Данилов перепрыгнул через кювет, подошел к кустам. Все точно, лучше места не найти. Он присел, аккуратно раздвинул ветви. Орешник рос вокруг крохотной полянки. Отсюда и стрелял преступник. Здесь-то он и поджидал Ерохина. Трава была примята, ветви вокруг поцарапаны и сломаны. Иван Александрович лег и сразу же увидел маленькую рогатину, воткнутую в землю, он достал "вальтер", положил его стволом на соединение сучков. Точно, стреляли отсюда, причем устроился убийца с удобствами. Он приподнялся на колени и начал сантиметр за сантиметром осматривать землю. Убийца был чуть пониже его, лежал долго, вот следы от носков сапог. Устраивался удобнее, упор искал. Лежал, сучил ножками от нетерпения. Сколько же он ждал Ерохина? Данилов опять лег, пошарил в траве. Так, так. А вот еще. Долго ждал: три папироски выкурил. Ну и волновался, конечно. Не без этого. Кто же предупредил-то его, что Ерохин в район собирается? Кто? Теперь зацепочка есть. Ох, есть зацепочка. Надо в колхозе народ потрясти. Всех пощупать. Всех до одного.
      БЕЛОВ
      Ему Данилов приказал осмотреть рощу рядом с дорогой. Сергей медленно шел, внимательно разглядывая землю. На память пришел куперовский Следопыт. Ему-то, наверное, многое рассказала бы эта трава. А для него она была книгой, написанной на незнакомом языке. Правда, попадались какие-то обрывки ремней, полусгнившие тряпки. Тот самый мусор войны, который обязательно остается после боев. Но все это уже стало достоянием истории. А ему, младшему оперуполномоченному Белову, необходим какой-нибудь свежий след. Позарез необходим, до слез. Он сначала не заметил его. Тот самый след. И даже чуть не наступил на него. Берестяное лукошко лежало в высокой траве, рядом высыпавшиеся грибы.
      Сергей застыл, внимательно разглядывая находку. Даже его не очень большой опыт подсказывал, что в такое голодное время человек не бросит просто так полную корзину грибов. Значит, его испугали, и он не только убежал, но и боялся вернуться и подобрать корзинку.
      Затрещали кусты, к нему шли Муравьев и Ефимов.
      - Нашли что-нибудь? - спросил участковый.
      - Вот, - Сергей указал на корзинку.
      - Так, - Ефимов опустился на колени, начал перебирать грибы. - А знаете, они свежие, - поднял он голову, - им не больше трех дней.
      - А вы как это определили? - недоверчиво спросил Муравьев.
      - Вы человек городской, вам узнать трудно, а я в деревне вырос. По червякам, извините за выражение, вот Смотрите.
      Участковый надломил шляпку.
      ДАНИЛОВ
      Он по-хозяйски уселся на стол начальника райугрозыска и оглядел собравшихся.
      - Значит, так. Что мы имеем на сегодняшний день? Прежде всего нам известно следующее: Ерохина убил человек незнакомый. Он подкарауливал его, ждал около часа, ну чуть больше. Об этом свидетельствуют три окурка папирос "Беломорканал" с характерным прикусом. Стрелял он из нагана, это тоже известно. Рост его приблизительно 176 - 178 сантиметров. Далее, убийцу кто-то предупредил, что Ерохин едет в райком. Отработкой этой версии займется Полесов, ну и, конечно, ему Ефимов поможет. Найдена корзинка, плетенная из бересты. Товарищ Ефимов имеет по этому поводу сообщение.
      - Да какое тут сообщение, - смущенно откашлялся участковый, - я так думаю, что за грибами ходил кто-то из близких деревень, то есть Глуховки и Дарьина. В Глуховке дед живет, Захар Петрович Рогов. Так сказать, народный умелец, он эти корзинки и плетет.
      - Сколько лет умельцу? - с ехидцей спросил Игорь.
      - Под восемьдесят.
      - Я думаю, что его лучше об отмене крепостного права расспросить.
      - Это конечно. - В голосе Ефимова послышалось неодобрение. - Он, конечно, про царский режим многое рассказать может, потому что память у него светлая.
      - Вот ты, Муравьев, и займешься Роговым. - Данилов встал. - Времени терять не будем, начнем сразу же.
      ПОЛЕСОВ
      Сначала он увидел печные трубы. Обыкновенные трубы, которые видел сотни раз. Но теперь они казались совсем иными, не такими, как виденные раньше. Были они незащищенно-голые, покрытые черной копотью. Они вытянулись неровной шеренгой, но даже сейчас продолжали делать то, что и было положено им. Почти над каждой вился густой дымок.
      - Пожег Глуховку фашист, - вздохнул Ефимов, - а какая деревня была. В каждом доме радиоточка, электросвет до полуночи, клуб - лучший в районе.
      Чем ближе они подходили к Глуховке, тем явственнее бросались в глаза следы разрушения. Особенно поразил их один дом. Три стены были целы, а четвертая и крыша отсутствовали. И именно эти стены, оклеенные веселенькими розовыми в цветочек обоями, подчеркивали страшное горе, совсем недавно постигшее деревню. Но тем не менее она жила, эта деревня, восставшая из пепла. Подойдя к околице, Полесов и Муравьев увидели землянки, выкопанные рядом с печками, увидели свежеобструганные бревна, лежащие на подворье, увидели квадраты огородов.
      Глуховка жила. На площади о чем-то неразборчиво бормотал репродуктор, укрепленный на высоком столбе, рядом с ним притулился барак, над входом в который висел красный флаг.
      - Правление колхоза и сельсовет, - объяснил Ефимов.
      Народу на улицах почти не было. Все, как объяснил участковый, находились в поле на уборке.
      - Давайте так сделаем, - предложил Степан. - Вы с Муравьевым к нашему деду идите, а я в правление зайду.
      Степан толкнул дверь, и она заскрипела как немазаное тележное колесо. Согнувшись, он протиснулся в узенький темный тамбур, ощупью нашел ручку второй двери. Она была заперта. С трудом развернувшись, Полесов вышел на улицу.
      Было уже около двух, и солнце пекло нещадно. Степан расстегнул ворот гимнастерки, снял фуражку. Что же дальше-то делать? Сидеть и ждать? А кто его знает, когда появится колхозное начальство... Тем более участковый сказал, что все в поле. Пойти туда? Конечно, можно. Но надо знать точно куда. Поле-то вон какое. Так и дотемна промотаться можно.
      Степан еще раз огляделся. То, что раньше называлось деревней Глуховкой, было пустыней. По площади прошла одинокая собака, остановилась, поглядела на незнакомого человека, словно думая, перепадет ли от него какая-нибудь жратва, и, видимо поняв, что ничего путного от него не дождешься, пошла дальше.
      Положеньице. Зря он отпустил участкового. Ефимов наверняка бы помог найти ему нужных людей. Степан еще раз огляделся и внезапно понял, что он круглый дурак. Трубы-то дымили, значит, печи топят. Он усмехнулся внутренне своей полной беспомощности, которая наступила, едва он пересек границу города, и пошел к ближайшей трубе.
      У первого двора забора не было, но уже заботливые руки подняли ворота. Они стояли как напоминание о том, что когда-то здесь жили хорошие, крепкие, любящие порядок хозяева. Степан решил войти именно в них, словно отдавая дань уважения тем, кто живет на этом дворе, как будто включился в одну с ними игру. Он толкнул калитку, с удовольствием услышал, как мягко, без скрипа подалась она, и решил, что на этом дворе должны жить люди во всех отношениях степенные.
      Не успел он войти, как из-за обугленной печи выскочила лохматая собака. Без лая, молча она начала приближаться к Степану. Вид ее не предвещал ничего хорошего. Полесов знал характер таких именно собак. Они молча появлялись и так же молча бросались на человека.
      - Приятные дела, - подумал он, продолжая краем глаза следить за противником, - не стрелять же мне в нее".
      И тут Степан увидел прислоненную к воротам штакетину, оружие, вполне пригодное в подобной ситуации. Он взял ее и смело пошел на собаку.
      - Ты чего это, товарищ военный, - окликнул его чей-то голос.
      Из землянки вылезла старушка в засаленном зеленом ватнике.
      - Да я, мамаша... - Степан так и не успел окончить фразу. Собака прыгнула, но он, увернувшись, сунул ей в пасть штакетину.
      - Назад, аспид, пошел вон! - закричала старуха, схватив хворостину.
      Собака поджала хвост и с рычанием покинула поле боя.
      - Приблудная она, - извиняющимся голосом сказала старуха, - мы уж ее и прогнать хотели, да со своими больно уж она ласковая. А чужих, особенно военных, страсть до чего не обожает. Ты уж прости, сынок.
      - Да что вы, мамаша. Я зашел спросить, где мне сейчас нового председателя найти.
      - Клавдию, что ли... Так это моя дочь. Сейчас время-то сколько?
      - Третий час.
      - Вот сейчас она аккурат и прибудет. Ты проходи на двор, подожди.
      - А если ваша собачка опять со мною пообщаться захочет? - улыбнулся Степан.
      - Иди, иди. Я ее сейчас привяжу.
      Степан уселся на бревно, закурил. Жара усилилась. Над землей повисло неподвижное солнце. Казалось, что все живое замерло, только кузнечики продолжали свою бесконечную перекличку. Старушка не появлялась. Степану очень хотелось пить, и он мысленно выругал себя, что не спросил, как звать хозяйку. Неудобно же кричать на весь двор: "Эй, мамаша, напиться принеси". А искать ее за кустами - дело небезопасное. Второй раз с этой приблудной тварью он встречаться не хотел. Полесов вообще не любил собак. И шло это с далеких дней беспризорного детства. В Сибири, где он пацаном шатался по деревням, каждый двор караулили огромные злые волкодавы. Ох, и натерпелся он от них - страшно подумать. Вот с тех пор он и не любил. Всех. Независимо от породы, размеров и применения. Терпел только служебно-розыскных как неизбежное дополнение работы, да и то при выездах в машине старался сесть как можно дальше.
      За кустами, которыми порос двор, виднелся на скорую руку сколоченный сарайчик, оттуда слышались характерные звуки, кто-то работал рубанком. И по тому, как медленно потрескивало дерево, как запинался резак, Степан понял, что орудует рубанком человек слабый и неумелый.
      Он еще раз внимательно огляделся. Чертова собака! И направился к сарайчику. Дощатое сооружение, которое он увидел, меньше всего напоминало сарай. Просто навес, под которым стояли грубые козлы. Старушка сноровисто, хотя и медленно, работала рубанком.
      - Хозяйка, - Степан подошел, погладил доску, - это не женское дело, давайте я помогу.
      - Теперь, товарищ военный, все стало нашим, бабьим делом. Мужики-то на фронте, вот мы...
      - Вот и пользуйтесь, пока к вам внаем мужик попал, - Полесов засмеялся и начал стягивать гимнастерку.
      - Спасибо тебе, сынок, я пойду пока обед погляжу, скоро Клавдия придет.
      Степан удобно уложил доску, проверил ногтем резец. Ничего, работать можно, он вытер вспотевшие ладони и взял рубанок. Вжик - пошла первая стружка, желтоватая, ровно загибающаяся кольцом. Вжик - и сразу же терпко запахло смолой и деревом, и доска, по которой спешил резец, обнажила коричневатые прожилки и темные кружки сучков. Степан работал ровно. Эх, давно уже не занимался этим делом. Бывший кузнец-деповец, надел он несколько лет назад милицейскую форму, а руки все равно скучали по труду, просили его. Прислушиваясь, как с непривычки немного ноют мышцы, Степан подумал, что хорошо бы после войны уволиться и опять пойти в депо. А память подсказала рукам великую автоматику движений, и рубанок шел ровно и быстро.
      Он не замечал жары, мокрой майки, прилипшей к спине. Он был весь поглощен давно забытым процессов созидания, единственным, дающим человеку счастье.
      - Где же ты, мама, такого работника нашла? - раздался у него за спиной звучный женский голос. Степан обернулся, вытирая тыльной стороной ладони потное лицо. Высокая стройная женщина в выгоревшем на солнце сарафане, белозубо улыбаясь, протягивала ему руку. Он увидел большие светлые глаза, особенно большие на загорелом лице, отливающие бронзой волосы, собранные в тяжелый пучок на затылке.
      - Да вот, - он положил протянутую руку, - помог вашей мамаше немного.
      - Спасибо. Только вы сначала скажите, откуда такие помощники берутся?
      Степан расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вынул удостоверение. Женщина внимательно прочитала его.
      - Из Москвы, значит.
      - Оттуда, Клавдия...
      - Михайловна.
      - Вот и познакомились. Вы мне за труды праведные водички бы помыться дали.
      - Пойдемте, полью.
      Ледяная колодезная вода обожгла разгоряченные работой плечи. Степан вымылся по пояс, крепко вытерся грубым полотенцем, надел гимнастерку. Он заметил, как женщина уважительно поглядела на орден, на шпалы в петлицах, и ему стало приятно.
      - Я к вам, Клавдия Михайловна, по делу.
      - Что за судьба у меня такая, - она опять улыбнулась, - такой мужчина видный - и по делам.
      - Жизнь такая, Клавдия Михайловна, - ответил Степан, а про себя подумал, что хорошо бы приехать к ней просто так, без всяких дел, помочь поставить дом, рыбы половить, а вечером гулять с такой вот Клавдией по пахнущему травой полю, обнимать ее упругие плечи.
      - Вы, Степан Андреевич, по поводу убийства к нам приехали?
      - Точно, Клавдия Михайловна. Хочу у вас спросить, как Ерохин узнал, что его в райцентр вызывают?
      - Да очень просто. Я в правлении была. Я же в одном лице и зам, и агроном, и парторг. Позвонил по телефону Аникушкин, заворг, и просил передать, что Ерохина вызывают. Вот и все.
      - Ну хорошо. Позвонил, передал, а вы что же?
      - Я сразу к Ерохину пошла и передала ему. Он собираться стал, вывел велосипед и поехал.
      - Сразу в район?
      - Нет, мы с ним еще в правлении с час-два документы подбирали. Ну а потом он уж и поехал.
      - А кто еще знал о вызове?
      - Да никто. Люди в поле были.
      Клавдия подумала, а потом отрицательно покачала головой:
      - Нет, никто.
      - Дела... - Степан задумался.
      Все вроде совпадало. Убийца ждал Ерохина около часа. Значит, его предупредили сразу же, и он... Стоп. Конечно, он шел из райцентра. Точно, оттуда. Иначе бы он застрелил председателя сразу по выезде из деревни, в лесу.
      - Спасибо, Клавдия Михайловна. - Степан встал, стряхнул с брюк приставшую стружку. - Спасибо, я, пожалуй, пойду.
      - Да куда же вы, Степан Андреевич? Так не годится. Из нашего колхоза гости голодными не уходят. Чем богаты...
      Степан взглянул на нее и словно утонул в ее огромных глазах. Нет, не мог он так просто уйти от нее.
      - Ну что, пошли к столу? - улыбнулась женщина.
      - Пошли.
      МУРАВЬЕВ
      Ну и дедок. Вот это старикашечка. Ничего себе восемьдесят лет. Да он покрепче его, Игоря, будет. Вон лапища какая загорелая, жилы, словно канатики, перевились. Да, такой этакими вот пальцами пятак согнет.
      Старик сидел за столом, на них поглядывал хитровато, будто спрашивал: зачем пожаловали, граждане дорогие?
      - Ты чего, Ефимов, пришел? А? Какая такая у тебя во мне надобность? И молодого человека привел. Никак, в острог меня засадить хотите, дорогие милицейские товарищи?
      - Ты скажешь, - участковый сел на лавку, - тоже шутник.
      - Так зачем же? Дело какое али в гости?
      - Считай, что в гости.
      - А раз в гости, то иди к шкафчику, лафитнички бери. А я мигом.
      Старик вышел в сени. Игорь внимательно оглядел избу. Вернее, не избу, а так, наскоро вокруг печки сколоченную комнату.
      - Зачем лафитнички?
      - Самогон пить будем, - ответил Ефимов, расставляя на столе рюмки.
      - Да ты что, в такую-то жару, на работе...
      - Иначе разговора не получится, я этого деда распрекрасно знаю, характер его изучил лучше, чем Уголовный кодекс. Занятный старикашка. Между прочим, партизанский связной.
      В сенях загремело ведро, появился хозяин с литровой металлической фляжкой:
      - Ну, товарищи милицейские, садитесь.
      Он быстро разлил желтоватую, резко отдающую сивухой жидкость по стопкам.
      - С богом, - хозяин опрокинул водку куда-то в бороду.
      "Вот это да, - подумал Игорь, - ну и дед", - и тоже одним махом выпил свою.
      Самогон отвратительно отдавал керосином, был теплый и очень крепкий. Закуски не было, чтобы перебить его вкус, Муравьев достал папиросы. Закурили.
      - Ну, милицейские товарищи, - хитро прищурился хозяин, - какая во мне нужда?
      - Ты, Кузьмич, - спросил Ефимов, - среди других свою корзинку узнать можешь?
      - А то как же. Очень даже просто. Я, донышко когда плету, обязательно крест накладываю. А зачем тебе мои корзины-то?
      - Нашли мы одну, вроде твоя.
      - Это какая, эта, что ли?
      - Она самая.
      - И точно моя, я ее совсем недавно сделал.
      - А кому, не помнишь?
      - Ну как же, Видинеевым из Дарьина. Видишь, ручка немецкой проволокой синей обкручена, это их Витька сделал.
      - Семья-то у них большая?
      - У Видинеевых-то? Нет. Витька-пацан, невестка и сама старуха. А зачем они тебе?
      - Дело, Кузьмич, у нас к ним срочное, безотлагательное дело.
      У правления их ждал Полесов.
      - Ну, что у тебя? - спросил он.
      - Вроде нашли.
      - А у тебя?
      - Глухо.
      - Иди докладывай.
      - Пошли.
      Они опять с трудом протиснулись в тамбур и попали в маленькую комнату правления. Степан подошел к телефону, висевшему на стене, закрутил ручку. В трубке что-то шумело, слышались отдельные разряды. Наконец женский голос ответил: "Город". Степан назвал номер райотдела и попросил соединить его с Даниловым. Они с Игорем по очереди условными выражениями доложили о результатах.
      - В Дарьино я приеду сам через час, - сказал Данилов.
      Степан повесил трубку, посмотрел на Игоря:
      - Далеко до Дарьина?
      - Надо у Ефимова спросить.
      Игорь высунулся в окно и позвал участкового:
      - Ефимов, до Дарьина далеко?
      Участковый, подумав, ответил:
      - Если лесом напрямки - минут двадцать, а по дороге - так час с гаком.
      Они не успели еще дойти до околицы Глухова, как их догнала полуторка, переделанная под автобус.
      - Наша, - обрадовался Ефимов, - райотдельская.
      Машина притормозила. Из кабины высунулся молодой светловолосый парень:
      - Далече, Ефимов?
      - В Дарьино. Ты бы нас подбросил, Копытин. Со мной товарищи из Москвы, а по такой жаре пехом взмокнешь.
      - Садитесь.
      Что ж, день пока начинался неплохо. Нашли хозяев корзины, теперь вот автобус подвернулся. Сложив все это вместе, Игорь твердо решил, что и в Дарьине их ожидает удача.
      Копытин высадил их у околицы, и машина, нещадно гремя, скрылась в клубах пыли. Дарьино, в отличие от Глуховки, совершенно не пострадало. Дома стояли так, как им и было положено. Война пожалела деревню. Казалось, что она и не заходила в эти места.
      - Н-да, - сказал Муравьев, - у меня создалось впечатление, что мы попали в рай.
      - Вроде того, - отозвался Ефимов, - лучшая деревня на моем участке. Видите, вон там дом под шифером. Там Видинеевы живут. Вы идите туда, а я зайду к бойцам-ястребкам, их в деревне двое, что-нибудь насчет обеда соображу, а то от голоду сил никаких нет.
      - Вот это дело, - обрадовался Игорь, - а то вечер на носу, а мы голодные.
      Степан молчал. Он пообедал у председателя, и теперь ему почему-то неудобно было говорить об этом.
      - Пошли к Видинеевым, поговорим со старушкой.
      Они разошлись по пыльной деревенской улице. Жара постепенно спала, пахло зеленью и рекой. У видинеевского дома Степан остановился, прислушался. Вроде собак не было.
      - Пошли.
      На крыльце сидел белобрысый паренек и немецким штыком-тесаком стругал палку. Он поднял глаза на вошедших, продолжая так же яростно кромсать здоровую орешину.
      - Ты Витька? - спросил Игорь.
      - Витька, - ответил мальчик.
      - Ну, тогда здравствуй.
      - Здравствуйте, дяденьки. Вы из милиции?
      - Точно.
      - А зачем к нам?
      - Да вот корзинку нашли в лесу вашу, - Игорь протянул Витьке лукошко, - занести решили.
      - Ой, и впрямь наша. Ее бабуня потеряла.
      - А где она?
      - До соседа подалась, скоро будет. Вы подождите. Это у вас парабеллум, дяденька? Да? У меня два таких было, да дяденька Ефимов отобрал.
      - Где же ты их взял?
      - А их по весне много на полях находили. И наганы, и автоматы. Немцы покидали. - Витька встал, начал собирать стружки.
      - Я за молоком пойду, а вы подождите бабуню, она скоро.
      В углу двора за кустами малины (прямо даже не верилось, что такое может быть) лежали бревна с истлевшей корой.
      - Пошли покурим, - сказал Степан, - а то день уж больно колготный, ноги гудят прямо.
      Сели на бревна, закурили.
      - Понимаешь, Игорь, - Степан глубоко затянулся, папироса затрещала, странная история получается. Выходит так, что о поездке Ерохина в райцентр никто не знал.
      - Так уж и никто?
      - Знала только парторг, она же зам Ерохина.
      - Ты же знаешь, - Игорь устроился поудобнее, вытянул ноги, - ты же знаешь, - повторил он, - что в такой ситуации никому верить нельзя.
      - Да что ты говоришь? - Степан удивленно посмотрел на Муравьева. - Ты как ребенок, наоборот, надо верить, только, конечно, проверять все необходимо. Но тут случай иной...
      Где-то вдали на деревенской улице раздался грохот мотоцикла.
      - Вон, - усмехнулся Игорь, - бабка Видинеева едет.
      А звук мотора все приближался и приближался и наконец остановился у дома.
      - Смотри-ка, - засмеялся Степан, - и точно, бабка приехала.
      Он выглянул из-за кустов. У ворот стоял армейский мотоцикл. За рулем, положив автомат на колени, сидел боец без пилотки, из коляски, расстегивая кобуру, вылезал командир, петлиц его Степан не разглядел. Но в позе бойца, который глядел на дом, и в движениях командира Полесов вдруг почувствовал еще не осознанную опасность. А командир уже приближался к воротам.
      - Игорь, - скомандовал Полесов и выдернул пистолет.
      Муравьев понял все сразу. Он быстро переместился ближе к дому, оставляя солнце за спиной.
      Военный подошел к крыльцу и уже занес ногу на первую ступеньку.
      - Руки, - тихо скомандовал Игорь, - руки вверх!
      Командир дернулся и чуть обернулся, рука неохотно отползла от кобуры.
      - В чем дело?
      - Кто вы такой? - Игорь внимательно следил за неизвестным.
      - Я помощник коменданта, нам сообщили, что в этом доме скрывается дезертир. - Командир повернулся лицом к Игорю. - Кто вам позволил...
      - Об этом после. Документы.
      - Пожалуйста, - лениво произнес старший лейтенант и сунул руку в карман галифе.
      И тут Игорь понял, что у него там второй пистолет.
      Старший лейтенант резко рванул руку, и Игорь, падая, выстрелил. Два выстрела слились в один. Им ответила длинная автоматная очередь, и взревел мотор мотоцикла.
      Старший лейтенант лежал, отброшенный к стене тяжелой пулей парабеллума, глядя перед собой остановившимися глазами, из угла рта на гимнастерку сбегала тоненькая струйка крови. Все это промелькнуло перед глазами Игоря стремительно, как кинокадр.
      "Готов", - понял он и бросился к воротам.
      Степан, положив ствол нагана на изгиб локтя, целился в мчавшегося по улице мотоциклиста. Муравьев вскинул пистолет, тоже ловя на мушку широкую согнувшуюся спину...
      Наперерез машине выскочил Ефимов и два бойца-ястребка с винтовками. Мотоциклист рванул машину к обочине, стараясь выскочить на поле. Глухо ударил винтовочный выстрел. Над мотоциклом взметнулся клуб голубого огня. Водитель, выброшенный взрывом из седла, нелепо расставив руки, объятый пламенем, пролетел несколько метров и упал в траву.
      Когда Игорь и Полесов подбежали к месту взрыва, Ефимов уже сбил пламя с одежды мотоциклиста. Муравьев увидел сгоревшие волосы, черное, обуглившееся лицо и отвернулся.
      - Живой, - поднял голову Ефимов, - дышит. Боец по шине стрелял, а попал в бак с бензином.
      У околицы в клубах пыли появилась "эмка". Это ехал Данилов.
      ДАНИЛОВ
      - Так, - сказал он, оглядевшись, - атака слонов под Фермопилами. Живой? - Он кивнул на мотоциклиста.
      - Пока.
      - Срочно в машину. Полесов с ним. В город в больницу. Потом обратно. Срочно. Видинеева жива?
      - Все в порядке, - ответил Игорь, - там, во дворе, еще один лежит.
      - Научились стрелять, - выругался Данилов, - мне не трупы нужны, а свидетели.
      - Так ситуация...
      - Догадываюсь. Машинку новую не терпелось опробовать...
      - Иван Александрович...
      - Я сорок два года Иван Александрович, а толку-то. Веди.
      Они подошли к видинеевскому дому. У забора, прижав к себе Витьку, стояла старушка. Она с ужасом поглядела на Данилова.
      Данилов вошел во двор, долго рассматривал убитого, словно пытаясь вспомнить, где видел это лицо. Нет, он просто был похож на всех покойников. А их много видел Иван Александрович на своем веку. Смерть делает всех людей похожими. Лицо покрывает синевой, обостряет черты.
      - Обыскать, - повернулся он к Белову, - внимательно только, а потом в машину и в город. Где хозяйка?
      - Вон она, - кивнул Муравьев в сторону старушки.
      - Так, - Данилов подошел к Видинеевой. - Вас как зовут? Ага. А меня Иван Александрович. Этот человек, - он показал на убитого, - хотел вас застрелить.
      - Меня-то за что?
      - А вот из-за этой корзинки.
      - Не знаю, ничего не видела, - Видинеева закрестилась.
      - Да вы погодите, Анна Федоровна, погодите. Если вы не скажете, кого видели в лесу в день убийства Ерохина, я не могу ручаться ни за вашу жизнь, ни за жизнь ваших близких.
      - Ишь ты как. Ты милиция. Ты власть Советская... Ты меня и защищай. А то немец измывался, а теперь свои...
      - Да вы погодите, вы только скажите, о чем он с вами говорил? устало, словно нехотя спросил Данилов.
      - А о чем мне с кровопийцами говорить? С жиганьим отродьем, - старуха плюнула. - Он мимо прошел, а я в кусты схоронилась.
      - Правильно, вы его не узнали.
      - Я! Да я его рожу гадкую всю жизнь помнить буду. Он у немцев в городе бургомистром был.
      - Ну вот видите, мы и договорились. Сейчас ваши показания запишут, и все. Игорь! - позвал Данилов.
      - Иван Александрович, вот поглядите, - Белов протянул Данилову командирскую книжку убитого.
      Данилов взял ее, раскрыл.
      Фамилия: Ивановский.
      Имя: Сергей.
      Отчество: Дмитриевич.
      Воинское звание: старший лейтенант.
      Так как же это произошло? Все, начиная с их приезда, кончая перестрелкой в Дарьине? Уж слишком быстро. Просто неестественно быстро. Создавалось впечатление, что кто-то специально следил за ними. Данилову даже не по себе стало. Казалось, что этот "кто-то" сейчас из темноты улицы смотрит в открытое окно. Нет, исключено. Но факт остается фактом. О поездке Ерохина в город узнали и о старухе Видинеевой тоже. Информация была получена быстро. Двое преступников угнали военный мотоцикл, который раззява-связист оставил на улице. Неужели это Кравцов? Но для того чтобы руководить группой, он должен скрываться в городе. А это же нелогично. Не может человек, хорошо известный в районе, скрываться там, где его каждый знает. Нет, не может. Но ведь именно его видели на месте убийства. Погоди, погоди, давай-ка вспомним показания Видинеевой.
      "Я услышала выстрел, очень испугалась и легла на землю, и тут мимо меня пробежал человек, в котором я узнала бывшего работника райисполкома, а потом немецкого бургомистра".
      На вопрос Муравьева, сколько времени прошло между встречей и выстрелом, Видинеева ответила, что минуты две. Не получается, от места засады до опушки быстрым шагом минут пятнадцать. Значит, не Кравцов стрелял в Ерохина. Он был на месте убийства, но стрелял другой.
      У убитого "старшего лейтенанта" обнаружили пистолет ТТ Ивановского и его документы. Кроме того, в кармане у него находился пистолет "манлихер". Видимо, в Ерохина стрелял не он. Значит, есть еще третий. Он скрывается в городе, он и убил Ерохина, и он, безусловно, руководит бандой. Теперь необходимо найти Кравцова. Непонятная с ним история приключилась. Посмотрим, главное теперь - Кравцов. Врач сказал, что "мотоциклист" в очень тяжелом положении, но обещал сделать все, что в его силах. А когда раненый сможет давать показания и будет ли давать их вообще? Нет, надо искать Кравцова. Кстати, его жена живет в городе. Где же ее адрес? Ах, вот он: Первомайская, двадцать шесть. Ребята спят, взять, что ли, кого-нибудь с собой? Не стоит будить, возьму Быкова.
      В сенях послышались шаги. Данилов зажег фонарь.
      - Кто там?
      - Я, товарищ начальник, - вошел Быков, жмурясь в ослепительном луче света. - Вам из Москвы телеграмма.
      "НАЧАЛЬНИКУ ОПЕРАТИВНОЙ
      ГРУППЫ МУРа. СРОЧНО. ДАНИЛОВУ
      С П Е Ц С О О Б Щ Е Н И Е
      4 августа сего года работниками отделения Муштакова в районе Тишинского рынка был обнаружен Шустер Владимир Григорьевич, он же Володя Гомельский. Из-за ошибки оперуполномоченного Петрова разыскиваемый ушел из-под наблюдения. По нашим данным, Шустер В. Г. часто появляется на рынке и в прилегающих ему переулках, занимаясь спекуляцией драгоценностями. Предлагаю вести разработку Шустера параллельно с оперативными мероприятиями в райцентре, для сего откомандировать в Москву одного из работников вашей группы.
      Начальник МУРа".
      ДАНИЛОВ И КРАВЦОВА
      - Вы врываетесь ко мне ночью, и меня никто не может защитить. Я осталась за чертой. Всю жизнь я учила детей гражданственности, объясняла им Советскую Конституцию, а теперь я за чертой. Законы общества не распространяются на меня.
      - Я пришел к вам ночью, нарушив правовые нормы. Я вообще не должен был приходить.
      - Так зачем же вы пришли?
      - Для того, чтобы не вызывать вас в райотдел. Для того, чтобы никто не знал о нашем разговоре.
      - Что вам надо?
      - Где ваш муж?
      - Не знаю.
      - Вы лжете. Обманывая меня, вы сами ставите себя за черту.
      - Я не знаю.
      - Вы учите Конституции, но нарушаете ее основное положение, скрываете врага общества.
      - Он не враг.
      - Кравцов служил у немцев бургомистром. Не так ли?
      - Он выполнял задание райкома...
      - Я это уже слышал, но почему же об этом никто не знает?!