой добавил Кнеф, — что это имя ты не сможешь ни произнести, ни написать, если попытаешься.
Люк воздержался от экспериментов: он уже обнаружил, что, сколько ни пытается, не может противостоять заклятию левеллера. И он не собирался унижаться еще больше, демонстрируя это лишний раз.
Хотя, во имя справедливости — к которой как раз в тот момент Люк был совсем не склонен, — следует заметить, что у Кнефа хватило деликатности использовать свою силу только при крайней необходимости. Он, например, не попросил Люка перестать ходить из угла в угол, хотя по многим признакам можно было догадаться, что его эта привычка порядком раздражала. Понимая это, Люк иногда продолжал ходить, даже когда ему уже и не очень-то хотелось. Он понимал, что это мелкая месть, но ему это было необходимо.
— А зачем ты тогда вообще упомянул это имя, если я никогда не смогу произнести его вслух?
— Сам не понимаю, — отвечал Кнеф, доставая что-то из кармана. Это была шкатулка из рыбьей кожи, шириной около пяти дюймов, он открыл ее движением большого пальца, и внутри отказался маленький глобус из раскрашенной слоновой кости. — Мне, несомненно, не следовало этого делать. Но тебе каким-то образом удается вытягивать из меня сведения, возможно, как раз из-за этой странной дружбы, которую я к тебе испытываю.
Люк скрипнул зубами и продолжал ходить туда-сюда. Он предпочел бы сохранять гордое молчание, но любопытство взяло верх.
— Ты говорил о высокой цели, о высшем предназначении. А можно спросить, в чем это предназначение заключается?
Кнеф помолчал, прежде чем ответить, вынул из шкатулки крошечный глобус и притворился, что внимательно его изучает.
— Это вы у нас — историк, господин Гилиан, и, кроме того, очень хорошо умеете раскрывать заговоры. Может быть, вы сами мне скажете?
Люк всерьез и надолго задумался над собственным вопросом.
— Ты и твои друзья-маги назвали себя в честь древнего общества, — сказал он наконец, — которое должно было освободить человечество от власти чародеев. Но мне трудно представить, какую цель вы можете преследовать сейчас, когда — как вам скажет каждый школьник — чародеев давно уже не существует.
Тень улыбки промелькнула в темных глазах левеллера.
— Не существует? Ну, тогда все становится на свои места — члены общества, которого давно не существует, в поисках представителей народа, который давно исчез с лица земли.
Люциус злобно на него посмотрел.
— Ты мне еще скажи, что ты сам — чародей!
И опять левеллер едва заметно улыбнулся одними глазами и перекинул глобус с руки на руку.
— Ну, господин Гилиан, вот в этом я бы вам ни за что не признался — особенно если бы это было правдой.
Корабль качнуло, он зарылся носом в волну, потом его подбросило вверх, и Люк схватился за верхнюю койку, чтобы не упасть. Тремер заметалась во сне, но не проснулась. Когда корабль выровнялся, Люк сердито посмотрел на левеллера.
— Если бы мы были друзьями, как ты утверждаешь, ты бы поверил мне на слово, что я никакого отношения не имею к исчезновению твоих чертовых часов. Если бы мы были друзьями…
— Дело не в том, соглашусь ли я поверить твоему честному слову или нет. Мои собственные симпатии легко могут толкнуть меня на неверный путь. Я не смею прислушиваться к ним. Я не знаю, многого ли стоит моя уверенность — наверное, очень немногого, но в душе я искренне верю в твою невиновность. К сожалению для нас обоих, мне не кажется, что я имею право действовать, исходя из этой уверенности. — Он вернул крошечный глобус на место и захлопнул шкатулку.
— И поэтому ты выставляешь меня слабым и беспомощным перед собственной женой.
— Естественно, — слегка воодушевившись, ответил Кнеф, — если я не намерен щадить собственных чувств, не стоит ожидать, что я стану щадить твои. — Его взгляд остановился на спящей, выражение лица смягчилось. — Если это тебя успокоит, я не думаю, что твое нынешнее положение умаляет тебя в глазах госпожи Гилиан. Более того, ее признательность только возрастает от всех тех тягот, что выпадают из-за нее на твою долю.
Люк посмотрел на него со злобой, развернулся и снова прошелся по каюте. Его не успокаивало, что Тремер не разочаровалась в нем. Он был унижен в собственных глазах. Он хотел сыграть в героя, подхватить ее и унести в далекие края, к новой, прекрасной, лучшей жизни — и только посмотрите, до чего он теперь жалок!
В порыве любви и нежности Люк присел на край койки и импульсивно потянулся, чтобы погладить невесту по щеке, но вспомнил, что Кнеф видит каждое его движение, и его рука замерла в на полдороге.
Резко встав на ноги, он пересек комнату и сел на стул. Невозможность уединиться, то, что ему приходилось воздерживаться от любого физического проявления своих чувств, — это было хуже всего. В первые благословенные дни их союза ему легко было проявлять великодушие, забыть все отвратительные подробности ее скандального прошлого, но теперь Люку казалось оскорбительным, что столько мужчин пользовались ее благосклонностью, а ему отказано в малейшей близости.
В другом конце каюты Кнеф кашлянул. Как часто случалось, он, казалось, прочел мысли своего пленника.
— Если тебе необходимо кого-то обвинить, мне бы хотелось привлечь твое внимание к лорду Флинксу. В конце концов, именно он в ответе за сложившуюся ситуацию, и, похоже, это далеко не самое страшное его преступление.
Люку вообще иногда казалось, что единственное, что удерживает его в здравом рассудке, — это мысли о том, как он отомстит премьер-министру, когда наконец его поймает.
Когда они миновали Риджксленд и пристали в Херндайке, Кнеф и его пленники покинули корабль и отправились в трудное сухопутное путешествие. В последующие дни события сменялись так быстро, что у измученных Люка и Тремер просто в голове мутилось. Кнеф буквально не ведал усталости и заставлял их двигаться с ужасающей скоростью, хотя путь, по которому он следовал, был какой-то странный: они петляли из стороны в сторону, а нередко им и вообще приходилось возвращаться назад на значительное расстояние. Они ехали в каретах, колясках, дилижансах, на баржах, на телегах, верхом и даже шли пешком, когда почтовая карета, в которую они сели в Луу, угодила в канаву.
По мере того как они продвигались на север, местность становилась все более дикой, болотистой, иногда дорога шла по настилу над землей, потому что вокруг была вода. Холодный ветер с моря морщил гладь прудов по обе стороны от дамбы, по которой они ехали, гуси и чирки плавали там, где вода была поглубже. Если не считать небольших городов на побережье, где шла оживленная торговля и процветала контрабанда, в остальном эти места населяли пастухи и земледельцы, которые пополняли свои скудные запасы охотой на птицу и рыболовством. Это были медлительные, молчаливые, сдержанные люди, они жили в невысоких хижинах, крытых тростниковыми крышами, где над дверьми были нарисованы или вырезаны оберегающие знаки — звезды, сердца и диковинные птицы. Мужчины носили большие сапоги из непромокаемой кожи, пропитанной рыбьим жиром, а женщины питали слабость к нижним юбками цвета ржавчины и ярким шелковым платкам, которыми они повязывали уложенные в тугие узлы темные волосы, по два-три платка разных цветов одновременно. В тех редких случаях, когда кто-то из них заговаривал с путниками, они говорили на таком неразборчивом диалекте, что Люк почти ничего не понимал.
Изредка Кнеф соглашался остановиться в каком-нибудь доме, или на одиноком постоялом дворе, или в таверне у дороги. Он и его пленники везли еду и питье с собой и спали по большей части в пути; Тремер обычно засыпала, положив голову на плечо Люка или свернувшись калачиком в углу повозки или телеги; Люк отключался, уступая неожиданно накатывающей сонливости, которую, по его подозрениям, на него насылал Кнеф, чтобы самому поспать хоть несколько часов.
Случались неожиданные и удивительные препятствия.
Однажды, когда они ехали верхом, им пришлось сойти с большой дороги и пробираться по зыбкой трясине, потому что на дороге лежало целое стадо овец — мертвые все до единой, сраженные какой-то загадочной болезнью.
В другой раз они задержались, чтобы помочь трем женщинам с застывшим взглядом вытащить из канавы мокрые тела десяти мужчин, которые там утонули.
— Как это случилось? — спросил Кнеф.
Но женщины не хотели ему отвечать, а мужчины — не могли.
Иногда они останавливались ненадолго в пустынных местах, где левеллер придерживал лошадей, спускался на землю с телеги или повозки и начинал творить поисковые заклинания.
Похоже, он знал их великое множество и к тому же использовал немало занятных приспособлений — жезлов, маятников-подвесок, намагниченных иголок. Не раз им доводилось видеть, как он писал тайные знаки на мягкой земле или выводил их в воздухе.
— Это колдовство? — спросил Люк однажды вечером, когда они остановились на поросшем камышом берегу какого-то озера. Он спрыгнул с повозки, чтобы получше рассмотреть, что там делает Кнеф. — Да, похоже на то.
Был предзакатный час, над водой Собирался туман, и видны уже были только верхушки камышей. Над их головами пролетела стая лебедей. Люк сам удивился, когда у него по спине пробежал суеверный холодок.
— Это пентаграмма, — спокойно отвечал Кнеф, — ее используют как маги, так и колдуны.
Люк посмотрел на него недоверчиво.
— Ты так говоришь, как будто между ними есть какая-то серьезная разница.
Левеллер продолжал чертить на влажной земле свои таинственные знаки.
— Колдовство — это всегда работа невежественных деревенских жителей, зачастую довольно топорная, нацеленная скорее на немедленный результат, чем на длительные последствия. И потому, какие бы благие намерения колдуном ни владели, его действия неизбежно приводят к плачевным результатам, рано или поздно. Я же, напротив, ученый маг. Во всем, что я делаю, присутствует точный расчет.
В невидимом озере квакали лягушки. Туман пробирался за пазуху к Люку, и его одежда отяжелела и стала влажной.
— Ученый маг, — передразнил он Кнефа, — но ты же еще и антидемонист — отлученный.
— Это правда, — отвечал Кнеф, доставая и внимательно изучая очередное странное приспособление — оно очень походило на компас, только с двумя стрелками и знаками зодиака на циферблате. — Если колдуны в Риджксленде, Херндайке и Кэтвитсене — дело обычное, то и антидемонисты тоже. Но, к сожалению, такое соседство привело к стойкому неприятию любой формы магии. Эту антипатию я, понятно, не разделяю.
— Но разве что-то из этого действительно подсказывает тебе, где сейчас лорд Флинкс? — Люк намеренно старался быть назойливым, а кроме того, ему действительно временами казалось, что они движутся наобум.
— Не то, где он сейчас. Я могу узнать, где он был, а где — нет, и это тоже может оказаться полезным, хотя, конечно, таким путем мы долго будем его ловить. — Глаза у Кнефа запали, вокруг них лежали тени, кожа посерела, и все-таки в его голосе ничто не выдавало усталость. — Но рано или поздно мы догоним лорда Флинкса. И когда это случится, мне остается только надеяться, что Сокровище у него с собой. Если он передал его кому-то, все путешествие может оказаться бесполезным.
— Передал его… Зачем ему передавать Сокровище, — презрительно рассмеялся Люк, — если вся история с похищением Сокровища задумана для того, чтобы власть досталась ему?
Приспособление в руке Кнефа начало тихо жужжать. Стрелки некоторое время быстро вертелись, а потом резко замерли, одна указала на рака, другая на скорпиона.
— Я же не говорю, что он отдаст его кому попало. Но он может быть связан с людьми еще более беспощадными, чем он сам.
— Но кто это может быть? — спросила Тремер, подходя сзади. Она появилась из тумана, как призрак утонувшего ребенка. — Вы же не хотите сказать нам, сэр, что мой дядя всего лишь пешка в чьей-то игре, которая только начинается?
— Именно это я и хочу вам сказать. Неужели я заставил вас двигаться настолько быстро, что вы не заметили, что происходит в мире? Когда в Луу мы садились в дилижанс, разве вы не слышали тревожных новостей, которые обсуждали другие пассажиры?
Люк обдумал все это, пока они садились обратно в повозку и размещались на холодных красных кожаных сиденьях. Он был чрезмерно поглощен собственными несчастьями, но все же не слеп и не глух — он просто не хотел задумываться над теми странными и пугающими вещами, которые они видели сами или о которых слышали по дороге.
— Действительно похоже, что в каждой деревне или городе, через которые мы проезжаем, свирепствует болезнь, — медленно ответил он. — Или что люди только-только приходят в себя после какого-то загадочного бедствия. Но что это все может что-то значить — мне в голову не приходило.
— Тогда задумайся сейчас, — сказал Кнеф, беря в руки изношенные кожаные поводья. — Дай волю своему воображению. Не думаю, что твои догадки будут более невероятны, чем правда. Если когда вам, господин Гилиан, и имело смысл подозревать существование темного заговора — то именно сейчас.
46
На границе Брайдмора и Кэтвитсена. 8 пастораля 6538 г. Генерал Пендженнис прибыл на рассвете. Долговязый джентльмен, чуть старше пятидесяти, с хорошей военной выправкой; в его длинных светлых волосах виднелась седина. Очевидно, он отлично себя чувствовал в новой форме с ярким золотым галуном, огромными медными пуговицами, погонами и старинными знаками отличия.
— Если вы сможете мне предоставить удовлетворительные доказательства, что вы ни в коей мере не связаны с короной Лихтенвальда, я выдам вам пропуск. В противном случае, боюсь, вам придется повернуть назад.
Вилл машинально потянулся за отсутствующим документом, как вдруг Блэз, к его удивлению, выступил вперед и протянул генералу пачку документов.
— Блэз Кроусмеар-Трефаллон, — четко сказал он. — Вот назначение на пост лейтенанта, недавно подписанное Родариком Маунтфальконским, и письмо, где говорится, что меня и капитана Блэкхарта направили за границу по особо важному поручению.
Генерал взял бумаги и внимательно их изучил.
— Блэкхарт, — сказал он, бросив острый взгляд на Вилла. — Мне кажется, я имел честь встретиться с вашей женой. Она внучка сэра Бастиана?
Вилл натянуто поклонился, предпочитая не подтверждать это заведомо ложное предположение.
— Странно, что вы путешествуете одной дорогой, но порознь и по разным делам.
Вилл снова поклонился, еще более натянуто. Генерал продолжал несколько минут хмуро его разглядывать, потом покачал головой и повернулся к Блэзу. Он задал несколько сухих вопросов и, казалось, был совершенно удовлетворен ответами, потому что выписал пропуск на обратной стороне письма и отдал все бумаги обратно Трефаллону. И покинул палатку, еще раз внимательно взглянув на Вилрована.
— Ну и зачем разыгрывать такое безразличие и гордо молчать? — раздраженно спросил Блэз. — Или ты нарочно хотел его убедить, что ты изверг, бьешь свою жену, а теперь еще и гонишься за несчастной, когда ей наконец удалось сбежать со своим дедушкой?
Вилл пожал плечами.
— Какая разница, что он подумал, пропуск он все равно выписал. Но если мы перешли к вопросам, лейтенант, может быть, вы объясните мне, откуда у вас эти бумаги?
Блэз последовал за ним к выходу из палатки, качая головой.
— Вилл, ну не надо дуться только потому, что Родарик отдал их мне. Я, конечно, должен был раньше о них сказать, но, по правде говоря…
— По правде говоря, — бросил Вилл через плечо, взлетая в седло, — было решено, что я могу их случайно потерять.
— Ничего подобного, — терпеливо ответил Блэз, отвязывая повод и взбираясь на гнедого. — Было решено, что ты — ходячая цель для любого заговорщика. А меня они, мы искренне надеемся, пока не знают — ведь горбач, который мог меня опознать, сейчас всего лишь горстка пепла, несомая ветром по улицам Фенкастера.
Они пересекли горы и спустились в долину Кэтвитсена, направляясь на запад, в болотистую равнинную местность у слияния трех рек — Кэткина, Ила и Виндля. В этих местах свирепствовала лихорадка, и летом она уносила немало людских жизней. Но в такое время, как сейчас, в начале года, там обычно бывало приятно. И все же, несмотря на то что фенхель и водяной болиголов уже зацвели, казалось, эта земля в трауре. По крайней мере раз в день Блэз и Вилл проезжали мимо похоронной процессии: десяток черных барж, чередой проплывающих по заросшей камышом реке, или странная процессия женщин и детей в черных покрывалах, медленно бредущая по поросшему осокой ветреному склону холма. На каждом кладбище под серебристыми ивами виднелись свежие могилы.
В течение следующих двух недель Вилл все больше и больше мучился от бессильного раздражения. Дважды, когда они с Блэзом останавливались в таверне или на постоялом дворе, чтобы навести справки о пожилом джентльмене и юной леди, путешествующих в ландо, их отправляли в каком-нибудь новом направлении, но лишь для того, чтобы конце концов они обнаружили, что это совсем не те люди.
Однажды вечером, когда они прибыли в Руммени, их никуда не пустили на ночь под тем предлогом, что все постоялые дворы и дома были на карантине по случаю желтой чумы. За то время, пока они, желая только одного — поесть и отдохнуть, доехали до следующей деревни, их четыре раза за три часа остановили военные патрули и потребовали пропуска.
Даже погода обернулась против них. Целую неделю лил проливной дождь. Реки бушевали, заливали дороги, сносили мосты, в результате им постоянно приходилось искать дорогу в объезд. Когда дождь перестал, наступило недолгое затишье, а потом поднялась такая сильная буря, что ветер выламывал ветви деревьев, срывал крыши и даже выдирал из земли камыши и рогоз.
Чем дальше они ехали по Кэтвитсену, тем хуже становились постоялые дворы. Кровати жесткие, еда приготовлена отвратительно, хозяева, официанты и горничные грубили наперебой. Однажды им на ужин не досталось ничего, кроме сардин. На следующее утро на завтрак была горелая каша. Их сапоги были давно не чищены, белье мечтало о стирке — постепенно Вилл и Блэз стали такими же грязными и озлобленными, как местные жители.
А хуже всего, по крайней мере для Трефаллона, было переменчивое состояние духа его спутника. То он был весел и бодр, то угрюм до невозможности, настроение Вилла казалось непостояннее местной погоды.
Мир менялся, тот порядок вещей, к которому он привык, рушился на глазах, и он чувствовал свою ответственность за это. Старый порядок, конечно, нельзя было назвать идеальным, но он, по крайней мере, был безопасным, предсказуемым. Вилрован всегда презирал тех своих приятелей, кто предпочитал спокойный, оседлый образ жизни. Но сейчас он начинал понимать ему цену — как раз тогда, когда уже, казалось, никто не смог бы почувствовать себя в безопасности в этом мире.
Когда Виллу казалось, что его поиски увенчаются успехом, он воспарял духом. Стоило им столкнуться с очередной неудачей, он впадал в бешенство. В тот день, когда стало очевидно, что они окончательно сбились со следа, Вилл и Блэз чуть не подрались.
Но однажды поздно утром они приехали в небольшую деревушку на берегах Кэткина. Трефаллон поехал наводить обычные справки в полуразвалившейся таверне на той стороне лужайки, а Вилл остановился в более респектабельной таверне и неожиданно застал Лили и сэра Бастиана прямо за завтраком в столовой.
Он окаменел на пороге, удивленный, что в его душе поднялась такая буря эмоций. Хотя он с самого начала знал, что Лили путешествует не одна, но, увидев, как она сидела там спокойно и ела тосты и селедку с другим мужчиной, Вилл почувствовал, что кровь закипает у него в жилах.
Но ярость прошла. Он быстро пересек комнату и поклонился сэру Бастиану.
— Сэр, — сказал он холодно, — мне кажется, вы должны мне все объяснить.
Лили протянула к нему руку, то ли приветствуя, то ли протестуя.
— Нет, Вилл, это я…
Но она больше ничего не успела сказать, Вилл поднял ее со стула, крепко обнял и уткнулся лицом в ее волосы.
— Ты ничего мне не должна, — страстно сказал он, — что бы ты ни сделала, я этого, несомненно, заслуживаю. Но остальные… этот твой сэр Бастиан, и все твои остальные маги Спекулярии, у них нет никакого права становиться между мужем и женой.
Он мягко отпустил ее и отодвинул в сторону.
— Я повторяю, сэр. Вы должны мне все объяснить, и я ожидаю этого с нетерпением.
Сэр Бастиан встал с места.
— Вполне возможно, капитан Блэкхарт, что мне неверно описали ваш характер. По крайней мере, вы ясно выразили ваши чувства, и ваше отношение к вашей жене произвело на меня очень благоприятное впечатление. — Он слегка нахмурил свой высокий лоб. — Но полагаю, что мне излишне объяснять вам, что Лиллиана и я здесь делаем. Вас ввели в заблуждение, это правда, но для этого были серьезные причины. Но я должен вам сказать, что госпожа Блэкхарт с самого начала очень хотела открыться вам.
Высвободившись из объятий Вилла, Лили обернулась к сэру Бастиану.
— Сэр, но сейчас-то нам совершенно необходимо ему довериться. Просто глупо пытаться продолжать в том же духе, учитывая, сколько Вилровану уже известно.
Сэр Бастиан кивнул, хотя и несколько неохотно.
— Да, события сейчас дошли до такого отчаянного положения, — сказал он со вздохом, — что, боюсь, нам уже не приходится особо тщательно выбирать себе союзников.
Вилл насмешливо улыбнулся, и в его поклоне сквозила ирония.
— Я надеюсь, сэр Бастиан, что настанет день, когда я смогу вернуть вам этот комплимент.
Но все же напряжение в комнате несколько спало. По настоянию Лили, они все трое сели за стол, и она налила Виллу горького чая из черничного листа и наполнила чашку сэра Бастиана.
— Я надеюсь, капитан Блэкхарт, что ваше пребывание в Хойле вас не слишком… стеснило? — сказал старик, передавая Виллу тарелку слегка обуглившихся тостов.
Вилл удивился.
— Мне там пришлось совсем не по вкусу, — отвечал он, машинально принимая тарелку и ставя перед собой. — Но должен ли я понимать это так сэр, что именно вам я обязан своим заключением?
Лили со стуком поставила слегка побитый чайник на стол, так резко, что звякнула крышка.
— Заключением? Что ты имеешь…
Но Вилрован не обратил на нее внимания, сосредоточившись на сэре Бастиане.
— А мне сказали, что бумагу предъявила некая леди.
Наставник Лили сделал небольшой глоток. Затем он откусил кусочек горелого тоста, прожевал, проглотил и только потом ответил.
— Как известно, деньги говорят сами за себя. Они могут при случае и приврать. Вы удивлены, что констеблю в Хойле было велено вам солгать?
— Совсем нет, — Вилл поднес чашечку к губам и подул на горячий чай. — Если бы вы ему достаточно заплатили, думаю, он придушил бы меня во сне. Но я не понимаю, зачем вам понадобилось меня обманывать.
— Я подумал, что это немного сбавит ваш пыл, если вы подумаете, что Лили в этом замешана. Теперь я вижу, что эффект был прямо противоположный. Мои поздравления, капитан Блэкхарт. Никогда бы не подумал, что вам удастся нас догнать после такой серьезной задержки.
Дальнейший разговор принял более приятный оборот, и они вполне дружелюбно завтракали вместе, когда вошел Блэз, с тем чтобы сообщить Виллу, что в таверне ему ничего не удалось узнать. С первого взгляда оценив ситуацию, Трефаллон кивнул сэру Бастиану, поцеловал руку Лили и уселся рядом с Виллом.
— Если бы я знал, что ты их здесь найдешь, ни за что не отпустил бы тебя одного, — шепотом сказал он. — Ты меня удивляешь, Вилл, такая цивилизованность. Я, скорее, ожидал бы кровавой резни и горы трупов.
После завтрака они сняли комнату, чтобы спокойно поговорить. Это была маленькая комнатка в задней части дома, окна выходили во двор. Сэр Бастиан и Блэз сели на стулья, Лили и Вилл устроились у окна.
Вилрован взял Лили за руку и крепко держал, пока она говорила. Он с удивлением узнал, что она и сэр Бастиан уже не преследуют чародейку.
— Похоже, — сказала Лиллиана, — она передала Машину Хаоса другому заговорщику. И хотя мы слышим о нем везде, куда ни приезжаем, такое впечатление, что он заранее знает о нашем приближении и всегда уезжает за час или два до нашего приезда.
— Но как он выглядит, этот заговорщик? — спросил Вилл, мрачно уставясь на свои сапоги. То, что леди Софрониспа провезла Машину Хаоса так далеко только для того, чтобы отдать ее кому-то, казалось ему чрезвычайно странным.
— Джентльмен лет сорока или около того, — ответил сэр Бастиан. — У него любезная речь и приятные манеры, что внушает симпатию к нему всем владельцам трактиров, конюхам и официантам, куда бы он ни поехал.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34
|
|