Они родились уже во Франции, жили в большом городе, где отношения между людьми значительно либеральнее, чем в консервативной деревне. Дети, благодаря своим семьям, входят в городское общество, их признают своими. Тут огромная разница. Здесь же Червономейский с самого начала, с момента, когда его элегантная «симка» появилась на улицах Забегово, считался человеком, которому можно позавидовать. Людям нравилось его богатство и то, что он жил за границей. И при всем этом он был своим, земляком из-под Чешина. Стоило посмотреть, как этому человеку кланялись на улице, как приходили к нему за советом. Этого он и через сто лет не дождался бы в Лионе или даже в своей родной деревне.
– Да, – подтвердил майор, – Зигмунт прав. К тому же этот человек мог просто тосковать по родным краям.
– Может, он потому и пошел на преступление, чтобы потом вернуться на родину богатым человеком, – добавил Эдмунд Жешотко.
– Хватит теорий. – Майор понял, что совещание явно затягивается. – Нужно выяснить истинную фамилию садовода. Тополевский или Червономейский? Как после войны он оказался в Польше? Не совершил ли он здесь еще каких-нибудь преступлений? Жил ли он во Франции только под фамилией Червономейский? Может, он и там вел двойную жизнь? Что он делал в Советском Союзе после освобождения из плена? Как видите, впереди очень много работы. А еще те двое.
– Те двое?
– Именно, те два бандита. Нужно выяснить, что было с ними дальше, после изменения приговора. Нетрудно догадаться, что если они выжили, то уже должны быть на свободе. Одна из амнистий заменила все пожизненные сроки лишения свободы пятнадцатью годами. Значит, не позднее 1961 года они освободились. Что они делали потом? Где они живут сейчас?
– Куча работы. Не завидую Басе, – заметил Стефаньский.
– Каждому хватит работы, – утешил майор поручника, – вам тоже. Только когда все это проверим, можно будет установить, кто из этих двоих убийца. Естественно, опираясь на точные доказательства. А в данный момент у нас нет ни одного.
В тот же день в Варшаву было отправлено новое письмо с просьбой предоставить информацию о Ковалевском и Бунерло. В письме спрашивали, в каких исправительных заведениях они отбывали наказание, как себя вели, когда вышли на свободу и где находятся сейчас.
Тем временем пришла информация о рядовом III полка танковой дивизии «Бреслау», военнопленном из-под Сталинграда Вальдемаре Червономейском. Этот человек еще в 1944 году подал рапорт об освобождении его из лагеря и о разрешении вступить в ряды Войска Польского. Свое желание он мотивировал тем, что является поляком, родился на территории Польши, а в вермахт его взяли насильно, вопреки нормам международного права. Этот рапорт прошел длинную официальную дорогу. Каждое содержавшееся в нем сведение требовалось проверить, что в условиях продолжавшейся войны было не так просто сделать. В конце концов просьбу удовлетворили в марте 1945 года, но уже не Вальдемара, а Владислава Червономейского освободили из лагеря с правом выезда в Польшу. На этом след обрывался. В Польше Владислав Червономейский в этот период не был зарегистрирован.
Франция же подтвердила, что в 1948 году Владислав Червономейский, прежде проживавший в Эльзасе и оставивший здесь жену и двоих детей, вернулся на свое последнее место жительства, прибыв из Англии. До этого, как следовало из его документов, он находился в зоне американской оккупации на западе Германии и еще два года в Швеции. Французские власти подтвердили также, что затем Червономейский переселился под Лион, где завел собственное хозяйство. Судим не был. Перед выездом в Польшу все налоговые дела урегулировал.
– Так, – сказал Зайончковский, – из плена этого человека освободили достаточно поздно. Может, в конце войны он не сумел попасть в Войско Польское. А может, вообще не пытался. У него уже тогда, вероятно, появились какие-то преступные замыслы. Отсюда изменение имени, а позже фамилии.
– Удивляет меня одно совпадение, – добавила поручник Шливиньска. – Служба в танковой дивизии «Бреслау» говорит о том, что этот человек проходил военную подготовку в вермахте как раз в этом городе.
Преступление тоже совершено во Вроцлаве. Думаю, Червономейский уже тогда слышал о богатствах Ротвальдов, может, даже лично знал их и с того времени вынашивал преступный замысел.
– Это тоже объясняет изменение имени и фамилии. А зачем бы еще он это сделал? В Польше ему ничто не грозило, не было также никаких препятствий для возвращения во Францию. Сотни и тысячи поляков из Франции и Бельгии, принудительно взятых в вермахт, возвращались к своим семьям после освобождения из советских лагерей для военнопленных. Возвращались также узники гитлеровских концлагерей. Им не чинили никаких препятствий. При французском посольстве в Варшаве существовала даже специальная миссия, помогавшая этим людям. Польские власти также оказывали им всяческую помощь. Так что у него не было причин бродяжничать три года по Западной Германии, Швеции и Англии.
– Этот путь был самым безопасным для убийцы Ротвальдов, – пояснил капитан Полещук. – Между прочим, он сказал своим соучастникам, что они вместе уйдут через Чехословакию, а сам выбрал совершенно другой маршрут. Наверное, где-то в районе Щецина перешел границу и попал в советскую зону оккупации, так тогда называлась территория сегодняшней ГДР. Потом он из Берлина перебрался в западную часть города, а оттуда без больших затруднений, поскольку имел много денег, к американцам в Западную Германию.
– А почему он не вернулся к семье в Эльзас?
– Может быть, он вначале вообще не собирался туда возвращаться. А может, считал, что лучше переждать года два где-нибудь в другом месте, пока дело заглохнет. Этот человек боялся также, что следствие, ведущееся в Польше, раскроет его подлинное имя и французский адрес. А как убийца такого известного человека, да еще с женой, он мог быть выдан Францией нашим властям или же предстать перед французским судом. В конечном счете разница была бы невелика: здесь виселица, там гильотина. Ничего удивительного в том, что человек, так тщательно спланировавший преступление и все свои последующие действия, чувствовал себя безопаснее в хаосе, который тогда господствовал в Германии.
– А почему Швеция и Англия? – Подпоручник Жешотко все же был непревзойденным мастером по части задавать вопросы.
– Образование дополняет ум, но лишь если он есть, – пробормотал Стефаньский.
Грохнул всеобщий смех. Эдмунд зарделся как девушка.
– Разве вас не учили, подпоручник, – сказал майор резким голосом, – что скрывающиеся преступники часто меняют место жительства? А поручника Стефаньского я попрошу не делать подобных замечаний.
– Одно хорошо, – заметила Шливиньска, – ответы, которые мы получили на наши вопросы, до конца проясняют дело Владислава Червономейского. Не нужно будет больше им заниматься. Кроме того преступления, как вытекает из результатов изучения его дальнейшей биографии, у него на совести ничего не было.
– Хватило и одного, но хорошего. – Неисправимый Стефаньский не умел держать язык за зубами. – До конца жизни хватило. Осталось и на красивый памятник на кладбище.
– Теперь все внимание мы должны сконцентрировать на двух бывших заключенных, – продолжала Шливиньска. – Один из них наверняка «алфавитный убийца». Однако правильно сказал гражданин майор, что у нас нет против этого человека никаких доказательств. И у нас будут трудности с установлением личности преступника.
– Который живет в Забегово.
– Не уверена. Они могут оба жить здесь. Но, возможно, не живет ни один. Может жить один, а убийца – тот, второй. Наконец, они могли сговориться между собой, в чем я, правда, сомневаюсь. Но все это только теоретические предположения. Посмотрим, что нам покажет будущее. Завтра утром мы должны получить ответ из Варшавы.
Варшава рассеяла сомнения. Оказалось, что Ковалевский вышел на свободу из тюрьмы в Равиге в августе 1960 года. Ему немного сократили срок за хорошее поведение. Он стал работать водителем городского автобуса в Познани – туда его направила милиция и помогла устроиться на работу. Через два года Ковалевский перешел на государственное автотранспортное предприятие. Тут он зарекомендовал себя трудолюбивым и добросовестным работником, и через некоторое время его перевели на международные линии. В основном он ездил во Францию и Италию. Еще через восемь лет он попросил увольнения, мотивировав свое желание усталостью от долгих рейсов, ухудшением здоровья, а также тем, что он женился на жительнице Нысы и хочет иметь работу, которая бы не разлучала его надолго с семьей.
Последнее время Ковалевский живет в Нысе и работает на оптовом складе фирмы «Сполем» водителем. У фирмы о нем очень хорошее мнение.
Иначе сложилась судьба второго соучастника. Двери на свободу открылись перед Бунерло во Вронках ровно через пятнадцать лет со дня убийства Генрика и Эммы Ротвальдов. Освободившись, он приехал в Варшаву и устроился на работу в объединение жилищного строительства «Варшава – Север». Однако кто-то, может быть и он сам, проболтался окружающим о его прошлом, и у него начались в связи с этим большие неприятности. Отношения с другими рабочими не складывались. Через полтора года «бандит», как все его называли, ушел из объединения. Переехал в Лодзь, но и там долго не задержался. Потом его видели в Щецине, где он работал строительным техником. Здесь он продержался около трех лет. Следующие два года окутаны тайной. Не удалось выяснить, где он был и что делал. В доме у дальних родственников в Варшаве, где у него была постоянная прописка, он по крайней мере не жил. Появился там лишь в 1968 году. Устроился работать на стройку. Вскоре, однако, и там к нему вернулась кличка «бандит». Нужно в который раз увольняться. Видимо, нервы бывшего уголовника не выдержали. В одно августовское утро патруль речной милиции нашел на берегу его одежду и записку. В ней Бунерло сообщал, что кончает жизнь самоубийством. Записка завершалась словами: «Государство простило, люди – нет. У меня больше не хватает сил с этим бороться». В момент совершения преступления этому человеку был 31 год. Когда он в 1969 году добровольно расстался с жизнью, ему исполнилось 54 года. Больше 23 лет он расплачивался за свою вину.
– Дело ясное. – Капитан Полещук первым прочитал письмо из Варшавы. – Ныса от Забегово в каких-нибудь тридцати километрах. Наши магазины снабжаются со складов «Сполем». Ковалевский наверняка по крайней мере раз в неделю ездит оттуда в нашем направлении. Он мог на улице узнать человека, который много лет назад уговорил его принять участие в преступлении, а потом на четырнадцать лет засадил в тюрьму. Отомстить было нетрудно.
– Если бы он убил только Червономейского, подозрения сразу бы пали на него. В таком случае не только «гений из Ченстоховы», – усмехнулся Стефаньский, – но и любой из нас начал бы копаться в прошлом реэмигранта из Франции. Поэтому хитрый шофер разыграл четыре спектакля и заслужил кличку «алфавитного убийцы». К случаю он решил развлечься наказанием преступников и именно под этим углом зрения выбрал еще три жертвы, строго придерживаясь алфавита.
– Правдоподобно, – согласился Станислав Зайончковский. – Но все это мы должны доказать Владимиру Ковалевскому. Для этого поручник Шливиньска завтра поедет в Нысу, – принял решение комендант.
Смерть в Нысе
– Откуда вы узнали? – такими словами полковник Эдвард Петровский, комендант милиции в Нысе, приветствовал поручника Барбару Шливиньску, когда девушка ранним утром представилась руководителю нысской милиции.
– О чем? Что случилось? – Шливиньску удивил странный вопрос соседей.
– Как? – в свою очередь ничего не понял полковник. – Вы не знаете, что ваш «алфавитный убийца» начал свою «деятельность» и у нас?
– Не может быть!
– Представьте себе. Как раз сегодня под утро в самом центре города, на рынке, в галерее Дома весов был убит человек. Из документов, которые были при нем, следует, что звали его Павел Эрлих. Итак, следующая буква алфавита. Я приказал, чтобы меня связали с вами. Когда вы вошли, я ждал у телефона. Подумал, что вы уже знаете.
– Нет. Я совсем по другому вопросу.
– Какое стечение обстоятельств! Но все равно хорошо, что вы здесь.
Барбару поразило это известие. Новое убийство никак не вписывалось в ее версию. Неужели убийца настолько утратил хладнокровие, что рискнул совершить еще одно, абсолютно ненужное с его точки зрения убийство? И это в Нысе – в городе, где он жил!
– Известны ли какие-нибудь подробности, пан полковник?
– Пока нет. Следственная группа и врач работают на месте преступления. Скоро должны быть тут. Если хотите, можете присоединиться к ним. Это недалеко, не больше двухсот метров отсюда. Сразу за углом нашей улицы рынок. Там увидите трехэтажный каменный дом с высокой крышей. Это самый ценный, кроме кафедрального собора, памятник нашего города – Дом весов. По счастливой случайности уцелел во время войны, хотя весь рынок со знаменитой ратушей и башней, которая долгое время была самой высокой в Европе, стал жертвой пожара. – Было видно, что полковник влюблен в свой город и великолепно знает его историю. – Как раз на галерее этого здания патруль нашел Эрлиха.
– Если позволите, я подожду здесь. Зачем им мешать?
– Думаю, так будет лучше всего. Что нового в Забегово?
– Самое важное – то, что мы теперь знаем, кто конкретно совершил четыре убийства, – объяснила Барбара. – Считаю, мы далеко продвинулись в следствии и находимся на правильном пути.
– Я слышал от коллег, что на последнем совещании в Катовице Зайончковский говорил, что поимка «алфавитного убийцы» – это теперь лишь вопрос времени, так как следствие наконец вышло на правильную дорогу. Кажется, майор не мог нахвалиться вами и подчеркнул, что этот успех прежде всего ваша заслуга. Тогда воеводский комендант вынул из стола и прочитал письмо, какое Стах прислал ему сразу после вашего приезда в Забегово. Смеху было без меры, а сплетни дошли даже до Ополе и Нысы. Естественно, пусть это останется между нами.
– Разумеется, пан полковник. А что касается того письма, я догадываюсь, что в нем могло быть. «Баба на шею…»
– Дословно так Стах и написал. Но воеводский комендант хорошо знает Зайончковского и особенно не переживал. Однако я все еще не знаю, чем мы обязаны вашему визиту?
– Нам нужны негласные сведения об одном жителе Нысы. Некоем Владимире Ковалевском.
– Ковалевский… Ковалевский… – вспоминал Петровский. – Это не тот ли водитель, который в свое время был приговорен к пожизненному заключению за участие в каком-то нападении?
– Он самый.
– Теперь я хорошо его вспомнил. Ему заменили пожизненное заключение пятнадцатью годами. После освобождения он работал в Познани. Потом приехал к нам. Женился, имеет двоих детей. У нас есть о нем данные. Некоторое время мы следили за ним. Известно, натура волка в лес тянет. Но в данном случае все иначе. Спокойный человек, добросовестный работник. Получил даже два раза специальную награду за образцовое содержание машины и наибольший пробег без капитального ремонта. Несколько лет назад мы перестали им интересоваться. Вы думаете, это он?
– Все говорит об этом.
– И вот теперь убийство в Доме весов. Вы в Забегово очень о нем заботились, трудно ему стало работать на вашей территории, вот он и переключился на Нысу. Такой псих раз уж начал убивать, не остановится.
Барбара молчала. Не хотела объяснять, что как раз это убийство никак не вяжется с образом «алфавитного убийцы». А может, этот человек действительно спятил? Ничего удивительного. Любой преступник, а особенно убийца, в определенной степени психопат. А тем более тот, у кого столько людей на совести.
Тем временем следственная группа закончила работу на месте преступления и вернулась в комендатуру. Убитым был, как установили раньше, Павел Эрлих, 24 лет. Житель Бжега, он работал на металлургическом заводе в Нысе. Убит был ударом острого предмета. Удар пришелся в левую часть груди на высоте сердца. Смерть наступила мгновенно. Перед смертью Эрлих участвовал в кровавой драке с противником или противниками. В руке трупа был зажат нож. На рукоятке сохранились отпечатки пальцев Эрлиха. Взяли пробы пятен крови с тротуара с целью установить, не ранен ли второй участник драки.
– Вскрытие трупа наверняка подтвердит, что убитый находился под действием большой дозы алкоголя, – добавил милицейский врач. – А я и сейчас в этом совершенно уверен.
– Убийство, – рапортовал дальше руководитель группы, – не имеет признаков грабежа, потому что в кармане убитого мы нашли кошелек, а в нем больше восьмисот злотых. Однако белый след на левой руке говорит о том, что убитый носил часы, которых при нем не оказалось.
– Сейчас же езжайте на завод, – отдал приказ полковник, – установите, с кем дружил Эрлих и с кем враждовал. Выясните, кто из тех людей сегодня не пришел на работу. Проверьте, не ранен ли кто из них. Узнайте в больницах и отделениях скорой помощи, не обращался ли к ним кто-нибудь в связи с колотой раной. Сообщите об убийстве в Бжег и попросите провести тщательное расследование окружения убитого. Приятели Эрлиха, его девушка и так далее. Посетите рабочие общежития. Может, там кто лежит с ножевой раной.
– Слушаюсь, пан полковник, все будет сделано.
– И еще, – Петровский обратился к Шливиньской, – как зовут этого вашего подопечного?
– Владимир Ковалевский. Живет в Нысе, улица Зонбковицка, 18. Работает в оптовом складе фирмы «Сполем».
– Проверьте, в своей ли постели провел ночь этот молодец и на работе ли он сейчас, но сделайте это как можно осторожнее. Ковалевский не должен догадываться, что он у нас на подозрении. При случае выясните по журналам, часто ли Ковалевский – он водитель «Сполема» – ездит в Забегово и в какие магазины отвозит товар.
– Хорошо было бы, – вставила Шливиньска, – просмотреть путевые листы Ковалевского. Меня особенно интересуют даты: 25 июня, 17 июля, 2 августа и 14 августа. Все даты этого года. Куда он ездил в эти дни? Проходили ли его рейсы через Забегово?
Поручник, которому было дано это задание, записал названные Барбарой даты, а полковник добавил:
– Чтобы никто ни о чем не догадался, проверьте путевые листы всех водителей, работающих в «Сполем» за период с 15 июня по 15 сентября. Если вас о чем-нибудь спросят, скажите, что ведете расследование по делу о порожних рейсах на базу.
– Это связано с Эрлихом? – спросил поручник.
– Не знаю, – ответила Шливиньска.
– В любом случае, – пояснил полковник, – дело Ковалевского очень серьезно. Коллега специально за этим приехала из Забегово.
– Понимаю. – Поручник догадался, что речь идет об «алфавитном убийце». – Наш Эрлих как раз начинается на «Е».
– Именно. Это также нужно учесть в расследовании. И тут секретарша сообщила, что есть связь с Забегово.
– Разговаривайте вы, – предложил полковник, передавая телефонную трубку девушке.
Шливиньска коротко доложила Зайончковскому о событиях в Нысе. Майор принял решение, чтобы она осталась в этом городе на несколько дней и помогла следствию. Естественно, если полковник Петровский согласен.
Следствие по делу об убийстве Павла Эрлиха велось быстро и энергично. В тот же день опросили сотрудников отдела, где работал Эрлих. Были выслушаны мнения о нем. Они не оказались наилучшими. Молодой человек часто уходил с работы. Врач отозвался о нем как о прогульщике, который старался выклянчить освобождение, симулируя болезнь. Чаще всего «болезнью» было похмелье.
Не так давно Эрлих жил в одном из рабочих общежитий. Однако оттуда его выгнали за пьянство и скандалы, и он опять стал ездить в Нысу из своего родного Бжега. Это было странно, потому что и там он мог найти работу, оплачиваемую так же. В милиции Бжега он на учете не состоял, квартальный участковый тоже не мог о нем ничего сказать, хотя хорошо знал «своих» пьяниц. Как это часто случается, в родном городе молодой человек был тихим и вежливым. «Шумел» он в Нысе. Опросы в больницах и отделениях скорой помощи не дали никаких результатов. Следствие установило, что убитый имел кровь группы «О», а пятна крови на тротуаре оказались принадлежащими к разным группам: большинство – к группе «О», но некоторые – к группе «ARh».
В личном деле водителя Владимира Ковалевского была указана группа его крови – «ARh». Случайное стечение обстоятельств? Но водитель «Сполем» в нормальном виде явился на работу в шесть утра и выехал в дальний рейс, в Щецин. Так что в данный момент не было возможности опросить его. Не удалось также установить, как он провел вечер накануне. Соседи не видели, когда водитель вернулся домой, а семью не спрашивали, чтобы раньше времени не тревожить подозреваемого.
Коллеги Эрлиха не выразили желания долго беседовать. Они ничего не знают, ничего не слышали. Кто дружил с Эрлихом? Не имеют представления. Их это вообще не касалось. Была ли у него девушка в Нысе? Может, и была, никто его об этом не спрашивал.
Люди явно не хотели иметь дело с милицией, чтобы потом не таскаться по судам. Только когда полковник Петровский приказал поручнику Слупскому направлять таких неразговорчивых в арестантскую для освежения памяти, люди поняли, что дело нешуточное, и языки начали развязываться. Благодаря этому удалось установить несколько фамилий молодых людей примерно возраста Эрлиха, с которыми он общался. Оказалось, некоторые из них работают на том же заводе, Ян Добас – в частной автомастерской, Ярослав Новак – на строительном предприятии, Мацей Юркевич и Витольд Каминский – в железнодорожных мастерских.
Поинтересовались Эрлихом в городских питейных заведениях. Официанты и официантки утверждали, что такого клиента они не знают. Тогда стали называть фамилии приятелей Эрлиха. Дело сдвинулось с места. Одна из официанток вспомнила, что за ее столиком сильно выпили трое молодых людей. Об одном из них, блондине, ей известно, что он работает в железнодорожных мастерских, друзья называли его Мацеком.
Это был правильный след. Приведенный в здание комендатуры Мацек Юркевич долго все отрицал. Но когда ему устроили очную ставку с официанткой и та подтвердила свои показания, он признался, что был в том ресторане. Однако сказал, что пил с двумя случайными знакомыми. Что касается Павла Эрлиха, то, может, и знает его. Столько людей ему знакомы в лицо, но он не имеет понятия об их фамилиях.
Когда, предупредив молодого человека об ответственности за дачу ложных показаний, ему дали подписать заявление о том, что Павла Эрлиха он не знает, Юркевич понял – шутки кончились и начал наконец говорить правду.
В тот так трагически закончившийся вечер он встретил Павла на улице, ведущей к железнодорожной станции. Оба как раз получили зарплату. Решили пропустить «по одной». Когда шли в пивную, встретили Яна Добаса.
Между Павлом и Яном в последнее время отношения были напряженными. Дело в том, что Эрлих начал липнуть к девушке Добаса. Но несмотря на это, трое парней вместе отправились в пивную и здесь здорово наклюкались. Как показал Юркевич, противники помирились и Павел дал слово, что больше не будет приставать к чужой девушке.
Вышли, а скорее выползли из пивной только перед закрытием, где-то около полуночи. Эрлих опоздал на поезд в Бжег и решил переночевать в одном из рабочих общежитий, рассчитывая на то, что знакомый дежурный впустит его, а приятель позволит перекантоваться до утра. Он сам, Юркевич, живет в другом конце города, поэтому все они от дверей пивной разошлись в разные стороны.
На вопрос о том, согласится ли он добровольно на проверку группы крови, Юркевич сразу ответил утвердительно. Он не имел также ничего против осмотра милицейским врачом. На теле у него не было обнаружено никаких повреждений или даже царапин. Кровь его имела группу «О». Только очень тщательные исследования могли бы выявить ее разницу с кровью Эрлиха. Но в этом не было необходимости.
В отношении Яна Добаса Юркевич показал, что из пивной тот вышел раньше и даже не заплатил свою долю. Этот факт официантка не смогла подтвердить, но и не исключала, что такое могло быть. Приближалось время закрытия, и девушка больше следила за целыми компаниями, опасаясь, что они уйдут, не заплатив, чем за отдельными посетителями. Она помнила, что счет оплатил Юркевич, а другой парень давал ему какие-то деньги – вероятно, свою долю.
Послали за Яном Добасом. Дома его не застали. Проведенный осмотр квартиры не выявил в доме следов крови или окровавленную одежду. В то же время постельное белье и одежда не были только что выстиранными или вычищенными. Мать Добаса сказала, что ее сын уехал куда-то отдыхать. Дата отъезда – утро того дня, когда был убит Эрлих. Куда выехал сын – она не знает.
Владелец частной автомастерской подтвердил ее показания. Конечно, октябрь считается месяцем «мертвого» сезона, но он все же воспользовался случаем и отправил в отпуск двух работников. В том числе и Яна. Добаса он видел в последний раз утром 1 октября, когда тот пришел к нему за расчетом. Как раз в этот день погиб Эрлих.
По мнению милиции, частник говорил правду. Он не осмелился бы дать ложные показания. Это наряду с карой, предусмотренной уголовным кодексом, могло грозить также изъятием разрешения на предпринимательскую деятельность. Владелец мастерской наверняка хорошо понимал, что милиция спрашивает его о Добасе в связи с убийством Эрлиха, ведь об этом преступлении уже говорил весь город.
Тем временем вернулся из Щецина Владимир Ковалевский. У него оказалась перевязана рука. Он обратился к врачу и получил на пять дней освобождение от работы. Милиция сразу же допросила врача. Он сообщил, что у шофера длинная рубленая рана на левой руке выше локтя. Ничего опасного, но с такой травмой трудно водить тяжелую машину с двумя прицепами. Ковалевский объяснил врачу, что травму он получил еще в Щецине, занимаясь мелким ремонтом машины. Там ему и оказали первую помощь.
– Может ли это быть ножевая рана? – спросил следователь милиции у врача.
Тот улыбнулся:
– Все раны, нанесенные каким-либо острым предметом, похожи. Ковалевский сказал мне, что поскользнулся и упал на какой-то острый предмет. Но он вполне мог наткнуться и на нож, который держал кто-то другой.
Следователь хотел уже вызвать водителя в комендатуру милиции, чтобы допросить и задержать вплоть до окончательного выяснения всех обстоятельств дела. Однако поручник Шливиньска удержала коллегу, убедив его в том, что подозрения в отношении Владимира Ковалевского значительно серьезнее, чем кажется на первый взгляд, и поспешный арест может затруднить работу. Барбара считала, что прежде всего следует довести до конца следствие по делу Яна Добаса, и лишь если окажется, что он невиновен в убийстве Эрлиха, только тогда заняться бывшим заключенным.
Розыск Добаса пока не дал никаких результатов. Установили, что путевку на отдых он не покупал. В деревне у родственников матери его не было. Не скрывался он и у своих приятелей.
Допросили также его девушку – ту, которая была причиной его стычек с Эрлихом. Эльжбета Венгелек работала в городской больнице медсестрой. В ночь на второе октября она дежурила. Тактично проведенный осмотр комнаты, которую занимала девушка, не подтвердил, что там может находиться кто-то еще кроме хозяйки. Тем не менее за каждым шагом медсестры теперь следили.
В ближайший свой свободный день Эльжбета Венгелек вышла из больницы с довольно большим свертком и направилась к вокзалу. По дороге девушка несколько раз оглядывалась, как бы проверяя, не идет ли кто за ней. На вокзале она купила билет до Глухолазов. В соседнем вагоне ехали двое сотрудников милиции.
В Глухолазах девушка повела себя еще более странно. Сначала она пошла в зал ожидания и сидела там ровно два часа. Потом, очевидно почувствовав себя в полной безопасности, покинула вокзал и отправилась пешком в деревню Смолярня, расположенную в пяти километрах от Глухолазов. Сыщики оказались в трудном положении: как не потерять Венгелек из виду и одновременно не выдать себя? Нелегко следить за человеком на пустынной дороге.
Около деревни Эльжбета Венгелек сошла с дороги, по обеим сторонам которой расположилась Смолярня, и свернула за дома. Оттуда она опять долго наблюдала, не следит ли кто за нею. Милиционеры залегли довольно далеко от нее, за густым кустом шиповника, она их не заметила и, успокоившись, пошла дальше. Через проход между двумя заборами она прошла к большой недавно отремонтированной хате и скрылась внутри.
Сыщики какое-то время раздумывали, что делать. Пришли к выводу, что ждать нечего. Поведение медсестры свидетельствовало о том, что или у нее совесть нечиста, или она приехала проведать неизвестного, который скрывается. Этим неизвестным мог быть только Ян Добас.
Милиционеры вошли в дом. В одной из его комнат Эльжбета Венгелек умело делала перевязку молодому человеку, лежащему на кровати. Увидев сыщиков, девушка расплакалась. Ей стало ясно, что игра окончена и что именно она привела милицию в укрытие преступника.
В тот же день арестованного Яна Добаса привезли в Нысу, в больницу. Раны у парня оказались достаточно тяжелыми, но тем не менее после операции врач разрешил милиционерам допросить пациента.
Добас признался в драке с Павлом Эрлихом. Вот как он описал события.
– Я вышел из пивной около десяти вечера. Мацей Юркевич и Павел Эрлих еще оставались там. Я вышел раньше, чтобы увидеться с Элей, то есть с Эльжбетой Венгелек. У меня впереди было две недели отпуска, я собирался ехать в деревню к родственникам и хотел попрощаться с ней. Я пришел к Эльжбете домой, но ее не застал. Она живет около рынка, прямо напротив Дома весов. Я решил ее подождать. Сел на лестнице и задремал. Разбудили меня звуки шагов. Это Павел Эрлих поднимался по лестнице. Наверняка тоже к Эле. Я начал упрекать его в том, что он не держит своего слова. Ведь в ресторане мы выпили за примирение и Эрлих поклялся, что больше к ней не подойдет. Началась ссора. Кто-то из жильцов дома открыл дверь и пригрозил позвонить в милицию, если мы не уберемся. Мы вышли на улицу и, продолжая ругаться, дошли до Дома весов. Тут начали драться. Я оказался сильнее Павла и сбил его с ног. Эрлих вскочил и бросился на меня с ножом в руке. Ударил меня несколько раз. Защищаясь, я тоже схватился за нож. Я не хотел его убивать. Только раз ударил. Павел упал и уже не шевелился. Я испугался и убежал. Увидев, что у меня сильно льется кровь, я побежал в больницу к Эле, вызвал ее и все рассказал. Она перевязала мне раны и дала записку для своего дяди Леона Самселя с просьбой принять меня на несколько дней. Приехав к пану Самселю, я почувствовал себя так плохо, что вынужден был лежать. Леон сообщил о состоянии моего здоровья Эле, и она приехала сделать мне перевязку. Самсель ничего не знал о том, что я убил Эрлиха. Я ему сказал, что меня парни отделали ножами на свадьбе.
