16

Осень испустила последнее трепетное дыхание на Люден, и зима вступила в свои права. Снег лежал высокими сугробами на красных черепичных крышах, он припорашивал экипажи, сани и портшезы, он облеплял статуи и голые черные ветви деревьев в городских садах и парках.

За это время Люк снял уютные меблированные комнаты в трехэтажном доме со ступенчатой крышей и окнами, выходящими на замерзший канал. Он нанял повара, кучера и шустрого парнишку в помощь Перису и, оставив эту немногочисленную компанию распаковывать его вещи и приводить дом в порядок, отправился исследовать город.

Это заняло его на целых две недели, а когда новизна прошла, он был более чем готов устроиться у камина, где пылал битумный уголь, со своими книгами, бумагами и бутылкой портвейна.

Он нашел в какой-то книжной лавке несколько заплесневелых книг по истории. Страницы сильно пожелтели и покрылись бурыми пятнами, и изящный старинный шрифт было трудно разобрать, но, пролистывая один из томов, он с удивлением заметил, что при печати использовалось сразу несколько шрифтов, которые появлялись на странице в совершенно произвольном порядке.

В восхищении глядя на книгу, Люк почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Ему когда-то рассказывали, что несколько шрифтов в одном и том же тексте иногда используют, чтобы спрятать зашифрованное послание. Может быть, печатник и историк, работая в согласии, сокрыли тайные послания в этом внешне невинном тексте? Конечно, шрифтов здесь несколько, а не два, но, может быть, в самой криптограмме использованы только два? Может быть, все остальные буквы, напечатанные другими шрифтами, следует воспринимать как пробелы? Люк глубоко вдохнул и медленно выдохнул, он был уверен, что нашел самое вероятное решение.

В одной из книг, которые он приобрел с тех пор, как покинул Винтерскар, был ключ к самому распространенному варианту двухшрифтового кода. Люк открыл чемодан и начал выбрасывать оттуда книги, пока не нашел нужную, в обтрепанной в клочья синей обложке. Раскрыв оба тома на столе у огня, разложив перед собой чистые листы бумаги, ручку, чернила, он с увлечением принялся за работу. Если старинный готический шрифт принять за код «а», а жирный курсив — за код «б»…

Он все еще был увлечен расшифровкой несколько дней спустя, когда однажды после обеда его посетил посол.

— Мой дорогой господин Гилиан, как вы поживете? Я надеюсь, вы не скучаете? — сказал лорд Полифант, приподняв необычно длинные фалды и приняв предложение присесть у огня. — Ибо я нигде вас не видел, дорогой сэр, и никто вас нигде не видит. Я надеюсь, вы не собираетесь стать отшельником?

— Ничего подобного, я был почти везде, — Люк закрыл книгу, сложил разбросанные бумаги в стопку и сделал Перису знак подать чай. — Везде, я имею в виду, кроме высшего общества. Я видел университет и госпиталь найденышей, а у Большого Канала есть замечательный нумизматический магазинчик…— Последнее предложение Люк не закончил, потому что стало ясно, что посол не слушает.

— Каждому свое, господин Гилиан, — протянул лорд Полифант слабеющим голосом. Хоть он и выглядел изящно скучающим, его выпуклые голубые глазки внимательно исследовали комнату, даже углы и щели, как будто он составлял список мебели, одновременно подсчитывая ее стоимость.

— Я вот думаю, смогу ли я склонить вас оторваться от ваших… своеобразных развлечений? Должен вам сказать, что ваше присутствие в Людене возбудило любопытство. Люди начинают задумываться, почему вы не принимаете никаких приглашений.

— Прошу прощения, но я не для того приехал в Люден, чтобы участвовать в модных развлечениях. И, честное слово, не понимаю, кому какое дело до того, как я провожу время.

Посол ангельски улыбнулся, намеренный не утратить благодушного настроения несмотря ни на что.

— И все-таки вы должны показаться в обществе. Люден — это не Тарнбург, а Риджксленд не похож на Винтерскар. Совершенно неблагоразумно здесь выглядеть необщительным. Надеюсь, мне нет необходимости объяснять?

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — упрямо сказал Люк. — Хотя у меня, конечно, не было намерения показаться нелюдимым или недоброжелательным.

Ему уже все равно начала надоедать расшифровка. Сначала его усилия даже были вознаграждены поразительными успехами, и ему удалось получить некоторое количество отрывочных предложений, и в них встречались очень известные имена — двух легендарных отцов-основателей и некоторых древних правителей Риджксленда и Херндайка, — но он все еще не мог составить связный текст.

Люк подошел к столику у окна и взял стопочку визитных карточек, которые оставили разнообразные посетители, для которых его «не было дома», и вернулся с ними к огню.

— Может быть, вы посоветуете, кому из этих людей я должен нанести ответный визит? Вы знаете кого-нибудь из них? Вы встречались с ними в посольстве? Я даже ради спасения собственной жизни не вспомню, кто они такие.

Посол быстро просмотрел карточки и вяло их отложил.

— Худдж, Хелцт, Бойджман, Ду — вы можете посетить любую из этих семей, и вам стоит навестить их все. Важно, чтобы вас видели. Я пришел к вам для того, чтобы вручить собственное приглашение.

Он подождал, пока Перис разложит на тарелки смородиновые булочки и маленькие глазированные печенья.

— Сегодня после обеда я направляюсь к доктору Ван Тюльпу, чтобы встретиться с лордом Каттсом, министром торговли. Сейчас стало модным там появляться, так что я подумал, что вы можете захотеть ко мне присоединиться.

Люциус заколебался. Ван Тюльп был доктор, основатель образцового сумасшедшего дома, именем которого дом и был назван. И хотя доктор умер уже больше восьмидесяти лет назад, его имя и несколько специфическая слава остались. Люк, естественно, очень хотел увидеть это место. По правде говоря, он и раньше раздумывал, не пойти ли туда, но врожденная деликатность удерживала его.

С другой стороны, ему хотелось хоть одним глазком поглядеть на человека, чьи опубликованные письма и речи были ему так хорошо знакомы и кто в лучшие дни вызывал у него такое сильное восхищение. Ему пришло в голову, что королю Изайе, которому пришлось уже пережить так много, не будет большого вреда — а кто знает, может, и польза? — от присутствия еще одного доброжелательного и уважительного наблюдателя среди множества людей, привлеченных просто вульгарным любопытством.

Казалось, весь мир вознамерился себя показать и других посмотреть у доктора Ван Тюльпа — или, по крайней мере, весь праздный и модный мир. Когда Люк и лорд Полифант прибыли, длинные галереи уже были заполнены сливками люденского общества. Гости пришли прогуляться по мраморным полам великого заведения, посплетничать, пофлиртовать, погрызть орехи и пряники и поглазеть на бедных сумасшедших.

Никогда в жизни Люку не доводилось лицезреть такого сборища причудливо одетых людей — таких платьев, таких фраков, таких необъятных кринолинов, головных уборов, драгоценностей и часов, такого огромного количества накладных волос и пудры. Никогда он не видел такой толпы коробейников и бродячих торговцев, продававших все что угодно, от вышеупомянутых пряников до перчаток и серебряных табакерок, — и никогда ему не доводилось наблюдать такого вопиющего отсутствия такта в тех, кто, как подразумевалось, был выше их по положению. Он не пробыл там и четверти часа, как у него начало появляться странное впечатление, что скоро он совсем не сможет отличить гостей от пациентов. Тощий джентльмен с фиолетовыми волосами и такими невероятно сморщенными одеждами, что его куцый камзол и штаны просто не сходились на талии, оказался лордом Каттсом, министром торговли. А про почтенную пожилую леди в сером шелковом платье и кружевной шляпке ему громким шепотом сказали, что это вдовствующая герцогиня Флей, которой далеко за девяносто и которая в лечебнице уже давно.

Со своей стороны Люк не заметил в ее одежде или поведении ничего, указывавшего на расстройство рассудка, если не считать таковыми настойчивые попытки продать ему набор шпилек. Но в таком возрасте человеку многое можно простить. Значительно более неприличными, на его взгляд, были одежды и нелепые выходки пришедших щеголей и франтов, фланировавших по залам, — на их фоне крашеные фиолетовые волосы и яркие, неподходящего размера одежды лорда Каттса совсем не выглядели экстравагантно.

Презрительная усмешка Люка стала более явной, когда он, лорд Полифант и лорд Каттс перешли с галереи во внутренние коридоры. И если мало что в мире способно сравниться со здравым смыслом и трезвым прилежанием обычного риджкслендца, то Люк начал подозревать, что эти благородные господа и дамы являются представителями совершенно другого биологического вида. Наблюдая, как несколько юных леди в прозрачных платьях шумно играли в догонялки между мраморными колоннами и небольшими пальмами, украшавшими центральный коридор, слушая бессмысленные взрывы визгливого смеха, которыми разразился накрашенный юнец в полосатых чулках и действительно чудовищном парике, глядя, как посол семенил по коридору в своих модных туфлях с нелепыми девятидюймовыми красными каблуками или поглядывал на карманные часы размером с луковицу, — Люк начал задумываться, не распространилось ли безумие короля Изайи на высшие слои люденского общества.

Пока два его спутника были заняты длинным и не совсем понятным разговором насчет каких-то договоров, Люк ускользнул, чтобы погулять в одиночестве. Вскоре странная работа этого заведения полностью захватила его.

В одной комнате бледная молодая девушка была привязана к стулу, а две довольно мрачного вида женщины прикладывали магниты к ее голым ступням. В другой группу пожилых мужчин в желтых льняных ночных рубашках поочередно окунали в ванны с дымящейся горячей водой и водой, которая явно была очень холодная, потому что на поверхности Люк заметил покачивающиеся кусочки льда из замерзших каналов. В третьей комнате он остановился посмотреть, как двоих молодых людей, тощих, как жерди, присоединили к сложной штуковине — спутанной массе медных труб, стеклянных емкостей и быстро надувающихся и опадавших кожаных пузырей, которая, казалось, вталкивала но тонким стеклянным трубочкам густую красную жидкость прямо в их вены.

— Кровь ягнят, — сказал тихий голос у него за спиной. Обернувшись, Люк увидел седовласого джентльмена в зеленом камзоле, который смотрел на него с мягкой улыбкой. — Новый, революционный метод лечения. Кровь животных — в этом случае ягнят, — не испорченная пороками, страстями и неумеренными аппетитами людей и гоблинов, как считают, оказывает успокаивающее и в целом благотворное воздействие.

Люк нахмурил брови.

— И это помогает?

— Вообще-то да, — сказал пожилой джентльмен и улыбнулся шире, — как вы сами можете убедиться по умиротворенным выражениям лиц этих несчастных — которые еще не так давно выказывали все признаки бешенства.

Люк все еще с сомнением смотрел на него.

— А потом, когда их снимут с аппарата?

Человек наклонился и похлопал одного из костлявых пациентов по плечу, прежде чем ответить.

— Те, кто не умирает в процессе лечения, обычно от него выздоравливают. — Увидев, как Люк нахмурился, он продолжил: — Возможно, вы считаете риск неприемлемым. Но вы здоровый молодой человек, хотел бы я послушать, что бы вы сказали, если бы вас мучила болезнь, которая железными тисками сжимала бы ваши конечности и заставляла бы их дрожать в неуправляемых конвульсиях, которая заставила бы вас визжать, выть и изрыгать брань, которая лишила бы вас не только рассудка, но и чести, достоинства, мужества — одним словом, всего, ради чего стоит жить. Разве не сочли бы вы тогда почти любой риск приемлемым, если бы он принес вам надежду на полное и стойкое выздоровление?

— Да, — сказал Люк, и его лицо просветлело. — Да, именно так я и подумал бы. — И он низко поклонился, показывая, как он признателен за это объяснение.

Его новый знакомый с достоинством поклонился в ответ.

— Вы проявляете искренний интерес к нашей работе, сэр. Это добрый знак. Слишком часто… но вы, несомненно, и сами видели, каких посетителей сюда обычно влечет. Может быть, если вам действительно интересно, вы разрешите мне провести вас по больнице и рассказать вам немного больше о том, что мы здесь делаем?

Люк с готовностью согласился. Он уже решил про себя, что этот заинтриговавший его пожилой джентльмен должен быть одним из ведущих врачей лечебницы, и это мнение укрепилось в продолжение следующего памятного часа, пока он прохаживался но лечебнице с этим общительным джентльменом, перед которым все двери были открыты и для которого, похоже, ни одно из искусств исцеления не таило никаких тайн.

— Одно время считалось, что истерия, которая значительно чаще поражает представительниц слабого пола, является следствием выпадения матки. С тех пор было доказано, что это чистейшая чепуха, и это нарушение надлежащим образом приписывают жестокой атаксии и последующему разрушению животворных начал. В результате наконец было найдено разумное лечение.

— И в чем оно заключается?

— Свежий воздух и физические упражнения, лучше всего — верховая езда. И ежедневный прием «стального сиропа» — железной пыли, залитой вином. Я вот думаю, многоуважаемый молодой человек…— Пожилой джентльмен остановился, как будто его посетило вдохновение. — Наверху, в моих комнатах, есть немало интересных томов, мои записи о некоторых сложных случаях. Может быть, вам было бы любопытно с ними ознакомиться?

— Конечно же, мне было бы очень интересно, и я буду вам очень признателен. Но сдается мне, сэр, что я до сих пор не знаю, кому я обязан…

Джентльмен согласно кивнул.

— Прошу прощения. Я думал, вы знаете. Меня зовут Титус Ван Тюльп, к вашим услугам.

Тут Люк почувствовал тень сомнения.

— Вы… сын основателя? — Это объяснило бы по крайней мере, необычное внимание, которое встречало их со всех сторон. — Или, возможно, племянник или внук?

— Ничего подобного. Я и есть основатель. — Джентльмен сделал широкий жест. — Все это было моей единственной заботой в течение более сотни лет.

И только тогда Люк понял, как хорошо его провели.

Он заколебался, разрываясь между смятением и радостью. Смятением — потому что унизительно было сознавать, каким он оказался доверчивым, и радостью — потому что он явно провел час в обществе человека, который некогда обладал лучшим умом столетия: Изайи, короля Риджксленда.

Королю Изайе отвели комнаты на верхнем этаже — три долгих пролета вверх по все более крутым и неровным ступеням, под самой крышей. Несмотря на отдаленное расположение, это были роскошные комнаты, хоть там и царил беспорядок, повсюду лежали книги и трубки, пара вышитых бархатных тапочек, множество карт и глобусов и поразительное собрание редкостей и артефактов, которые ему разрешили взять с собой в сумасшедший дом.

— Окаменевшая устрица, — сказал король, поучительно показывая Люку очень удачный экземпляр. — И сосуд с кровью, которая, как говорят, дождем упала с неба на острове Фингхилл.

Было также большое собрание странных червей и насекомых, зуб великана, несколько гнилой, два мозга, человеческий и гоблинский, хранившиеся в зеленоватой жидкости, несколько засушенных рыб, какое-то количество костей — и нечто, считавшееся ребром тритона.

Не было недостатка и в рукотворных диковинках. Был бивень мамонта, покрытый тонкой резьбой, и набор шахмат из слоновой кости, таких маленьких, что они все хранились в пустой вишневой косточке. Были подносы, заваленные монетами и старинными военными знаками различия; у Люка руки зачесались, так ему захотелось их потрогать. Была там чрезвычайно тонкая цепь, а к ней замочки из железа, стали и меди, такие маленькие, что их могла бы носить блоха. И (по словам короля) их действительно носила блоха, когда они принадлежали владельцу бродячего блошиного цирка.

В короле Люк с радостью обнаружил родственную душу. Даже в том состоянии, в котором он сейчас находился, почти на любую тему он мог рассуждать долго, гладко и выказывая впечатляющую степень знакомства с предметом. На протяжении своей долгой жизни этот интеллектуал, как сорока, собирал не только свою коллекцию диковинок, но и блестящие слитки информации, где только мог.

Но временами он забредал в область чистой фантазии. Например, когда он показывал Люку телескоп редкостного качества, он вдруг заговорил о городах, заключенных в опаловые пузыри из стекла и стали, бесконечно вращающихся вокруг солнца, эти города были сначала теоретически предсказаны, а затем отвергнуты древними философами, хотя король утверждал, что сам неоднократно видел их при помощи очень сильной линзы.

А потом, описывая пропажу своих изумрудных часов, он сказал, что никто другой не сможет их найти, потому что он схоронил часы на дне моря в железном сундуке и поставил китов и нарвалов их сторожить.

— Они им очень нужны, Марджот и другим, но я просто решил, что они их не получат. — Он понизил голос до доверительного шепота. — Великолепный хронометр, помещенный внутри огромного цельного драгоценного камня, — слишком ценный, — и, по правде говоря, я никому не доверяю.

Он обвел комнату туманным взглядом, как будто только что понял, что что-то еще пропало, и начал ощупывать все карманы своего жилета и камзола по очереди.

— Вы что-то ищете? — вежливо спросил Люк.

— Мои очки, — сказал Изайя, и голос его дрожал от раздражения, — Они мне нужны, но их уже так давно нет, что я их, наверное, уже никогда не найду. — Он опять понизил голос, добавив со злостью: — Доктора вечно уносят мои вещи, хотя и притворяются, что это не так.

Люк с сомнением покачал головой.

— Если так, то это омерзительно, — услышал он собственный голос и тут же пожалел, что не придержал язык. Бессмысленно было огорчать старика или потакать его и так слишком живому воображению и мании преследования.

В этот момент король радостно воскликнул и указал на что-то за спиной Люка. Обернувшись, Люк увидел вошедшую в комнату красивую юную девушку. Она, по всей видимости, только что вернулась с прогулки или из поездки в карете: на ней была огромная бархатная шляпа, и в руках она несла муфту из шелковистого белого меха.

Люку показалось, что вошедшая вся соткана из света, движения и цвета: девушка-светлячок в платье из синего атласа, усыпанного блестками, пышные темные кудри под большой шляпой с перьями, яркий цвет лица, глаза небесной синевы, такие темные и глубокие, каких он никогда в жизни не видел.

— Позвольте мне представить, — сказал король, весь светясь от удовольствия, — мою старшую внучку, Благородную Возвышенную Наследную Герцогиню, недавно прибывшую на Землю из своего Лунного дворца на спине этой легендарной птицы, Рух.

Кем было на самом деле это очаровательное создание, Люк не знал. Старший отпрыск Марджот был мальчик двенадцати или тринадцати лет, все три девочки — на несколько лет младше, и он, конечно, не поверил во всю эту чепуху про лунных принцесс и межпланетные путешествия.

Но когда «Благородная Возвышенная Наследная Герцогиня» пересекла комнату, покачивая обручами своего кринолина и сверкнув звездным платьем, когда она действительно королевским жестом протянула ему маленькую ручку в перчатке, он не мог не подыграть. В ответ он изящно поклонился, поднося ее ладошку к губам.

— Сэр, — сказала она, — я польщена.

— Мадам, — искренне ответил он, — это я чрезвычайно польщен. С этого момента я — навечно верный и преданный слуга Ее Благородной Возвышенной Наследной Светлости.

Она была одета так же модно, как и все, кого он видел сегодня, но на лорде Каттсе и лорде Полифанте эти одежды смотрелись нелепым чудачеством, на необузданных девицах и их щеголеватых спутниках — вульгарно и эксцентрично, здесь же были лишь очаровательная оригинальность и изящная изобретательность. Определенно, не было ничего утонченнее и изящнее ее надушенных перчаток, или бледно-голубых цветов, нарисованных на высоких каблуках ее красных кожаных башмачков, или маленькой алой мушки сердечком на щеке у глаза.

Сейчас, увидев ее так близко, Люк осознал, что немного ошибся в определении ее возраста, должно быть, обманутый ее хрупкостью. Все-таки это была уже не маленькая девочка, она выглядела лет на пятнадцать или даже на шестнадцать. Слишком юная, чтобы заинтересовать убежденного холостяка двадцати семи лет от роду. Но все-таки, когда она опустила ресницы, оттенившие ее безупречную кожу, по какой-то причине сердце гулко забилось у него в груди.

— Теперь, когда она наконец прибыла, — сказал король, который наблюдал за этим обменом формальностями с благосклонной улыбкой, — думаю, настало время нам всем выпить чаю.

И хотя Люк уже успел выпить чаю с лордом Полифантом, он не собирался отказываться от такого соблазнительного предложения. Он тут же согласился, и они уселись вокруг восьмиугольного столика. Король придвинул одно из глубоких кресел, Люк уселся на пыльный диванчик. Что касается юной леди, она выбрала высокий табурет, чтобы разместить все свои юбки, сняла перчатки, вытащила шпильки, придерживавшие ее экстравагантную шляпку, и тряхнула темными кудрями.

Нельзя сказать, чтобы меню было изысканным. Чаепитие состояло из очень крепкого апельсинового бренди, которое Наследная Герцогиня разлила по фарфоровым чашечкам размером с грецкий орех, и тарелки раскрошившегося печенья, посыпанного цветным сахаром. И все-таки, вспоминая об этом впоследствии, Люк был твердо уверен, что за всю жизнь ему не приходилось так приятно проводить время за трапезой. По настоянию короля леди рассказала немного о своем «долгом и утомительном путешествии с Дальних Планет».

О подобных приключениях Люк раньше не слыхал и представить себе ничего подобного не мог. Девушка рассказывала о пиратах, которые подстерегают в ледяных пещерах лунных гор, о давней и неразделенной любви птицы Рух к Фениксу, из-за этой страсти, когда она появилась у его погребального костра, ее разноцветное оперение почернело от горя, о том, как ей только чудом удавалось избежать смерти, о захватывающих спасениях и душераздирающих смертях — все это заставило бы волосы менее отважных леди поседеть от страха. Люк счел, что это все порождение не больного воображения, но, наоборот, изобретательной фантазии — ибо не было никаких сомнений, что большая часть истории сочинялась по ходу рассказа.

В не меньшей степени вдохновленный, он постарался своими комментариями и вопросами не отстать от нее в находчивости. В результате он ощутил приятную усталость, будто провел весь день в большом умственном и физическом напряжении. Но несмотря на эту усталость, он был так возбужден, что мог продолжать до бесконечности.

Но в конце концов Люк вспомнил о времени и, с некоторым раскаянием, о лорде Полифанте, который, должно быть, не мог понять, что с ним приключилось.

— Боюсь, мне придется уйти, — сказал он, когда леди завершила особенно захватывающий рассказ.

— Да, становится поздно, — ответил король, откинувшись на стул и закрыв глаза. Люциус почувствовал укол совести, может быть, он вел себя эгоистично и заставил старика переутомиться. — Дорогая, вы проводите нашего гостя?

— Как вы пожелаете, Ваше Величество, — произнесла леди. Она поднялась на ноги, надела свою шляпку, приколола ее шпилькой и оперлась о предложенную Люком руку.

Когда они спускались по кривой лестнице вниз, на первый этаж, Люку казалось, что они оставили наверху какой-то другой, более тонкий, мир, сотканный из фантазий и радости, и что, покидая его, они спускаются в мир материальных вещей. Мысль, что он может никогда туда не вернуться, огорчала.

Он искоса взглянул на свою спутницу. Та тоже казалась подавленной, в одно мгновение превратившись из лунной принцессы в совершенно обычную, хоть и очень привлекательную молодую женщину: старше, печальнее и мудрее, чем то прихотливое создание, каким она была лишь мгновение назад.

Но кто она такая? Люк почувствовал, что ему крайне необходимо это знать. Может быть, эта действительно внучка короля — результат какой-нибудь прошлой опрометчивой связи, — которая, как и принцесса Марджот и ее дети, живет с королем здесь, в сумасшедшем доме.

Верно, она обращалась к нему именно с той уважительной привязанностью, с которой внучка говорила бы с дедом.

— Я должна поблагодарить вас за то, что вы так развлекли Его Величество. Уже давно он не получал такого искреннего удовольствия. — Она глубоко вздохнула. — Конечно, Наследная Принцесса очень добра. Она часто сидит с ним, и многие из его старых друзей тоже. Но король всегда так остро чувствует, как… как сильно они скорбят, видя, как удручающе он изменился, что я не могу не думать, что их посещения доставляют ему больше огорчений, чем удовольствия.

Эти ясные, разумные слова убедили его по крайней мере в одном: кто бы эта девушка ни была, она не одна из пациенток.

— По правде говоря, мне хотелось бы прийти еще раз. Но будет ли это удобно?

— Из-за того, что вы так близко связаны с королем Винтерскара? — Она задумалась. — Если бы король Изайя полностью владел собой и руководил делами страны, тогда я не думаю, что подобная дружба была бы разрешена. Но, учитывая сложившиеся обстоятельства, я считаю, вы можете навещать его, когда пожелаете.