41

Когда Ник Брейкберн толкнул входную дверь и вошел в комнату, Вилл сидел, развалившись на стуле, с мокрой тряпкой на лбу.

— Тьма небесная, Вилл! Да ты страшнее смерти! Что с тобой случилось?

— Меня отравили вчера вечером, — отвечал Вилл, невольно вздрогнув от громкого голоса лейтенанта. — И здесь была Лили. Нет, мне это не привиделось. Я видел ее и говорил с ней, а если это и звучит сомнительно, в любом случае она оставила платок со своими инициалами. — Он снял тряпку со лба и показал Нику.

Ник рассмотрел его внимательно, качая головой.

— Но ты же не хочешь мне сказать, что Лили сговорилась с кем-то тебя убить? Не дури, Вилл. Хотя, возможно…

— Конечно, она не замешана ни в каком заговоре и не собирается меня убивать, — раздраженно ответил Вилл. — Она меня спасла. И нам нужно ее найти. Она уехала из Хоксбриджа при очень странных обстоятельствах, а теперь вдруг появляется здесь, в Шенебуа. Я тебе потом все расскажу. А пока поверь мне на слово, что это жизненно необходимо. Она была одета по-дорожному и, похоже, чертовски спешила. Поспрашивай на всех больших дорогах, ведущих из города, узнай, не видели ли черную коляску, запряженную четверкой серых лошадей. Кучер невысокого роста, полный и в темном парике.

Ему оставалось только надеяться, что Лили и ее таинственный спутник едут все в той же коляске и с тем же кучером, которых ему описали слуги в Хоксбридже.

— Если услышишь хоть что-нибудь, все что угодно, тут же возвращайся и докладывай мне.

Ника не было несколько часов. Когда он наконец появился и широкими шагами вошел в комнату, Вилла уже лихорадило от нетерпения.

— Коляска пересекла реку по направлению к Брайдмору и поехала дальше на север примерно в полночь, причем довольно быстро. И все-таки мы могли бы их догнать до того, как они достигнут Фенкастера, первого городка на северной дороге. Дорога несколько раз делает петли, и, если ехать верхом по бездорожью….

Вилл вскочил на ноги, накинул драповый плащ, подхватил шляпу, пистолеты, порох и красную шелковую перевязь.

— Мои вещи уложены, а оседланная лошадь ждет внизу.

— Ты обещал все объяснить. Забыл?

Вилрован остановился на полдороге к двери.

— Забыл. — Он положил оружие, сдвинул шляпу на затылок и провел по лбу тыльной стороной ладони. — Но с чего начинать, даже и не знаю. Я подозреваю, что Лили как-то ввязана с нашими поисками, но сейчас не соображу, как именно. Кроме таинственной связи с сэром Фредериком Марло, кроме того, что она покинула Хоксбридж одновременно с нами, и того факта, что вчера вечером она была здесь, она еще и находилась в «Левиафане», когда убили Маккея. Не может быть, чтобы все это оказались только случайные совпадения.

— Прости меня, — Ник сложил руки на груди. — Но я тебя что-то не понимаю. Руфус Маккей-то тут при чем?

— Проклятье! — простонал еле слышно Вилрован. — Я забыл, что ты всего не знаешь! Черт бы побрал Родарика и его секретность! Пусть убьет меня, когда узнает, что я наделал, но пришло время рассказать тебе всё. Особенно учитывая, что тебе придется продолжить здесь поиски, пока я отправлюсь за Лили. — И Вилл наскоро рассказал ему про пропажу Машины Хаоса и перечислил все важные обстоятельства до и после этого события.

Ник внимательно слушал.

— Конечно, — сказал он, когда Вилл закончил, — это объясняет многое, что ставило меня в тупик в последнее время. Забавно, что мне не пришло в голову самому все сопоставить.

— С чего бы ты стал это делать? — Вилл коротко, хрипло рассмеялся. — Неужели бы тебе пришло в голову, что на тебя возложили секретную миссию и при этом солгали насчет самого предмета твоих поисков? На твоем месте я пришел бы в ярость.

— Я в ярости, — сказал Ник совершенно ровным тоном. Если он и был зол, то во всем блеске проявил сейчас знаменитую брейкберновскую невозмутимость. — Но, поразмыслив, я понимаю, чем руководствовался Родарик. Если бы люди об этом узнали, то началось бы такое, что я и представить себе не могу. — На мгновение выдержка изменила ему, и на его лице отразился ужас, но тут же пропал. — Я рад, что наконец узнал эту тайну, но не думаю, что нам стоит спешить с посвящением в это Джилпина и Оджерса.

— Здесь я доверюсь твоему суждению. Второй раз они меня не отравят, я тебе обещаю. — Вилл рассмеялся и похлопал себя по карману камзола, куда он уже сложил причудливые пузырьки, которые захватил в Хоксбридже. — Я буду проверять всю еду и питье перед тем, как положить что-нибудь в рот.

Он открыл дверь, но застыл на пороге.

— Не знаю, отправилась ли Лили следом за горбачом и той женщиной или идет по какому-нибудь другому следу. И не узнаю, пока ее не догоню. Если она не следует за ними, они, вполне возможно, все еще в Фермулине или за рекой — в Чокфорде. Если так, ты, Джилпин и Оджерс можете оказаться в опасности. Так что будь осторожнее, Ник, и, пожалуйста, останься в живых.

В Брайдморе было угрюмо и ветрено, кругом сплошь рябые гранитные валуны да дымчато-лиловые вересковые пустоши с островками желтого ракитника. Поселения были маленькие, редко больше дюжины домов и двух-трех церквей, одна из которых обычно была заброшена. Жители разводили коз и овец и обрабатывали, как могли, суровую неплодородную землю. Это была пустынная местность, и Виллу по нескольку часов не встречалось ни единого путника.

Сутки Вилл ехал по бездорожью, и вот уже он и его пятнистый мерин оказались на окраине Фенкастера, а Лили и черной коляски и в помине не было. Там, где сельская дорога уступала место брусчатке и первым домам, Вилрован натянул поводья и задумался.

Он надеялся к этому моменту уже нагнать карету. То, что это ему до сих пор не удалось, означало одно из двух: либо он просчитался и Лили приехала раньше, чем он рассчитывал, либо она задержалась или свернула на одну из многочисленных развилок по дороге к городу.

Последнее было наиболее вероятно, Вилл повернул на юг и проехал около двадцати миль обратно, на этот раз ни на шаг не сходя с извилистой и изрезанной колеями дороги. В малюсенькой деревеньке Старлинг, где он остановился, чтобы расспросить жителей, ему сказали, что несколько часов назад у черной коляски сломалась ось — это было к югу от деревни. К сожалению, вместо того чтобы ждать, пока починят их повозку, пассажиры сели в почтовый дилижанс и уехали в Фенкастер, а кучер купил лошадь и ускакал в обратном направлении.

Виллу оставалось только проклинать свою злую судьбу. Она встретил этот дилижанс в пятнадцати милях отсюда. А сейчас тот уже достиг города, где Лили и ее спутник успешно растворились в толпе.

Наступала ночь. Измученный и уставший — ведь он провел почти тридцать часов в седле, — Вилл решил, что хороший отдых только лучше подготовит его к предстоящим поискам. Он снял комнату в единственной в деревне замызганной харчевне, отвратительно поужинал вареной свеклой и еще чем-то, по вкусу больше всего похожим на недожаренную подошву, залил зверскую жажду очень слабым пивом и упал на кровать, даже не раздеваясь. В комнате гуляли сквозняки, кровать была жесткая и кишела мелкими паразитами, но он отключился, едва коснувшись головой подушки. Вилл спал до раннего утра, когда почувствовал, что места блошиных укусов начали чесаться.

Встав с рассветом, Вилрован проглотил не менее отвратительный завтрак и направился в город. Около десяти утра он заметил над головой стаю воронов, они летели со стороны Фенкастера. Думая, что это могут быть те самые птицы, которых он отправил исследовать окрестности еще из Фермулина, он поприветствовал их. Кольцо в ответ испустило луч ослепительного голубого света, и два ворона отделились от остальных и, хлопая крыльями, направились к нему: один опустился на седло, другой — на плечо Вилла.

Новости они принесли ему противоречивые. Лили и ее спутника нигде не видели, но зато им было что рассказать о горбаче и о женщине.

— В Фермулине пожар. Целые улицы полыхают.— Это ворон на луке седла. — Искры летят по ветру. Одна попала в горбача: вспышка, шипение, а потом только горстка пепла. Его смерть повергла остальных людей в панику. Несколько покалечены.

— А женщина, которая была с ним? — спросил Вилл.

— Ее отнесло толпой на время. Потом она вырвалась, мы следовали за ней до постоялого двора, где она наняла повозку. Она уехала из города на запад, в сторону Кэтвитсена. Но скоро наступила ночь, и мы потеряли ее в темноте.

Вилл нахмурился, пытаясь понять, где же здесь логика.

— Но зачем ей так спешить? Сокровище надо перемещать медленно и на небольшие расстояния. Если она и дальше будет передвигаться так быстро, она только принесет с собой бедствия. А кроме того, если она не хочет, чтобы ее нашли, где же еще можно лучше спрятаться, как не в суматохе, вызванной пожаром? Если держаться от огня на безопасном расстоянии, то лучшего укрытия, чем Фенкастер, ей сейчас не найти.

— Если только она не гоблинка, — ворон у него на плече расправил крылья. — Для гоблина или гоблинки не существует безопасного расстояния, когда по ветру летят искры. А горбач называл ее «Леди Софрониспа».

Вилл покачал головой. Он не понимал, как эта женщина может оказаться гоблинкой, даже если по какому-то капризу она пользовалась чародейским именем. Вопрос заключался в другом — надо ли ему попытаться догнать ее или ехать дальше в Фенкастер и искать Лили.

В конце концов он решил, что у него нет выбора. Одно дело следовать за Лили, когда она, скорее всего, тоже ищет Машину Хаоса, но теперь он точно знал, куда направилось Сокровище, и он должен был следовать за ним. Послав воронов вперед, он поехал дальше на север, пока не добрался опять до окраин Фенкастера. Черный столб дыма поднимался над старинными, по большей частью деревянными домами, придавая городу зловещий вид. Если Лили была там, Вилровану оставалось только надеяться, что она в безопасности.

Удар настиг его в Хойле, в деревне, стоящей на перекрестке, открытом всем ветрам. Вилл снял на ночь комнату и вышел прогуляться в сгущающихся сумерках по поросшему кустарником пустырю, как вдруг к нему грубо подступили трое местных жителей. Он даже не успел опомниться, не то что вытащить пистолеты, когда один из аборигенов выбил оружие у него из рук, а двое других быстро его схватили. Под его громкие протестующие крики они потащили Вилрована к деревенской тюрьме.

— Проклятье на ваши головы! Может, вы хотя бы скажете, что я, по-вашему, натворил? — потребовал Вилл, когда его швырнули в камеру так, что он распластался на затоптанном дощатом полу. Тяжелая деревянная дверь захлопнулась за его спиной.

Послышался звон железных ключей, и за прутьями дверного окошка появилось лицо, похожее на большой кусок сала.

— Нам было ведено доставить тебя назад в Маунтфалькон по обвинению в убийстве и измене, — сказал грубый голос.

— Обвинения в убийстве и… чушь! — Вилл сел на полу и начал отряхиваться. — Ничего такого я не делал. А кто вам велел? Вы не можете арестовать меня за преступления, совершенные в Маунтфальконе, без…— Охваченный неожиданными сомнениями, он поискал королевский документ, который держал во внутреннем кармане дорожного плаща, и обнаружил, что его нет на месте.

— А у нее, у этой леди, была бумага от короля Маунтфалькона, с печатями и подписями, как положено, — произнес скрипучий голос.

Вилл неслышно выругался. То, что его арестовали, было уже само по себе унизительно, — но его по собственному документу? Прислонившись спиной к каменной стене, он закрыл глаза и напряг память. У него осталось смутное воспоминание, что пара легких рук ощупывала его, когда он лежал в полубреду на полу в своей комнате в «Золотой Пятерке». Но было ли это до или после того, как пришла Лили?

— Ты говоришь, «леди»? Это была маленькая пухленькая женщина или леди среднего роста, очень невозмутимая и красивая?

— Этого я сказать не могу, — хрипло рассмеялся констебль. — Можешь спросить главу магистрата, когда он приедет в следующем месяце. Авось он тебе расскажет, чего тебе там надо, — а может, и не скажет. А пока что посиди там и подумай над своими злодействами.

Следующие несколько дней тянулись бесконечно долго. Вилл почти все время либо ходил кругами по камере, либо пялился в зарешеченное окно, которое предлагало неутешительный вид на голый двор и одинокий кривой терновник. А констебль наотрез отказался отвечать на какие-либо расспросы, и оба стражника, которые появлялись посменно, тоже оказались не особенно общительными. Когда Вилл потребовал чернила и бумагу, их ему с ворчанием принесли, но когда он написал письмо Нику, никто не захотел его отправлять.

— А ничего себе, хорошенькое это будет дельце, если ты сюда всю свою шайку созовешь! — сказал деревенский служитель закона.

— Замечательно, — ответствовал Вилрован, моментально вскипая, однако несчастья сделали его хитрее. — Тогда позвольте, я напишу королю Родарику во дворец Волари. — Таким образом помощи придется ждать дольше, но казалось невероятным, чтобы констебль стал возражать. — Или ты думаешь, он тоже из моей шайки?

После долгих споров, получив несколько мелких монет, констебль признал, что вреда от этого не будет.

— Но придется ли ему прочитать твое письмо, Блэкхарт, этого я уж не знаю. Я найду, кто его отнесет, и на том тебе придется успокоиться.

— Я — капитан Блэкхарт. Если твой человек правильно назовет мое имя у дворцовых ворот, письмо непременно попадет к королю. А если я получу ответ, как и ожидаю, тебе достанется шесть золотых гиней.

Письмо было отправлено, и теперь Виллу совсем нечего было делать. Ему оставалось томиться здесь не меньше двух недель — неделю письмо будет идти до Родарика, еще неделю обратно в Хойль будет идти письмо с приказом его освободить. Но однажды холодным утром, сразу после рассвета, когда Вилрован лежал на своей заплесневелой соломенной подстилке, его разбудил от сна громкий стук в оконную решетку. Он быстро встал и подошел к окну, пока звук не привлек внимание стражника.

На подоконнике снаружи примостился ворон, старая птица с потрепанными перьями.

— Вилрован. Блэкхарт. Весть от твоей бабушки.

Это не был один из его воронов, и связь установилась тонкая, слова еле-еле отзывались в голове Вилрована. Вилл даже не был уверен, правильно ли он понял.

«Весть от моей бабушки?!» Леди Кроган никогда ранее не пользовалась этим средством связи с ним, и ему даже в голову не приходило, что такое возможно.

И даже когда ворон два раза повторил послание, Вилл не знал, что ему и думать. Может, он все-таки неправильно понял? То, что Лили по той или иной причине тоже искала Машину Хаоса, он и сам уже догадался. Но что она и ее тетка Аллора — маги Спекулярии?..

Вилрован вращался в самых разных кругах, и до него доходили смутные слухи о Спекулярии: толпа ненормальных, утверждающих, что они происходят от одного из древних магических обществ, горстка заблудших душ, которые верили даже, что чародеи все еще существуют. Как могла Лили — его милая, рассудительная, уравновешенная Лили — связаться с подобными людьми?

Когда ворон улетел, Вилл вернулся на свою соломенную постель. Он сидел, склонив голову в раздумьях, пытаясь осмыслить эту неожиданную новость. По какой-то причине его мысли все время возвращались к тому, что сказал ему другой ворон на дороге в Фенкастер: «Если только она не гоблинка». И если женщина, за которой он гонялся, была не толстопятка, не олух и уж точно не грант и не горбач, если она все-таки была гоблинкой, то значит…

У Вилрована вдруг закружилась голова и земля ушла из-под ног, все его представление о мире перевернулось. А если Спекулярии все-таки правы? А если чародеи все-таки все еще существуют, если именно они стоят за похищением Сокровищ? А если он, сам того не зная, все это время преследовал одну из них?

Ответ на этот вопрос заставил его в ярости ударить кулаками в стену, так что он в кровь разбил себе костяшки. Если все это правда, то Лили прямо сейчас, может быть, преследует чародейку. Она и этот ее спутник в эту самую минуту неумолимо движутся навстречу одному из самых опасных и беспощадных существ на свете.

А он, Вилрован, не может ничего с этим сделать, и совершенно не в состоянии прийти ей на помощь, пока заперт в этой проклятой клетке.

42

Это был респектабельный дом, где комнаты снимали благородные джентльмены, просторный старый дом на тихой улице. Ис сидела в своей карете у чопорного фасада, где все окна были закрыты ставнями, не зная, на что решиться. Она все больше и больше училась не обращать внимания на традиции и правила, но пока еще не совсем потеряла стыд. Юные леди, даже замужние юные леди, не навещают молодых людей в меблированных комнатах.

Но она уже более десяти дней не видела Змаджа, он не ответил ни на одно из ее все более беспокойных писем. Никто не слышал, чтобы он уезжал из города, никто не видел его нигде в Тарнбурге. Ис все больше склонялась к мысли, что случилось что-то ужасное.

Наконец, решившись, она вышла из кареты и велела двум лакеям следовать за ней. Она намеревалась узнать правду, какой бы чудовищной эта правда ни оказалась.

Комнаты Змаджа находились на третьем этаже, где было чуть менее убого, чем на остальных двух. Ис вошла в коридорчик с потертым ковром на полу и мутной застекленной крышей, помедлила у двери, потом сжала руку в кулак и тихо постучала.

Стук глухим эхом отдался в пустом коридоре, но ответа не последовало. Через минуту она постучала снова, на этот раз сильнее. Опять тишина, ни малейшего движения по ту сторону двери. Ис уже думала, не велеть ли лакеям сломать дверь, как вдруг ей пришло в голову проверить ручку.

От одного прикосновения защелка отодвинулась и дверь распахнулась, внутри было темно. Ис внезапно охватила паника. Если бы Змадж уехал за город, он никогда бы не оставил дверь незапертой.

— Ждите меня здесь, — велела она лакеям и одна вошла и квартиру. От волнения у нее пересохло во рту, а сердце забилось сильнее.

В гостиной было холодно и затхло. Продвигаясь в сумерках почти на ощупь, Ис подошла к окну и открыла ставни. Поток яркого солнечного света пронзил мрак и окрасил потертый ковер кроваво-красным. Ис осторожно огляделась, но ничего подозрительного не увидела — обычная комната, уставленная дешевой мебелью. И облако пылинок кружится в солнечных лучах.

Она прошла в спальню. И здесь тоже царил порядок, кровать заправлена, белье аккуратно уложено в сосновый комод, остальные вещи убраны в выдвижные ящики. И только подойдя ближе к камину, она вскрикнула.

Небольшая горка серебристо-серого пепла просыпалась из камина на алый ковер. Такая маленькая, что и представить себе трудно, что это все, что осталось от статного юноши. Но чародеи очень сильно воспламенялись, и поэтому большая часть материи испарялась, включая почти всю одежду.

Ис упала на колени у закопченного очага, не обращая внимания на то, что пачкает шелковые юбки. Ее сердце больно билось о ребра, кровь шумела в ушах. Она медленно протянула руку и коснулась пепла, затем мучительно содрогнулась. Это не могло быть случайностью, кто-то сделал это намеренно. Не было это и самоубийством. Змадж был еще слишком молод, да и обычно гоблины предпочитали принять яд или проглотить толченое стекло. И даже убийцы обычно прибегали к тем же средствам, потому что смерть от огня ужасала даже исполненных самой страшной жаждой мести гоблинов.

Ис медленно и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Ей был известен только один гоблин, достаточно жестокий и безжалостный, чтобы сжечь другого гоблина.

Мадам собиралась уходить, когда вошла Ис. Она была очень красива в иссиня-черном бархате и сером беличьем меху, но ее портило, как всегда, беспокойное и недовольное выражение лица, а знакомый опасный блеск в глазах должен был бы предостеречь бывшую ученицу.

— Как ты смела! — сказала Ис, дрожа от возмущения. — Сначала Айзек, теперь Змадж. Кто ты такая, чтобы вот так запросто проливать столько крови Империи?

— Я та, кто защищал и охранял тебя всю твою жизнь. Мальчишка стал представлять опасность для тебя, в каком-то смысле — он стал опасен для всех нас. Особенно после твоего омерзительного поведения на Зимнем Балу. Настоятельно прошу тебя, забудь эту детскую страсть и хоть раз в жизни задумайся.

Ис топнула ножкой.

— Я не хочу задумываться, меня от этого уже тошнит. У меня голова болит, когда я так злюсь. Как ты могла так поступить со мной? Я любила Змаджа…

— Именно. Твоя интрижка с ним затянулась и становилась слишком очевидной. — Мадам взяла черную бархатную шляпку, аккуратно пристроила ее поверх гладких темных завитков волос и прикрепила длинной блестящей шляпной булавкой. — Кроме того, — сказала она с проницательной улыбкой, осматривая результат своих действий в маленькое зеркальце, — он ведь сделал свое дело, не так ли?

Ис резко втянула в себя воздух, пораженная таким зловещим всеведением.

— А ты откуда знаешь? Я никому не говорила, я и сама-то была не уверена. Ты-то откуда узнала?

Ее воспитательница пожала плечами и отложила зеркальце.

— Существуют определенные признаки. Для того, кто в этом разбирается, совершенно недвусмысленные. А когда придет время объявить миру о своем положении, не должно быть ни тени скандала, ни малейшего подозрения, что ребенок, которого ты носишь, — не от короля Джарреда. Своей собственной беспечностью ты сама заставила меня прибегнуть к таким крайним мерам.

Ис резко опустилась на стул у двери. Рана была все еще глубока, но гнев стихал. Она начинала понимать, что мадам права и она сама навлекла на себя это горе.

— Но почему нужно было его убивать? — тихо спросила она. — Разве мы не могли просто отослать его?

— Мы? — Мадам резко к ней обернулась. — Но ты сама сказала, что только ты ему приказываешь. Если бы у тебя хватило здравого смысла отослать его самой, в этом не было бы необходимости. А так ты не оставила мне выбора. — На столике рядом с ней лежали перчатки, она взяла правую и натянула на руку. Затем — левую. — Пора тебе, Ис, отвечать за собственные поступки. Ты теперь, как ты недавно сама сказала, больше не мелюзга с грифельной доской. Никто не сочтет твои угрозы безобидной дерзостью — и менее всего я. Тебе придется научиться придерживать язык, выказывать некоторую сдержанность. Иначе я уже не смогу спасти тебя.

Ис взялась за лоб, голова у нее невыносимо болела.

— Ты должна была это объяснить. Почему ты даже не попыталась мне ничего объяснить перед тем, как решилась на этот чудовищный шаг?

И снова глаза мадам жестоко сверкнули.

— Мне всегда казалось, что на конкретном примере, если он достаточно отчетливый, все понимается лучше, чем из объяснений. С твоей матерью только так и можно было справиться, и я с самого начала знала, что и с тобой по-другому нельзя.

— Но я же не Химена, — жалобно возразила Ис. — Ты бы могла хотя бы попробовать обращаться со мной мягче. Хоть раз попробовать.

Ярко-красные губы изогнулись в презрительной улыбке.

— Ты и сама не знала, что ты из себя представляешь, когда попала ко мне в руки! Ты не помнишь — просто не хочешь вспоминать, — какую жалкую жизнь ты вела до того, как я тебя спасла.

Ис закрыла глаза рукой.

— Мне иногда… снятся кошмары, какие-то люди и незнакомые места. Но никаких ясных воспоминаний.

— Тогда, по-моему, — сказала мадам, — тебе давно пора напомнить.

Дома здесь стояли старые и невероятно ветхие, улицы Оттарсбурга были грязны и наводили тоску. Сырость была повсюду — она липким потом выступала на стенах, грязными лужами скапливалась на мостовой, хрипела в легких у больных, сочилась в мерзких чердаках и заплесневелых подвалах. Она была повсюду, только не там, где ей полагалось быть.

Наемная коляска прогромыхала по разбитой и изрезанной колеями улочке и остановилась у мрачной маленькой площади. Из нее вышли две женщины в черном под густыми вуалями. Та, что повыше, велела кучеру подождать, их дела не займут много времени.

Они прошли два квартала по грязи и отбросам, приподнимая тяжелые юбки, чтобы не испачкаться. Потом дорога пошла под уклон, и они оказались на обрыве, перед ними расстилалась широкая сеть запруд и мостиков, которая тянулась до самого Скара. Легкий бриз с реки колыхал их вуали.

Они спустились по крутой лестнице и пошли дальше по дорожке: мимо прогуливающихся моряков в коротких шерстяных куртках и высоких деревянных башмаках, мимо оборванных детей, игравших в мусорных кучах, которые замирали, уставившись на двух незнакомых женщин, спешащих непонятно куда. Воздух был наполнен вонью — несло бедностью, рыбой и гниющей рекой. Наконец Ис и ее воспитательница остановились около разваливающегося домишки.

Когда дверь лавки со скрипом отворилась и вслед за мадам Соланж Ис вошла внутрь, на нее вдруг нахлынула волна отчаяния. Она узнала это место: пыльные груды книг и бумаг, кривые кучи ломаной мебели. Она узнала и тошнотворный запах, который испускали стопки заплесневелой одежды. Все это она сотни раз видела в своих кошмарах.

Где-то в задней комнате звякнул колокольчик. В ответ скрипнула еще одна дверь и на пороге появилась сгорбленная фигура, четко обрисовавшись в свете рогового светильника. Когда хозяин проковылял внутрь, все его внимание сконцентрировалось на мадам.

— Итак… вы вернулись, — сказал древний горбач.

— Да, — подтвердила мадам, откидывая вуаль нервным жестом. — Хотя должна сказать, меня удивляет, что столько лет спустя ты все еще жив.

— Я и сам несколько удивлен. Я ожидал, что вы от меня избавитесь. Интересно, почему вы этого не сделали?

Мадам пожала плечами, как будто это было ей совершенно безразлично — как оно, скорее всего, и было.

— Возможно, я предчувствовала, что наступит такой день, как сегодня. — Она обернулась к Ис. — Узнаешь это место? Этого гоблина?

Медленно, неохотно Ис приподняла вуаль и удивленным взглядом обвела все вокруг.

— Я жила здесь, в этой грязи. А этот — вырастил меня, если так можно сказать, учитывая, что он совсем обо мне не заботился!

— Тогда ты и сейчас не до конца вспомнила. Ты была не таким ребенком, чтобы тебя можно было растить, ты была диким зверенышем, которого нужно было сломить и приручить. Так часто случается с осиротевшими чародеями, живущими в изгнании. Когда родители умирают, никто не в состоянии воспитать их, никто не знает, как это делается, и не обладает достаточной силой воли. Мне немало таких попадалось за эти годы; низшие гоблины, жившие по соседству, во всем им потакали и были слишком мягкосердечны, чтобы просто их истребить. И такие дети все равно обычно долго не живут. Они умирают, как жили, — словно дикие звери.

Ис прикрыла глаза руками. Воспоминания стремительно возвращались к ней, они обрушились лавиной, и эта лавина грозила поглотить ее.

— Нет, — шептала она, — нет, я никогда не была такой отвратительной, такой мерзкой…

— Именно такая ты и была, — сказала мадам, торжествуя. — Оборванная, грязная, одичавшая. И оставалась бы такой до сих пор, если бы не все то время и все те усилия, что я на тебя потратила. То есть если бы ты вообще, конечно, выжила.