Финикияне запели торжественный гимн. Альбатрос в развевающихся одеждах подошел к жертвеннику. Жрец подал ему освященный нож и поспешно отбежал в сторону. Два матроса сняли цепь с рогов большого черного быка. Издали казалось, что бык высечен из скалы.
      Старец твердым шагом подошел к самой бычьей голове. Животное было настроено миролюбиво, и грозные рога смотрели вверх. Альбатрос медлил.
      - Читает молитву, - сказал Астарт.
      И вдруг старый кормчий выбросил вперед руку. Бык взревел, рванулся, но удар был точен. Громадная туша рухнула, едва не придавив старика.
      Меред не вскрикнула, не охнула, как ее служанки. В этот миг глаза ее были суровы. Впрочем, она смотрела поверх матросских голов куда-то, где белесая лазурь моря переходит в такое же белесое, выцветшее небо.
      - Госпожа видела, как хананеи режут у себя на родине в дань Мелькарту?
      - Да. Я ведь была и в Тире, и в Сидоне.
      Кормчие последовали примеру старца. Саркатр и Рутуб вцепились в рога животного, такого же крупного и черного. Агенор выбрался из общей массы мореходов и, взяв из рук жреца нож, легко и непринужденно подошел к быку. Маленькая фигура кормчего казалась хрупкой и беспомощной перед черной громадой.
      Агенор читал молитву, касаясь грудью настороженной бычьей морды. Тянучая слюна с мягких губ животного приклеилась к его одежде. И в этот момент другой кормчий всадил нож в загривок своего быка и тут же повис на рогах. Обезумевшее от боли животное швырнуло его через себя, по счастливой случайности не распоров живот. Хор смешался. Матросы бросились к постройкам, давя друг друга.
      - Позор! - кричал Альбатрос, потрясая кулаками.
      Раненый бык полосонул рогами подвернувшегося на его пути быка Агенора, происходящее всполошило остальных животных.
      Астарт увидел мчащуюся прямо на него черную фыркающую громаду. Поддев на рога запутавшуюся в юбках женщину, бык резко остановился и тут же рывком сорвался в стремительную атаку.
      Астарт ждал с мечом в руках. За его спиной оцепенели Меред и ее служанки.
      - Мой муж... - услышал он и бросил быстрый взгляд в сторону. Агенор был в самой гуще.
      Какой-то смельчак несся верхом на коротконогом быке, с крупными бело-черными пятнами, словно намалеванными на его боках. "Анад!" Был делал дичайшие прыжки, и матрос чудом держался, вцепившись в бурый от крови загривок.
      Черный бык, мчавшийся на Астарта, вдруг переменил направление и сбил пятнистого с ног ударом рогов в мясистый круп. Анад взвился в воздух.
      И тут Астарт опять увидел Агенора: тот хладнокровно подпирал ногой древко копья, острие которого все глубже проникало в тело наседающего, хрипевшего в предсмертной ярости животного.
      Меред была уже спокойна. На холме осталось всего несколько человек. Остальные укрылись за стенами, как от набега кочевников. "Она, наверное, гордится им", - Астарт опять отыскал Агенора. Кормчий неторопливо шагал, что-то объясняя помятому трясущемуся жрецу. Последний бык упал на колени, пронзенный чьим-то копьем. Весь песчаный пляж перед кораблями был усеян головными уборами, праздничными лентами, обрывками юбок и туник.
      Около десятка раненых мореходов дополняли картину.
      - Плохое предзнаменование, - сказал Агенор, взобравшись на холм.
      - Даже бык не желает быть жертвой. - Астарт обнаружил у себя в руке меч и, не глядя, бросил его в ножны.
      Сильно хромая, подошел Анад, и даже уши его заалели от восторга.
      - Настоящая битва!
      - После этого ни один жрец-фенеху не выйдет с вами в море, - сказала вдруг Меред, следя по лицам, как они воспримут ее слова.
      - Лучшего и не надо, - пробормотал Астарт.
      Мимо проковылял подавленный гневный Альбатрос, повторяя:
      - Позор! Боги смеются над нами...
      - Как же без жрецов? - испугался Анад.
      - Будет у нас жрец, - успокоил кормчий. - Альбатрос ждет кого-то с последним караваном из Таниса.
      - Перед отплытием прошу всех в дом моего мужа и господина! - сказала Меред с легким поклоном обществу.
      32. ЭРЕД В БУБАСТИСЕ
      Не баловала судьба Эреда, привык он к трудностям и лишениям. Однако, оставшись один на ливийском берегу, он почувствовал: так трудно ему еще не было. Он сильно страдал он незнания языков, из-за своей застенчивости и замкнутости. И еще не давали покоя мысли об Агари.
      Он бродил из города в город, из поселка в поселок, хмурый, потерянный, вечно попадая в сложные переплеты, натыкаясь на людей злобных или нечестных. Он зарабатывал на пропитание тем, что рыл колодцы в селениях киренских греков, стерег овец у князька насамонов - богатого североафриканского племени, смолил лодки и плел канаты на верфях пунийцев и египтян. Побывал в богатом оазисе Сива, где жили набожные и суровые аммонии, чуть было не ушел вместе с ватагой разноплеменных авантюристов искать таинственный город эфиопов Магий, слушал в корчмах россказни мореходов и бродяг Сахары о племенах неведомых атлантов, полудиких эгипатов, блеммийцев, гамфасантов, сатиров, гимантоподов... Сахара еще не была пустыней, хотя со стороны Египта постепенно надвигались пески, и могла прокормить множество племен и народов.
      Прошло много времени, прежде чем финикиец опять увидел мутные воды Нила, взбухшие в паводковом оживлении, несущие вывороченные с корнями деревья, горы мусора и болотную зелень. Когда-то, расставаясь, Астарт посоветовал ему идти в Левкос-Лимен: там живут хананеи и там он, Эред, будет в безопасности - не достанут ни тиряне, ни карфагеняне. Но что ему делать в неведомом Левкосе-Лимене без Агари, без Астарта, без Ахтоя?
      На пути в Левкос-Лимен он не смог не заглянуть в ненавистный для него Бубастис: Бубастисский невольничий рынок был одним из крупнейших в Египте.
      Город встретил Эреда прохладой садов, журчанием вод в многочисленных каналах, воплями мусорщиков и мелких торговцев.
      Невольничий рынок раскинулся на берегу канала среди старых желтеющих пальм и кряжистых ив, полоскающих свои ветви, похожие на женские локоны, в мутных водах.
      Пришедших на рынок вначале встречали орды цирюльников, массажистов, уличных лекарей, розничных торговцев, которых в Египте называли шунами. Они пронзительными гортанными криками зазывали клиентов и расхваливали товар.
      Старый, тощий, обожженный солнцем жрец низшего разряда в одной набедренной повязке сидел у глинобитного забора и продавал стеклянные флакончики с маслом клещевины - слабительным средством. В Египте считали, что все болезни происходят от переедания, и поэтому регулярно, на третий день каждого месяца прибегали к слабительному.
      На циновке у суетливого цирюльника сидел воин-наемник неопределенной национальности; у ног его была брошена груда доспехов и оружия. Цирюльник брил ему голову бронзовой бритвой, наемник сидел терпеливо, вслушиваясь в тонкий звон бронзы, прикрыв глаза. Тут же неподалеку другой мастер бритвы и помазка совершал обрезание визжащему от боли и страха мальчугану. Слепая старуха продавала глиняные кувшинчики с целебным финиковым вином.
      Чернобородый неказистый грек, одетый, как египтянин или ливиец, в короткую юбочку, восседал на пирамиде промасленных и залитых гипсом бочек и на всех языках Средиземноморья предлагал чужестранцам и "правоверным подданным величества царя Верхнего и Нижнего Египта" купить сыр, которым питаются боги на Олимпе: сыр соленый и несоленый, с вином и медом, твердый и мягкий, сыр копченый и сыр, высушенный на солнце...
      Привлеченные криками, к нему подходили египтяне и иностранцы, живущие в Египте, толпились у раскрытых бочек, выбирая сыры по вкусу, их обслуживали молодые подручные грека.
      Заметив в толпе внушительную фигуру Эреда, чернобородый прихлебнул из огромного сосуда, стоявшего на самой вершине пирамиды, и крикнул ему, путая финикийские и еще какие-то слова, никогда не слышанные Эредом.
      - О храбрый муж, слава богам, прибой судьбы выбросил тебя к моим бочкам, но не сыр тебе нужен, я сразу вижу, и не кикеон - напиток богов... Я знаю, что тебе нужно, подойди ближе, и ты всю жизнь будешь целовать мои ноги, возносить хвалу богам. Заинтригованный Эред приблизился. Грек соскользнул на землю и из висевшей на дереве сумы извлек груду кореньев.
      - Нет, и это тебе не нужно - сладкий корень от кашля. А вот белена и дурман, собранные в Вавилонии. Нет, нет, ты послушай, собирают их ночью, высушивают в тени, выдерживают в хранилище, двери и окна которого выходят на север... Неужели не купишь?
      - Хорошей тебе торговли, купец, но белена мне не нужна. Скажи мне лучше...
      - Да видят боги, для такого могучего мужа мне не жалко... - Он опять запустил руку в суму, поискал и вытащил на свет глиняный сосуд, заткнутый деревянной пробкой, - мне не жалко вот этого чуда из чудес - средство от облысения!..
      - Не нужно мне... - сопротивлялся Эред.
      - Не тебе, так твоим друзьям, родственникам, родственникам друзей и друзьям родственников!
      - Скажи мне, купец...
      - О видят боги, все скажу, только купи это чудо, замешенное на жире льва, гиппопотама, змеи, кошки и каменного барана! Стоит только втереть в кожу головы... Это тебе не какая-то касторка, которой мажутся бедняки...
      Эред было уступил, чтобы расположить к себе этого пройдоху; ему нужен был посредник для разговора с работорговцами, но чернобородый загнул непомерную цену. На эти деньги можно было бы купить добротную египетскую унирему или стадо баранов.
      Видя, что с Эреда нечего взять, грек произнес что-то по-египетски, и цирюльники, лекари, их клиенты, торговцы, нищие - все засмеялись, разглядывая Эреда.
      Эред вздрогнул, как от пощечины, по лицу забегали желваки. Он неожиданно прыгнул и поймал шустрого грека за шею.
      - Ну-ка, уважаемый, переведи мне, что ты сказал?
      Их обступила толпа. Молодые приказчики купца побежали звать на помощь - тут же появился страж порядка, полуголый измученный маджай в старых, стоптанных сандалиях. Откуда-то набежали вездесущие мальчишки. Толпа была в восторге от того, что два чужеземца сцепились и вот-вот в ход пойдут ножи.
      Но грек сдался.
      - Ты хотел что-то спросить у меня, финикиец? - проговорил он с натугой, тщетно пытаясь разжать железные пальцы Эреда.
      - Пойдем со мной, - сказал Эред.
      - С большой радостью, только не дави мне шею, она и так у меня тонкая. Хочешь, мы будем пить с тобой кикион, напиток богов?
      Эред выбрался из толпы и пошел по невольничьему рынку, обняв за плечи грека, словно тот был его лучшим другом. Маджай потерял к ним интерес, сел на берегу и, не снимая сандалий, спустил ноги в воду.
      Рабы стояли на солнцепеке связками по пять-десять человек. Каждый пятачок тени был занят работорговцами и их клиентами: они беседовали, пили вино и пиво, спорили или считали слитки серебра. И только для самого ценного товара - искусных мастеров и юных девушек - нашлось место в тени у хозяйских помостов.
      Рабы стояли утомленные, понурые. Не привыкший к африканскому солнцу белокожий сабинянин неожиданно пошатнулся и упал. На него набросились надсмотрщики, потом, видя, что побои не помогают, оттащили к каналу и принялись отливать водой.
      Среди рабов, выставленных на продажу, были только чужеземцы - рослые и рыжеволосые арамеи, кривоногие, мускулистые мидяне, привыкшие к бешеным конским скачкам без седла, тяжеловесные, огромные ассирийцы, которых продавали по самой низкой цене - в Египте их не любили, стройные черноволосые филистимляне и низкорослые крепыши сирийцы, потомки знаменитых хеттов, память о которых хранилась в Египте со времен великих походов Рамсеса...
      Измученная солнцем женщина с ребенком на руках - по облику и выговору ассириянка - отгоняла от ребенка мух пучком ивовых ветвей и умоляла прохожих:
      - Купите нас, мусри [мусри (ассирийское) - египтяне]. Купите нас...
      Для Эреда было тяжкой мукой бывать на невольничьих рынках: прошлое еще жило в нем.
      - Ты заметил, финикиец, они своих совсем мало продают, - болтал без умолку грек. - У них чтут старые законы, особенно законы Хуфу и Бакнеренфа. Фараон Бакнеренф, сказывал мне один начитанный шун, еще полтора столетия назад запретил частным лицам обращать в рабство должников-египтян.
      - Хороший закон, - вздохнул Эред и рассказал купцу, что ищет финикиянку по имени Агарь, затем попросил его поговорить с работорговцами, может, кто-нибудь подскажет, где она.
      - И ты думаешь на самом деле отыскать ее? - изумился грек.
      - Ищу...
      - Таких дурней на свете больше не сыщешь. Вон сколько девушек и женщин, а подавай ему Агарь. Воистину боги наделяют умом, или силой. Если тебе не поможет старуха Ноферхонх, значит, в подлунном мире никто тебе больше не поможет.
      33. НОФЕРХОНХ
      Ноферхонх оказалась старой египтянкой, скрюченной недугом. Одной рукой она опиралась на увесистую клюку, увешанную талисманами и кусочками папирусов с магическими письменами, другой - на плечо мальчика нубийца. Седые сальные пряди ее выбивались из-под замусоленного кожаного пояска, стягивавшего ее сухую мелкую голову.
      Старуха медленно тащилась вдоль выставленных на продажу невольников, приглядываясь и прицениваясь.
      Грек подошел к ней, перекинулся несколькими фразами и указал на Эреда, возвышавшегося на две головы над толпой. Потом замахал ему руками.
      Эред, чувствуя, как заколотилось сердце, в два прыжка очутился возле них.
      - Расскажи подробней, как она выглядела, - сказал грек ему.
      Эред, волнуясь, сбиваясь, долго обрисовывал девушку. Неожиданно старуха протянула к его лицу растопыренную костистую пятерню, сверкающую перстнями. Эред отпрянул. Старуха хрипло засмеялась и что-то сказала греку, тот перевел:
      - Какого цвета ее глаза, выбери камень.
      Эред указал на печатку из непрозрачного черного камня с едва заметными красноватыми крапинками. Старуха кивнула, заговорила.
      - Она знает эту женщину! - воскликнул купец, не веря своим ушам. Воистину небо любит дураков! Она запомнилась!
      Эред вытер ладонями влажное лица. "О Ваал!.."
      - Где Агарь? - тихо спросил он старуху. - Где?
      - Хи! - старуха оттолкнула клюкой Эреда.
      - Она говорит, потом, - шепнул грек, - ты ей лучше не мешай.
      Старая Ноферхонх из множества рабов выбрала одну, на первый взгляд невзрачную киммерийку, собственноручно вымыла ее в канале - у старухи оказались сильные и проворные руки. Потом посадила нагую рабыню на низкий треногий табурет посреди дощатого помоста, высушила ей волосы, вытирая их куском белоснежного льняного полотна, сделала красивую прическу, взбив ей волосы и скрепив хитроумное нагромождение на голове золотыми шпильками, нарумянила и припудрила слегка лоб и щеки, густо начернила ресницы, черной же, модной, помадой подвела губы. Мальчик нубиец держал перед Ноферхонх раскрытые ящички и шкатулки с гребнями, пинцетами, зеркалами, дорогими украшениями... Старуха выбрала из доброй пригорошни различных серег тяжелые золотые с ярким зеленым камнем, но оказалось, уши рабыни не проколоты. Старуха тут же подозвала цирюльника, и вскоре в мочках ушей молодой рабыни красовались серьги. Туалет рабыни завершили массивные браслеты - ножные и ручные - и узкое египетское платье из яркой дорогой ткани.
      Когда рабыня поднялась со стула, все притихли: на помосте стояла совершенно другая девушка, если не красавица, то очень хороша собой.
      - У этого старого пугала редкий дар видеть в людях красоту, зашептал Эреду на ухо восхищенный купец. - Мимо этой киммерийки прошли толпы покупателей, и никто не обратил на нее внимания.
      - Ай да Ноферхонх, золотые руки! - восторженно цокали языками и раскачивались из стороны в сторону солидные работорговцы, сидевшие на помостах сложив калачиком ноги.
      - Сама богиня Хатор поила Ноферхонх молоком, когда она была в колыбели, - шептались в толпе простых зевак.
      - ...Старухе она досталась даром, - продолжал грек. - Теперь за нее дадут любую цену. Ты не представляешь, финикиец, сколько дадут за нее!..
      Девушку купил богатый лекарь. Старуха тут же содрала с нее все украшения и платье. Лекарь посадил рабыню в повозку, запряженную мулами, и поспешил увезти - подальше от завистливых глаз.
      Грек пристально посмотрел Эреду в глаза.
      - Но ты нищ, финикиец! Ты не купил моего снадобья, не купил даже сыра и кикеона, напитка богов. Как же ты думаешь выкупить свою Агарь? - И не давая ему раскрыть рта, истошно завопил: Эй, люди! Правоверные египтяне, подданные величества царя Верхнего и Нижнего Египта, Повелителя Азии, полубога, который будет богом после своей смерти!.. Этот фенеху нашел свою девушку. Он искал ее по всей земле, прошел страны варваров и дикарей, победил многих огнедышащих чудищ, покорил мечом и хитростью страну, в которой живут одноногие и однорукие люди с головами, которые они прячут под мышками. О люди! Ему нечем заплатить за свою Агарь, ждущую его в доме Ноферхонх. - И склонившись к старухе, спросил: - Сколько просишь? - и тут же продолжал пронзительным голосом, словно всю жизнь был глашатаем: Всего полста дебенов за красавицу Агарь, соберем великому воину Эреду, защищавшему Египет под Магиддо, Кархемышем и Харраном, эти жалкие полста дебенов. Ну кто чем может, поделись! Кто больше, кто больше?
      И грек, распаленный собственными словами, вытащил из потайного кармашка в матерчатом поясе слиток серебра, бросил его на помост. Его примеру последовал наемник неопределенной национальности, который из рук цирюльника перешел в руки массажиста, а затем к прорицателю и толкователю снов. Он подошел к помосту и, ни слова не говоря, положил брусок серебра достоинством в один ките, с таким благоговением, словно это был по меньшей мере эвбейский талант. Потом кто-то положил гроздь винограда, пригорошню маслин, замусоленный папирус, перевязанный шнурком (оказался перечень снадобий от болезней живота). Больше даров не было. Толпа поредела и вскоре совсем рассосалась. Работорговцы посмеивались: чужеземцев в Египте недолюбливали, хотя без них не могли обойтись.
      - Ладно! - закричал грек, топнув в сердцах, - из всех щелей помоста поднялась пыль. - Пусть боги Эллады покарают меня за расточительство и глупость, непростительную для эллина, но я дам этому дурню полста дебенов!
      Растроганный Эред обнял грека.
      - Ты настоящий муж, эллин. Я верну тебе эти проклятые дебены, чего бы мне это ни стоило. Клянусь Мелькартом!
      В доме Ноферхонх было тихо и прохладно, свежеполитй земляной пол был застал чистыми циновками из пальмовых листьев. На подставках и в нишах статуэтки, бюсты, барельефы из фаянса, зеленого шифера, драгоценного дерева, пряно и тонко пахнущего. Несколько фигурок богов, украшавших домашний алтарь, были из электрума, сплава золота и серебра. Перед алтарем стоял бронзовый жертвенник для сжигания кусочков пищи - дар богам, оберегающим дом, очаг и семейное счастье. Это новшество - жертвенник для сжигания - пришло из Ханаана. Ему следовали люди утонченные, элитствующие, подверженные иностранному влиянию и новым веяниям жизни.
      Старуха успела хлебнуть пива и была навеселе. Припадая на одну ногу, стуча клюкой, таскалась из комнаты в комнату, кричала на рабов и домочадцев. Появившись неожиданно перед гостями, - они, сгорая от нетерпения, ерзали на циновках, - зашептала что-то, вытаращив глаза.
      - Что? Что она говорит? - вцепился в грека Эред.
      - Говорит: идет красавица, о боги...
      Привели рабыню-сабинянку, разодетую, как дочь фараона. Старуха сама была взволнована не меньше мужчин. Увидев, что Эред помрачнел и опустил голову, она рассердилась:
      - Кого тебе еще надо, глупый фенеху?!
      Купец толкнул его в бок.
      - Не она?
      Эред поднял на старуху печальные глаза.
      - Зачем ты меня обманула? Она совсем не похожа на Агарь.
      - Хи! - с силой выдохнула старуха. Грек едва поспевал переводить ее слова. - Я привожу в свой дом людей вроде тебя, фенеху, ищущих неизвестно чего. Взглянув на эту сабинянку, они забывают обо всем на свете, словно у них отшибло память. Они ползают у меня в ногах, умоляют отдать ее им...
      - Ну да, - добавил от себя грек, - она вытягивает из них все, делает нищими... - И продолжал другим тоном: - И ты забудешь свою Агарь, только приглядись к ней, к этой красотке.
      Эред воскликнул, чуть не плача:
      - О боги! Почему люди издеваются над моей бедой!..
      Вне себя, он схватил старуху за шею.
      - Пусти, фенеху, - сказала она сердито и крикнула греку, чтобы перевел.
      Эред оттолкнул ее. Старуха поднялась с циновки. И только когда отыскала свою клюку, заговорила, вглядываясь в лицо Эреда. В ее голосе промелькнуло что-то похожее на печаль.
      - Она сказала, умерла Агарь, хотя ее сделали красивой, - произнес, страдая, грек. - Умерла, не болея никакими болезнями, умерла оттого, что в сердце ее был ты...
      Эред долго молчал.
      - Я тебе не верю. Где Агарь? Почему я должен тебе верить?!
      Старуха сердито заговорила, стуча клюкой о пол.
      - Она клянется зеленокожим Осирисом, царем мертвых, что язык ее никогда не был так правдив, как сегодня. Девушка умерла. Ее завернули в кошму и зарыли в пустыне.
      - Я хочу видеть, где ее зарыли! - воскликнул Эред. - Я разрою могилу, я увижу ее... И горе тебе, старуха, если ты меня обманула!
      - Ладно, - проворчала старая Ноферхонх, - я пойду с тобой, несчастливец. О боги, как вы над ним надсмеялись - найти песчинку в кишащем человеческом муравейнике и снова потерять...
      ...До своей циновки на постоялом дворе Эред добрался поздно ночью и долго лежал, вглядываясь в небо, полное крупных горящих звезд. Он не чувствовал полчищ блох, облепивших его тело, не слышал нудного звона москитов... Вдруг он поднялся и пошел искать хозяина двора, натыкаясь на тела спящих.
      - Где можно найти караван, идущий на Левкос-Лимен, - спросил он перетрусившего, потерявшего всякий сон хозяина.
      - Поезжай в Танис... о боги, что это тебе взбрело среди ночи?.. заговорил тот, придя немного в себя. - Оттуда следуют большие караваны на Левкос-Лимен и ближние колонии сабеев. Можно еще через Копт, но та дорога опасная, малолюдная. Поезжай в Танис, человек.
      34. СВЕРХЧЕЛОВЕК ИЗ КИТИЯ
      За день до отплытия прибыл последний перед началом навигации караван из Таиса. Изумленный и обрадованный несказано Астарт обнял Эреда.
      - Это чудо! Эред! Ну до чего же здорово, что ты здесь!
      Его друг сильно похудел, оброс рыжими тонкими волосами, похожими на лохмы, остающиеся на коре деревьев после половодья.
      - Нет больше Агари, Астарт, - первое, что произнес Эред.
      Они постарались больше не говорить о прошлом. Эред спросил об Ахтое.
      Неподалеку от друзей два раба обмывали в колоде высоченного мускулистого жреца, прибывшего с караваном.
      - Пойдем к морю, ты тоже грязью богат.
      - Ты знаешь, кто это? - зашептал Эред. - Ораз из Кития! На Крите он первый среди жрецов Мелькарта.
      Чернокожий раб неловко плеснул водой в лицо Ораза и тут же свалился от сокрушительного удара кулаком. Затем такой же удар обрушился на голову второго раба.
      - Оба лежат! - громко сказал жрец, выбравшись из колоды.
      Увидев Астарта, жрец жестом приказал ему приблизиться. Астарт отвернулся, приведя жреца в бешенство. Тот шагнул к Астарту и с силой рванул его за плечо, оставив в кулаке клок материи.
      - Или ты тоже равен царям и люди целуют следы твоих сандалий?
      Астарт насмешливо посмотрел на него и ничего не ответил.
      - Это же Ораз... - пробормотал Эред, - из Кития... В этот момент на постоялом дворе появилась процессия кормчих и их жен во главе с Альбатросом - пришли приветствовать великого жреца. Ораз забыл на время об Астарте, пошел навстречу адмиралу, не обращая внимания на свою наготу.
      Жрец представлял собой великолепный экземпляр человеческого тела, развитого многолетними упражнениями в греческих гимнасиях. Властное лицо с греческим профилем и финикийскими глазами. Под тонкой, почти белой, кожей играли крутые мышцы. Крутолобый внушительный череп, выбритый до зеркального блеска, уверенные движения, царственная осанка, громовой голос - все говорило за то, что это была личность необыкновенная, близкая к богам, многие на Крите его считали полубогом. В Левкосе-Лимене его появление в любом квартале, доме, на корабле действовало на людей гипнотически: даже заведомые морские волки с зачерствевшими в многочисленных грехах сердцами испытывали трепет и порывались целовать край его одежды...
      Ораз облачился с помощью слуги в расшитую золотом лиловую тунику. Альбатрос в витиеватых выражениях сообщил о великой радости по случаю благополучного прибытия жреца и пригласил его к себе в дом. Равный царям приготовился ответить не менее пышно, но неожиданно замер с широко раскрытыми глазами.
      - Боги! Ваал всемогущий! Египтянка - жена хананея! Куда я попал?!
      Альбатрос растерялся. Он искал, что сказать, но не находил.
      - Это моя жена, - тихо произнес Агенор.
      Меред, как и ее муж, выглядела невозмутимой, только румянец ярче обычного проступил на персиковых щеках. Она была прекрасна в египетском одеянии из полупрозрачного виссона. Голубые жемчужины мерцали в ее темных волосах, взбитых наподобие львиной гривы.
      - Жена! - Ораз насмешливо разглядывал женщину, заложив руки за спину. - Дочь ила, загрязнившая род сынов моря!
      Агенора и Меред здесь не столько уважали, сколько побаивались из-за их высокого происхождения. Жрец заставил взглянуть на них по-новому. Астарт мучительно ждал, что скажет кормчий.
      - Адой Саргад, - сказал Агенор обычным голосом, - мы не привыкли к критским манерам, поэтому разреши нам удалиться.
      Агенор хлопнул в ладоши. Рабы внесли роскошный паланкин, опустили его почти до земли. Меред скрылась за занавесками. Рабы тренированным семенящим шагом бережно понесли паланкин.
      Кормчий пошел рядом, положив руку на меч.
      - Потерять лицо хананея из-за египтянки! - бросил жрец, не обращаясь ни к кому.
      - Жрец! - громко произнес Астарт. - Ты недостоин и дыхания людей, которых ты обидел.
      - Мальчишка! - вскричал Альбатрос, потрясая кулаками. - Вон отсюда. Вон из Левкоса-Лимена!
      - Я пойду, но вначале обрежу ему уши!..
      - Он спятил! - зашептались в толпе.
      - Солнце нагрело голову.
      - Нищий!
      Кормчие разумно помалкивали.
      - Успокойся, адмирал, - сказал Ораз, жестом приказав рабу принести меч, - от этого молодца на полет стрелы несет богохулием. Небо его не потерпит.
      - Ты хочешь драться с ним? Одумайся, святой человек, я же его прогнал...
      - Он уйдет без головы. - Жрец рассмеялся.
      Постоялый двор превратился в арену. Кормчие с женами взошли на террасу. Слуги бросились убирать из-под ног тюфяки и циновки, на которых постояльцы спали ночью. Простой люд взгромоздился на глинобитные стены и крыши. Хозяин двора взвыл, что ему продавят крышу, но начался поединок. Астарту захотелось и на самом деле обрезать уши "равному царям". У него даже руки задрожали от нетерпения.
      Эред подбежал к Астарту, схватил его за руку, сжал в волнении так, что у того в глазах помутилось.
      - Всеми богами заклинаю, Астарт! У меня нет больше никого - только ты... Он тебя убьет! Я знаю! Я предчувствую, - на глазах гиганта появились слезы. Он умолял: - Астарт! Ему помощник - небо... Он полубог, он...
      - Уйди, Эред! - Астарт с силой вырвал руку из его железных пальцев. Ты не мужчина! Ты жалкий кухонный раб!..
      Оглушенный словами друга, Эред отошел в сторону, прислонился к глинобитной стене. Тем временем клинки сшиблись, зазвенев, сыпанув вокруг искрами и кусками выкрошенной стали. Нападал жрец. Астарт защищался, призвав на помощь весь свой опыт солдата-наемника. Удары обоих были так сильны, что неточно исполненный прием защиты мог привести к длинному скользящему удару, который поразил бы руку противника от кисти до ключицы.
      Отразив очередной удар, Астарт попытался сбить жреца плечом. Но тот крепко стоял на ногах, и Астарт отлетел, как от глинобитного забора.
      Промелькнуло бледное страдальческое лицо Эреда и невозмутимое Ахтоя.
      Из города, с верфей и стоявших у причалов кораблей спешили люди, услышав о поединке.
      Внезапно жрец рванулся к Астарту, вытянувшись в струнку и крепко сжимая в вытянутой руке зазубренный сверкающий меч. Человек-копье - почти неотразимый выпад, часто завершающий поединки. Астарт мгновенно распластался, прижавшись к земле, ощетинившись лезвием меча.
      Все произошло так стремительно, слаженно, с такой ловкостью, что зрители разразились восторженными криками.
      Противники сходились вновь. Оба были ранены. У Астарта - рассечено до кости плечо, сам же жрец напоролся на выставленный меч, и теперь из его бедра фонтаном била кровь.
      Поединок близился к концу. Оба бойца устали и обессилели от потери крови, едва передвигая ноги. Астарт упал на колено, тяжело дыша. Ораз напрягся: явная хитрость! Но как заманчиво всадить меч в склоненную спину! Облизнув пересохшие губы, он незаметно подтянул ногу для прыжка и почувствовал уколы судороги в икрах. Астарт опередил гиганта: двумя руками взявшись за рукоять, он метнул тяжелый маджайский меч. Ораз застонал, поспешно зажав ладонями глубокую рану в боку. Меч его воткнулся в землю, но под тяжестью золоченой рукояти медленно, будто нехотя, упал.
      Усилием воли прогоняя радужные круги перед глазами, Астарт пошел к поверженному с намерением отрезать ему уши. Жрец медленно поднялся и двинулся на противника, огромный, страшный, с прилипшим к телу песком, влажным от крови. Астарт смотрел на ужасающую рану в чужом теле, и суеверный страх закрался в его сердце. Такая рана могла убить любого! Ораз ошеломил всех силой духа, волей к победе, нечеловеческой живучестью. Все кончилось тем, что он вцепился слабеющей рукой в горло дерзкого тирянина...
      Когда их обступили, ни один из борцов не подавал признаков жизни.
      - Им будет тесно не только на семи кораблях, но и на небе, - произнес Альбатрос, и никто не мог бы сказать, осуждает он случившееся или гордится этими парнями.
      - Адон врачеватель, займитесь ими, - обратился он к Ахтою, - святого жреца пусть перенесут в мой дом, а гребца - в трюм.
      - Бешеный, - сказал об Астарте кормчий по прозвищу Медуза.