26

И хотя всю ночь Вилл очень волновался за Даггета, к тому времени когда доктор появился на следующее утро, судя по виду пациента, умирать он уже не собирался. С чувством облегчения Вилрован передал капрала заботам матери и сестры, которые прибыли на рассвете, и занялся организацией розыска по городу, в долине и в окрестных горах. Он все еще надеялся напасть на след оставшегося в живых гоблина и его сообщников.

Но два дня спустя Вилл был вынужден признать, что те, за кем он охотился, пропали бесследно. Более того, все еще оставалась неразгаданной тайна карты и ее надо было отвезти в Хоксбридж как можно скорее. Предоставив дальнейшие поиски местной полиции, он договорился, чтобы нанятый экипаж вернули без него, купил себе коня и ночью покинул Четтерли.

Он прибыл в Хоксбридж после стремительного и тяжелого путешествия и отправился прямиком во дворец, где отдал свои находки королю. И после этого, впервые за столько недель, он оказался свободен и мог разобраться с собственными делами.

Этим он с удовольствием и занимался следующие несколько дней, пока Родарик наконец не позвал его к себе.

Король был один в своем кабинете. Вилл вошел к нему сразу после полудня, щелкнул каблуками и вскинул одну руку ко лбу, красиво отдавая честь. Он был одет по всей форме, рыжие волосы по-военному заплетены в косу, треуголка — под мышкой. Родарик ответил на его приветствие рассеянным кивком и вернулся к карте, которую внимательно изучал; она была разложена перед ним на столе.

Вилл, настороженно выпрямившись, стоял до тех пор, пока король не поднял опять на него глаза и не указал ему на стул.

— У меня тревожные новости.

Аккуратно положив свою шляпу с кокардой на край стола, Вилл уселся, где было указано.

— Нордфджолл? — спросил он. Король сурово кивнул.

— Да. Принимая во внимание ваши догадки относительно карты, я сразу же написал Таддеусу Волту. Можете представить себе мое неудовольствие, когда он замешкался с ответом. Я уже собирался написать еще раз, намереваясь предъявить безапелляционные требования, когда от него пришло интереснейшее письмо.

Он сунул руку в карман своего шелкового камзола из рубчатой ткани, вынул сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Виллу.

— Лорд Волт написал, что он давно собирался сообщить мне нечто важное, но ему пришлось несколько месяцев ждать разрешения эрцгерцога, чтобы поделиться со мной сведениями. Из-за метелей письмо эрцгерцога задержалось в пути и прибыло только вчера.

Откинувшись на стуле, Родарик развел руками, как будто то, что он собирался сказать, было очевидно.

— Мы заперлись от всех часа на три. Я не буду мучить вас рассказами обо всяких формальных любезностях, которыми мы обменялись, и скажу сразу: Сокровище Нордфджолла похищено. Оно пропало в результате заговора, довольно искусного и изобретательного, но я не стану утомлять вас подробностями, упомяну лишь, что это случилось за четыре месяца до пропажи Машины Хаоса. Установив, что обычные воры не имеют к этому отношения и опасаясь примерно того же, чего опасались и мы, эрцгерцог направил всех своих послов втайне собирать информацию.

— Так мои догадки были верны? — Вилрован слушал с интересом, а потому вернул письмо, даже не прочитав.

— Ваши догадки оказались просто великолепны. Все случилось именно так, как вы предположили: лорд Волт только хотел осторожно расспросить Дайони с самыми благими намерениями, а Маккей удачно воспользовался ситуацией.

Родарик вздохнул и покачал головой.

— Все это похоже на случайное совпадение. Сколько бы сэру Руфусу пришлось ждать подходящей возможности, на что он и его сообщники пошли бы, чтобы такую возможность создать, если бы только Дайони оказалась разумнее, — этого мы никогда не узнаем. К сожалению, она сразу попалась на удочку Маккея.

Положив письмо обратно в карман, Родарик откинулся на стуле.

— На следующий день после того, как королеву ограбили, лорд Волт написал в Нордфджолл. Но ответ эрцгерцога, который так сильно задержался, заключал в себе больше, чем рассчитывал лорд Волт. Ответное письмо содержало известия, которые в свете того, что вы привезли сейчас из вашей поездки, становятся в полном смысле этого слова зловещими.

Повисло долгое молчание, король разглядывал карту, явно погрузившись в собственные мысли.

— Вы говорили о том, что было в письме…— напомнил ему Вилл.

Родарик поднял глаза.

— Эрцгерцогу точно известно, что Сокровище Тольи тоже пропало. Он связался с королем Алехандро. Кроме того, князь Лихтенвальда закрыл границы, а в северной части Толмарха за последнее время произошел ряд стихийных бедствий — из чего эрцгерцог заключает, что либо Сокровища были похищены у обоих монархов, либо некоторые из похищенных механизмов переправляют сейчас через территории этих стран, что приводит к стихийным бедствиям. И наконец, он передает странные и настораживающие известия из Винтерскара и Риджксленда.

Не в силах сдерживать себя, Вилл вскочил со стула.

— Но названия всех стран, которые вы упомянули, были подчеркнуты или обведены на карте!

Вилл вгляделся в карту, в странные надписи на ней. Неужели всем отмеченным на ней государствам угрожает опасность? Он подумал, что карта, наверное, содержит невероятно ценную информацию, — если бы только они смогли ее расшифровать!

— Но такой обширный заговор…— Ему даже подумать об этом было страшно. Несмотря ни на что, до этого момента он успокаивал себя, что беда может коснуться только двух или трех соседних государств. А оказывается, что может быть замешан целый десяток…— Это же просто чудовищно. Но кто составил этот заговор? Кто может питать такое непомерное честолюбие? Люди или гоблины?

— Пока что создается впечатление, что и те и другие. По крайней мере в Нордфджолле и в Толье это были люди. — Учитывая сложившиеся обстоятельства, Родарик казался невероятно спокойным. Но лицо его было белее мела, а на шее пульсировала жилка. — Кто в ответе за все происходящее в целом, мы можем так и не узнать, пока он не решит, что мы уже достаточно слабы и не сможем сопротивляться. И действительно, зачем ему так скоро обнаруживать себя? Если он подождет, пока наши шахты обвалятся, пока вулканы в Винтерскаре разрушат город, пока землетрясения потрясут до основания Фингхилл, а море его затопит — когда на нас обрушатся все те несчастья, от которых нас оберегали Сокровища, вот почему мы так от них зависим, — то потом ему уже нечего будет нас бояться.

Но Вилл отрицательно покачал головой.

— Возможно, ему и нечего бояться нас, но ведь на континенте сотня королевств, герцогств и княжеств. Если десятку государств угрожает такая опасность, то остальные непременно…

Родарик остановил его резким движением руки.

— Что сделают остальные? Забудут все, чему их учили всю жизнь, и объединятся против этой угрозы — в чем бы она ни заключалась и кто бы за ней ни стоял, или же собственные сомнения парализуют их настолько, что они так и останутся сидеть, сложа руки? Мы не знаем, как они поступят. Нам, нашему обществу, всегда было запрещено даже думать о том, как действовать перед лицом подобной опасности. Как будто мы подобными мыслями можем ее накликать! А те, кто рискнул задуматься об этом, у кого хватало дерзости на подобные размышления, они все были жестоко наказаны!

Вилл угрюмо кивнул, вспоминая своих друзей студентов, которых с позором изгнали из университета. Если уж на то пошло, то ведь и его самого отослали именно за неверный образ мыслей.

— Вы как-то сказали, что наши предки придумали очень наивный план для защиты Сокровищ. Теперь мне кажется, что они и на самом деле проявили редкостную глупость и тщеславие, считая, что могут предусмотреть и прогнозировать любое возможное развитие событий. Мы сейчас расплачиваемся за это тщеславие. Потому что вне зависимости от того, удастся ли заговорщикам их дело или нет, я точно знаю одно, — мрачно продолжал король, — если Сокровища, которые уже пропали, не будут возвращены, если Сокровища Риджксленда, Фингхилла, Шато-Руж и остальных государств тоже исчезнут, если вся власть попадет в руки одного человека, мир изменится навсегда — и я также уверен, что в этом случае королевство Маунтфалькон, каким мы его знаем, перестанет существовать.

У Вилрована вдруг разболелась голова, он сжал виски руками.

— Кто… Нет, я не это хотел спросить. Вы предупредите Риджксленд, Фингхилл и остальные государства, отмеченные на карте? Вы доверитесь им? Теперь уже совсем не время хранить тайны!

— Я предупрежу их, обязательно. На это мне хватит здравого смысла — однако не уверен, что предприму еще какие-либо меры. Потому что необходимость держать все в тайне только возросла. Я опасаюсь вызвать панику. Если люди об этом узнают, они начнут видеть заговоры повсюду. И тогда преследования Рованов покажутся нам мелочью! Время повернет вспять, и мы опять окажемся в той эпохе, когда Империя только что исчезла с лица земли, только на этот раз мы будем выслеживать и убивать таких же людей, как и мы.

Родарик безрадостно смотрел в пространство прямо перед собой, как будто созерцал ужасающие перспективы, которые предлагало будущее.

— Мало того, еще неизбежно массовое убийство сотен, может быть, тысяч совершенно невинных толстопятов и олухов, если кто-то заподозрит, что за этим стоят гоблины.

— Демоны преисподней! — выдохнул Вилрован. Толстопяты и олухи — они такие маленькие, их так легко узнать, им так трудно замаскироваться, у них есть только несколько простеньких защитных заклинаний, и они совершенно беззащитны перед огнем и солью. Люди заставят их ответить за все свои беды.

— Я должен признать, — сказал король, — я никогда особо не любил своих подданных-гоблинов. Но какими бы они ни были, они — мой народ, и, будучи королем, я должен их защитить. — Его серые глаза вдруг загорелись ненавистью, он сжал руку в кулак и со всей силы ударил ею по столу. — Я не дам их перерезать, как кроликов, не дам охотиться на них, запугивать, пытать — даже если, чтобы их защитить, мне понадобится проливать собственную кровь!

Он отодвинул стул, поднялся и принялся быстрыми нетерпеливыми шагами мерить комнату.

— Но есть и другие причины держать все в тайне. В свете всего вышесказанного, кому мы можем доверять? Отметки на карте не гарантируют ничью невиновность. Может быть, они специально оставили карту, чтобы вы ее нашли. И даже если бы мы могли доверять всем правителям без исключения, разве можно сказать то же самое об их окружении? Я скажу больше: как бы все эти Сокровища могли исчезнуть, если бы в деле не были замешаны предатели из высших слоев общества?

— Мне кажется, — сказал Вилрован, наблюдая за его беспокойным передвижением по комнате, — что люди, ответственные за эту чудовищную ситуацию, как раз и стремятся вызвать в нас подобное недоверие друг к другу. Отказываясь делиться информацией, мы ведем себя именно так, как они рассчитывают.

— Я не спорю. И все-таки, зная, что один раз меня уже предали, пусть даже это был такой никчемный человек, как Маккей, зная, что и другие мои приближенные могут быть в этом замешаны, я теперь внимательнее смотрю на собственных друзей, на собственных советников, и мне не нравится то, что я вижу. Возьмем, к примеру, вашего друга Джека Марздена.

Вилл покачал головой и скрестил руки на груди.

— Марздена даже в Хоксбридже не было, его вообще не было в стране, когда похитили Машину Хаоса.

— Именно. Посмотрите только, сколько значительных событий произошло как раз в тот момент, когда Лорд-Лейтенант под благовидным предлогом исчез из виду. Ваша дуэль и арест. Похищение Сокровища. Убийство Маккея. Все это наводит меня на мысль, что я с ума сошел, доверив свой город человеку с таким множеством пороков!

Вилл опустил руки и слегка выпрямился.

— Мы сейчас говорим о Джеке, или все эти упреки предназначены мне?

«Вот уж никогда бы не подумал, что Родарику известно, что Джек курит гашиш и проигрывает крупные суммы у Сайласа Ганга».

Король устало опустился на стул.

— Мы говорили о Марздене. И все-таки я ни в чем его не обвиняю. В городской страже никогда не было и намека на коррупцию. И пока это так и остается, лорд Марзден может не опасаться за свой пост — но это совершенно не означает, что я доверю ему тайну такой важности!

Широко расставив ноги, руки в боки, Вилл мрачно смотрел на короля.

— Странно, — пробормотал он, — что вы доверяете мне, ведь у меня тоже есть… пороки.

— Но не такие же, — на губах Родарика появилась чуть заметная ухмылка. — А тем, которые у вас есть, вы предаетесь так открыто, можно даже сказать — бесстыдно, что вас невозможно шантажировать. И вообще, — добавил он, пожимая плечами и приподняв одну бровь, — вы узнали об этой тайне раньше, чем я заметил ваше присутствие!

Усмешка пропала с его лица, Родарик вдруг заговорил очень искренно.

— Не понимаю, Вилрован, почему вы так упорно считаете, что я вас недолюбливаю? Я бы не доверял вам безоговорочно, если бы не был высокого мнения о вашем мужестве, о вашей верности, преданности королеве! Неужели я доверил бы вам командовать людьми, которые ее защищают, сколько бы Дайони меня ни просила?

Вилл посмотрел на свои сапоги. Вот так новость: похоже, во всех разногласиях между ним и королем больше виновата его собственная строптивость, чем строгость Родарика.

— Вилрован, — тихо сказал король, — я знаю, что Дайони иногда бывает выгодно настраивать нас друг против друга, но я думаю, может быть, нам не стоит идти у нее на поводу?

Вилл сцепил руки за спиной, над серебряной пуговицей своего зеленого мундира. Он продолжал разглядывать носки своих начищенных сапог.

— Сэр, мне стыдно.

— Не надо стыдиться. Если в прошлом между нами и было некоторое взаимное непонимание, то я в этом виноват не меньше вас. Давайте постараемся в будущем быть мудрее и оставим это.

Родарик кашлянул.

— А сейчас, когда вы немного присмирели, я воспользуюсь этой переменой настроения и дам вам новый приказ. Машина Хаоса покинула пределы страны, я это чувствую.

Вилл поднял на него взгляд.

— Нет, — возразил Родарик на исполненный надежды взгляд Вилла. — Я не знаю, где она сейчас. Просто связь, которая была между мной и ею, исчезла. Возможно, Сокровище сейчас в Шенебуа, раз заговорщиков видели так близко от той границы. Но они могли уже давно передать механизм другим своим сообщникам, и он мог уйти на север… юг… запад… я просто не знаю. Я знаю только, что Машина Хаоса вне досягаемости. А раз так, нам остается только ждать дальнейших событий. А пока я хочу, чтобы вы были поближе к королеве.

Вилрован замер, в его глазах отразилось беспокойство.

— Королева в опасности?

— Королева в опасности, она может нанести себе серьезное увечье. Вы знаете о том, что она в положении. Сейчас не время для… скажем так: для сумасбродства и безрассудного поведения, ведь она уже на четвертом месяце. Сейчас ей пристала умеренность во всем.

Вилл покачал головой и горько усмехнулся.

— Неужели вы когда-либо всерьез полагали, что, когда придет время, она… станет вести себя спокойнее? Если так, то боюсь, что вы были с самого начала обречены на разочарование.

— Я не думал, что Дайони изменится только потому, что носит под сердцем мое дитя. Но скажите мне, Вилрован, разве в ее привычках предпринимать долгие изнурительные поездки верхом за город? Устраивать шумную детскую возню на большой лестнице? Выпивать столько, что она теряет над собой контроль?

— Нет, — уверенно возразил Вилрован, — нет, это совсем на нее не похоже. Но вы же не хотите мне сказать, что она действительно проделывала что-то подобное?

— Именно это я и хочу вам сказать, — сказал король, — с бесконечной скорбью и сожалением.

Вилл задумчиво вздохнул. Похоже, за то время, пока он пропадал в поселках рудокопов, пока ездил в Четтерли, и за те несколько дней, что он потратил, подыскивая подходящий дом к приезду Лили, тут много чего произошло.

— А вы делали что-нибудь, чтобы уговорить королеву не вести себя так опрометчиво?

— Я пытался предостеречь ее, и другие тоже. Но она не слушает. Я мог бы, конечно, заставить ее подчиниться, но вот как раз этого мне не хочется делать, она и так чувствует себя совершенно несчастной.

Вилл вскинул голову.

— Вы думаете, все дело в том, что она очень несчастна? Должен сказать, я тоже так и подумал. Вы считаете, она все еще упрекает себя в пропаже Сокровища?

— Да. И еще я думаю, что она очень боится будущего. И сейчас, когда она должна бы с радостью предвкушать рождение ребенка, она видит только, что мир таит неисчислимые бедствия. И чтобы избавиться от подобных мыслей, она старается как-то отвлечься.

— Я должен не давать ей скучать? — спросил Вилл, опираясь руками о стол и нагибаясь к королю. — Или мне следует отчитывать ее и требовать от нее более пристойного поведения?

— И то и другое. Или ни то ни другое. На ваше усмотрение.

Король грустно покачал головой.

— Я никогда не мог понять почему, но она никогда не обижалась на ваши слова, что бы вы ей ни говорили и как бы жестко вы с ней ни разговаривали. А малейшую критику с моей стороны она встречает в штыки либо ударяется в слезы.

— Дело просто в том, что, когда вы критикуете ее, она боится, что вы будете меньше ее любить. А моя любовь, чисто родственного характера, для нее не так необходима.

— Вы слишком добры, Вилрован, — задумчиво улыбнулся король. — И я благодарю вас за это. Но значительно больше, чем собственная сердечная боль, меня заботит здоровье Дайони и ребенка. И конечно же, она ничего не должна знать из того, о чем мы с вами сегодня беседовали. Пусть неведение и угнетает ее, но если она узнает хотя бы часть того, что известно теперь вам и мне…

— Подумать страшно. — При одной мысли о том, в какое отчаяние впадет Дайони, в какие крайности бросится, если только заподозрит правду, у Вилла голова пошла кругом. — Хотя в конце концов она все равно узнает обо всем, несмотря на все наши усилия, особенно если дела пойдут еще хуже.

— Я уже думал и об этом. Но я прошу вас защитить ее от правды, пока это возможно. Я понимаю, что выбрал не самый удачный момент, ведь через две недели приезжает Лиллиана. Но я надеюсь, что Лили поймет и не будет чувствовать себя заброшенной. И вы, конечно, можете в любое время пригласить ее навестить меня.

— Спасибо, — сказал Вилл, слегка помрачнев. Приглашение, конечно, было сделано от чистого сердца, но он подумал, что Лили будет смертельно скучать, ведь у нее нет вкуса к придворной жизни. Он-то надеялся на совсем иное: посвятить себя полностью Лили, исполнять все ее желания, устраивать пешие или конные прогулки, загородные пикники, романтические ужины, ходить с ней в театры. И все это теперь было невозможно, потому что ему придется ни на шаг не отходить от Дайони.

Родарик, казалось, без слов догадался, о чем думает Вилл.

— Я очень высокого мнения о Лиллиане. Если она устанет от обычных здешних развлечений — сплетен, флирта и политики, может быть, она захочет воспользоваться моей библиотекой или принять участие в любом другом разумном времяпрепровождении. Я буду рад ее обществу. — Он заметил, что Вилл все еще хмурится. — И я понимаю, что у вас были совсем другие планы. Я не просил бы от них отказаться, если бы это не было совершенно необходимо. Я знаю, как много вы потрудились за последние месяцы. И мне очень жаль, что приходится требовать от вас таких жертв.

— Понимаю, — сказал Вилрован. Он начинал чувствовать, что злая судьба намеренно и неизбежно обрекает на провал все его попытки сблизиться с Лили. Но ребенок, которого носит Дайони, будет наследником престола и поэтому вдвойне дорог для всех. Вилл выпрямился и ловко отсалютовал. — Для меня большая честь служить королеве.

— Спасибо вам, Вилрован. Я обещаю, что вы не сочтете меня скупым или неблагодарным. Если нам удастся добиться того, чтобы все наши беды закончились благополучно, вам сложно будет придумать просьбу, которую я не захочу удовлетворить. Конечно, если, — со вздохом добавил Родарик, — через пять месяцев, когда ребенок родится, я вообще буду иметь возможность кого бы то ни было награждать.

27

В Винтерскаре лето было в самом разгаре, в это время город круглые сутки купался в лучах света. Кафе и кофейни не закрывались совсем, оперы и спектакли начинались в театрах сразу после полуночи, а улицы Тарнбурга двадцать два часа в сутки были заполнены гремящими экипажами и бесшумными паланкинами, беспечными, легкомысленными и легконогими толпами гуляк в легких летних атласных и муслиновых одеждах, направляющихся со званого обеда в театр или на бал пешком — как можно спать, когда на улице так тепло и светло?

Даже когда солнце ненадолго скрывалось за горизонтом, трудно было отдыхать, зная, как скоро день вернется во всем его великолепии. Лучше подремать душным полднем, когда жара и физическая усталость от такого количества веселья берут свое и заставляют сладко клевать носом. Люди расходились по домам на время недолгих сумерек, но факелы и лампы никто не тушил.

Закатное затишье как раз опускалось на город, шум и толчея экипажей стихли, когда король Джарред в глубокой задумчивости шел по освещенному свечами дворцу.

В тамбуре своей спальни он застал двух пажей; разлегшись на полу, они играли в бирюльки из слоновой кости. При приближении короля мальчики оставили игру и вскочили на ноги. Их белые парики сбились набекрень, синие атласные штаны помялись и перепачкались на коленях, они повесили головы, то ли потому, что их застали за такой детской игрой, то ли потому, что им давно пора было спать. Ему пришло в голову, что надо что-то сказать, ведь он за них отвечает.

— Мы сыграем в карты, — решил он наконец, вспомнив, что Зелена иногда играла в карты со своими пажами. — Это занятие… более подобает джентльменам.

Мальчишки были рады, хотя, наверное, и удивились. Они принесли карты и придвинули стулья к столику у зарешеченного окна, где как раз взошла луна. И почти час Джарред играл с ними в «Соседа-попрошайку» и в «Пой, птичка, пой», до самого рассвета, когда пришел доктор Перселл.

— Вы посылали за мной, я знаю, — старик выглядел несколько виновато.

— Ничего срочного. Я велел вас не беспокоить, если вы отдыхаете. Но раз уж вы пришли, поздравьте меня. Я справился с той маленькой трудностью, которую мы с вами ранее обсуждали.

— Справились? — спросил философ. — Вы говорите о юной леди?

Джарред отослал пажей, им все равно уже давно пора было спать.

— Я дословно последовал вашему совету, — поведал он Перселлу, когда они остались наедине. — Ну, вы и сами знаете, что я сделал. Мадемуазель переехала сюда. А ее родственники просто наводнили Линденхофф.

— Да, это я помню, — подтвердил Перселл. — И каков результат?

— Она явно убеждена, что быть королевой просто невыносимо. — Джарред взял со стола карты и задумчиво их перетасовал. Колода была причудливая, масти называюсь червями, розами, рубинами и кинжалами. — Потому что хоть я и не говорил с ней о нашем будущем с того самого случая, я все-таки… немного флиртовал с ней. Ничего серьезного, пара поцелуев, которые ей чрезвычайно не понравились.

Он страдальчески улыбнулся, вспомнив, какой холодный прием встретили его поцелуи. Сейчас он мог улыбаться, хотя в тот момент ему было совсем не смешно. Но Джарреду часто казалось, что с ней и без нее он — это два разных человека.

— И когда я понял, как она к этому относится, мне пришло в голову, что, если я притворюсь совсем тупым, если стану настаивать, возможно, это поможет воспитать в ней неприязнь ко мне.

— И это помогло?

Джарред открыл карту — даму червей. Позабавленный таким совпадением, он просмотрел всю колоду и нашел валета кинжалов.

— Хоть это и задевает мое самолюбие, я должен признать, что добился небывалых успехов. Более того, она влюбилась в своего красавчика-кузена, как вы и предсказывали.

Перселл подошел к мраморному камину и внимательно рассмотрел свое отражение в позолоченном зеркале над ним.

— Джмель, Ваше Величество, или Змадж? Признаюсь, я их с трудом различаю. — Доктор слегка поправил шейный платок. Получив приказ короля явиться, он одевался наспех.

— Змадж. Я должен вам сказать, Френсис, что близко не подходил к особняку Дэбрюлей уже больше месяца, а мадемуазель пропускала уроки с лордом Виттлсбеком в Архиве. Естественно, я заподозрил правду. А когда сегодня я встретил юную леди со Змаджем в городе и они оба выглядели виновато, будто я застал их врасплох, я понял, что план удался.

И даже если к облегчению примешивалась ревность — это все-таки было облегчение. Облегчение, что его сказочный дворец будет принадлежать ему одному, что добрые старые ритуалы, такие вечные и однообразные, останутся нетронутыми. И более всего: облегчение, что черноглазая иностранная красотка и ее причудливая родня не будут больше ни во что вмешиваться.

— Все это в высшей степени приятно, — сказал философ, — и вы можете поздравить себя с тем, что о помолвке не было объявлено, что вы не написали никому из своих родственников, что такая помолвка возможна, — и он выжидающе посмотрел на короля. — Когда вы собираетесь обсудить это с юной леди?

Джарред отложил карты.

— Я отправляюсь к ней послезавтра. После того как мы столкнулись в городе, она прислала мне письмо, приглашая приехать либо шестого, либо десятого, когда ее тетя будет в отъезде. Мне кажется, Френсис, она попросит меня вернуть ей свободу. И естественно, я собираюсь ей уступить. — Он понимал, что все еще существовала опасность заново раздуть пламя уже угасшей было страсти, но этот последний разговор казался ему просто необходимым.

— Шестого, Ваше Величество? Но вы же запланировали навестить вашу кузину, леди Серену, в Рейвенхерсте.

— О боже, и правда, — спохватился король, хлопнув себя по лбу. — И как я только мог забыть!

Он сложил руки на столе и положил на них подбородок.

— Хотя должен признать, что пусть я и считаю кузину Серену величайшей занудой на свете, по сравнению с вечером в доме Дэбрюлей, с тетей, которая притворяется доброжелательной, и Змаджем, который пытается испепелить меня взглядом…

Несмотря на то что за окном уже светало, в комнате все еще царили сумерки. Несколько свечей погасли. Перселл собирался снова зажечь те две, что стояли под зеркалом, когда король вдруг властно приказал:

— Нет, не смейте!

Доктор вздрогнул и обернулся. Джарред неловко рассмеялся.

— Простите меня, Френсис. Не понимаю, что заставило меня сказать это так резко. Но оставьте их в покое. Света и так достаточно, и, по правде говоря, любой… блеск… вызывает у меня головную боль.

Перселл подошел поближе, достал из кармана очки и пристроил их на кончик носа.

— Что-то не так с вашими глазами, сэр? — Он напряженно всмотрелся в лицо короля.

— Думаю, это время года виновато. Через недельку-другую я снова стану самим собой, — ответил Джарред. И призадумался, зачем он скрыл правду: ему дела не было до дневного света, но вот ярких огней, отражающихся в зеркалах и других блестящих поверхностях он не выносил.

Но король уже довольно много скрыл от Перселла: свою рассеянность, провалы в памяти и то, как мадемуазель то притягивала его, то отталкивала.

— По крайней мере, — вслух сказал он, — больше не будет этих пресных обедов у Дэбрюлей. — Он наконец понял, почему еда там казалась такой безвкусной. В ней всегда не хватало специй и совершенно не было соли.

— Обеды без соли? — Перселл уже было снял очки, но теперь надел их снова и, озадаченно нахмурившись, смотрел на короля. — Я не знал, что у них в семье есть больные.

Это была правда, многие врачи предостерегали своих пациентов от соления пищи. Доводы были следующие: раз соль так опасна для гоблинов, то и для людей она не может быть полностью безвредной. А поэтому детям, пожилым людям и больным зачастую не советовали ее злоупотреблять — а то и вовсе исключать соль из пищи.

— У мадемуазель очень хрупкое здоровье. Она не то чтобы болезненная, но очень чувствительная. Поэтому мадам Дэбрюль наняла повара, который готовит без соли, и все остальные на кухне, верите ли, все до одного — олухи! — Вспомнив об этом, Джарред поежился. Конечно, все пользовались изделиями гоблинов, но доверить им приготовление пищи? Это казалось несколько небезопасным.

— Так значит, вы отправитесь в Рейвенхерст?

Король кивнул.

— Я скажу Фезону.

Господин Фезон был личный секретарь короля, деятельный и энергичный молодой человек, имевший виды на пост в кабинете министров через несколько лет.

— Он извинится за меня перед юной леди и напишет письмо кузине Серене — напомнит, чтобы она меня ждала. У нее память уже не та.