Паруса в океане

      Астарт понемногу растягивал узлы, то расправляя плечи, то сжимаясь насколько это было возможно.
      Обезьяны до последнего солнечного луча не покидали его: протягивали к нему руки, строили гримасы, подразнивали и даже пытались кормить. Астарт проглотил сладкую белую мякоть незнакомого плода и выплюнул косточку вместе с кожурой, чем привел все обезьянье племя в неописуемый восторг.
      Но вот наступили сумерки, и вся серая лавина расползлась по расселинам в скалах. Для обезьян, видимо, наступило время сна.
      Веревки поддавались слабо. Астарт истер тело в кровь и понял, что это напрасный труд. Однако уверенность в собственных силах не покидала его. Если в буднях борьба с небом изнуряла финикийца, порождала мысли об обреченности, делала его мрачным, потерянным, то в минуты, когда тело его и дух подвергались испытаниям, богохулие и бунтарство превращались в источник сил, в источник непомерной человеческой гордыни, в свидетельство бесстрашия свободного разума. Что люди, когда боги бессильны!
      Астарт, передохнув, принялся раскачивать дерево. Над царством уснувших молочаев пронесся торжествующий рык льва. Астарт даже не вздрогнул. Он поладит с царем зверей. Лев - не человек.
      Дерево рухнуло внезапно и с оглушающим треском. Астарт лежал на спине, чувствуя, как немеют придавленные стволом кисти рук, смотрел в небо и смеялся. Он смеялся над Мелькартом, над Скорпионом, над сверхчеловеком по имени Ораз.
      - Я им покажу! - с этой мыслью он перекатился вместе с бревном и оказался лицом вниз. Захрустели мертвые ветви. Почва была приятно тепла.
      Астарт бесконечно долго добирался, перекатываясь до ближайшей скалы. Совсем близко завыли гиены. Ему даже показалось, что он слышит костяной стук клыков. Только теперь страх коснулся Астарта. Гиена любит нападать на беспомощных. Однажды в Палестине, в армии фараона, гиены растерзали пьяного солдата неподалеку от лагеря, спящей у костра рабыне вырвали грудь...
      Астарт нащупал локтем острую каменную грань и начал перетирать веревки.
      Неясная тень возникла над камнем. Финикиец разглядел на фоне звезд круглые торчащие уши и длинный загривок...
      Его спасла песня. До самого рассвета Астарт пел, изнемогая от усталости, и гиены в благоговейном молчании сидели вокруг. Поющего человека гиена не тронет, об этом Астарт слышал и раньше. Правда, он мог тявкать, кричать, по-разбойничьи свистеть, и звери навряд ли отважились бы в него вцепиться.
      Наконец веревка стала до того тонкой, что Астарт разорвал ее. Не в силах подняться, он запустил камнем в ближайшего зверя. Тот ловко увернулся и отошел, хищно огрызаясь.
      Гиены сопровождали Астарта до самого лагеря. По пути он наткнулся на овраг, заросший невысоким кустарником с продолговатыми кожистыми листьями. На тонких ветках безмятежно покачивалось под утренним ветерком множество шершавых круглых плодов, напоминающих отдаленно незрелые мидийские яблоки. Такими плодами его потчевали павианы. Астарт нарвал их столько, сколько можно было унести...
      Эред клялся впоследствии, что лучше картины ему не приходилось видеть: сидящий верхом на бушприте, испещренные багровыми полосами Астарт, которого "еще вчера съели львы", с аппетитом поедал незнакомые плоды и стрелял скользкими косточками в друзей.
      38. ТАЙНА МОРЕХОДОВ АРАВИИ
      Полоса циклонов надолго задержала финикиян в Пунте. Египетская армада, опустошив всю страну, была готова двинуться в обратный путь. Тяжелогруженные униремы до половины бортов ушли в воду. На палубах штабеля бивней, кадки с деревцами мирры, рабы всех оттенков черной кожи от светло-коричневых до густо-лиловых.
      Кормчие-финикияне заговорщицки держались вместе, экипаж Агенора оказался изолированным, и Астарт отложил месть до лучших времен, тем более, что Альбатрос приказал Скорпиону примириться с тирянином.
      Последний циклон задел своим дыханием гавань, выплеснул на берег половину судов, разметал плетеные хижины пунтийцев и умчался умирать в глубь Ливии. Финикийским судам предстояло плыть дальше, в неизвестность, их трюмы были свободны от сокровищ Пунта. Поэтому, выброшенные на песок, они особенно не пострадали, тогда как груженые униремы расползлись по швам. Это было великим бедствием для египтян: нужно было строить униремы заново, чтобы вернуться в Левкос-Лимен.
      Погода стояла чудесная. Матросы Альбатроса снимали с мачты триремы африканскую хижину, последнюю шутку циклона. Альбатрос и все его кормчие гадали, вернется шквал или нет. Знаменитое чутье Скорпиона обещало чуть ли ни штиль.
      - Если арабы отважились выйти в море, нам бояться нечего, - сказал Агенор, указав рукой на микроскопическую точку, мерцавшую в пенных гребнях волн почти у самого горизонта.
      - Да, это сабеи, - подтвердил старый кормчий, всматриваясь в грозно рокотавшую даль, - сабеи Блаженного острова: две мачты, полосатые паруса.
      Кормчие негромко переговаривались, адмирал о чем-то размышлял, потирая морщинистый лоб.
      - Ассириец, - крикнул он, приняв решение. - Мне нужен кормчий этого судна.
      - Но тогда парусник придется потопить, - заявил кормчий с длинной бородой, смахивающей на лопату.
      - Шевелись, Ассириец! Ни одного свидетеля не должно остаться, запомни.
      Ассириец пронзительно свистнул, и его мореходы бросились на черную галеру.
      - Адон адмирал, зачем нам ссориться с арабами, - встревожился Агенор, - ведь мы пройдем через десятки их факторий. Они натравят на нас племена чернокожих.
      - Поэтому мне нужен кормчий того парусника. Видишь, он идет курсом в открытое море. Он идет в страну зинджей прямой как стрела дорогой. Ни один хананей не отважится в океане удалиться от берега, арабы же лет сто плавают так. У них никогда не было магнитной стрелки, хананеи ни за что не уступят ее чужому народу. У них есть что-то поважнее. И кормчему арабского парусника известна та великая тайна, иначе бы он не шел прямым курсом.
      - Знание южных звезд - вот их тайна.
      - Нет. Им знакомы или течения, или ветры океана, которые приносят корабли прямо к нужным берегам. Если мы вырвем эту тайну, нам не придется встречаться с арабами ливийского побережья. Мы не будет тогда следовать гигантской дуге берега, а пересечем океан курсом на страну зинджей.
      Агенор согласился, что замысел Альбатроса мудр. Южнее страны зинджей начинаются неизвестные земли, населенные неизвестными народами.
      Правда, ходили слухи, что некоторые смельчаки из сабеев заходили далеко на юг и видели одноглазых и одноногих людей, но Агенор сильно сомневался в правдивости подобных рассказов. Когда-то хананеи были уверены, что за столпами Мелькарта обитают одноногие и одноглазые, а также человечки с слоновыми ушами, которые, ложась спать, подстилают одно ухо и накрываются другим.
      Теперь же за столпами живет много хананеев, целые ливифиникийские города, а ни одного подобного существа не обнаружили до сих пор.
      К кормчим подошел Ораз с лицом озабоченного бога.
      - Адмирал! Слишком спокойно живем! Злой Мот не дремлет и растлевает души правоверных свободомыслием. Только войны и беды могут удержать людей от безбожия.
      - Что-нибудь случилось?
      - Тирянин из экипажа второго судна мутит людишек. Сегодня многие из мореходов Агенора не явились на утреннюю молитву.
      Альбатрос нахмурился и строго взглянул на кормчего.
      - Не можешь справиться со своими людьми, адон Агенор!
      - Нам нечего делать среди любимцев адона Ораза. Они покушались на моего помощника.
      - Астарт - твой помощник?! - удивился Скорпион и тут же прикусил язык.
      - Безбожник погубит всех вас! - крикнул жрец в лицо адмиралу. - Нужно принести тирянина в жертву Мелькарту!
      - Так вот почему вы не убили его тогда, - спокойно произнес Агенор, вы принесли его в жертву Ваалу. Лучи Сияющего должны были его иссечь заживо. Вы его не сожгли на огне - дым может всполошить нас... Адон Альбатрос, Астарт дорог мне, как и любой из моих людей. Я не позволю причинять ему зло.
      - Спелись, - прошипел Ораз, - вы оба поплатитесь...
      - Предоставь, жрец, небу карать, а сам займись чем-нибудь полезным, Агенор говорил чуть насмешливо, безделие мутит даже светлые головы.
      - Я запрещаю ссоры! - взорвался адмирал. - А на молитвы являться всем!
      Галера Ассирийца вернулась через два дня. Многие из его мореходов были ранены. Старика араба пинками согнали по трапу и бросили к ногам адмирала. Сабейский тюрбан свалился на песок, обнажив бритую голову.
      - Кормчий? - спросил Альбатрос по-сабейски.
      - Да обрушит бог Илумкуг гнев свой на Ханаан! - свирепо произнес старик.
      - Я тебе подарю жизнь, если ты ответишь на все мои вопросы.
      Араб выпрямился и вдруг плюнул в лицо адмиралу. Все ахнули.
      - На трирему его, - приказал Альбатрос.
      Араба пытал Скорпион, большой любитель и знаток этого дела. Присутствовали Ораз, Медуза и Альбатрос.
      - Все скажу, - прохрипел арабский кормчий, пытаясь увернуться от раскаленного лезвия кинжала. Он был связан, поэтому лезвие неминуемо настигало. - Все скажу! - закричал кормчий, обезумев от боли.
      - Говори, - Альбатрос остановил палача жестом.
      - Рих ал-мавсим - наша тайна, да поразят боги всех хананеев!..
      - Отметный ветер, - перевел Альбатрос и опять повернулся к арабу: Расскажи подробней: когда дует, сколько дней в году и как им пользуются арабские мореходы.
      Но силы оставили старика сабея, и он сник.
      - Ахтоя сюда! - крикнул адмирал.
      Матросы разыскали жреца истины мирно беседующим с африканским колдуном. Язык жестов позволил Ахтою узнать многое из тайн туземных врачевателей. Сморщенный от бремени лет и жертвенных дымов колдун подарил египтянину целую связку лечебных кореньев и плодов. Но неожиданно Ахтоя заинтересовали африканские боги. Он как мог принялся выспрашивать колдуна о назначении орнаментов на грубо вытесанных из черного дерева идолах. В этот волнующий момент познания чужой религии, не похожей ни на одну из известных Ахтою, появились матросы и, не затрудняя себя объяснениями, подхватили тощего жреца истины на руки и потащили на трирему.
      Альбатрос, очень довольный, расхаживал по площадке кормчего.
      - Слава Мелькарту, пославшему своим сынам этого араба! Араба нужно привести в чувство, - строго сказал он египтянину.
      39. ОКЕАН
      Итак, рих ал-мавсим - "отметный ветер" арабов. Время и чужое произношение изменили впоследствии "мавсим" на "муссон".
      Таким образом, многовековая эволюция арабской навигации в океане завершилась открытием "отметного ветра". Почему завершилась? Да только открытие пассатов еще могло совершить подробный переворот в океанской навигации. Но пассатные воздушные течения долго еще оставались тайной для человечества.
      Арабы издавна заметили, что ветры над океаническими просторами подчиняются определенным законам. Вначале, видимо, они установили периодичность штормов: циклоны с поразительной регулярностью свирепствуют в районе Индийского океана четыре с половиной месяца - с июня до середины октября. Затем начинают дуть постоянные ветры. Страх перед стихией заставил обратить внимание на цикличность штормовых шквалов. Затем пришло умение различать северо-восточный муссон и юго-западный. Началась арабская эпоха в Индийском океане. Арабские суда, пользуясь муссонными ветрами, проложили настоящие морские дороги в Индию, Цейлон, Восточную Африку. И только спустя века греки вторично открыли муссон. Честь этого вторичного открытия принадлежит адмиралу Александра Македонского Неарху. Так знание муссонов проникло в Европу, и уже римляне смело пользовались "отметным ветром".
      Северо-восточный муссон обилен ливнями. Собственно, он - причина дождливого периода муссонных тропических широт.
      Финикийской флотилии суждено было пройти сквозь водяное ядро сезона. Вода сверху, вода снизу, и так много суток подряд. Хананеи приуныли. В Красном море они привыкли к плаванию у берега, а здесь вместо желанных устойчивых контуров - гигантские валы, пенистые гребни да нескончаемые дожди с ветром.
      - Куда нас затащил араб? - ворчали бывалые мореходы, забившись в трюмы.
      Болтун рассказывал очередную "правдивую" историю из жизни богов. Ахтой изобретал средство против ливийских тараканов, которые стали настоящим бедствием. Занесенные с Пунта, они стремительно размножались, пожирая и загрязняя продукты, одежду, и добрались даже до людей: обгрызали по ночам кожу вокруг ногтей.
      Мокрые паруса были постоянно наполнены ветром, но Альбатрос распорядился прибавить скорость, поэтому днем и ночью вздымались и опускались весла. Старый адмирал знал, какую опасность несет безделье вдали от берегов.
      Астарт греб, как всегда, в паре с Эредом. В ливень грести легче, чем в зной, но от воды у гребцов часто облезает кожа с ладоней. Рутуб, нахохлившись, сидел под конусом из овечьей шкуры и монотоннно бил в барабан деревянными колотушками.
      Впереди по курсу флотилии постепенно нарастал неясный шум, не похожий ни на рокот прибоя, ни на рев волн. Шум становился все отчетливей и всполошил мореходов на всех кораблях. Они высыпали из трюмов. Кормчие тревожно всматривались в волны. Гребцы бросили весла и хлынули к бортам.
      Вскоре все водное пространство вокруг кораблей бурлило и плевалось пеной. Множество крупных и мелких рыб носилось у самой поверхности, то и дело выпрыгивая. Казалось, здесь собралось все население океана и, забыв об извечной вражде, предалось буйному веселью. В клочьях пены, не обращая внимания на крутую волну и беспощадно хлеставший ливень, мелькали темные спины крупных животных - тюленей, небольших китов. Стремительно резали волну плавники акулы и тут же исчезали, уступая место бешеной пляске серебристой мелочи.
      Никто, даже арабский кормчий, не мог объяснить происходящего: просто очередная тайна океана. Мореходы схватились за снасти и гарпуны: подвернулся хороший случай пополнить запасы провизии.
      Анад зацепил крючком за извивающееся щупальце, усеянное бугристыми присосками, и, к удивлению всех, вытащил на палубу огромного кальмара. Океанский житель пялил на всех больше, по-человечьи разумные глаза и выпустил на доски клейкую лужу чернильной жидкости. Ораз с площадки Альбатроса вогнал остро отточенный гарпун в лоснящуюся спину кита. Трирему так тряхнуло, что адмирал, жрец и десяток мореходов свалились в воду. Их быстро выудили, а кит с обрывком толстого каната нырнул, и его больше не видели.
      Шум остался за кормой. Но оживление не покидало мореходов. Гребцы с энергией взялись за весла, и вдруг запел Саркатр. Он тоже греб, почти у носовой скамьи, в паре с пожилым Абибалом.
      В неприхотливой немногословной песне говорилось о крепких веслах и о еще более крепких спинах гребцов, работающих дни и ночи без устали.
      - Э-эх! Гре-би! - зычным возгласом заканчивал Саркатр каждую строфу, и вскоре несколько голосов вторило ему: "Э-эх! Греби!"
      Словно не было язв на ободранных ладонях, словно усталость не сводила судорогами плечи и спины - в людях проснулись новые силы, их пробудили песня, ритм и удивительное ощущение сплоченности. Пели все: и гребцы, и кормчие, и сидящие в трюмах. Шум ливня и ветра не был помехой. Голоса с каждой минутой звучали все с большей силой, уверенней и радостней. Мускулы обрели упругость. На лицах появились улыбки и воодушевление.
      И вдруг, словно сорвавшись с привязи, забился, запульсировал раскатистый голос Саркатра, пересыпав импровизацией тяжеловесный ритм песни гребцов. Рутуб встрепенулся, и барабанная дробь рассыпалась в сумасшедшем ритме, не ломая, однако, основного размера песни. Гребцы, не в силах усидеть, притопывали рьяно по лужам и орали во всю мощь легких. Впередсмотрящий Альбатроса стал подыгрывать на глиняной флейте, а на галере зазвенели струны арфы.
      Анад взволнованно всхлипнул и, бросил весло, устремился в пляс. Вскоре палуба заполнилась скачущими, вихляющимися финикийцами. Необыкновенное зрелище: океан, ливень и полуголые загорелые тела, выделывающие в бешеном темпе фантастические па. Голос мореходов, гром барабанов и щитов не затихали до тех пор, пока не прозвучал сигнал на полуденную молитву Ваалу.
      Ночью, укладываясь спать, араб долго молился своим богам, и вдруг объявил:
      - Штиль будет. "Отметный ветер" идет на убыль. Через месяц начнет дуть в разные стороны, не поймешь куда, а через два месяца начнется обратный рих ал-мавсим.
      Утром кончился дождь, небо прояснилось, и океан засиял яркими красками. Абсолютное безветрие заставило опустить паруса. Гребцы, обмотав ладони тряпьем, вновь взялись за весла.
      В этих водах было много акул, и свободные от дел мореходы били их острогами, хватали крючьями и ловили на рыболовные снасти. Мясо акул съедобно, но не всем оно по вкусу. Однако акула - не только мясо. Повара варили из плавников отличные студни, умельцы делали из позвонков замысловатые трости, из зубов - ожерелья наподобие пунтийских.
      Кроме того, в дело шла и шкура акулы - для полировки дерева и даже металлов. Из печени вытапливали рыбий жир для светильников.
      Скорпион изобрел новую забаву: выпотрошенную акулу бросали за борт и любовались, как она пожирает свои внутренности, плавающие на поверхности.
      Астарт увидел сидящего на воде альбатроса, крупную светлую птицу с темными крыльями. Вокруг шныряли акулы, а крылатый странник спокойно смотрел на корабли и пил океанскую воду.
      - Наверное, берег близко, - сказал Астарт.
      - Здесь, кажется, все по-другому, - откликнулся Агенор, - сто раз я наблюдал альбатросов, как они садятся на воду во время штиля. Здесь же... Трудно судить, близко берег или нет. Может быть, альбатросы вот так и проводят жизнь свою на воде, а не на берегу.
      Стайка летающих рыбок запуталась в такелаже и градом посыпалась на головы гребцов.
      - Макрели, - прошептал в сильном волнении Фага, свесившись с борта, клянусь чешуей Мелькарта, - золотые макрели!
      Круглоголовые рыбины гонялись за летающими рыбками, сверкая пурпурными спинами и золотистыми хвостами.
      Но полакомиться макрелями хананеям не пришлось: вся живность вдруг исчезла, и океан превратился в залитую солнцем пустыню. Матросы недоуменно смотрели на воду, сжимая бесполезные остроги и снасти. Болтун тут же уверенно заявил, что в океана макрели - не макрели, а обращенные в рыб грешники, которые неплохо соображают, когда их хотят поддеть на крючок.
      - Смотрите! - истошно завопил кто-то, но мало кто успел увидеть вал, стремительно накатившийся с востока.
      Сильный удар перевернул галеру и две последние биремы. Раскрытые трюмы остальных кораблей наполнились водой. И снова штиль, солнце, макрели и летающие рыбки. Хананеи, перепуганные непонятным явлением, спешили на помощь тонущим.
      - Одиночная волна, - сказал араб, - бывает такое в океане.
      Целый день и последующую лунную ночь исправляли повреждения от удара неожиданной волны. Сдавив с двух сторон бортами, поднимали по очереди перевернутые суда, выкачивали из трюмов воду.
      - Представляю, сколько жизней унесет эта волна, когда доберется до берега, - произнес Альбатрос.
      Араб впервые с уважением посмотрел на адмирала:
      - И вправду, для берега она опасней, но тебе же то неведомо?
      Альбатрос всячески старался расположить к себе арабского кормчего. Это ему удалось лишь тогда, когда пленник увидел магнитную стрелку. Он забыл обо всем: о гибели своих матросов, о пытках, о собственном предательстве. Порыжевшая от ржавчины стрелка в виде рыбешки, запаянная в стеклянном шаре со специальной прозрачной жидкостью, заворожила его. Альбатрос торжественно обещал отдать арабу драгоценное устройство, тайну финикиян, если тот честно приведет их в страну зинджей. Муссон муссоном, а опытный навигатор вдали от берегов да еще в незнакомых водах просто необходим.
      Араб не верил. Финикияне всегда хранили свои тайны больше, чем собственные жизни. А магнитная стрелка - первая тайна сынов моря. Никакой другой народ не имел подобного сосуда с магнитной стрелкой. А если кому из чужаков и приходилось видеть компас древних, то устройство его и пользование им все равно оставалось для него загадкой. Финикияне так и не раскрыли никому тайну компаса, похоронив ее вместе со многими тайнами под руинами своих государств. Однако слухи о магнитной стрелке расползлись по всему миру.
      Адмирал поклялся Мелькартом и арабским Илумкугом, что компас отдаст арабу. С этого момента у них установились приятельские отношения.
      Ахтой сидел на палубе и рассматривал тени от вбитых в доску гвоздей.
      - Великий Ра, Сияющий Ра, пощади мой жалкий разум, - шептал он, измученный и подавленный еще одной тайной природы, - почему твоя огненная ладья изменила свой вечный небесный путь?
      Земля в представлении египтян - плоское дно ящика, небо - сияющая крышка его. Солнце, бог Ра, совершает свой незыблемый путь по южной части небосвода, прячась на ночь в Царстве Мертвых. Каково же было удивление Ахтоя, когда при переходе экватора солнце вдруг оказалось над головой и его собственная тень уместилась между ступнями его ног. Когда же солнечный зенит и весь пояс эклиптики переместился к северу, Ахтой заболел: его дух и плоть не выдержали такого потрясения. По ночам его душили кошмары, голова разрывалась от сверлящей боли. "Выходит, путь Ра зависит от местонахождения человека? Боги, не карайте меня за сомнения! Может, Ра совсем на Ра! А творец Хнум создал мир совсем не таким образом, как мы думаем?"
      Ахтою вдруг вспомнилось учение о неделимых частицах сидонянина Моха. "Неужели этот безбожник древности был прав? Неужели Хнум создал нас не из глины на гончарном круге, а из невидимых атомов? А может, вовсе и не Хнум нас создал?" И Ахтой совсем пал духом.
      Жрец Ораз сладко потянулся у себя на тюфяке, с удовольствием зевнул и вылез на палубу. На глаза попался Ахтой. И Ораз принялся обращать египтянина в истинную веру.
      - Отрекись от своего Имхотепа! - потребовал он решительно и поставил перед Ахтоем статуэтку Мелькарта. - Или будешь поклоняться Ваалу хананеев, или полетишь к акулам.
      Ахтой, не слыша, не видя ничего перед собой, скорбно покачивал головой, и мысли его витали в мире атомов и мудрых истин.
      - Слышишь, египтянин?
      Египтянин болезненно скривился: что хотят от него эти люди?
      - Отрекись от своего Имхотепа!
      - Ты невежественный жрец, - сказал Ахтой, - твой мозг далеко отстал от твоих мускулов.
      - Я тебя...
      - Если я отрекусь от Имхотепа, это значит, я отрекусь и от Ваала. Непонятно? Сядь и слушай. Каждый народ поклоняется богам. Эти боги имеют разные имена, потому что народы имеют разные языки. Да будет тебе известно, что если я поклонясь Имхотепу, фенеху - Эшмуну, греки Аскалепию, то все мы чтим одно божество - бога медицины. Поклоняться твоему Ваалу, значит, поклоняться и другу его, Эшмуну, то есть Имхотепу.
      - ?!
      - Не понял. Начнем сначала. Ты, конечно, захочешь, чтобы я чтил твою богиню Астарту. Я чту богиню Хатор, этого достаточно.
      - Ты меня не обведешь!
      - Хатор, Астарта, Танит, Иштар, Анат, Афродита - это же разные имена единого женского божества.
      - Но Ваал!
      - Твой Мелькарт тоже есть у других народов в таком виде, в каком им открылся: Осирис, Ашшур, Мардук, Зевс.
      - Ты такой же безбожник, как и твой друг, но только говоришь по-другому.
      Ораз долго еще наставлял жреца истины. Но мысль о том, что каждый народ вправе считать свою религию истинной, с тех пор не давала ему покоя.
      Плавание продолжалось. Трудности множились, и им не было видно конца. Неизвестность, предстоящие беды все более пугали измученных мореходов. И не в одной голове затлела мыслишка: "А не повернуть ли назад?.."
      - Человеческие жертвы нужны, - в сотый раз объяснял Ораз адмиралу, и тот в конце концов согласился. Ибо неизвестно, что еще преподнесет океан, а Повелителя Кормчих нужно всегда иметь союзником.
      - Знаете, - сказал Болтун, садясь на скамью гребцов, - араб-то завел нас в преисподнюю. Мы уже в Царстве Мертвых. Я смотрел в морду одной акуле и понял, что вокруг нас не рыбы, а рефаимы.
      Болтуна избили, потому что никому не хотелось лишний раз слышать о Царстве Мертвых.
      Заход солнца сопровождался сказочной игрой красок. Расплавленное золото колыхалось на волнах зыби, переливаясь всеми оттенками багрянца, пурпура и освещенного светильником рубина. Огненная дорожка убегала к тонущему светилу, прерываясь лазурными блюдцами, там, где рыбы потревожили поверхность моря. Одинокий фаэтон, выкрашенный солнцем в яркий розовый цвет, пролетел высоко над мачтами, сильно и часто махая крыльями, словно копируя голубиный полет.
      - Ночевать он будет на земле, - сказал араб, смотря из-под ладони ему вслед.
      В сумерках матросы видели высоко в небе знакомые фигурки длиннохвостых фрегатов.
      - Самое большее через пять дней будет земля, верно? - спросил Астарт, и Агенор кивнул. Оба прекрасно знали, что полет фрегатов в сумерках лучший указатель направления к суше.
      Несмотря на штиль, крупные волны вздымали и опускали в глубокие провалы хрупкие суденышки. Ночь была спокойной. Гребцы мерно работали, разом вбирая в себя воздух и с шумом выдыхая.
      Скрипели весла, плескались волны, потрескивали факелы на носу и корме. Анад на посту впередсмотрящего отчаянно боролся со сном, стараясь не выпустить из поля зрения кормовой огонь триремы.
      На свет приплыли рыбы и множество змей. Сон моментально пропал. Анад с любопытством разглядывал извивающиеся ленты с плоскими, на манер весла, хвостами. Змеи старались не выходить из освещенного пятна, глотая беспечных рыбешек. Одной толстошеей полосатой змее попалась слишком крупная, но злодейка смело кинулась и укусила ее за брюшко. Остроголовая охотница вдруг раскрыла необъятную пасть и принялась заглатывать добычу с головы. В пятно света попала светящаяся прозрачная медуза. Змеи отплыли, медуза отстала и попала под весло.
      Анад опустил толстую снасть с голым крючком, и шустрая змейка тотчас обвилась вокруг, наполовину высунувшись из воды. У нее была красивая яркая кожа, усеянная поперечными черными и белыми кольцами...
      Через сутки опять вступил в свои права муссон. Мореходы задраили кожами весельные отверстия и предались долгожданному отдыху.
      Арабский кормчий, вытянув руки, определил количество "пальцев" от горизонта до известной ему звезды, едва угадываемой на посветлевшем небосводе.
      - Почти на месте, приплыли, - сообщил он адмиралу.
      Утро стремительно катило с востока, наполняя светом воздух и море.
      Альбатрос посмотрел на воду.
      - Но зелень моря говорит о глубине, а не о прибрежных мелях.
      - Зелень говорит не только о глубине, - возразил араб, - но и о жизни. Там, где нет ни рыб, ни ее живой пищи, - вода синяя, это пустыня морская. Там, где есть жизнь, - вода зеленая. Под нами как раз море жизни. Так что по зелени трудно судить о береге. Вот когда вода станет белой, тут не ошибешься - берег рядом.
      - Земля! - крикнул впередсмотрящий триремы.
      Вскоре темная полоска на горизонте приблизилась настолько, что стали различимы кроны кокосовых пальм.
      - Страна зинджей, - прошептал араб.
      - Скажи мне, кормчий, - адмирал стоял рядом с арабом и всматривался в берег, - может ли эта земля родить пшеницу?
      Старик сабей удивленно обернулся: странно, что в такой волнующий момент адмирал хананеев заговорил о пшенице.
      - Это мой последний вопрос, - объяснил хананей, - во время продолжительных плаваний мы всегда осенью пристаем к берегу и сеем пшеницу. Хананей не может без хлеба.
      - Если сейчас выращивать пшеницу или ячмень, соберешь одну солому, потому что слишком много воды с неба. Через два месяца начнется сухой сезон, тогда и сей. Эта земля родит любое зерно и любой плод, данный богами.
      На палубах выстраивались матросы в белых, праздничных одеждах. Из трюма триремы торжественно вышел Ораз в лиловой мантии. Араб забеспокоился.
      - Ты, старик, клялся своими богами и моими... - начал он.
      - Я сдержу клятву.
      В скалистые, усеянные рифами берега бились огромные валы океанского прибоя. Обильная пена металась меду волн, лепясь к камню и разбрызгиваясь хлопьями по обширной косе яркого кораллового песка.
      Ораз взмахнул рукой. Слаженный хор грянул древний гимн Мелькарту.
      - Прощай, сабей, ты помог нам. Пусть небо будет тебе домом, - адмирал склонил перед ним седую голову.
      Когда он поднял глаза на Ораза, пленник был уже принесен в жертву, исчез в кипящих волнах. Альбатрос сорвал с подставки компас и бросил в воду.
      Он выполнил клятву.
      Гимн славил Ваала и просил взамен дорогой жертвы покровительство небожителей, дабы счастье не покинуло сынов моря в их трудном деле.
      40. СТРАНА ЗИНДЖЕЙ
      Неистово ревели африканские пингвины, рокотал прибой. Низкое, тяжелое небо грозило обрушить на землю потоки теплого ливня. Лодка разведчиков Агенора пробиралась вдоль грозных скал, купаясь в брызгах прибоя.
      - Можно подумать, что Шартар-Дубина прячется в скалах, - сказал Анад, поражаясь тому, что в Ливии пингвины кричат ослиными голосами.
      В лодке сидело человек десять добровольцев. Астарт правил кормовым веслом.
      - Навались! - крикнул он и направил лодку в узкий проход, открывшийся в скалах.
      Среди скал появились купы раскидистых деревьев - мохнатые стволы, густой подлесок из кустарников и низкорослых деревцев с огромными перистыми листьями.
      Мореходы пересекли спокойную бухту (океанский вечный прибой остался за грядой скал) и вышли на берег. Рутуб и два матроса остались в лодке, остальные полезли по крутому откосу.
      С высоты утеса финикиянам открылась лесистая долина. Необозримое море зелени прерывалось зеркалами озер. Несколько травяных конусов приютилось на опушке пальмовой рощицы совсем неподалеку.
      - Должно быть, хижины, - сказал Астарт.
      - Слава богам, наконец-то люди! - воскликнул растроганный Фага. - Я было решил, что в стране зинджей нет ни одной живой души.
      Разведчикам предстояло подыскать удобное место для двух-трехдневного отдыха всех экипажей.
      Астарт поднял на конце копья яркий клочок ткани - сигнал флотилии, стоявшей под защитой каменистого островка, о том, что видит деревню. Несмотря на довольно большое расстояние, до них донеслись крики радости: деревня - это свежие овощи, фрукты, пальмовое вино, питьевая вода, мясо.