Девять утра...
      Десять...
      Одиннадцать...
      Я уже изучил все эскизы будущих здешних дворцов, вывешенных на заборах новостроек, а также все вывески и витрины кафешек, бутиков и маленьких продовольственных магазинчиков. И я уже устал вскидываться и напряженно замирать каждый раз, когда у подъезда Полины притормаживает очередная машина. Черт возьми, а кто мне сказал, что она каждыйдень приезжает домой после девяти утра? И вообще, может быть, она сейчас в Париже, в Лондоне, в Риме... Она же сказала тогда, что у нее кастинг. То есть она не профессиональная проститутка, а модель. Или это одно и то же? Во всяком случае, она сейчас может быть за границей на каком-нибудь фестивале мод или просто с любовником. А я тут мерзну, как последний дурак...
      Я подошел к ее подъезду. О, тут появился последний штрих евроремонта — новенький домофон с инструкцией на красивом медном щитке. Следуя этой инструкции, я набрал сначала "0", а потом номер квартиры — «16».
      — Who is it?  — вдруг спросил из домофона мужской голос.
      — ФСБ, — ответил я и добавил по-английски: — Open up!
      К моему изумлению, дверь тут же негромко загудела, я потянул ее на себя и открыл.
      Затем, гадая, кто же это мне ответил — или я ошибся и набрал не 16 ю квартиру? — я поднялся лифтом на шестой этаж. Дверь 16 й квартиры была открыта, в ней стоял какой-то взлохмаченный конопатый парень в шортах и майке «Toronto Maple Leafs».
      — Oh, shit!  — сказал он. — Я думать, это Fed-Ex. Who are you?
      — I'm from FSB, Federal Security Service . — И я показал свои корочки, но издали, не давая их ему в руки. — And you?
      — Вы должны знать, кто я, если звоните мне, — резонно ответил он по-английски. — Я Кристофер Рафф, корреспондент «Торонто стар».
      — Nice meeting you , — сказал я по-книжному. — Is Polina home?
      — Polina who?
      — Полина Суховей. Девушка, которая жила здесь несколько месяцев назад.
      — О, эта! К сожалению, она тут больше не живет.
      — А вы не знаете, куда она переехала?
      — Не-а...
      — А вы давно здесь?
      — Я въехал две недели назад. Она красива?
      — Кто?
      — Ваша Полина.
      Я усмехнулся:
      — Да! А почему ты спрашиваешь?
      Он тоже усмехнулся:
      — На случай, если она появится забрать свою почту.
      Я заинтересовался:
      — А ты получил ее почту?
      — Только одно письмо.
      — Дай посмотреть.
      — Why? — разом напрягся он и перешел на русский: — Пошему?
      — Потому что я из ФСБ. That why, — сказал я жестко. — The girl has vanished, девушка исчезла, и мы ее ищем. Понимаешь?
      — But that letter came from her mother. Or sister...
      — Откуда ты знаешь?
      — 'Cose I can read Russian!  — гордо ответил он. — Это написано на конверте: «от Нади Суховей». Надя — это женское имя, верно?
      — Дай мне глянуть.
      Он поколебался секунду, потом сказал:
      — All right, come in .
      Вслед за ним я зашел в квартиру. И поразился: это был образец того, что может мужчина сделать из уютного женского гнездышка всего за две недели! Розовые гардины на окне заброшены наверх, на кронштейн, так, что окно оголено и смотрит прямо в снежную замять и на крышу новостройки дома через пруд. Под окном вместо софы и телевизора, сдвинутых в угол, стоят табурет и стол с компьютером, принтером, факс-машиной, телефоном и грудой бумаг. Трельяж и косметический столик завалены деловыми папками и видеокассетами, на полу стопки книг, три фотокамеры и магнитофон. На всех стенах вместо исчезнувших фотографий Полины вкривь и вкось наклеены или пришпилены кнопками длинные служебные факсы, вырезки из русских и нерусских газет и notes — памятные записи на листках из блокнота. В пенале кухни полный бардак — гора немытой посуды, грязный кофейник на сковородке. А в алькове на двуспальной кровати хаос из простыней, подушек и шерстяного пледа, и посреди этого хаоса попкой кверху лежит практически голая нимфетка с лицом девицы из ночного клуба «Lips».
      — Приветик! — бесстрашно махнула она мне голой ручкой и, повернувшись на бок так, что мне открылись все ее спелые прелести, чиркнула зажигалкой, закуривая «Мальборо».
      А Кристофер снял со стены конверт, висевший на кнопке.
      — Вот, — сказал он по-русски. — But you cannot take it with you. Just take a look here .
      Я не стал спорить. В конце концов, парень хочет сохранить шанс увидеть Полину, а мне это на руку.
      — Хорошо, — сказал я, считывая на конверте адрес отправителя: «Надя Суховей, ул. Приволжская, 16/3, Нижний Новгород». — Let's make a deal. Давай договоримся. Я даже не открою этот конверт. Зато... — Я посмотрел на нимфетку, слушавшую наш разговор, и спросил у нее: — Do you speak English?
      — Nupp!  — усмехнулся Кристофер.
      — Fine , — сказал я. — So, as soon as she comes here to pick it up, give me a call. All right? Here is my number...  — Я написал на конверте номер своего домашнего телефона и прикнопил этот конверт обратно на стену. — All right?
      — Sure , — сказал Кристофер.
      — До свидания, спасибо. — Я пошел к выходу.
      — Good by, — сказала мне вслед нимфетка, махнув ручкой и качнув спелыми яблоками своих сисек.
      Кристофер проводил меня до двери и даже вышел за мной на лестничную площадку.
      — Всего хорошего, извини за беспокойство, — сказал я ему по-английски.
      — Ничего, — ответил он по-русски. И вдруг, поколебавшись, добавил, снова перейдя на английский: — Между прочим... Я хочу вам кое-что сказать...
      — Что?
      — Вы не первый, кто ищет ее.
      — Неужели? — деланно удивился я. Было бы странно, если бы никто из любовников не искал эту красотку. — И кто это был?
      — Well... — ответил Кристофер. — Знаешь, я всего несколько недель в вашей стране, но, мне кажется, я уже научился различать этих типов. Хочешь взглянуть на него?
      — Что ты имеешь в виду? — теперь уже искренне удивился я. Как я могу увидеть того, кто искал тут Полину?
      — Постой здесь, — сказал Кристофер и ушел обратно в квартиру, а через минуту вернулся с большим желтым конвертом, вытащил из него три фотографии и протянул их мне.
      И тут-то у меня вытянулось лицо. На всех трех фото был Рыжий — Виктор Банников, собственной персоной, снятый сверху, из окна 16 й квартиры мощным объективом одной из тех фотокамер, которые лежат там, на полу, на стопке книг. Рыжий Виктор, выходящий из подъезда... Рыжий Виктор, которому телохранитель открывает дверь кожлаевского «мерседеса»... И Рыжий Виктор, садящийся в машину...
      Н-да, эти иностранцы, которые теперь приезжают к нам, подкованные ребята.
      — Ты знаешь его? — спросил Кристофер, заметивший, конечно, изумление на моем лице.
      — Немного...
      — Он бандит?
      — В прошлом... Когда он тут был?
      — Две недели назад. В первый же день, как я поселился.
      — Что он сказал?
      — Он сказал, что эта девушка должна ему много денег. Он дал мне номер своего телефона и сказал, что заплатит мне, если я сообщу ему, когда она придет за своей почтой или мебелью.
      — Ты сохранил этот номер?
      — Конечно. — И Кристофер показал мне надпись на том же конверте с фотографиями: «768 43 20». Но это не был мобильный Рыжего, это был номер мобильного телефона Кожлаева.
      Однако на сей раз я уже владел своим лицом и никак не выдал своих эмоций.
      Но Рыжий-то каков! Ездит в «мерсе» Кожлаева, пользуется его мобильником и еще ищет, его бывшую телку! Мазохист он, что ли?
      — Thank you, Chris, — сказал я, пожимая руку канадцу. — Надеюсь, ты мне позвонишь. Спасибо еще раз.
      — Good luck, — ответил он и добавил по-русски: — Удачи. Между прочим, у тебя хороший английский. Британский...
      — Thanks...
      Я вышел из подъезда и поднял голову к окнам на шестом этаже. Сверху, из открытого окна шестнадцатой квартиры на меня смотрел телевик фотокамеры. Я усмехнулся и приветственно поднял руку. И Крис, держа в одной руке фотоаппарат и снимая меня, приветственно поднял вторую.
      Н-да, думал я, шагая по снегу в сторону Садового кольца, этот парень далеко пойдет. Даже у нас в Москве...
      Однако представить себе, как далекоможет пойти этот Крис у нас или в Канаде, я не успел — буквально через тридцать шагов, на углу Малой Бронной и Благовещенского переулка, как раз у забора стройки новой «элитки», передо мной вдруг остановился внедорожник «чероки», трое лбов быстро вышли из него, тут же взяли меня под локти и, сунув под правое ребро что-то тупое, как дуло, сказали негромко:
      — Не дергайся. В машину.
      Мне не завязывали глаза, не связывали руки, и вообще все было вполне цивильно и корректно. За исключением, конечно, того, что у меня под ребром все время держали дуло.
      «Чероки» выехал из Москвы и покатил по заснеженному Рублево-Успенскому шоссе. Была суббота, чуть после полудня, пустое шоссе переметало солнечным снегом почти по Пушкину: мороз и солнце, день чудесный... Если бы слева и справа меня не прижимали эти «шкафы», лучшей погоды для загородной прогулки и не придумаешь. Я знал, что заговаривать с этими бугаями без толку, и просто смотрел на дорогу. Мы миновали Раздоры, потом «Царскую охоту». Теперь по обе стороны дороги пошли приснеженные ельники и дачные заборы, за которыми стоят свежие, только-только построенные трехэтажные кирпичные хоромы наших новых бояр-нуворишей. Их просто распирает от показного богатства и самоуверенности. Страна, которая всего пятнадцать лет назад формально принадлежала народу, а тайно — маленькой корпорации по имени «ЦК КПСС», теперь принадлежит им, обитателям Рублевки, Николиной горы и еще двух-трех элитно-курортных зон, и они не скрывают этого, а, наоборот, кичатся своей властью и деньгами, ездят в «мерседесах» и «ауди» с мигалками и сиренами, строят себе дворцы и даже привозят итальянских дизайнеров, кипрский мрамор и французскую старинную мебель — совсем как когда-то графья Шереметев или Орлов.
      В Жуковке машина свернула с шоссе налево и въехала в распахнувшиеся перед нами ворота большой двухэтажной дачи. Я узнал ее — это была дача Кожлаева. Когда-то, давным-давно, в моей прежней рабочей жизни меня уже привозили сюда — правда, без конвоя. Тогда Кожлаев предлагал мне 50 тысяч зеленых, чтобы я не закрывал два его казино. А когда я отказался, спросил:
      — А сколько ты хочешь?
      — Нисколько.
      — Не физди! А то я не знаю ваши приколы! Налетаете на казино, находите причину его закрыть и называете цену. Все так делают. Сколько ты хочешь?
      — Я же сказал: нисколько.
      — Па-ачему? — удивился он, сдерживая свой вспыльчивый темперамент, но уже выходя из чистого московского произношения в кавказский акцент.
      — Потому что это моя страна, всех вы тут не купите.
      — А не купим — перестреляем... — усмехнулся он, достал из ящика стола «глок» и стал стрелять, явно беря меня на арапа — пули за моей спиной уходили в карельскую березу стенной обшивки буквально ореолом вокруг моей головы. — Ну? — говорил он после каждого выстрела. — Ва-азьмешь деньги? Лучше вазьми!
      Но я знал, что Кожлаев — мастер спорта по стрельбе, и не дрогнул. Во всяком случае, наружно.
      — Сука! — сказал Кожлаев, расстреляв всю обойму. — Неужели правда закроешь мне казино?
      — Закрою.
      — И бабки не возьмешь?
      — Не возьму.
      — Ну и мудак! Увезите его...
      Он был абсолютно прав. От того, что у него стало на два казино меньше, казна не пополнилась ни центом, дефолт не был отсрочен ни на день и моя зарплата не увеличилась даже на рубль!
      ...Но теперь вместо Кожлаева меня в том же парадном холле дачи хозяйски встретил Рыжий — Банников Виктор Васильевич. Точнее, это меня провели к нему после того, как дивизия его охранников обыскала меня в прихожей тщательно, до исподнего.
      Рыжий сидел у камина в домашних тапочках на босу ногу и в банном халате, подкладывал в огонь сухие березовые поленья и ворошил их изящной кочергой из витого чугуна.
      — Так! — сказал он. — Ну, колись: зачем ты к ней пришел?
      С бандитами, как с бабами, тоже важно сразу взять верный тон. Я усмехнулся:
      — У нас любовь.
      Рыжий невольно улыбнулся, представив, наверное, меня рядом с этой Полиной.
      — Ну-ну... — сказал он. — И где же она?
      — Она... — Я тянул время, соображая: Рыжий живет на даче Кожлаева, ездит в его «мерсе», пользуется его телефоном и уже как минимум две недели держит под наблюдением квартиру Полины — потому меня и сгребли там его молодчики. А Полина съехала с квартиры, бросив даже свою мебель. И значит...
      — Ну? — нетерпеливо сказал Рыжий. — Где твоя любовь?
      — Тебя нужно спросить, — сделал я первый ход. — Это ты ее спугнул?
      Он хмыкнул:
      — Хм, соображаешь... И все-таки какие у тебя с ней дела?
      Так, сказал я себе, спокойно. С этим парнем нужно быть начеку. Кожлаев поручил мне найти Полину, и врачи сказали, что он проживет двадцать четыре часа. Но стоило мне позвонить Рыжему и сказать, что я эту Полину нашел, как Кожлаев умер. Под охраной Рыжего... Идем дальше: две недели назад Рыжий почему-то сам стал искать Полину, но спугнул ее так, что она съехала с квартиры. Виделся я с ней до этого, после смерти Кожлаева, или не виделся, он не знает, и ее новгородский адрес — тоже. То есть этот адрес на Малой Бронной, 32, который я назвал ему, когда сказал, чтобы он прислал туда «мерседес», — единственное, что он о ней знает, и потому держит под наблюдением ее квартиру, для него это единственная ниточка. Но зачем ему Полина? Сначала Кожлаев разыскивал эту Полину, а теперь Рыжий. Причем если он уже полгода знает ее адрес, то почему вышел на нее только две недели назад?
      — Может, дашь мне выпить? — сказал я.
      — Бери сам... — Рыжий кивнул на стойку бара, уставленную импортными бутылками.
      Так, похоже, стрелять не будут, иначе выпить не дали бы. Я подошел к бару и коротко глянул за окно. Заснеженный двор был обнесен таким высоким бетонным забором, что у соседних дач даже крыш не видно. А сбоку, у веранды, орава дюжих, с офицерской выправкой охранников Рыжего жарила на мангале шашлыки, и в форточку потянуло бараниной так остро, что у меня разом подвело желудок и слюна заполнила рот. То, что Рыжий завел себе профессиональную армейскую охрану, да еще раз в пять больше, чем была у Кожлаева, наводило на определенные размышления, но сейчас мне было не до них. Я сглотнул слюну, плеснул себе коньяк в пузатый коньячный бокал и спросил:
      — Тебе налить?
      — Нет, — сказал Рыжий. — Ну! Зачем ты к ней ходил?
      — Хотел узнать, для чего Кожун вызывал ее в больницу. — Я сел за стол, наслаждаясь давно забытым вкусом хорошего коньяка. А этот коньяк был не просто хорошим, это был бархатно-мягкий настоящий французский «Старый миллионер».
      — А на хрена тебе это знать?
      — Да так...
      — Ты ведь уже на пенсии.
      Интересно, откуда он это знает? Неужели к Рыжему перешли не только дом и машина Кожлаева, но и его связи в нашей конторе?
      — А? — требовательно сказал он, но тут в дверь просунулась голова пожилого секретаря-охранника с мобильником.
      — Виктор Васильевич, Насурбаев.
      «Ничего себе!» — подумал я, но удержал в лице индифферентность. А Рыжий, коротко глянув на меня, взял трубку и сказал неожиданно угодливым голосом:
      — Алло, добрый день, Султан Ашимович! То есть у вас уже вечер...
      Я поразился этой трансформации. Рыжий вынужденно демонстрировал мне свою принадлежность к особой породе людей-хамелеонов, способных мгновенно переходить из одного образа в другой, из хамов и бандитов — в льстивых и мягких обаяшек и даже интеллигентов. Этот дар куда больше актерского, это почти полное перевоплощение — настолько естественное, словно в одном и том же человеке сидит несколько личностей, и он по мере необходимости просто меняет их, как костюмы или галстуки. Но это и самый опасный тип, потому что такие люди умеют предстать перед вами именно в том виде, который вам особенно приятен, а затем влезть под кожу, присосаться к вашим делам, деньгам и связям и выжать из вас все, что только можно и нельзя. Я думаю, этот дар должен быть у многих политиков, причем самых известных, и теперь я видел этот тип перед собой — в деле, в работе.
      — Все получили? — говорил Рыжий каким-то особым, низким и обволакивающе-вкрадчивым, как вкус «Старого миллионера», голосом. — Ну что вы, Султан Ашимович, не стоит! Вы же знаете, для вас я всегда... Сколько? Еще шесть для средней школы?.. Я попробую... Да не в этом дело, Султан Ашимович! Что вы! Просто, вы сами знаете, их очень медленно печатают... Конечно, я постараюсь, о чем вы говорите?! Да это я понимаю!.. Нет, зачем? Я могу и в кредит... Спасибо... Конечно... Привет вашей дочке, до свидания... — Рыжий дал отбой, посмотрел на меня и объяснил уже совсем иным, будничным тоном: — Вот, оказываю эту, как ее, гуманитарную помощь — учебники посылаю Насурбаеву для средних школ...
      — Здорово! — сказал я. Действительно здорово — особенно если учесть, что «учебниками для средней школы» мы в Афгане шифровали ракеты средней дальности полета. А теперь этот Рыжий поставляет «учебники» в Среднюю Азию. Интересно, он сам так высоко взлетел или и это ему досталось по наследству от Кожлаева?
      — Масик! — крикнул Рыжий за дверь. На пороге тут же вырос пятидесятилетний не то секретарь, не то охранник. Рыжий протянул ему телефонную трубку: — Забери, бля! Меня нет, понимаешь? У меня аборт, месячные, сифилис — все, что хочешь! Ты понял?
      — Понял, Виктор Васильевич. — «Масик», который был старше Рыжего почти вдвое, а носил собачью кличку, испуганно взял трубку и закрыл за собой дверь.
      — Не дают расслабиться, суки! Даже в субботу... — пожаловался мне Рыжий. — Да, так что? Долго ты будешь мне яйца морочить? Зачем ты к Полине ходил?
      — Я уже сказал. Я же на пенсии, мне делать нечего, вот и решил узнать, почему Кожун перед смертью именно ее захотел. Неужели она самая вкусная из всех его телок?
      Рыжий долго — с минуту — разглядывал меня в упор, не веря, что я сказал почти чистую правду. Потом встал, подошел к бару, плеснул себе тоже коньяка в бокал.
      — Ладно. — Он выпил и поставил бокал на стол. — Может, у тебя и правда бзик на нее, со стариками это бывает. Только учти: всей твоей годовой пенсии на нее и на раз не хватит. Это ты знаешь?
      — Ты же сам выдал мне штуку прошлый раз. Как аванс. Не помнишь?
      — И ты их не потратил?
      — Нет. В Сбербанке держу, под проценты.
      — Хорошо. Экономно живешь, молодец. Я хочу тебе еще помочь. Считай, что твой договор с Кожуном продлевается: если ты найдешь эту Полину, получишь с меня еще девять штук.
      Я отрицательно покачал головой:
      — Нет...
      — Почему? — удивился он.
      Когда-то в этой же комнате я уже сделал ошибку, отказавшись от денег. Теперь я не собирался повторять свою глупость и даже посмотрел на стену, где пули Кожлаева очертили в тот раз абрис моей головы. Но теперь там висела картина с идиллическим немецким пейзажем восемнадцатого века. Я сказал:
      — Очень просто, Виктор. Тогда она спокойно жила в Москве, а теперь она прячется. Это меняет сумму прописью.
      — Сколько ты хочешь?
      — Тридцать.
      Он усмехнулся:
      — Десятки с тебя за глаза хватит.
      — Тогда ищи ее сам.
      — Ладно, двенадцать дам, но не больше.
      — На женщинах нельзя экономить, Витя. Тем более в такой день. Ты только что на учебниках лимон срубил.
      Рыжий пристально посмотрел на меня, но я сделал наивные глаза:
      — Я имею в виду — рублями...
      — Пятнадцать, — сказал он.
      — И твои производственные расходы, — тут же согласился я.
      — То есть?
      — Ну мало ли! Может, мне придется за ней в Сибирь ехать. Я тебе представлю отчет.
      — Ладно, хрен с тобой. Давай, Битюг, за работу! — Он похлопал меня по плечу, уже открыто демонстрируя свои связи с ФСБ — только там, в конторе, в кругу своих, у меня была эта кличка. — Тряхни стариной!
      — Аванс нужен, юноша, — сказал я.
      — Сколько?
      — Пятерку.
      — Масик! — опять крикнул Рыжий.
      В двери снова возникло лицо пожилого секретаря.
      — Принеси пятерку, — сказал ему Рыжий. «Масик» понимающе кивнул и исчез.
      — Витя, — сказал я, — вопрос можно?
      — Попробуй.
      — На хрена тебе Полина?
      — А тебе? — усмехнулся он. — Трахнуть я ее хочу. Бзик у меня на нее, понимаешь?
      — Конечно, понимаю, еще бы! — усмехнулся я, не поверив ему даже на миг. — Меня отвезут в город?
      И через десять минут, ликуя, грея в кармане конверт с пятью тысячами баксов и дивясь, как, оказывается, легко сделать в Москве тысячи долларов — куда легче, чем заработать даже сотню рублей! — я ехал по Рублевке обратно в Москву. Нет, все-таки зря оно называется Рублевкой. Если иметь в виду, сколько миллионов долларов проживает по обе его стороны от Москвы до Горок, то это шоссе уже давно пора переименовать в Валютное.
      — Куда вам? — спросил водитель.
      Конечно, если бы я ехал не в машине Рыжего, я бы первым делом остановился в «Царской охоте» и заказал себе дюжину мясных блюд. Мяса, мяса и мяса! Теперь я буду есть то, что хочу!
      — В Москву, — сказал я. — На Пречистенку, 30.
      — Это где «Тамерлан», что ли?
      — А ты откуда знаешь?
      Он усмехнулся:
      — Любимое место шефа. Там берешь мясо любых сортов и сам себе жаришь.
      Я изумленно посмотрел на него: неужели у меня с Рыжим действительно одинаковый вкус?

Часть вторая
Ребенок