Место действия - Москва. Герой, от лица которого ведется повествование, запутался в делах. В свое время он увлекался фантастикой, даже пописывал, ходил на всякие сборища типа семинаров и тому подобного. Это для того, чтобы не было вопросов, почему он с ходу врубается в нюансы. Когда начались послабления, решил издавать фантастику. Этому порыву, помнится, в свое время многие последовали. В общем, один из нас. Со временем, как водится, издательский бизнес у героя разбух, он обзавелся надежной "крышей". Торговал чем ни попадя - мочевина и сухое молоко, пластиковые пакеты и программные продукты, чуть было не толкнул в "горячую точку" старый крейсер, но покупатели вовремя вспомнили, что водоемы в их краях тянут в лучшем случае на бронекатер. Надувной. Разумеется, герой лезет в сомнительные авантюры из самых высоких помыслов, дабы издавать хорошие книги. Тут пошли отмывки, прокрутки и иные атрибуты частного предпринимательства, густо замешенного на криминале. Семью растерял, отдохновение вкушает с секретаршей. Экспозиция начиналась с того, что герой узнает о покушении на одного средней руки политического деятеля. Герою это вроде бы до груши, но тут у него объявляется мафиозный дон районного значения и объявляет, что ситуация чревата крутыми разборками. На этом политике, мол, аккуратно выстраивали систему, теперь же придется систему ломать. А это большие потери, дело-то завязывалось на нефть, оружие и драгметаллы. Братва нервничает, будет море крови. Советует герою на время исчезнуть, поскольку мочилово пойдет без разбора. Передел, он и в Африке передел. Герой слегка накладывает в штаны. Секретарша исчезает.
      Тут по первоначальному замыслу должен был появиться бес-искуситель, который в лучших традициях ранних фэнтези предложит герою слинять в альтернативную реальность. Каковая реальность окажется не обиталищем магов и драконов, а миром ранних АБС. Герой должен был пройти сквозь череду смешных и страшных приключений, пытаясь спасти Спицына, Дауге, Юрковского и др. от их литературной судьбы, но против рока художественного вымысла он оказывается бессилен. В финале упоминается фамилия героя, и читателю остается лишь вспомнить, что он тоже - один из персонажей АБС. Но я почему-то отверг этот вариант, а если быть точным - забыл сразу же, как только начал работать по этому направлению.
      Итак, герою надо срочно лечь на дно. Он вовремя вспоминает знакомого лечилу, которого в свое время поддержал материально. После должного нажима знакомый врач устраивает героя в спецбольницу типа психушки.
      На всю эту завязку я отводил несколько страниц. Герой как бы вспоминает, кто он такой есть и по какой причине сюда попал, стоя у окна с крепкими стеклами и созерцая стоящую во дворе больницы здоровенную статую вождя мирового пролетариата с отбитыми носом и ушами. Все идет нормально, поскольку заведение то ли под Министерством обороны, то ли под более крутой "крышей". Парочка забавных ситуаций, столкновение с истинными или притворяющимися истинными психами, молниеносный флирт с сочнейшей санитаркой. Сцена полового акта на операционном столе в мощных лучах бестеневой лампы под ритмичное дзыньканье хирургических инструментов на стеклянных полочках - дань хорошему тону в современной прозе. Потом я добавил одну или две ночные оргии в лучших традициях Тинто Брасса с намеком на кое-какие смачные места из "Улитки на склоне". На фоне пьянства и беспорядочных соитий происходят не вполне понятные события, мелкие нестыковочки в диалогах, исчезновение одних врачей и появление других, изменение цвета халатов и прочая мерцающая ерунда на периферии восприятия. Но герой не обращает на это внимания, поскольку немного злоупотребляет барбитуратами. Беззаботно вкушает он радостей земных в полный рост, совершенно забыв о существовании мира вне больницы.
      Однако ненадолго. Поток воспоминаний у окна прерывает странное движение на крепкой лысине статуи. Герою кажется, что из яйцевидной макушки Ильича вылупилась большая обезьяна и пристроилась тут же по нужде. Пародируя исторический жест, она картинно выставила руку перед собой, а потом развернула вытянутую руку к окну. Заинтригованный герой видит слабый лунный блик на этой "руке", инстинктивно нагибается. В этот же миг над его головой пуля делает дырку в стекле. Снайпер пытается убежать, однако у ограды его догоняют сторожевые псы и долго едят. Герой облегченно переводит дыхание.
      Но это только начало. Вскоре в больнице появляются какие-то неприятные типы, один устраивается медбратом, другой в морг, а там еще пара-тройка злодеев подваливает. Означенные злодеи вычислили убежище героя и устраивают в психушке мышеловку для своих конкурентов. Заодно хотят убрать героя, чтоб под ногами не путался. Им помогает купленный и запуганный персонал.
      Тут предполагалась кульминация первой части - беготня, поножовщина, массовый отстрел правых и виноватых, несанкционированное использование подручных средств вроде электропилы для трепанации черепа или скальпелей для резекции желудка. Героя практически загоняют в угол, по всем раскладам карачун выходит. Один из негодяев отлавливает его и привязывает к гинекологическому креслу, невесть как оказавшемуся в этом заведении. И когда сексуально дезориентированный медбрат хочет воспользоваться беспомощным положением героя, санитарка бьет в негодяйское темечко хрустальной - тьфу ты, вот привязалась! - пепельницей. Она (санитарка, а не пепельница) помогает герою сбежать. Оказывается, время от времени за особо безнадежными пациентами приходит спецмашина, и этих бедолаг увозят. Машина в аккурат и приехала. Героическая санитарка обкладывает нашего бедолагу парочкой натуральных психов, обколотых до бесчувствия убойным коктейлем из аминазина, галоперидола и прочей дряни, и вывозит его на каталке из здания. Погрузившись в дуровозку, они долго трясутся по колеям и рвам отечественных дорог и наконец добираются до пункта своего назначения. На этом криминальный триллер заканчивался, начиналось базовое действие.
      Сначала герою кажется, что его подло обманули. Он уверен, что машина колобродила по проселкам и вернулась обратно в ту же психушку, где его ждут на предмет убить. Правда, почти сразу же он понимает, что это другое место, хотя очень похожее. Даже статуя Ильича один к одному такая же, только с целым носом, да и уши на месте. Когда героя в сумерках быстро ведут к дверям, он успевает заметить, что это и не Ильич вовсе.
      Какой-то сюжетный выверт с этой статуей я держал в памяти, но пока собрался записать, начисто забыл.
      Психушка, как сразу же выясняет герой из вроде бы случайно подслушанного разговора, вовсе не заурядный дом для скорбных головой, а суперзасекреченный объект для исследования паранормальных явлений. Герою это не нравится, он вспоминает массу сюжетов фантастических романов и фильмов, где обыгрывается эта тема. Ему не хочется быть персонажем действия, в финале которого он L будет испепелен взглядом какой-нибудь адской малолетки, практикующей пирокинез, или окажется заброшенным в джунгли палеозоя озверевшим от социальной несправедливости хронопатом.
      Фрагменты, где ученые в белых халатах нудно жалуются на невыплату зарплаты, предлагают задешево купить технологии, редкоземельные элементы или мозги на вынос, стреляя при этом у героя чинарики, я вычеркнул недрогнувшей рукой - это слишком отдавало дешевой журналистикой.
      На третий день пребывания на новом месте герой, утомленный интенсивным выказыванием благодарности санитарке за свое чудесное спасение, прячется от ее ласк в местной библиотеке. И с этого момента в нарушение всех канонов остросюжетной литературы действие практически должно было остановиться. Дальнейший текст я собирался оформить в виде долгих и бессвязных диалогов между героем и библиотекарем. С похвальной регулярностью герой время от времени спохватывается - надо срочно решать свои проблемы. Он хочет покинуть это вместилище книг, но, побродив меж полок, вспоминает всякий раз нечто важное, о чем срочно и всенепременнейше надо поговорить с библиотекарем. Снова возвращается в закуток, к большому столу под газетным абажуром, к скрипучему креслу, в котором уютно устроился старый книжный червь, к электрическому чайнику, к пепельнице, набитой черствыми окурками... В тот момент, когда я задумался, а почему, собственно говоря, наш герой не может выбраться из библиотеки, где он питается и как справляет нужду, и кто, вообще, на самом деле этот роковой библиотекарь - я понял, что тень Борхеса нависла над моими файлами. Ко всему еще это унылое брожение сильно напоминало известные попытки Переца выбраться в Лес, а Кандида наоборот. Пришлось прекратить. Чертоги помыслов обратились в руины замыслов. Или что-то в этом роде, только менее высоким слогом. В глазах питерцев читался уже и не упрек, а нечто невысказуемое. Сроки истончались, неопределенность становилась неприличной. Но я держался как десять партизан.
      Работа над эпизодами в психушке зашла в тупик. То есть сюжет развивался сам по себе, возникали и исчезали несуразные личности, героя медленно оттеснял на периферию повествования отмороженный персонаж по фамилии Синебородый. Ничего общего даже в метафорическом смысле не имевший, прошу заметить, с Жилем де Ре. Это заведующий отделением - циничный жизнелюб и хамоватый альтруист. Синебородый вовлекает санитарку и героя в авантюру с медикаментами. Пользуясь халатностью персонала, они вывозят грузовик, под завязку набитый ящиками с морфием, промедолом, амфетамином и псилобицином. Грузовик с этой повеселевшей компанией долго блуждает по неопрятной местности, перебирается на паромах через реки и озера, а в итоге оказывается на унылой и безлюдной каменистой плеши посреди бескрайней серой воды. На вопль героя: "Куда нас занесло?" санитарка, внезапно преобразившись в пышногрудую валькирию, отвечает: "Это Гарсигк".
      Тут я понял, что дела плохи, а вопрос героя в полной мере относится и ко мне. Какое отношения все эти блуждания в джунглях архетипов имеют к "Стране Багровых Туч", я уже не смог бы ответить и под пыткой.
      В поисках сюжетных хвостов я вытянул цепочку слабо мотивированных ассоциаций. Жиль де Ре, от которого я сперва решительно отмежевался, по созвучию вытянул из памяти Ивана Жилина. Приключения Жилина в заброшенном метро, когда он ждет, холодея, столкновения с гигантопитеком, а встречает старого робота, натолкнули на совершенно дурную идею. Действительно, почему бы в запале современного фэнтезийного угара не объявить Жилина воплощением Конана, лица киммерийской национальности? Такой же богатырь, силен, а схватка с роботом в Старом Метро из "Хищных вещей века" - это карнавализация схватки Конана, по большому счету - нашего земляка, с серой обезьяной-людоедом из "Часа Дракона" Р. Говарда. Именно генетическая память его достославного предка и подсказала Жилину, что это может быть гигантопитек. Впрочем, если бы даже в метро оказалась обезьяна, Жилин повторил бы подвиг Конана. Победные аккорды. Памятник Конану в городе Кимры в лучах восходящего солнца. Финальные титры. В главной роли А.Шварценеггер... Чума!
      Позже я вспомнил, откуда взялся Синебородый. Он был персонажем очень старой, почти тридцатилетней давности заготовки, так и не прописанной до законченного произведения. Тогда я ходил под большим впечатлением АБС раннего и среднего периода и сочинял историю в духе "Второго нашествия марсиан". Действие происходило в наше время (то бишь в те годы). На Земле появились странные существа, напоминающие сожженный комок бумаги. Эти Пеплы летают где хотят, они совершенно неуничтожимы, могут проникать сквозь любые преграды, и с каждым годом их становится все больше и больше. Все попытки контакта провалились, логики в их перемещениях нет. К ним постепенно привыкают, на них делают научные и политические карьеры. Синебородый был, если мне память не изменяет, жизнерадостным циником наподобие Рэма Квадриги. Он уводит у героя возлюбленную, а взамен сообщает ему в утешение, что Пеплы - это суть души умерших инопланетян, каковые посланы на нашу адскую планетку в наказание за грехи, нам неведомые, да и недоступные. Разумеется, он врал. Там еще много было всяких версий, забавных и не очень. В финале герой приходит к довольно-таки плоскому выводу - Пеплы концентрируются в тех местах, где человеческая ложь достигает большой плотности. Заключительная сцена: возлюбленная с ребенком возвращаются в лоно семьи, а увечное дитя и Пепел гоняются друг за другом по загаженной лужайке, и оба, герой готов в этом поклясться, счастливы. Все рыдают от умиления.
      В результате этих археологических раскопок я как-то приободрился и понял, что этическая сомнительность Проекта должна нейтрализоваться маразмом его реализации. И к очередному приезду питерцев я заявил, что да, приму участие в этой безумной акции, но при этом как бы и не приму. Иными словами вместо продолжения "Страны Багровых Туч" я напишу эссе, в котором объясню, почему я не написал означенного продолжения. Что, собственно говоря, сейчас и делаю.
      Итак, продолжаем: а) исповедь; б) проповедь; в) отповедь, - ненужное вычеркнуть.
      Сииебородый был решительно секвестирован, санитарка лишена хтонических атрибутов. Герой возвращен в библиотеку, его унылые попытки выбраться из нее тоже элиминированы. На санитарку рука не поднялась. Библиотекарь тоже остался. Сохранил я и кое-какие фрагменты диалогов героя с хранителем книг, на скорую руку связав их с сюжетом.
      Разговор о книгах вообще незаметно и плавно переходит на фантастику в частности. У собеседников оказываются сходные вкусы, и они по очереди декларируют всякие умные мысли. Чужие, естественно. Затем вскользь упоминаются АБС. Библиотекарь реагирует неадекватно, он сразу становится холоден, официален, норовит стать во фрунт и доложить, что на вверенном ему участке без происшествий. Герой кое-как вразумляет старого служаку, тот немного успокаивается и снова становится милым старым книжником. Наконец после того, как герой завоевывает его доверие (спасает жизнь, вытолкнув из-под падающего стеллажа, или еще какая-нибудь мелочь), библиотекарь, перебрав успокоительного, колется. В смысле - раскалывается. Он тут не просто формуляры перебирает, отнюдь, и даже напротив, дело государственной - а то и бери выше! - важности. Сюда долгие годы поступали книги, да не все подряд, а по какой-то особой секретной схеме. Но уж если кто из авторов попал сюда, то ни одна книга, ни одно переиздание не будет упущено, все ляжет на полку.
      Здесь у меня должен был пойти первый ложный ход. Библиотекарь тонко ведет героя к мысли, что на самом деле некие "Странники" могут активно вмешиваться в земные дела. Природа их темна. Может, это действительно мутанты с суперспособностями, для которых переместиться куда хочешь в пространстве и времени что в сортир сходить. Может, это эмиссары неких Высших Сил, космического или земного происхождения. Может, это вообще некая имперсонифицированная злокозненная сила, своего рода следствие дисгармонии в мировой среде равновесных сил. Может, люди и есть в совокупности ингредиенты этой злокозненной силы. И так далее... В свою очередь, имеются отдельные товарищи, которые могут восчувствовать деятельность этих сил, каким-то образом оформлять это в образы, а образы вербализовать в художественный продукт. Как вот они это вербализовали, говорит библиотекарь и, развернувшись в крутящемся кресле, упирает перст в книжную секцию, забитую практически всеми изданиями АБС. В том числе и на иностранных языках.
      Поскольку они оба изначально разбираются в фантастике, то без долгого разжевывания и пояснений сразу начинают выяснять, кто такие на самом деле АБС.
      Идет второй ложный ход. Всплывают на поверхность странные вещи. Так, многие годы ученые и писатели полагали Венеру мокрой планетой, этакой младшей сестрой Земли, населенной динозаврами вперемешку с красивыми полуголыми особями женска полу. Стоило АБС описать ее в "Стране Багровых Туч" - через энное количество лет водянистое небесное тело обращается в геенну огненную. Планеты-гиганты мирно ползли себе по орбитам, не подозревая, что у них есть кольца, как у Сатурна. Стоило АБС в "Пути на Амальтею"... Аналогичная ситуация случилась, кстати, и с нашей с вами державой. В конце шестидесятых выходит "Обитаемый остров", где описывается, как стоит лишь разрушить "Центр" - он же Телецентр, иными словами, сломать цензуру - и тут же рухнет тоталитарный режим. Кто скажет, что финальный диалог Странника (sic!) Сикорски и Максима Каммерера о необходимости борьбы с инфляцией не ассоциируется с выступлением какого-либо практикующего либерала типа Чубайса, пусть первым кинет камень в экран своего телевизора. А "За миллиард лет до конца света"? Какая, к черту, научная фантастика! Нормальная картина распада науки и культуры, которую мы сейчас имеем. Даже безобиднейший, казалось бы, "Понедельник" звучит многозначительно на фоне нынешних академий высшей магии, институтов астрала, гильдий колдунов и прочего "естествознания в мире духов".
      Тут герой приходит к выводу, что либо АБС своим творчеством выкликали демонов из бездны (или призвали ангелов с небес - кому как нравится для политической корректности), либо они оказались типичными пророками в Отечестве своем. Или они и есть истинные Странники, вскользь замечает библиотекарь, а когда герой возражает в том смысле, что "Странники" вроде бы литературные персонажи, а АБС - реальные люди, его собеседник хмыкает и спрашивает: а какая, собственно, разница? Но герой не слышит эту реплику, поскольку в библиотеку с грохотом и хохотом врывается в сиську пьяная санитарка и уволакивает героя из книжных кущ в юдоль блудилища, а попросту говоря - в душевую.
      Они плещутся в большой ванне и всячески резвятся. Но случайно герой узнает, что здесь вообще-то обмывают покойников. Он шокирован и оскорблен, испытание же чувств слово за слово перетекает в грубое рукоприкладство.
      Стоп, стоп! Я вовремя поймал себя за руку, погрозил пальцем в монитор и выкинул сцену драки: бетонный пол, кафельные стены, отдающий металлом и холодящий бронхи пар, заплеванное зеркало, мокрые, все в мыльной пене, тела санитарки и героя, сбитая с табурета пепельница, осыпающая их окурками и пеплом. Кажется, эта сцена должна была хитро символизировать рождение Афродиты из пены морской, только не помню, была ли в том надобность. Бред какой-то!
      Сцена примирения с санитаркой (эта зараза начала "вести себя" и практически вышла из-под моего контроля где-то в середине повествования) кончается изрядной пьянкой. Герой выкладывает ей о своих беседах с библиотекарем, она задает ему толковые вопросы, отвечая на них, он несколько трезвеет и делает вывод о том, что АБС не только "генераторы идей", но и, что характерно, "катализаторы реальности". Идеи, облеченные ими в форму художественного вымысла, неумолимо наливаются кровью, обрастают плотью, а мы вкушаем эту плоть и кровь.
      Санитарка с радостным криком "Какой ты умный, пупсик!" лобызает героя натруженными губами, а затем между забавами ловко уговаривает его пригласить библиотекаря для более тесного знакомства.
      Знакомство выливается в вакханалию, распаленный прелестями санитарки библиотекарь выбалтывает остатки тайны. Дело в том, что в его функции входит также отслеживание дериваций. Иными словами, в одном и том же произведении, но в разных изданиях некоторые персонажи меняют имена, возникают и исчезают мелкие, на первый взгляд несущественные, фрагменты. Не всегда такие изменения мотивированы цензурными, редакторскими или иными коррективами. На резонный вопрос героя, почему тексты не изменяются вместе с реальностью, библиотекарь долго жует губами, а потом популярно разъясняет смысл древней истины о невозможности коррекции текста посредством плотницких инструментов. Суть его объяснений сводится к тому, что любая изреченная мысль, как догадывался некий поэт, есть ложь. Сия ложь, будучи запечатленной, - ложь вдвойне. А уж когда речь идет об изначальном вымысле, фантазии, так эта тройная ложь составляет, как известно, например, из сопромата, настолько жесткую конфигурацию, что любое четное или нечетное количество изменений не в состоянии полностью стереть шлейф предыдущей реальности. Там еще предполагались какие-то слова насчет сакрального значения числа "три", о влиянии денотата на десигнат, то бишь знака на обозначаемое, и все в таком духе. Короче, остаются следы, несовпадения, неувязочки, которые, соответственно, регистрируются, а дальше все эти сведения идут по инстанции. Библиотекарь полагает, что совокупность фиксированных изменений является неким детектором искажения действительности той парочкой... И он указывает пальцем в проход между стеллажами.
      С этого места опять должен был начаться триллер. Санитарка выхватывает из-под белого халатика "хорошо ухоженный парабеллум", профессионально скручивает героя, привязывает к стулу колготками, вместо кляпа заткнув ему рот лифчиком. На самом деле это не санитарка, а "Мата Хари" местного розлива, которая работает на чужую разведку (или на родную мафию). Ее задание - выкрасть двух особых пациентов. Уперев ствол в затылок библиотекарю, она ведет его в глубь полок, после некоторой возни и болезненных вскриков часть книг уходит в стену, открывая дверь в секретное крыло больницы.
      Время поджимало, и я решил не расписывать приключений библиотекаря и санитарки. Герой просто сидит и страдает от глупости положения, порой он слышит какие-то далекие звуки, буханье металлом о металл, жужжание ламп дневного света. Потом возвращается библиотекарь, один. Вид у него странный, чуть позже герой сообразит, что книжный червь несколько помолодел и раздался в плечах. Освобождает героя. Коридоры, палаты, приборы, затрушенный персонал. Чем дальше они углубляются в закрытый сектор, тем мрачнее обстановка. Двери от отсека к отсеку все капитальнее, потом вообще сплошная броня, ржавые потеки с подпотолочных труб. Зато телекамер больше, чем плафонов. Охраны, правда, нет. Они находят рыдающую у стеклянной перегородки санитарку, она орошает жилетку героя слезами, имеет место сцена в лучших традициях тошнотворных дамских романов. Санитарка из хорошо законспирированной суперагентессы превратилась в слякотную нервическую барышню, исходящую сентиментальностью и истерикой.
      Триллер не получился. Но попытка была честная. Со слов библиотекаря герой выясняет, что за перегородкой находятся два сверхсекретных пациента. Они уже много лет находятся в коматозном, естественно, состоянии. Неизвестно, как они сюда попали, кто они на самом деле. Ясно лишь одно: вокруг них генерируются некие возмущения реальности. Уместен намек на то, что они возникли из ниоткуда давным-давно, во времена, когда проводились испытания известных изделий на Новой Земле. С одной стороны, эти пациенты представляют большой интерес - пребывание рядом с ними порой индуцирует в отдельных людях паранормальные способности, которые предполагается использовать в операциях деликатного свойства. С другой стороны - долговременный контакт ведет к искажению реальности, локальной и глобальной. Аберрация бывает позитивной, но иногда она приводит к безумию - индивидуальному или массовому. Когда я прописывал этот фрагмент, у меня что-то в уме стыковалось с Золотым Шаром, но потом так и не состыковалось. Возникали какие-то натурфилософские идейки относительно методики исследования объектов, нелинейно воздействующих на исследователей, но все перемешалось в неудобоваримый коктейль из Беркли, Конта и Бодрийяра. Этот фрагмент я тоже зачистил, в сухом осадке остался эпизод, в котором библиотекарь выясняет, что фамилия одного из пациентов - Ермаков. Кто это? - спрашивает санитарка. Командир "Хиуса", погибший на Венере во время атомного взрыва, отвечает герой.
      6
      Червь сомнения при ближайшем рассмотрении оказался Уроборосом. Круг замкнулся, теперь можно было выстраивать мало-мальски непротиворечивые конструкции, вязать разлохмаченные концы, разрубать узлы, а при большом желании - пару раз плюнуть в колодец. В метафизическом, разумеется, смысле. Но было уже поздно, вежливо отказавшись, хлопать дверью. Хотя...
      По инерции я все еще производил какие-то конвульсивные вербализации, оттачивал обороты и изощрялся в изгибах сюжета. Однако, дойдя вот до этого места, я понял, что, например, идея с комментариями не так уж и продуктивна, как мнилось в начале работы. Я задумал к каждому имени или предмету сделать сноску, в которой с юморком или без оного разъяснить, кто есть кто и что есть что. Причем, самое пикантное, объем этих сносок-комментариев должен был возрастать по ходу вот этого самого "эссе", а в финале каждая сноска разбухала аж на пару страниц, в них возникали свои субсноски. Связно объяснить, почему я отказался от этого гипертекста-прикола, не смогу, просто с какого-то момента идея показалась бессмысленной.
      Теперь надо как-то выходить из текста. Можно, конечно, опять зарядить в финал диалог библиотекаря и героя. А что делать с санитаркой? Она сейчас все время ноет, жалуется на погубленную жизнь, на какие-то левые профкомовские путевки еще застойных времен, на порочащие связи с отчимом... Порой в ее глазах мелькает ужас понимания, она героически сопротивляется безысходности маразма и напору деформационной волны, исходящей от двух странных пациентов, но втуне. Герой и библиотекарь вместе с санитаркой пытаются убежать из спецпсихушки (зачем?), никто им, впрочем, не мешает. Они травят сторожевых собак лошадиной дозой ЛСД, перерезают сигнализацию и уходят в загаженные леса Подмосковья. Вот они продираются сквозь густой малинник, по пути объедая кусты. Спелые ягоды раскрашивают их рты и подбородки в боевые цвета вампиров, вышедших на тропу охоты. Когда они вываливаются в сумерках на поляну, где беглый солдатик печет на костерке краденую картошку, дезертира с перепугу кондрат хватает. Они бегут дальше и в конце концов выходят к человеческому жилью. Вламываются в чью-то пустующую дачу. Еда в погребе, электричество, вода, старый телевизор, кассетный магнитофон... Включают ящик, пытаются разобраться, насколько изменилась действительность. Тут хорошо бы дать намек на то, что по каждому каналу, как всегда, идет своя действительность, но это тупой ход. Они отдыхают, собираются с мыслями, решают, что делать дальше.
      Сцена наконец выходит на финальную кривую. Идет диалог, поначалу полный недомолвок, библиотекарь пытается связать двух пациентов с АБС. Высокая болезнь, творческое безумие и все такое прочее. В том смысле, что каждый творец - это своего рода пациент, и он творит реальность в духе некоторых персонажей А. Бестера или Р. Шекли. При этом возникает внечувственная связь между творцом и творимым, в котором отражается и сам творец. Герой прерывает долгие и полные мистических вибраций рассуждения библиотекаря, потому что на этом месте я вдруг сообразил, что всю дорогу почему-то держал в голове именно двух участников экспедиции "Хиуса", погибших в "Мальчике" во время рейда на Урановую Голконду. Случилось так, что экземпляр "Страны" у меня давно кто-то оприходовал. Помнил сюжет я хорошо, но вот сцена гибели Ермакова почему-то заклинивала. Некоторых знакомых, в том числе и среди издателей этого тома, я спрашивал, как фамилия второго погибшего в "Мальчике"? К чести вопрошаемых, никто не вспомнил, хотя все честно пытались, морща лоб. Да и том АБС со "Страной", который должен был выйти первым в серии (так же оформленной, как и первая книга Проекта), почему-то фатально запаздывал, хотя последующие три уже бодро распродавались.
      Наконец идея о парности виртуальных осцилляторов сформулировалась приблизительно так: любое изменение реальности отдельно взятым лицом может иметь место только при условии наличия в измененной реальности другого отдельно взятого лица, не существующего в реальности к моменту начала изменения, но обладающего способностями к изменению реальности по отношению к первому лицу. Или что-то в этом роде. Эта бредятина должна была означать что-то шибко умное и хитро связывалась с парной симметрией фигурантов. Но тут Вадим К. на мой вопрос о втором погибшем спокойно заявил, что, поскольку ему в свое время довелось верстать "Страну", то он может определенно сказать - не было второго! Ермаков остался в "Мальчике" один.
      Тут я даже удивился - действительно, а разве могло быть иначе! Словно и не я терзал людей, пытаясь заставить их вспомнить то, чего вроде не было. Откуда второму-то взяться! Шутки памяти? Потом, на всякий случай, я на пальцах пересчитал экипаж "Хиуса". Все сошлось. Но почему долгие годы я был уверен, что там присутствовал еще один, имени которого я вспомнить не мог? Если здесь нет какой-то тайны, то, по крайней мере, есть повод для небольшого исследования. Когда-нибудь я попробую написать о "лишнем" участнике экспедиции.
      Итак, герой вовремя приходит к правильному числу фигурантов. Личность второго пациента остается невыясненной. Да и Ермакова они не видели, только табличку на стальной двери. Герой успокаивается, говорит, что теперь им только до города добраться, а там есть пара надежных адресов... Но отдохнувший библиотекарь перебивает его и произносит монолог о том, что корреляция "автор-персонаж" не настолько детерминирована, чтобы им, герою и санитарке, можно было расслабиться. По его словам выходило, что инкарнации подвержены не только так называемые живые существа, но и выдуманные, литературные персонажи. Отсюда и "бродячие сюжеты", герои, переходящие из одного произведения в другое. Вообще-то все эти материи находятся в ведении историков литературы, отслеживающих, как тот или иной персонаж при очередном переводе-пересказе-адаптации трансформируется в нечто практически неузнаваемо новое. Или наоборот - один и тот же литературный герой остается неизменным, только его деяния интерпретируются по-разному в соответствии с духом времени. Вчерашний мерзавец сегодня оказывается славным парнем, и наоборот.
      Далее следовал вяловатый пассаж о том, что литературные герои, неважно, вымышленные или реально когдато жившие на самом деле, являются некими вполне в своем роде реальными сущностями. Вот эти сущности, настаивает библиотекарь, и есть истинные обитатели нашего Мироздания. Литгерои обладают литдушами, имеют, как известно любому литературоведу, свой генезис, свою эволюцию, могут воплощаться, исчезать, снова возникать. Особо крутые заставляют авторов не только использовать их атрибутики, а даже попросту именовать их полным именем. Отсюда и разгул "сиквелов", всяческих "продолжений", "проектов" и т. п. Откуда такая прыть у литературных героев, спрашивает герой? У них же нет плоти и крови. Так ведь вначале было слово, а не тело, отвечает библиотекарь. И эти сказочки насчет отражения действительности - еще надо как следует разобраться, кто кого отражает.