Орлов сидел за столом, положив голову на руки, и, видимо, дремал. Услышав скрип двери, он поднял голову, провел ладонью по лицу, словно стирал с него бессонницу, усталость, нервное напряжение последних дней.
      - Это ты, Данилов... - Внезапно он увидел Кравцова, хищно прищурился, узнавая, потом включил рефлектор, направив свет на вошедшего. - Кравцов!
      Орлов вскочил из-за стола, словно хотел дотронуться до него, ощутить реальность плоти и успокоиться.
      - Где взял? - повернулся он к Данилову.
      - Сам пришел.
      - С повинной?
      - А ему, мне кажется, виниться не в чем.
      - Ты это брось, Данилов! Слышишь! Брось! Ты кого под защиту берешь? А? Немецкого холуя, врага! Перерожденца защищаешь?
      - Орлов, Орлов. Ну где ты таких слов набрался?
      - Каких?
      - Удобных на все случаи жизни. Закрылся ими, как щитом, и всегда прав. Здесь другое дело, совсем другое. Кстати, мне от Виктора Кузьмича ничего нет?
      - Час назад пришло донесение, работают с ним.
      - Ну вот, давай подождем. Как передадут, тогда и решение примем.
      В дверь постучали.
      - Войдите, - крикнул Орлов.
      Вошел сержант и, покосившись на Данилова и Кравцова, положил на стол начальника папку.
      - Разрешите идти?
      - Свободен, - Орлов вынул из папки лист бумаги и начал читать его внимательно и долго, потом опустил его, постоял, словно обдумывая прочитанное, и вновь поднес к глазам. Потом долго, с недоумением смотрел на Кравцова, протягивая бумагу Данилову.
      "ДАНИЛОВУ, ОРЛОВУ, ДОНЕСЕНИЕ"
      На наш запрос командир партизанского отряда "За Родину", бывший первый секретарь райкома ВКП(б) тов. Васильев сообщил: "Тов. Кравцов из партии исключен неправильно, решение о его восстановлении получено. Тов. Кравцов работал бургомистром по моему заданию, проявил мужество и героизм, спас город от взрыва. Представлен к правительственной награде, которая и поступила к нам в отряд. Поздравляю тов. Кравцова с награждением орденом "Знак Почета". Орденский знак и документы переправлю в город.
      Васильев.
      Верно: майор госбезопасности Королев".
      - Читайте, - Данилов протянул шифровку Кравцову, - читайте и помните, что этот запрос на моем месте послал бы каждый. Я не отрицаю, разное было, но все равно людям надо верить, только тогда они поверят вам.
      Но Кравцов не слушал его, он плакал.
      - Тихонова ко мне, - приказал, открыв дверь, Орлов.
      Через несколько минут в кабинет вошел его заместитель Тихонов.
      - Вот что, Борис Петрович, немедленно распорядитесь прекратить розыски Кравцова.
      - Бургомистра?
      - Нет никакого бургомистра, ошибка это. Был наш товарищ, выполнявший задание.
      - А основание?
      - Шифровка из Москвы.
      - Есть.
      - Немедленно.
      - Есть.
      Когда Тихонов ушел, Орлов подошел к Кравцову, приподнял его со стула:
      - Ну, брось, брось мокроту-то разводить, ведь не баба ты. Такое дело для людей сделал... Эх, интеллигенция, интеллигенция. Нет в вас твердости. Все на истериках, даже подвиги. Ну что с ним делать, Данилов, как ты думаешь?
      - Товарищ Кравцов, успокойтесь, выпейте воды, напишите подробно все, о чем вы мне рассказывали, особенно о кирпичном заводе. Ну же, ну...
      - Я сделаю, а потом, потом я могу идти домой?
      - Пока нет. Еще пару дней для всех вы бургомистр Кравцов. Да, кстати, возьмите ваше оружие, я думаю, оно вам пригодится, и очень скоро.
      - Я его провожу, - сказал Орлов, он обнял инженера за плечи и повел к дверям, - сейчас напишешь, поешь, поспишь, - ласково, как ребенку, говорил он ему.
      Уже выйдя из кабинета, Кравцов повернул заплаканное лицо:
      - Спасибо вам, товарищи, спасибо. Я сегодня словно заново родился.
      Орлов вернулся минут через двадцать, посмотрел на Данилова, развел руками:
      - Ну, Александрыч, ты даешь. Как ты вышел-то на него?
      - А чего проще. Я все показания о нем прочел. Смотрю, пособник, а крови на нем нет. Потом газетку достал со статьей Ерохина. Там его ругают сильно, а он в это время на финской мерз. Ну а потом мне его жена многое рассказала.
      - Это когда ты к ней ночью бегал?
      - Знаешь?
      - Не сердись, служба такая.
      - А я не сержусь, понимаю.
      - Что ты о заводе говорил-то?
      - Неси карту, сейчас покажу.
      МОСКВА. Август
      Начальник МУРа внимательно прочитал рапорт Муравьева. Подчеркнул красным карандашом то место, где говорилось о столкновении Кострова с патрулем, и написал наискось: "Тов. Парамонову. Муравьеву поставить на вид. Думать надо". Действительно, глупо начинать операцию, не предусмотрев такой мелочи. Конечно, ничего страшного не случилось, даже наоборот, версия Кострова в глазах "игроков" стала еще более прочной, да и вел себя Мишка, конечно, правильно, четко сориентировавшись в обстановке. Но все равно Муравьеву надо указать. Пусть учится, как следует учится. Быть настоящим оперативником совсем не значит стрелять хорошо да задерживать. Вон Муштаков работает, как шахматист, психологию изучает. Но тем не менее, понимая достоинство Муштакова, начальник все равно ценил в сыске элемент риска, силы, напора. Он пришел в розыск в те далекие времена, когда смелость и хладнокровие были самыми главными качествами агентов угро, когда не было никакой техники, кроме наганов, а эксперты в лучшем случае могли установить время наступления смерти.
      Отложив рапорт Муравьева, он ознакомился с бумагой, присланной из отделения Муштакова, ознакомился и еще раз удивился необыкновенной четкости и организованности этого человека. По данным наружного наблюдения Муштакову удалось установить, что "сутулый" был неким Фоминым Сергеем Сергеевичем, крупным мошенником и скупщиком золота. Оперативными данными подтверждалось, что именно с ним и был связан Володя Гомельский. Таким образом, пока все развивалось точно по плану.
      На столе звякнул внутренний телефон.
      - Да.
      - Товарищ начальник, - доложил Осетров, - донесение от Данилова.
      - Давай.
      "НАЧАЛЬНИКУ МУРа. СРОЧНО!
      С П Е Ц С О О Б Щ Е Н И Е
      Совместными усилиями с органами на местах нами обнаружена база бандгруппы Музыки - "ювелиров". Вступив в контакт с подразделением войск по охране тыла действующей Красной Армии, готовим войсковую операцию, о результатах доложу по выполнении.
      Данилов".
      "Молодец, вот молодец! Как всегда, не торопясь, но точно в срок". В спецсообщении не было никаких подробностей, но начальник знал точно, что база банды блокирована, что ее участники находятся под пристальным наблюдением и что взяты они будут с наименьшими потерями и, желательно, живыми. Начальник поднял телефонную трубку:
      - Муравьева ко мне.
      Игорь появился минут через десять. Вошел, доложил по форме, вытянулся у порога.
      - Что стоишь? Вырасти хочешь? Хватит уже, эко вымахал. Садись. Ну, чем порадуешь?
      - Жду данных.
      - Жди, а вот Данилов вышел на банду, брать ее будет.
      - Вышел? - обрадованно спросил Игорь.
      - Вышел. Но это ничего не значит, ты свое дело делай. Гомельского хоть из-под земли, а представь мне.
      - Вы так говорите, товарищ начальник, будто я ничего не делаю.
      - Если бы ничего не делал, я бы тебя давно уже из угрозыска уволил. А дело я с тебя требую, на то я и начальник. Где Костров?
      - Гуляет по рынку.
      - Один или с Зоей?
      - Один.
      - Страхуете его?
      - Тремя группами.
      - Серьезно. Прямо как коронованную особу. И долго он с бытом Тишинки знакомиться собирается?
      - Это как повезет.
      - Ох и смел ты, Муравьев, не по чину смел.
      - А у меня другого выхода нет.
      - Что ты думаешь делать дальше?
      - Хочу туда поехать.
      - Не надо. Ты операцией руководи. Получай данные и решения принимай. Помни, что ты не просто старший уполномоченный, а руководитель операции. Так-то. Привыкай. Руководить - наука трудная, если делать это как следует.
      И опять зазвонил телефон. Начальник снял трубку, молча выслушал, потом поманил пальцем Муравьева:
      - Это тебя.
      - Меня? - удивился Игорь.
      Начальник протянул ему трубку.
      - Игорь Сергеевич, - голос Муштакова звучал приглушенно, - мне только что передали: Костров находится в пивной на углу Большого и Малого Кондратьевских переулков, только что к нему подошел Фомин.
      МИШКА КОСТРОВ
      Костюм на нем был шоколадного цвета, с чуть заметной клеточкой. Брюки что надо, тридцать сантиметров, рубашка из крученого шелка, галстук. Особенно хороши оказались ботинки: тупоносые, простроченные, темно-вишневые, ну и, конечно, буклевая кепка-лондонка. Вещи привез Муравьев, их ему незаметно передала Рита. Костюм этот Мишка шил в сороковом году, вернувшись из экспедиции, первый его костюм, на честные деньги "построенный", ну а кепка старая. Носил ее еще вор Костров.
      Все, что надо, переложил Мишка в карман. Нож в брюки, пистолет засунул за пояс сбоку. Хорош мальчишечка. Ох, хорош.
      Теперь по переулку Мишка шел спокойно. День будний был, народу немного, не то что в прошлый раз. Но наметанным взглядом Костров сразу определил: крутится кое-кто здесь, ох, крутится. Выросший в блатном мире, с детства познавший его законы. Мишка безошибочно научился отличать своих бывших "коллег" от нормальных людей.
      На углу Грузинской сидела старуха, торгующая семечками. Мишка хотел было купить стакан, да раздумал. Новое обличье удачливого налетчика накладывало свои отпечатки, он должен был теперь соизмерять поступки в соответствии со своей "воровской профессией". "Солидный блатной" не может себе позволить того, что разрешает какая-то мелкота. Вот папиросы он купил у инвалида с пропитым лицом, за тридцатку пачку "Казбека". Инвалид, протягивая пачку, внимательно поглядел на Мишку.
      - На мне нарисовано чего или как? - спросил Костров.
      - А что, глянуть нельзя, вроде новый человек...
      - Ты гляди-то осторожно, - Мишка распечатал пачку, постучал мундштуком папиросы по крышке. - Гляди осторожно, - он улыбнулся, блеснув золотой коронкой, - а то вполне можно тебе сделать полное солнечное затмение.
      - Ты чего это? Чего? - инвалид попятился.
      - А ничего. Знаю я вас, убогих. Сам на костыле, а к куму раньше других добегаешь.
      Он повернулся и пошел. Вдоль трамвайных путей к Курбатовской площади. День выдался нежаркий, иначе бы пропал он в своем шоколадном костюме и кепке. Но небо заволокло тучами, собирался дождик, да и вообще дело к осени шло. "Скорей бы, - думал Мишка, - кончить бы это дело да Ритку с ребенком повидать". Вот ведь как получается: сел на трамвай и через полчаса дома, да никак нельзя ему это делать.
      Правда, Данилов, прощаясь, обещал, что выхлопочет ему отпуск, а Иван никогда не врет. Кремень-мужик: сказал - сделал. Тем более ему теперь полегче, так как перевели Мишку в истребительный батальон НКВД, а это вроде в его системе. Мишка вспомнил о Данилове, и ему стало тревожно: зря он уехал из райцентра. Там, видно, дела веселые начались, не то что здесь, гуляй по улице да на баб глазей. И в том тяжелом деле ему захотелось непременно быть рядом с Даниловым, а не здесь, среди тишинской шпаны. Но Иван просил его найти Гомельского, а он, Костров, обещал, а раз обещал, значит, найдет.
      Володю Гомельского Мишка знал давно, в тридцать четвертом они даже сидели в одном лагере на севере. Володя человек был не злой, но чрезвычайно ушлый, он даже в лагере ухитрился скупать золотые коронки. Как он это делал, никому не ведомо, но важен факт - делал. Отношения у них с Мишкой всегда были нормальными, и пару раз Володя взял у него кое-что, правда, мелочь. Золото Мишка не любил, всегда предпочитал наличные.
      Так, задумавшись, он шел по знакомым переулкам мимо старых деревянных домов, мимо палисадников и акаций. Мишка думал о прошлом, в которое нет и никогда не будет возврата, о новой своей жизни и о новых друзьях.
      Он и не заметил, как вновь оказался в Большом Кондратьевском. И только здесь понял, что за два часа никого не встретил, не увидал. Воспоминания прошлого еще жили с ним совсем рядом, и вернуться в него он мог только в памяти, в реальной жизни пути назад не было. Ну что ж, сыщик из него получился никудышный, хотя, впрочем, может быть, те, кого он не увидел, увидели его.
      Мишка не торопясь огляделся, достал папиросу. Что-то все же ему было здесь неуютно. Год фронтовой, разведрота приучили его чувствовать опасность кожей. Нет, что-то здесь не так. Он достал спички и словно случайно уронил коробок, наклоняясь за ним, незаметно посмотрел назад. Вот она, рожа прыщавая в малокозырочке. Так и есть, топает за ним, глаз не спускает.
      "Шакал, - подумал Мишка, - ему бы падаль жрать. Присосался к кому-то, служит честно за блатной "авторитет", за водку, за денежки, за то, чтобы во дворе пацаны со страхом и уважением на него глядели".
      Он поднял коробок, чиркнув спичкой, прикурил папиросу. Что ж, пора создать им условия для встречи. Пора. Мишка усмехнулся внутренне и толкнул дощатую облезлую дверь пивной.
      В лицо ударил душный застоявшийся запах табачного перегара, алкоголя и пива. В маленьком зале уместилось шесть столиков, покрытых несвежими, потерявшими цвет клеенками. За стойкой, занимавшей всю стену, стояла могучая блондинка с необъятным бюстом, похожая на борца-тяжеловеса. Она равнодушно взглянула на вошедшего, взяла перевернутую вверх дном кружку, поставила ее под кран.
      - А может, я не пью пива, - усмехнулся Костров.
      - Тогда сюда и ходить незачем.
      - Может, я шампанское пью.
      - А по мне хоть "Шартрез", не хочешь пива, другие выпьют, а с такими запросами в "Гранд-отель" ходить надо.
      - Ладно уж, что пожрать есть?
      - Сюда обедать не ходят, по нынешним временам жрать дома надо.
      Мишка поглядел на стойку. За засиженным мухами стеклом сиротливо приткнулись несколько тарелочек с кусками ржавой селедки, обложенной кружочками вареной картошки.
      - Ну ладно, пару пива, селедочку, а если... - Мишка подмигнул.
      Буфетчица внимательно оглядела его, подумала. Костров видел, что она внутренне боролась с собой, но, видимо, профессиональная интуиция взяла верх, она поняла, что этот молодой пижон никак не может причинить ей вреда. Да и вообще, видать, паренек тертый, много таких забегали к ней, а потом исчезали бесследно. Чем они занимались, она не знала, да и не хотела знать, у нее своих забот хватало. Точно, из тех этот симпатичный паренек. Вон улыбается как, а золотые коронки поблескивают.
      - Ладно, - буфетчица улыбнулась, показав целый набор металлических зубов, - налью. Сколько?
      "Как укусит - полруки нет", - подумал Мишка и ответил как положено:
      - К кружечке прицеп - сто грамм, а кружечек-то две.
      - Ишь, - улыбнулась буфетчица еще шире, - все понимаешь. - Она наклонилась под стойку и поставила перед Костровым граненый стакан, до краев наполненный водкой.
      - Бери и садись.
      Мишка полез в карман, положил на стойку четыре радужные тридцатки, потом подумал и добавил еще одну.
      И пока он шел к пустому столику, буфетчица глядела ему в спину и думала, что кому-то привалило вот счастье, попался такой симпатичный, щедрый, и, видать, деловой парень, а она который год живет со своим пьяницей Лешкой, которого даже в армию не взяли, так отравил себя водкой.
      Мишка сел за столик в самом углу, спиной к стене, и внимательно оглядел пивную. За соседним столом удобно устроилась компания здоровенных мужиков в темных костюмах, они тихо переговаривались, не обращая ни на кого внимания, только один из них, седоватый, коротко стриженный, поймав его взгляд, чуть заметно подмигнул и почесал щеку.
      "Наши", - понял Костров, и ему сразу же стало легко и спокойно. Теперь здесь он был не один. Ребята из МУРа, его друзья и друзья Данилова, были рядом, и он чувствовал свое единение с ними, и от этого ощущения к нему приходила неведомая ранее сила. Пускай вся блатная кодла Тишинки придет сюда. Пускай! Он как на фронте, с ним рядом товарищи по оружию, и они сильнее всех, потому что именно они защищают правду.
      Мишка сел поудобнее и выпил полстакана, потом сдул с кружки белоснежную шапку и с наслаждением потянул пиво. Водка теплом разлилась по телу, и ему стало совсем хорошо. Шум пивной долетал до него морским прибоем, то накрывая его, то вновь откатываясь. Иногда он слышал обрывки фраз, чей-то смех. На какое-то время ему показалось, что войны нет вовсе, а сидит он просто так, в мирном сорок втором, шел по улице да и заглянул сюда. Имеет же мужчина право отдохнуть? Но постепенно первый хмель начал проходить. Так с ним и раньше бывало. Чуть ударит в голову, а потом пей сколько влезет, и ничего. Мишка решил заказать еще пива и совсем было поднялся из-за стола.
      У буфета стоял юркий паренек в кепочке-малокозырке. Вот он ловко захватил двумя руками четыре кружки пива и аккуратно, старясь не расплескать, направился к Мишкиному столу.
      - Свободно? - Не дожидаясь ответа, он грохнул кружки на стол и присел осторожно, словно кот.
      - А может, у меня занято? Может, я подругу жду, к примеру, - Мишка, прищурившись, в упор поглядел на парня, - тогда как? А?
      - Тогда я уйду, ты чего, уйду я. - Парень отодвинулся вместе со стулом.
      - Ладно уж, сиди, - Мишка полез в карман, вытащил тридцатку. - Ну, в железку зарядим.
      - С тобой-то? С тобой пусть другие играют.
      - По маленькой, чтоб время провести.
      - Не буду.
      - Не знаешь ты закона, сявка. Когда тебе деловой говорит, все исполнять надо. Запомни: в блатную жизнь вход рупь стоит, вошел туда исполняй закон, тогда в авторитете ходить будешь.
      - Так я всегда. Как кликуха-то твоя будет? Может, я слышал?
      - Червонец я. Мишка Червонец.
      - Как же, - в голосе парня послышались уважительные нотки, - много слышал от старших. Говорили, что вы по самому краю пошли.
      - Говорили, - Мишка выплеснул в рот остатки водки, лениво пожевал картошку, - они много чего говорят. Сами падаль жрут, а нам завидуют. Значит, так, - он вынул из кармана скомканные деньги, - организуй выпить, закуску, ну пива, конечно.
      - Это мы в момент, прямо сейчас. - Парень подскочил к стойке, о чем-то зашептался с буфетчицей, показывая на Мишку. Минуты через две он вернулся, присел у стола: - Сейчас все будет в лучшем виде.
      - В компанию примете? - спросил кто-то.
      Мишка поднял глаза и увидел сутулого.
      - Садись.
      - Спасибо. Как там. Малышка?
      - Все сейчас принесут, Сергей Сергеевич, вот Червонец гуляет.
      - Ну ладно, потом я отвечу. Здорово, Михаил. Не признаешь?
      - Теперь я тебя, Фомин, признал. А тогда нет, больно исхудал ты, что, чахотка бьет?
      - Она. Врачи говорят: питаться лучше надо да не нервничать. Да где там... Каждую копейку горбом выбиваешь, прямо чистый лесоповал. - Фомин вздохнул, потянулся к кружке.
      - Что-то я тебя на повале-то не видел, - усмехнулся Мишка, - ты больше в нарядчиках придуривался.
      - Кто как может, Миша, кому какая жизненная линия.
      - А что ты меня пасешь, чего твои сопляки за мной бегают? Может, ты для МУРа стараешься? А?
      - Ты, Миша, меня за стукача держал когда разве? Нет. Мне мальчики мои сказали, что есть у тебя золотишко. Вот я прицениться и хотел. Может, сторгуемся?
      - Может.
      - Так покажи.
      - Прямо здесь? - насмешливо спросил Костров.
      - Зачем здесь, можем выйти.
      - Золото есть, и камни есть, только я им цену знаю.
      - Про цену сейчас разговора нет. Слушок прошел, будто ты с каэрами спутался, у Резаного в банде был.
      - Слушай меня внимательно, Фомин, - твердо сказал Мишка, - я сейчас и тебя, и твою шестерку шлепну и уйду, - он выдернул из-под пиджака пистолет, - на мне крови много, чуть больше, чуть меньше - роли не играет.
      - Ты, Миша, примус спрячь. Ты меня знаешь, а я тебя. Живи как хочешь, я тебе не судья, я о другом: есть товар - возьму. Нет - разошлись. Годится?
      - Годится. - Мишка сунул пистолет в карман, огляделся и вытащил кожаный мешочек. - Гляди, Сергей, вот что имеем. - Он вытряхнул на ладонь осыпь.
      Фомин весь подался вперед, стараясь получше рассмотреть украшение. Мишка подержал ее немного и опять положил в мешочек.
      - Большой цены вещь, - хрипло сказал Фомин, - у меня таких денег нет.
      - Это точно. - Мишка покосился на пацана, услужливо расставляющего на столе закуску и водку. - Мне клиент с копейкой нужен. Есть у тебя такой?
      - Найдем.
      - Только ты помни: я к любому не пойду. Что за человек?
      - Человек тебе хорошо известный. Володя Гомельский.
      - Годится, - равнодушно ответил Мишка. Ох, если бы кто-нибудь знал, чего стоило ему это равнодушие! Ему хотелось кричать от радости, петь, расцеловать всех, кто сидит здесь, в пивной, он даже глаза опустил, чтобы Фомин, не дай бог, не прочитал бы в них эту его радость.
      - Ну давай, - Мишка поднял стакан, - выпьем, Серега, за жизнь нашу, копеечную жизнь.
      - Давай, - Фомин протянул стакан, чокнулся, - только копеечная она не для всех. Ты вот...
      - Давай пей, - Мишка выпил стакан залпом, сморщился, запил пивом. Ох, хорошо!
      - Ты, Мишка, - наклонился к нему Фомин, - скажи мне, какой мне интерес выйдет? Я тебя с Володей сведу, ты ему камни, он тебе деньги, а мне?
      - Тебе, - Мишка задумчиво повертел в руках стакан, - польза тебе будет. - Он сунул руку в карман, увидел, как беспокойно забегали глаза у Фомина.
      - Не бойся, вот, - он положил на стол две золотые десятки, - бери аванс. После дела еще три.
      - Широкий ты парень, Червонец, люблю тебя, как брата люблю.
      - Это потом. Где Володю увижу?
      - Сегодня в семь. Как найти тебя? Здесь?
      - Нет. Я в одном и том же месте появляться не люблю. Сквер на Миусской знаешь?
      - Знаю.
      - Там площадка детская есть, вот на ней буду в песочек играться. Ну, гуляйте, а я пойду.
      - К своей?
      - Ага.
      - Хорошая баба?
      - Ничего, наша, верная.
      - Так в семь?
      - Точно. Только скажи Володе, что я на Тишинке этим заниматься не буду. Пусть другое место ищет. Когда мы с ним дело уладим, я тебе три червонца отдам, да и по мелочи кое-что у меня есть, на это у тебя денег хватит. Мне надо в Ташкент подаваться, а то климат у вас тут для меня неподходящий. - Мишка встал, кивнул Фомину и вышел из пивной.
      МУРАВЬЕВ
      Он бежал по коридору мимо сотрудников, изумленно оглядывающихся на него. Остановился он только у двери приемной, толкнул ее и, переводя дыхание, спросил у удивленного Осетрова:
      - Где?
      - Занят.
      - Доложи, срочно.
      Осетров из-за очков внимательно посмотрел на Игоря и, видимо, понял, что просто так человек из бригады Данилова не ворвется в приемную в таком виде.
      - Подожди.
      Он скрылся за дверью кабинета и сразу же появился обратно:
      - Ждет.
      Игорь рванул дверь и, не глядя, не узнавая тех, кто сидел в кабинете начальника, почти крикнул:
      - Есть Гомельский!
      - Что, - начальник вскочил, - где?
      - Через два часа будет у Мишки на квартире.
      Только теперь Игорь смог разглядеть сидящих за столом людей. Это были Муштаков, Парамонов, Серебровский.
      - Садись, - приказал начальник. - Продолжай, - кивнул он Серебровскому.
      - Из пивной Фомин, - Серебровский, чуть усмехнувшись, поглядел на Игоря, - поехал в Первый Казачий переулок, зашел в дом три, во дворе. Дальше мы его не повели, боялись расшифроваться, пробыл там минут десять и поехал к себе на Маросейку, адрес есть в деле. Один из сотрудников следил за ним, а другие остались в Казачьем. Проверкой установлено, что в доме три, квартира два, у некоей Силиной, гримерши Еврейского театра, проживает заслуженный артист БССР Сахаровский Владимир Георгиевич, эвакуировавшийся из Минска и работающий во фронтовой актерской бригаде. После предъявления фотографии Гомельского домоуправу оказалось, что он и Сахаровский одно и то же лицо. В 18.30 Фомин вышел из дома и поехал на Миусскую. Там он встретился с Костровым, поговорили они минут десять и разошлись. Фомину удалось остановить машину-полуторку и уговорить шофера. Номер машины МА-17-47. Шофер допрошен. Фомин приехал в Казачий и пока находится там.
      - Все? - спросил начальник.
      - Пока все, смотрим.
      - Что у тебя, Муравьев?
      - Зоя сообщила, что Гомельский будет у них в десять.
      Начальник взглянул на часы:
      - Через два часа, - он помолчал, думая. А подумать было о чем. Как поступить? Брать Фомина и Гомельского в Казачьем или на квартире у Зои? Как поступить?
      - Какие мнения?
      - Разрешите, - Муштаков встал, - Фомин и Гомельский под наблюдением, уйти не смогут, мы блокировали переулок. Мне думается, их надо брать у Зои.
      - Почему?
      - Мне кажется, они не те люди, чтобы заплатить такие огромные деньги. Помните, Гомельский занимался "разгонами"? Так вот, они попробуют это и сейчас. Тут мы их всех, - Муштаков свел ладони.
      - Логично, - сказал Серебровский, - только ведь они характер Мишкин знают, оружие видели...
      - Я тоже за Зоину квартиру, - перебил его Муравьев.
      - Ну что ж. Начинаем. Блокируем квартиру. - Начальник поднял трубку.
      В этот вечер город продолжал жить своей обычной жизнью. В восемь вечера закончился последний сеанс в кино, люди должны были до комендантского часа успеть домой; работали заводы, в магазины подвозили свежевыпеченный хлеб, его завтра утром отдадут по карточкам; кончилась третья смена в школе, радио передавало очередную сводку Совинформбюро. Все было как обычно, и никто не заметил, как появились и исчезли в Большом Кондратьевском переулке люди. Они растворились в проходных дворах и подъездах, скрылись в чахлых палисадниках. Другие стали на трамвайной остановке, несколько молодых парней в форме летчиков с девушками в ярких платьях пошли по переулку. Никто ничего не заметил. Город жил своей обычной жизнью.
      ГОМЕЛЬСКИЙ И ФОМИН
      - Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшим? - Володя посмотрел на Фомина изучающе. - Такие деньги отдать этому уркагану. Я что, печатную фабрику открыл? Гознак?
      - Мишка парень горячий, потом оружие... Баба эта.
      - Ну и что, выпьем. Ему нальем из нашей бутылки. А когда он закосеет, я скажу, что деньги в портфеле, спрятаны в тайнике во дворе. Ты пойдешь за портфелем и откроешь дверь. Андрей и Лешка в форме войдут, ну тут обыск, изъятие...
      - А потом?
      - Что потом? Потом его в отделение поведут. Вернее - всех нас, а он смоется и будет молиться богу, что ушел.
      - Не поверит.
      - Возможно. Главное - взять вещь. Понимаешь? А потом мы с тобой надолго исчезнем. Его же ищут. Я к нему на квартиру человека посылал, так тот едва ушел, засада там. Он все равно из Москвы бежать должен. А ты думаешь, что потом будет? Высшая мера ему светит. За Резаного, да и за камушки эти.
      - Ну, если так...
      - Трус ты, Фомин, тебе с дураками в три листика играть.
      - Какая моя доля?
      - Сто тысяч.
      - Пошли.
      - Иди к Андрею и Лешке, они ждут, скажи, чтобы в полдесятого у дверей стояли. Понял?
      - Понял.
      - Иди, только быстро, я жду.
      МИШКА КОСТРОВ
      Он надел форму, туго перепоясался ремнем с кобурой. Ему противен был тот самый костюм, в котором он сидел в пивной вместе с Фоминым. Теперь он опять стал сержантом Костровым, фронтовым разведчиком, человеком, ничего общего не имеющим с известным когда-то Мишкой Червонцем. Наверное, никто, как он, не радовался окончанию операции. И не потому, что удастся увидеть жену и ребенка, несколько дней пожить дома. Другое, более сильное чувство жило в нем. Сегодня - а это он знал точно - заплачен еще один долг. Год назад, впервые согласившись помочь Данилову, он еще смутно, но сознавал, что эта его помощь - тот посильный вклад, который он, Мишка Костров, бывший уголовник, порвавший с прошлым, может внести в общее дело борьбы с фашизмом. И если после освобождения из колонии он с гордостью думал о том, что стал жить честно, как все, то со временем понял: люди, окружающие его, воспринимают происшедшее как нечто вполне закономерное. Для них, его новых друзей и сослуживцев, это просто норма жизни. С тех пор Костров и свою жизнь разграничил очень четко - то, что было тогда, и то, что стало теперь. Стараясь вытравить из себя прошлое, он самоотверженно работал, начал учиться в школе. Но иногда, задумываясь о своей жизни, Мишка понимал: этого мало. Слишком велик был груз его вины перед теми людьми, которые поверили ему. Когда началась война, он сделал все, что мог, помогая Данилову. Ну а как воевал - об этом можно судить по двум его медалям. Но все равно он чувствовал, что этого мало. Потому что дело не в Почетной грамоте, выданной ему на прежней работе, и не в медалях, полученных на фронте. Костров как бы рождался заново, в нем появились черты, удивляющие его самого. Иногда, совершив тот или иной поступок, Михаил словно со стороны глядел на себя, не узнавая в этом новом человеке себя прежнего. За все, что произошло с ним, он был безмерно благодарен Данилову. Для него Иван Александрович стал непререкаемым авторитетом. Часто, собираясь что-то сделать, Костров мысленно советовался с ним, пытался поставить в подобную ситуацию и сделать точно так, как поступил бы он. Так было в сорок первом, когда он пошел на квартиру к Широкову, так было и сейчас.
      Мишка ходил по комнате, курил папиросу за папиросой. Нервничал ли он? Пожалуй, нет. Интуиция, основанная на знании людей, с которыми он сталкивался в той жизни, подсказывала ему, что Гомельский обязательно придет. Не такой он человек, чтобы отказаться от ценностей, да еще таких. Он не нервничал, он ждал. Его и Фомина. Ждал, когда медленно растегнет кобуру, вынет наган и увидит их глаза. Все! - поставлена последняя точка. Пусть знают все, кем стал он, сержант Костров.
      Несколько раз в комнату заглядывала Зоя, но, посмотрев на Мишку, тут же молча уходила.
      - Ты ему не мешай, - сказал ей Самохин, - у него сейчас день особый, вроде бы как экзамен.
      - Он уже его сдал, - усмехнулась Зоя.
      - У него их много, экзаменов этих. Каждый новый шаг по жизни.
      Мишка подошел к окну, посмотрел в темный квадрат двора. Да, скоро осень, совсем скоро, а потом зима, самое тяжелое время для солдата. Куда он попадет через неделю, в какую часть, с кем служить будет?..